Семен Дубнов, Максим Винавер

                                                  

В полосе ликвидации^*

(Переписка между С.М. Дубновым и М.М. Винавером)

     С.М. Дубнов и М.М. Винавер были знакомы с 90-х гг. XIX в. До начала нового столетия их знакомство было заочным. Вдохновленный работой С.М. Дубнова "Об изучении истории русских евреев и об учреждении русско-еврейского исторического общества", М.М. Винавер возглавил группу молодых энтузиастов, которые начали энергичную деятельность, результатом которой стало создание Еврейского историко-этнографического общества. Личное знакомство, впоследствии переросшее в дружбу, произошло лишь в 1905 г. в дни создания Союза для достижения полноправия еврейского народа в России. М.М. Винавер и С.М. Дубнов находились на разных позициях, отстаивали совершенно несхожие политические принципы. Далеки они были друг от друга и в видении перспектив своего народа на территории Российской империи. М.М. Винавер - один из создателей, руководителей и теоретиков конституционно-демократической партии (кадеты) полагал, что совместная борьба еврейского и русского народов приведет не только к свержению самодержавия, но и к достижению всеобъемлющих демократических прав и свобод. Для этого следует лишь крепить союз между еврейским национальным движением и российской демократией. С.М. Дубнов, бывший к началу века уже известным историком и публицистом, в "большую политику" пришел в 1905 г.

        Как и Винавер, он стоял у истоков Союза для достижения полноправия еврейского народа в России. Если М.М. Винавер в 1906 г. создал Еврейскую народную группу - фактически национальный филиал конституционно-демократической партии, то Г.М. Дубнов пошел по более радикальному пути - теоретически обосновал и возглавил Фолькспартей - партию, борющуюся за политическую и культурную автономию еврейского народа в пределах империи. После переезда С.М. Дубнова в Петербург его встречи с М.М. Винавером стали регулярными. Они оба входили в руководство Еврейского историко-этнографического общества, участвовали в издании ряда газет и журналов. Особенно сблизились эти два во многом различных человека в годы первой мировой войны. Тогда они объединили свои усилия в борьбе против антиеврейской политики правительства и высшего руководства армии. После октября 1917г. их пути разошлись на несколько лет. М.М. Винавер, бежав из Петрограда, принял деятельное участие в антибольшевистском движении. В 1919 г. он даже был министром иностранных дел в так называемом Крымском правительстве. Вместе с небольшой группой сторонников он попытался придать делу борьбы с большевиками общедемократический характер. Среди задач, которые М.М. Винавер стремился решить в тот период, была и борьба с антисемитизмом, охватившим все белое движение снизу доверху. В итоге он вынужден был признать поражение во всех своих начинаниях. Белое движение на юге России приняло откровенно монархический, реакционный характер. Войска большевиков взяли Крым, и М.М. Винавер покинул страну.

     С.М. Дубнов всю гражданскую войну провел в разоренном Петрограде. Вопреки всем невзгодам он продолжал работать над очередными томами "Всемирной истории евреев", преподавал в Еврейском университете. На протяжении почти двух лет он вел упорную борьбу за право выехать из России. И, наконец, весной 1922 г. ему это удалось. В первоначальные планы ученого входила работа на кафедре иудаики в Каунасском университете. Тогда, на раннем этапе строительства независимого государства, Литва, заинтересованная в международном признании, даже была готова предоставить своим еврейским гражданам некоторые элементы автономии. Однако "медовый период" еврейско-литовской дружбы продлился недолго. Уже летом 1922 г. С.М. Дубнов почувствован нежелание местного руководства не только допустить его на университетскую кафедру, но и вообще давать место еврейской науке в литовском университете. В то же время в Берлине в ряде издательств началась работа сразу над несколькими его книгами. Ученый понимал, что силы его небеспредельны. Он сам определил ближайшее десятилетие как "полосу ликвидации". За несколько лет он планировал завершить новую редакцию десятитомной "Всемирной истории евреев" и ее перевод на несколько языков закончить мемуары. Выбор был сделан в пользу Берлина.

     В 20-е годы С.М. Дубнов сознательно ограничил круг своих корреспондентов. Лишь немногим друзьям и соратникам было дозволено нарушать его берлинское уединение. Одним из них был М.М. Винавер. Их объединяла не только память о России, но и горечь поражений. М.М. Винавер тоже находился "в полосе ликвидации". Потрясения последних лет подорвали его здоровье. Он ощущал всю тяжесть ответственности перед эмиграцией, моральным лидером которой оставался и в этих условиях. Теперь М.М. Винавер намного больше, чем прежде, участвовал в еврейском национальном движении. В этом сказалось и разочарование в российской демократии, не сумевшей противостоять разгулу террора и погромам и вынужденной "закрывать глаза" на проявления самого крайнего антисемитизма. Несколько лет, пока еще позволяло здоровье, он руководил журналом "Еврейская трибуна". Издававшийся на русском, французском и английском языках журнал был призван бороться с волной антисемитизма, прокатившейся по миру. Среди прочих забот он также взял на себя труд по организации финансового обеспечения издания трудов С.М. Дубнова.

     Переписка между С.М. Дубновым и М.М. Винавером тех лет отражает общую атмосферу, в которой жила еврейская эмиграция из России. Она содержит детали творческой и политической биографии этих незаурядных людей.
     Подлинники писем находятся в The Institute for Jewish Research в Нью-Йорке, соответственно в фондах М.М. Винавера и С.М. Дубнова, являющихся составными частями архива И. Чериковера.¹

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     Петроград
     20.5.1921

     М.М. Винаверу, Париж, По адресу "Еврейской Трибуны"²

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Пользуюсь случаем, чтобы послать Вам свой дружеский привет после жуткого интервала, привет de profundis.³ Может быть, судьба и меня скоро забросит на Запад (вероятно, в Берлин, где будут печататься мои исторические труды), и тогда мы увидимся и поговорим.
     Пока обращаюсь к Вам с просьбой общественного характера. Здесь уже больше двух лет существует Еврейский университет, или Институт высших еврейских знаний, где преподавателями состоят Лозинский⁴ , Цинберг,⁵ я, д-р Бруцкус,⁶ Клейнман⁷ и другие. Университет нуждается в средствах, так как субсидируют нас очень скудно и неаккуратно. Закрыть этот единственный очаг высшего еврейского знания в Петрограде было бы очень тяжело. И вот коллегия лекторов обратилась с просьбой о поддержке к парижскому Комитету Альянс Израилите. Прошу Вас, Максим Моисеевич, поддержать это ходатайство перед Комитетом, в программу которого входит субсидирование школ на Востоке. Ведь мы теперь мало отличаемся от того "восточного" еврейства, школы которого раньше субсидировались Альянсом. Крепко жму Вашу руку и с нетерпением жду момента, когда мы оба окажемся в пределах досягаемости...

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     Ковно, 11.V.922

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Глубоко тронул меня Ваш телеграфный привет из Парижа. Среди других подобных откликов из мест, еще недавно недосягаемых, потусторонних, Ваша телеграмма подтвердила мне, что начинается восстановление порванных духовных связей, о котором я так долго мечтал в большой каторжной тюрьме - советской России.⁸ Слова "Tribune Juive"⁹ рядом с Вашей подписью напомнили мне о том жутком времени, когда единственным источником сведений о событиях в еврейском мире и о судьбе некоторых друзей и изгнанников служили мне нумера "Еврейской Трибуны", которые изредка и нелегально приносила мне в Еврейский университет одна из моих слушательниц, доставая их из самой преисподней советского Питера - Смольного.

     Теперь мы "на воле" (я приехал сюда с женою), и я снова приобщаюсь к культурному миру. Ближайшие работы связывают меня с Ковной и Берлином. В Ковне предстоит академическая работа - по кафедре еврейской истории в Литовском университете; в Берлине должна печататься на трех или четырех языках "Всеобщая история еврейского народа" в новой] редакции, над которой я работал последние семь лет. Сейчас ищу путей совпадения Ковны и Берлина, но, вероятно, на ближайший год останемся в Ковне.
     Хотелось бы узнать возможно скорее, как Вам живет дорогой друг. Часто расспрашивал о Вас, но получил скудные сведения. Глубоко опечалили меня вести об утратах в Вашей семье.¹⁰ Трудно мириться со смертью Леопольда Алекс[андровича] Сева.¹¹ В прошлом году я писал Вам по делу помощи Еврейскому университету в Петербурге и сейчас только имею возможность поблагодарить Вас за быстрый отклик: деньги получены через С. Гурвича¹² из Берлина и вместе с американской поддержкой значительно облегчили положение преподавателей университета.

     Ограничиваюсь пока этими беглыми строками в надежде, что мы еще будем сноситься друг с другом. Напишите мне состоянии Вашего здоровья и Вашей работы. Готовясь уехать из П[етербур]га, я постарался собрать сведения о Вашей библиотеке и архиве, оставленных в квартире на Захарьевской, и получил успокоительную справку: все цело и охраняется жильцами. Я рад сообщить Вам об этом редком в Совдепии случае.
     Через неделю или две мы уезжаем на отдых в Кранц или Цоплот (близ Кенингсберга <так в тексте> или Данцига), и я Вам сообщу свой адрес. А пока можно писать мне по прежнему адресу министра Соловейчика¹³ в Ковну.

     Передайте мой сердечный привет Розе Георгиевне, Валерию Максимовичу и другим членам Вашей семьи ...¹⁴
     Ида Ефимовна сердечно кланяется.
     Дружеский привет Соломону Владимировичу Познеру,¹⁵ с которым мы встретились ровно год тому назад, в момент его исхода из Петербурга. Спасибо за добрые пожелания по случаю моего "исхода".

