Эрнст Левин

Блокноты переводчика (1955 - 2005)

 

(Продолжение. Начало в №11-12(72))

 

Часть 2. ПЕРЕВОДЫ БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ

 

 

 

Johann Mayrhofer (1787-1836) SCHIFFERS NACHTLIED   Dioskuren, Zwillingssterne, Die ihr leuchtet meinem Nachen, Mich beruhigt auf dem Meere Eure Milde, Euer Wachen.   Wer auch fest in sich begründet, Unversagt dem Sturm begegnet; Fühlt sich doch in euren Stralen Doppelt mutig und gesegnet.   Dieses Ruder, das ich schwinge, Meeresfluten zu zerteilen, Hänge ich, so ich geborgen, Auf an eures Tempels Säulen.

Иоганн Майргофер (1787-1836) НОЧНАЯ ПЕСНЬ ЛОДОЧНИКА   Близнецы, созвездье стражи! Мне под вашими лучами Любо плыть в открытом море Даже бурными ночами.   Мореплаватель отважный, Выйдя в море грозовое, В путеводном вашем свете Поплывёт отважней вдвое.   Я сверну тугой свой парус, А весло, которым правлю, Безмятежно у колонны Храма вашего оставлю!

 

 

 

Friedrich von Maltitz (1795-1870) RÜCKBLICK...   Die goldne Kette ist entzwei gesprungen, Als Friedland sich zum letzten Schlaf entkleidet, Mir, wie mein Fuß von diesen Fluren scheidet, Reißt nicht die Kette der Erinnerungen.   Hier, des Wiedersehns Begeisterungen Hat, fromm und dankbar, sich das Herz geweidet, Doch kommt die Zeit, wo Jeder sich bescheidet, Wenn mancher Jugendschwanenruf verklungen.   Der Abendsonne ruhig zugewendet, Erlieg’ ich nicht der Wehmuth süßem Zagen Und was vergangen, nenn’ ich gern vollende.   Mein Morgenroth – verhallen, seine Klagen! Der Zukunft heller Stern ist Dein Geleite, Du Lieblichste der Treuen, mir zur Seite.

Фридрих фон Мальтиц (1795-1870) ПРОШЛОЕ   Цепочку золотую, не жалея, С рубахой рвут, ложась в последний сон... Но я, прощаясь, не срываю с шеи Моих воспоминаний медальон.   Восторги юных встреч воспринял он, Сердец доверчивых наивные затеи... Приходит срок, и с юностью своею Мы расстаёмся под прощальный звон.   Без сладкой робости и призрачных гаданий, О прошлом говоря "завершено", Я провожу закат спокойным взглядом.   О том, что было – не хочу рыданий! Мне лишь Твоё прощенье суждено, Ты, ангел верности, со мной пребудешь рядом.

 

 

Heinrich Heine (1797-1856) DIE ILSE   Ich bin die Prinzessin Ilse, Und wohne im Ilsenstein; Komm mit nach meinem Schlosse, Wir wollen selig sein.   Dein Haupt will ich benetzen Mit meiner klaren Well, Du sollst deine Schmerzen vergessen, Du sorgenkranker Gesell!   In meinen weißen Armen, An meiner weißen Brust, Da sollst du liegen und träumen Von alter Märcherlust.   Ich will dich küssen und herzen, Wie ich geherzt und geküßt Den lieben Kaiser Heinrich, Der nun gestorben ist.   Es bleiben tot die Toten Und nur der Lebendige lebt; Und ich bin schön und blühend Mein lachendes Herze bebt.   Komm in mein Schloß herunter, In mein kristallenes Schloß. Dort tanzen die Fräulen und Ritter, Es jubelt der Knappentroß   Es rauschen die seidenen Schleppen, Es klirren die Eisensporn, Die Zwerge trompeten und pauken, Und fiedeln und blasen das Horn.   Doch dich soll mein Arm umschlingen, Wie er Kaiser Heinrich umschlang; − Ich hielt ihm zu die Ohren, Wenn die Trompet erklang.

