День первый, день последний: история развивающегося Бога
Светлой
памяти моего учителя и друга, Арона Каценелинбойгена (1927-2005)
Как странно,
и отрадно, и печально возвращаться туда, в День Первый, приведший меня на
территорию Пенсильванского университета – островок интеллектуальной жизни,
которому суждено было стать моей землёй обетованной. Странно, поскольку, за годы
совместной работы с Ароном Каценелинбойгеным наше творческое существование так
срослось, что казалось, будто он был всегда. Отрадно, поскольку, начиная с того
самого мига, жизнь поделилась на до-Ароновский и Ароновский периоды, что привело
к дальнейшей эволюции наших поисков. Печально, поскольку к этому добавился уже
после-Ароновский период, хотя присутствие Арона неизменно во всём, что я делаю.
Арон
Каценелинбойген (он не любил обращения по отчеству и всегда скептически
относился к тем пришельцам из России, которые предпочитали, чтобы их величали по
отчеству) – основатель теории предрасположенностей (Predispositioning Theory),
профессор Уортона в Пенсильванском университете родился 2 сентября 1927 года в
маленьком украинском городке Изяславль.
Арон
Каценелинбойген
Его родным
языком был обыденный идиш («мамы лушен»), на котором все говорили в
семье. Его дед со стороны отца, Исаак Каценелинбойген, был раввином из знатной
семьи раввинов. Его дед по материнской линии, Герш (Цви) Фельдман, активно
изучал Талмуд и несколько раз его перечитывал, отмечая окончание очередного
цикла прочтения празднеством симом, куда приглашались почтенные люди и
велись талмудические дискуссии.
Арон был назван
в честь брата его деда по отцовской линии, именитого ребе в Сороцке, Отвоске и
Варшаве. В дальнейшем, невзирая на настоятельные попытки родственников
переименовать его в Аркадия (по понятным причинам), Арон оставался верен своему
имени.
Пятилетним
ребёнком он был отдан на попечение дедушки с бабушкой, поскольку отец уехал в
поисках работы в Москву, и вскоре мать отправилась туда же. В возрасте семи лет
его зачислили в русскую школу в Изяславле. К тому времени, он уже немного
говорил по-русски.
В 1935 г. отец
с матерью забирают Арона к себе в Москву, где он поступает в только что
открывшуюся тогда 269-ю русскую школу. К сожалению, первоначальное желание
родителей определить мальчика в еврейскую школу оказалось несбыточным. По
воспоминаниям Арона, отец поехал с ним на площадь Борьбы, где тогда эта школа
располагалась, но, увы, к тому времени она была уже закрыта, а возрастающий
государственный антисемитизм не позволил открывать новых еврейских школ. Да и
многие родители не очень-то стремились уже тогда отдавать детей в еврейские
школы, поскольку обучение на местных языках вообще и иврите в частности не
давало возможности поступления в вузы и продвижения по административной
лестнице.
Арон учился
неплохо, но отличником никогда не был. Тем не менее, уже в 14 лет к нему пришла
репутация вундеркинда. Произошло это, казалось бы, по чистой случайности.
Однако, пользуясь его же Теорией Предрасположенностей, можно смело утверждать,
что пример из его биографии – одно из лучших подтверждений того, как эта теория
работает на практике. Действительно, как писал уже в своих зрелых трудах Арон
Каценелинбойген, случай нельзя рассматривать независимо от того, с кем он
происходит. Арон всегда подчёркивал, что любые внешние воздействия влияют,
но не определяют исхода событий. Определяющей оказывается
предрасположенность системы или отдельного индивида – его сила воли,
энергия, система ценностей, умение принимать решения и многое другое. Иными
словами, один и тот же случай может произойти с разными людьми или в разных
группах, а результат будет различным.
Возвращаясь к
истории о том, как Арон неожиданно для себя и окружающих стал вундеркиндом,
нужно сказать, что изначально его стремления определялись простой прагматикой и
связаны были с тем, что он хотел избежать летних работ в колхозе. В то время он
жил с матерью в Самарканде, куда эвакуировалась её семья с родителями и
братьями. Первая же бомбёжка разрушила дом в Москве, в котором жили дедушка и
бабушка Арона с их детьми. Все остались живы по чистой случайности, находясь в
задней комнате, в то время как осколки бомбы застряли в платяном шкафу, который
стоял в передней комнате. Спустя короткое время семья выехала в Самарканд, где
Арон продолжил учиться в школе.
Он был уже в
восьмом классе, когда школьников стали посылать на сельскохозяйственные работы
по сбору хлопка. Избежать колхозных работ ему помог главный инженер одной
артели, который устроил туда Арона на летнюю работу, что освобождало его от
колхоза. Однажды, его направили на арбе с изделиями артели в колхоз. Дороги были
плохими, с ямами и уключинами, а тут ещё прямо на пути вырос большой арык. Арон
попытался перепрыгнуть его, чтобы посмотреть, есть ли возможность переправы, но
тут же угодил в воду. Это могло закончиться весьма печально, поскольку вокруг
никого не было, а плавать он не умел. Всё же спастись удалось, и к вечеру он
добрался до колхоза. Там его уложили спать на складе прямо в мокрой одежде,
после чего он долго страдал ревматизмом.
Немудрено, что
мысли о том, как избавиться от подобных злоключений, не оставляли его. И вот
однажды он прочитал объявление о том, что «местный Узбекистанский институт
народного хозяйства набирает школьников с восьмиклассным образованием на
подготовительные курсы, которые за три месяца учебы дают диплом о законченном
среднем образовании. Окончивший курсы затем автоматически зачисляется в
институт.»[1]
Как вспоминает Арон, «Я поступил на эти курсы. Вначале было очень трудно
учиться, и я даже подумывал бросить учебу. Этими раздумьями я поделился с
директором курсов, неким Эйдельманом. Он ответил мне поговоркой: «Назвался
груздем – полезай в кузов», которой я тогда не знал и не очень понимал. Она
произвела на меня такое сильное впечатление, что я остался на курсах и закончил
их с отличными отметками. Мне было 14 лет, и формально я стал слыть вундеркиндом
(хочу верить, что будущей своей деятельностью я каким-то образом оправдал свое
незаслуженное вундеркиндство).»[2]
Не приходится и
говорить, что сам по себе выбор пойти по пути получения знаний во
избежание колхозных работ говорил о предрасположенности Арона, которая
ещё больше раскрылась во время непростых условий обучения.
На получении
диплома Арон не остановился. В этом же году, в возрасте 14-ти лет, он поступает
в Узбекистанский институт народного хозяйства, где, проучившись три года, он
окончательно понимает, что его привлекает научная деятельность. К сожалению,
профессорский состав института был весьма заурядным, и Арон задумал перевестись
в МГУ. Эта попытка закончилась неудаче в силу антисемитских настроений, царивших
повсюду. Однако Арон не терял надежды, и его вторая попытка, которую он
предпринял ровно через год, увенчалась успехом. Дело в том, что в это время в
Москве открылся новый Московский государственный экономический институт, и Арон
немедленно обратился в приёмную комиссию с заявлением о переводе. В сентябре
1945 года он становится студентом этого института, и к этому же времени у него
уже сформировался, по его собственному признанию, стойкий интерес к теории
прибавочной стоимости.
Как рассказывал
мне Арон, у него не было друзей-сверстников, да и детства как такового, в силу
его необычной одарённости, которая и ввела его почти сразу в круг людей, гораздо
старше его.
Мы все знаем,
чем обычно заканчиваются истории с вундеркиндами, которые отцветают как яркий
весенний цвет на деревьях, восхищая ненадолго прохожих. «Обычно такие дети
отличаются незаурядной памятью или какими-то способностями технического плана,
которые потрясают взрослых. А для таланта этих качеств явно недостаточно»,-
говорил Арон, когда мы обсуждали, почему вундеркинды в основном увядают в пору
зрелости. «Для того, чтобы перерасти во что-то большее, нужны творческие
способности, упорство и – предрасположенность к развитию. Талант – это
совокупность многих черт, а не только определённых способностей, пусть даже и
очень высоких».