     М.М. Винавер - С.М. Дубнову

     Париж, 20 июня 1922

     Дорогой друг Семен Маркович,

     С сердечным волнением читал Ваше письмо. К радости за Вас, - за то, что наконец Вы обрели кафедру и возможность спокойно приняться за Вашу научную работу, примешивались воспоминания о прошлом, о разрушенном гнезде, в котором как никак, несмотря на все шероховатости и разномыслия, все-таки творилась большая общая культурная и политическая работа на пользу еврейства. Я плохо верю в будущее т.н. лимитрофов¹⁶ и еще менее верю в будущее еврейства в этих лимитрофах, которые рано или поздно перейдут к шовинистической, исполненной ненависти ко всему чужеродному [политике], охраняя свои молодые недозрелые культуры. Политическое и национальное преуспеяние еврейства в диаспоре я вижу только в стране большой культуры, стране сильной, не опасающейся конкуренции чужеродных элементов. И - не знаю, прав ли я или нет - но думаю, что, как только Россия воскреснет, тяга к России со стороны еврейства лимитрофов скажется очень сильно, и что именно в России сосредоточится значительная часть еврейства, наиболее плодотворно работающая и в сферах политической и в сферах национально-культурной. Может быть, тогда то, что мы посеяли, даст плоды. Жизнь еврейства в лимитрофах - пока она еще в них терпимо и сравнительно свободно развивается - может нам дать богатый материал для пригодности тех или иных форм организации национальной жизни в диаспоре. Это для меня вопрос очень темный, и я с жадностью ловлю все сведения в этом направлении. К сожалению, сведения эти очень скудны. Был у меня Ю.Д. Бруцкус¹⁷ из Литвы, был Прилуцкий¹⁸ из Варшавы; обоих подробно расспрашивал о деятельности еврейских учреждений в Ковно и Вильно, но узнал немного. Последствия мировой войны должны были - так казалось - содействовать углублению национальной проблемы, особенно в области организации национальной жизни.
Случилось не то. Все угнетенные национальности, вчерашние "меньшинства" стали большинствами, почувствовали себя территориально-государственною силою, а новые меньшинства (остатки побежденных, ранее господствовавших наций - немцы, австрийцы, русские) прошлою жизнью не подготовлены к организации национальной жизни как таковой. Остались одни мы, евреи, с нашей старой, необычайно трудною проблемою, и приходится разрешать ее либо в условиях слишком легких и потому ненадежных, как в Литве, либо в условиях полной государственной немощи, как в России. (Я не говорю о Польше, где пока что борьба идет за самые элементарные условия существования.) Еврейская печать пока принимает весьма малое участие в этой работе. Воскресший "Рассвет",¹⁹ издающийся в новом центре еврейства и близкий к лимитрофам, мог бы кое-что сделать, если бы он не свернул на открытый путь сионистской печати и не ставил бы агитационных целей сионизма выше всяких забот об устроении еврейской жизни в диаспоре. Редактируемая мною "Еврейская Трибуна" имеет другие, внешние, цели и, конечно, удовлетворить указанной потребности не может. Это не орган типа "Восхода",²⁰ он обращается не к еврейству и во всяком случае не к русскому еврейству. Он ограждает интересы русского еврейства, борясь с его врагами и знакомя с ним, между прочим и западное еврейство. Эту последнюю задачу - хотя она прямо не ставилась - я считаю одною к из важнейших и думаю, что в этой области достигнуты довольно значительные результаты.
Рядом с боевыми статьями (также отражающими, конечно, особенности русско-еврейской жизни) даем и специальные статьи, знакомящие с культурными достижениями еврейства. Спорных внутренних вопросов еврейской жизни избегаем: это слишком сложно и непонятно для круга читателей, который только-только приходит не к сознанию даже, а к ощущению некоторой культурно-национальной общности с русским еврейством. Ощущение это я наблюдаю и считаю некоторою своею заслугою, что мне удалось его поддержать и укрепить. Было бы очень хорошо для этой цели, если бы Вы могли дать что-нибудь для "Трибуны", нечто из воспоминаний или из советского быта. Я особенно ценю не догматические статьи - проповедую опытным путем. Страницы из истории еврейской культуры в России - да и одно появление такой страницы из-под Вашего пера - являются, на мой взгляд, более действительным средством в этой среде, чем нам это могло казаться, когда мы были в России. Убеждение это я вынес из многократных бесед с элитою французского "ассимилированного" еврейства.

     К сожалению, личная моя судьба - весьма жестокая в последние годы - не дала мне возможность сделать здесь для еврейства то, что было мыслимо сделать в не-литературной сфере (в особенности в области защиты прав меньшинств), да и в литературной сфере, собственно в "Евр. Трибуне", вынужден ограничиться самым общим наблюдением за газетою: после постигшего меня несчастья сердце сдало и вот уже второй год хвораю, почти не покидаю дома и даже умственному труду у себя дома могу отдаваться лишь в весьма умеренной степени. Сейчас чувствую себя несколько лучше, зиму провел недурно и надеюсь летом еще подкрепиться. Заканчиваю это письмо уже не в Париже; по случаю переезда не успел его там закончить и дописываю в Савойе, куда и прошу Вас адресовать ответ...
     Прошу передать искренний привет Вашей супруге. Роза Георгиевна сердечно кланяется Вам обоим.

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     30. VII. 922

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Ваши письма из Парижа и Ментоны, пересланные сюда из Ковна, получились только на днях. С начала июня живу близ Данцига, на берегу моря, вместе с дочерью Софией Эрлих ²¹ и ее семьей из Варшавы, с которой мы были разлучены четыре года. Устал возобновлять связи с миром и подготовлять почву для предстоящих работ. Стараюсь отдохнуть здесь, но отдых как-то не дается: с одной стороны, я уже ощущаю тревожные веяния в атмосфере "обетованной земли" Запада, ас другой - все еще нахожусь в полосе скитаний. В последнее время закончились мои переговоры с берлинскими издателями, которые скоро приступят к изданию моей многотомной "Истории", в ее новой редакции, на четырех языках. Переговоры выяснили, что для осуществления этого большого дела в определенные сроки (три-четыре года) я должен жить в Берлине, на месте печатания, где и переводчики будут работать под моим наблюдением. Пришлось пожертвовать кафедрой в Ковенском университете, тем более что она оказалась непрочною. Вокруг "еврейских кафедр" возгорелась борьба: одни вообще против такого новшества в государственном университете, другие хотят включить их в состав теологического отдела. Осложняется дело и вопросом о языке: по-литовски не могу читать, по-еврейски - меня не поймут христиане, по-русски - возникает упрек в русификации. К тому же факультет имеет формальную возможность не утверждать меня по кафедре, хотя я был номинирован официально еще при открытии университета. Все это побудило меня послать литовскому министру просвещения свой отказ от кафедры еще до решения вопроса факультетом. Из России я ехал с одной мыслью: ликвидировать <с помощью - В.К.> печатного станка в Берлине научно-литературный труд всей жизни; ради исполнения этого обета я должен отказаться и от академической и от политической работы, которая в Ковно отвлекала бы меня от главного дела.

     Теперь я свободен и могу отдаться всецело заветному труду. Но предстоит еще трудное при нынешних "военных" условиях (визы, ревизии, трудности приискания квартиры...) переселение в Берлин с перевозкой туда рукописей и книг. Эти заботы портят сейчас мой отдых, но, надеюсь, в сентябре окончить свои скитания и осесть в Берлине. Материально буду вполне обеспечен моими издателями. Пугает несколько чрезмерный шум в берлинско-эмигрантском центре, который растет с каждым днем, но я ведь уже привык завоевывать право на уединение среди общественного шума.

    ...А после всего мы с Вами, дорогой друг, все-таки, на положении эмигрантов. Правда, мы - граждане Мировой диаспоры, члены исторического интернационала, основанного еще при Александре Македонском; но все же боль разрушенного гнезда дает себя чувствовать. У меня нет даже той веры, которая Вас еще поддерживает: веры в будущее возрождение еврейского центра в России. Польша и мелкие "лимитрофы", оградившись "санитарным кордоном" от большевистской России, спасли половину бывшего русско-еврейского центра, хотя они и стремятся (кроме разве Литвы) создать для нее порядки царизма, вопреки всем конституциям и международным обязательствам. Здесь предстоит долгая борьба за осуществление уже признанных гражданских и национальных прав, предстоят жестокие страдания, но в этой борьбе есть жизнь, движение, которое куда-нибудь и когда-нибудь выведет нас. В той же, меньшей, половине распавшегося нашего центра, который остался в России, царит смерть не только физическая, но и духовная. Большевизм убил Россию и физически и духовно, а содомский огонь последних лет испепелил душу российского еврейства. Я сомневаюсь в скором оздоровлении России вообще даже после гибели большевиков, но еще меньше допускаю возможность обновления значительного еврейского центра в залитой кровью Украине, в экономически разрушенной Белоруссии и среди несчастных антропофагов Восточной России после восстановления там "культуры". Всякий народ может жить на почве, орошенной его кровью, но не рядом с убийцами и не под их властью, - это предрешает нашу судьбу в гайдаматской Украине на долгий период (ведь и после страшного десятилетия 1648-58 еврейская Украина на 50 лет почти запустела). В ближайшие десятилетия мы должны считаться с двумя факторами: с непрерывной эмиграцией из России, советской или реставрированной, и с интенсивною борьбою за создание наших автономных центров в черной Польше, примитивно-шовинистической Латвии и политически незрелой Литве.

     Как бороться, как вообще строить жизнь в "послепотопной" диаспоре, - это уже другой вопрос. Тут сама жизнь выдвигает необходимость новых организационных и партийных комбинаций. Принцип коалиции однородных партий, устанавливающийся в эту эпоху кризисов во многих странах, должен стать и нашим принципом. В результате всемирного потопа мы получили две точки опоры - две хартии: признание нашей автономии в диаспоре и нашего права на уголок в Палестине. За осуществление обоих этих актов предстоит долгая борьба с внешним миром, но внутренняя борьба между сионистами и автономистами должна теперь прекратиться, ибо оба движения, став реальностями, оказались не соперничающими, а дополняющими друг друга. Сионизм, введенный в тесные границы английского мандата на Палестину в его только что принятой формой, окажется тем частичным решением еврейской проблемы, каким многие из нас его и раньше считали. Автономизм же, скрепленный версальским договором, является новою формою эмансипации, где национальный элемент неотделим от гражданского. И тот и другой, после своего бумажного признания, должны еще завоевать себе место в жизни, а каждый в отдельности на этом пути реализации идеала не может претендовать на монополию в разрешении еврейской проблемы. Фактически сионисты и националисты-демократы работают вместе в обеих областях. Обе партии являются политическим "центром" между ортодоксами справа и крайними адептами классовой борьбы - слева. Для укрепления этого национального "центра" необходимо сговориться и подготовить почву для постоянной коалиции. Эта необходимость сейчас особенно чувствуется в Польше перед сеймовыми выборами. В Риге и Ковне я недавно публично призывал к такому единению, но пока я еще присматриваюсь к жизни, жду, чтобы кое-что созрело из новых посевов, и сочту себя вправе высказаться в печати только осенью, когда кончатся мои скитания, и я соберусь с мыслями.

     В данный момент мне очень трудно написать что-либо подходящее для "Евр. Трибуны" (...Писать о нынешней еврейской культуре в России - значит писать о жалких обломках, рисовать картину развала и подвиги темных дикарей, разрушающих последние остатки былой культуры. Признаться, мысль инстинктивно отворачивается от этого Содома: боюсь оглядываться на оставленное пепелище. Осенью, когда поселюсь в Берлине, напишу для "Трибуны" либо о злоключениях Еврейского университета в Петербурге, либо о борьбе за "право эмиграции" из Совдепии, которую я сам проделал). Для обеих тем мне нужны некоторые документы, которые окажутся при мне лишь по прибытии моих рукописей и книг в Берлин.
     Если бы Вы нашли нужным цитировать в "Евр. Трибуне" кое-что из настоящего письма, что характеризует настроение выходца из русского ада, то охотно разрешаю Вам это сделать в какой форме Вам угодно, хотя бы в форме извлечения из "письма к другу".

     Глубокой грустью веет от строк, где Вы пишете о своем личном настроении. Вполне понимаю эту скорбь изгнанника, так много пережившего за последние годы, особенно после семейного горя, отразившегося на Вашем здоровье. Я тут недавно беседовал с Вашим милым братом Артуром Моисеевичем,²² отдыхающим в Циппоти, поблизости. Мы много говорили о Вас и Вашей семье, и он первый порадовал меня вестью, что Ваше здоровье в последнее время улучшается. Мне сильно хочется верить в Ваше возвращение к общественной и литературной деятельности в более широких размерах, чем те, какими Вы себя ограничиваете в "Трибуне". Проделав с Вами вместе большую полосу в нашей общественной жизни, между 1905 и 1917 годом, я не могу мириться с мыслью, что Вы с центра отходите в сторону и ограничиваетесь слишком скромною для Вас ролью. Конечно, не мне, постоянно "уклоняющемуся" от общественной повинности, проповедовать усердие, но ведь я никогда не считал себя призванным к роли практического деятеля. Во всяком случае, жаль, что судьба, сделавшая нас обоих эмигрантами, не загнала нас в одно место и лишила нас возможности личного общения.
     Передайте мой привет Розе Георгиевне. Моя жена и дочь София шлют Вам обоим сердечный привет. Мы здесь будем до начала сентября, и Вы можете писать по указанному выше адресу. Было бы хорошо, если бы Вы распорядились выслать мне сюда №№ "Еврейской Трибуны", начиная с мая с.г., так как со времени отъезда из Ковно я их не читал.

