Smilovitsky1

Жизнь местечка без молитвенного дома была невозможна, как дом без крыши или колодец без воды. Отношение к традиции, соблюдение заповедей и предписаний Торы поколения евреев впитывали с молоком матери. Авторитет священных книг был непререкаем, евреи искали в них ответа на волнующие вопросы. Тора давала представление о мире, объясняла закономерности жизни, показывала место евреев как народа в мировой цивилизации и его взаимоотношения с Богом. Еврейская традиция сопровождала человека на всех этапах земного пути от рождения до смерти и помогала хранить преемственность поколений. Она служила гарантом национальной самоидентификации и защищала от нападок недоброжелателей, подчеркивала уважение к стране и народу, оказавшему евреям гостеприимство, и требовала лояльности по отношению к официальной власти.

До раздела Речи Посполитой в XVIII веке синагогой обозначали еврейские административные области, проводившие периодические съезды кагалов. Такое название носили Брест-Литовский, Виленский, Гродненский, Слуцкий и другие кагальные округа. Туров и Мозырь входили в состав Пинского кагала.[1] Позднее синагогой неевреи начали называть место молитвы, где евреи собирались вместе, чтобы обратиться к Богу. Там они изучали Тору, слушали проповеди и поучения, обсуждали повседневные дела, искали сочувствия и поддержки друг у друга. Верующие часто называли между собой синагогу шул (Schule, идиш) – молитвенный дом, или школа. Синагогу строили так, чтобы вход находился с западной стороны, а арон кодеш[2] устанавливали с восточной – в сторону Иерусалима, куда верующие обращали свои взоры во время молитвы.

Ошер Фридман, Туров до 1929 г. Из коллекции Сони Глозман (Иерусалим)

Годы гонений привели к тому, что общины отказались от больших и дорогих синагог. Убогие и незаметные, они помещались в глубине дворов и мало чем отличались от других построек. Однако это не умаляло общего значения синагоги, даже руины которой нельзя было осквернять. Традиция запрещала снос пришедшего в негодность помещения молитвенного дома, пока не был построен новый. Каждый еврей, придя в синагогу, должен был проникнуться ее святостью. Нельзя было смеяться, шутить, праздно расхаживать по ней, укрываться от жары или стужи, есть или пить,[3] приходить в грязной одежде, сокращать через синагогу путь или проводить поминки.[4]

Синагога имела мужское и женское отделения. В мужском скамьи ставили поперек помещения так, чтобы молящиеся сидели лицом к арон кодеш, по обеим сторонам которого отводились места для раввина и почетных членов общины, и они сидели лицом к остальным прихожанам. Женское отделение устраивалось в виде галереи вокруг северной, южной и западной стен или в отдельной пристройке.

Магендавид и таблицы с десятью заповедями являлись главным отличительным признаком молитвенного дома. Обычным украшением служили памятные доски из дерева со словами молитвы и библейскими изречениями. Часто встречались рисунки семисвечника, благословляющей руки, знаков Зодиака и изречения из Талмуда.[5] Типичным было изображение льва как символа колена Иегуды, но часто можно было видеть животных и птиц вне ритуальной символики – слонов, медведей, белок, петухов, аистов и др., происхождение которых диктовалось фантазией самодеятельных художников, а образы животных дополняли растительный и геометрический орнамент.

Идея молитвы была основана на вере в непосредственное общение с Богом. Молитва рассматривалась в еврейской традиции как исповедь, выражение поклонения или благодарности Богу. Считалось, что если человек нуждался в чем-то сам, но просил даровать это ближнему, то Бог скорее удовлетворит потребность самого молящегося. Традиция учила, что еврей никогда не должен отчаиваться, «даже если над ним занесен острый меч».

Общественная молитва позволялась при кворуме не менее десяти человек старше 13 лет.[6] За церемонию отвечал староста – габай, габе (идиш) – как наиболее авторитетный член общины. Он следил за ходом службы и представлял верующих перед властями. Старосте помогал кантор (хазан), который вел общую молитву в субботу и торжественные дни. Служка (шамес) поддерживал чистоту и следил за детьми, пришедшими в синагогу с родителями, а в ходе молитвы поддерживал свиток Торы и трубил в шофар.[7]

Каждый молитвенный дом символизировал собой храм, разрушенный в Земле Израиля. Изучение Закона заменяло жертвоприношение, а искреннее обращение к Богу и благочестивое настроение считались превыше всего. Торжественная служба проходила утром по субботам и праздникам, вечером накануне этих дней, в первый вечер Хануки, а также 9 Ава.[8] В Хануку и Пурим, при свадьбах и заупокойных службах пел хазан. Читать Тору было принято громко вслух, чтобы все присутствующие следили, а неграмотные повторяли по Книге. Высоко ценилось умение вести общую молитву, но еще большее значение придавалось чтению Пророков. Каждую субботу в синагоге читали недельную главу из свитка Торы в последовательном порядке, а в праздники – соответствующий раздел Торы, который был им посвящен.

Молитва (богомоление), при которой не было постоянного арон-кодеш со свитками Торы или Пятикнижия,[9] не считалась общественной и могла совершаться в любом частном доме без специального разрешения властей. Однако общественное богомоление вне синагоги требовало предварительного разрешения губернского начальства.

Поиски кандидатуры на должность казенного раввина как доверенного лица правительства были предметом постоянной заботы чиновников. 29 июля 1889 г. минский губернатор подал докладную записку на имя министра внутренних дел «Об общественных раввинах и их помощниках». В документе говорилось, что общественные (казенные) раввины пренебрегали талмудической стороной дела, не поощряли «фанатизм» верующих и поэтому не пользовались доверием среди еврейского населения. Губернатор предлагал разрешить выборы казенных раввинов только на первые три года. После прохождения каденции «беспорочно» – оставлять раввина в должности на неограниченный срок. Новые выборы могли последовать в случае смерти раввина или его несоответствия своему назначению. Подобным образом губернатор предполагал осуществить замену казенных раввинов удобными кандидатами.