Генрих Гейне (1797-1856) ИЛЬЗА   Послушай, я – Ильза, принцесса: Вон там Ильзенштейн, мой дворец; И если ты ищешь блаженства, Ступай-ка за мной, удалец!   Я смою прозрачной волною Моих золотистых кудрей Все думы, заботы и боли C головушки буйной твоей.   В объятиях рук моих нежных, На белую девичью грудь Ложись и в мечтах безмятежных Все беды свои позабудь.   Ласкать, целовать тебя стану, И будешь ты счастлив тогда, Как Генрих, мой друг, император – Он ныне почил навсегда.   Но мёртвый – он мёртвым и будет, И только живущий живёт; А я так свежа и прекрасна, И сердце так сладко поёт!   Пойдём же в мой замок со мною – В хрустальный волшебный мой дом! Там танцы, там принцы и дамы, И свита ликует кругом.   Там шёлковых шлейфов шуршанье И звяканье рыцарских шпор, Там трубы звучат и литавры, И скрипки, и карликов хор!   Уснёшь ты, как бедный мой Генрих: Я нежно тебе, как ему, Чтоб звука трубы не слышал, Ладошками уши зажму.

 

 

Heinrich Heine (1797-1856) **** Die Rose, die Lilie, die Taube, die Sonne, Die liebte ich einst alle in Liebeswonne, Ich lieb' sie nicht mehr, ich liebe alleine Die Kleine, die Feine, die Reine, die Eine; Sie selber, aller Liebe Bronne, Ist Rose und Lilie, und Taube, und Sonne.

Генрих Гейне (1797-1856) **** Голубка и солнышко, роза и лилия, На всех вас хватало мне любвеобилия, Но я разлюбил вас – люблю лишь одну я: Смешную, чуднýю, шальную, родную, И всё поместилось в неё без усилия: Голубка и солнышко, роза и лилия.

 

 

 

Johann Nepomuk Vogl (1802-1866) AUF DER BRÜCKE   Hingelehnt am Brückenbogen Blick ich in die Flut so gern, Spiegelt in dem Naß der Wogen Sich der helle Abendstern.   Sieh, wie treibt da Well' auf Welle Sich so wild, so hastig fort, Nur der Stern, der silberhelle, Schimmert stets am alten Ort.   So auch blickt dein Bild voll Liebe In mein Leben immerdar, Sei die Flut von Stürmen trübe, Oder sei sie morgenklar.   Doch die Zeit entflieht, die schnelle Und Du bleibst mir evig fern, Wie der raschen, flüchtgen Welle Unerreichbar bleibt der Stern.

Иоганн Непомук Фогль (1802-1866) НА МОСТУ   Прислонившись к балюстраде, Я люблю смотреть с моста. В бархатистой чёрной глади Отражается звезда.   Чуть заметно ли теченье, Или бурный мчит поток – Остаётся без движенья Серебристый огонёк   Точно так твой образ милый В жизни светится моей: То беспечной, то постылой Череде бегущих дней.   Образ зримый, ощутимый, Но далёкий навсегда, Как реке не достижима Отражённая звезда.

 

 

 

Theodor Tutcheff (1803-1873) NOUS AVONS PU TOUS DEUX...     Nous avons pu tous deux, fatigués du voyage, Nous asseoir un instant sur le bord du chemin – Et sentir sur nos fronts flotter le même ombrage, Et porter nos regards vers l’horizon lointain.   Mais le temps suit son cours sa pente inflexible A bientôt séparé ce qu’il avant uni, - Et l’homme, sous le fouet d’un pouvoir invisible, S’enfonce, triste et seul, dans l’espace infini.   Et maintenant, ami, de ces heures passées, De cette vie à deux, que nous est-il resté? Un regard, un accent, des dé de pensées. - Hélas, ce qui n’est plus a-t-il jamais été?

Фёдор Тютчев (1803-1873) МЫ С ТОБОЮ ВДВОЁМ...     Мы с тобою вдвоём, утомившись идти, На минуту присели у края пути, И как сумрак, легла нам на лица печаль, И взглянула в глаза равнодушная даль.   Нам грозится безжалостный времени бег Разорвать, что скрепил он, казалось, навек; И не вместе, а каждый из нас, одинок, Канет в этот бездонный и вечный поток.   Что осталось нам, друг мой, от жизни былой, От часов, что мы прожили вместе с тобой, Наших взглядов, намёков, и мыслей, и фраз?.. Да и было ли то, что исчезло сейчас?