     P.S. Сегодня я получил письмо о положении Высших Еврейских курсов в Ковно. Это - зародыш Еврейского университета, существующий с прошлого года. Там есть пока два отделения: педагогическое и техническое. Аудитория хорошая, большая, преподаватели - специалисты с высшим образованием. Читают д-р М.А. Соловейчик, д-р Эсфирь Зах[аровна] Эльяшева-Гурлянд,²³ Ю.Д. Бруцкус и другие. Собирают местные средства, но нужна, конечно, и поддержка извне. Мне пишут, что И.Р. Эфройкин²⁴ обещал поставить вопрос в парижской экзекутиве²⁵ и рассчитывает на успех представленного туда меморандума Курсов, если ходатайство поддержите Вы, Слиозберг,²⁶ Люсьен Вольф²⁷ и Лондонский Chief Rabbi²⁸ Герцег.²⁹ Решаюсь поэтому обратиться к Вам, Максим Моисеевич, с просьбой о поддержке ходатайства. Будучи в Ковно, где меня втянули в Комитет для распространения высшего образования, я убедился, что Курсы имеют большую будущность и, в случае неудачи еврейских кафедр при государственном университете, явятся ядром будущего Еврейского университета. Заседание парижской экзекутивы состоится 25 августа, и просьба наша к Вам состоит в том, чтобы Вы к тому времени высказались за помощь Ковенским Курсам, с которыми ближе ознакомитесь по обширному меморандуму, посылаемому в Париж. Надеюсь, что сделаете все возможное для хорошего дела - подготовки педагогов и техников в еврейской Литве.

     <Из письма М.М. Винавера к С.М. Дубнову>³⁰

     28 августа 1922
     Ментона

 

    ...Не могу сказать, чтобы мне был близок Ваш пессимизм относительно России и, в особенности, Ваш оптимизм относительно новых еврейских центров (лимитрофы и Польша). Вы говорите, что в этих новых центрах будет, по крайней мере, борьба, и на эту борьбу возлагаете надежду. Но борьба будет, несомненно, и в будущей России; все дело в условиях борьбы - в тех мотивах, которыми она будет сопровождаться. В России это будет мотив, почерпаемый <так в тексте. - В.К.>, из прошлого: нелепый навет о большевизме как еврейском продукте. Но этот навет, как ни будут болезненны временно его последствия, должен исчезнуть, как должны исчезнуть и исчезают прочие наветы. В Польше же и в лимитрофах будет действовать не воспоминание прошлого, а нечто живое и не изживающееся: ощущение чего-то инородного в организме, сосредоточивающем все активные силы на выявлении своего, национального, и только в выявлении своей национальной особенности находящем и оправдание, и укрепление своей государственной самостоятельности. Этого именно, наиболее опасного для еврейства элемента я не вижу в России, несмотря на культурную одичалость последних лет и взращенный большевиками антисемитизм новой формации.

     Относительно указываемых Вами двух еврейских достижений я почти во всем с Вами согласен. Говорю "почти", ибо мне кажется, что у Вас, как и у всех живших в России и не следивших шаг за шагом за событиями последних лет, сложилось преувеличенное представление о том, что Вы называете хартией, признающей автономию еврейства в диаспоре. Я присутствовал при создании этой хартии, принимал в этом некоторое - весьма небольшое - участие и пытался даже (безуспешно, правда) создать орган для охраны этой "хартии".³¹ И не могу не констатировать, что при самой выработке постановлений о гарантиях прав меньшинств не было никакой ясности ни относительно содержания, ни относительно органов охраны их, и что слабый росток, для которого наименование "автономии" казалось бы и тогда и сейчас творцам его диким, потому и затаптывается в грязь безнаказанно всеми, кому он был навязан в эпоху, когда еще живо было увлечение вильсоновскими идеями. Лига наций совершенно бессильна справиться с этою задачей, не только потому что она вообще слабосильна, но и потому что политическая мысль Западной Европы еще очень далека от конкретизации проблемы и от превращения защиты прав меньшинств в подобие межгосударственной национальной автономии. Потому-то я так интересовался в моем предыдущем письме к Вам вопросом о том, что в этой области выработано в лимитрофах - в тех, которые, как Литва, склонны дать еврейству культурно-национальную автономию не потому, конечно, что таково достижение еврейства на мировой арене, а потому что приходится временно, по местным условиям не настраивать против себя евреев. Лимитрофы - в сущности пока одна Литва - послужат, может быть, лабораторией, в которой, благодаря временным обстоятельствам, удастся кристаллизировать в закон и проверить на опыте некоторые основы и этим путем подвинуть вперед западноевропейскую мысль. На страницах "Еврейской Трибуны" отводилось и будет отводиться много места этим вопросам; но пока мы и там пребываем в области общих теорем и ничего более конкретного дать не могли. А слабый темп работы в этом направлении очень скоро приведет к забвению того, что уже добыто. К этой теме я еще как-нибудь вернусь; а может быть, удастся нам не только переписываться, но и переговорить о ней? Вы оседаете теперь прочно в Берлине, а от Берлина до Парижа уже рукой подать: может быть, Вы как-нибудь вырветесь к нам на некоторое время? Все не хочется считать впереди годами разлуку со старыми друзьями, с которыми нужно было бы совместно ориентироваться в новой обстановке и вместе продолжать начатую некогда работу…

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     Берлин, З.Х.922

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Ваше письмо из Ментоны получилось в Данциге накануне моего отъезда оттуда. Весь сентябрь прошел в хлопотах по устройству в Берлине и налаживании работ, ради которых совершалось переселение. Все это мешало мне своевременно отвечать Вам. Теперь я уже наполовину устроился здесь с женой. Прибыли из Ковны "спасенные" рукописи, на днях ожидаются часть библиотеки и веши. Живем здесь в тихом уголке Vorort'a.³² В городе очень редко бываю, но меня посещают из эмигрантской секты приятели трех формаций - одесской, виленской и петербургской, заброшенные судьбой в этот космополис. Эти встречи с реликвиями прошлого порою глубоко волнуют и трогают. Но большая волна эмиграции не докатилась до моего убежища и, надеюсь, не дойдет. Я теперь и впредь весь в полосе ликвидации жизненного труда. На моем столе уже лежат кучи корректур русского издания "Истории" и рукописи переводов на немецкий и еврейский языки. Дела будет столько, что некогда будет предаваться печальным мыслям о современности. Порою я невольно поддаюсь душевной депрессии, охватившей в последнее время весь Берлин - коренной и пришлый - в связи с хозяйственной разрухой, воскрешающей в памяти иные тяжелые переживания Совдепии, но спасительный труд восстанавливает душевное равновесие!

     Не кажется ли Вам, Максим Моисеевич, что мы все нуждаемся теперь в такой ликвидаторной работе, все наше поколение, пережившее величайшее потрясение истории? Недаром многих теперь тянет к воспоминаниям о пережитом. Ваши воспоминания, о которых Вы упоминаете в письме, внесли бы в эту мемуарную литературу свежую струю. Во-первых, Вы были pars magna³³ в нашей общественной жизни последних тридцати лет; во-вторых, Вы лучше всего владеете тем стилем, который превращает мемуары в художественное произведение, не отнимая у них значения исторического источника. Очень интересны будут Ваши воспоминания о недавнем "крымском эпизоде"³⁴ для нас, бывших узников Совдепии, совершенно темном; но я придаю еще большее значение Вашим более ранним воспоминаниям и не могу не сожалеть вместе с Вами о недосягаемости Вашего петербургского архива. Я лично испытал в прошлом году, когда во время долгого и мучительного ожидания исхода писал свои воспоминания (для неблизкого будущего), как важна наличность письменных источников для мемуарной работы. Впрочем, у Вас, кажется, память о лично пережитом гораздо лучше, чем у меня.

     Наше разногласие в прогнозе о будущности бывшего русского еврейства коренится в различии взглядов на последствия российского катаклизма вообще. Я не могу заглушить в себе крик души "fuit Troja",³⁵ неумолчно звучащий с конца 1917 года. Сравнение с рассыпавшимся в XI веке Багдадским халифатом преследует меня до сих пор. Русско-еврейский центр окончательно рассыпался, и судьба его осколков вне полосы смерти кажется мне исторически более важной и для будущего решающей, чем судьба morituri³⁶ на огромном советском кладбище. Есть переломы в организме, которые никогда не срастаются, и таким мне кажется разлом русского еврейства. Наша духовно-национальная гегемония снова возвращается в современную Испанию - Польшу, может быть - для великих достижений при великих муках, а Литва и мелкие лимитрофы являются в нашей истории опытными полями насаждения национальной автономии еврейского меньшинства под защитою хотя бы такой еще неокрепшей организации, как Лига наций (последние заседания ее как будто предвкушают лучшее будущее для начинаний Лиги). Как видите, мой "оптимизм" в данном отношении весьма далек от абсолютности. Вы, может быть, недавно читали мою статью в "Рассвете", появившуюся под конвоем редакционного примечания. Там я ясно формулировал то, о чем писал Вам летом. Впрочем, мало у меня веры в осуществимость этого национального единения в наше больное время расколов и распрей. Взять хотя бы нынешние наши избирательные кампании в Польше и Литве: грызня, партийные и личные интриги, и безбрежное море предвыборной грязи...

     Я рад, что мы теперь живем ближе друг к другу и сможем иметь хотя бы письменное общение. На возможность приезда в Париж в ближайшее время, к сожалению, мало рассчитываю: утомлённый скитаниями после исхода из Египта, я вероятно, не скоро двинусь с Берлинской стоянки, куда меня прикрепляет сложная ликвидационная работа. Да и вообще я весь в прошлом. Чувствую, что в проблемах настоящего и будущего я мог бы высказаться только как человек со стороны, как отставной. И все же возможная встреча с Вами, родным по поколению и общим переживаниям, рисуется мне как радостное событие.
     В данный момент у меня в голове все еще нет сюжета, подходящего для "Евр[ейской] Трибуны". Но когда он явится в результате определенного настроения, я напишу и пришлю.
     Пишу Вам, не зная, вернулись ли Вы уже в Париж. Был бы рад узнать, что Ривьера восстановила Ваши силы...
     Р.S. Спасибо за высылку "Евр. Трибуны", которую получаю и здесь. Вчера получил последний № (36-й), но не дошли до меня №№ 33 и 34, в одном из которых было, по-видимому, напечатано извлечение из моего письма. Был бы благодарен за присылку...

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     27.11.923

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Минувшей осенью я писал Вам, помнится, из Берлина, но до сих пор отклика от Вас нет. Только из "Евр. Трибуны" и нумеров "Звена",³⁷ полученных в последнее время, узнаю, что Вы работаете. Хотелось бы отсюда сделать вывод, что и Ваше здоровье поправилось. Ведь всем нам нужен большой запас сил, особенно духовных, чтобы преодолевать то настроение, которое давит нас в нынешней Европе. Когда я приехал на Запад, минувшей весной, я еще застал обрывки идеалов, воодушевлявших нас во время "потопа": пацифизм, автономии, гарантии прав национальных меньшинств. А теперь, накануне второй весны, "облетели цветы, догорели огни". Мы погружаемся в мрак, мрак египетский "осязаемый". Я зажег свою маленькую свечу и при ней спасаю душу. Всецело ушел в свою ликвидационную научную работу. Стою в стороне от здешней эмигрантской колонии, и только посещения немногих друзей-сторонников, приходящих в мою обитель, поддерживают мою связь с ней.