Еще большую проблему для властей представляли помощники казенных раввинов. С 1884 г. администрация безуспешно искала людей, окончивших курс хотя бы уездных училищ, и поэтому только два раввина в Минской губернии имели у себя помощников. При увеличенном в 1887 г. цензе образования «приискать» кандидатов на должность казенных раввинов стало невозможным. Минский губернатор предлагал упразднить должность помощников раввинов и разделить уезды на духовные округа. За основу планировалось принять численность еврейского населения и территорию, на которой оно проживало, так, чтобы один раввин приходился на 8 тыс. евреев.[10]

Мовша Овсеевич Медведский, раввин Набережной синагоги в Турове, фото до 1937 г. Из коллекции Иды Левицкой (Гохман) Бруклин, США

Если бы это предложение было одобрено, то вместо одиннадцати раввинов Минской губернии потребовалось бы более сорока. Расширение образовательного ценза допустило бы к избранию раввинами лиц, окончивших полный курс училищ 3-го разряда (городских и уездных).[11] Директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий при министерстве внутренних дел России князь Канталузен ответил минскому губернатору, что Комиссия по пересмотру действующих законов о евреях сохранила должность выборного раввина, утверждаемую правительством. Комиссия нашла желательным: 1) продлить срок службы раввинов, 2) увеличить их число в многолюдных местностях, где имелось несколько молитвенных домов и десятки тысяч евреев, 3) ограничиться по отношению к кандидатам в помощники раввина требованием одного образовательного ценза: знание русского языка в объеме курса двух классов начальных училищ, 4) выяснить вопрос о целесообразности разделить города и местности со значительным количеством еврейского населения на духовные округа, подчиненные отдельным раввинам.[12]

Несмотря на очевидные аргументы, проблему соотношения казенных раввинов и их помощников в предполагаемых духовных округах решить долго не удавалось. 4 апреля 1899 г. мозырский уездный исправник Ленчевский докладывал губернатору о разумности продления первого срока службы казенных раввинов до 12 лет. По его оценке, это укрепило бы положение раввинов и уменьшило их зависимость от еврейского населения при частых выборах.

Местечковый еврей за молитвой, фото до 1917 г. Архив автора

Рафаил Кугель находился к тому времени в должности мозырского казенного раввина без перерыва уже 38 лет (12 каденций!). Уезд занимал 14 тыс. 95 кв. верст, или 200 верст пути в один конец. Сообщение между населенными пунктами, особенно весной и осенью, было затруднено. Исполнение прямых обязанностей, включая ведение метрических книг, оставалось делом крайне хлопотным, а помощника у раввина не было, и это заставляло верующих прибегать к услугам частных лиц. В 1899 г. Ленчевский предлагал разделить уезд на четыре духовных округа. Первый включал бы Мозырь, местечко Карлин и село Скородно (6950 евреев), второй – Петриков, Копаткевичи, Скрыгалов (3865 евреев), третий – Давид-Городок, Лахва, с. Рубль (3045 евреев), а четвертый – Туров, Ленин, Лельчицы и села Житковичи, Тонеж и Глинное (1983 евреев). Местами пребывания новоизбранных казенных раввинов были предложены Мозырь, Петриков, Давид-Городок и Туров.[13] Однако это предложение не нашло поддержки.

Главой еврейской общины в местечке считался раввин. «Положение о евреях» 1804 г. сохранило право верующих иметь своего раввина, которого утверждала губернская власть, и поэтому они именовались казенными, или общественными. Раввинов избирали на три года, и, поскольку эта должность считалась почетной, а не доходной, они не вправе были требовать вознаграждение за совершение обрядов и получали только жалованье от общины. После 1812 г. раввином мог стать только человек, который знал одну из трех грамот – русскую, польскую или немецкую.

Российское законодательство постепенно расширяло полномочия раввинов. В 1804 г. раввин обязан был «надзирать» за обрядами веры и «судить все споры», относившиеся к религии, а с 1835 г. – «направлять к соблюдению нравственных обязанностей и повиновению государственным законам». Раввины и их помощники обрезали и нарекали младенцев, сочетали браком молодые пары и отпевали усопших. В обязанности казенного раввина входило принимать присягу у евреев-новобранцев, в дни государственных праздников и рождения императора произносить в синагоге патриотические проповеди, как правило, на русском языке. Раввины и кандидаты на эту должность были освобождены от несения рекрутской повинности.

Порядок избрания раввинов и их помощников определялся особой инструкцией министерства внутренних дел. После этого их представляли на утверждение губернатора и приводили к присяге. Если раввин оказывался виновным в нарушении своих обязанностей, то по жалобе еврейской общины губернатор назначал комиссию из трех раввинов. Комиссия могла лишить провинившегося звания раввина, но приговор вступал в силу только после утверждения этого приговора губернатором. Обвиняемый имел право апеллировать к министру внутренних дел Российской империи.[14]

Наряду с казенными (официальными) раввинами действовали духовные раввины, не утверждавшиеся правительством. Однако именно они являлись религиозными представителями общины. Закон допускал избрание в составе духовного правления общины ученого для объяснения «сомнений в богослужении или обрядам веры относящиеся», который подчинялся казенному раввину. По свидетельству советника минского губернатора Стадкевича, длительное время выборы раввинов «исполнялись неаккуратно», а во многих общинах не возобновлялись. Раввины отправляли обязанности произвольно, а в некоторых местах молитвенные правления вообще отсутствовали.

16 июня 1853 г. минский губернатор потребовал обновить списки выбранных лиц. Исполнительным органам власти было дано указание представить «положительно верные» сведения о числе существовавших синагог, молитвенных домов и школ с указанием даты и места их утверждения. К этому требовалось «присовокупить» данные о произвольно существовавших еврейских молитвенных заведениях, которые планировалось закрыть. Контроль над осуществлением этой программы возлагался на полицию, земский суд, городские и уездные управы.[15]

Сведения, собранные администрацией Мозырского уезда, позволили выяснить состав духовных правлений местечек (см. табл. 1).

