Alaverdova1

От переводчика. Перед вами переводы стихов американской еврейской поэтессы Джанет Кирххаймер. Родители Джанет чудом избежали смерти от нацистов, бежав из гитлеровской Германии совсем юными, но многие их родственники погибли в огне Холокоста. Сборник стихов Джанет "Как распознать одного из нас" привлек мое внимание своей искренностью и подлинностью чувств. Этот сборник был одобрен Эли Визелем и другими выдающимися деятелями американской еврейской общины.

Я – от желания, чтоб слова «лагерь» или «селекция»

8 лет – Мой отец висит вниз головой на трубе забора, отделяющего соседнюю улицу. Вся мелочь выпадает из его кармана. Он кажется таким молодым.

15 лет – «Было 104 девочки в Израэлитишис Мейчис Уэйсхауз[1], сиротском приюте в Амстердаме.

Осталось в живых четыре» – рассказывает моя мать.

«Я помню нашу руководительницу Юфрау[2] Фрэнк. Каждое утро она заставляла нас пить рыбий жир. Она говорила, что он полезен для здоровья».

17 лет – Мой отец говорит мне, что его отец и сестра Руфь выбрались из Германии и поехали в Роттердам. Они рассчитывали отбыть 11 мая 1940 года в Америку.

21 год – Моя мать передает мне рассказ тети Амалии. Когда она в 1947 году отправилась в Америку на корабле «Королева Елизавета» после того, как они с дядей Давидом были выпущены из лагеря для перемещенных лиц на острове Мэн, она была такая голодная, что съедала по 12 булочек за завтраком. Она говорила, что это было лучшее время ее жизни.

24 года – Мой отец говорит мне: «Отто Райс выехал из Германии в 1941 году. Он доехал поездом до Москвы, Транссибирской железной дорогой до Владивостока, кораблем до Шанхая, лодкой до Йокохамы, кораблем до Сан-Франциско и автобусом до Филадельфии, оставив свою жену и трех сыновей. Карола Стейн подписала афидевиты[3] за них, но правительство сказало, что ее доход недостаточен.

31 год – Двоюродный брат моей матери отказывается принять деньги, которая богатая женщина ему оставила в наследство. Он говорит, что на этих деньгах слишком много крови. Моя мать рассказывает мне, что в 1939 году ее кузен попросил эту женщину подписать афидевиты для его жены и двоих дочерей. Она ему отказала.

33 года – Мой отец просит меня набрать номер телефона. Его руки трясутся. Он спрашивает свою двоюродную сестру Джуди, хочет ли она прислать своих трех детей из Израиля во время войны в Персидском Заливе. Она говорит, что не может их отпустить.

42 года – Официант в Иерусалиме советует моему отцу переехать в Израиль, потому что это – дом. Мой отец отвечает: «Дом – это любое место, куда они вас пустят».

Что касается Нидерштеттена, утро Шабеса, 25 марта 1933 г.

(комнате, которой мы пользовались для особых торжеств),

я увидел свою жену, демонстрирующую им мои армейские фотографии

времен Первой мировой войны и мою медаль Железный крест.

Один штурмовик спросил, не украл ли я эту медаль.

Моего шурина Вольфа Брауна, моих друзей Фрица Нойбёргера,

Макса Стерна, Майкла Леви, Зигфрида Шлесинджера, Германа Брауна,

Леопольда Шлоссбергера и меня взяли в городскую мэрию, заткнули нам рты и

Надели повязки на глаза, забрали по одному в комнату, заставили лечь

Лицом вниз на стулья, избили нас от шеи до ног.

Шесть жандармов избивали нас стальными прутьями и резиновыми шлангами.

Затем они заставили нас стоять перед горящей

Угольной печью, пока мы не потеряли сознание.

Через два часа я был отпущен на свободу. Я притащился домой

Я услышал их из спальни, оделся и спустился вниз.

Я увидел мать в Guteszimmer со штурмовиками, увидел,

Мать, сестра и маленький братик ждали дома, а я отправился

В воскресенье утром я пошел навестить дядю Вольфа.

«Посмотри на меня, чтоб ты не забыл, что случилось» –

«По крайней мере у тебя остались не тронутые участки кожи» – сказал я.

В воскресенье утром наши соседи рассказали, что протестантский

Священник, пастор Умфрид, сказал своей конгрегации, что то,

Что делают с евреями – это неправильно, сказал, что евреи пережили римлян

Через два дня нацистские вожаки сказали ему взять обратно свои слова.

Он отказался. Его избили, арестовали и посадили в тюрьму.

Через три недели нацисты сказали, что он покончил с собой.

«Я спал в шезлонге в его комнате» – говорил мне отец.

