К выходу в
свет на русском языке её книги «Эйхман в Иерусалиме»,изд. «Даат-Знание», 2007 г.
Это
удивительное явление бросается в глаза очень быстро: в Израиле великого
философа-еврейку, одну из самых значительных фигур мировой духовной жизни XX
века, Ханну Арендт, уделявшей немалое внимание изучению и осмыслению судьбы
своего народа – мягко выражаясь, не весьма долюбливают. И это, между прочим,
через тридцать лет после её смерти! Держатся от неё поодаль, с
настороженностью, с некоей опаской случайно вляпаться в этакую непонятную,
неловкую ситуацию...
Ханна Арендт
Вот конкретный
пример: её знаменитую книгу «Эйхман в Иерусалиме» целых сорок лет после выхода
её на английском языке не переводили на иврит! Почему на русский не переводили
– это как бы понятно: самая фамилия Арендт, автора «Истоков тоталитаризма»,
выглядела абсолютно запретной в «стране с телеграфным названием – СССР»
(Замятин), да и тема её новой книги – антиеврейская политика Гитлера...
гм-гм... почиталась «неинтересной в издательстве». Так тогда выражались... Но
почему в Израиле-то вышло примерно то же самое, а?
Сейчас,
прочитав «Эйхмана в Иерусалиме», я, кажется, отыскал разгадку. В основу
философии истории Ханна Арендт внесла положение, что не существует «чистых
жертв» или «чистых мучителей», и все народы мира участвуют в безумных
исторических играх, хотя бы и в разных ролях, все вносят особый вклад в исход
истории, а потому несут за всё свершившееся личную долю исторической
ответственности. И еврейский народ не составил из главного правила исключения.
Да, евреев лишили территории, языка, правительства, политических организаций –
но они же остались народом, непрерывно влиявшим своим поведением и действиями
на свою судьбу (во взаимодействии с окружавшими народами, естественно). Как
все, добивались иногда великих достижений, которыми могли гордиться, и, как
все, делали великие ошибки, которые обязаны впредь осознавать и учитывать в
историческом опыте.
Книга "Эйхман в Иерусалиме" на немецком
Но если евреи
– это обычный народ, то... То люди, охотно гордясь национальными успехами, как
правило неохотно и мучительно признают свои крупные ошибки и уж тем более вину
за них.
Ханна Арендт
зафиксировала: все народы в мире некогда ошибались, недооценив агрессии и
злодейства тоталитарных диктатур. Никто своевременно их сути не понял, и мир
уплатил за эту ошибку чудовищными, многомиллионными жертвами. Евреи тоже пошли
на казавшийся неизбежным компромисс с безумной силой гитлеризма – и заплатили
за свою ошибку миллионами жизней земляков, ничего, по мнению Арендт, не
выиграв, но всё, что возможно, проиграв. Именно так – как огромную национальную
ошибку – оценивала Арендт всё поведение еврейского национального руководства до
и во время Второй мировой войны.
***
Общественная и
государственная работа – это такая же профессия, как всякая иная, её надо уметь делать – для того, чтобы успешно
совершать действия в практической политике. Германия, например, в 1945 году
осталась без государственных кадров, и у правительства правопреемника «Третьего
рейха», канцлера Аденауэра, по-видимому, просто не имелось иного выхода, кроме
привлечения на службу тех, кто службу-работу, знал, чиновников, служивших ранее
тоталитарному режиму. (То же явление, по-видимому, произошло в СССР после
падения режима коммунистического.) Но, по аналогии, то же самое в значительной
степени происходило в новой стране, в Израиле: немалую долю в его управляющем
персонале заняли люди, возглавлявшие еврейство в годы гитлеровского режима. Те
самые, кто пошли на неизбежный, как им виделось, компромисс с гитлеровскими
террористами (или поддержали сей компромисс извне). В тексте Ханна Арендт
оценила их социальное поведение как соучастие,
притом важнейшее,в преступлениях
нацизма (без евреев-пособников небольшой аппарат Эйхмана не смог бы справиться
с неимоверно крупной задачей истребления целого народа, включая самих
пособников в финале). Такая оценка после войны прозвучала для уцелевших
активистов непереносимым оскорблением (тем паче, что лично эти евреи действительно пытались противодействовать нацизму,
действительно, часто спасали, кого могли, теряли в той бойне родных, друзей,
коллег). Эти люди, снова ставшие активистами в новой стране, не могли не
возненавидеть Ханну Арендт за её обличающие их выводы, тем паче, что
возразить-то по существу тоже были не в силах... Разве что могли взывать к небу
на безвыходное положение и свои хорошие, самые хорошие намерения!