 

 

 

Генрих Ноэ (1835-1896) SONNET     Ich bringe einen Sänger Dir vom Norden; Doch singt er nicht vom Land, das ihn gebar, Nicht von der Oede, die ihm Erbtheil war, Nicht von der Trübe, die ihm Sonne worden:   Es ringt und such in seines Sanges Worten In Sehnsuchtstönen voll und wunderbar Nach einem Himmel. götterhell und klar, Nach einer Seelenheimath aller Orten.   Des Südens und der Schöncheit ew’ge Bronnen Umthaufen ihn auf seines Forschens Bahn, Und winken ihm zu jenem Dschinistan,   Wo unauslöschbar selbstgeschaffne Sonnen, Von keiner ird’schen Trübung mehr umsah’n, Ihm leuchten bei nur ihm erschlossen Wonnen.

Генрих Ноэ (1835-1896) СОНЕТ     Знакомьтесь – это с севера певец; Он не поёт тот край, где рос поэтом, И дом в глуши, что завещал отец, И сумрак, что ему казался светом.   Он, жарких слов искатель и творец, Поёт о мире, красотой согретом, О Божьем небе лучезарным летом, Приюте душ – их праведных сердец.   Его, в иную веру обратя, Влечёт волшебный юг, обитель джиннов, Где солнце, все дела свои покинув,   Как мать, узрев любимое дитя, Направит все лучи свои на сына, Из всех на свете – одному светя.

 

 

Paul Celan (1920-1970) TODESFUGE Swchwarze Milch der Frühe wir trinken sie abends wir trinken sie mittags und morgens wir trinken sie nachts wir trinken und trinken wir schaufeln ein Grab in den Lüften da liegt man nicht eng Ein Mann wohnt im Haus der spielt mit den Schlangen der schreibt der schreibt wenn ist dunkelt nach Deutschland dein goldenes Haar Margarete er schreibt es und tritt vor das Haus und es blitzen die Sterne er pfeift seine Rüden herbei er pfeift seine Juden hervor läst schaufeln ein Grab in der Erde er befielt uns spielt auf nun zum Tanz Swchwarze Milch der Frühe wir trinken dich nachts wir trinken dich mittags und morgens wir trinken dich abends wir trinken und trinken Ein Mann wohnt im Haus der spielt mit den Schlangender schreibt der schreibt wenn ist dunkelt nach Deutschland dein goldenes Haar Margarete Dein aschenes Haar Sulamith wir schaufeln ein Grab in den Lüften da liegt man nicht eng Er ruft stecht tiefer ins Erdreich ihr einen ihr andern singet und spielt er greift nach dem Eisen im Gurt er schwingts seine Augen sind blau stecht tiefer die Spaten ihr einen ihr andern spielt weiter zum Tanz auf Swchwarze Milch der Frühe wir trinken dich nachts wir trinken dich mittags und morgens wir trinken dich abends wir trinken und trinken ein Mann wohnt im Haus dein goldenes Haar Margarete Dein aschenes Haar Sulamith er spielt mit den Schlangen Er ruft spielt süßer den Tod der Tod ist ein Meister aus Deutschland er ruft streicht dunkler die Geigen dann steigt ihr als Rauch in die Luft dann habt ihr ein Grab in den Wolken da liegt man nicht eng Swchwarze Milch der Frühe wir trinken dich nachts wir trinken dich mittags der Tod ist ein Meister aus Deutscland wir trinken dich abends und morgens wir trinken und trinken der Tod ist ein Meister aus Deutscland sein Auge ist blau er trift dich mit bleierner Kugel er trift dich genau ein Mann wohnt im Haus dein goldenes Haar Margarete er hetzt seine Rüden auf uns er schenkt uns ein Grab in der Luft er spielt mit den Schlangen und träumet der Tod ist ein Meister aus Deutschland dein goldenes Haar Margarete dein aschenes Haar Sulamith