Арон закончил
институт в возрасте в 19 лет. После окончания он сразу же зачисляется в
аспирантуру в том же институте (1946г.). Неофициальное приглашение в аспирантуру
Арон получил прямо на одном из выпускных экзаменов, где он несколько
модернизировал ленинское определение финансового капитала, включив в определение
так же и строительство, торговлю и другие отрасли хозяйства. Как пишет Арон в
своей книге воспоминаний, «председатель экзаменационной комиссии, профессор
Борис Львович Маркус XE "Маркус, Борис Львович" , сразу же после экзамена
передал мне записку с просьбой позвонить ему домой, чтобы договориться о теме
докторской диссертации. Он решил, что перед ним вундеркинд, которому нечего
писать кандидатскую диссертацию, а сразу нужно писать докторскую.»[3]
Сдав блестяще
выпускные экзамены, он был рекомендован в аспирантуру. Из 19 рекомендованных
Арон был единственным евреем. Не взирая на сгущающийся дух антисемитизма, в
сентябре 1946 года его кандидатура была утверждена на учёном совете. Темой
диссертационной работы, вопреки интересам Арона, стала «Создание постоянных
кадров в Подмосковном угольном бассейне». Она была мало творческой, но
весьма актуальной в то время в связи с высокой текучестью кадров в Подмосковном
угольном бассейне. Защита же самой диссертации произошла только восемь лет
спустя, в 1957 году. За год до этого он выпустил свою первую книгу «Автоматизация
производственных процессов и организация труда». Ещё девять лет спустя, в
1966 г., стал доктором экономических наук и к тому времени опубликовал ещё три
книги. В общей сложности, до эмиграции у Арона вышло пять книг. Однако путь его
научного становления был отнюдь непростым.
Во время
пребывания в аспирантуре Арон усиленно изучает основы экономики, но ему не
хватает практического опыта. Решение поступить на завод было связано именно с
этим. Осенью 1949 года он устроился в инструментальный цех на московском заводе
Калибр. Главной его публикацией этого времени явилась статья в
Вестнике машиностроения.[4]
Знаменательно, что эта первая публикация появилась в день 23-летия Арона.
Работа в цехе
принесла свои плоды в плане теоретических исследований. Так, Арон обратил
внимание на то, что не всегда противоречие в развитии производительных сил
связано с отставанием культурно-технического уровня рабочих от достигнутого
уровня развития орудий труда. Его практика показала, что может быть и наоборот –
уровень орудий труда может отставать от культурно-технического уровня рабочих.
Эти идеи ему далось опубликовать в своей первой книге, а также в журнале
Философские науки[5].
Позже расширенный вариант этой статьи появился в качестве одной из глав его
монографии Подъем культурно-технического уровня советского рабочего класса[6].
Позднее Арон
перевёлся на завод Фрезер, с которого уволился летом 1951 года, решив
вернуться в научную среду и заняться исследовательской работой.
Ошибку свою он
понял сразу же – в связи с разросшимся антисемитизмом устроиться на работу было
практически невозможно. Какое-то время он подрабатывал консультантом в
московском коллекторе массовых библиотек, но и это место пришлось вскоре
оставить. К счастью, удалось устроиться на преподавание в книготорговый техникум
на год, совмещая это с преподаванием в кооперативном техникуме под Москвой.
В 1951 г. он
купил на последние деньги пишущую машинку и начал писать работу по проблемам
организации и оплаты труда в различных отраслях хозяйства. В общей сложно, до
эмиграции из России у Арона вышло пять книг.
Он был довольно
известен в кругу московских интеллектуалов и занимал хорошие должности. У него
были хорошие шансы продвигаться и дальше и стать частью Российской знати,
получив Академика. Его новаторские идеи, многочисленные публикации и хороший
круг знакомств только способствовали его развивающейся карьере. Но Арон решил не
идти по пути карьеры. Решение это было нелёгким для семьи, поскольку возможности
продвигаться по службе сулили достаток в будущем, а семья Арона всегда жила
более, чем скромно, и условия поначалу были, что называется, «без условий» - то
есть туалет на улице, вода из колодца (после свадьбы семья долгое время жила
в…), и т.п. Арон же решил оставить карьеру и заняться написанием первой книги.
Когда в целом
она была готова, Арон предложил её в качестве диссертации (1952 год).
Диссертацию приняли к рассмотрению, но заведующий кафедрой экономики труда
зарубил её.
Это не
остановило Арона, который решил опубликовать эту работу, обратившись в
издательство «Машгиз». Заведующий отделом литературы экономики знал Арона и
неплохо к нему относился, но принять рукопись не решился, хотя и отказывать не
хотел. В конце-концов было принято решение послать рукопись на рецензию в
Институт экономики известному экономисту Клименко Константину Ивановичу
(настоящие фамилия и имя Александр Иванович Пундани).
С именем этого
человека связано первое политическое прозрение Арона, поэтому рассказ об их
встрече заслуживает внимания.
Встретившись
лично с Клименко, Арон вкратце рассказал ему суть своей работы, и Клименко,
который поначалу хотел передать работу Арона другому рецензенту, вдохновился
настолько, что немедленно заверил, что даст отзыв. Он сказал, что ему
потребуется некоторое время на более детальное ознакомление с рукописью, и
попросил зайти к нему домой через неделю. Дальше события стали развиваться
совершенно непредвиденным образом.
«Через неделю,
утром 13 января 1953 г. я прочитал в газете Правда сообщение о
врачах-убийцах. Первая мысль - вообще
не идти к Клименко XE "Клименко, Константин Иванович" XE "Клименко, Елена
Николаевна" . А потом я подумал: а что, собственно, я теряю? Позвонил ему, как
договорились, около 10 вечера. Он жил в центре города, на Покровском бульваре.
По его голосу я почувствовал, что он словно бы ждал моего звонка: «Приходите!
Конечно же, приходите!»
Он написал мне
потрясающий отзыв, состоящий из одних дифирамбов. Затем сели за стол, пьем чай.
И вдруг Клименко XE "Клименко, Константин Иванович" XE "Клименко, Елена
Николаевна" начинает говорить о Сталине. Сталин разоряет страну и убивает
невинных людей. Затем он перешел к расстрелу Блюхера и еще каким-то сталинским
делам. А я сижу и не верю своим ушам. Такого я еще никогда не слышал. И в такой
день. Я понимал, конечно, что это не провокация. Это было непередаваемое
потрясение.
Между тем
надвигалась ночь. Я жил в Перово, под Москвой, и просто не представлял себе, как
буду туда добираться. Денег, чтобы взять такси, не было. Последняя электричка
уходила что-то около часа ночи. В половине первого я поднялся, поблагодарил
хозяина и начал прощаться. И вдруг из другой комнаты выходит жена Константина
Ивановича (в девичестве Лахтина). Как я позже узнал, она происходила из старых
русских аристократов. (Ее тетка, между прочим, была одно время любовницей
Распутина.) Константин Иванович познакомил нас. И вдруг Елена Николаевна
спрашивает: «Молодой человек, а как вы относитесь к сегодняшнему сообщению о
врачах?» Я совершенно искренне ответил: «У каждого народа есть свои подлецы, но
народ за них не отвечает!». «Молодой человек! О XE "О, Генри" чем вы говорите?!
Это же очередная провокация Сталина». И вот тут-то Константина Ивановича
прорвало. Все сказанное перед этим было только прелюдией. «За это ли, – говорит
он, – сражался я на баррикадах? Или когда мы громили черную сотню в Самаре? За
возрождение всей этой мрази?». Мы простояли так до половины второго ночи.
Домой, в
Перово, я шел пешком, километров семнадцать. Как шел и какими дорогами
- не помню. Где-то я, кажется,
заблудился. Полный провал в памяти, до того я был потрясен. Пришел я домой около
шести утра.
С Клименко XE
"Клименко, Константин Иванович" XE "Клименко, Елена Николаевна" мы очень
подружились. Уже много позже, сидя, как всегда, за приготовленной им самим
вишневкой, я ему говорил: «Вы очень много для меня сделали
- помогли опубликовать книгу,
устроиться в Институт экономики (к тому времени я уже стал там научным
сотрудником), но ничто я не могу сравнить с той ночью, 13 января 1953 года,
когда вы помогли мне сохранить человеческое достоинство и веру в людей!».[7]
В конечном
итоге, диссертация была принята к рассмотрению, и защита была назначена на
октябрь 1955 года. Увы, невзирая на хвалебные отзывы официальных оппонентов, она
завершилась провалом. Как вспоминал Арон, провал был откровенным антисемитским
выпадом со стороны директора и ряда членов ученого совета.
Однако это не
сломило Арона. Работая в Ниистройкерамике, он начал заниматься написанием книги
по машиностроению. В ноябре 1956 года Арон переходит в Институт Экономики –
тогдашнюю «цитадель мракобесия», как он окрестил его. Главной идеологический
задачей института являлась поддержка текущих решений советского аппарата и
организация атак на неугодных, используя сотрудников института. В такой
обстановке продолжалось творческое развитие Арона как учёного, медленно
нащупывающего свою тропу.