Он боялся, что гитлерюгенды[11] будут бросать

Мои ноги свешивались с шезлонга, поэтому я приставлял стул.

«Этакий shomer[12], этакий охранник» – говорил Grossvater каждое утро.

«Иногда мы давали курам умереть от старости» –

говорил мой отец. «Было противозаконно получать

кошерное мясо. Но иногда шохет[13] Гершон Розентал,

Я прятал его в кармане своих ледерхосен[15] и ехал на велосипеде домой.

Вечером Гершон подходил к нашей входной двери с ручкой и

Бумагой, чтоб притвориться, как будто он собирает на благотворительность,

И моя мама и я тащили несколько кур в подвал.

Моя мать выщипывала перья и давала Гершону немного мяса взять с собой,

На следующее утро я прятал нож в карман своих ледерхосен,

Ехал на велосипеде в шуль и возвращал нож Гершону.

Моя мать консервировала мясо и давала нам его есть только на праздник.

Шохет приходил только, когда моего отца не было дома.

Отец не хотел, чтобы мы что-то делали, за что нас могут арестовать

И не знал о содеянном нами, пока не садился к столу

Нацистский закон, запрещавший кошерный забой животный, вошел в действие 7 декабря 1933 г. Мой отец говорил, что его семья продолжала пользоваться услугами шохета до 1937 г., когда это стало слишком опасно. Гершон Розенталь и его жена Роза добровольно согласились на депортацию в Ригу в декабре 1941 г., вместе с вдовой и ее тремя детьми, чтобы вдове и детям не было так одиноко. Розентали были убиты в Риге, вместе с вдовой и одним из ее детей.

Воровали картошку, молились, надев талиты[16]

Тетю Терезу. Она угостила его «чаем с молоком, как в Англии», впервые.

Тереза Лёвинталь преподавала в еврейской школе для девочек в Гамбурге. Она была депортирована в Ригу 6 декабря 1941 г. Предполагают, что она была расстреляна в 1942 г.

Это не нравится, если он будет еще задавать вопросы,

То они пойдут к нему домой и арестуют его отца вместо него.

И он увидел своего отца, который платил налог в соседней комнате,

И не позвал его, боясь, что они арестуют его тоже, боясь,

Жандарм сказал, что у него работа, квота на десять мужчин

И ему все равно, как он их наберет. А мой отец знал жандарма,

Что ему надо пойти в туалет, и другой жандарм, Вильгельм,

Отвел его в туалет, и он знал Вильгельма тоже. Он сказал Вильгельму

Не беспокоиться, он не собирается сбежать, и

Вильгельм сказал, что он знает, но он выполняет свою работу.

Когда мой отец и девять мужчин были уже в грузовике

С надписью «Trink[18] Кока-Кола», он повернулся и увидел,

Мой отец стоял в очереди, чтобы сфотографироваться, стоял

В очереди, чтобы у него сняли отпечатки пальцев, стоял

сказал ему капо, когда отец оказался впереди очереди,

и сообщил свое имя, место жительство, возраст, род занятий, и он увидел

мужчин, стоящих в другой очереди, увидел мужчин стоящих

обнаженными на цементных плитах, и капо сказал моему отцу:

«Задержи дыхание, когда эсесовцы нацелятся пожарными шлангами тебе в рот,

иначе ты наглотаешься воды, захлебнешься, упадешь,

и эсесовцы на тебя набросятся. Они еще ребята, они кайфуют от этого».

Отец стоял в очереди раздеться. Обнаженный, он стоял в очереди

Он стоял в очереди, чтобы встать на цементные плиты.

Магазин торговал нижним бельем, перчатками и печеностями

Однажды родители моего отца послали ему деньги.

Шоколадный эклер, съел его так быстро, что его стошнило.

Прим. Отец мне рассказывал, что эсесовские офицеры, владельцы магазина, были рады, когда приходили заключенные, так как хотели побольше продать. Охранники не трогали заключенных по ночам, если они знали, что те идут в магазин.

«Прошлой ночью у меня был сон» – рассказывает мне отец.

Ему снилось, что капо разбудили его в 4 часа утра,

Дожидаться в очереди, пока эсэсовский врач осмотрит

Его синяки и отморожения, заставили его слушать речи

SS, в которых его предупреждали убраться из Германии

И никогда не возвращаться. Ему снилось, что он стоял в

В другой очереди и ждал, пока ему разрешат вернуть форму

И получить свою одежду, туфли и пальто, и что эсэсовцы отвезли его

За четыре мили от мюнхенского вокзала и заставили пройти пешком остаток пути.

Небо было таким черным, что он не мог разглядеть лицо человека, давшего ему билет.

