©"Заметки по еврейской истории"
сентябрь  2010 года

Виктор Гуревич

На ледяном краю Ойкумены

Продолжим рассказ о злоключениях молодого москвича Константина Терешковича и его друзей, начатый в статьях[1]. Предлагаемый очерк, как и предыдущие, основан только на первоисточниках – рассказах главного героя, его друзей и товарищей по революционным кружкам, тюремным камерам, ссылке и каторге. Пусть читателя не удивляют некоторые расхождения в датах, цифрах, деталях, ведь воспоминания были написаны через 15-20, а то и через 35-40 лет после событий 1888-1903 гг.

Хотелось бы особо отметить уважительное отношение всех без исключения народовольцев к своим соратникам по революционной борьбе: тенденция, совершенно не характерная для других партий в последующие годы…

***

Во второй половине 80-х годов девятнадцатого века, отправив на виселицу и на каторгу главных борцов за освобождение народа, директор Департамента полиции П.Н. Дурново взялся за массовую высылку революционно настроенной молодежи в Сибирь. Ссылали сотнями. Для этого в центральной пересыльной тюрьме России – Бутырках – летом 1888 года сосредоточили народовольцев со всей России. Знаменитая Часовая башня была переполнена административно-ссыльными. Остатки революционных организаций сплавлялись отсюда в Западную и Восточную Сибирь.

Константина, арестованного по доносу провокатора Зубатова и проведшего несколько месяцев в «светлом карцере» харьковских арестантских рот, тоже доставили сюда из Харькова. С «Бутырской академией» (так называли свой дом заключенные) он был знаком чуть ли не с детства. Правда, не на своем опыте, а на опыте своего старшего брата Осипа (Иосифа).

Дело было в 1880 году, когда в Москве состоялась так называемая «Катковская демонстрация». Ее организовали народовольцы Осип Соломонович Минор и Сергей Михайлович Терешенков. Предполагалось в проезде Страстного бульвара подойти к типографии газеты «Московские ведомости», где редактором был реакционер М.Н. Катков, и разгромить ее. Но полиция и казаки арестовали всех, кто не успел, ретируясь, перепрыгнуть через решетки бульвара. Демонстрантов разослали в разные города и веси, в том числе Осип Миронович Терешкович был отправлен в Тулу. Константин в демонстрации не участвовал, но ходил к брату в Бутырки, а за разрешением на эти свидания – к московскому обер-полицмейстеру.

После окончания жандармского дознания Терешковича приговорили к ссылке на поселение в Сибирь с лишением всех прав. Это было наказание следующего, после смертной казни и каторжных работ, разряда и, в свою очередь, имело несколько степеней. Первая степень – «ссылка на поселение в отдаленнейших местах Сибири», вторая – «ссылка на поселение в местах Сибири не столь отдаленных»[2]. Терешкович удостоился ссылки на 5 лет по первой степени. Приговор был вынесен в административном порядке, что красноречиво свидетельствует о недостаточности улик, собранных жандармами, для публичного суда.

В источниках не удалось найти точную дату отправки Терешковича сотоварищи в Сибирь. Известно только[3], что предыдущая партия – 50 ссыльных, назначенных в Вилюйск, Верхоянск и Среднеколымск, вышла из Москвы 5 мая 1888 года и прибыла в Якутск, столицу Якутской области, 18 или 19 ноября[4]. Та же, в состав которой входил Константин Терешкович, отбыла из Москвы в конце лета 1888 года. Люди провели в пути больше 6 месяцев и пришли в Якутск 25 февраля следующего года.

Современному человеку, привыкшему разъезжать в поездах и автомобилях, летать на самолетах, беседовать по видеотелефону, слушать радио и смотреть телепередачи, трудно представить себе российскую жизнь 120 и более лет тому назад. А особенно ту часть жизни, которая скрывалась за авансценой истории, протекала в забытых богом краях и углах империи, куда и добраться можно было из центральных губерний только на перекладных. К таким краям и углам и относились «отдаленнейшие места Сибири», под которыми тогда понимался север Якутии.

Постараемся все же какое-то представление об этой жизни составить, начав с описания маршрута, по которому следовал этап[5]. При этом не выпустим из виду, что железные дороги существовали тогда только в Европейской части России, а главными средствами передвижения по Сибири были собственные ноги, гужевой и водный транспорт.

***

Путешествие народовольцев от Москвы до Якутска (8 000 верст) началось на Нижегородской улице, где тогда стояло небольшое бревенчатое здание, построенное в 1860 году – Курско-Нижегородский вокзал.

Мать Константина Этель в сопровождении младших детей пришла на вокзал, чтобы проводить сына в дальний путь. Но к поезду Терешковичей не допустили, эшелон с заключенными они видели лишь издали.

В арестантском вагоне Константин Терешкович встретился со своим приятелем по 6-й московской гимназии, купеческим сыном Александром (Шендером) Гуревичем[6]. Весной перед отъездом в Харьков Константин завез Гуревичу небольшой пакет с типографским шрифтом. Терешковича тогда арестовали в Харькове, Гуревича – в Могилеве. Гуревичу тоже предстояли 5 лет ссылки в отдаленнейшие места Восточной Сибири.

Разнообразию средств передвижения и острых ощущений на маршруте позавидовал бы любой кругосветный путешественник из романов Жюля Верна или Луи Буссенара. Доехали до Нижнего Новгорода, там – перегрузка на арестантскую баржу, в огромную клетку на палубе, женщины и мужчины – вместе. Большую часть партии составляли уголовники-каторжники, звеневшие кандалами на ногах. По Волге и Каме доплыли до Перми, оттуда на тарантасах добрались до Екатеринбурга и по железной дороге – в Тюмень, окружный город Тобольской губернии. Здесь опять пересадка на баржу и – вниз по рекам Туре и Тоболу, в Тобольск. Из Тобольска прошли 2 500 верст вниз по Иртышу и вверх по Оби вдоль ее пустынных и унылых берегов, мимо самых гиблых здешних мест – Сургута и Нарыма. Две баржи, одна из которых – арестантская (на борту – от 500 до 900 человек, в том числе 100 политических), караваном тянул за собой пароход «Сибиряк». Еще один небольшой переход, вверх по реке Томь, и показалась столица Западной Сибири – губернский город Томск. Именно только показалась, так как ворота городской тюрьмы уже были приветливо распахнуты для приема ссыльных…

Путь от Москвы до Томска занял около двух месяцев. Описание следующей части этапа (от Томска до Якутска), уникальное в своих подробностях, дошло до нас благодаря многостраничному письму Александра Гуревича[7] своим родным, отправленному из Якутского тюремного замка 2 ноября следующего, 1889 года.

Семь административно-ссыльных, в том числе Александр и Аркадий Гуревичи, Николай Зотов, Михаил Орлов, Константин Терешкович, а также жена Аркадия Гуревича, по своей воле следующая за мужем, вышли под пешим конвоем из Томской городской тюрьмы в 9 часов утра 27 сентября 1888 года и направились в Пересыльный тюремный замок, чтобы там соединиться с уголовной партией. Прошли пять верст по улицам одного из лучших городов Сибири, чему искренне радовались после долгого пребывания в душных баржах. В замке – неожиданный пассаж: уголовная партия уже ушла. Впереди – 29 верст до полуэтапа Семилужное. Под мелким осенним дождем разместились в двух подводах. Подводы еле тащились, чтобы не отрываться от шедших пешком восьми конвойных, по одному на каждый арестантский нос. На десятой версте от города догнали уголовную партию, расположившуюся на привал. Местные торговки тут как тут: предлагают калачи, шаньги (сибирские ватрушки), молоко, масло.

Общая партия насчитывала человек 300. В авангарде колонны шли около десятка женщин – каторжанок и ссыльных, за ними мужчины: каторжане, гремевшие кандалами, и поселенцы. Остальную часть процессии, растянувшейся по дороге саженей на 60 (около 130 метров), составляли две подводы с политическими и телеги с женами и детьми, добровольно следующими за отцами семейств[8]. Нередко в одной телеге гурьбой, без всякой подстилки, помещалось до 10 человек, в том числе грудные дети.

В сумерках прибыли в Семилужное. Подводы с политическими проехали вперед, остальных выстроили в два ряда для поверки. Разместили всех в небольшом деревянном доме: крыльцо, сени, коридор с четырьмя дверьми, за ними – одинаковые каморки с одним окном в каждой и нарами вдоль угловых стен. Одну из камер отвели политическим, в три других и коридор втиснули всех остальных. Параша – громадный грязный ушат, распространяющий зловоние по всем камерам, днем стоит во дворе, а на ночь, после еще одной поверки, парашу втаскивают в сени и дверь дома запирают на замок.

Политические выхлопотали себе право выходить на ночь из дома во двор. Картина, представлявшаяся при этом глазу, была неприглядная. Народ сидел и лежал на нарах и на полу, в камерах и коридоре, вповалку в разных положениях, один на другом, в смрадной атмосфере. Пробираться через груды человеческих тел было очень трудно. На этом общем фоне теплая камера казалась людям, продрогшим в дороге, раем, но уже в 4 часа утра раздался крик уголовного старосты: «Эй, вставай – подымайся!». Из соседних камер уже слышался звон кандалов и плач ребятишек. Партия собиралась к отправке.

Вышли часов в шесть и, проехав 14 верст, прибыли в этап Холдеево, где предстояла дневка. Помещение для политических было гораздо удобнее предыдущего, имело отдельный вход и состояло из двух камер. Купили мяса и сварили обед. Дальше горячую пищу употребляли тоже только на дневках, которые полагались через два дня на третий.

На каждом этапе формировалась новая конвойная команда из 40-50 солдат и одного офицера. Второго октября партия вышла, в сопровождении холдеевского офицера, из полуэтапа Турунтаево, направляясь к городу Ишиму. Грязь была непролазная, погода сырая, дул пронзительный ветер. Кое-как дотащились до села Ишимш. Здесь, при переправе на пароме через реку Яю, произошел конфликт с начальником конвоя. На последней подводе ехали Аркадий Гуревич и его жена, которой в тот день нездоровилось. Конвойный солдат, заметив это, предложил им остаться на подводе. Все остальные с подвод слезли и взошли на паром. Офицер стал топать ногами, размахивать руками, кричать: «Черт знает что, из-за одной бабы задерживается партия в 300 человек…», и дал паромщику команду отчаливать, хотя Гуревичи уже тоже с подводы сошли. Николай Зотов с парома заявил: «А вы не кричите, г. офицер!». В ответ на это начальник конвоя приказал унтер-офицеру, встречавшему партию на другом берегу, одеть Зотову наручни (ручные кандалы).

Сойдя с парома, политические плотным кольцом окружили Зотова и не отдавали его, заявляя, что кричал не только он один, а они все, и предложили унтеру дождаться прибытия офицера с другого берега, рассчитывая с ним договориться. Однако в ответ офицер отдал новый приказ: вязать всех веревками. Солдаты растащили арестантов в разные стороны, связали Зотову руки за спиной, забросили его в телегу и повезли к этапу, а остальных погнали туда же, подгоняя прикладами в спину. Прибыв на этап, заключенные узнали, что Зотов – в карцере, и потребовали освободить его. Новый, ишимский конвойный офицер заявил, что не имеет права отменять приказ холдеевского офицера. Тогда арестанты отправили письменную жалобу томскому губернатору. Позже, уже в Красноярске, им было вручено губернаторское уведомление, что жалоба передана на рассмотрение инспектора ссыльного тракта. На этом дело пока и закончилось, но позже – в Якутске – сильно аукнулось…

Путешествие до г. Ачинска (21 день) в самую распутицу было не самым большим удовольствием. Несмотря на непроходимую грязь, политические предпочитали идти пешком: это было теплее, чем мокнуть на подводах в хвосте пешей колонны. Но в любом случае на этап прибывали промокшими насквозь. В Ачинске положение несколько улучшилось: вместо двух подвод поехали дальше уже на четырех, каждая запряжена парой лошадей. Это давало возможность ехать (вместе с конвоирами) отдельно от общей партии и тратить на дорогу всего по нескольку часов в день, а остальное время отдыхать на этапах и полуэтапах.

Вид уголовной партии, особенно семейной, оставлял удручающее впечатление. В убийственных гигиенических и мерзких погодных условиях дети и женщины постоянно заболевали, но ни доктора, ни фельдшера в составе партии не было. За снадобьями обращались к политическим, только у них была с собой маленькая аптечка. Почти на каждом этапе от тифа и других болезней умирал кто-нибудь из детей, а иногда и несколько человек сразу. Мертвых ребятишек клали на скамью в этапном дворе и накрывали рогожей.