Существенной
встряской и пересмотром его научных воззрений явилось знакомство с работами
Леонида Витальевича Канторовича в начале 1957 года.
«Это началось
зимой 1957 г., когда Леонид Витальевич Канторович был еще, как он сам выразился,
«простым доктором наук». Он с группой сподвижников приехал в Институт экономики
с лекцией о своей работе по оптимальному планированию и роли в ней цен (оценок).
Лекция собрала маленькую аудиторию, кажется четыре или пять человек. Канторович
был плохим лектором. Говорил он так: вначале будто набирает голос... Набирает,
набирает, потом вдруг голос падает, становится низким, и сам онсловно бы
задумывается, иногда надолго. Один раз во время выступления на защите
диссертации своего ученика, Валерия Макарова, он заснул на кафедре.
Но форма меня
не смутила. Меня доклад покорил своей логикой, и я понял, что дальше не могу
мыслить принятыми марксистскими экономическими представлениями.»[8]
Наряду с
проблемами экономической эффективности автоматизации, Арон в эти же годы
(1957-1959) начал больше уделять внимания математике в экономике. Но его интерес
к математике был скорее гуманитарный, нежели технический. Он хотел увидеть
философскую подоплёку математических методов, понять их концептуальное значение.
С этим связан его интерес к линейному программированию и множителям Лагранжа как
физической величине, концептуальная суть которых не была понята физиками.
Экономисты же сумели осознать практическое значение множителей Лагранжа в связи
с категорией цен. Метод линейного программирования, созданный Канторовичем, за
который он получил Нобелевскую премию в 1975 году, основывался именно на
использовании этих множителей как цен. Всё это в дальнейшем сыграло огромную
роль в развитии Теории Предрасположенностей.
В 1960 г.
выходит в свет новая книга Арона «Экономическая эффективность комплексной
механизации и автоматизации в машиностроении» (Москва, Госпланиздат). Она
посвящена проблемам методики измерения экономической эффективности
автоматизации, а также вопросу технических направлений, повышающих эту
эффективность. В этом же году член-корреспондент Академии Наук Тигран Сергеевич
Хачатуров выдвигает Арона на звание и должность старшего научного сотрудника, и
Президиум Академии утверждает это решение.
В 1963 г. его
отдел автоматически переходит в ЦЭМИ из Института Экономики, продолжая
исследования, начатые в институте. Результаты этих исследований были
опубликованы в 1966 году в книге «Методологические вопросы оптимального
планирования социалистической экономики» (Москва, ЦЭМИ, Академия Наук СССР).
Экземпляр этой книги находится в библиотеке Колумбийского университета.
Книга была
опубликована в соавторстве с двумя коллегами Арона, с которыми он разрабатывали
её идеи. Основополагающей идеей этого труда было новое определение цены.
Традиционно цена определялась как затраты на производство определённого
продукта. Группа Арона сделала практически переворот, дав определение цены «как
вклада приращения малого количества данного ресурса в достижение поставленной
обществом цели»[9].
Это прозвучало как взрыв бомбы на общем собрании Академии Наук СССР по
экономическим проблемам технического прогресса, где впервые были представлены
результаты этой работы.
На основе этой
книги была выпущена брошюра, которая явилась программой института.
В 1972 году в
издательстве «Наука» выходит новая книга «Воспроизводство и экономический
оптимум», написанная также в соавторстве с тремя другими сотрудниками. «В
этой книге была сделана попытка на основе модели оптимизации экономики
дедуктивно выявить природу таких базисных экономических категорий, как цены на
продукты, рентные платежи, оценки трудовых ресурсов, цены на воспроизводимые
ресурсы длительного пользования, субсидии, свехприбыль и др. Затем, на основе
проведенного анализа категорий, показывалось, как они участвуют в финансовых
потоках, сопряженных с потоками движения продуктов и ресурсов в натуре.»[10]
По словам Арона, аналогов такой книги не существует и по сей день.
В течение всех
этих лет, Арон продолжает работать над поиском глобального критерия
оптимальности. Два основных направления, существовавших и обсуждавшихся в то
время в экономике были плановый и децентрализованный подходы. Арон оказался
сторонником первого, и с этим были связаны его стремления найти глобальный
критерий. Только по приезде в Америку, когда он ознакомился с работой Карла
Поппера The Open Society and Its Enemies[11],
он осознал несостоятельность и опасность подобного подхода. Труд этого
выдающегося философа ХХ столетия стал одной из основополагающих книг в
библиотеке Арона, и он неоднократно ссылался на неё как на один из главных
источников, повлиявших на развитие его Теории Предрасположенностей.
Карл Поппер был
основателем фрагментарного инкрементализма (disjointed incrementalism)
известного также под названием piece-mill engineering. Фрагментарный
инкрементализм возник в противовес глобальному подходу(comprehensive
approach), и основной его акцент был на продвижении мелкими шагами. Подобный
подход прежде всего давал возможность обратимости и более простого устранения
отрицательных сторон развития. В политике эти два движения соотносились с
тоталитарным и демократическим строем. Заинтересованность идеями Поппера нашла
своё отражение в концепции красоты, которую Арон последовательно развивал в
своих трудах по Теории Предрасположенности, а концу жизни выпустил книгу по
теории красоты (см. ниже).
В годы работы в
ЦЭМИ происходит расширение связей с коллегами благодаря преподаванию на кафедре
экономико-математических методов экономического факультета МГУ. Возможность
преподавать на этом факультете, известном своим антисемитизмом, Арон получил
благодаря новому заместителю директора, Станиславу Сергеевичу Шаталину, который
был в числе тех, кто высоко оценивал интеллект Арона и его неординарные идеи XE
"Шаталин, Н.Н." .
В МГУ Арон
читал годовой курс по теории оптимального функционирования. Ректором
университета в то время был «порядочный беспартийный человек», как Арон
характеризовал его, который, отдав решение всех административных вопросов
партийной организации, оставил за собой единственное право – право подбора
профессуры.
Невзирая на
казалось бы удачно складывающуюся карьеру и расширяющийся круг
знакомых-интеллектуалов в различных областях, Арон прекрасно понимал свою
второсортность в обществе, подобном Российскому. Первые серьёзные разговоры об
эмиграции он датирует 1968-м годом. В своих воспоминаниях он описывает, как он
преодолевал либеральные идеи о том, что евреи в России могут со временем стать
равноправными членами российского общества. Его анализ причин неприятия евреев
такими странами, как Россия и Германия, нетрадиционен, и заслуживает того, чтобы
остановиться на нём несколько подробнее. Привожу отрывок из воспоминаний Арона,
где он суммирует свою концепцию антисемитизма. Полностью его работу «О судьбах
еврейского племени» можно прочитать в моём интернетовском журнале «Гостиная»[12].
«Мне
представляется, что еврейский дух, идущий от еврейской ментальности, является
причиной несовместимости евреев с большим числом народов. Если исходить из того,
что религия создается этносом в соответствии с его менталитетом, точнее с
менталитетом критической массы этноса, способной развивать этот этнос, этот дух
хорошо отражен в Торе. Для еврейского духа в рамках Торы – основного документа
еврейской религии – характерно: равенство еврея и Бога, (это видно из
идеи договора между евреем и Богом, закрепленного в обряде обрезания),
требование ограничивать лидера (разговор Бога с Моисеем по поводу
ограничения власти царя в обетованной земле), отсутствие самопожертвования во
имя какой-либо идеи. Для многих народов эти требования чужды. Между тем,
если евреи живут среди какого-то народа и им не ставится преград, то, в силу
своей активности, они могут проникать в сферу, где формируется «генетический
код» данного этноса и дать ему свою направленность в развитии. Вполне понятно
стремление определенной группы интеллектуалов данного этноса, озабоченных
сохранением уникальности данного этноса, оградить себя от еврейского влияния.
Мои рассуждения
носят весьма консервативный и апологетический характер – я как бы понимаю
антисемитов. Но я вижу оправдание своих взглядов в том, что они, возможно,
связаны с меньшим пролитием еврейской крови. Конечно, либеральные взгляды куда
более привлекательны – сделать так, чтобы все этнические группы, живущие на
территории данного государства, имели бы равные права и ценились бы только по их
вкладу в развитие данной страны. И в странах, где менталитет этноса позволяет
это сделать, весьма желательно это делать. Но история еврейского народа, от
Египта до Германии и России, показывает, что расселение евреев в огромной мере
происходило в странах, где менталитет нации был несовместим с еврейством. И
непонимание такой несовместимости сурово наказывалось.»[13]
Впоследствии он
всегда настаивал, что эмигрировал из России, а не Советского Союза. Этим он
подчёркивал, что не политическая система, которая была производной культуры
России, но сама культура России как несовместимая с еврейством, явилась главной
причиной его эмиграции.