Служители еврейских молитвенных заведений Мозырского уезда в 1852 г.[16]

Местечко	Раввин	Староста	Казначей	Ученый
Туров	Гутерман Мовша Лейбович	Фишман Ханин Абрамович	Брегман Израиль Срулевич	Альперин Йосель Ааронович
Карлин	Берман	Зарезин Зелик	Гутман Мовша	Фрейман Янкель
Скрыгалов	Микулицкий Мовша	Свидовский Йосель	Дольницкий Мотель	Готлиб Невах
Копаткевичи	Сапира Гирш	Квитный Йосель	Оффенгендин Йосель	Кветный Хамкель
Петриков	Зарецкий Аарон Йоселевич	Пинхас	Фридман Нота	Зусманович Айзик
Лахва	Нельтман Лейба Мовшевич	Хейфец Хайкель Залманович	Хейфец Хайкель Залманович	Нельтман Лейба Мовшевич
Ленин	Гулевич Искор Зеликович	Голуб Лейзер	Гуревич Шендер	Зайчик Носем
Давид-Городок	Рабинович Аарон Мовшевич	Ципорин Берко Лейбович	Шимонов Мендель	Китаберг Невах Янкелевич

В Давид-Городке, Карлине, Скрыгалове, Копаткевичах, Петрикове, Ленине и Лахве молитвенные заведения существовали «от незапамятных времен» и не располагали документами своего официального утверждения, члены их правлений не получали жалованья, а из общественных средств выделялись только деньги на отопление и освещение школ и молитвенных домов, прислугу содержали на добровольные пожертвования прихожан. На этом основании они подпадали под Положение 1835 г., которое признавало законными все еврейские молитвенные заведения, не учтенные в предшествующий период, и поэтому были сохранены.

В 1857 г. вышел закон, предписывавший, чтобы на должность раввина выбирали только выпускников созданных правительством раввинских училищ (семинарий) или общих учебных заведений. Это вызвало протест еврейских общин, а когда власти заставляли остановить свой выбор на подобном кандидате, ему назначали столь скудное жалованье, что его едва хватало на пропитание. Для того чтобы облегчить положение казенных раввинов, с 1862 г. им стали выдавать пособие от 75 до 100 руб. в год, в дополнение к этому раввины часто преподавали в казенных еврейских училищах.[17]

В последующие годы общиной в Турове руководили раввины, пользовавшиеся авторитетом и уважением далеко за пределами местечка. Начиная с 1890 г. главным раввином в Турове и одновременно главой раввинского суда служил Арье-Лейб-Цви Гольдберг – сын раввина Шломо Гольдберга и внук раввина Шмуэля-Довида, духовного наставника еврейской общины в местечке Самохваловичи Минской губернии. Со стороны матери Арье Гольдберг был внуком гаона[18] Менахема-Элиэзера, автора книг «Йоир Кино», сына гаона Леви – автора книг «Атэрес Рош», «Атэрес Тифъэрес» и «Мисгерес Тефах» о хлебе в Иерусалимском храме. Арье-Лейб-Цви Гольдберг получил смиху[19] из рук гаона Йосефа – главы раввинского суда Слонима и гаона Симхи Горвица – главы раввинского суда Ляховичей.[20]

Раввин Арье-Лейб-Цви Гольдберг, Туров до 1900 г. Из коллекции Лоуренса Дакса (Рестон, штат Вирджиния, США).

В 1907 г. главным раввином в Турове на смену Арье-Лейб-Цви Гольдбергу пришел Яаков-Иосиф Кирзнер – сын раввина Иегошуа Кирзнера. До приезда в Туров Яаков-Иосиф являлся духовным наставником еврейской общины в г. Ковеле Волынской губернии в Малороссии (Украина).[21]

Еврейские молитвенные дома в Турове мирно сосуществовали с православными приходами. Соблюдалось только правило: если молитвенный дом открывали на улице или площади, где уже находилась церковь, то расстояние между ними составляло не менее ста саженей, а если на другой улице, то оно уменьшалось наполовину. Закон охранял еврейские синагоги от соседства с питейными заведениями и трактирами. Увеселительные заведения запрещалось открывать ближе 40 саженей, а пивные лавки – 20 саженей от молитвенного дома.[22] Синагоги и еврейские молитвенные дома в Турове мирно уживались с пятью церквами – Петропавловской, Преображенской, Свято-Кирилловской, Ильинской и кладбищенской – Всех Святых. Настоятелем первых двух служил священник Александр Гузаревич, а последних трех храмов – Антоний Вечерко.[23] До наших дней сохранилась только одна – кладбищенская Всесвятская, а Преображенская и Ильинская церкви сгорели в годы войны.[24]

Российское законодательство не предусматривало единую организацию иудейских общин в рамках империи в целом или отдельно взятого региона, будь то губерния, уезд, город или местечко. При каждой синагоге, молитвенном доме или школе существовало общество верующих, которое избирало для себя духовное правление. Временное объединение молитвенных обществ возникало только тогда, когда наступало время выборов казенного раввина. Закон 1 июня 1901 г. предусматривал для этой цели институт уполномоченных – 1 чел. от 100 верующих.

Департамент духовных дел при канцелярии минского губернатора для упорядоченности делопроизводства ввел снабжение общественных раввинов должностными печатями по установленной форме, а также прошнурованными журналами для входящих и исходящих бумаг. Печати и журналы передавались преемнику раввина по утверждении его в должности под наблюдением городского правления.[25]

Полномочия мозырского общественного раввина Рафаила Михайловича Кугеля[26] распространялись на территорию Мозыря, Петрикова, Давид-Городка, Лахвы, Ленина, Лельчиц, Карлина, Скрыгалова, Копаткевичей и Турова.[27] Кугель бессменно занимал эту должность с 1861 г., и поэтому, когда в 1904 г. возникла необходимость найти преемника, власти вынуждены были провести публичные выборы. С этой целью были привлечены представители всех еврейских общин, насчитывавших 100 и более верующих. Право участия в выборе уполномоченных имели только мужчины, состоявшие в русском подданстве и не моложе 25 лет. Они обязаны были иметь безупречную репутацию – в течение не менее двух последних лет не состоять под судом или следствием по обвинению в преступлениях или корыстных проступках, не находиться под гласным надзором полиции, не содержать заведений для продажи крепких напитков и т. д.[28]

В 1905-1911 гг. казенным раввином в Мозырском уезде служил Иосиф Абрамович Меламед.[29] В 1911 г. на выборах общественного раввина были выставлены две основные кандидатуры: Мовши-Хаима Кагана и Залмана Эльевича Хейфеца. В этих выборах приняли участие 14 делегатов из Турова.[30]