На второй месяц пути прибыли в Красноярск. В здешней тюрьме пришлось ждать несколько недель, пока не станет Енисей. Красноярская тюрьма оказалась лучшей из семи «опробованных» сибирских тюрем. Политических поставили на больничное питание с выдачей сырых продуктов, готовить могли они сами, чему были очень рады. Начиналась сибирская зима, и все сшили себе меховые штаны и чулки, купили валенки и другую амуницию. За покупками выпускали на волю в сопровождении надзирателя, то же самое практиковалось и на этапах.

Из Красноярска отправились дальше вчетвером: Александр Гуревич, Зотов, Орлов, Терешкович. В середине января прибыли в Иркутск, в иркутской тюрьме просидели неделю. Группа снова увеличилась до 8 человек, в нее добавились Евгения (Геня) Гуревич, Яков Ноткин, Гирш Шур, Михаил Эстрович.

По пути – масса историй, столкновений, сопротивлений, с мордобоем и без оного, по разным поводам: из-за параши, дров, свечей и просто без всякого повода. Выехали из Иркутска по почтовому тракту на тройке, но на первой же станции подали обыкновенные розвальни, запряженные уже только парой лошадей; перед Верхоленском – опять почтовую тройку, и так все 3 000 верст до Якутска. На дорогу был отпущен один месяц, но до Верхоленска, по просьбе офицера, гнали во всю, проезжали в день по 120-150 верст. Причина гонки заключалась в том, что в Верхоленске ожидалось пополнение группы двумя семьями, насчитывавшими 7 детей, начиная с грудного возраста, с которыми ехать очень быстро было бы невозможно. Эти семьи переводились на поселение в Якутск в «наказание» за какие-то проступки перед местными властями.

Морозы были страшные, градусов 30-40. Выезжали часов в 8 утра и на ночлег останавливались в 12 ночи, а зачастую и позже, продрогшие, закоченевшие и голодные, как собаки. До Верхоленска дорога прошла без особых приключений, но дальше ехать с ребятишками было чистое мучение. Все-таки проезжали по Ленскому зимнику (реке, скованной льдом) более 100 верст в сутки, чтобы выгадать несколько дней и устроить по дороге несколько лишних дневок для отдыха.

Начальнику конвоя было предписано мимо города Киренска пронестись ночью, чтобы политические не встретились с проживающими там ссыльными. Для выполнения этого приказа откуда-то возникли конные казаки с нагайками. Потомки покорителей Сибири времен Ермака Тимофеевича, презрительно называвшие арестантов «расейские», стегали не только и не столько лошадей, сколько ямщиков, и кричали «Пошел, пошел!». Одни лошади налетали на других, розвальни валились набок, но казаки, не обращая на это внимание, продолжали хлестать лошадей и людей.

Промчавшись через Киренск, заночевали в Никольском, потребовали к себе доктора. Явился фельдшер, которому дали список нужных лекарств, он обещал их прислать. Часов в 11 утра явился местный исправник, потребовавший скорейшей отправки ссыльных, и с ним доктор, заявивший, что лекарства стоят денег, поэтому он их отпустить не может. На что ему было резонно замечено, что власть должна лечить пересылаемых арестантов за казенный счет. Исправник продолжал торопить с отправкой. Арестанты потребовали, чтобы им купили медикаменты хотя бы за их деньги, но и в этом было отказано. Тогда они отказались ехать дальше, пока не принесут лекарства. В ответ начальник конвоя Попов пригнал в избу массу солдат и мужиков, а сам явился с наручнями в руках. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не сильнейшая истерика, случившаяся с Терешковичем. Только когда он оправился, ссыльные поехали дальше, но перед этим через старосту заявили офицеру, что будут проезжать в день только положенные 100 верст, и не более. Офицер через жандарма передал свое согласие на это.

Но вот проехали 100 верст, вышли на станцию, потребовали помещение для ночлега. Жандарм отвечает, что здесь остановки не будет, надо ехать до следующего станка. Арестанты: не поедем, ехать дальше с детьми невозможно, остаемся ночевать на станции, и стали разоблачаться. Жандарм настаивает на своем, арестанты требуют конвойного офицера, тот струсил и не является. Жандарм уходит, но через несколько минут возвращается с оравой мужиков и ямщиков, которые валят всех на пол, волоком вытаскивают на улицу, связывают веревками руки, взваливают на сани и везут. И прокатили всех при тридцатиградусном морозе 30 верст до следующего станка, причем Гуревича и Зотова – без шуб (они уже сняли их на станции). Лежать на скрученных за спиной и застывших от холода руках было мучительно больно.

Семейных и Евгению Гуревич при этом не тронули и даже предложили им остаться, но они решили ехать со всеми. При этом обругали жандарма, на чем свет стоит, как умели, но тому все было, как с гуся вода; в этом отношении он был очень мил и покладист…

По дороге до Якутска было еще несколько столкновений с конвойным офицером, но до кулаков и веревок дело больше не доходило. В Якутск молодые люди прибыли 25 февраля и были там освобождены от охраны. Таким образом, «путешествие» от Томска до Якутска длилось 5 месяцев без двух дней. Начальник конвоя не успокоился, пока не представил якутскому начальству два акта-доноса о «Противодействии и сопротивлении в пути», в которых были перечислены все арестанты, кроме семейных, то есть Александр и Евгения Гуревич, Зотов, Ноткин, Орлов, Терешкович, Шур, Эстрович. За «беспорядки, учиненные в Томске», Терешковича предлагалось наказать персонально: выслать из Якутска в один из улусов[9]. Это означало: жить в юрте, в полной изоляции от жизни города, без общения с другими ссыльными. В нарушение этого порядка для товарищей, без ведома полиции приезжавших на короткое время из улусов в Якутск, «городские» ссыльные арендовали специальные так называемые улусные квартиры.

Вдыхать воздух относительной свободы государственным преступникам пришлось недолго, последовавшие события привели одних на каторгу, других – на виселицу. Об этом, в том числе и о дальнейшей судьбе Александра Гуревича, речь впереди.

***

Покорение Якутии началось в 1632 году, когда казачий сотник Петр Бекетов заложил на Лене-реке, на месте нынешнего Якутска, небольшую крепость-острог с воинским гарнизоном. Край вечной мерзлоты был интересен не только пушниной, которой брали ясак. Уже в 1649 году «Уложение о наказаниях» предусматривало за некоторые преступления ссылку «на житье на Лену». К.И. Рылеев в своей поэме «Войнаровский»[10] писал: 

В стране мятели и снегов,

На берегу широкой Лены,

Чернеет длинный ряд домов

И юрт бревенчатые стены.

<...>

Всегда сурова и дика

Сих стран угрюмая природа;

Ревет сердитая река,

Бушует часто непогода,

И часто мрачны облака…

Никто страны сей безотрадной,

Обширной узников тюрьмы,

Не посетит, боясь зимы

И продолжительной, и хладной.

 Сюда ссылали не только «политических» (декабристов, польских повстанцев, народников, народовольцев), но и уголовников, и религиозных сектантов – раскольников, духоборов, скопцов, чернокнижников. Среди уголовников встречались и евреи – в основном, мелкие контрабандисты, фальшивомонетчики.

По своей одичалости Якутская область (так называлась с 1805 до 1922 года Якутия) превосходила даже такие, считавшиеся самыми кошмарными в России, места ссылки, как Нарым, Туруханск, Енисейск. Это была большая тюрьма без оград и запоров.

В «якутке» изрядную часть своей жизни провели такие известные русские писатели, как Н.Г. Чернышевский (1864-1883 гг.), В.Г. Короленко (1881-1884 гг.), Л. Мельшин (П.Ф. Якубович, 1887-1903 гг.).

После 1 марта 1881 года Александр III резко повернул отцовский курс вправо, от реформ к контрреформам. В частности, были увеличены сроки административной ссылки с 5 до 8, 10, 12 лет. В 1886 году был расширен ареал «отдаленнейших мест» в Якутии: к Вилюйскому округу добавлены Верхоянский и Колымский округа.

Для евреев и наиболее строптивых политических других национальностей изобретали особо уютные уголки. Вот слова полицейского генерала Н.Ф. Русинова, обращенные к народовольцу Альберту Гаусману: «…о Средне-Колымске мы ничего не знаем, кроме того, что там жить нельзя. Поэтому туда вас и отправляем». «Обычных» же политических ссылали, как правило, в Западную Сибирь или Забайкальскую область.

Среднеколымск (раньше это название писали Средне-Колымск) стоит в среднем течении реки Колымы, которая берет свое начало в Магаданской области и, пробежав через всю Якутию 1 996 верст на север, впадает в Восточно-Сибирское море. В низовьях реки расположены поселки Колымское и (ниже его, уже почти в устье) – Нижнеколымск. Что же представлял собой Среднеколымск в конце XIX века? Вот что говорит об этом «отдыхавший» там известный ученый В.Г. Тан-Богораз (Натан Менделевич Тан)[11]:

– Все три Колымска – Верхний, Средний и Нижний – составляют один и тот же Колымский округ. Средне-Колымск – центральный пункт округа и считается городом. В нем 82 дома, 500 жителей и столько же собак. Нижне-Колымск – селение на 500 верст ниже по реке Колыме. Верхне-Колымск – на 500 верст выше, это даже не селение, а только церковь и при ней три дома: два поповских и один дьячковский. Ссыльные завоевали себе право разъездов по всему округу, но общественная жизнь была в Средне-Колымске. Колымск был первой русской республикой, начальство там было само по себе, ссыльные – сами по себе.

От Якутска до Колымска – 3 000 верст, посредине – Верхоянск (Полюс холода на Земле), в котором проживало тогда 220-230 человек.

В Среднеколымске вместе с Тан-Богоразом отбывали ссылку Захар Коган, Анна Скудина, ее кузина Рахиль с мужем Михаилом Сосновским[12]. О них см. также работу.

А вот еще одно из тех немногочисленных свидетельств, которые удалось найти[13]:

– 22 февраля 1900 года прибыли на нартах в Средне-Колымск. Унылый поселок. Крошечные избушки без крыш и без дворов, далеко отстоящие друг от друга, тонут в сугробах. Для сохранения тепла они обморожены, то есть, покрыты снаружи толстым слоем снега и облиты водой. Вместо стекол – льдины (летом – рыбья кожа). Ледяные окна весело сияют, освещенные изнутри огнем камельков. Над каждой трубой вздымается сноп искр. Наша изба тоже снаружи заморожена.… Зато летом есть развлечение: катание на парусной лодке по реке Колыме…

Кто-то из великих писателей России, кажется, М.Е. Салтыков- Щедрин, сказал: «Сколь развращенным воображением нужно было обладать, чтобы придумать такие места, как Верхоянск или Средне-Колымск…».

***

В 1883 году в Якутии было 6 787 ссыльных, в 1889 году – 7 284, они составляли 66,2 % русского населения Якутии. Политических среди них было не очень много. Они делились на три категории:

– административно-ссыльные (наиболее многочисленная группа),

– ссыльнопоселенцы (политкаторжане, отбывшие срок каторги),

– сосланные на поселение или житье в Якутии по приговорам судов.

Преобладала в конце 1880 годов вторая категория – отбывшие свои сроки относительно старые народники и народовольцы. Многие из них жили здесь уже долгие годы. Среди них были известные революционеры: Петр Алексеев, Свитыч, И.И. Майнов (Саратовец), Папий Подбельский и другие.

Первая большая «молодежная» партия административно-ссыльных прибыла в Якутск в конце декабря 1887 года, в том числе красивый юноша по прозвищу Мадонна – будущий диктатор Польши Иосиф Пилсудский[14]. Он был сослан на 5 лет. А его брат Бронислав Пилсудский и Раиса (Рейза) Шмидова, проходившие по делу Александра Ульянова (процесс состоялся 15-19 апреля 1887 года), были отправлены в Среднеколымск[15].

В марте 1888 года в Якутск пришли еще 14 административно-ссыльных, в том числе П.А. Муханов и М.Р. Гоц, а с ноября 1888 по февраль 1889 года – еще четыре партии, общим числом до 70 человек. Прибывшие в последней партии Константин Терешкович и Александр Гуревич имели полное основание воскликнуть, цитируя классика: – Ба, знакомые все лица… Действительно, здесь они встретили многих своих друзей из московских и харьковских кружков саморазвития. Но не только. Без преувеличения можно сказать, что в Якутске тогда собрался цвет революционной молодежи, яркие и образованные люди из европейской части страны. Вот краткие характеристики лишь некоторых из них, составленные по воспоминаниям современников. Ни одного хвалебного слова автор от себя не добавил.