Утром 18
октября 1973 года Арон с семьёй вылетают из Москвы.
Приглашение на
работу в США Арон получил, ещё будучи в Риме. Произошло это благодаря тому, что
его основные работы были известны в кругу западных специалистов, положительно
оценивавших их новизну и оригинальность. Приглашение пришло из Беркли от
профессора Грега Гроссмана. Поскольку преподавание начиналось с января, Арон
использовал это время на посещение Нью-Йорка. Там состоялось его знакомство с
редактором издательства «Шарп», специализирующегося на переводе и публикациях
работ советских экономистов XE "Шарп, Милтон" . Редактор, прекрасно знавший имя
Арона, немедленно предложил заключить контракт на книгу по проблемам советского
экономического механизма. В 1978 году книга вышла под названием Studies in
Soviet Economic Planning (White Plains: M.E. Sharpe Publisher). Эта книга
была посвящена экономическим инвариантам, использующимся в различных системах.
Советологическое название, к сожалению, сузило круг читателей и рецензентов этой
книги, по сути не имеющей отношения к советологии, а развивающей идеи системного
подхода.
Работа в Беркли
свела Арона со многими интересными учёными, в их числе такие известные
математики, занимавшимися экономикой, как Дэвид Гейл, Жирард Дебре XE "Дебре,
Джерард" , Стевен Смейл и др. Однако в отличие от них Арона интересовала
содержательная сторона математических методов в приложении к экономике. Свои
идеи он широко обсуждал с коллегами. В числе его знакомых был также Эмиль Сэгре
XE "Сэгре, Эмиль" , лауреат Нобелевской премии по атомной физике. Такой широкий
охват специалистов из разных областей объяснялся тем, что Арон начал более
активно заниматься теорией системного подхода, постепенно отходя от советологии.
В середине
января 1974 г. он получает приглашение на годичное преподавание в Пенсильванском
университете. Оно было сделано профессором Гербертом Левином, с которым Арон
познакомился на конференции американских экономистов в 1973 году, и который
читал в оригинале работы Арона, поскольку изучал русский язык.
С сентября 1974
г. Арон начинает преподавать курс по советской экономике на кафедре экономики в
Пенсильванском университете. Доброе отношение к нему коллег и студентов решило
его срок пребывания в университете. К концу его годичного контракта профессор
истории Александр Рязановский организовал группу профессоров «по спасению
Каценелинбойгенов», и администрация университета продлила контракт.
В это же время
происходит знакомство Арона с одним из крупнейших учёных в области теории
систем, профессором Пенсильванского университета Расселом Акоффом. После
нескольких встреч с Ароном, Акофф предложил ему трёхлетний контракт на своей
кафедре. Этот переход ознаменовал собой полное переключение Арона с советологии
на проблемы, которые глубоко интересовали его как учёного. Уже через два года
ему была предложена тенюрская позиция в Уортоне. На заседании персональной
комиссии один из её членов назвал Арона человеком ренессанса.
Арон начал
преподавать курс по философии вместе с Томом Кауаном, а также читать курс по
теории систем.
Занятия общей
теорией систем свело Арона с А.Б. Раппопортом, к которому он обратился с
просьбой прочитать свои неопубликованные статьи, вывезенные им через голландское
посольство в Москве. Через три месяца, совершенно неожиданно для себя, Арон
получил верстки этих статей в переводе на английский язык, сделанный
Раппопортом. Статьи были опубликованы в 1974 году в ежегоднике по общей теории
систем.[14]
Как отмечал Арон, эти публикации сыграли важную роль в его дальнейшем
становлении как учёного.
Большую
популярность принесла Арону работа, связанная с «цветными рынками» (его
собственное определение). Первоначально он выступил с этой идеей на конференции
экономистов восточных районов США в 1975 году. Доклад был напечатан в журнале
Soviet Studies[15],
а также появился и в других американских изданиях. Популярность этой работы
была связана с тем, что новизна её идей благоприятно сочеталась с их
доступностью. Арон проанализировал различные типы рынков в России с точки зрения
разной меры их легальности и контроля со стороны властей. Интерес к этому
докладу был не только на западе, но и в СССР. Об этом Арону стало известно от
Валерия Николаевича Чалидзе, известного правозащитника и издателя, который
сообщил Арону, что статья о цветных рынках переведена на русский и ходит в
самиздате.
Доклад о
«цветных рынках» впервые прозвучал на секции, на которой председательствовал
Ричард Роунсон, бывший XE "Роунсон, Ричард" в то время президентом известного
американского издательства Прегер.
«После моего
доклада Роунсон предложил мне сразу же подписать контракт на книгу по данной
теме. Я отказался от заключения такого контракта, так как не хотел отвлекаться
на написание больших работ по советской тематике (…). Вместе с тем, я предложил
Роунсону свою новую книгу по становлению экономико-математических методов в
СССР. К сожалению, Роунсон вскоре покинул Прегер. Но он сказал мне, что через
какое-то время он должен будет получить руководящую должность в другом
издательстве. Если я согласен подождать, то, в случае успеха с его переходом, он
опубликует мою книгу. Я согласился ждать. С этого началась наша дружба, и она
длится до сих пор. Действительно, вскоре Роунсон стал президентом известного
издательства Пергамон Пресс и быстро опубликовал мою новую книгу.»[16]
В последующие
годы Арон издал три книги, в которых были собраны его работы, написанные до 1989
г. Так, в 1984 г. выходит книга под названием «Some New Trends in Systems
Theory» (Seaside, CA, Intersystems Publications). В книгу включены
статьи в переводе А.Б. Раппопорта, а также статьи и доклады по теории систем.
Книга «Basic
Economics and Optimality» (1987) была переводом книги «Воспроизводство и
экономический оптимум», о которой писалось выше.
Вторая книга по
теории систем – «Vertical and Horizontal Mechanisms as a System Phenomenon»
– выходит в 1988 г. (Intersystems Publications). В ней рассматриваются
проблемы взаимодействия вертикальных и горизонтальных механизмов управления в
различных системах.
В 1989 г.
выходит ещё одна книга в том же издательстве Intersystems Publications
–«Selected Topics in Indeterministic Systems». Она состоит из различных
статей, как опубликованных, так и новых. Одной из базисных работ этой книги,
послужившей дальнейшему развитию Теории Предрасположенностей, является доклад "Indetermining
the Future: A Systems Approach to Some Old Problems", сделанный на 6-ом
Международном Конгрессе по вопросам кибернетики и систем.[17]
В этом докладе
Арон развивает идеи предрасположенности и потенциала, которые впервые
опубликованы в 1974 году. Эта одна из его наиболее существенных работ по
индетерминизму как неотъемлемой части Теории Предрасположенностей. В результате
работы с первоисточниками, Арон приходит к выводу, что категория индетерминизма
не развита в философии и, в силу этого, замещается или «синонимизируется» с
другими философскими категориями, такими, как категория причинности,
предсказуемости, неопределённости, и т.п.
Одним из
главных признаков неразвитости этой категории (и вообще любой категории)
является отсутствие введение меры. Как отмечает Арон во многих своих
работах, введение меры сигнализирует переход от дихотомии мышления к
более развитой структуре спектра. Что же касается категории
индетерминизма, то в существующей литературе рассматриваются только две
крайности – детерминизм и индетерминизм. Введение же меры индетерминизма
по-новому заставляет осмыслить эту категорию, увидеть её своеобразие.
Давая
определение индетерминизму, Арон отталкивался от категории программности.
Возможность отвратить программную заданность системы он и связывает с
индетерминизмом. В свою очередь, мера индетерминизма определяется им как
мера отвратимости. Отсюда ясно, что индетерминизм не
синонимичен неопределённости, так как он связан с неотвратимостью.
Говоря о мере неопределённости, Арон выделяет несколько фаз в развитии
системы, проходящей сложный многоступенчатый путь от полного хаоса к полному
порядку. Одну из таких основополагающих фаз он в дальнейшем и назвал категорией
предрасположенности.
В своих работах
он развил категорию предрасположенности и показал её принципиальное
отличие от категории вероятности. Прежде всего, вероятностный подход
основан на выделение одного-двух основополагающих признаков, по которым
рассматриваемая система или явление сводятся к уже существующим. В результате
такого сопоставления и имеющейся в наличие статистики делается прогноз о том,
как система будет себя вести в дальнейшем.