     Кончаем печатать 2-й том "Новейшей истории" и печатаем 3-й, доведённый до 1914 года. Рассчитываем, что к началу мая появится вся эта серия в русском оригинале. Скоро выйдет немецкий перевод 3-го тома, и оба еврейских перевода появятся летом. Сложная редакционная работа по всем этим изданиям превышает мои силы, но в этой работе - мое счастье, моя твердая опора среди бушующих волн зла и насилия, среди крушения лучших надежд.
     Около нового года я послал Вам по адресу "Евр. Трибуны" экз[емпляр] моей брошюры "Евреи в царствование Николая II", напечатанной в Петербурге перед самым моим отъездом Я хотел услышать Ваше личное мнение о методе обработки этого, нам хорошо знакомого, периода. Пришлите мне Ваши замечания, не стесняясь даже суровой критикой. Вашими фактическими поправками я мог бы еще воспользоваться при печатании соответствующих глав III тома "Нов[ейшей] Ист[ории]", если Вы пришлете их мне не позже второй половины марта. Недавно я получил из Парижа целый почтовый транспорт - Revue des etudes juives,³⁸ за 1919-22 гг., и понял, что я обязан Вам этой драгоценной для меня посылкой, так как я когда-то просил Вас о ходатайстве в "Societe" ³⁹ по этому поводу. Спасибо. "Трибуну" получаю и всегда читаю внимательно. В последнее время стали получаться еще по моему прежнему адресу №№ "Последних Новостей"⁴⁰ и "Звена". Последние читаю с интересом, но большие листы "Новостей" бегло просматриваю за неимением досуга и крайней усталости глаз от корректур. Спасибо Вам и за это, только просьба моя к обеим редакциям - переменять адрес.

     Самое тяжелое в моей берлинской жизни - квартирный вопрос, угнетающий здесь всех эмигрантов. Не растущая дороговизна квартир (при переезде сюда платил за 2 комнаты 3000 марок, а сейчас плачу 100.000 марок в месяц), а террор немецких квартирных хозяек при совместном хозяйстве отнимает необходимый для работы покой. Мы уже тут меняли две квартиры, а 15 марта переселяемся в третью, в загородный Villenstadt, где будем иметь квартирку из трех комнат на одной вилле. Думаю, что там условия работы будут гораздо лучше, чем в городе...
     Напишите, Максим Моисеевич, как живется и дышится Вам в последнее время, что пишите кроме печатающихся статей, поправилось ли Ваше здоровье. Здесь очень редко бывают у нас парижские знакомые, и я имею мало сведений о тамошней колонии.
     Передайте мой сердечный привет Розе Георгиевне и Валерию Максимовичу, если они в Париже, Моя жена кланяется Вам всем. Она мужественно переносит жизнь на чужбине и помогает мне в чтении корректур...

     Р.S. Я приступаю к составлению дополнений к моей "Истории" на основании литературы Запада (1914-1922), которая до меня не доходила. Собираю библиографические сведения с большим трудом. Мне говорили, что в "Revue des ?tudes juives" 1921 появился библиографический обзор всей научной иудаики за последние годы. Не можете ли Вы, Максим Моисеевич, попросить кого-либо из знакомых Вам членов комитета "Общества еврейских исследований", чтобы мне выслали означенные книжки "Revue"? Я был бы сугубо благодарен, если бы мне выслали Revue за последних несколько лет: ведь я не видел журнала с 1915 года. Приобрести его при высоте французской валюты в Германии невозможно, а здесь трудно достать комплект Revue за последние 7 лет...

     М.М. Винавер - С.М. Дубнову

     Париж, 21 марта 1923

     Дорогой Семен Маркович,

     Собирался сообщить Вам мои замечания к 15-му, как Вы просили, но прихворнул. Сейчас мне лучше, но и это письмо приходится писать еще в постели. Замечаний моих, впрочем, так мало, что даже если они опоздают, и Вы ими не воспользуетесь, беда не велика.

     Прочитал я книжку⁴¹ с величайшим вниманием и увлечением, с тем особым увлечением, с которым читаются старые письма друзей, воскрешающие дни юности. Не буду останавливаться на достоинствах - скажу об этом в другом месте. Недостаток же - если это можно назвать недостатком - тот же, который мне бросился в глаза при первом беглом просмотре и который вытекает, по-моему, из отсутствия мемуарной литературы. При оценке событий последних 10 лет (1904-1914), в течение которых судьбы еврейства становятся в зависимости не от правительства только, но и от того, что Вы именуете либеральным русским обществом, необходимо было ближе подойти к этому обществу, к отдельным его течениям и к скрещиванию их с еврейскими интересами. Русский либерализм для Вас общая скобка; между тем он тоже был в движении, да и внешние события ставили его в разнообразные положения. Со всем этим еврейская политика обязана была считаться. Переход от разрозненных либеральных речей и совершенного незнания подлинного еврейства к политическим актам первой Думы вовсе не был так прост и легок, как может это казаться без изучения внутренних процессов в русском обществе. Достаточно сказать, что мы имели дело в 1-й Думе с массой русского крестьянства (свыше ста человек) - крестьянства внутренней России, впервые встречающегося с еврейской проблемой; с этим крестьянством либерализм считался, побаивался его, ибо это была карта, на которую ставило и правительство, и общество. "Либерализм" надеялся воспитать это крестьянство и объединить с собой путем аграрной реформы, но для этого недостаточно было тех двух месяцев, которые прожила Дума. Поначалу, с неподготовленной массой, приходилось самому либерализму маневрировать осторожно, чтобы не растерять его вовсе. Если принять во внимание все эти, да и другие еще более сложные процессы, - оценка нашей деятельности (еврейских депутатов) в 1-й Думе оказалась бы менее суровой, чем она вышла у Вас (стр. 68). В частности, история ответного адреса еще не написана, и кто знает, будет ли она когда-нибудь написана; и часть адреса, касающаяся евреев (точнее абзац о равноправии и погромах), и поведение евр. депутатов при обсуждении адреса имеют свою особую, интимную историю...

     Второе, более общее мое замечание относится к началу "национального пробуждения" (стр. 20). Вы считаете "поворотным пунктом" не только для сионизма, но и для "других течений еврейской национально-политической мысли" 1897 год.⁴² Вследствие этого остались у Вас в тени предшествующие 10 лет, гораздо более значительные, на мой взгляд, по крайней мере "для других течений" - чем 1897 год. В частности, Вы недооцениваете влияние Вашей книжки об изучении русско-еврейской истории,⁴³ мысли которой сыграли роль магнита, притянувшего к одному центру мятущуюся в поисках новых путей русско-еврейскую интеллигенцию. Если угодно, - в этом процессе источник позднейшей Еврейской Народной группы,⁴⁴ идеология которой, быть может, сложнее и потому неуловимее, чем идеология других групп, но кристаллизация которой является одним из самых интересных моментов внутренней истории русского еврейства, - тем более, что политическое влияние этой группы более бесспорно значительного влияния других групп.

     Более мелкие замечания. Единственное, если не ошибаюсь, упоминание о Витте (стр. 54) оставляет слишком благоприятное о нем впечатление; между тем вышедшие недавно мемуары его и в некоторой мере мои статьи о беседах с ним по еврейскому вопросу (в "Евр. Трибуне" в 1921 г.) должны бы внести некоторый корректив в эту оценку. Переворот во взглядах Булыгинской комиссии⁴⁵ (стр. 64) был, насколько мне лично известно, обусловлен не протестами еврейских общин, а опасением выступления "Бунда", являвшегося тогда пугалом для правительства (это, по моим воспоминаниям, самый ранний, если не единственный, случай воздействия Бунда на правительство).

     Некоторые неточности вкрались, по-видимому, в изложение вопроса о еврейской адвокатуре (стр. 12/13). Нельзя сказать, что "не допускали в адвокатуру евреев на основании закона 1889 г.". Это имеет вид, как будто евреям был по закону запрещен доступ в адвокатуру. Между тем Высоч[айшее] Пов[еление] 1889 г. формально не запрещало, а только предоставило усмотрению Министра, который не допускал евреев в течение 15 (а не 10) лет. По-видимому под "евреем, прослужившим 25 лет в должности члена суда", Вы разумеете Я.Л. Тейтеля⁴⁶ (другого такого члена суда не было), но Тейтель был допущен уже после того, как наша первая партия была допущена в 1904 г. До 1904 г. был, кажется, один случай допущения некоего Гольтблата (или Гольденблата)⁴⁷ из Митавы. имевшего какое-то отношение к судебному ведомству (или к Министерству юстиции?), но какое не знаю. Да этот единичный случай и неинтересен.

     Наконец, на стр. 67 ошибочно указано число евреев-депутатов партии к[онституционных] д[емократов]. Их было 10, а 8 человек. Из 12 деп[утатов] было 3 трудовика (Брамсон, Якубсон и Червоненкис) и один - вне партий (Острогорский); остальные - к[онституционные] д[емократы].
     Один еще пропуск разрешаю себе указать. Мне кажется, как ни сжато изложение внутренней организации еврейства все же нельзя было не упомянуть о Ковенском съезде 1909г. Это все же единственный съезд, в котором участвовали еврейские партии и группировки (от ортодоксии до Бунда включительно) - единственно открытый всееврейский съезд в России, ближе всего подходящий к тому Нац[иональному] Учр[едительному] Собр[анию], которое было прорепетировано (конечно, в другом масштабе) 2-м съездом Союза Полноправия⁴⁸ и которое состоялось.
     Вот и все, что я мог бы в эту минуту сказать. Не знаю, нужно ли прибавлять, что эти собранные мною по Вашей просьбе недочеты ни в коей мере не умаляют для меня прелести Вашего превосходного рассказа, отразившего в немногих страницах верную картину весьма сложного и пестрого периода нашей истории.

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     Берлин, 17. У1П.923.

     Дорогой Максим Моисеевич,

     я на днях распорядился о посылке Вам из города трех томов "Новейшей истории", и Вы, вероятно, их уже получили или одновременно получите. Жду Вашего суда, о III томе в особенности. В предыдущих двух томах сделаны также кой-какие изменения в сторону species aeternitatis.⁴⁹ Ваша статья в "Звене" в свое время тронула меня, как дружеский отклик, не претендующий на роль критической статьи. Лично я никогда не претендовал на внимание русской публики и писал свои книги, имея пред собою только еврейского читателя в России и вне ее.
     Хотелось бы писать Вам больше, но сейчас я расстроен новым предстоящим мне квартирным кризисом: к 1 сентября придется опять переехать, а куда - еще неизвестно. Здесь для моих работ нужна исключительная обстановка. Да и время здесь смутное. Как только устроюсь, напишу Вам. Желаю хорошего отдыха в тихой Швейцарии и крепко жму руку...

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     Берлин, 30. VIII.923

     Дорогой Максим Моисеевич,

     В комитетах еврейских обществ Парижа будет скоро обсуждаться вопрос о помощи Еврейским Высшим курсам в Ковно - зародышу будущего Еврейского университета. И я прошу Вас, Максим Моисеевич, присоединить свой голос к тем, которые выскажутся в пользу курсов (между прочим, их горячо рекомендовал и Эйнштейн).⁵⁰
     Если настоящее письмо передаст Вам лично создательница курсов, доктор Эсфирь Захаровна Эльяшева, то она даст Вам самые подробные сведения об этом учреждении.
     Пользуюсь случаем, чтобы послать Вам свой дружеский привет. Я получил вчера Вашу открытку из Brunneu с известием, что моя книга еще не дошла до Вас, и справился в издательстве в Берлине. Мне ответили, что книга послана, но часто происходит задержка из-за таможенной цензуры...