Николай Львович Зотов – родился в 1865 году, дворянин. Среди ссыльных – один из самых молодых. До поступления в Петровскую академию жил в Крыму, учился в Севастопольском реальном училище. Облазил все крымские горы, ловил там змей. В 1885 году жил коммуной со своим товарищами Морицем Соломоновым, Сергеем Зубатовым (!) и другими на Петровских выселках в Москве. Сбитый как будто из стали, жизнерадостный, высокий и красивый человек, хороший стрелок и наездник. Неустрашимый рыцарь революционной чести. Возмущался антисемитским стремлением властей гнать евреев к Северному полюсу. Соратники любили его по-братски.

Брат Николая Львовича Борис тоже был народовольцем, одним из последних в истории этого движения. Умер от чахотки во время процесса по делу его группы (1896 год) еще до вынесения приговора

Альберт Львович Гаусман – 28 или 29 лет отроду, из богатой семьи, революционер с начала 1880 годов. Человек проницательного ума и большой силы духа, глубоко уравновешенный, твердый в убеждениях, но добрый и мягкий в общении. Энциклопедист, самый образованный и даровитый из своих друзей, окончил два факультета университета: естественный и юридический. Приятель народовольца и ученого Л.Я. Штернберга. Философ-гуманист, немного скептик, этим напоминал товарищам Сократа. Высокий, красивый, с красивым звучным голосом. Был женат на дочери богатого петербургского купца. Сосланный в «якутку» на 8 лет, прибыл сюда с женой, ребенком и большой библиотекой[16] не по этапу, а за свой счет. До последних дней жизни играл и бегал с маленькой дочкой Надей, которую очень любил. Ей было тогда шесть лет.

Софья (Фрума) Гуревич – родилась в. Москве в 1869 году, окончила четырехклассное городское училище и поступила вольнослушательницей на Лубянские высшие женские курсы. Фиктивно вышла замуж за студента, чтобы получить паспорт, и ушла из дома в 17 лет. В кружке саморазвития, организованном Зубатовым, познакомилась с Сергеем Аркадьевичем Пиком и Анисьей Давидовной Болотиной. Зубатов же их и выдал полиции в числе первых своих «крестников» весной 1886 года. Софья провела в одиночной тюремной камере полтора года, после чего ее сослали на пять лет в отдаленнейшие места Якутской области. В пути болела тифом. На этапе Софья и Сергей Пик сблизились, решили по прибытии в Якутск пожениться, искали в Якутске раввина, но не успели найти…

Сергей (Соломон) Аркадьевич Пик – человек 24 лет с железной волей, молчаливый, сосредоточенный, твердый и решительный. Часовщик по профессии. Молодость Пика прошла в бедности. Прямо в его доме, в одном из мрачных закоулков Москвы, располагалось публичное заведение – кругом голый разврат, пьянство, дикие увеселения. Несмотря на это, он много читал, в результате стал живой энциклопедией. Книги отвлекали его от окружающей реальности. Коллеги уважали Сергея, но вместе с тем немного боялись. Когда власти отправляли ссыльных из Якутска в низовья Колымы, Пик заявил, что умрет, но не сдвинется с места. Дело не в холоде и голоде, говорил он, а в принципе.

Папий Павлович Подбельский[17] – родился в г. Верхнеуральске Оренбургской губернии, сын священника. Окончил Челябинское духовное училище, затем гимназию в г. Троицке (с золотой медалью), поступил в Санкт-Петербургский университет. Занимался в студенческом кружке Народной воли, где под влиянием А.И. Желябова закалился как активный борец с монархией. Любил пофилософствовать на мистические темы.

В апреле 1880 года на место уволенного министра народного просвещения графа Д.А. Толстого пришел «либеральный» лицемер Сабуров. В сентябре того же года через ректора А.Н. Бекетова ему была передана петиция от студентов, оставшаяся без ответа. Тогда студенты решили дискредитировать Сабурова публичным оскорблением. Сделать это вызвался Подбельский. Во время университетского Акта 8 февраля 1881 года, в присутствии около 4 000 человек, он выступил с резкой оценкой деятельности правительства. В это время Л.М. Коган-Бернштейн разбрасывал с хоров листовки (текст прокламации был составлен А.И. Желябовым). Студенты кричали: «Вон наглого лицемера, вон негодяев». В апофеозе скандала Подбельский дал министру пощечину. В создавшейся суматохе Подбельскому и Когану удалось выскользнуть из толпы, они укрылись на конспиративной квартире Геси Гельфман. Увы, через некоторое время друзья увиделись в пересыльной камере Бутырской тюрьмы. Приговор, вынесенный в июне 1882 года, гласил: 5 лет административной ссылки в Восточную Сибирь. Здесь Папий женился на ссыльной Е.П. Сарандович, родились два мальчика и девочка. Срок ссылки закончился, семья жила в Якутске, ожидая ленского паводка открытия навигации на Лене. Во время бунта глава семьи был убит шальной пулей.

Младший сын Папия Подбельского Вадим стал известным большевиком, был народным комиссаром почт и телеграфов РСФСР (умер в 1920 году).

Лев Матвеевич Коган-Бернштейн – родился в 1862 году в Бессарабии (по другим сведениям – в Бердянске). Натура, родственная Зотову. Был ярким революционером, пытливым и мыслящим, страстным агитатором, пламенным трибуном.

По «собственным показаниям»[18], прибыл в Санкт-Петербург в 1880 году, учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. Вступил в партию Народной воли, свел знакомство с ее агентами, получал от них для распространения революционные издания и вел «преступную пропаганду» среди рабочих.

Система рабочих кружков была трехступенчатая. В кружках 1-го разряда (по 5-6 человек) преподавали грамоту, арифметику, географию; в кружках 2-го разряда читали лекции по истории, излагали учение о социализме; кружки 3-го разряда образовывали «Центральную агитационную группу». Собирались в «рабочих квартирах» (хозяин – рабочий, жилец – студент-преподаватель, он же руководитель кружка). Для защиты от полиции формировались «боевые рабочие дружины». Вот выдержка из отчета Департамента полиции: – В рабочей организации руководят А.И. Желябов, С.А. Перовская, Рысаков и Гриневицкий. Собрания устраивались в квартире рабочего Гаврилова и студента Подбельского. Пропагандистами были Подбельский, Коган-Бернштейн и другие. В революционной среде Коган-Бернштейн известен как Лев Матвеев.

Об участии Когана в беспорядках во время Акта в Санкт-Петербургском университете сказано выше. На 1 марта 1881 года Желябов назначил его бомбометальщиком, но Исполнительный комитет партии решил не впутывать еврея в убийство царя, и Когана заменили Рысаковым.

Первый раз Коган был сослан в Якутск в апреле 1881 г., там отбывал воинскую повинность вместе с Николаевым, будущим смотрителем Якутского тюремного замка, и Ризовым, будущим унтер-офицером. После ссылки жил в Дерпте, готовился к сдаче экзамена на степень кандидата права. Вскоре опять был арестован, два года отсидел в тюрьме, снова сослан в Якутск.

Такие люди, как Гаусман, Зотов, Коган-Бернштейн, Подбельский, останься они в живых, могли бы стать в будущем крупными деятелями российского масштаба…

Наталья Осиповна Баранова – жена Когана-Бернштейна. После казни мужа на ее руках остался двухлетний сын Митя. Отец в своем завещании призывал сына к борьбе против самодержавия, а ссыльный Борис Николаевич Гейман посвятил Мите оптимистическое, несмотря на трагические события, стихотворение: 

Ударит час, как тяжкий сон

В немую даль наш век уйдет!

Лучом свободы озарен,

Счастливый новый мир блеснет

Волшебной сказочной мечтой! 

 

Увы, через 30 лет после казни отца Митю Когана-Бернштейна расстреляли большевики во время гражданской войны. Наталья Осиповна стала не только вдовой повешенного мужа, но и матерью расстрелянного сына. Вот такой блеснул «луч свободы»…

Осип (Иосиф) Соломонович Минор – студент-юрист, сын старшего раввина, с чистейшей московской речью – из той части московского еврейства, что сильно обрусела, «омосквичилась». В мае 1886-го был арестован в Санкт-Петербурге (второй раз в жизни), привезен в переполненную Часовую башню Бутырской тюрьмы, после схватки с тюремщиком сослан на 10 лет в Среднеколымск. Рослый, отменно красивый человек. Его женой была Анастасия Наумовна Шехтер.

Марк Абрамович Брагинский родился в 1863 году в Таганроге. Еще в гимназии участвовал в кружках саморазвития. В 1882 году поступил в Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета. Участвовал в студенческих беспорядках, в ноябре арестован и выслан из Петербурга. Осенью 1883 года вернулся в Петербург и поступил на юридический факультет университета. В 1884 году был введен в военно-революционную организацию, а весной 1885 года принят «полным» ее членом. Вел пропаганду среди юнкеров Петербургского военного училища и воспитанников Кронштадтского морского технического училища, был членом «центрального военного кружка». В 1885-1886 гг. вел по поручению Рабочей группы партии Народной Воли пропаганду в рабочих кружках за Нарвской заставой.

Был арестован 17 декабря 1886 года и привлечен к жандармскому дознанию по делу военно-революционной организации. Содержался в Доме предварительного заключения и в Петропавловской крепости. По высочайшему повелению от 27 сентября 1887 года выслан под гласный надзор на 5 лет в Восточную Сибирь. Отправлен из Бутырок в Сибирь весной 1888 года.

Моисей Васильевич Брамсон был сослан в Якутскую область вместе с Моисеем Брагинским по делу военной организации в Петербурге. Прибыл в Якутск 18 ноября 1888 года. Женой Брамсона была Мина Марковна Брамсон (Залкинд).

Петр Александрович Муханов (из разночинцев) – ярославский юрист, революционер с большим стажем, прибыл в Якутск из улуса, где жил на поселении, лишь в день бунта – утром 22 марта.

Сергей Капгер – из дворян, тоже опытный революционер. Его жена Анна Зороастрова-Капгер – дочь священника.

Михаил Орлов – тоже дворянин.

Роза Федоровна Якубович (урожденная Франк, 1861-1922) – спутница жизни и муза писателя П.Ф. Якубовича. Родилась в Каменец-Подольске, в семье присяжного поверенного.

Матвей Исидорович Фундаминский, Моисей Рафаилович Гоц, Мендель Аронович Уфлянд, Самуил Маркович Ратин, Герш Ехильевич Шур были охарактеризованы в предыдущем очерке. Женой Моисея Гоца была Вера Самойловна Гоц (урожденная Гасох или Гассох).

***

К расширению контингента народовольцев в краю вечной мерзлоты чиновники всех уровней имперской власти, вплоть до самого высокого, готовились загодя[19]. Особенно волновал служивую рать большой процент евреев в последних партиях революционеров. Так, в феврале 1889 года из 55 ссыльных в Якутске насчитывалось 45 евреев (81,8 %).

Вся Восточная Сибирь, в том числе Якутская область, управлялась иркутским генерал-губернатором. Тогда этот пост занимал граф П.Н. Игнатьев[20]. По соглашению между Департаментом полиции и генерал-губернатором евреев, прибывающих в Якутск, следовало отправлять дальше, на «курорты» – Вилюйск, Верхоянск, Среднеколымск.

Уже сама дорога от Якутска до этих так называемых городов была крайне опасна, особенно для женщин с детьми. Путешествие на оленях занимало 3-4 месяца. От Якутска до Среднеколымска – 3 000 верст, при этом на всем пути только одно населенное место – Верхоянск (несколько сот жителей). На расстоянии от 100 до 300 верст друг от друга – отдельные юрты для почтарей (станции почтовой гоньбы). Плюс «поварки» – деревянные срубы с нарами и камельками, запас дров для которых должны были пополнять сами путники. Самое трудное – это головоломный спуск на оленьих нартах с Верхоянского хребта. Щадя оленей, здесь люди шли пешком, в метель и пургу, при температуре минус 50-60 градусов по Цельсию. Весной – другая проблема: переправа через распустившиеся болота и бурные речки. В такой речке в марте 1888 года одна из партий потеряла весь свой багаж. Нередко люди умирали в пути от натуральной (черной) оспы, эпидемия которой разразилась тогда. Трупы лежали прямо на почтовых станциях, рядом находились другие члены семьи.