Вопрос же,
которым задался Арон, не имел ответа с точки зрения вероятностей, а именно: как
быть, когда имеешь дело с уникальными ситуациями? Что делать, если статистики не
существует? Сводить уникальную ситуацию к «похожей»? Но как определить, в чём
«похожесть», и как быть уверенным в том, что, пренебрегая особенностями, мы не
получим на выходе то, что Арон называл unexpected outcome – неожиданный
результат? Эти вопросы были продиктованы ему областью экономики и бизнеса, где
появление качественно новых продуктов на рынке требует неординарного способа их
оценки. В противном случае, можно стать жертвой неожиданного результата.
Арон писал не
раз, что требуется отличать ошибку от непредвиденного результата. «Говорить об
ошибке можно тогда, когда есть знание о том, как надо строить все решения от
первого до последнего шага. Пренебрежение правилом или законом приводит к
ошибке», говорил он. – «Например, ошибка в расчётах или ошибка ученика в
диктанте – это всё небрежности человека перед лицом правила. Когда же подобных
правил не существует и на выходе получается не то, что ожидаешь, следует
говорить о непредвиденном результате. Непредвиденный результат и есть сигнал
того, что система индетерминистская и здесь нужны иные методы».
А что же
работает? Ясно, что вероятностный подход не рассчитан на уникальные ситуации.
Его задача – свести новое к уже бывшему на основании нескольких известных
признаков. При этом все другие характеристики отбрасываются как
несущественные. Подобный подход ведёт к «оскоплению» ситуации, что чревато
неприятными сюрпризами на выходе. Поскольку будущее неизвестно, невозможно
сказать, какие именно из отброшенных характеристик неожиданно окажутся
определяющими в развитии новой системы. Поэтому прогнозировать развитие
уникальной ситуации путём статистических данных – это впасть парадокс.
Теория
предрасположенностей предназначена для ситуаций, в которых вероятностный подход
не работает. Фокус, однако, состоит в том, что любая ситуация может подпасть под
категорию уникальной. Всё зависит от того, кто оценивает. Самой большой загадкой
природы является её непрестанное сотворение уникальностей. Как мы показывали
студентам, читая совместные курсы в Wharton School и Organizational Dynamics, в
природе не существует полных двойников, и даже в пределах одного и того же вида
каждая особь, каждая микроскопическая мушка, каждая снежинка – отличны, не
говоря уже о людях с их индивидуальным набором качеств, их неповторимыми
отпечатками пальцев, их сложным внутренним миром.
Разумеется, для
решения массовых задач статистический метод является наиболее эффективным. Но он
перестаёт работать, когда сфера приложения меняется. Поэтому Арон всегда
подчёркивал, что успех дела заключается в сочетании методов, а не их
унификации. Как только мы убеждаемся, что вероятностный метод не сработал и
на выходе – непредвиденный результат, нужно его сменить методом оценки
предрасположенностей.
В своих
последующих работах[18]
Арон раскрывал технику этого метода, в корне отличающуюся от счёта вероятностей.
Метод предрасположенностей основан на поэтапном подходе к системе. Первый этап
связан с разложением её на материальные и позиционные параметры, а также
параметры отношений (с сопутствующими им оценками). В этой связи Арон разработал
структуру оценок, вводя спектр безусловности, о котором можно подробнее
прочесть в его книгах по индетерминизму.
Второй этап это
интегрирование всех перечисленных параметров и их оценок в новую целостность.
Главной
особенностью данного подхода и его существенное отличие от других является
принцип субъективности, лежащий в природе оценочной категории. Проблеме
субъективности в принятии решений посвящены главы последующих книг Арона, а
также его специальная статья «License for Subjectivity».[19]
Арон был
поборником субъективности оценочной категории, за что и попал в немилость
Уортоновских коллег, воспевавших программные методы и свято веровавших в их
всемогущество. Как это водится в университетской среде, о плюрализме подходов и
речи быть не могло, поэтому Арон и был изолирован от студентов долгие годы, пока
аспиранты Уортона не устроили поход к декану и не потребовали, чтобы Арон читал
им свой курс. Этот курс имел шумный успех, что вызывало раздражение и зависть
многих коллег. Однако природная доброта Арона и мудрое понимание ситуации
балансировали атмосферу неприятия. Не приходится и говорить, что находились и
те, кто открыто и с восторгом поддерживал Арона, пусть даже и не до конца
понимая всего того, что он делал. Тот, кому привелось хоть раз побеседовать с
Ароном, уже надолго был привязан к нему мыслью и душой.
Идею
субъективности оценок Арон экспериментально верифицировал на примере шахматной
игры, которая легла в основу его концепции предрасположенностей. Арон показывал,
что два гроссмейстера одного уровня, оценивая одну и ту же шахматную позицию,
делают различные ходы. Вывод заключался в том, что оценивающий базируется на
собственных возможностях дальнейшего взаимодействия с ситуацией, которую он
оценивает. Это касается не только шахматной игры, которая в данном случае служит
лишь моделью принятия решений, но и любой области, в которой мы работаем. Арон
писал, что в индетерминистской системе, каковой и является жизнь, человек может
только оценить, в какой мере его шаги предрасполагают к благоприятному
исходу, и при этом его оценка своей собственной позиции субъективна,
поскольку нельзя разделить оценивающего и исполняющего: оценивающий сам же
является и исполнителем. Оценки различных людей могут совпадать или не
совпадать, но их совпадение не говорит об их истинности.
Арон вообще
отвергал категорию истинного, справедливо отмечая, что любое правило, закон или
просто утверждение верно только при определённых условиях. Поменяй условия – и
закон потребует поправок, а правило – исключений. Посему он никогда не любил
поговорки «в споре рождается истина». К слову сказать, мы оба не любили споров,
а вели исключительно диалоги, в процессе которых рождались новые идеи и
уточнялись условия для старых. Арон был всегда за гипотезу, а не за истину, видя
в борцах за истину ограниченность и недостаточную культуру мышления.
Он не верил в
абсолюты, и этим объясняется его концепция развивающегося бога, бога, который
ошибается, признаёт свои ошибки и двигается дальше. Для меня, его
индетерминистский и развивающийся бог есть проекция его собственного
всеобъемлющего, открытого изменчивости и развитию «я». Развивающийся бог Арона –
это он сам.
Осознание роли
субъективной оценки и концептуальное осмысление шахматной игры помогли Арону
выдвинуть идею позиционной жертвы корпорации. На этой основе им была предложена
реконструкция системы управления корпорацией. Он предложил новую структуру,
которую назвал трапецеидальной корпорацией. Этой идеей заинтересовался
директор центра продвинутых исследований в области менеджмента школы Уортон
Джерри Уинд, который организовал двухдневный семинар, собрав более 50
участников, среди которых были как учёные, так и бизнесмены. Большую помощь в
организации семинара оказал также Рассел Акофф.
Несмотря на
замечательные результаты этого уникального обмена научным и практическим опытом,
развитие этой идеи было заблокировано другими профессорами, занимающимися
аналогичными темами и нежелающими уступать лидерство в этой области.
Оригинальное
осмысление стилей и методов, используемых в шахматной игре, служило Арону
прекрасной наглядной аналогией для анализа принятия решений во многих областях
знаний, включая бизнес, экономику и социальные отношения.
«Я тщательно
разобрал свой подход к шахматам, поскольку они были базисной моделью, на которой
я имел возможность строго показать введенные мной представления о категории
предрасположенности. При всей простоте шахмат по сравнению со многими другими
системами, в том числе и социально-экономическими, в шахматах имеется важная
особенность, которая повторяется во многих других сложных системах. Речь идет о
том, что в шахматах наблюдается разрыв между началом игры и ее концом, который
не удается реализовать с помощью полной и непротиворечивой программы.