Основным кандидатом был Мовша (Моисей) Каган. В характеристике, подписанной минским вице-губернатором, говорилось, что Мовша-Хаим Каган, 31 года, уроженец местечка Кореличи Бобруйского уезда, преподавал в иешиве Лиды. Отец Мовши, раввин Абрам Каган, возглавлял еврейскую общину в Кореличах. Мовша обладал хорошими «нравственными качествами», к суду или следствию не привлекался, в неблагоприятных в политическом отношении действиях замечен не был.[31] Несмотря на это, губернатору поступил анонимный донос о том, что Каган-младший, избранный казенным раввином Мозыря, пропагандировал «за революционные партии». По поводу убийства Столыпина[32] Каган будто бы сказал: «Там, где он [Столыпин] хотел разлить еврейскую кровь из дела Ющинского[33], разлили его кровь». Анонимный автор для придания достоверности изложенным сведениям сделал приписку: «Ей-богу, что изложенное верно». Он просил губернатора отнять у Мовши Кагана документы казенного раввина и предать суду. Донос кончался словами: «Только, Боже сохрани, не направляйте дело местной администрации или вообще, где оно может быть “замазано”».[34]

В ходе проверки прямых доказательств участия Кагана в сионистской деятельности или сочувствия революционным партиям обнаружено не было. Ввиду этого власти оставили раввина Кагана в должности, но в 1913 г. его сменил Залман Эльевич Хейфец, который прослужил до 1917 г.[35]

В Турове существовали две основные группы верующих, отдававших свои симпатии хасидам или миснагидам. Хасиды были последователями религиозно-мистического народного течения, основанного Исраэлем бен Элиэзером Ба’ал-Шем-Товом во второй половине XVIII века. Миснагиды выступали их противниками и хотели сохранить привычный подход. Они обвиняли хасидов в искажении иудаизма и измене традиционным религиозным идеалам, распространении Каббалы.[36] Российские власти предпочитали не вмешиваться в этот конфликт. «Положения о евреях» 1804 г. и 1835 г. давали хасидам и миснагидам равные возможности: «Еже ли в каком-либо месте возникнет разделение сект и раскол, то каждому позволяется построить свою синагогу и выбрать своих раввинов». Закон запрещал прибегать к принудительным мерам воздействия на паству, позволял только «увещевать» внутри синагоги.

В хасидских общинах раввинов назначали цадики.[37] В отличие от миснагидов, ценивших более всего изучение Талмуда, у хасидов требовалось, в основном, знание тех разделов еврейского кодекса, которые относились к ритуалу. Тем не менее, и среди хасидов были раввины, обладавшие большими познаниями в талмудической литературе: Илия-Иосиф из Дрибина, Борух-Мордехай Эттинген (Бобруйск), Исаак-Айзик hа-Леви (Гомель), Шнеур-Залман Фрадкин (Полоцк) и другие.

В Белоруссии и Литве получило распространение движение Хабад,[38] центр которого с 1814 г. был в Любавичах Могилевской губернии (ныне Смоленская область). Дома других цадиков находились в Кобрине, Слониме, Койданово, Березино, Давид-Городке. Туровские хасиды признавали авторитет цадиков из Столина и Ляховичей. В Турове им принадлежал молитвенный дом, так называемая Столинская синагога. Время от времени жители местечка становились свидетелями стычек, которые вспыхивали между противоборствующими сторонами. Осенью 1882 г. сообщалось в корреспонденции газеты hа-Мелиц, издававшейся в Санкт-Петербурге, об одном таком происшествии. В первых числах октября 1882 г. в субботу, пополудни, по улицам Турова с песнями и плясками шли хасиды из Столинской синагоги, которые по пути разбили стекла в доме миснагида. На исходе святой субботы[39] хасиды зашли в белорусскую часть местечка, громко пели и танцевали, чем разозлили христианских жителей. Двух хасидов задержали и сдали в полицейский участок, где они просидели три дня. Арестованных освободили только при посредничестве раввина Мордехая из Копаткевичей. Хасиды Турова радостно встретили своих товарищей, собрались в бейт-мидраше,[40] пили водку и веселились всю ночь напролет.[41]

Однако подобные происшествия были скорее исключением, чем правилом. Миснагиды и хасиды, православные, католики и лютеране мирно уживались друг с другом в местечке. К этому их вынуждала повседневная забота о хлебе насущном и взаимная зависимость в экономическом и социальном отношении. Полицейский урядник Турова одинаково строго относился к нарушителям порядка, независимо от их религиозной принадлежности.

Евреи Турова никогда не теряли духовной связи с Эрец-Исраэль. Надежда на приход Мессии, который спасет Израиль, мечта по Сиону и Иерусалиму как месте национального возрождения укрепляла людей. Идея исхода из поколения в поколение помогала сохранять духовное единство, наделяла внутренней силой, учила противостоять притеснениям. Одиночками и группами, в ограниченном количестве, но евреи из Турова уезжали на землю, о которой было написано в Торе. Тонкий ручеек этого движения неспешно бежал и в XIX веке.

Симху Мендельбойма (1869–1930 гг.) его родители – раввин Барух и Лея Мендельбойм – привезли в Палестину пятилетним мальчиком вместе с его братьями и сестрами. Отец Барух до отъезда из Турова был известным хасидским проповедником, потомком раввина Йоэля Сиркиса. Мендельбоймы поселились в Иерусалиме, где все дети (5 мальчиков и 4 девочки) получили традиционное еврейское образование. Симха вырос и женился на дочери раввина Нахума Эпштейна из Кобрина, основал одну из первых в Палестине прядильных фабрик и наладил выпуск носков. Он много занимался общественной деятельностью. Симха принял участие в создании ашкеназского совета в Иерусалиме, был среди основателей города Кфар-Саба, руководил Комитетом еврейской помощи в Иерусалиме во время первой мировой войны. Дети Симхи последовали примеру отца. Дочь Хая стала женой раввина Аарона Тейтельбойма, Рахель – женой раввина Рафаила Кука. Хана вышла замуж за Хаима Раковера, а Двора – за Бен-Циона Лебела. Сын Алтер стал раввином в одной из общин США. Традиционного еврейского образа жизни придерживались сыновья Симхи – Мордехай, Хаим-Матитьягу и Барух-Йехиэль.[42]

В 1874 г. в Палестину перебрались еще три семьи карлинских хасидов из Турова, которые поселились в Тверии. Этот город на юго-западном берегу озера Кинерет являлся одним из четырех святых городов Страны Израиля наряду с Иерусалимом, Хевроном и Цфатом. Здесь находилась известная иешива, члены которой внесли большой вклад в завершение Иерусалимского Талмуда. В 1877 г. в Тверии поселилась группа хасидов из Восточной Европы, поддерживавшая связи с Белоруссией, одним из духовных лидеров которых был рабби Менахем-Мендл из Витебска. К ним и присоединились хасиды из Турова, социальный и семейный статус которых представлен в табл. 2.