Поезд прибыл на утро шабеса. Он не хотел никого видеть

пересек восемь железнодорожных путей, опасаясь, что его поймают

на стрелках. Его отец был первым, кто его увидел,

когда он открывал ставни, которые он закрывал каждую ночь, чтобы никто не мог бросить камни в дом. Он вошел через главный вход в дом,

увидел мать, которая пекла халы, и съел целую халу. Он заснул

«Точно так, как это произошло на самом деле» – говорит мне мой отец.

Можешь ли ты поверить, что мне это все приснилось через 60 лет?»

В детском платье с оборками среди золотистых полевых цветов,

Дети из ее класса за то, что она не хотела сказать «Хайль, Гитлер»,

В нее будут бросать камнями, изобьют, назовут жидовкой,

Должны будут найти способ, как вывезти ее из Германии.

А они будут ждать два года до получения визы

Что стало бы с ней, если бы ее родители не нашли выхода?

Может быть, она бы стала жертвой экспериментов, как ее кузина Ханни,

Которая вернулась домой после войны и редко

как другая кузина, Бертл, пыталась бы пересечь Пиренеи

в Испанию и пропала бы? Что, если бы Гитлер никогда не пришел

Она вышла замуж, если бы она осталась в Германии?

И кем бы она стала и что бы сделалось со мною?

Он вернулся домой с работы в метель в 47-м году.

«Натан, почему ты тащишь продукты в такую погоду?»

«Я всегда приношу тебе что-нибудь, Дженни» –

Но его умирание началось задолго до этого, когда

Избили школьники за то, что она отказалась сказать «Хайль, Гитлер»,

Когда его заставили продать своих любимых лошадей,

Он стоял на холодных цементных полах склада,

Он не мог сказать хозяину, что у него больное сердце, когда

он узнал после войны, что он никогда не увидит

никого из своих девяти братьев и сестер, когда

он работал на резке мяса, несмотря на сердечные приступы, когда он

поднялся по Meadow Street и его соседка Роуз ДеНегрис,

увидела, как он несет мешок с продуктами, и спросила его,

почему он на улице в такую погоду, и он ответил:

Була[20] – так маленький брат моего отца, Джозеф,

Когда он не приносил записки в школьном табеле,

Где было сказано, что евреи не могут посещать школу

Вместе с арийскими детьми, когда его не прогоняли

С футбольного поля, где он играл с другими ребятами,

У входа в общественный бассейн, а за ним и его друзьями

Не гнались мальчишки, коричневорубашечники,

Днём в четверг в Еврейском историческом музее. Амстердам

И смотрю фильм, который показывают на белой стене,

Депортация в Вестерборк. Двое мужчин, пожимающие друг другу руки,

Захлопываются двери. Запираются стальные засовы.

[1] Israelitisch Meisjes Weeshuis.

[2] Juffrouw – госпожа, незамужняя женщина (голл.). Ребекка Фрэнк погибла в концлагере Собибор.

[3] Письменное поручительство под присягой, в данном случае за вызываемого из-за границы родственника.

[4] Opa по-немецки означает «дедушка».

[5] Guteszimmer (Гутесзимер) по-немецки – гостиная комната.

[6] Шуль – синагога по-немецки и на идиш.

[7] Вен дас юден блут вон дейм Мессе шпритс.

[8] дан гейтс нохмалс со гут.

[9] Макс Кирхаймер и его жена Силли были депортированы в Избику, Польша, 26 мая 1942 г. и были там убиты.

[10] Grossvater по-немецки означает «дедушка».

[11] Hitler Jugend – нацистская молодежная организация.

[12] Shomer на иврите означает «охранник». Абрахам Кёрчхаймер, дедушка отца Джанет, получил визу на выезд в Америку в 85-летнем возрасте.

[13] Shochet – резник, совершающие убой скота или птицы в соответствии с ритуальными предписаниями иудаизма.

[14] Shaharis – утренняя служба в синагоге.

[15] Lederhosen – немецкие кожаные штаны с подтяжками, которые носили все мальчики-подростки.

[16] Талит (иврит) – ритуальная шаль для молитвы.

[17] Тфилин (филактерии) – две маленькие черные коробочки с крохотными свитками пергамента с четырьмя отрывками из Торы. Тфилины возлагают мальчики с тринадцатилетнего возраста во время утренней молитвы на лоб и на руку.

[18] «Trink» значает «пить» по-немецки.

[19] Капо – заключенный, занимающий самый низший административный пост в лагере, нечто вроде надзирателя.

[20] Прозвище моего отца , Bule (произносится Була) происходит от слова Bub (мальчик, по-немецки). На швабском диалекте маленький мальчик – Bubele, и его сократили до Булы.

[21] Майн Либен Киндер.