За всю историю
шахмат накопились различные стили частичного заполнения этого разрыва, включая
реактивный (т.е. по прошлому опыту) и селективные – комбинационный и
позиционный. Почти до конца 19-го столетия комбинационный стиль был
доминирующим. Затем, благодаря идеям Пола Морфи и Уильяма Стейница, позиционный
стиль стал доминирующим, что не исключает комбинации после создания зрелой
позиции. Позиционный стиль и представлял для меня наибольший интерес, поскольку
он связан с формированием предрасположенности. Предрасположенность акцентирует
на создание условий для развития вместо попытки прогноза будущего (как на основе
экстраполяции, так и программирования). Я рассмотрел эту категорию с пяти
отмеченных выше аспектов системного подхода. С функциональной точки зрения,
предрасположенность направлена на индуцирование поведения (к примеру, нападающее
или оборонительное), абсорбирование непредвиденных возмущений с максимальной
пользой и минимальным ущербом. Со структурной точки зрения, предрасположенность
включает как материальные компоненты, так и отношения в качестве независимых
переменных. С процессуальной точки зрения, предрасположенность связана с
введением нового рода полуусловных ценностей для оценки ее компонент. Последние
не зависят от начальных и конечных условий задачи и учитывают только методы
преобразования входов в выходы. (Шахматы являются, кажется, единственной
системой, в которой формирование полуусловных ценностей было наиболее
законченным.) С операторной точки зрения, отношения и их оценки задаются данным
игроком. Невозможность оторвать установление этих параметров и их оценок от
игрока, который будет их реализовывать, и делает их субъективными. С
точки зрения генезиса, предрасположенность является в принципе марковской
категорией, т.е. ее оценка не зависит от предыдущего опыта.
Важным моментом
в позиционной игре является позиционная жертва, т.е. жертва материала во
имя улучшения значения позиционных параметров и в целом роста
предрасположенности. Как указывает шахматная литература, позиционная жертва
доступна игрокам высокого класса, так как нужно реализовывать преимущества
позиции в неопределенных ситуациях. Многие ошибки работников бизнеса, к примеру,
связаны с недооценкой трудностей реализации позиционной жертвы. Но об этом я
расскажу подробнее потом.
Появление
компьютерных шахмат позволило использовать эту игру как экспериментальный
объект для проверки эффективности позиционного стиля и его модификаций».[20]
Развитие идеи
предрасположенностей, её философское и практическое значение явились предметом
всех опубликованных трудов Арона. Сфера приложения его теории, как он показал в
каждой отдельной книге, бесконечно широка и захватывает все ныне известные
области знаний, включая экономику, физику, математику, биологию, психологию,
теософию, и эстетику. Над каждой из своих книг Арон работал с профессионалами из
тех областей, к которым обращался, и я была свидетелем их большой
интеллектуальной встряски в момент этих бесед и по их окончании, когда многие из
них продолжали общаться с Ароном, желая найти новые приложения этой
всеобъемлющей теории.
Его идеи
внутренней изменчивости нашли отражение в его неординарной концепции рака,[21]
которую он изложил в своей монографии по эволюционному развитию. Используя
Теорию Предрасположенностей в качестве методологии, Арон оригинально
проанализировал суть работ Барбары Мак-Клинток по прыгающим генам. Это дало ему
дальнейший толчок в развитии его концепции рака как системного заболевания,
связанного с механизмом внутренней изменчивости организма, идущим на уровне
соматических клеток. Патология этой изменчивости и ведёт, по определению Арона,
к появлению ракового заболевания с последующими метастазами.
Когда я стала
заниматься с Ароном, моей задачей было выявить, что нового область литературы и
искусства вносит в теорию предрасположенностей. Этому были посвящены все годы
моей работы с Ароном. Всего их было пятнадцать. Пятнадцать лет непрерывного
общения и продвижения в плане его развивающейся концепции. Арон стал моим
Учителем, а я – его Учеником. У него было много студентов, много коллег, но
учеником, продолжавшим с ним вместе развивать его теорию, была только я. В
какой-то мере, меня это огорчало, и хотелось найти ещё кого-нибудь из смежной
области, с которым можно было бы работать над идеями Арона, но – увы! – ученик,
по-видимому, всегда в единственном числе, так же, как и учитель. «Это
нормально»,- говорил зачастую Арон. «Я был одним их немногих, кто остался в
классе Канторовича и единственным, кто стал его учеником».
Результатом
этой работы стали новые книги Арона по индетерминизму, развивающие идеи его
предыдущих книг, и две мои книги по теории литературы, в которых я разработала
теорию потенциалов и на этой основе пересмотрела определение драматического
жанра. Я ввела типы интеграции характеристик при оценке потенциала литературного
героя, связав это с потенциалом человека и общества, показала как формируется
обогащённая предрасположенность за счёт художественных средств, показала роль
различных пространств в художественном произведении и их связь с системой
принятия решений…
Много было
сделано в эти годы, и многие вещи прояснялись и выкристаллизовывались в
результате наших нескончаемых бесед. Вскоре мы начали совместно преподавать курс
по искусству принятия решений в Уортоне для особо одарённых студентов, а ещё
через несколько лет Арон предложил мне преподавать с ним ещё один курс для
менеджеров и президентов кампаний на другой программе бизнеса в Пенсильванском
университете. Моя часть лекций была направлена на то, чтобы показать, как метод
мышления предрасположенностями обогащается за счёт эстетических моделей и почему
– в строгих терминах – для принятия решений необходимы фантазия и понимание роли
художественных средств.
В 2003 году
вышла ещё одна большая монография по теории красоты.[22]
В этой глобальной работе Арон развивает и углубляет своё определение красоты как
предрасположенности к развитию.
Последней
научной работой Арона является его книга «18 QUESTIONS AND ANSWERS
CONCERNING THE TORAH».[23]
Как я поясняю в предисловии к этому изданию, эта книга есть, прежде всего,
междисциплинарный философский труд, рассчитанный на неортодоксального читателя,
интересующегося проблемами принятия решений и общими системами. Как и все
предыдущие труды Арона, она является продолжением его концепции индетерминизма и
Теории Предрасположенностей.
Немудрено, что
«человек ренессанса» оказался чуждым в среде утилитарно настроенной школы
бизнеса Уортона, и в частности, кафедры науки принятия решений, куда он
попал вместе с другими профессорами после закрытия кафедры Акоффа. Неприятие его
идей и откровенная зависть некоторых коллег на долгие годы преградили ему доступ
к преподаванию аспирантам – наиболее престижной группы Уортоновских студентов.
Все эти годы Арон был практически в интеллектуальной изоляции.
Однако случай
помог ему начать читать курсы на престижной программе для аспирантов в Уортоне.
Было это в 1999 году. Я помню, как он позвонил мне и сказал, что в связи с тем,
что заболел один из профессоров, администрация аспирантской программы в
последнюю минуту связалась с ним и предложила выступить перед студентами на
специальной августовской программе. Дальнейшие события развернулись совершенно
замечательным образом. Студенты, которые были в полном смысле в восторге от идей
Арона ибо, по их же признанию, ничего подобного не слышали, практически не
отпускали его. Наконец, после окончания, к нему подошла группа студентов,
которые спросили, читает ли он курсы для мастерской программы. О дальнейшем
лучше всего рассказал сам Арон.
«После моего
выступления ко мне подошло несколько слушателей и спросили, читаю ли я курс по
своим научным разработкам. Я им ответил, что нет.На их вопрос,
хочу ли я читать такой курс, я ответил да. Тогда эти слушатели пошли к
декану школы и потребовали, чтобы мой курс был включен в их программу. И он был
включен. Некоторые влиятельные профессора кафедры потом пытались зарубить мой
курс. Они послали абстракт курса на рецензию профессору кафедры менеджмента,
надеясь на его помощь. Я знал этого профессора, и у меня еще за год до данных
событий с ним был ленч. Я ему вкратце рассказал о своих идеях. Ему особенно
понравилось мое понимание субъективности. Этот профессор не поддержал своих
коллег, и их попытка блокировать мой курс потерпела фиаско».[24]
Этот курс
Арона, равно как и другие, которые мы читали с ним совместно, стал одним из
наиболее популярных. Вообще, записаться на курсы Арона было практически
невозможно. Добавлю только, что и сейчас положение с этими курсами, которые я
продолжаю читать, аналогично. К сожалению, аналогично и отношение к ним моих
коллег, которые, по сути не отличаются от бывших коллег Арона по Уортону.
Мы часто
мысленно возвращались с Ароном к тому первому дню, и он не раз приводил его в
пример студентам, когда объяснял свою теорию предрасположенностей –
Predispositioning Theory – перевернувшую не только мой собственный образ
мышления, но и образ мышления тех, кто способен воспринимать новаторские
концепции.
Начало августа.