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     18.Х.923

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Я не успел вовремя ответить на Ваше откр[ытое] письмо из Швейцарии, а потом уже не знал, куда писать. Пишу по Вашему парижскому адресу в предположении, что Вы уже вернулись домой.
     Спасибо за сердечные слова по поводу появившихся томов "Истории". Есть очень немного людей, мнением которых я дорожу, и Вы - один из них. Важно для меня не согласие или разномыслие со мною таких исключительных читателей, а то понимание мотивов и всего строя мысли автора, на которое лишь немногие способны. От них охотно выслушаю и строгую критику, К сожалению, моя большая ликвидационная работа, с частью которой Вы уже познакомились, переживает сейчас временный кризис в связи с издательским кризисом в Германии. Русскому изданию первых семи томов "Истории" грозит перерыв. Скоро выяснится, будет ли этот перерыв продолжительным. Сам я, однако, не прекращаю работы: делаю теперь последнюю редакцию I тома - древнейшей истории.
     Мы остались и на эту зиму в нашем Vorort'e, только переменили квартиру. Живем в сельской обстановке. В Берлине редко бываю: тяжело.
     Хочется думать, что Вы летом отдохнули и окрепли и рад буду весточке от Вас...

     С. М. Дубнов - М.М. Винаверу

     25.IV.924

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Кажется, с прошлой весны или лета мы с Вами не беседовали. А часто вспоминал я о Вас и хотелось сильно знать, как Ваше здоровье, каково настроение в эти безрадостные дни.
     Так крепка связь былых общих надежд, хотя и несбывшихся, в эпоху безнадежности. Читаю регулярно "Последние Новости" и "Звено", также "Евр. Трибуну", которая в последнее время что-то редко приходит, ищу Вас там - не нахожу. Значит, Вы отошли не только от публичной политической деятельности, но и от литературы. А между тем в Ваших редких писаниях последних лет так много душевной теплоты, которая особенно нужна в наши дни, когда перегоревшие души начинают остывать и приближаются к точке замерзания.

     В жестоком и холодном Берлине все острее становится для нас, странников, ощущение чужбины. Замерзая зимой на дальней загородной вилле, мы (я с женою) переселились в город. Живем теперь в Груневальде, близ парка - прекрасное место, но гнезда прусских черносотенцев - Deutschnationale⁵¹ и прочей тли, которым, может быть, суждена победа на ближайших выборах в Рейхстаг. Тогда погаснет последняя искра надежды на возможность жить в Германии. Но я, к сожалению, все еще связан с этой страной - делом издания моих книг, ради которого приехал сюда.
     После полугодового перерыва в издании моей "Истории" из-за издательского кризиса в настоящее время возобновляется печатание, начиная с переработанного I тома древней истории (на русском языке). Во время перерыва я был занят редактированием еврейских переводов книги, отставших от русского оригинала из-за кризиса.

     Еврейская общественность в Берлине замирает. Я имею к ней весьма слабое отношение. Приходится беречь остаток сил для научной работы. Имел недавно грипп, порядочно потрепавший меня. Любуюсь только на еврейского старейшину в Берлине Я.Л. Тейтеля, который в 72 года неутомимо работает во всех учреждениях. По соседству со мной живет наш общий знакомый Д.М. Койген,⁵² недавно публично дискутировавший о иудаизме и христианстве с нашими новыми церковниками - Бердяевым,⁵³ Франком, ⁵⁴ Карсавиным.⁵⁵ А из России ничего отрадного. Приезжая сообщила мне, что недавно отпечатан том "Еврейской старины", под ред. Л.Я. Штернберга,⁵⁶ но книга после предварительной цензуры лежит теперь ещё в контрольной цензуре - во чреве китовом, как в щедринские времена. Разрешено печатать только 500 экз. Историко-этногр[афическое] общество наше возродилось в слабой степени: открыт музей, бывают кой-какие собрания, доклады. Жду более подробных вестей.

     Откликнитесь же, дорогой друг: сообщите прежде всего о Вашем здоровье. Передайте мой сердечный привет Вашей семье...
     Р.S. Приложенный при сем адрес не откажите передать редакции "Евр. Трибуны", которая все еще высылается по старому адресу. Как видно, мое заявление не дошло.
     Р.Р.S. Одолели ли Вы весь III том моей "Новейшей истории", а если да - то имеете ли Вы какие-нибудь критические указания, которые выслушаю с благодарностью...

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     23.Х.924

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Уже больше года я не имею от Вас вестей. С полгода назад я Вам писал, осведомлялся о Вашем здоровье, но ответа не получил. Мне хотелось бы объяснить это простой случайностью, а не состоянием Вашего здоровья, верить, что продолжительный отдых от общественных и литературных работ пошел Вам впрок. Рад был бы хоть короткому письму от Вас, как, отклику давно прошедших - а ведь недавних - дней. Минувшим летом тут были наши петербуржцы - Л.Я. Штернберг, А.И. Браудо⁵⁷ и др., порассказали много печального о тамошней жизни. Не много отрадного выслушали они и от нас. В нашей берлинской эмиграции дела становятся все хуже.

     Мой большой план "ликвидации" получил теперь новым удар: второе русское издательство, печатавшее мою книгу, обанкротилось - и работа опять остановилась. Напечатан один том "Истории" (библейская эпоха), который на днях выйдет в свет, если все экземпляры не попадут в конкурс, - видов на других издателей здесь нет: все разорились и разорили авторов. Я сегодня пишу С.В. Познеру: нет ли возможности найти издателя в Париже на остающиеся 6 томов "Истории"? Если и там не найдется, будет плохо. Русское издание есть основа всех переводных изданий (на еврейский, немецкий и др. языки). В Аргентине выходит испанский перевод, и те тоже пострадают. Если бы положение было нормально, такой капитальный труд должно было бы издать какое-нибудь ученое общество или - в худшем случае - группа любителей науки, которая бы составила небольшой капитал для издания, с тем чтобы вернуть его через несколько лет хотя и без прибыли. На издание остающихся 6 томов потребуется около 6 000 долларов, из коих на ближайший год достаточно было бы половины для издания ближайших трех томов. Нет ли возможности составить такую группу в Париже? Я продолжал бы издавать книги в Берлине, где типографская техника неизмеримо выше, чем в Париже, и где к моим услугам имеется большой книжный Vertrieb⁵⁸ - "Логос", директором которого состоит наш петербуржец Я.Г. Фрумкин.⁵⁹

     Отнюдь не думаю возложить на Вас, стоящего procul negotiis,⁶⁰ какие-нибудь заботы об этом деле, а просто хотел бы услышать Ваше мнение об осуществимости такой идеи.
     Приехав сюда два года тому назад, я заключил с издателями договор, обязывавший их издать все 10 томов "Истории" в течение двух лет. Теперь срок прошел, издано только 4 тома, и издательства провалились. Меня сильно тревожит мысль, что мне не дойти до конца ликвидации (ведь за "Историей" стоит еще ряд трудов: "Хасидизм" и проч.), а потому и делаю отчаянные попытки вручить мой труд общественной организации, тем, для кого писалась история еврейского народа.
     Обрадую Вас известием, что "Пинкос Литовский", печатавшийся в нашей "Евр. Старине" и не законченный там в оригинале, скоро выйдет в свет здесь под моей редакцией в евр[ейском] оригинале с введением и полным научным аппаратом, в форме академического издания. Издала книгу скромная фирма, теперь тоже пострадавшая от кризиса.

     На днях, как только получу первые авторские экз., пришлю Вам I том "Древней истории", который теперь находится в брошюровке. На досуге прочтите "Введение", где изложена её концепция истории, и скажите свое мнение. В надежде на сбыт книги в России, издатели напечатали ее - после долгого сопротивления с моей стороны - в новой орфографии. Но всё-таки сомневаюсь, чтобы большевистская цензура пропустила книгу без ярлыка исторического материализма и с имеем неблагонадежного автора.
     Желаю Вам доброго здоровья и шлю привет Вашей милой семье.
     Р.S. Получили ли Вы из П[етербурга] 11-й том "Евр. Старины", изданный под редакцией Штернберга. Весьма приличная книга. Только средств на продолжение издания у них нет.

 

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     Berlin, 9.ХI.924

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Вы меня ободрили своим ответом от 4.XI. Если Вам удастся составить группу для издания хотя бы ближайших двух томов "Истории", я Вам буду обязан спасением моего жизненного труда. Следуя Вашему совету, я теперь ограничиваю смету издания очередным циклом, из которого вышел один том и предстоит издать еще два. Пока речь идет о финансировании одного очередного тома, на издание которого нужна 1000 долларов. При сем приложен план издания, который вместе с тем может служить кратким меморандумом для имеющей составиться группы. Я рассматриваю финансовую помощь группы как беспроцентный заем, подлежащий погашению частями в течение не более двух лет. Заранее выражаю Вам свою горячую благодарность за готовность Вашу работать в этом направлении.
     Я уже занимаюсь исправлением манускрипта II тома для сдачи в набор, и как только получу Ваше сообщение, что дело в Париже налаживается, я заключу договор с типографом на ближайший том и сдам в набор первый отдел с тем, чтобы книга могла выйти в свет к марту.

     Вы, конечно, уже получили посланный мною I том, который может послужить образцом для остальных по своему плану, но не по внешности, которая вышла мизерною вследствие бедности издателей. Очень хотелось бы услышать Ваш отзыв о моей системе, изложенной во "Введении" и в "Приложениях".
     Мне очень досадно недоразумение, вышедшее с экз. "Еврейской Старины". Штернберг летом не говорил мне определенно о высылке Вам экземпляра и только теперь, вернувшись сюда, сказал мне об этом, но в то же время взял оставшуюся пару экз. для здешних знакомых, и у меня ничего осталось. Постараюсь добыть здесь экземпляр и послать Вам, а если не удастся - напомню, чтобы Вам выслали из Петербурга. (Сейчас узнал, что Вам отсюда высылается экз. "Старины".) До получения Вашего письма я полагал, что Вам выслали из Петербурга книгу, и до сих пор меня удивляет, что они этого не сделали давно (Шт[ернберг] объяснил, что боялись послать по Вашему адресу из-за советской цензуры, но ведь могли бы послать и по другому адресу для Вас).
     Я рад, что Вам удалось достать средства для издания следующего тома "Старины"...

     Р.S. Очень хорошо, что возобновилась "Еврейская Трибуна" после долгого перерыва. При нынешнем нашем распятии орган с концентрированной информацией крайне нужен. Было бы желательно, чтобы "Трибуна" выходила еженедельно и расширила бы свою программу.
     С.В. Познеру я послал экз. "Истории", по адресу "Евр. Трибуны", а письмо - по адресу "Последних Новостей". Не знаю, дошло ли. Для пользы нашего дела следовало бы дать заметку о выходе нового тома в "Послед. Новостях" или "Звене" и в "Трибуне".