Ханна Арендт
противопоставила им их же коллегу, одного из председателей юденратов,
Чернякова, покончившего жизнь самоубийством, когда этот человек осознал, к чему
неизбежно приведёт его служба немцам. Она сравнивает договорённости евреев с
гитлеровцами с теми грехами по Торе, которые запрещено совершать даже ради
спасения жизни еврея (с изменой Единобожию, кровосмешением и убийством). По
Арендт, евреям следовало предпочесть сотрудничеству с оккупантами смерть и
сопротивление!
Права ли она
на практике, наш философ? Я не так уж уверен… Ведь люди – только люди, и масса
всегда ищет спасающий жизни выход и, если возможно, выход в рамках закона!
Евреям хотелось спасать их жизни – соблюдая хотя бы гитлеровские законы («а что
ещё оставалось делать»? Так рассуждали). Смеем ли мы осуждать людей, которые не
рискнули отдать жизни в борьбе, имея (по Арендт) не более 50% шансов на
спасение в варианте активного сопротивления безжалостной власти... Мне
вспомнился рассказ отца Д. Руфайзена, еврея-католика, скрывшего национальное
происхождение и служившего переводчиком в германской полиции. Руфайзен
предупреждал о намечаемых акциях еврейских земляков, и, когда он им сообщил,
что вот, такого-то числа предстоит «окончательное решение», предупрежденные
(многие из них) остались в местечке, надеясь как-то и почему-то спастись, а
один из них – он даже выдал полиции еврея-информатора... Так повели себя
обычные, изголодавшиеся и обессиленные обыватели, – кроме немногих, как всегда,
тех, кто родился героями.
Примеры (общин
Бельгии и Нидерландов), приводимые в тексте Арендт, поражают: евреи, скрывшиеся
от властей, получили шанс на спасение примерно в 50%, а оставшиеся на месте и
понадеявшихся на закон и «разум» властей – он оказался меньше 10%! В пересчете
на число жертв – это миллионы людей, которые погибли, а имели возможность
спастись, если бы нарушили «закон»…
Ещё одна
ошибка еврейства, отмеченная в войну у Арендт, – традиционная еврейская
убеждённость, что «все кругом враги», «все кругом антисемиты», поэтому и не к
кому обратиться за спасением и поддержкой. Антисемитов, действительно,
оказалось более чем достаточно, их сочувствие, их поддержка гитлеризма явились
частью того тарана, что сокрушил в считанные месяцы Европу. Но в разыгрываемой
на континенте политической игре сей традиционный еврейский предрассудок о
всеобщем антисемитизме окружающих оказался гибельным для народа. Конечно,
евреев никто не обязан был любить, как любой другой народ, но... Но у многих
лиц, даже правителей народов имелись свои политические и личные основания не
разделять безумный романтизм переустройства мира на расовой основе, и такие
люди сопротивлялись, часто активно сопротивлялись, насильно навязываемой из
Берлина политике уничтожения еврейства. Оказалось, целые страны и народы,
каждый на свой лад, сопротивлялись Берлину – даже союзники Германии. Финляндия,
например, спасла свою еврейскую общину. Болгария уберегла свою общину. Италия
при Муссолини, да даже и позже, оккупированная вермахтом, сумела потерять не
больше 10 % общины... А история, например, спасения датского еврейства вообще
уникальна! Значительная доля общин оказалась спасенной в Венгрии и в Румынии (в
какой-то степени благодаря коррумпированности сановников и чиновников). Вообще
в описании Арендт у читателя рождается важный жизненный вывод: абсолютно
неправильно примирение и подчинение господствующему насилию, если в оправдание
можно ссылаться на полную невозможность сопротивления. Ведь иной раз достаточно
одинокого голоса, прозвучавшего против власти, и вдруг, неожиданно, неожиданно
для всех, без исключения, выясняется, что сами-то «инстанции» вовсе не так
сильно убеждены в своей правоте, да и союзников у протестующего оказывается
неожиданно куда больше, чем этот отчаянный одиночка мог на них рассчитывать.