Пауль Целан (1920-1970) ФУГА СМЕРТИ Чёрная жижа рассвета мы пьём её ночью мы пьём её утром и в полдень и вечером тоже мы всё пьём её пьём мы в воздухе роем могилу там тесно не будет лежать В этом доме живёт человек он играет со змеями пишет как стемнеет  он пишет в Германию косы златые твои Маргарита он напишет про это и выйдет из дома и звёзды сверкают он свистнет овчарок своих он свистнет евреев к себе и заставит в земле рыть могилу а другим в это время прикажет для танцев сыграть Ах ты чёрная жижа рассвета мы пьём тебя ночью мы пьём тебя утром и в полдень и к вечеру снова мы всё пьём тебя пьём Человек что живёт в этом доме играет со змеями  пишет как стемнеет он пишет в Германию золото кос твоих о Маргарита Пепел кос твоих о Шуламит мы роем могилу на небе там тесно не будет лежать Он кричит вы давайте поглубже копайте а вы там играйте и пойте он оружие с пояса рвёт он грозит у него голубые глаза эй вы там, поглубже лопаты а вы продолжайте для танцев играть Ах ты чёрная жижа рассвета мы пьём тебя ночью мы пьём тебя утром и в полдень и вечером тоже мы всё пьём тебя пьём человек живёт в доме о косы златые твои Маргарита Где же пепел от кос твоих о Шуламит человек тот со змеями дружит он велит смерть послаще играть смерть маэстро немецкий он кричит скрипки гладьте нежней и как дым вознесётесь на небо чтоб была в облаках вам могила и не было тесно лежать Ах ты, чёрная жижа рассвета, мы пьём тебя  ночью мы пьём тебя в полдень а смерть это важный немецкий маэстро мы пьём тебя утром и вечером тоже всё пьём мы и пьём смерть маэстро немецкий глаза у него голубые он тебя убивает свинцовою пулей без промаха точно человек в этом доме живёт грезит золотом кос Маргариты он овчарок спускает на нас и могилу даёт в небесах он со змеями любит играть и мечтать смерть маэстро немецкий золото кос Маргариты пепел от кос Шуламит

 

 

 

Julian Tuwim (1894-1953) ŻYDEK   Śpiewa na podwórku, tuląc się w łachmany, Mały, biedny chłopiec, Żydek obląkany.   Ludzie go wygnali, Bóg pomieszał głowę, Wieki i wygnanie pomieszały mowę.   Drapie się i tańczy, płacze i zawodzi O tym, że się zgubił, że po prośbie chodzi.   Pan z pierwszego piętra patrzy na wariata: Spójrz, mój bracie biedny na smutnego brata.   Kędy nas zaniosło? Gdzieśmy się zgubili, Światu ogromnemu obcy i niemili?   Pan z pierwszego piętra, brat twój opętańczy Głową rozpaloną po wszechświecie tańczy.   Pan z pierwszego piętra wyrósł na poetę: Serce swe, jak grosik, zawinie w gazetę –   I przez okno rzuci, żeby się rozbiło, Żebyś  je podeptał, żeby go nie było!   I pójdziemy potem każdy w swoją stronę Na wędrówki nasze smutne i szalone.   Nie znajdziemy nigdy ciszy i przystani, Żydzi śpiewający, Żydzi obląkani.

Юлиан Тувим (1894-1953) ЖИДЁНОК   Во дворе танцует ради скудной пищи Маленький оборвыш, полоумный нищий.   Бог лишил рассудка, смертные – изгнали, Сотни лет скитаний языки смешали.   Он поёт и плачет, хлеба просит кротко: Я, мол, потерялся... Бросили сиротку...   Господин с балкона смотрит виновато: Посмотри, несчастный, на родного брата!   Где мы потерялись, брошенные дети, Чужды и не милы  никому на свете?   Господин с балкона! Плоть от плоти вашей В скорби исступлённой по вселенной пляшет!   Господин с балкона выбился в поэты: Завернёт он сердце, как пятак, в газету   И на камни бросит – чтоб оно разбилось: Наступи покрепче, чтоб уже не билось!   И вернёмся оба с песней и рыданьем К скорбной нашей доле, к вековым скитаньям.   Не найти на свете мира и жилища Нам, жидам поющим,  полоумным нищим.

 

 