 

     С.М Дубнов - М.М. Винаверу

     Берлин 12.I.925

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Как будто для полной симметрии судьба устроила так, что Ваше письмо из Оксфорда, писанное в дни постигшей Вас инфлуэнции, получилось здесь накануне того, как я сам слег в постель, чтобы отбыть очередную повинность берлинского гриппа. Сейчас только начинаю оправляться от затянувшейся болезни, но не решаюсь еще выйти на улицу. Хочется думать, что Вы, раньше исполнивший повинность, уже вполне оправились и отдохнули. Посылаю Вам свое запоздалое поздравление с Новым годом.
     Из-за моей болезни затянулось дело нашего издания. На прошлой неделе были у меня гг. Левинсон⁶¹ и Лазарев.⁶² Весьма кстати (так как я еще лежал в постели) г. Левинсон любезно взялся помочь мне в переговорах с типографами в делах покупки бумаги. Нам удалось добиться сокращения сметы типографской на несколько сот марок (около 100 долларов), но тем не менее набор, печать и бумага поглотят почти всю ассигнованную сумму в 1000 долларов, так как в последнее время типографские ставки повысились. Охотно мирюсь с необходимостью отказаться от маленького гонорарного аванса, предположенного в моем проекте: "История" не должна ждать, а историк подождет.

     Сегодня или завтра ко мне вторично зайдет г. Левинсон, чтобы вместе подписать договор с типографией и решить другие вопросы, связанные с издателем. Так как типограф пошел на все возможные уступки, я ему вчера уже передал начало манускрипта для набора с условием, что в апреле том выйдет из печати. Г. Л[евинсон] уже писал в Париж о ходе дела и справлялся о финансовой стороне дела. В ближайшее время нам понадобится, вероятно, около 200 долларов на покупку бумаги, а в феврале - приблизительно такая же сумма на первый платеж типографу. Сроки платежей и прочее мы сегодня-завтра установим вместе с г. Левинсоном, которому можно присылать деньги с тем, чтобы он выдавал их по моим ордерам по мере исполнения работ.
     Очень огорчила меня весть о приостановке "Евр. Трибуны". Как информационный орган Восточной Европы она была нужна в наше время разброда еврейской прессы. Не могу забыть, как первые номера "Трибуны", попавшие нелегально ко мне в 1920 г. в Петербург, впервые связали меня с еврейским миром, от которого меня отрезал большевистский кордон. Да и в Берлине я всегда читал с интересом №№ "Трибуны". Начинающий выходить в Париже "Рассвет" вряд ли будет давать достаточную информацию о странах "презренного голуса".
     Чего нам пожелать друг другу на Новый год? Доброго здоровья. О большем и мечтать нельзя...

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     Берлин 5.II.925

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Своевременно получил Ваше письмо от 22 января, а затем | от Banque Suisse⁶³ из Лозанны 3400 марок, составляющих эквивалент 15.000 французских франков. Спасибо за все Ваши усилия, за быстроту и аккуратность в осуществлении нелегкое по нынешним временам предприятия. Полученные деньги положил на текущий счет в банк. На днях выдам первый чек приблизительно на 1000 марок, за бумагу для II тома, которую покупаю при содействии А.Б. Левенсона <так в письме>. Книга быстро набирается, и в скором времени уплачу типографу по договору первый взнос за работу. Остальные 5000 франков понадобятся мне только в марте. Надеюсь, что через два месяца книга выйдет в свет. Я снова погрузился в чтение рукописей и корректур, отрываясь только для редактирования немецкого и древнееврейского издания моей "Истории". Вырванный из моей жизни болезнью и последующим невольным отдыхом месяц приходится теперь наверстать усиленною работою. Ars longa, vita brevis⁶⁴ - и часто мне приходится сожалеть, что так расширилась и затянулась моя жизненная работа. Еще пять томов "Истории", "Хасидизм" и opera minora,⁶⁵ которые надо привести в порядок! Не боюсь, что силы иссякнут: любимый труд меня психически держит даже при физической усталости; боюсь только, что годы иссякнут, прежде чем труд будет доведен до конца. Вот почему тороплюсь.

     Несколько месяцев тому назад мне С.В. Познер писал о проекте возобновления "Восхода" в Париже. Это была бы хорошая идея, если бы тем временем не подоспел новый "Рассвет" Жаботинского.⁶⁶ Этот партийный, даже фракционный орган не устраняет потребность в беспартийном национальном органе с широкой информацией, но он уже затрудняет распространение последнего. Если бы удалось создать пока хоть небольшой ежемесячник - научно-литературный с полной хроникой событий за месяц, - я бы охотно участвовал в нем, - конечно, не в редакции (времени нет), но как сотрудник в научном и частью публицистическом отделе. Думаю, что и Вы тогда нарушили бы обет молчания и писали бы для этого журнала статьи по разным проблемам или из своих воспоминаний о пережитом...

     С.М Дубнов - М.М. Винаверу

     Берлин, 27.III.925

     Дорогой Максим Моисеевич,

 

     На днях я получил из Лозанны 1088 германских марок - эквивалент 5000 франков. Благодарю Вас за Ваше внимание. Работа по изданию II тома идет достаточно безостановочно. Уже 20 листов отпечатано, остается еще 12-13 листов, которые теперь набираются, а частью заканчиваются в рукописи. Рукопись II тома, приготовленная к печати еще в 1916 г. в Петербурге, подверглась теперь новой переработке - окончательной. Надеюсь, что в типографии том будет готов в середине апреля и во второй половине апреля экземпляры будут сброшюрованы. Тогда я вышлю Вам из первых экземпляров. Пришлю также еще несколько экземпляров на Ваш адрес для друзей изданий. Сообщите только, где Вы тогда будете, если уедете из Парижа на отдых, пошлю Вам книгу туда, чтобы Вы могли на досуге заглянуть в нее...

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     Берлин, 19 мая 1925

     Дорогой Максим Моисеевич,

     Вы уже, вероятно, получили первые 2 экз. отпечатанного к началу мая II тома моей "Истории". Неполучение от Вас ответа на мое давнишнее письмо заставляло меня думать, Вас не было в Париже, да и в "Последних новостях" что-то было об отъезде Вашем в Италию. Но где бы мое письмо ни застало Вас, прошу Вас мне ответить, ибо хочу знать, дошла ли до Вас книга - результат нашего совместного труда: Вашего содействия этот том не вышел бы.
     Одно совпадение пришло мне сейчас на память: первое издание этого тома печаталось в 1903-1904 гг. в приложении к "Восходу", который в то время издавался Вашей группе вот нынешнее 3-е издание опять выходит при Вашем содействии в Париже, спустя 20 лет - и каких лет!.. Тогда я писал последнюю главу - о возникновении христианства - "эзоповым языком", страха ради цензурного. Прочтите ее в новом виде - и увидите разницу.

     Из приложенного при сем краткого отчета Вы увидите, что все полученные от Вас деньги ушли на покрытие расходов по типографии и бумаге. Объем книги превзошел наши предположения: 34 листа вместо 30. Все участники дела внесли в него свою жертву: Вы и Ваши парижские друзья - деньги, автор - свой труд. От сбыта книги зависит теперь, в какой степени будут возмещены эти жертвы. К сожалению, наши виды с прошлой осени, когда мы говорили о шансах сбыта, изменились к худшему. Тогда рассчитывали, что книга - как чисто научная и вдобавок напечатанная по советской орфографии - будет пропущена московской цензурой в Россию. Теперь эта надежда ослабела. I том, посланный "Логосом" в Москву, лежит уже там полгода - и до сих пор разрешения нет. Вероятно, главного цензора, "историка" Покровского,⁶⁷ смутило или возмутило во введении моём замечание, что я не следую методу исторического материализма, т.е. отрицаю священную догму большевизма. А между тем на сбыт книги в эмиграции трудно рассчитывать: она все более беднеет и не в состоянии покупать такие книги, дорогие по цене (пришлось назначить цену II тома в 2 доллара ввиду дороговизны печати и высокой комиссионной скидки - 55%).

     Все напечатанные 1800 экз. отданы на комиссию в единственный солидный Buchervertrieb⁶⁸ - "Логос". Но я предупредил директора "Логоса" Я.Г. Фрумкина, что за Вами, моими парижскими издателями, сохраняется право взять из склада известное количество экз. для сдачи в комисеонеро продажу в Париже. Ф[румкин] только поставил условием, чтобы парижский комиссионер не понижал цены книги и скидки книгопродавцам (35%), во избежание конкуренции. Итак, если Вы хотите, Вам могут быть высланы несколько сот экз., которые можете сдать в Комиссию Поволоцкому⁶⁹ или другому книгопродавцу с тем, чтобы выручка постепенно покрывала Ваши расходы; потом могут быть высланы отсюда ещё экземпляры.

     При нынешних условиях, если книга и дальше не получит доступа в Россию, нельзя рассчитывать, чтобы выручка от продажи покрыла расходы раньше чем <через>несколько лет. Следовательно, положить эту выручку в основу издания следующего III тома нельзя. Не смею теперь и предлагать Вам и Вашим друзьям ассигновать деньги на издание III тома, пока не выяснились шансы сбыта II тома. Придется подождать с продолжением русского издания. Эта мысль о перерыве в моей ликвидационной работе была бы очень тягостна, если бы в последнее время не подоспело немецкое издание моей "Истории", I том которой уже вышел, а остальные будут выходить в течение 1925 и 1926 гг. Я начинаю уже примиряться с фатумом - что мой труд жизни появится целиком не на том языке, на котором я его писал.

     На днях Вы получите через "Логос" еще 3 экз. для Ваших друзей, поддерживавших издание. Послал также рецензионный экз. в редакции "Звена" и "Последних Новостей". Можете ещё требовать сколько угодно экземпляров.
     В первых числах июня я уеду на отдых и хотел бы получить Ваш ответ пораньше, до отъезда...

     С.М. Дубнов - М.М. Винаверу

     Берлин 8.ХI.925

     Дорогой Максим Моисеевич,

     На днях я получил от комиссионной конторы "Логос" отчет по продаже II тома "Всемирной Истории Еврейского народа", изданного при содействии Вашей парижской группы. Из выручки за проданные экз., за вычетом 55% комиссионной скидки, мне прислано марок 443.94. Эту сумму я, согласно нашему уговору, положил в депозит банка с тем, чтобы со временем, когда накопится по крайней мере 2000 марок, приступить к изданию III тома русского оригинала "Истории". Придется, конечно, долго ждать, так как сбыт книги в России пока еще невозможен. Но все же задаток на будущее издание у нас есть.
     Пока дальнейшим томам моей книги суждено выходить не в оригинале, а в немецком переводе, образец которого я уже послал Вам. Сейчас перерабатываю оригинал для III тома, который должен появиться в феврале. Подписка на немецкое издание имела неожиданный успех, и доведение дела до конца обеспечено. В этом единственное мое утешение в настоящее унылое время. Работаю непрерывно, исполняя завет: " и учи Тору денно и нощно".

     С весны я не имел вести от Вас. Как Ваше здоровье? Отдохнули ли Вы летом? Мало отрадного в нашей эмигрантской жизни, ничего обнадеживающего не приходит и из России, все же не нужно терять бодрости, особенно нам, детям народа, которому не привыкать стать и к столетним кризисам...
     Р.S. Весною я распорядился выслать Вам несколько экземпляров обоих томов русского издания "Истории" для участников Вашей группы. Напишите, пожалуйста, нужно ли ещё прислать.