Нехарактерно прохладное для Филадельфии лето. Тогда мне ещё не был известен
диапазон филадельфийской жары, разевающей свою огнедышащую пасть и берущей
верхнее «до», после которого наглухо запираются все окна и двери,
сдерживая натиск зенитками выставленных в окнах кондиционеров. Роль этих
сооружений была мне ещё непонятна до конца, поскольку это были первые месяцы
нашего пребывания в США. 1990-й год… Университетский парк с его великолепной
архитектурой и тенистыми аллеями предстал передо мной как Эдем с древами
познания. А потом навстречу мне вышел и сам бог…
Нужно сказать,
что первое знакомство с Ароном состоялось благодаря участию поэтессы, прозаика и
литературного критика Елены Дубровиной – доброго гения, способствующего
творческой циркуляции русского зарубежья. Лена прочитала подборку моих «Стихов о
волке», опубликованную в «Новом русском слове» с предисловием Беллы Ахмадулиной,
после чего выразила желание представить меня Арону Каценелинбойгену. «У вас
философские стихи, Верочка, и мне думается, что встреча с Ароном вам будет
интересна»,- сказала она.
То, что Арон
согласился встретиться со мной – никому неизвестной поэтессой, только что
иммигрировавшей, – говорит об Ароне больше, чем обо мне. Его интерес к
творческим людям безотносительно их рангов, его неснобистское отношение к
не-именитым, его исключительное уважение к собеседнику и умение общаться на
равных со всеми создало, говоря его же терминами, хорошую предрасположенность
для нашей, казалось бы, чисто случайной встречи.
- Запомните,
Верочка, - говорил он позже, объясняя мне, к тому времени уже аспирантке на
кафедре славистики, основы своей теории, - случай всегда попадает на
определённую предрасположенность. Задача предрасположенности – использовать
случайности с максимально позитивным результатом. Одно и то же событие
происходит с разными людьми, но результат будет различным, и объяснение этому –
разная предрасположенность людей.
Позднее, я
поняла для себя, что, в Арона терминах, означала бы поговорка «Всё, что
ни делается, - к лучшему». Это как раз о том, кто умеет создавать такую
предрасположенность и использует любые перемены наилучшим образом. Это также о
людях сильной воли, мудрости и позитивной ментальности. Только такие и смогли бы
сформулировать подобное высказывание. Я помню, что поделилась своими
размышлениями с Ароном, и он, улыбнувшись, сказал: «Вы совершенно правы. Это
написали люди с сильной ментальностью. Это высказывание – из Торы.» Арон
прекрасно знал Тору. Это было одной из его любимых книг для размышлений над его
философскими концепциями. Его дед со стороны отца, Исаак Каценелинбойген, был
раввином из знатной семьи раввинов. Его дед по материнской линии, Герш (Цви)
Фельдман, активно изучал Талмуд и несколько раз его перечитывал, отмечая
окончание очередного цикла прочтения празднеством симом, куда
приглашались почтенные люди и велись талмудические дискуссии.
В тот первый
день мы с Ароном направились в китайский ресторанчик на территории университета.
Было время ланча, но ресторан не был заполнен, как это бывает во время каникул.
Мы заняли место в глубине зала, который тогда показался мне большим, и Арон
подал мне меню. Это был первый ресторан в моей американской жизни. Покрутив меню
с чудными названиями, я отложила его в сторону и сказала:
- Сдаюсь.
Заказывайте что угодно, я всё равно здесь ничего не понимаю.
- Нет, -
возразил Арон, - выбор вы должны сделать самостоятельно. Я же только могу
объяснить вам, что каждое блюдо означает.
И он принялся
терпеливо просвещать меня. Так я получила свой первый урок на американской
земле. Нет, не урок китайской кухни, а урок необходимости самостоятельного
выбора в принятии решений. Этот урок был важным ещё и потому, что органично
вытекал из Арона теории, одним из аспектов которой было влияние индивидуального
выбора на исход дела. Арон всегда говорил, что внешние обстоятельства не могут
полностью детерминировать провал или успех. Выбор целей, методов, потенциальные
возможности и способности человека являются определяющими. Его точка зрения
расходилась с либерально настроенными кругами, чей акцент был исключительно на
роль внешней среды, избавляющей человека от ответственности за его проступки.
Разумеется,
выбор блюда не определил конечный результат нашей первой беседы, но положил ей
начало, дал определённый философский настрой и окрасил в иную тональность эту
житейскую ситуацию. Вообще же, теория Арона, невзирая на высокую степень
обобщения и абстракции, зачастую базировалась на житейских примерах, доступно и
по-новому иллюстрирующих его основные положения. Он часто рассказывал истории
своей семьи, родных и друзей, апеллируя к самым сложным идеям своей концепции.
Студенты слушали его заворожено и приходили к нему, как приходят к раввину за
советом и мудростью.
- Ну и над чем
вы сейчас думаете? – спросил Арон, после того, как проба блюд состоялась.
Думать было над
чем. Каждый, кто пересёк однажды границу двух жизней, двух культур, понимает, о
чём идёт речь. Первые месяцы на новой земле, с шатким английским,
неопубликованным ещё сборником стихов и непреклонным стремлением продолжать
писательскую деятельность, заставляли серьёзно задуматься над движением к
будущему. Не могу отрицать, что вопросы практического толка волновали меня,
однако были и другие, более значимые для моего становления, и с ними-то я и
решила поделиться с Ароном. Это касалось моей интерпретации изгнания Адама и Евы
из Эдема.
Забегая
наперёд, отмечу, что ни мои, ни Арона размышления о Торе никогда не были
богословского толка. Мы оба подходили к библейскому тексту не с теософской, а
философской точки зрения, о чём Арон поясняет в своей книге, речь о которой
будет идти ниже. Пока что, я только сделаю акцент на этом важном для читателя
комментарии: Ветхий Завет всегда был для Арона источником, иллюстрирующим его
идеи индетерминизма и принятия решений – не более и не менее того. Точно с этих
же позиций подходила и я к тексту Торы, и в этом было самое главное совпадение и
настрой на единую волну мышления.
Итак. «С моей
точки зрения, Адам вовсе не покидал Эдема»,- сказала я, «а просто увидел его
совсем по-иному после того, как отведал Запретный Плод». разумеется, я и понятия
не имела об интересе Арона к этим вещам. Я знала только, что он экономист по
образованию и философ по складу ума – вот и всё.
- Как это? –
явно заинтересовался Арон.
- На мой
взгляд, Древо Познания способствовало переоценке и осознанию многих вещей,
которые Адам и Ева до поедания Плода видели более примитивно.
- На пример?
- Эдем вовсе не
был безопасным местом обитания, согласитесь. Не говоря уж о коварном Змие,
который таил скрытую опасность, сам Бог представлял угрозу Адаму. Да, да! – с
горячностью повторила я, заметив странное выражение на лице Арона. – Все
почему-то считают, что Бог это синоним безопасности. Но ведь в тексте показано,
что он мог свободно манипулировать своими творениями и в любую минуту их
уничтожить! Как факт, Ева появилась в результате подобных манипуляций, и
произошло это вне ведома Адама, которого Бог попросту «отключил», как мы сегодня
отключаем компьютер, а потом «включил» уже с новой конфигурацией. Никаких
гарантий, что подобное не повторится, и что Бог не вздумает сотворить ещё
кого-нибудь вместо этих двоих. Ситуация довольно тревожная, согласитесь. Но Адам
и Ева осознали это только после поедания Плода, и первое, что они сделали, -
скрылись от глаз Господних.
- Вы абсолютно
правы! «Стыд», которым Адам и Ева объясняют своё желание укрыться от глаз
Господа, и есть, с моей точки зрения, страх. Для меня эти два слова синонимичны,
поскольку, стыдясь, человек ощущает свою незащищённость, слабость, неуверенность
– то есть все атрибуты страха налицо.
- После такого
прозрения Эдем уже не мог быть прежним местом благоденствия.
- Логично.
- Изгнание из
Эдема – это внутреннее прозрение от райского неведения. Теряет Эдем тот, кто
переоценивает его. Границы Эдема задаются ментальностью его существ. Например,
если нет амбиций и стремлений, то любая земля покажется изобильной и достаточной
для существования. Громы и молнии возникают, когда идёшь по пути преодоления для
достижения целей.
Пока Арон всё
это слушал, его лицо медленно преображалось. Он улыбался всё явнее, и, как
вскоре я поняла, это была улыбка сообщника.
Как только я
закончила выкладывать свои соображения, Арон воскликнул:
- Это
поразительно! Это как раз то, о чём я сейчас думаю, и, главное, - в том же
ключе! Слыхали ли вы о процессуальной философии? Это философия, которая ставит
во главу угла развитие и динамику. Бог в процессуальной философии и теософии
рассматривается как изменяющийся и развивающийся. Он не имеет ничего общего с
застывшим абсолютом и догмой. Вот о таком индетерминистском развивающемся боге я
и думаю в данный момент.