Евреи, выехавшие из Турова в Палестину в 1874 г.[43]

Всего в составе трех семей из Турова в Эрец-Исраэль прибыло 12 человек, включая семь детей. Главы семейств были зрелыми людьми, средний возраст которых составлял 45 лет. Они имели типичные еврейские профессии: плотник, портной и переплетчик. Не исключено, что новые поселенцы были вынуждены поменять профессию или совмещать ее с другими занятиями, которые диктовала абсолютно непривычная обстановка. Неизвестно, как туровские новоселы пережили акклиматизацию, поскольку жаркий и влажный климат на берегу Кинерета был для них совершенно непривычным. Но с уверенностью можно сказать, что они считали себя людьми, вернувшимися на свою Святую землю. Главной побудительной силой, заставившей их добровольно совершить драматический поворот в своей судьбе, были глубоко религиозные мотивы.

В Турове синагогу называли молитвенной школой. Это был обыкновенный деревянный дом (будынок), прямоугольный сруб которого без всякой отделки венчала высокая двухъярусная кровля. Женская часть синагоги находилась в отдельной пристройке. В 1852 г. в Турове существовали два еврейских молитвенных дома и одна молитвенная школа, которые фактически являлись синагогами и были официально зарегистрированы в канцелярии минского губернатора.[44] «Положение о евреях» 13 апреля 1835 г. ограничивало количество молитвенных заведений. Если в местечке было 30 еврейских домов, то можно было рассчитывать на одну синагогу или молитвенную школу, вторую разрешали, если имелось 80 домов, и т. д.[45] Это позволяет предположить, что к середине XIX века в Турове насчитывалось не менее 200 еврейских домов.

В молитвенной школе можно было собираться только для совершения обрядов веры и молитвы, хранить предметы, имевшие отношение к еврейскому богослужению, и метрические книги. Право на пользование местом в синагоге можно было приобрести за определенную плату, назначенную общиной.[46] Предметы для совершения молитвы не подлежали коробочному сбору, только с субботних свечей взимали особый налог на устройство еврейского казенного училища в Мозыре. За благочинием (порядком) наблюдал староста, который собирал пожертвования и заготавливал все необходимое для молитвенного дома. Контроль над молитвенными домами в Турове, составление отчетов и ревизия метрических книг принадлежали местечковой управе. Все имущество синагоги считалось собственностью общины. По талмудическому праву ее нельзя было отдавать внаём или закладывать за долги. Помещения молитвенной школы и синагоги освобождались от воинского постоя, налога на недвижимость и земского сбора при условии, что они не приносили дохода.

В 1852 г. еврейскую молитвенную школу в Турове посещали 215 чел. Раввин получал жалованья 15 рублей серебром в год, а на содержание членов правления с прихожан собирали дополнительно, и члены правления получали по 6 руб. в год.[47] Общее количество молитвенных заведений в Мозырском уезде в 1848-1852 гг. представлено в табл. 3.

Молитвенные заведения Мозырского уезда Минской губернии в 1848-1852 гг.[48]

Табл. 3 свидетельствует, что Туров по количеству иудейских молитвенных заведений занимал в Мозырском уезде второе место после Давид-Городка. В Карлине, Скрыгалове, Копаткевичах, Петрикове, Лахве и Ленине было только по одной молитвенной школе. По общему количеству верующих еврейская община в Турове стояла на втором месте после Копаткевичей (20,9%). Жалованье выплачивалось только духовным раввинам Турова и Давид-Городка, тогда как в остальных местечках верующие собирали для раввинов пожертвования.

Самыми малочисленными были общины в Лахве (100 чел.) и Ленине (130 чел.), члены которых были настолько бедными, что не могли содержать духовного раввина. Они обратились через Мозырскую городскую думу в Минское губернское правление с ходатайством «причислить» их к Туровскому раввинату (духовному округу). Начальник благочинного учреждения Минского губернского правления удовлетворил просьбу евреев местечка Ленин и сообщил, что на должность раввина к ним будет направлен кандидат по усмотрению губернатора. Членом молитвенного правления в Ленине на три года был утвержден Нисан Иосифович Зайчик, а старостой и казначеем Лейзер Янкелевич Голуб.[49]

В свою очередь, когда в 1857 г. большой пожар «подверг жестокому пламени» все дома и имущество молитвенных школ в Турове, депутаты еврейского общества обратились к минскому гражданскому губернатору графу Келлеру прислать им ученого раввина и приписать Туровское общество к раввинату города Мозыря.[50] В 1858 г. в Мозырском уезде было разрешено 14 еврейских молитвенных школ, в том числе: в первом стане – три, во втором – пять, а в третьем, к которому относился Туров, – шесть. Каменных синагог к тому времени в округе еще не было.[51]

Молитвенные дома и школы Турова повторяли судьбу местечка. Они строились, принимали в своих стенах верующих, становились свидетелями драматических эпизодов их жизни, страдали от наводнений и пожаров. 20 июня 1884 г. пожар в Турове уничтожил два молитвенных дома, одну молитвенную школу и синагогу, равной которой, по свидетельству современника, не было в округе.[52] К 1888 г. в Турове действовала только одна молитвенная школа – небольшое помещение в 24 кв. м, где молиться было крайне неудобно «по многолюдности».[53] Это заставило верующих подыскать другое, более подходящее помещение для общественных собраний. 22 ноября 1888 г. поверенный Туровского молитвенного общества Янкель Хаимович Фельдман подал прошение в Минское губернское правление от имени мещан Турова об открытии второй еврейской школы. Помещение для школы согласился пожертвовать Янкель-Симха Клугерман. Это был новый дом, построенный в 1885 г. на плацу (участке), принадлежавшем Шмуэлю Клугерману. К просьбе общины, подписанной 34 заявителями, прилагалась расписка Клугермана о добровольном согласии открыть молитвенную школу на его вотчинной земле. В соответствии с процедурой, прошение заверил староста еврейской мещанской общины Турова Зусь Гоберман.[54]

В 1898 г. во время нового пожара в Турове эта синагога сгорела, и верующие в который раз очутились на пепелище, но это не лишило их решимости отстроить синагогу. Самым трудным делом было отыскать свободное место. В невероятной скученности построек местечка, ограниченного с одной стороны крестьянскими наделами, а с другой – угодьями помещика Людвига Нарейко, решить это было непросто. Место для новой синагоги подарил общине купец Сроль (Израиль) Ошерович Перлов.[55] 22 мая 1899 г. 38 домовладельцев Турова представили на утверждение в Строительное отделение Минского губернского правления проект на постройку деревянной молитвенной школы, которую они обещали возвести собственными силами.[56]