Многие – внутри себя – мыслят так же, как протестующий, и достаточно прозвучать
одинокому голосу возражения, и он способен перевесить якобы большинство. Или,
во всяком случае, заставляет террористическую власть с собой считаться.
Еврейские руководители того времени слишком многое в этой сфере общественной
борьбы упустили. Что и звучит в книге Арендт – упрёком национальному
руководству еврейства, и сионистскому, конечно, тоже.
Другим
моментом, несомненно, раздражавшим сионистов – современников Арендт, стала
характеристика ею главного персонажа книги. Майора СС, а потом подполковника,
оберштурмбанфюрера Эйхмана.
Эйхман на процессе
Бен-Гурион и
обслуживавший его интересы прокурор Хаузнер, несомненно, мечтали сделать из процесса
политическое шоу первого класса. Главный персонаж на скамье подсудимых должен
был воплотить ужасы гитлеризма, чудовищность террористического нутра целого
режима. Таким его нарисовал прокурор, таким его и до сих пор малюют в
израильских книжицах. Но, увы, поползновение незаметно растворились – как раз
после выхода небольшой книги Ханны Арендт. Какое чудовище, какой дракон,
которого якобы достала из тайного укрытия всемогущая рука еврейского народа!
Предстал перед евреями, по определению Ханны Арендт, обычный шут, как говорят в
России, гороховый. Его деяния от этого не стали менее кошмарными и
бесчеловечными, и приговор полным ничтожеством обвиняемого не смягчался ни на
йоту (с этим Арендт не спорит), но парадоксальность ситуации заключалась в том,
что архитектором великого процесса убийства целого народа фактически послужил
Гитлеру и Гиммлеру абсолютно ничтожный, абсолютно лишенный воображения и
малейшего, если можно так выразиться, самостояния карьерный тип. Поразительным
выглядело, что он даже антисемитом не был – ибо, чтобы быть антисемитом, надо
иметь какие-никакие, но убеждения, а их у него не имелось вообще никаких, кроме
одного-единственного: ему уж-жасно хотелось сотворить карьеру, и в конце её –
«попасть в высшее общество». А средство для хорошей карьеры у лишенного
воображения и соображения человека всего одно: как можно старательнее и, по
возможности, без риска, т. е., если получится, без взяток, исполнять задания
начальства. Он выполнял всё просимое сверху сверхстарательно. К слову, он и евреев,
с которыми общался, уважал – они ведь тоже входили в «высшее общество», куда
его как раз не пускали. (Не пускали,
кстати, и собственные начальники, отсюда жуткая тоска подполковника,
обремененного правом обрекать на смерть миллионы людей, но не получившего в
награду свой идеал, свою мечту – всего-навсего чин полковника (т. е.
штандартенфюрера СС, вроде Штирлица). Его босс Кальтенбруннер знал Эйхмана
с юности и явно презирал умственные способности подчинённого. (Где-то я
прочитал, что, когда Эйхман вернулся из Будапешта (в конце 1944 года!!!) и
доложил по начальству, как успешно и старательно осуществил он на месте
ликвидацию полумиллиона евреев, шеф РСХА ответил ему: «Ну и дурак!»). Ну, не
производить же дурака в полковники, неправда ли?