Отправляли из Якутска на север по два человека, под конвоем двух казаков. Багаж с собой разрешалось брать только самый необходимый, 4-5 пудов на каждого: белье, одежда, книги, плюс провиант на 2-3 месяца пути – 5 пудов хлеба, 2 пуда мяса, масло, кирпичный чай, сахар. Все в двойном размере (кроме книг, разумеется) – на себя и на казака-напарника. Сюда еще нужно добавить махорку, спички, сало для заливки свечей, гвозди, ремни, кожу для седел и сбруи и т. п. В итоге общий вес багажа составлял не менее 10-15 пудов. На дорожные расходы выдавалось «колымское пособие» – 100 рублей на человека (ежемесячное пособие постоянно проживающим в Якутске составляло 12 рублей, «одежные» – 22 руб. в год). Между отправками выдерживали интервал в две-три недели, чтобы народ не скапливался в юртах на стоянках, ожидая возвращения лошадей или оленей: утомившиеся животные должны были после каждого перегона два-три дня отдыхать.

По законам Российской империи все подданные, любой национальности, были равны перед законом, и ссылка в Верхоянск или Среднеколымск именно евреев была очевидной несправедливостью. Губернатором Якутской области был тогда генерал Светлицкий – либерал, интеллигентный и порядочный человек. Он отрицательно относился к массовому переселению административно-ссыльных в Колымский край и даже делал представление правительству о трудностях этой операции. Естественно, многие ссыльные, особенно семейные, под разными предлогами старались задержаться в Якутске.

Но в конце февраля 1899 года Светлицкого сменил и. д. губернатора, вице-губернатор Осташкин – типичный бюрократ, тупой и усердный, сторонник «ежовых рукавиц» (этот термин по отношению к Осташкину употребил один из бывших ссыльных еще в 1925 году, задолго до воцарения Николая Ивановича Ежова! – Прим. автора). Образование он получил… в красноярском училище для канцелярских служителей. Это был настоящий Молчалин. Между прочим, его родная сестра находилась в то время в административной ссылке в Западной Сибири.

16 марта от Осташкина последовало строгое распоряжение: марш в Среднеколымск! Причем по новым правилам: отъезд – из тюремного замка (для чего ссыльных нужно было предварительно арестовать), партиями по 4 человека плюс 4 казака, через каждые семь дней, вес багажа уменьшить до 5 пудов. Была назначена и первая отправляемая партия: Сергей Пик, беременная Софья Гуревич, Резник с женой.

Добровольно согласиться с таким решением после 7 месяцев путешествия по этапу Москва-Якутск было бы равносильно самоубийству, особенно для женщин. Стали приходить в голову даже такие фантастические проекты, как массовый побег через Берингов пролив с помощью кочевых чукчей (расстояние до пролива – «всего лишь» 2 500 верст)… Общее настроение было – все равно погибать!

На собрании ссыльных обсуждались два варианта:

– устроить за городом засаду и вооруженное нападение на первую отправляющуюся пару, даже покушение на Осташкина, отбить своих товарищей у казаков, вернуть их в город, затем организовать массовое бегство из ссылки; «старики», конечно, были против подобной фантастики;

– оказать вооруженное или пассивное сопротивление непосредственно при отправке.

Молодые идеалисты надеялись, что их действия будут не только актом самозащиты, но и серьезным революционным актом, сигналом для ослабленных революционных организаций России, который вызовет громкое эхо во всей Европе. При этом, находясь на ледяном краю Ойкумены, они прекрасно понимали, что рискуют не только годами каторги, но и самой жизнью…

Сергей Пик, самый решительный и бескомпромиссный, настаивал на вооруженном сопротивлении. Зотов предлагал устранить Осташкина и брал решение этой задачи на себя. Самым уравновешенным оказался Альберт Гаусман. Он убедил и других пойти по мирному пути и для начала подать губернатору мотивированное коллективное заявление с протестом против отправки на север. Ссыльные поляки, участвовавшие в обсуждении, поддержать протест отказались: по их мнению, прежде всего, нужно бороться против угнетения Польши, все остальное менее важно.

19 марта к Осташкину был направлен делегатом Моисей Гоц. Однако разговаривать с ним не стали. Тогда «протестанты» решили: чтобы избежать обвинения в сговоре, каждый должен написать заявление только от своего имени. К 10 часам утра 21 марта 25 ссыльных стояли во дворе полицейского правления с листками бумаги в руках. Полицмейстер с большой неохотой заявления принял и обещал дать на них ответ 22 марта на квартире студента-технолога Якова Ноткина., которую тот снимал в доме мещанина Монастырева.

Библиотека в квартире Ноткина на Большой улице была чем-то вроде клуба, в котором собирались ссыльные. В эти дни здесь обсуждали не только самый животрепещущий вопрос – ехать или не ехать. Нашли время и для того, чтобы принять проект адреса французскому народу по поводу столетия Великой Французской Революции. Позже этот проект попал в руки полиции, и ей пришлось разбирать дело «О вредных сношениях с иностранным государством»…

Между тем солдатам гарнизона, по слухам, выдали боевые патроны. Солдат поили водкой, просвещали беседами о «внутреннем враге». Некоторые ссыльные тоже вооружились. Вот выдержка из следственного дела: «21 марта в лавке Захарова ссыльными были куплены 4 револьвера и 100 патронов». Револьверы были системы Лефоше, стрелявшие на 10-15 шагов, но один (у Пика) – Смит и Вессон.

Ночь с 21 на 22 марта протестанты (31 человек) провели на квартире Ноткина. 22 марта в библиотеку явился полицмейстер Сукачев и вместо обещанного ответа на протесты велел назначенной партии отправляться в далекий путь. Ссыльные отказались. 23 марта в библиотеку явился полицейский надзиратель Олесов и пригласил всех в полицию. – Ах, вы не идете, – воскликнул он и вылетел пулей, а через 10-15 минут в дом явилась конвойная команда во главе с поручиком Карамзиным.

Переговоры с Карамзиным ведет Коган-Бернштейн, просит снять конвой, чтобы отправиться в полицию, ведь мы не арестованы, – говорит он. Женщины просят: – Дайте одеться! Олесов – свое: – Не идете? Отдает солдатам команду стрелять. Те бросаются на людей с прикладами и штыками. Грянули выстрелы. По другой версии, первым выстрелил Сергей Пик, сидящий на диванчике в углу комнаты. Тут же он рухнул с размозженным черепом: солдатская пуля попала ему в глаз. Зотов, вскочив на диван, стреляет в Карамзина. Одна пуля прострелила пальто и оцарапала ногу, другая ударилась в пуговицу и контузила поручика. Карамзин стреляет в Зотова, но промахнулся. Солдаты выскочили во двор и стреляют оттуда. 

 

Дом Монастырева в Якутске, где разыгралась трагедия 

Солдаты уносят Карамзина на руках, невеста Сергея Пика Софья Гуревич (на четвертом месяце беременности), обезумевшая от горя, бежит за ними с револьвером, неумело нажимая собачку. Унтер-офицер Ризов (еврей, сын здешнего уголовного ссыльного) делает полный оборот назад и насквозь протыкает Софью штыком[21]. Она свалилась с громким воплем, сводящим других с ума, но умерла не сразу; скончалась через полчаса в больнице, требуя яд, чтобы избавиться от мучений.

Софья (Фрума) Гуревич и Сергей (Соломон) Пик

Карамзин, опущенный солдатами на снег, поднялся сам, принял командование на себя, расставил солдат, начавших обстрел дома с двух сторон. Стала сбегаться публика из города, в том числе Папий Подбельский. Солдаты пропустили его через свою цепь. Приехал Осташкин. Гаусман – к нему, требует врача. Зотов с крыльца из пистолета Пика дважды стреляет в Осташкина, тот бежит вдоль шеренги солдат. Пуля попала в пуговицу его шинели, и он невредим. Солдаты снова открывают залповый огонь.

Ссыльные решили сдаться. На кухонное крыльцо выбегает с белым платком Муханов, кричит: – Сдаемся! – но тут же убит наповал. За ним выбегает Ноткин, затем Шур, их постигает та же участь. Залпы продолжаются.

Итог. Убиты Софья Гуревич и Сергей Пик. Тяжело ранены Лев Коган-Бернштейн, Осип Минор. Легко ранены Матвей Фундаминский (в живот), Осип Эстрович, Михаил Орлов. При второй перестрелке убиты Петр Муханов, Герш Шур, Яков Ноткин, Папий Подбельский; тяжело ранены Моисей Гоц (в грудь навылет) и Николай Зотов. Легко ранен поручик Карамзин, контужен вице-губернатор Осташкин, оцарапаны пулями из револьверишек, купленных по дешевке, несколько солдат. Нечаянно убит «своими» во время залпа полицейский надзиратель Хлебников.

П.П. Подбельский, П.А. Муханов

Раненые пробыли в больнице, где им залечивали раны, шесть недель. Врач Гусев относился к ним хорошо, Наталья Осиповна Коган-Бернштейн делала перевязки. Ее муж лежал без движения: пулей были перебиты управляющие нервы ног.

А в Якутске начинались белые ночи….

***

На докладе о якутских событиях Александр III высочайше начертал: «Необходимо примерно наказать, я надеюсь, что подобные безобразия больше не повторятся». И. д. министра внутренних дел Шебеко из Петербурга телеграфирует иркутскому генерал-губернатору: «Предать военному суду по полевым уголовным законам, по ст. 279 Военного устава о наказании, на основании высочайшего именного указа Вашему сиятельству…». Во исполнение этого предписания была собрана архаическая «Военно-судная комиссия по законам Екатерины II», которой было поручено судить гражданских лиц по законам военного времени «за вооруженное восстание с заранее обдуманным намерением».

Было арестовано 20 человек. Члены Военно-судной комиссии: презус (председатель) – начальник иркутского дисциплинарного батальона Савицкий, судьи – три аудитора (поручики из местных гарнизонов) и старший аудитор-делопроизводитель, чиновник для особых поручений Федоров, исполнявший роль прокурора, приехали из Иркутска в мае.

Шли допросы, очные ставки, намечались категории подсудимых, вырисовывались виселицы. Хотя следователь Меликов относился к ссыльным в общем сочувственно, ответы арестантов на его вопросы никого не интересовали. – Установление точности обстоятельств не является вещью, безусловно необходимою, всякие защитительные речи были бы неподходящей и совершенно излишней формальностью,– заявил аудитор Федоров.

На очных ставках солдаты опознали, как стрелявшего, Николая Зотова. Зотов не стал отрицать, что стрелял в Карамзина и Осташкина. На якобы стрелявшего Альберта Гаусмана по наущению полицмейстера указал полицейский сыщик Винокуров. Это была ложь, Альберт Львович с самого начала был сторонником мирного разрешения конфликта. Но опытный юрист Гаусман был слишком ненавистен полиции. Бывший сослуживец Льва Когана-Бернштейна унтер-офицер Ризов, еврей с изрытым оспой лицом, перед выстрелами дружески поздоровавшийся с Коганом, дал против него самые тяжелые показания. Однако Коган тоже не стрелял. Он был тяжело ранен в область паха пулей (по другой версии, несколько глубоких колотых ран были нанесены ему штыком), и его отнесли в другую комнату.

Для судебного следствия, проводившегося в «упрощенном порядке», была отведена одна из больничных палат, которую перегородили решеткой с окошечком. Не было ни защитников, ни прокурора, ни даже скамьи для подсудимых, которые стояли в кольце вооруженных солдат. Когана-Бернштейна принесли на кровати. Судоговорение типа «да-нет» длилось для каждого несколько минут. Каждого по очереди вызывали к окошечку и задавали единственный вопрос: — Признаете ли себя виновным в участии в вооруженном восстании 22-го марта? — и получали один ответ: — Нет, не признаю. Затем давали подписать листок бумаги, где этот ответ был записан, и уводили в тюрьму.

На втором заседании зачитали «Выписку из дела» – суррогат обвинительного акта. После чего Альберт Гаусман выступил с заявлением.; Он говорил не о себе, а о том, что военный суд не имеет права судить женщин (Веру Гоц, Анисью Болотину, Анастасию Шехтер, Наталью Коган-Бернштейн, Розу Франк, Евгению Гуревич, Полину Перли) и несовершеннолетних[22] (Леонида Бермана, Константина Терешковича, Михаила Эстровича). Дела женщин и несовершеннолетних должны быть выделены и переданы гражданскому суду, потребовал Гаусман. Он также подчеркнул, что женщины не стреляли.

Закончилось заседание тем, что презус Савицкий заявил: – Да их всех не переслушаешь, вывести их вон! Через два дня ссыльных опять привели в суд – для объявления чудовищного приговора, гласящего:

– подвергнуть смертной казни: Николая Зотова, Льва Когана-Бернштейна, Альберта Гаусмана;

– сослать в бессрочные каторжные работы: Моисея Брагинского, Моисея Брамсона, Мовшу Гоца, Шендера Гуревича, Иосифа Минора, Михаила Орлова, Самуила Ратина, Менделя Уфлянда, Матвея Фундаминского, Иосифа Эстровича, Сару Коган-Бернштейн, Анисью Болотину, Веру Гоц, Паулину Перли;

– сослать в каторжные работы на 15 лет: Бориса Геймана, Сергея Капгера, Анну Зороастрову, Розу Франк, Анастасию Шехтер;

– сослать в каторжные работы на 10 лет: Липмана Бермана, Кисиеля Терешковича, Михаила Эстровича, Евгению Гуревич;

– сослать на поселение в отдаленнейших местах Якутской области: И. Могата («ввиду того, что он не был на квартире, где было восстание»).