Julian Tuwim SOKRATES TAŃCZĄCY Prażę się w słońcu, gałgan stary, Leżę, wyciągam się i ziewam. Stary ja jestem, ale jary: Jak tęgi łyk pociągnę z czary, To śpiewam.   Słońce mi grzeje stare gnaty I mądry siwy łeb kudłaty, A w mądrym łbie, jak wiosną las, Szumi i szumi mędrsze wino, A wieczne myśli płyną, płyną, Jak czas... Czego się gapisz, Cyrbeusie? Co myślisz?  Leży stary kiep, Już do gadania słów mu brak, Już się wygadał? A tak, tak... Idź, piecz swój chleb.   Z zaułka śmieją się uczniowie, Że się mistrzowi kręci w głowie, Że się Sokrates spił... Idź, Cyrbeusie, uczniom powiedz, Że już trafiłem w samo sedno: Że cnotą jest – zlizywać pył Z ateńskich ulic! Lub im powiedz, Że cnotą jest – w pęcherze dąć! Że cnotą jest – lać wodę w dzbany! Albo – wylewać! Wszystko jedno... A jeśli chcesz – to przy mnie siądź, Nie piecz swych bułek i rogali, Będziemy sobie popijali! No, trąć się ze mną, trąć!   Cóż ci to? Przykro, Cyrbeusie, Że mi się język trochę plącze? Że się tak śmieję, Cyrbeinku? Że w biały dzień w Atenach, w rynku, Jak żebrak leżę, wino sączę? Mędrcowi, mówisz, nie przystoi, Gdy złym przykładem uczniom świeci? Że stary broi Jak dzieci?   Że tłumu uczni nie gromadzę, Że drogi prawd im nie wskazuje, Nie radzę... Nie filozofuję? A tak... a  tak...

Юлиан Тувим ПЛЯШУЩИЙ СОКРАТ Жарюсь на солнце, лодырь старый, Щурюсь, потягиваюсь... Пью. Старый я хрен, а глянь-ка – ярый! Как хватану глоток из чары – Так – запою!   Солнышко старые кости греет И эту башку, что всех мудрее, А в ней – ничего мудрей вина! Шумит в ней вино, как лес весною, И вечные мысли текут рекою, Как времена ... Чего уставился, Кирбеус? Думаешь: пьян,  смешон,  нелеп ... Разлёгся старый, мол, босяк, Больше не мудрствует! Иссяк? Шёл бы ты  пёк свой  хлеб ...   Ученики вон крутят носом: Совсем, мол, спился наш философ, В мозгах – сплошная муть... Иди скажи им по секрету, Что я уже постиг всю суть! Скажи, что добродетель – это: С афинских улиц пыль лизать! Или – в пузырь бычачий дуть... В кувшины воду наливать... Иль выливать... скажи любое ... А лучше – ты ко мне подсядь, Хлебы свои оставь в покое, И будем мирно попивать... Ну! Чокнись же со мною!   Что ж ты, Кирбей? Тебе досадно, Что я сегодня так нескладно Всё излагаю?  И что я В Афинах, среди бела дня Лежу на рынке, будто нищий, Сосу винище?! Ах, мудрецу сие негоже? Переполох в учёном свете? Старик, мол, – а балует тоже, Как дети? Не собирает граждан в кучи, Не указует им дороги, Не философствует... Не учит? Ну да, всё так...

 

Zło! Dobro! – Prawda? – Ludzie, bogi, Cnota i wieczność, czyn i słowo, I od początku – znów, na nowo: Bogi i ludzie,  dobro,zło, Rzeczpospolita, słowa, czyny, Piękno – to, tamto, znowu to – Mój drogi – kpiny!   Słyszeliście od Herifona, Żem jest najmędrszy... Tak orzekła Wyrocznia, w całej Grecji czczona, Blask chwały czoło moje zdobi! Więc patrzcie, co najmędrszy robi: O! Bo cóż jest słowem, a co czynem, Bo cóż jest dobro, a co zło, Kiedym się złotym upił winem, A mam kosmatą głowę psa I w głowie zamęt obłąkańczy?! Wy patrzcie, jak filozof tańczy: I hopsa-sa i hopsa-sa! I hopsa, hopsa, hopsa-sa! Wy patrzcie, jak najmędrszy tańczy! Jak mu skaczą stare nogi, Zło i dobro, ludzie, bogi, Cnota, prawda, wieczna Mojra, Hopsa, hopsa, idzie ojra: Raz na prawo – hopsa-sa! Raz na lewo – hopsa-sa! Rypcium pipcium, chodź Ksantypciu! A muzyka gra!!   Chodź tu także, Cyrbeinku, Wokoluśko tak, po rynku, Mędrzec tańczy, dalej z drogi Cnota, prawda, piękno, bogi, Patrzcie, ludzie, patrzcie, gapie, Od Ksantypci wały złapię, Że tak we mnie wszystko drga, A ja sobie hopsa-sa!   Tak bez końca, tak do śmierci Niech się jasne niebo wierci, Tak – do góry, a tu kopsa, I znów boczkiem hopsa, hopsa! Nie żałować starych nóg! Niech się cieszy welki Bóg, Że Sokrates prawdę zna, Że już wie! że wszystko ma! Że już poszedł hen, na kraniec, On – najmędrszy,  on – wybraniec, Gałgan z brzydką mordą psa Poznał taniec,  poznał taniec, Hopsa, hopsa, hopsa-sa!!!