     Примечания и комментарии

     *. Вестник Еврейского Университета №3(21) 2000(5760). Вступительная статья, публикация и комментарии В. Кельнера. ^{назад к тексту >>>}

     1. Орфография писем приведена в соответствие с современной орфографией. Дописывания слов заключены в квадратные скобки, прочие редакторские конъектуры и пометы - в угловые скобки. Подчеркнутые слова выделены курсивом. Даты даны так, как в письмах. ^{назад к тексту >>>}
     2. <На бланке комитета Еврейского историко-этнографического общества и редакции журнала "Еврейская старина"> ^{назад к тексту >>>}
     3. Из глубин(ы), из бездны (лат.). ^{назад к тексту >>>}
     4. Лозинский Самуил Горациевич (1874-1945) - историк, один из авторов и редакторов "Еврейской энциклопедии", автор работ по истории евреев Франции и истории антисемитизма. После 1917 г. один из руководителей Института высших еврейских знаний в Петрограде. ^{назад к тексту >>>}
     5. Цинберг Израиль (Сергей) Лазаревич (1872-1939) - химик, историк литературовед, автор классических исследований по истории и истории культуры евреев в России, руководитель химической лаборатории в Ленинграде. П. период репрессий 30-х годов. ^{назад к тексту >>>}
     6. Бруцкус Борис Дов (1874-1938) - экономист, общественный деятель, автор исследований по экономике еврейских сельскохозяйственных колоний в России и в Эрец-Исраэль. С 1922 г. в Германии, затем во Франции, а с 1936 - профессор Иерусалимского университета. ^{назад к тексту >>>}
     7. Клейнман Иосиф Александрович - юрист, историк, общественный деятель, публицист, член руководства Фолькспартей. После 1917 г. преподавал в Еврейском университете в Петрограде, автор и редактор "Еврейской летописи". ^{назад к тексту >>>}
     8. В те же дни С.М. Дубнов писал другому старому соратнику по общественному и национальному движению О.О. Грузенбергу, уже к тому времени бывшему в эмиграции: "Ваше дружеское приветствие меня очень тронуло, как и другие отклики затерянных друзей - соратников, ушедших из российского Содома и рассеянных по Западной Европе. После петербургского отшельничества отрадно чувствовать близость людей, с именем которых связана пройденная нами длинная историческая полоса... Свои переживания я записывал в страшные годы pro domo (для себя), под страхом ежедневных обысков; удалось вывезти записи среди других манускриптов... Со временем, вероятно, воспользуюсь ими для своих воспоминаний" (Семейный архив Познеров. Париж). ^{назад к тексту >>>}
     9. "Еврейская трибуна" - периодическое издание, выходившее в Париже на русском, французском и английском языках в 1920-1924 гг. До 1922 г. фактическим руководителем журнала был М.М. Винавер. ^{назад к тексту >>>}
     10. Имеется в виду смерть младшего сына М.М. Винавера Михаила. ^{назад к тексту >>>}
     11. Сев Леопольд Александрович (1867-1922) - публицист, общественный деятель, в начале XX в. редактировал журнал "Восход". Близкий друг и родственник М.М. Винавера. ^{назад к тексту >>>}
     12. Гурвич Саул (1860-1922) - историк, публицист, общественный деятель, автор рада исследований юридического и социального положения евреев в России. С 1910 г. жил в Германии и занимался издательским делом. ^{назад к тексту >>>}
     13. Соловейчик Менахем (1883-1957) - историк, общественный деятель. В начале 20-х был министром по еврейским делам в правительстве Литвы. Один из руководителей партии Поалей-Цион. С 1933 г. в Эрец-Исраэль на преподавательской работе. ^{назад к тексту >>>}
     14. Винавер (Химкина) Роза Георгиевна (Генделевна) (1872-1951) - жена М.М. Винавера, общественная деятельница, автор мемуаров; Винавер Валентин Максимович (1895-1983) - сын М.М. Винавера. В письме ошибочно назван Валерием Максимовичем. ^{назад к тексту >>>}
     15. Познер Соломон Владимирович (1879-1946) - юрист, историк, публицист, общественный деятель. В начале XX в. принимал активное участие в еврейском национальном и общероссийском демократическом движении. В 1908-1917 гг. руководил в Петербурге издательством "Разум". С 1921 г. в эмиграции. ^{назад к тексту >>>}
     16. Лимитрофы (от лат.limes - граница, межа) - в данном случае страны, получившие независимость в 1918 г.: Литва, Латвия, Эстония. ^{назад к тексту >>>}
     17. Бруцкус Юлий Дов (1870-1951) - историк, социолог, политический деятель, активный участник сионистского движения. В 1921 г. - один из руководителей Министерства по еврейским делам в Литве. Позднее в эмиграции в Германии, Франции и США. Умер в Израиле. ^{назад к тексту >>>}
     18. Прилуцкий Ноах (1882-1941) - политический деятель, сторонник автономизма, позднее участник сионистского движения, журналист. В 20-е годы депутат польского Сейма. Погиб в вильнюсском гетто. ^{назад к тексту >>>}
     19. "Рассвет" - журнал, издававшийся в Германии и Франции в 20-30-е годы сионистами, в основном выходцами из России, сторонниками ревизионистского течения. Редакторы: В.Е. Жаботинский, М.Ю. Берхин, И.Б. Шехтман ^{назад к тексту >>>}
     20. "Восход" - крупнейшее еврейское периодическое издание на русском языке в России, выходившее с 1881 г. по начало XX в. под редакцией А. Ландау, позднее в его руководство вошел М.М. Винавер. ^{назад к тексту >>>}
     21. Эрлих (Дубнова) Софья (1885-1986) - поэтесса, дочь С.М. Дубнова, с начала XX в. участвовала в еврейском социал-демократическом движении, член Бунда, жена одного из лидеров Бунда в Польше Г. Эрлиха. В 20-30-е годы жила в Польше. С 1940 г. - в США. Автор мемуаров. ^{назад к тексту >>>}
     22. Винавер Артур Моисеевич - брат М.М. Винавера, врач. Погиб в нацистском концлагере в годы второй мировой войны. ^{назад к тексту >>>}
     23. Эльяшева (Гурлянд) Эсфирь Захаровна - общественный деятель, педагог, участвовала в создании различных еврейских образовательных центров в России и Литве. ^{назад к тексту >>>}
     24. Эфройкин (Ефройкин) Израиль Рафаилович (1884-1954) - общественный деятель, публицист, в начале XX в. - член Folkspartei (Народной партии) и группы "Возрождение". После 1917 г. в эмиграции во Франции, где активно участвовал в еврейском национальном движении. ^{назад к тексту >>>}
     25. Парижская экзекутива - видимо, исполнительный комитет Всемирной сионистской организации. ^{назад к тексту >>>}
     26. Слиозберг Генрих Борисович (1863-1937) - юрист, публицист, активный общественный деятель, в начале XX в. - член ряда еврейских политически! организаций. После 1917 г. в эмиграции. Автор мемуаров. ^{назад к тексту >>>}
     27. Вольф Люсьен (1857-1930) - историк, дипломат, общественный деятель, один из руководителей еврейской общины Великобритании. ^{назад к тексту >>>}
     28. Главный раввин (англ.) ^{назад к тексту >>>}
     29. Гертц Иосиф (1872-1946) - религиозный деятель, публицист, философ. Родился в Словакии, эмигрировал в США, жил в Южной Африке. С 1913 г. - главный раввин Великобритании. В тексте неправильно назван Герцег. ^{назад к тексту >>>}
     30. Машинописная копия с правкой неизвестного лица. ^{назад к тексту >>>}
     31. Речь идет о работе Комитета еврейских организаций в период Парижской Мирной конференции 1919г. ^{назад к тексту >>>}
     32. Предместье (нем.). ^{назад к тексту >>>}
     33. Большая часть (лат.). ^{назад к тексту >>>}
     34. Имеется в виду участие М.М. Винавера в 1919 г. в качестве министра иностранных дел в так называемом Крымском правительстве. Его мемуары об этом были изданы лишь посмертно: Наше правительство (Крымские воспоминания: 1918-1919) (Париж, 1928). ^{назад к тексту >>>}
     35. Была Троя (лат.) ^{назад к тексту >>>}
     36. Обречённых (лат.) ^{назад к тексту >>>}
     37. "Звено" - основанная М.М. Винавером еженедельная литературно-политическая газета (с 1927 г. - журнал), выходившая в Париже с 1923 по 1928 г. ^{назад к тексту >>>}
     38. Журнал Еврейских исследований. ^{назад к тексту >>>}
     39. Societe des Etudes Juives. ^{назад к тексту >>>}
     40. "Последние новости" - ежедневная газета, выходившая в Париже в 1920-1940 гг., с 1921 г. под руководством П.Н. Милюкова. ^{назад к тексту >>>}
     41. Дубнов С.М. Евреи в царствование Николая II (1894-1914). Пг., 1922 ^{назад к тексту >>>}
     42. Дубнов начинал отсчет эпохи "национального пробуждения" с 1897 г. - года Первого всемирного сионистского конгресса. ^{назад к тексту >>>}
     43. Дубнов С.М. Об изучении истории русских евреев и об учреждении русско-еврейского исторического общества. СПб., 1891. ^{назад к тексту >>>}
     44. Еврейская народная группа - политическая организация, созданная в конце 1906 г. в основном евреями - членами конституционно-демократической партии: М.М. Винавером, Г.Б. Слиозбергом, М.И. Кулишером и др. ^{назад к тексту >>>}
     45. Булыгинская комиссия - "Особая комиссия", созданная в начале 1905 г. во главе с министром внутренних дел А.Г.Булыгиным для выработки положения о Государственной думе. ^{назад к тексту >>>}
     46. Тейтелъ Яков Львович (1851-1939) - юрист, общественный деятель, более 30 лет был судебным чиновником. Подал в отставку в 1912 г. После 1917 г. в эмиграции в Германии и Франции. Автор мемуаров: Из моей жизни за 40 лет. Париж, 1925. ^{назад к тексту >>>}
     47. Вероятно, М.М. Винавер имел в виду Якова Марковича Гальперна (1840-1914) - юриста, общественного деятеля. Находился на службе в министерстве юстиции, тайный советник, с 1890 г. - начальник распорядительного отделения этого министерства, с 1907 г. - вице-директор II департамента, с 1912 г. - в отставке. ^{назад к тексту >>>}
     48. Имеется в виду Союз для достижения полноправия еврейского народа в России. ^{назад к тексту >>>}
     49. Sub species aeternitatis (лат.) - с точки зрения вечности. ^{назад к тексту >>>}
     50. Эйнштейн Альберт (1879-1955) - физик-теоретик, один из основателей современной физики. ^{назад к тексту >>>}
     51. Немецкие националисты ^{назад к тексту >>>}
     52. Койген Давид Маркович (1877-1933) - философ, писатель, родился на Украине, высшее образование получил в Швейцарии. С начала XX в. жил в Германии, преподавал в ряде университетов и в Еврейской семинарии ^{назад к тексту >>>}
     53. Бердяев Николай Александрович (1874-1948) - философ, публицист. В 1922 г. выслан из России. Жил в Германии. Один из создателей религиозно-философской академии в Берлине. С 1924 г. - во Франции. Основатель журнала "Путь" (Париж). ^{назад к тексту >>>}
     54. Франк Семен Людвигович (1877-1950) - философ. В 1922 г. выслан из России. Жил в Германии, преподавал в Берлинском университете. С 1937 г. - во Франции, позднее в Великобритании ^{назад к тексту >>>}
     55. Карсавин Лев Шатонович (1882-1952) - философ, историк, публицист. В 1922 г. выслан из России. С 1922 по 1926 г. жил в Германии и участвовал в работе религиозно-философской академии в Берлине. Профессор университетов в Каунасе (с 1928 г.) и Вильнюсе (1940-1946). В 1947-1949 гг. - директор Художественного музея в Вильнюсе. В 1949 г. репрессирован и умер в заключении. ^{назад к тексту >>>}
     56. Штернберг Лев Яковлевич (1861-1927) - историк, этнограф, общественный деятель. В 80-90-е годы участвовал в народническом движении в России. С начала XX в. - член ряда еврейских общественных организаций. После 1917 г. на научной и преподавательской работе. В 20-е годы руководил Еврейским историко-этнографическим обществом в Ленинграде ^{назад к тексту >>>}
     57. Браудо Александр Исаевич (1864-1924) - историк, общественный деятель, активный член ряда еврейских и общероссийских политических организаций. ^{назад к тексту >>>}
     58. Предприятие (нем.) ^{назад к тексту >>>}
     59. Фрумкин Яков Григорьевич (1876-1971) - юрист, историк, общественный деятель. В начале XX в. активно участвовал в еврейском национальном движении. После 1917 г. в эмиграции в Германии, позднее в США. Автор мемуаров. ^{назад к тексту >>>}
     60. Вдали от дел (лат.). ^{назад к тексту >>>}
     61. Левинсон А.Б. - издатель, эмигрировал из России после 1917 г. В 20-е годы жил в Германии, где основал (совместно с Л.З. Кацем) издательство "Возрождение", выпускавшее литературу на русском языке. ^{назад к тексту >>>}
     62. Лазарев Адольф Маркович (1873-1944) - философ, экономист, публицист. До 1917 г. - сотрудник либеральной и демократической печати в Москве, Киеве, Петербурге. После 1918 г. в эмиграции в Германии, затем во Франции. ^{назад к тексту >>>}
     63. Швейцарский банк ^{назад к тексту >>>}
     64. Жизнь коротка - искусство вечно (лат.). ^{назад к тексту >>>}
     65. Мелкие сочинения (лат.) ^{назад к тексту >>>}
     66. Жаботинский Владимир (Зеев) Евгеньевич (1880-1940) - писатель, публицист, поэт-переводчик, политический деятель, один из лидеров российского и мирового сионистского движения. В 20-30-е годы - редактор журнала "Рассвет", выходившего с 1922 г. в Берлине, а с декабря 1924 г. - в Париже. ^{назад к тексту >>>}
     67. Покровский Михаил Николаевич (1868-1932) - историк, акад. АН СССР (1929), политический деятель, активный участник социал-демократического движения, большевик. После 1917 г. - заместитель наркома просвещения в составе ряда советских правительств, позднее на руководящей работе в научных учреждениях, ректор Института красной профессуры. ^{назад к тексту >>>}
     68. Книжный склад (нем.) ^{назад к тексту >>>}
     69. Поволоцкий Яков Ефимович (1882-1945) - в 20-30-е годы один из крупнейших издателей русской литературы во Франции. ^{назад к тексту >>>}