– освободить: Николая Надеева.

Каторжные работы отбывать на рудниках. Всех подсудимых лишить всех прав состояния, судебные издержки взыскать за счет виновных.

Приговор суда подлежал конфирмации (утверждению) в Иркутске. Трое смертников были переведены в кордегардию и помещены в одиночные запертые камеры. С прикованным к постели Коганом в камере жили его жена и малолетний сын Митя, с Зотовым оставалась его невеста Евгения Гуревич, Гаусмана навещали жена и шестилетняя дочь Надя.

Осужденные, в том числе смертники – Зотов, Гаусман, Коган, не теряли присутствия духа, участвовали в импровизированных развлечениях и даже издавали сатирический журнал. Правда, вышел всего лишь один номер. Один из авторов – Фундаминский в нем подшучивал над неким «кандидатом естественных наук» за то, что тот якобы прославился диссертацией «О таянии льда в кармане»… Все надеялись, что смертные приговоры не будут утверждены. А уж насчет Гаусмана в этом никто не сомневался, даже якутский прокурор Макаров…

Но вот 5 августа 1889 года в тюремном замке – необычное оживление. В коридоре повесили большие фонари, во дворе выставили усиленный конвой. Привезли из Иркутска приговор военного суда с резолюцией временно и. д. иркутского генерал-губернатора и командующего войсками Иркутского военного округа генерала Веревкина:

На основании высочайшего повеления, сообщенного бывшему командующему Иркутского военного округа генерал-лейтенанту графу Игнатьеву в телеграмме главного прокурора от 20 минувшего июня, определяю: приговор Суда утвердить.

…Из кордегардии Зотов, махая белым платком, по азбуке передал: «Хочу всех видеть». Все вышли во двор, он улыбался. Гаусман стоял у решетки в своей камере-одиночке бледный, с искаженной улыбкой, взгляд черных глаз – глубокий и грустный. В руках книжка – «Юридический вестник»…

Зотова, Гаусмана и парализованного Когана-Бернштейна из кордегардии перевели в помещение гарнизонной гауптвахты, выходившее окнами во внутренний двор. Там, на глазах приговоренных, воздвигали виселицы. Всех остальных вернули в камеры и задвинули за ними дверные засовы.

Первым вывели Альберта Львовича Гаусмана. Он вышел твердым шагом. Повернулся к окнам камер, снял шапку, поклонился. Вторым, с громким прощальным приветом, вышел Николай Львович Зотов. Пройдя часть пути, он вернулся, чтобы надписать Евгении Гуревич книгу на память. Третьим был вынесен на кровати Лев Матвеевич Коган-Бернштейн. Ворота гауптвахты за ними закрылись. 

 

Л.М. Коган-Бернштейн, Н.Л. Зотов, А.Л. Гаусман 

К Гаусману и Когану-Бернштейну пустили на свидание жен с детьми, а Зотову разрешили увидеться с Евгенией Гуревич. Шестилетняя Надя Гаусман и трехлетний Митя Коган не знали, что видят своих отцов в последний раз…

Казнь состоялась в 4 часа утра в ночь на 7 августа, прошла в тишине и спокойствии, никаких беспорядков не было. Зотов заявил, что за гранью этой жизни ничего не ждет, и отослал священника. В прощальном письме товарищам он писал: – Вот вам мой завет, дорогие братья, на первое время. Употребите все свои силы и под впечатлением свежим финала этих ужасов, этой бойни, этой резни – эксплуатируйте всеми способами и всеми общими усилиями эту драму, этот колоссальный пример жестокости, самоуправства, бесчеловечности русского деспотизма и его системы…! Пишите во все концы нашей матушки и мачехи, и за границу, и Кеннанам всяким. Над этим стоит поработать. Это – единственное, чем мы можем окупить потери этой расправы.

Палачом был каторжанин-уголовник. Зотов и Гаусман сами надели на себя саваны и вытолкнули из-под себя скамейки. Когана-Бернштейна приподняли вместе с кроватью, надели петлю, кровать бросили.… При казни присутствовали судьи, полицейские. Один из них, Олесов, ходил около повешенных и тянул их за ноги...

Тела Альберта Гаусмана и Льва Когана захоронили на еврейском кладбище, Николая Зотова – за тюремной оградой.

7 августа в тюремный замок явился смотритель Николаев, простой и добродушный человек, разрыдался и свалился в глубоком обмороке – у него случился сердечный припадок. Николаев любил и уважал Когана-Бернштейна, вместе с которым проходил военную службу во время первой ссылки Когана в Якутию в 1881 году.

Остальным конфирмация была объявлена 8 августа. Приговор Военно-судной комиссии был несколько смягчен: по 15 лет каторги получили Сара Коган, Анисья Болотина, Вера Гоц и Полина Перли; по 8 лет – Липман Берман и Михаил Эстрович; 6 лет – Евгения Гуревич; по 4 года – Анастасия Шехтер и Роза Франк. Этим двум женщинам срок был уменьшен «ввиду того, что они не только не оказывали сопротивления, но на приглашение идти в полицейское правление говорили товарищам, что следует идти». Но тогда спрашивается – за что же их осудили?

Других «протестантов», в том числе Терешковича, уменьшение сроков не коснулось: аукнулись доносы начальника конвоя о поведении ссыльных на этапе. Вот выписка из полицейского «Якутского дела марта 1889 года»[23]: – Зотова, Орлова, Шендера Гуревича, Веру Гуревич и Кисиеля Терешковича за беспорядки, учиненные ими в числе других в Томске, согласно распоряжения товарища Министра внутренних дел, предписано было в октябре 1888 разместить по улусам Якутской области отдельно одного от другого. И в развитие этого доноса – «Мнение», подписанное обер-аудитором Подкопаевым: – Терешковича, как замеченного прежде вместе с Орловым и другими в беспорядках и неповиновении, лишенного всех прав состояния, сослать в каторжную работу на 10 лет.

До нас дошли последние письма казненных[24]. А.Л. Гаусман писал товарищам и дочери, Л.М. Коган – малютке-сыну, неизвестным X и Y, другим товарищам. Одно письмо Н.Л. Зотова уже цитировалось выше. В другом он пишет родным: «6/7 августа. 3 часа ночи. На заднем дворе уже ставят при фонарях столбы. Нас запросто водят туда за нуждой (мы эти 2 суток сидим в тюремном дворе на гауптвахте) и видим, как созидаются нам виселицы. Какая простота нравов!». А вот отрывок из письма его невесты Евгении Гуревич В.Я. Яковлеву-Богучарскому: «Скоро явился конвой. Он [Зотов] попросил, чтобы ему дали окончить письмо к родным; – ему позволили, но когда он писал, его ужасно торопили, говоря, что все уже готово и его ждут. Он кончил писать, выпил стакан воды; мы простились и направились вместе к выходу…».

Из 33 осужденных участников «мартовской истории» 19 были студентами (студентками) вузов Москвы, Петербурга, Харькова; один (Гаусман) окончил два факультета, один (Брамсон) – кандидат права (после университета). Трое окончили гимназии или имели среднее медицинское образование, восемь (в том числе трое несовершеннолетних) – незаконченное гимназическое или домашнее образование.

***

Попробуем посмотреть на «Якутское дело» с другой стороны – полицейской. Вот выдержки из секретного доклада Осташкина № 106 от 2 августа 1889 года Департаменту полиции о деле 22 марта 1889 года.

– Якутский тюремный замок рассчитан на 40 человек. 25 февраля 1889 года прибыло 17 человек (всего в 4 партиях – 70 человек). Много багажа в сундуках, корзинах, ящиках и чемоданах, более 10 пудов на каждого. Очень стало тесно. Остались к 16 марта неотправленными в северные округа – Верхоянск и Средне-Колымск – 34 человека – евреи.

Евреи стали обнаруживать какой-то особенный преступный задор. Начальник конвоя представил 2 акта о противодействии и сопротивлении в пути Ноткина, Шура, Терешковича, Эстровича, Шендера Гуревича, Гени Гуревич, Зотова и Орлова. Иркутский генерал-губернатор в октябре 1888 за беспорядки в Томске приказал разместить их по улусам, отдельно друг от друга.

Ноткин предложил свои услуги по устройству метеостанции на Кеньюрахе[25]. С разрешения генерал-губернатора он и Соломонов наняли себе квартиру в отдельном флигеле у мещанина Мещерякова. Евреи из улусов ночевали в якутских квартирах. По слухам, они собирались летом бежать. 27 февраля была обнаружена библиотека, а в ней запрещенные книги (об этом донес якутский полицмейстер).

Я счел своим священным долгом все это прекратить и с 22 марта по 15 апреля отправить 15 человек с семьями. Багаж – только 5 пудов, кормовые деньги и 22 рубля 58 копеек каждому на одежду и обувь. Деньги они тратили на барышничество. 22 марта к ним была отправлена команда из 30 нижних чинов под командой офицера.

В квартире Пика были найдены фальшивые паспорта, переписка с другими ссыльными, книги К. Маркса и др. Двое ссыльных брали в кредит у якутских купцов до 300–600 рублей с последующей уплатой денег их доверенными лицами в России.

Через два года после описанных событий доблестный надворный советник Павел Петрович Осташкин был утвержден губернатором Якутской области. В 1905 году его убили в Туркестане.

***

Якутский бунт вызвал широкий резонанс в США и Западной Европе. Большую роль в привлечении внимания к нему сыграл известный американский публицист Джордж Кеннан (1845-1924), до начала 1880-х годов – горячий друг царского правительства, но после второй своей поездки в Восточную Сибирь (1885) и ряда встреч с революционерами перестроившийся и опубликовавший десятки пламенных статей, бичующих российскую ссыльнокаторжную систему. Позже он выпустил книгу «Siberia and the Exile System» (vol. I–II, L., 1891). В русском переводе книга вышла под названием «Сибирь и ссылка» (ч. 1-2, 1906). В статьях и книге Кеннан убеждал американских читателей в том, что русские революционеры были не «недоучившимися школьниками, жалкими еврейчиками и женщинами распутного поведения», как утверждали полицейские чины, а здравомыслящими интеллектуалами с манерами образованных и благородных людей.

По поводу якутской трагедии Кеннан заявил: – Если я буду жить, весь говорящий по-английски свет будет знать все подробности этого ужасного преступления. Из справки Департамента полиции от 26 июня 1893 года: – В течение четырех лет Кеннан успел прочесть в Америке около 500 лекций, на которые собиралось иногда до 6-7 тыс. слушателей, причем для большего воздействия на слушателей Кеннан появлялся на этих чтениях в арестантском халате, с ручными кандалами, потрясая которыми, приглашал свободных граждан Америки помочь русскому революционному движению. ...Вред, причиненный Кеннаном интересам русского правительства, громадный.

Весной 1889 года в своем выступлении на одной из лекций Кеннана в Вашингтоне Марк Твен сказал: – Если правительство, подобное теперешнему русскому, не может быть низвергнуто иначе как динамитом, то слава богу, что существует динамит!

Между прочим, родной племянник и тезка Дж. Кеннана Джордж Фрост Кеннан в течение недолгого времени (март-октябрь 1952 года) был послом США в Москве.

На воротах дома Монастырева в Якутске 22 марта 1890 года появилась прокламация, посвященная годовщине прошлогодней трагедии и ее жертвам. Но в общем реакция на якутский бунт в самой России была значительно более скромной. По свидетельству Феликса Кона[26], революционеры-«старики» (в том числе евреи) считали, что «нельзя протестами по поводу того или иного случая подтверждать правильность решений правительства в других случаях».

***

7 августа тем «протестантам», которые уцелели в смертельной схватке с полицией, объявили, что с сегодняшнего дня они – каторжники. Правую половину головы им обрили[27], ноги заковали в кандалы по 13 фунтов весом. Вместо обычной обуви – коты[28], вместо одежды – посконная рубаха, серые штаны и серый халат.

8 августа 1889 года «якутяне» были отправлены в Вилюйскую каторжную тюрьму, пустовавшую с 1884 года, после освобождения Н.Г. Чернышевского (он там содержался с 11 января 1872 года до перевода в Астрахань в конце мая 1883 года). Это была скорее помещичья усадьба, чем тюрьма, ее годовой бюджет, по специальному решению Государственного совета, составлял 30 000 рублей.