Нет, конечно
же, я ничего не знала тогда о процессуальной философии, и тем удивительнее была
эта встреча, состоявшаяся, казалось бы, благодаря чистой случайности. Позже,
когда Арон решил заниматься со мной теорией, я поделилась с ним этими мыслями, и
вот тогда-то он и взялся анализировать историю нашей встречи в своих терминах,
иллюстрируя на реальном примере важнейшие аспекты своей концепции. Шаг за шагом,
он показывал, как моя собственная предрасположенность привела меня к этой
встрече. Потом мы анализировали его предрасположенность, связанную с интересом к
новым идеям. После этого мы говорили о предрасположенности Елены Дубровиной,
откликающейся на творческих людей, и, в конце концов, обратились к
предрасположенности американского общества, лёгкого на знакомства.
Арон не раз
подчёркивал, насколько открытость и «проницаемость» американского общества для
людей с идеями отличается от чопорности России, ставящей дубовые двери на пути
тех, кто пытается достучаться. Позвонить с улицы известному писателю, критику,
профессору или ещё какому-либо знаменитому деятелю науки или искусства в России
было просто немыслимо. Всё делалось по большому блату и специальным знакомствам.
«Без-блатные», как правило, не допускались. То ли дело в Америке, где
демократичность отношений позволяет быть прослушанным на любом уровне, даже на
уровне президента. «Вопрос вхожести в круг интеллектуалов здесь решается в
зависимости от способностей человека, а не исключительно связей, хотя связи
всегда важны, и отношения между людьми играют немаловажную роль», - говорил
Арон. «В отличие же от российского общества, на одних отношениях и связях в
Америке далеко не уедешь, коли за душой ничего нет. Помню, как я впервые начал
преподавать здесь в университете. Мой английский в то время был далеко не
блестящим. Но я всегда говорил, что недостаточность языка мне простят, а
недостаток идей – никогда. В этом отличие американского общества от европейского
в целом и Российского в частности.»
Арон показывал,
что в отличие от вероятностного подхода, который основан на выделение
одного-двух основополагающих признаков, оценка предрасположенности включает в
себя все детали, учитывая как материальные, так и позиционные параметры, и
параметры отношений. И все три типа должны оцениваться как независимые
переменные. Поэтому-то Арон и анализировал не только участников встречи, но и
«соучастников» - других людей и их окружение. Действительно, о вероятности моей
встречи с Ароном нельзя было сказать ничего, а вот о предрасположенности –
многое.
Арон утверждал,
что ни случай и не судьба, а предрасположенность человека является основным
критерием оценки финального результата. Но случай всё ж-таки был, и без него
наша встреча не состоялась бы. Приземлись моя семья где-нибудь в Атланте или
Калифорнии, я никогда бы не узнала Арона. Когда я начала читать свой курс по
судьбе и случаю в Пенсильванском университете, я сделала своим девизом следующую
фразу, которую выстрадала размышлениями над тайной нашей встречи: «God gives
chances, people make choices.» Арону эта фраза очень нравилась. Бог, раздающий
шансы, ничуть не противоречил его теории предрасположенностей: важно ведь было,
как эти шансы будут использованы.
В июле 2004 г.
Арон выходит на пенсию в титуле эмеритус профессор. Мы продолжаем
интенсивно общаться, обмениваясь идеями новых книг. Наш первый разговор в
китайском ресторане положил начало нашим беседам об индетерминизме,
искусственном интеллекте, и многим другим вещам, которые оказали огромное – без
преувеличения – влияние на моё развитие не только как филолога, но и писателя. В
результате этого, появился цикл моих стихотворений «Трактат об ангелах».
Разумеется, посвящён он был нашим беседам с Ароном. Книга выдержала несколько
изданий и переводов. Последнее издание вышло в Цюрихе в 2003 году. Оно было
встречено с интересом немецкой критикой и получило первую премию и множество
грамот на книжной ярмарке «Зелёная волна». Оформлена книга была работами Эрнста
Неизвестного, которого восхитил новый подход к извечным вопросам, и который
встречался после и со мной, и с Ароном, обсуждая в нашем узком кружке довольно
широкий круг вопросов.
Наши беседы с
Ароном по поводу моих неразвивающихся ангелов и как они раскрывают сущность его
развивающегося бога не прекращались на протяжении всех лет нашей совместной
работы. Идеи, рождённые в этой и многих последующих беседах, сыграли роль в
продумывании Ароном его последней научной работы по индетерминизму, которую он
посвятил своей идее индетерминистского развивающегося Бога – «18 QUESTIONS AND
ANSWERS CONCERNING THE TORAH». Он умер, не дождавшись её выхода в свет, но я
опубликовала её посмертно на своём сайте (http://www.ulita.net/Book_Torah/).
После
завершения этой книги он задумывает написать свою автобиографию. За две недели
до смерти он приезжает к нам, чтобы прочитать и обсудить со мной и моим мужем
Вадимом наиболее важные моменты из этой книги. Уезжает он от нас на утро,
побеседовав за завтраком с нашим сыном Мишей, которого он очень любил, и который
с 15 лет слушал его курс по Теории Предрасположенностей.
На протяжении
последующих недель мы перезваниваемся. Он жалуется на сильную усталость,
связывая это с написанием книги. Стоит неимоверная жара, и я беру с него
слово, что он никуда не выйдет, пока она не спадёт. На среду у него была
запланирована встреча в Нью-Йорке с известным раввином Нилом Гильманом, с
которым он собирался обсудить свои основные идеи о развивающемся Боге в Торе. Я
об этом ничего не знала. Очевидно, Арон не хотел волновать меня, понимая, что я
была бы против того, чтобы он ехал в Нью-Йорк в такую жару. Обычно он всегда
делился со мной предстоящими встречами и обговаривал, что именно хотел бы
обсудить.
На обратном
пути его сердце не выдержало, он упал в нескольких шагах от своего дома, тяжело
разбился, и больше в себя не приходил.
30 июля 2005
года Арона не стало.
Быть учеником –
это не только усваивать и разделять идеи учителя, его метод мышления. Это,
прежде всего, проникнуться его системой ценностей, его этикой и мировоззрением.
Это тот внутренний настрой на единую волну восприятия мира, которому невозможно
научиться искусственно как неким навыкам или общим методологиям. Издревле
отношения между учеником и учителем строились на единой морально-этической
основе, которая предрасполагала к духовному и интеллектуальному сроднению за
счёт совместимости взглядов и эмоционального строя. ЕДИНСТВЕННОСТЬ Ученика так
же, как ЕДИНСТВЕННОСТЬ Учителя обусловлена именно этим редкостным совпадением
частот, на которых вибрируют мысли, создавая необходимый духовный резонанс.
Отношения
ученика и учителя зиждутся не на взаимодействии, а на взаимомышлении. Речь ни в
коем случае не идёт о потакании или беспрекословном согласии друг с другом – это
было бы весьма примитивным толкованием подобных отношений. О сколько жарких,
часто нелицеприятных споров разгоралось в момент наших бесед, сколько
несогласий! Но всегда суть их была направлена на прояснение концепции, на
развитие важных моментов, на поиск нового, и Арон не раз говорил, что
продуктивность наших диалогов (мы оба не любили слова «спор») оправдывает их
зачастую чрезмерную накалённость.
Каждый Учитель
имеет несколько последователей, но только одного Ученика. Учеником рождаются –
Учителем становятся. Арон был рождён учеником Канторовича, а стал моим Учителем…
Библиография
1. А.И. Каценелинбойген: «Автоматизация
производственных процессов и вопросы организации труда», МАШГИЗ, 1956.
2. А.И. Каценелинбойген, К.И.Клименко:
«Экономическая эффективность комплексной механизации и автоматизации в
машиностроении», Экономика, 1959.
3. А.И. Каценелинбойген, К.И.Клименко:
«Калькулирование себестоимости продукции при автоматизации производства»,
ГОСФИНИЗДАТ, 1959.
[17]6th
International Congress of Cybernetics and Systems of the WOGSC
September 10-14, 1984, AFCET, Paris, Vol. 1.
[18]См. The Concept of Indeterminism & Its
Applications; Economics: Social Systems, Ethics, Artificial
Intelligence & Aesthetics. (Westport: Greenwood Publishing Group, 1997);
Evolutionary Change; Toward a Systemic Theory of Development and
Maldevelopment (Newark: Gordon & Breach Publishing Group, 1997);
A Conceptual Understanding of Beauty (Lewiston, NY: The Edwin Mellen
Press, 2003).