 

 

 

Приложение

 

Александр Локшин

Миссионер истории^*

Сборник памяти С. Дубнова. Миннеаполис, 1998. А Missionaгy for History: Essays in Honor of Simon Dubnov. Yearbook Supplement. Univ. Of Minnesota. Minneapolis, 1998. №7. 157p. (A Modern Greek Studies).

     Библиография работ о Семене Дубнове отличается исключительным богатством и разнообразием, О крупнейшем еврейском историке XX столетия на разных языках написано большое число монографий, статей и воспоминаний (о чем, кстати, свидетельствует и библиография, составленная одним из редакторов книги К. Гроберг).
     Сборник вышел в серии, посвященной средиземноморским и восточноеврейским исследованиям университета штата Миннесота США. Чем можно объяснить, что он увидел свет именно в рамках этой серии (предшествующие шесть монографий касались истории и современных проблем Кипра, Косова, России)?

     "Труды Дубнова - важный источник для изучения еврейской культуры, они вызывали широкий отклик прежде всего в Восточной Европе и России, Личность Дубнова - составная часть русской интеллектуальной и культурной истории", - считает главный редактор серии Стефанис Ставру,
     Рецензируемый сборник составлен из выступлений и докладов на конференции "Семен Дубнов и его наследие: в пятидесятую годовщину со дня смерти", проведенной в Иллинойском университете в 1991 г., а также некоторых других материалов. Книга продолжает издания, посвященные выдающемуся еврейскому историку.
     О статьях сборника дают представление разделы: "Дубнов как ученый"; "Дубнов как человек"; "Дубнов и погромы"; "Дубнов в России".

     Для редакторов книги - преподавателя истории ряда университетов США Кристи Гроберг и известного израильского историка Авраама Гринбаума - вряд ли возникла проблема выбора названия. Вскоре после первых публикаций (это были исследования, посвященные истории хасидизма) молодой Дубнов записал в дневнике за 1892 г.: "Моя цель жизни выяснилась - распространение исторических знаний о еврействе и специальная разработка истории русских евреев. Я стал как бы миссионером истории...".
     На первый взгляд может показаться, что в книгу вошли некоторые материалы, случайно оказавшиеся в распоряжении составителей. Однако, вчитавшись, начинаешь осознавать обоснованность включения в сборник каждого материала и продуманность построения новой книги о Дубнове.

     Один из редакторов сборника, Авраам Гринбаум, выступает и как автор статьи "Дубнов как русско-еврейский и еврейский историк". В ней Гринбаум показал, что свой главный труд, посвященный истории евреев в России и Польше, который историк задумал уже в самом начале своей научной карьеры, он так никогда и не написал. Как известно, три тома именно под таким названием были опубликованы на английском языке в США (Dubnov S.M. History of the Jews in Russia and Poland / Trans. Israel Friedlander I. Vol. 1-3. Philadelphia: Jewish Publication Society, 1916-1918). Однако они фактически являлись частью его всеобщей истории евреев (с.1). Гринбаум анализирует различные причины, по которым так и не был написан magnum opus Дубнова, вошедшего в историографию прежде всего как историк российского еврейства.
     Профессор истории университета Бен-Гуриона в Негеве Ренс Познански, которая перевела "Письма о старом и новом еврействе" Дубнова на французский язык, пишет о взглядах Дубнова на диаспору. Дубнов примерял диаспорапьную модель для всех народов. Он воспринимал еврейскую историческую судьбу как уникальную и предлагал "секулярную версию концепции миссии еврейского народа" - отмечает исследователь (с. 10).

     Профессор Еврейского университета в Иерусалиме Исраэль Барталь анализирует восприятие Дубновым еврейской автономии в период средневековья. Институты еврейского руководства той эпохи рассматривались им как представительные органы. Формулируя концепцию будущей еврейской автономии в диаспоре, Дубнов считал, что нельзя не учитывать исторический опыт. Таким образом, необходима преемственность между традициями ранней еврейской автономии и современными политическими институтами, которые, как надеялся историк, возникнут в будущих многонациональных государствах Европы. Дубнов, считает Барталь, идеализировал средневековую еврейскую автономию. Публицистический подход нашел отражение даже в его исторических работах, в которых он решительно осуждал тех евреев, которые были противниками автономии в период между началом эмансипации и выходом на политическую арену современного еврейского национализма (с. 18).
     Предметом исследования израильского библиографа Дана Харува стал учебник Дубнова по еврейской истории. Мордехай Залкин из Еврейского университета в Иерусалиме публикует очерк о знаменитом Мстиславльском деле ("Мстиславльское буйство"), имевшем место в родном городе историка в 1843 г.

     Хотя тема "Дубнов и погромы" является самостоятельным разделом сборника, она тесно связана и с первой его частью - "Дубнов как ученый". О взглядах Дубнова на причины еврейских погромов в царской России и о современной точке зрения на эти трагические события пишут историки-ревизионисты проф. Михаэль Хамм (США), англо-американский историк проф. Джон Клиер и проф. Шломо Ламброза из Марилэнда (США).
     Характерной чертой Дубнова - ученого и человека - было отношение к истории как к Опыту. История в самом глубоком и подлинном смысле была для него, по известному латинскому изречению Historia magistra vitae - ориентиром в делах житейских, нравственных и политических. Вот почему вызывают особый интерес статьи Йосефа Гольдштейна (Хайфский университет) и Кристи Гроберг. Первая дает сравнительный анализ отношения Дубнова и идеолога "духовного сионизма" Ахад ха-Ама к их личной трагедии. Речь идет об уходе из еврейства через замужество дочерей Дубнова и Ахад ха-Ама. Во второй статье рассматриваются отношения между Дубновым и его другой дочерью Софьей Дубновой-Эрлих (1885-1986).

     Вызывает интерес статья главного архивиста Института еврейских исследований в Нью-Йорке Марека Веба. Она касается деятельности Дубнова как инициатора собирания еврейских документов в России и последующей судьбы его архивных коллекций.
     В книгу вошли и две работы российских историков из Санкт-Петербурга. Виктор Кельнер (зав. отделом Российской национальной библиотеки) публикует исследование о современнике Дубнова, видном еврейском общественном деятеле Александре Браудо. Другая "русская" публикация принадлежит Валерию Гессену - сыну известного русско-еврейского историка Юлия Гессена. Вслед за Вебом Гессен касается архивного наследия Дубнова, прежде всего его писем петербургским русско-еврейским историкам С. Цинбергу, Д. Маггиду и др.
     Попутно отметим, что практически всех авторов сборника отличает устойчивый интерес к изучению творчества Дубнова в самых различных его аспектах. Трудно переоценить значение одновременного переиздания всех трех томов мемуаров С.М. Дубнова "Книга жизни" (СПб.: Петербургское востоковедение, 1998). Вступительная статья и комментарии к изданию осуществлены В.Е. Кельнером.

     Еще одна публикация принадлежит израильскому, в прошлом ленинградскому, историку Михаилу Бейзеру и посвящена памятным местам жизни и деятельности Дубнова в Петербурге.
     Фигура Дубнова является знаковой не только для еврейской историографии, она и символ самой страшной национальной еврейской трагедии - Холокоста. Конкретные обстоятельства гибели Дубнова в рижском гетто мы, наверное, никогда не узнаем. Как и не узнаем обстоятельства гибели миллионов восточноевропейских евреев - современников Дубнова. Его "Книга жизни" была неразрывно связана с главным персонажем всех сочинений - еврейским народом. И когда Катастрофа, подобно библейскому потопу, вот-вот должна была поглотить мир, который он хорошо знал и любил, он не сделал ни шага, чтобы спастись. Можно только поблагодарить составителей, включивших в сборник одно из последних интервью Дубнова журналисту А. Кайзеру в Ковно (Каунасе) незадолго до советской, а вскоре и нацистской оккупации Литвы. Дубнов говорил о своем желании переехать в Вильно, город, который он особенно любил и который на протяжении столетий являлся крупнейшим центром еврейской учености.

     Личность Дубнова настолько многогранна, что никакой сборник статей не может осветить все стороны его деятельности, Материалы рецензируемого издания еще раз показали, что идеи, концепции и оценки Дубнова по-прежнему волнуют современное поколение историков, которые продолжают идти, говоря словами Эли Визеля, "по следам Шимона Дубнова".
     Можно с уверенностью сказать, что сборник "Миссионер истории" не "потонет" в море публикаций о Дубнове. Он несомненно стимулирует дальнейшие исследования и ставит вопрос о необходимости публикации новых статей и книг об Историке.

     *. Вестник Еврейского Университета №3(21) 2000(5760). ^{назад к тексту >>>}

 

---

   

---

    
         

___Реклама___

---