В доме поселились 20 якутян, в том числе семь женщин, плюс малыш Митя Коган-Бернштейн. Бывшая комната Чернышевского стала женской камерой. Камеры запирались только на ночь. Никаких каторжных работ не было, но каторжники сами обслуживали себя и свое хозяйство. Только доставкой дров и воды занимался якут Спиридон, так как за ворота тюрьмы мог выходить только староста. Тюрьму окружал забор из палей – тонких, заостренных кверху бревен. Дневной паек состоял из двух фунтов ржаной муки, одного фунта мяса, сахару – ноль. Но родные могли присылать посылки из России. Жили якутяне полной коммуной, в том числе и деньги были общими.

 

Вилюйская тюрьма 

Еще по дороге из Якутска Михаил Гоц освоил нелегкую работу самоварщика, он продолжал исполнять эти почетные обязанности и здесь. Самовары нужно было ставить троекратно, 12 самоваров в день. Уголь для них брался из двух больших голландских печей, которые Гоц должен был топить.

Фундаминский, Терешкович, Шехтер и Брагинский издавали в Вилюйске журнал «Вилюйский сборник» (вышло 2 номера).

Через два с половиной года, в марте 1892 года, Гоц, Фундаминский, Терешкович, Александр Гуревич, Орлов, Брагинский были отправлены через Якутск в Акатуй и в сентябре 1892 года помещены в Акатуйскую каторжную тюрьму. Там они были перемешаны с уголовниками и наравне с ними отбывали каторгу в рудниках. До них еще декабристы добывали там, в знаменитых Нерчинских рудниках, свинцово-серебряную руду. Рудники были исчерпаны, но их открыли вновь. Уголовники говорили, что это сделано «для нашего истязания».

Рудник состоял из двух неглубоких шахт, средней – глубиной 5 сажен, верхней – 10 сажен, и нижней штольни – продольного коридора сажен 50 в длину. Заключенные бурами выдалбливали в крепкой породе серного колчедана отверстия (шпуры) глубиной до 10 вершков, вольнослужащий-нарядчик закладывал туда динамитные патроны и взрывал, после чего арестанты вывозили породу из шахт и штольни на тачках. Акатуйская тюрьма выразительно описана в книге Л. Мельшина (П.Ф. Якубовича) «В мире отверженных» – автор был там несколько лет меходуем в кузнице.

По прибытии в Акатуй всех раздевали донага и обыскивали. Кандалы нельзя было снимать даже во время сна (в Вилюйске на ночь их снимали, а некоторые ухитрялись обходиться без них и днем). На работу в горы ходили тоже в кандалах. Правую (так называемую казенную) часть головы в Акатуе брили. Это делалось 20 числа каждого месяца. И жалованье чиновникам тоже выдавали 20 числа…

Утром пили кирпичный чай без сахара, рабочий день продолжался с 6-7 до 15-16 часов. На обед разливали из общего котла в банные шайки похлебку с кусками требухи, на второе – какая-нибудь каша в тех же шайках. Позже уголовникам разрешили жарить для политических, за их счет, картошку на сале, а политические наделяли уголовников махоркой и курительной бумагой. Иногда и те и другие работу саботировали: разводили в шахте костер, пили чай, распевали революционные песни…

При тюрьме была библиотека и в каждой из четырех камер – вечерняя школа. Камеры обширные, чистые. Крашеные полы, чистые нары и большие окна. Длинный стол, грифельная доска.

Терешкович пробыл в Акатуе только одну зиму 1892-93 гг. Гоц из Акатуя попал в Горный Зерентуй – центр Нерчинской каторги, потом вышел на поселение в г. Курган Тобольской губернии. Фундаминский из Акатуя тоже выхлопотал себе Зерентуй – там были более солидные медицинские силы. Брагинский после Акатуя был в каторжной тюрьме в Алгачах, оттуда в 1894 году тоже был переведен в Зерентуй.

***

И вдруг над каторжниками пронеслись дуновения какого-то ветра, похожего – страшно было произнести вслух, чтобы не сглазить – на ветер свободы. Случилось это еще при жизни Александра III, в 1891 году, но (совпадение?) было связано с именем другого, будущего, царя, Николая II. По Именному указу 17 апреля 1891 года «О даровании милостей ссыльным в ознаменование посещения Сибири Его Императорским Высочеством, Государем Наследником Цесаревичем и Великим Князем Николаем Александровичем» срок каторжных работ был сокращен на одну треть.

Не стоит связывать милости, дарованные и политкаторжанам, и уголовникам, с сентиментальностью стареющего царя или с его горячей любовью к наследнику. Всего лишь за три недели до того, 30 марта, был выпущен другой Указ, сыгравший огромную роль в истории России – о закладке Великого Сибирского железнодорожного пути (Транссибирской магистрали). Можно предположить, что в российском правительстве служили дальновидные люди, сообразившие, откуда взять рабочую силу для гигантской стройки.… 7 мая 1894 года были обнародованы «Временные правила для привлечения арестантов и ссыльных разных категорий на работы по постройке среднего участка Сибирской железной дороги». В них иркутскому генерал-губернатору предписывалось привлечь на стройку максимально возможное число ссыльных и каторжников. С «прилежных» каторжан снимались оковы, восемь месяцев работ на Транссибе засчитывались им за год каторги.

Уже после смерти Александра III, в царствование Николая II, 14 ноября 1894 года появился Манифест[29] по случаю бракосочетания Николая и Александры Романовых. В нем среди других монарших милостей вновь предписывалось: «Осужденным к каторжным работам при добром поведении и прилежании к труду уменьшить сроки каторги на одну треть, бессрочную каторгу заменить срочной на 20 лет». Применение этих льгот доверялось иркутскому генерал-губернатору. А через два года был издан еще один Манифест[30], даровавший каторжанам аналогичные милости. Все эти декреты обладали кумулятивным действием: льготы по каждому из них не поглощали друг друга, а накапливались. 

 

Арестанты на строительстве Транссибирской магистрали (выемка 516-й версты) 

В начале 1895 года «Якутское дело» было пересмотрено, признано, что приговор – слишком жесткий, и его вообще отменили. Всем участникам объявили, что они считаются осужденными не на каторгу, а на житье сроком на 10 лет, считая от 7 августа 1889 года, с лишением лишь особых прав, и они получили право через некоторое время вернуться в Европейскую Россию. К тому времени Терешкович уже отбыл свой сокращенный до 5 лет каторжный срок и с 1894 года находился на поселении в г. Баргузине. В 1895 году началась постройка Забайкальского участка железной дороги. Политссыльные тоже были привлечены к этому проекту, и Терешкович в начале 1897 года перебрался в Читу.

Вскоре «якутяне» двинулись в Россию. Как сложилась дальше их судьба?

Михаил Рафаилович Гоц явился одним из основателей российской Партии социалистов-революционеров. Жизнь его была недолгой – 40 лет. Матвей Исидорович Фундаминский прожил еще меньше – всего 30 лет, умер на поселении в Иркутске в 1896 году. О них подробнее, с фотографиями, см. статью.

Константин Миронович Терешкович в 1897 году ненадолго вернулся в Москву, но жить в Москве и других крупных (точнее, университетских) городах права не имел. Однако сумел выехать в Швейцарию, где вступил в «Лигу аграрного социализма» эсеровского толка. Центр лиги был в Берне. Вот что говорит на эту тему «Обзор важнейших дознаний о государственных преступлениях за 1901 год»[31].

– Вследствие особой легкости поступления в Бернский университет, туда являлись массы русских без образовательного ценза. Среди такой молодежи Житловский, при содействии Чернова, распространял аграрно-социалистические идеи, пропаганда которых была им поставлена на широкую ногу. «Лига аграрного социализма» состояла из эмигрантов: Феликса Волховского, У. Житловского, В. Житловского, С. Краснопольского, Б. Оленина (Чернова), Егора Лазарева, Эли Рубановича, Эспера Серебрякова, Давида Соскиса, Кисiеля Терешковича, Николая Чайковского, Леонида Шишко и других.

Вернувшись в Россию на гребне «освободительной волны» 1905 года, Константин работал в разных городах, затем поселился в Москве. Женился, родил сына Александра (1910 год). После революции стал ученым секретарем (беспартийным) Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, членом комиссии по составлению биографического словаря народовольцев. Общество имело свыше 30 филиалов и насчитывало до 2500 членов, регулярно издавало свой «Бюллетень» и сборник «Каторга и ссылка». Разогнано Сталиным в 1935 г.

Константин Миронович ушел из жизни в 1952 году, похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы в аллее политкаторжан. Его фотографии см. в работах (прим. 1)

Александр Самойлович Гуревич стал в Акатуе первоклассным бурильщиком и взрывником. «По совместительству» даже разработал и осуществил успешный проект необычной – двухэтажной – церкви (!) при Акатуевской тюрьме. Два этажа нужны были для того, чтобы арестанты не контактировали с местными жителями.

Александр Самойлович Гуревич

В 1895 году Гуревич стал железнодорожным техником. Первой его работой на новой стезе стало снятие необходимой копии с подробной секретной карты. В штабе Забайкальского военного округа, проведав об этом, рвали и метали. Успокоились только, когда узнали, что карта попала в руки не кого-нибудь, а государственного преступника – ведь он все равно никуда из России не денется. Гуревич построил железнодорожный мост под Читой, затем участвовал в строительстве КВЖД.

В 1903 году Терешкович увиделся с Александром Самойловичем в Женеве. Гуревич был тогда уполномочен ЦК эсеров на сношения с мятежным броненосцем «Князь Потемкин Таврический», он нелегально перевез в Женеву одного из главных бунтовщиков – боцмана Афанасия Матюшенко (впоследствии выданного России и там казненного). Умер Александр Гуревич в 1915 году в г. Благовещенске.

Марк Абрамович Брагинский (Вилюец). По указу 17 апреля 1891 года срок каторжных работ был ему сокращен до 13 лет 4 месяцев. В июле 1894-го он был переведен в разряд ссыльнопоселенцев и жил в г. Баргузине. В 1895-м уехал из Сибири в Екатеринослав, оттуда в 1896-м – в Одессу. В 1903-м выехал за границу, в Париже вошел в парижскую группу социал-революционеров. В 1918-м вышел из партии эсеров и вступил в РКП(б). В 1924-м – редактор «Бюллетеня Исполнительного бюро Профинтерна» и заведующий иностранным отделом газеты «Труд» в Москве, в 1927-м – редактор газеты «Красный Интернационал Профсоюзов». Был активным деятелем Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, автором и редактором большого числа статей мемуарного характера.

***

Якутский протест был трагедией последнего, самого молодого народовольческого поколения. Это не самая яркая драма революционной истории России. Через 17 лет после описываемых событий непосредственный участник бунта Осип Соломонович Минор писал (см. прим. 3): – Как-то неловко развертывать перед читателем «миниатюрную» картину прошлого (6 убитых, 3 повешенных, несколько раненых) на фоне трагедии 1905 года (сотни убитых, повешенных и расстрелянных, тысячи раненых)… И далее: – Русский мартиролог давно начался и далеко не кончился... Нельзя не отнести эти прозорливые слова, сказанные в далеком от нас 1906 году, к тому, что творилось в колымских лагерях в эпоху коммунистического Большого террора…

Тем не менее, якутский протест заслуживает внимания и изучения как история борьбы в тюрьме, на каторге и в ссылке за сохранение жизни, здоровья, человеческого и национального достоинства, возможности самообразования и саморазвития. Со времени якутского бунта прошло более 120 лет. Аналогичные выступления «государственных преступников» против своих палачей в ГУЛаговские времена (Кенгирское восстание 1954 года и др.) – можно пересчитать по пальцам одной руки…

Источники и примечания


[2] Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, издание 1885 года с включением статей по Продолжениям 1886, 1887 и 1889 годов / Санкт-Петербург, год изд. не указ. Ст. 17, 20.

[3] Минор О.С. Якутская драма 22-го марта 1889 года / Былое. Журнал, посвященный истории освободительного движения. Петербург. – 1906. – № 9, стр. 129-148.

[4] Все даты приводятся по старому стилю.

[5] Этап – отрезок пути и место привала арестантов, конвоируемых к местам заключения и ссылки, а также название партии арестантов, сопровождаемых конвоем.

[6] Все герои очерка, носившие широко распространенную фамилию Гуревич – однофамильцы, но не родственники автора.

[7] Орлов М. Александр Самойлович Гуревич на поселении в Забайкалье / Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Под общей ред. Ф.Я. Кона. – М.: 1929. – № 4 (53), стр. 163-175.