27 июля 1899 г. вице-губернатор от имени Минского губернского правления послал запрос, насколько в действительности существует надобность в синагоге в Турове. Мозырскому уездному исправнику поручили выяснить, на каком расстоянии от ближайших христианских храмов находится плац Перлова. Сколько евреев проживает в Турове и сколько существует в местечке еврейских домов, синагог и молитвенных школ, утвержденных губернским правлением? В рапорте от 18 августа 1899 г. исправник доносил, что жители Турова испытывают в открытии синагоги крайнюю нужду. Среди 260 еврейских домов не осталось ни одного молитвенного помещения, и со стороны полиции никаких препятствий к ее строительству не было.[57]

29 ноября 1899 г. Минское губернское правление в соответствии с правилами Департамента духовных дел по иностранным исповеданиям выдало свидетельство на совершение богомоления в еврейской молитвенной школе в Турове. Членами правления синагоги были утверждены: Пинхус Борухович Рабинович (староста), Айзик Мовшевич Мильчин (его заместитель), Симха Янкелевич Байдачник (казначей), Ошер Мовшевич Бегин (заместитель), Шай Бейнусович Глозман (ученый) и Мовша Абрамович Головей (заместитель). По свидетельству мозырской полиции, избранные лица зарекомендовали себя благонадежными гражданами.[58]

Мозырский казенный раввин Кугель привел к присяге членов духовного правления в Турове в установленном порядке. Клятва содержала торжественное обещание не выходить за рамки разрешенных норм поведения, соблюдать лояльность режиму и лично Государю Императору:

Я (нижепоименованный), обещаю и клянусь Господом Богом (Богом Израилевым) с чистым сердцем, и не по иному, скрытому во мне смыслу, в сей препоручаемой должности поступать справедливо и бескорыстно, и всеми путями стараться, дабы занимаемая нашим молитвенным обществом школа была исключительно посвящена одному богомолению, совершению обрядов веры, чтению книг нашего закона, чтобы никакого другого собрания, противного общественному спокойствию, распоряжениям местного начальства и полицейскому порядку, произведено не было, и никаких других вещей, кроме священных для евреев свитков Торы и предметов, необходимых к богомолению и совершению обрядов, не хранилось. Обещаем не позволять и не допускать в оной во время моления и другое время ничего противного существующему сему указанию или против высокой власти императора, августейшего его дома, государством поставленным от Него начальникам, ответствуя за всякое по всем предметам упущения, злоупотребления или беспорядок. И в этом перед Богом всегда ответ дать могу, и пусть в этом мне Господь Бог душевно и телесно да поможет, Аминь!

Большим событием в жизни еврейской общины стало возведение в местечке каменной синагоги. Для прежних поколений туровских евреев подобное казалось несбыточной мечтой. С одной стороны, это свидетельствовало об уровне экономического роста и благосостояния общины – строительство синагоги требовало особых затрат. С другой стороны, каменная кладка могла защитить синагогу во время частых пожаров.

20 марта 1902 г. поверенный Туровского еврейского общества Шая Бейнусович Глозман подал прошение в Строительное отделение Минского губернского правления об открытии каменной синагоги. Глозман приложил копию решения Туровского еврейского общества и «покорнейше просил» губернское правление передать ответ через пристава[59](первое упоминание) третьего стана Мозырского уезда.[60]

Местом строительства синагоги в Турове должна была служить одна из двух рыночных площадей – Старый базар, расположенная около Замковой горы за бывшим крепостным рвом.[61] Здесь останавливались крестьяне для продажи сена, дров и пр., но «особенно больших съездов», за исключением ярмарки, в дни праздника Петра и Павла, не было.[62] К тому времени в Турове насчитывалось 183 еврейских дома, действовали одна деревянная синагога, построенная по официальному разрешению, и еще две молитвенные школы, открывшиеся без разрешения. Новая синагога должна была находиться на расстоянии 170 саженей от православного храма. По мнению исправника, еврейских молитвенных зданий в Турове было совершенно достаточно, а возведение еще одной синагоги руководители общины «затеяли» для получения свободных коробочных остатков. После этого, считал исправник, синагога строиться не будет, потому что денег для ее возведения нет.[63] В ответ верующие сообщили губернатору, что способны оплатить все затраты (от 5 до 6 тыс. руб.) на синагогу, не прибегая к «добровольным приношениям».[64]

Возведение каменной синагоги стало насущным делом, так как еврейская община испытывала большие затруднения из-за ограниченности места в молитвенных домах. Динамику роста общины в Турове в начале XX века можно проследить на примере новостроек. По оценке старосты еврейской мещанской управы Шустермана, по налоговым ведомостям за 1901 г. в Турове насчитывалось 241 еврейское строение, в 1902 г. – 263, в 1903 г. – 279.[65] Еврейская община сумела найти взаимопонимание и с помещиком. Неизвестно, что ему было обещано, но 17 апреля 1903 г. владелец имения Туров, дворянин Людвиг Данилович Нарейко, выдал Туровскому еврейскому обществу разрешение на постройку каменной синагоги на плацу, где находилась деревянная синагога, сгоревшая в 1884 г., и обязался «никаких препятствий оному не чинить».[66]

Чертежник Е. Дрейзин составил план синагоги, которая была построена за три года при участии инженера А. Нектаревского и архитектора Л. Добролюбова. 30 октября 1907 г. минский вице-губернатор подписал разрешение на открытие каменной синагоги с выдачей свидетельства на право совершения общественных молитвенных собраний. Мозырского уездного исправника обязали проконтролировать избрание членов духовного правления синагоги и сообщить об их благонадежности.[67]

Процедура выборов правления, согласование с мозырским казенным раввином, уездным исправником и губернским правлением заняли два с половиной месяца. Наконец, 12 января 1908 г. общее собрание Туровского еврейского общества торжественно вынесло «приговор» о единогласном избрании на три года духовного правления из пяти членов во главе со старостой Шмуйлой Ароновичем Чечиком.[68] Они принесли клятву верности «высокой власти императора, августейшему его дому, государству и поставленным от него начальникам».[69] Полицейский исправник заверил, что члены правления синагоги под судом и следствием не состояли, имели «благонадежное поведение и ни в чем предосудительном замечены не были», и отправил бумаги в Минск.[70] Синагогу освятили и приступили к службе; для евреев Турова наступил новый этап в жизни религиозной общины.