Тем обиднее,
конечно, такие описания персонажа читались организаторами сего великого
процесса. Мне Эйхман у Арендт напомнил «доисторическую родину: вернейший из
верных исполнителей товарища Сталина, «железный нарком» Ежов, поразительно
напомнил по психологии господина Эйхмана, разве что с сексуальной ориентацией в
СС сумели уложиться в обычную норму (какая характерная, какая дивная деталь:
Эйхман не захотел читать из-за её безнравственности данную ему охранником
книжицу – «Лолиту» Набокова!). Сталин свой жуткий террор 1937-38 гг. списал на
«ежовщину», изобразив своего заурядного и, по видимому, влюбленного в него
гомосексуалиста всенародным чудищем кровавого террора. А Хаузнер и те, кто
скрывались за его спиной, делали символом гитлеровского террора двойника-коллегу
Ежова – ничтожного Эйхмана.
Арендт
выразительно изобразила то, как именно формировался зловещий образ кровавого
шута. Оказалось, это совершалось, благодаря, прежде всего, его собственному
неуёмному хвастовству. Таковы эти жалкие ничтожества-убийцы (по мне весьма
характерно, например, что «цареубийцы» Юровский и Ермаков десятилетиями
хвастали перед публикой, каждый, личным убийством Николая I, которого на самом
деле застрелил из пистолета Михайлов-Кудрин, по собственным причинам
помалкивавший об этом). Как же, Эйхман – оберштурмбанфюрер, был при фюрере
всем, а стал в Аргентине никем – этого е перенести никак! И Эйхман умышленно
создавал впечатление, и у жертв, и у коллег одновременно, что он-то Бог весть
какая фигура, всё сам про евреев решал, никого ни о чём не спрашивал! (это
правда, конечно, – никого ни о чём не спрашивал, потому что для вопросов к
начальству требуется соображение и воображение, а его-то как раз у данного типа
не имелось).
Арендт открыла
нам, читателям, как все тогда «купились» на бесстыжее хвастовство мещанина,
снедаемого обидой, что его персона вдруг стала никем – по воле исторического
каприза! Он даже, по её мнению, сам подумывал, а не залезть ли ему на судебную
вышку, чтоб себя миру продемонстрировать... Естественно, что организаторы
«великой акции» по добыче Эйхмана и «суда над ним» оказались на автора подобной
книги обижены. Ещё бы!
Повторяю: с
Арендт вовсе необязательно соглашаться. В конце концов, каждому сегодня легко
судить о фактах истории, когда документы открыты, когда тайны уже известны...
Но как было воспринимать и делать выводы из ужасной правды жизни, когда только
ещё предстояло людям разгадывать суть истории? И рисковать при этом – жизнью
или свободой... Партизан-подпольщик Аба Ковнер на процессе сказал, что это на
самом деле ему удивительно, что вообще нашлись те, кто сопротивлялся… Но для
меня несомненно одно: книга, которая сейчас впервые представлена русскоязычному
читателю, – превосходна, она заставляет думать, взвешивать собственные
возможности, собственное поведение, собственный характер. Таких книг не слишком
много попадается в руки обычному читателю.
Последнее, чем
хочется поделиться: Ханна Арендт принадлежит к философам, воспитанным в
Германии, прежде всего, её воспитал учитель – Мартин Хайдеггер. Это значит, что
она пишет в оригинале, на мой вкус, ужасно: каждый из вас, кто хоть раз читал
Гегеля, Фихте, Гуссерля, вообще германских философов, поймёт, о чём я толкую.
Предыдущие её книги я сам счёл необходимым пересказывать по-русски, чтобы
читатель смог усвоить всё богатство замечательных идей и соображений философа,
которое сокрыто за завесой «учёного языка». Но эта книга выглядит написанной
превосходным русским языком. Заслуги Ханны Арендт в сём, увы, имеется мало –
текст оригинала написан так же туманно и сложно, как обычно. Но его переводчик
Виктор Гопман (с помощью жены Ольги) совершил, казалось бы, невозможное:
перевёл Арендт не просто на русский язык, но на понятный и доступный
русский язык. Честь и хвала ему за подвиг!