[8] Если жена и дети не следовали добровольно в ссылку вслед за главой семьи, ссыльный терял все семейственные и родительские права [2, ст. 27].

[9] Улус – аналог волости у якутов, бурят, калмыков.

[10] Андрей Войнаровский – племянник гетмана Мазепы и участник его заговора, был сослан в Якутск в 1718 г. (умер в 1740 г.)

[11] Тан Н.А. Коронация в Колымске / Былое. – 1906. – № 10, стр. 121-137.

[12] Поляков М. Воспоминания о колымской ссылке (1889-1896) / Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Под общей ред. Ф.Я. Кона. – М.: 1928. – № 10(47).

[13] Ергина Л. Воспоминания из жизни в ссылке / Былое. – 1907. – № 6/18, стр. 41-64.

[14] Саратовец (И.И. Майнов). На закате народовольчества / Былое. – 1917. – № 5-6/27-28, стр. 41-81.

[15] Шмидова Р. 1 марта 1887 года / Простор. – 1967. – № 4, стр. 60-65.

[16] Эту библиотеку (12 пудов книг в двух ящиках) за два месяца до Якутского протеста ссыльные М. Поляков и Д. Гофман перевезли в Среднеколымск (см. сноску № 12).

[17] Подбельский Ю. Папий Подбельский (к сорокалетию его смерти) / Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Под общей ред. Ф.Я. Кона. – М.: 1929. – № 3 (52), стр. 41-62.

[18] Дело о преступной пропаганде в среде петербургских рабочих (дознание марта 1881 г.) / Былое. –1907. – № 1/13, стр. 288-294.

[19] Брамсон М. Якутская трагедия (1889-1924) / В кн.: Якутская трагедия – 22 марта (3 апреля) 1889 года. Под ред. М.А. Брагинского и К.М. Терешковича / М.: Общество политкаторжан и ссыльно-поселенцев. – 1925, стр.7-28.

[20] Граф А.П. Игнатьев, генерал от кавалерии – известный реакционер, впоследствии был киевским генерал-губернатором. Убит в 1906 г. эсером. Отец графа А.А. Игнатьева, советского генерал-лейтенанта, автора известного довоенного бестселлера «Пятьдесят лет в строю».

[21] Майнов И.И. (Саратовец). На закате народовольчества (памяти В.Я. Яковлева-Богучарского) / Былое. – 1922. – № 18, стр. 78-123.

Майнов говорит с чужих слов, так как сам он на месте событий не присутствовал (отбывал в это время ссылку в Вилюйске). О.С. Минор, напротив, утверждает (не называя фамилий), что некий фельдфебель сочувствовал ссыльным, заливался слезами и даже отпаивал раненых водой.

[22] По законам Российской империи совершеннолетие наступало в 21 год.

[23] Документы к Якутскому делу 22 марта 1889 года. В кн.: Якутская трагедия – 22 марта (3 апреля) 1889 года. Под ред. М.А. Брагинского и К.М. Терешковича / М.: Общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев. – 1925, стр. 188-223

[24] Письма осужденных якутян / Былое. – 1906. – № 9, стр. 149-157.

[25] Киэн-Юрях – река в Якутии

[26] Кон Ф. На поселении в Якутской области. Якутский протест и ссыльные / Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Под общей ред. Ф.Я. Кона. – М.: 1928. – № 8/9 (45/46).

[27] По воспоминаниям другого ссыльного, этого не было, так как в Якутии политическим брить головы не полагалось.

[28] Мужские коты – верхняя обувь типа унт, надеваемая поверх сапог.

[29] Ноября 14 Манифест [Собрание узаконений 1894 г. Ноября 14, ст. 1303]. О Всемилостивейше дарованных милостях и облегчениях по случаю бракосочетания Его Императорского Величества, Государя Императора Николая Александровича / ПСЗ Российской империи, 1894, ст. 11034, 11035.

[30] Мая 14 Манифест [Собрание узаконений 1896 г. Мая 15, ст. 690] О дарованных в день Священного Коронования Их Императорских величеств милостях / ПСЗ Российской империи, 1896, ст. 12936.

[31] Из обзора важнейших дознаний о государственных преступлениях за 1901 год. Положение эмиграции в 1901 году. – Былое. – 1907. – № 3/15, стр. 239-256.


К началу страницы К оглавлению номера

Всего понравилось:0
Всего посещений: 13103




Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer9/Gurevich1.php - to PDF file

Комментарии:

Зээв(Владимир) Гоммерштадт
Иерусал&, Израиль - at 2017-08-21 08:20:48 EDT
Евреи Якутии
На эту тему опубликованы диссертации: Алексей Андреев "Евреи на земле Олонхо", докторская диссертация: Кальмина Л.В. "Еврейские общины Восточной Сибири", Иркутск 2002. Наиболее известны публикации Александра Гройсмана 1995,1999гг.. и далее. Я хочу остановиться на упомянутом прошении евреев Якутска от 1881г. Прошение, видимо, публикуется впервые и меня интересуют причины административного выселения. В частности, прадед подписался Гамерштат, в прошении написано Гамерштадтъ. После революции выдали паспорта и стали писать Гоммерштадт. В Восточной Германии есть небольшой город Hammerstadt, возможно, это первоначальное написание фамилии.
Мой дед Исай Яковлевич Гоммерштадт(1858-1929) после отъезда "казённого" раввина (Строд), стал главой еврейской общины; умер после закрытия синагоги - превратили в пионер-клуб. Мой дядя Абрам Исаевич Гоммерштадт был ответственным за еврейское кладбище. В настоящее время ответственным является мой двоюродный брат Александр Гоммерштадт. Кладбище находится рядом с татарским кладбищем, первоначально находилось за пределами города, а теперь находится между стадионом и городским парком. Въезд нормально закрыт, вход на кладбище из парка через калитку; имеется сторож на оба кладбища. Неоднократно случались пожары, как на территории кладбища, так и деревянный забор; год назад я получил тревожные сообщения на эту тему. В июне этого года я ездил в Якутск, но провёл предварительную подготовку. Я написал главе Республики E.A. Борисову, но глава республики не может заниматься одними кладбищами.
Я работал в Восточной Сибири: первое нефтяное месторождение Марково- на Лене и Жигаловский тракт. В Иркутске был Восточный Геофизический Трест, главный геолог был проф. Мандельбаум. В Восточной Сибири вмещающие породы древнейшего возраста: Нижний Кембрий, но какого возраста нефть? Преобладающей теорией является органическая теория происхождения нефти, но это не только теория, в известном смысле - техническое руководство; возникли проблемы и вспомнили неорганическую теорию.
Я послал E-Mail также в Государственный Университет Нефти и Газа им. Губкина и получил ответ от Е.А. Борисова. В Якутске есть Институт Алмазов и Редких Металлов, в последнее время также Институт Геологии Нефти и Газа. Я изложил мои соображения и предыдущий опыт с предложением заявки на авторское свидетельство и послал E-Mail в институт геологии нефти и газа, а также E.A.Борисову; ответа пока не получил. У меня было Авторское Свидетельство по Западной Сибири.
В Якутске еврейское кладбище в удовлетворительном состоянии: забор со стороны парка частично металлический, - именно там возникали пожары.
Восточносибирская Платформа (континентальная плита) представляет уникальное явление: сочетание алмазных и газонефтяных месторождений. Американцы разработали теорию происхождения алмазов – из Верхней Мантии, но возможно также углеводороды поступают из Верхней Мантии. Я написал дополнение к предыдущему E-Mail на английском языке и недавно послал также в Институт Алмазов, с возможностью заявки на авторское свидетельство.

Владимир(Зеев) Гоммерштадт
- at 2017-07-25 21:10:05 EDT
Редактору Журнала "Семь Искусств"

Уважаемый Господин Евгений Беркович

Позволю себе обратить Ваше внимание на публикации Виктора Гуревича в вашем журнале, в частности, очерк "На ледяном краю Ойкумены".
Еврейское кладбище в Якутске в хорошем состоянии. Я привожу фото могилы Гауссмана и Коган-Бернштейна.
В Якутске осталось мало евреев, но мой двоюродный брат Александр Гоммерштадт старается сохранить, что возможно.

Мой отец Яков Исаевич Гоммерштадт родился в Якутске, похоронен на Маслиной Горе, Иерусалим.

С Искренним к Вам Уважением: Владимир(Зеев) Гоммерштадт.


Мария Гельфонд - Виктору Гуревичу
- at 2010-11-05 12:03:47 EDT
Виктор, спасибо Вам огромное за помощь! Думаю, что второй вариант более вероятен.
- - - - - - - - - - - - - -

Виктор Гуревич 05 ноября 2010 г. 02:34:19

Уважаемая Мария!
С интересом просмотрел Ваш комментарий, а заодно и освежил в памяти основательно забытую за 50 с лишним лет книгу А. Бруштейн. Вижу, что у Вас подход к делу – серьезный и, следовательно, на Ваши вопросы требуются обоснованные ответы.
Сначала отмечу некоторые неточности книги или комментария:

1. Якутский протест нельзя называть «Вилюйским делом», так как трагические события происходили именно в Якутске. Другое дело, что его участники были потом отправлены на каторгу в г. Вилюйск.
2. А. Гаусман был казнен не в 1899, а в 1889 г. Кроме того, он прибыл в Якутск не по этапу, а ехал туда с женой и дочкой за свой счет, вез с собой большое количество книг, о чем и говорится в моей статье.
3. Коган-Бронштейн и Гаусман не могли пересекаться с Н. Зотовым и др. на этапе, что также отмечается в статье.

В принципе на «должность» Павла Григорьевича Розанова, персонажа книги, могут претендовать, на мой взгляд, два участника Якутского протеста: Орлов и Капгер.

1. Орлов Михаил Петрович, из дворян. Аргументы «за»: а) до ареста он жил в Петербурге; б) весь этап (по крайней мере от Томска до Якутска) он прошел вместе с Н. Зотовым; в) каторгу он отбывал в Вилюйске. Аргументы «против»: а) нет сведений о том, что с ним вместе была его жена или невеста; б) нет также сведений о том, что он был медиком.

2. Капгер Сергей (отчество мне неизвестно), из дворян. Аргументы «за»: а) вместе с ним в ссылке была его жена Анна А. Зороастрова, дочь священника (отчество ее тоже мне неизвестно), не по созвучию ли с фамилией возникло ее ласковое прозвище «Зернышко»? б) есть указания на то, что до ссылки он учился на 5-м курсе медицинского факультета. Аргументы «против»: а) он не петербуржец, а москвич; б) по этапу с Зотовым Капгер не шел; в) где он отбывал каторгу – сведений нет.

Конечно, не исключено, что в образе П.Г. Розанова соединены черты нескольких народовольцев.

Успехов Вам и всего доброго, информируйте о ходе поисков,
В.Гуревич.
- - - - - - - - - - - - - - - - -
.
Мария Гельфонд 04. ноября 2010 г. 10:43

Уважаемый Виктор (простите, не знаю, Вашего отчества)!
Спасибо за скорый отклик и готовность помочь. Я высылаю Вам всю первую книгу Александры Бруштейн: зеленым маркером выделена история "вилюйского дела" (первая глава), желтым - все упоминания о Павле Григорьевиче Розанове (синим - комментарии к книге). Буду очень рада, если удастся отыскать какие-то следы прототипа.
В надежде на Вашу помощь
- - - - - - - - - - - - - -

Виктор Гуревич 03 ноября 2010 г., 23:03:08

Здравствуйте, Мария!

То, что Вы работаете над замечательной книгой Александры Бруштейн, очень хорошо. Но я ее читал лет 45 или 50 тому назад. Под рукой ее у меня нет, а для ответа на Ваш вопрос необходимо знать контекст, из которого он возник. Для этого пришлите мне соответствующую цитату из книги.
Всего доброго
- - - - - - - -

Мария Гельфонд
Нижний Новгород, Россия - at 2010-11-03 08:28:47 EDT
Виктор, здравствуйте! Большое спасибо за интересную статью. Я сейчас пишу комментарий к книге Александры Яковлевны Бруштейн "Дорога уходит в даль". В книге о "вилюйском деле" и судьбах казненных рассказывает один из его участников и свидетелей казни - в книге он выведен под именем Павла Григорьевича Розанова. По книге он бывший петербургский студент-медик, после отбытия наказания выслан в Вильно под надзор полиции, затем за участие в первомайской демонстрации 1893 года переведен в Харьков. С ним в ссылку следует ее невеста - Анна Борисовна. очвидно,что имена изменены. Можно ли предположить подлинных прототипов этих героев книги?
Если у вас будет возможность ответить, напишите, пожалуйста, на мой адрес gmma@mail.ru

Виктор Гуревич - Лидии
Россия, - at 2010-10-27 11:21:25 EDT
Дополнение к дополнению

Уважаемая Лидия! Сегодня обнаружил в журнале «Вопросы литературы» анкету Вашей, по-видимому, дальней родственницы. Ниже привожу из нее выдержки. Надеюсь, ригористы меня не осудят за «разглашение персональных данных» – ведь дело тут благое, направленное на соединение ветвей родословного древа!