Соблюдение традиции в Турове, как и в других местечках черты оседлости, было глубокой внутренней потребностью. Посещение синагоги не являлось самоцелью, особенностью иудаизма была неотделимость традиции от повседневного образа жизни в местечке. В отличие от христианства, где человек, отошедший от религии, мог рассчитывать на иные духовные ценности, у евреев другие ориентиры отсутствовали. Дискриминации по национальному признаку можно было избежать, перейдя в христианство, но для абсолютного большинства евреев это было неприемлемо. Миснагиды и хасиды Турова, несмотря на внутреннее противоборство, выступали убежденными противниками ассимиляции.

Традиционный образ жизни служил своего рода отдушиной. Синагога не могла избавить местечко от социального расслоения, нищеты и безработицы, но она давала ощущение, что люди не одиноки и им есть на кого положиться. Обычай взаимной помощи (цдака) и коллективной ответственности за каждого члена общины смягчал остроту противоречий.

Столетия совместной жизни евреев и белорусов и общее бесправное положение перед самодержавием приучили к взаимной терпимости. В субботу и еврейские праздники жизнь в местечке замирала, крестьяне уважали раввина не меньше православного батюшки. В Турове не было погромов, а при пожарах и наводнениях все дружно боролись со стихией. Вместе с тем, религия проводила четкую грань между двумя народами, их культурой и мировоззрением, межнациональные браки практически отсутствовали. Православная церковь как носитель государственной идеологии придерживалась огульного обвинения евреев в распятии Иисуса Христа.

Неизвестно, как долго евреи Турова ходили бы по этому «замкнутому кругу», если бы революция в России не упразднила в 1917 г. черту оседлости. Немецкая и польская оккупации в годы первой мировой войны, гражданская война (1918-1921 гг.) привели к всплеску насилия – синагоги в Турове разграбили и сожгли. Политика «военного коммунизма» и принудительная советизация довершили борьбу с религией. Соблюдать традицию стало опасно: любая религия была признана инакомыслием, опасным для диктатуры пролетариата, и это предопределило ее упадок.

Из книги Л. Смиловицкого, Евреи в Турове. История местечка Мозырского Полесья, Иерусалим 2008 г., с. 72-91.

[1] Белорусскую синагогу, которая охватывала Могилевское и Витебское воеводства, в 1760 г. составляли 46 кагалов. См.: Е.К. Анищенко, Черта оседлости (Белорусская синагога в царствование Екатерины II), Минск 1998 г., с. 13.

[2] Арон кодеш - шкаф для хранения свитков Торы.

[3] Исключение делалось для тех, кто изучал Тору, чтобы не отвлекаться на поиски и приготовление пищи и экономить время.

[4] Поминки (йорцайт) в синагоге допускали только по лицам, имевшим особые заслуги перед общиной.

[5] Типичным было изречение: «Будь отважен, как пантера, легок, как орел, быстр, как олень, и мужествен, как лев, при исполнении воли твоего Небесного Отца».

[6] «Устав Департамента духовных дел иностранных исповеданий», Свод законов Российской империи, СПб 1896 г., т. 9, ст. 1299, прим. 1 и ст. 1301.

[7] Шофар – бараний рог, в который трубили в ходе утренней молитвы при наступлении нового еврейского года (Рош hа-Шана) и после молитвы на исходе Судного дня (Йом-Кипур).

[8] 9 Ава – день разрушения Первого и Второго храмов в Иерусалиме.

[9] Пятикнижие – пять первых книг канонической еврейской Библии: Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие, которые в совокупности образовали Тору в узком смысле слова.

[10] Деления на духовные округа предлагалось поручить уездной комиссии в составе предводителя дворянства, начальника полиции или городского головы.

[11] Национальный исторический архив Беларуси (далее НИАРБ), ф. 299, оп. 2, д. 16647, лл. 82-83.

[12] Там же, лл. 1-10.

[13] Там же, л. 12.

[14] Еврейская энциклопедия, СПб 1906-1912 гг., т. 13, с. 230.

[15] НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 4379, л. 23.

[16] Составлено по: НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 4379, л. 104.

[17] Еврейская энциклопедия, т. 13, с. 227-229.

[18] Гаон (букв. «величие», «гордость», «гений», иврит) - высший авторитет в толковании Талмуда и применении его принципов повседневной жизни.

[19] Смиха (букв. «рукоположение», иврит) - диплом, удостоверявший квалификацию владельца и наделявший правом исполнять должность раввина, включая судебные функции в рамках своей общины.

[20] Ohole-Schem, Biografien und adressen d. rabbiners. Europia, Asien, Africa, America und Ustralien. Von Sch. N. Gottlieb, Pinsk (Gouv., Minsk) 1912, p. 82.

[21] Там же, с. 83.

[22] Сажень - русская мера длины, равная 3 аршинам (аршин - старинная мера длины, равная 0,711 метра), или 7 футам, или 2,13 метра.

[23] Минская старина. Труды Минского церковного историко-археологического комитета. Вып. 2, Минск 1911 г., с. 255.

[24] Память. Историко-документальная хроника Житковичского района, Минск 1994 г., с. 107.

[25] НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 14813, л. 20.

[26] Рафаил Михайлович Кугель - выпускник Виленского раввинского училища, избран на должность казенного раввина Мозырского уезда 15 февраля 1861 г., Памятная книжка Минской губернии на 1878 г., Минск 1879 г., с. 157, 250; Памятная книжка Минской губернии на 1904 г., Минск 1905 г., с. 162.

[27] НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 17513, л. 7.

[28] «Устав Департамента духовных дел иностранных исповеданий», Свод законов Российской империи, СПб 1906 г., ст. 1322.

[29] Памятная книжка Минской губернии на 1908 г., Минск 1907 г., c. 140.

[30] Ошер-Шимон Лейбович Ламден, Мордух Беркович Эттингер, Шая Бейнусович Глозман, Йосель Янкелевич Жолквер, Шлёма Абрамович Головей, Абрам Липович Шнайдман, Меир Абрамович Чечик, Сроль Беркович Гренадер, Бейнус Шимонович Глозман, Лейбуш Цалевич Теппер, Мовша Лейбович Кантарович, Йосель Гиршевич Лехчин, Менахем Ицкович Брегман и Янкель Симхович Клугерман, НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 17513, л. 21.