Зло! Благо! – верно?  Люди, боги, Правда и Вечность? Дело – Слово? И – всё сначала, всё – по новой: Боги и люди,  зло – добро... Демократические силы... Благо – вот это!  Нет – вон то! Всё – чушь, мой милый!..   Известно вам от Герифона, Что я – мудрейший: так считает Оракул в храме Аполлона. Хвала  венчает мне чело!... А что мудрейший вытворяет?! Во! Так чтó ж есть Дело и чтó – Слово, Что есть Добро  и что  есть Зло, Когда вкусил вина златого Мудрец с косматой мордой пса, И в голове – хмельная каша?! Вы гляньте, как философ пляшет!! И гопса-са, и гопса-са! И гопса, гопса, гопса-са! Вы гляньте, как мудрейший пляшет!! – Как подбрасывает ноги: Добродетель,  люди,  боги, Форма,  сущность,  разум,  чувство! Гоп – наука! Гоп – искусство! Раз – направо, гопса-са! Раз – налево, гопса-са! Где Ксантипка, моя рыбка? Вот так чудеса!!   Ну-ка, дай, Кирбеич, жару – Выходи со мной на пару! Мудрый пляшет – прочь с дороги Правда, доблесть, люди, боги! Гоп – на пятки! Гоп – на цыпки! Ой, влетит мне от Ксантипки! А я буду – гопса-са ! Чтоб кружились небеса!   И до смерти, и без срока, И – по рынку боком-скоком, Не жалея старых ног! Пусть возрадуется Бог, Что Сократ достиг вершины, Знает цели и причины, Всё имеет наконец! Он – избранник! Он – мудрец! Он, великий оборванец, Лодырь с гадкой мордой пса, Он – познавший танец!  Танец!! Гопса, гопса, гопса-са !!!

 

Julian Tuwim NIGDY   Nigdy jeszcze nie zaznałem głodu, Nie chwyciła mnie, grzesznego, nędza, Nie chodziłem po prośbie za młodu, Nikt spod drzwi mnie  nigdy nie przepędzał.   Nie dźwigałem ciężarów dla chleba, Mułem jucznym nie byłem dla możnych, Nie sypiałem pod namiotem nieba, Ziębnąc w śniegu lub w rowach przydrożnych.   Zawsze miałem, podły i nikczemny, Żarcie tłuste i owoc i wino, I zdobywał dla mnie człek najemny Chwilę szczęścia – męki swej godziną.   Nie chodziłem obdarty i brudny, Troską ciężką o jutro zgnębiony, W pracy nudnej, w pracy trudnej, żmudnej, Jako w gęstej smole zatopiony. ..................... Lecz za jedno, miłościwy wielce, Niech uniknę karzącej Twej ręki, Że nad sytym brzuchem biło serce, Wiecznie głodne i spragnione męki. DEFINICJE   Oto prawda: przynieść z ulicy Pęk fiołków miłemu dziewczęciu. Wszystko inne jest tajemnicą Pod okrutną bożą pieczęcią. Oto miłość: pierwsza jedna chwilka, Myśl daleka, spojrzenie drzące, Wszystko inne będzie słowem tylko, Zasadzonym w wierszu jak w grządce. Oto szczęście: słońce na balkonie, Ciepłe złoto w oczach przymkniętych. Wszystko inne w nocach utonie, Zawieruszy się w dniach niepojętych. A co śmierć jest - doprawdy nie wiem. Coś, co w sercu niecierpliwie chlusta. Dlatego je tak tulę do siebie, Gdy zasypiam z modlitwą na ustach.