РОДНЯНСКАЯ Ирина Бенционовна, род. в 1935 году, г. Харьков, литературный критик, член редколлегии журнала “Новый мир”.

Отец — Бенцион Борисович, врач (терапевт и эндокринолог). Мать — Мира Михайловна, вокалист-преподаватель. Отец происходил из семьи мелкого (а может быть, средней руки, точно не знаю) торговца, до революции проживавшей в черте оседлости (Сураж, Белоруссия); считался самым способным ребенком в многодетной семье и сумел получить два высших образования — медицинское и экономическое. Мать — из семьи народовольца Михаила Борисовича Эстровича (в 1938 году репрессированного в Харькове вместе с другими “политкаторжанами” и расстрелянного); ее мать, моя бабушка, тоже была, как говорили в семье, “идейная” (до замужества работала фельдшерицей, ездила “на холеру” и очень гордилась грамотой, полученной от полтавского губернатора...)
Отец работал доцентом в Черновицком медицинском институте, был известным в городе врачом. Его энергии и самоотдаче Буковина в значительной степени обязана ликвидацией эндемического зоба, а дело жизни мамы — народный оперный театр — существует в Черновцах до сих пор.)
< >
В 1952 году, окончив школу, я вздумала поступать на философский факультет МГУ, но меня провалили на собеседовании, заменявшем “медалистам” вступительные экзамены (смею предположить, что провалили из-за “пятого пункта”). Тогда я отнесла документы в Московский библиотечный институт, ныне — Институт культуры (вариант гуманитарного образования, к которому я уже стремилась без колебаний). О выборе вуза я не жалею, он тогда был местом ссылки или приюта превосходных преподавателей, преследовавшихся за “космополитизм” и “низкопоклонство.


http://magazines.russ.ru/voplit/2000/4/anketa.html

Виктор Гуревич
Россия - at 2010-10-26 14:36:48 EDT
Уважаемая Лидия!
Вот что, в дополнение к тому, что Вы уже знаете из моей статьи, могу сообщить в ответ на Ваш вопрос.


Братья Эстровичи, Михаил Борисович и Иосиф Борисович

Эстрович Михаил Борисович – сын купца, родился в 1869 г. в г. Двинске (ныне г. Даугавпилс, Латвия); окончил 7 классов гимназии. В 1886–87 гг. примкнул к Луганской группе партии Народной воли, вел пропаганду среди учащихся в г. Старобельске (ныне Луганская обл., Украина). Арестован в мае 1887 г. и после годичного заключения выслан административно на 4 года в Якутск; в марте 1889 г. арестован там за участие в вооруженном сопротивлении (Якутский протест); приговорен Военным судом к 10 годам, замененными 8 годами каторги. Отбывал наказание в Вилюйской и Акатуевской тюрьмах вместе с Михаилом Гоцем, Константином Терешковичем и другими «протестантами» до 1892 г.; в 1893 г. отпущен в вольную команду на Кадайском руднике. С 1894 г. жил на поселении в селе Преображенка Киренского уезда Иркутской губернии. В 1905 г. после амнистии возвратился в г. Луганск под надзор полиции; здесь вел общественную и профессиональную работу, затем переехал в г. Либаву (ныне г. Лиепая, Латвия), после начала Первой мировой войны жил в Вильно, Москве, Петрограде и Екатеринославе (ныне г. Днепропетровск, Украина). Беспартийный.
Портреты братьев Эстровичей, к сожалению, далеко не лучшего качества, но, как говорится, чем богаты, тем и рады.

Лидия
Волгоград, Россия - at 2010-10-25 06:49:40 EDT
Добрый день, Виктор!
Мои предки - Эстровичи, моя прабабушка - Юлия Борисовна Эстрович, которая стала женой политкаторжанина Аполлинария Герасимова, участника движения Димитрия Благоева. К сожалению, я ничего не знаю о братьях Эстровичах. Потомки сестер живут в Москве. Нет ли у Вас сведений о судьбе Михаила и Иосифа, может быть, и об их семьях, если они были, что-либо знаете.
С уважением, Лидия Магнитская

Виктор Гуревич
Россия - at 2010-09-29 15:41:06 EDT
Валерий
Германия - at 2010-09-29 14:30:47 EDT
На этих страшных каторгах, этапах и тюрьмах началось истощение народного духа, способности к отстаиванию человеческого достоинства
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Уважаемый Валерий! Вы очень точно ответили на тот вопрос, который занимал меня в процессе написания статьи: увидит ли из нее читатель прямую наследственную связь между методами людей «с чистыми руками и горячим сердцем» и их предшественников? Вижу, что увидели. И добавили не менее важную мысль о начале эрозии внутреннего «я», я бы сказал, с обеих сторон…
Спасибо за внимание к статье, всего доброго.

Валерий
Германия - at 2010-09-29 14:30:47 EDT
Уважаемый Виктор!
С большим интересом прочел Ваше замечательное исследование,открывшее мне неизвестную страницу сопротивления тирании,большое спасибо!
На этих страшных каторгах,этапах и тюрьмах началось истощение народного духа,
способности к отстаиванию человеческого достоинства,усиленное последующими кровопусканиями в нашей трагической истории.
За мою симпатию к Савинкову меня самого чуть было не причислили к террористам и объявили мои воззрения архаичными,не в духе всеобщего гедонизма и политкорректности,
когда подвигом стало сидение на диване и рассылка по компьютору разных словесных гадостей,спрятавшись под ником.
Великолепная работа,респект.

Виктор Гуревич
Россия - at 2010-09-28 10:06:32 EDT
Игорь Мандель
Fair Lawn, New Jersey, United States - at 2010-09-26 17:59:40 EDT

… буду ждать других материалов - у Вас явно много чего осталось (я помню, как А. Солженицын объяснял природу возникновения "200 лет вместе": после "Красного колеса" много евреев выпало в осадок, надо было навести порядок - ну и навел в 2-х томах :))
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Вы мне напомнили, как один московский ученый во время оно объяснял свой отказ принять меня в аспирантуру. Понимаете ли, – говорил он, – когда человек защищает диссертацию, у него обычно остаются какие-то нерассмотренные вопросы или неопубликованные результаты, которые я мог бы в качестве темы вам предложить… Но в данный момент таких новоиспеченных кандидатов-доноров на моем горизонте нет.…

Однако интуиция Вас не подводит. Два тома – навряд ли, но на несколько статей их (материалов) у меня действительно есть. Но немного погодя и,конечно,если не будет возражать уважаемая Редакция…

А пока – маленький подарок Вам и другим читателям от М.Ю. Ашенбреннера. Автор – известный народоволец, подполковник (один дед – немец, другой – русский) приводит следующие, по его утверждению, подлинные, документы из своей практики 1870-71 гг.

Стиль и орфографию сохраняю полностью.

Донесения командиру полка

1. Прошу Вашей защиты от майора Тарасевича, ежедневно оскорбляющего меня и мою семью. Мало того, что он обругал меня болваном, когда я отправился к нему на квартиру, чтобы потребовать у него объяснения его, недостойных порядочного человека и уважающего свое звание офицера, поступков, причем он забывает мое старшинство по производству в чин; он еще подстрекает своих дурно воспитанных детей бить моих детей, а вчерашнего числа, очевидно не без его наущения, принадлежащая ему свинья вторгнулась в мою кухню и порвала развешенные там для сушки салфетки.

2. Прошу В. Б-дие избавить меня от нелепых нападений на меня и на моих детей майора Савицкого. Вчера он с обнаженной саблей бросился на меня и, еслиб я не успел затворить перед его носом дверь, то не избежал бы покушения на свою жизнь. Этот неприличный офицер унизился до того, что подъучил своих малолетних детей вымазать замок в моем отхожем месте веществом, назвать которое в моем рапорте к Вашему Б-дию я считаю непристойным. Посему прошу дать законный ход моей жалобе.

[М.Ю. Ашенбреннер. Воспоминания. Журнал «Былое» № 6 (18), июнь1907, стр. 78-96].

Виктор Гуревич
Россия - at 2010-09-27 15:40:19 EDT
Б.Тененбаум
- at 2010-09-26 16:52:42 EDT

… скульптуры из мрамора делают примерно так же
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Спасибо за доброе слово. Я, конечно, не Роден и не Антокольский, но если статья, опубликованная в замечательном сетевом журнале, может быть воспринята как некий – виртуальный, не каменный и, надеюсь, не бравурный – памятник молодым идеалистам предреволюционного века, то большего и желать нельзя, цель автора достигнута

Игорь Мандель
Fair Lawn, New Jersey, United States - at 2010-09-26 17:59:40 EDT
Уважаемый Виктор Гуревич - конечно, технология известна, не раз применял. Но Вы ведь не только пару тысяч тонн брали "оттуда", но и несколько грамм чего-то влили от себя, без какового все те тонны, даже после обработки кайлом, не будут иметь тот вес, который имеют сейчас. Так что не обессудьте, что многим нравится. Перечитал свой первый отзыв - и понял, что полностью перемешал в нем средний род с женским. Вот она, сила искусства! Так что буду ждать других материалпв - у Вас явно много чего осталось (я помню, как А. Солженицын объяснял природу возникновения "200 лет вместе": после "Красного колеса" много евреев выпало в осадок, надо было навести порядок - ну и навел в 2-х томах :))
Б.Тененбаум
- at 2010-09-26 16:52:42 EDT
технология известна: берешь пару тысяч тонн словесной руды, год-полтора орудуешь компьютерным кайлом, отсекаешь (говоря по современному – удаляешь) все лишнее – вот и готово.

Уважаемый коллега, скульптуры из мрамора делают примерно так же. И это никто не считает ремеслом, а считает искусством - что с полным на то основанием можно сказать и о вашей работе.

Виктор Гуревич
Россия - at 2010-09-26 16:05:36 EDT
Игорь Мандель
Fair Lawn, NJ, USA - at 2010-09-23 13:18:53
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Уважаемый Игорь Мандель! Своим горячим отзывом Вы меня буквально сразили наповал. Насчет большого времени – сказано верно. Но ведь технология известна: берешь пару тысяч тонн словесной руды, год-полтора орудуешь компьютерным кайлом, отсекаешь (говоря по современному – удаляешь) все лишнее – вот и готово. Главное – сначала найти подходящее месторождение, а потом ночью ни разу не заснуть за компьютером…

Насчет человечности и России в целом – тоже все правильно…

Спасибо!

Игорь Мандель
Fair Lawn, NJ, USA - at 2010-09-23 13:18:53 EDT
Совершенно первоклассная работа, которое стоило автору, я думаю, ну очень большого времени. Если это первое исследование данного события - то, несомненно, это готовая публикация в историческом журнале. Но, как верно отметила Маша Кац - оно еще и глубоко человечное, что в журналах не особо приветствуется, так что тут как раз :)

А в целом... Какая все же страна Россия (да и вообще человеческая история), где сверхискренняя деятельность такого рода жертвенных и талантливых людей привела, в конечном счете, к жуткой революции. Никогда всего этого не охватить и не понять. То ли "насилие - повивальная бабка истории" (только еще круче - "просвещенное насилие"), то ли все они - "бесы" по Ф.М.Д.

Виктор Гуревич
Россия - at 2010-09-20 16:41:41 EDT
Карский Максим
- at 2010-09-11 07:42:31 EDT

Маша Кац
- at 2010-09-11 07:39:24 EDT

Уважаемые Маша Кац и Максим Карский!
Как говорят американцы, время – деньги. Если это действительно так, то время, щедро потраченное Вами на чтение моих длинных статей, дороже денег. Спасибо за интерес к истории давно минувших дней и высокую оценку работы!

Карский Максим
- at 2010-09-11 07:42:31 EDT
Мне тоже понравилось. Текст, достойный публикации в любом серьезном журнале. Все утверждения обоснованы, ссылки приведены, как надо. Многим авторам неплохо бы поучиться у господина Гуревича как писать статьи на исторические темы. И содержание отменное - чувствуется, что автор глубоко в теме. Респект!
Маша Кац
- at 2010-09-11 07:39:24 EDT
Замечательное исследование, глубокое, обоснованное и человечное. Много мне абсолютно неизвестных фактов. Спасибо!