[31] Там же, л. 138.

[32] Столыпин, Петр Аркадьевич (1862-1911 гг.) - министр внутренних дел и председатель Совета министров России (с 1906), убит Д.Г. Богровым.

[33] Дело Ющинского – судебный процесс на Менахемом Менделем Бейлисом в Киеве (1913) по ложному обвинению в ритуальном убийстве русского мальчика Андрея Ющинского вызвал протест международной общественности; суд присяжных поверенных оправдал Бейлиса.

[34] НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 17513, л. 140.

[35] Памятная книжка Минской губернии на 1913 г., Минск 1912 г., с. 173.

[36] Каббала (букв. «поучение», иврит) – еврейское религиозное учение с элементами мистики и магии.

[37] Цадик (букв. «праведник», иврит) – человек, отличающийся особенно сильной верой и набожностью; духовный вождь хасидской общины.

[38] Хабад (аббревиатура от хохма, бина, да’ат; букв. «мудрость», «разум», «познание», иврит) – течение в хасидизме, основанное в конце XVIII века раввином Шнеур-Залманом (Алтер Ребе) из местечка Лиозно, который в дальнейшем поселился со своим хасидским двором в Лядах.

[39] Святая суббота – согласно Торе, седьмой день недели является главным праздником иудейской традиции, поэтому часто евреи называли субботу «святым днем».

[40] Бейт-мидраш (букв. «дом учения», иврит) – место, где изучается религиозная литература, молельный дом.

[41] hа-Мелиц, 19 октября 1882 г., с. 808.

[42] Энциклопедия Халуцей hа-ишув вэ-бонав («Энциклопедия первопроходцев государства и его строителей»), Тель-Авив 1947 г., т. 2, с. 587.

[43] Составлено по: Last Census of the Jewish Population of Eretz Israel, Ordered by Sir Moses Montefiore, Личный архив д-ра А. Кагановича.

[44] Для открытия синагоги или молитвенного дома вне черты оседлости требовалось решение министра внутренних дел.

[45] «Устав Департамента духовных дел иностранных исповеданий», Свод законов Российской империи, СПб 1896 г., ст. 1302 и ст. 152, прим. Строительного устава.

[46] Купленное место в синагоге считалось личным и не подлежало имущественному обороту, его нельзя было лишить даже за долги.

[47] НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 4379, л. 12.

[48] Там же, л. 104.

[49] Там же, д. 5760, л. 50.

[50] Там же, л. 51.

[51] О количестве еврейских молитвенных школ и синагог в Мозырском уезде в 1858 г., НИАРБ, ф. 21, оп. 1, д. 4, л. 190.

[52] hа-Цфира (Варшава), 11(22) июля 1884 г.

[53] Молитвенная школа в Турове была утверждена Минским губернским правлением 24 ноября 1873 г. См.: Сведениях о синагогах и еврейских молитвенных школах по Мозырскому уезду 1873 г., НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 16713, л. 16.

[54] Там же, д. 16649, лл. 1-2.

[55] Там же, д. 17180, л. 6.

[56] Прошение о возведении молитвенной школы в Турове 22 мая 1899 г. подписали: Шая Глозман, Пинхус Ошер, Ламден, М. Эттингер, Абрам Фишман, Мендель Найдич, П. Рабинович, Берко Лившиц, Абрам Айзин, Абрам Мильчин, Янкель Эрлахгерехт, Пинхус Калманов, Пинхус Брегман, Гирш-Ошер Марголин, Мовша Кундо, Ошер Марголин, Мовша Найдич, Симха Байдачник, Бейнус-Залман Кундо, Зусь Гоберман, Носон Брегман, Ошер Гендельман, Овсей Рабинович, Хаим Чечик, Янкель Штильман, Гирш-Лейба Оффенгендин, Овсей Марголин, Ошер-Зелик Кельман, Ошер Фейгин, Сроль Шляпинтох, Гирш Малер, Шломо Дворин, Мовша Головей, Мовша Шифман, Лазарь Эттингер, Абрам-Лейба Сиротин, Гирш Айзенберг, Ошер Айзенберг, Ицко Фруман. См.: НИАРБ, ф. 299, оп. 5, д. 1381, л. 1.

[57] Там же, оп. 2, д. 17180, л. 8.

[58] Там же, л. 25.

[59] Пристав - начальник местной полиции в России до 1917 г.

[60] НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 17323, л. 2.

[61] Минская старина. Труды Минского церковного историко-археологического комитета. Вып. 2, Минск 1911 г., с. 257.

[62] НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 17323, л. 16.

[63] Там же, л. 33.

[64] Ходатайство подписал 31 человек: Шая Глозман, М. Эттинген, П. Рабинович, Янкель Марголин, Борух Брегман, Мендель Найдич, Йосель Марголин, Иешуа Марголин, Ицко Марголин, Боаз Муравчик, Нафтоли Меклин, Шая Гительман, Мендель Гительман, Берко Гительман, Бейнус Глозман, Абрам Головей, Абрам Боркин, Цилин Букчин, Абрам Нудельман, Вульф Шустерман, Невах-Янкель Шустерман, Лейба Шнайдман, Мовша Шнайдман, Лейба Старобинский, Берко Старобинский, Меир Фишман, Абрам Фурман, Мовша Канторович, Мендель Кожангородецкий, Мовша Койфман, Ицко Тепленький, НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д.17323, л. 37.

[65] НИАРБ, ф. 299, оп. 2, д. 17323, л. 38.

[66] Там же, л. 36.

[67] Там же, лл. 61-62.

[68] Членами правления синагоги стали: Иосиф Вульфович Юдович (заместитель старосты), Лев Аронович Фридман (казначей), Меир Абрамович Лельчук (заместитель казначея), Довид-Шлёма Зеликович Кеслин (ученый раввин) и Йосель Бушемович Лельчук (заместитель ученого раввина).

[69] Там же, д. 17323, л. 63.

[70] Там же, л. 66.

Имя	Год рождения	Возраст, лет	Профессия	Семейный статус	Имя жены	Возраст детей, лет	Место проживания
Михель	1820	54	сапожник	вдовец	–	16	Тверия
Хаим	1827	47	плотник	отец семейства	Эстер	14 и 10	»
Нахум	1839	35	переплетчик	» »	Ихса	5, 9, 12,15	»