Юлиан Тувим НИКОГДА   Никогда я с голодом не знался, Не изведал нищеты убогой, В юности с сумою не скитался, И никто не гнал меня с порога.   Не был я слугою для вельможных, Не таскал камней за корку хлеба И не спал в канавах придорожных, Замерзая под открытым небом.   Каждый день я, подлый и никчёмный, Сладко жрал, имел вино и мясо – Добывал мне "челаэк" наёмный Счастья миг – своих мучений часом.   Не ходил я оборванцем грязным, Перед днём грядущим в страхе смутном, В прозябаньи скудном, трудном, нудном. Безнадёжно, как в смоле, увязнув, ....................... Лишь одно, всемилостивый Боже, В Судный день пусть грешнику зачтётся: Вечный голод и страданье гложут Сердце, что над сытым брюхом бьётся. ДЕФИНИЦИИ   Правда – это: принести весною Пук фиалок девушке любимой: Остальное всё покрыто мглою Под печатью Божьей нерушимой. Счастье – это солнце на балконе, Золото горячее сквозь веки: Остальное всё в ночах потонет, В буднях затеряется навеки. А любовь – лишь первое свиданье, Тайный трепет, робкая приглядка: Остальное всё – словами станет, В стих посаженными, будто в грядку. Смерть – пока не знаю, чтó такое: Может, тó, что к сердцу подступая, Так тревожно бьётся под рукою, Когда я с молитвой засыпаю.

 

 

Julian Tuwim				Юлиан Тувим
FRASZKI       NA KRYTYKA Oto krytyk, który idealnie Umie geniusz połączyć z głupotą, Każdym słowem dowodząc genialnie, Że jest bardzo wybitnym idiotą.   NAGRÓBEK Tutaj leży chemik Dezydery, Który wypił aż po samo dno Pełne wiadro H2SO4 , Myśląc, że to zwykła H2O.   MAŁOMÓWNA MATKA Anielcia miała matkę bardzo małomówną, Więc, gdy kiedyś spytała z minką zatroskaną: "Powiedz, droga mamusiu, co to jest guano?" Mama odrzekła: "G...o".   POWITANIE Führer, jak zwykle, kulą w płot: Gdy wkroczył do nieba, warknął: "Heil Hitler!" Pan Bóg pomyślał: niewychowane bydlę... Potem westchnął i powiedział: "Grüß Gott".			ЮМОРЕСКИ       НА КРИТИКА Ум с дурью совмещая идеально, Он каждым словом из своих работ Доказывает всем нам гениально, Что автор их – полнейший идиот.   ЭПИТАФИЯ Здесь видный химик упокоен в мире: Он выпил как-то полное ведро Очищенной H2SO4 , Решив, что в нём простая H2O.   МОЛЧАЛИВАЯ МАМА Молчаливая мама у девочки Ганны: Вместо дюжины слов еле скажет одно... – Слушай, мамочка, что это значит – "гуано"? И ответила мама: "Г...о".   ПОЗДОРОВАЛИСЬ Herr Führer на небе ошибся немного: Он рявкнул: "Хайль Гитлер!", увидев там Бога. Господь осерчал: неотёсанный скот... – Однако вздохнул и ответил: "Грюсс Гот" *.   ___________________________________ * Распространённое баварское приветствие, которое    можно перевести и так: "Приветствуй Бога!"

 

 

KARTKA Z DZIEÓW LUDZKOŚCI   Spotkali się w święto o piątej przed kinem Miejscowa idiotka z tutejszym kretynem.   Tutejsza idiotko, – rzekł kretyn miejscowy, – Czy pragniesz pójść ze mną na film przebojowy?   Miejscowa kretynka odrzekła: – Z ochotą, Albowiem cię kocham, tutejszy idioto.   Więc kretyn miejscowy uśmiechnął się słodko I poszedł do kina z tutejszą idiotką.   Na miłym macaniu spłynęła godzinka, I była szczęśliwa miejscowa kretynka.   Aż wreszcie szepnęła: – Kretynie  tutejszy! Ten film, mam wrażenie, jest coraz nudniejszy.   Więc poszli na sznycel, na melbę, na winko Miejscowy idiota z tutejszą kretynką.   Następnie się zwarli w uścisku zmysłowym Tutejsza idiotka z kretynem mejscowym.   W ten sposób dorobią się córki lub syna: Idioty, idiotki, kretynki, kretyna,   By znowu się mogli spotykać przed kinem Tutejsza idiotka z mejscjwym kretynem.

СТРАНИЧКА ИСТОРИИ   По скверу порою волнующей вешней Шёл местный кретин с идиоткою здешней.   – Кретинка, – сказал идиотина местный, Пойдёшь ли со мною на фильм интересный?   В ответ идиотка: – Мой милый, конешне, Поскольку ты люб мне, кретинушка здешний!   Они обжимались, начхав на картину, И сладостно местному было кретину.   Но вскоре кретинка, прильнув к идиоту, Шепнула: – Мне скучно и кушать охота.   И здешний кретин, улыбнувшись прелестно, Пошёл в кабачок с идиоткою местной.   Под рыбку и шницель была четвертинка, И здешняя млела от счастья кретинка...   И местный кретин, разгоревшись от водки, В объятия здешней упал идиотки.   Глядишь – и заделают дочь или сына: Идиота, идиотку, кретинку, кретина –   Чтоб снова сойтись на свиданке воскресной Мог здешний кретин с идиоткою местной.

 

PTASIE PLOTKI   Przyszła gąska do kaczuszki, Obgadały kurze nóżki. Do indyczki przyszła kurka, Obgadały kacze piórka. Przyszła kaczka do perliczki, Obgadały dziób indyczki. Kaczka kaczce wykwakała, Co gęś o niej nagęgała. Na to rzekła gęś, że kaczka Jest złodziejka i pijaczka. O indyczce zaś pantarka Powiedziała, że plotkarka. Teraz bójka wśród podwórka, Że aż lecą barwne piórka. PIOSENKA UMARŁEGO   Dusza z ciała wyleciała, Na zielonej łące stała. Ja pobiegłem, patrzę na nią: Nie wiedziałem, żeś ty anioł. A tyś anioł jak z obrazka, Nad twą głową wieńcem łaska Szklane oczy, lniane włosy, Suplikacje wniebogłosy. Powruć ze mną do miasteczka, Pobekując jak owieczka, Podaj rączkę, białoruna, Niech nie mówią, żem ja umarł. U trumniarza na wystawie W srebrnym gaju cię postawię; Na drewnianej, twardej łączce, Z papierową lilią w rączce. Staną gapie za szybami, A ty ruszaj skrzydełkami, A ty stukaj sztywną nóżką, Zatracona moja duszko!

ПТИЧЬИ СПЛЕТНИ   Гуска с уткой на кормёжке Обсудили курьи ножки. Квочка встретила индейку – Осмеяла гусью шейку. Та к цесарке побежала – Клюв утиный обругала. У пруда цесарка утку Отозвала на минутку И шепнула, что индейка, Мол, воровка и злодейка, Мол, у нашего корытца Лишь о том и говорится... Выхожу во двор теперь я: Так и вьются пух да перья! ПЕСЕНКА ПОКОЙНИКА   Унеслась душа из тела На лужок зелёный села. Я – за нею, догоняю: Вот не знал, что ты – такая! Ты же – ангел, как с иконы: Над головкой – нимб короной, Златокудра, белолица, Райский дух кругом струится. Слушай, божия овечка! Не вернуться ль нам в местечко? Ты да я – вот будет номер! Пусть не брешут, что я помер. Будешь ты стоять отныне У гробовщика в витрине, Меж венков из белой жести, И держать в ручонке крестик. Набегут зеваки мигом – А ты крылышками двигай, Стукай ножкой, как игрушка, Моя конченая душка...

 

 

 

SPRZECZKA Z ŻONĄ   Lojalnie mówię do żony: "Małżonko, jestem wstawiony". Odrzekła z pogardą: "Błazen! Uważam, że jesteś pod gazem". Mówię: "Przesady nie lubię. Przysięgam ci, że mam w czubie". Powiada: "Kłamiesz, kochany. Twierdzę, że jesteś pijany". "Nie przeczę, – mówię, żem hulał, Lecz jam się tylko ulułał". Odrzekła: "Łżesz, jak najęty. Poprostu jesteś urżnięty". "Ja, – mówię, – nic nie skłamałem, – Doprawdy, pałę zalałem". "Kłamstwo, – powiada, – co krok! Jesteś urżnięty w sztok". "Oszczerstwo! – oświadczam z gestem. – Pijany jak bela jestem". "Baranek! – krzyczy, – bez winy! A kurzy mu się z czupryny". Wyję: "Niech pani przestanie! Ja jestem w nietrzeźwym stanie". "Łżesz,– mówi znów, – Jak najęty! Trynknięty jesteś, trynknięty!" "Nieprawda, – ryknęłem na to, – Ja jestem pod dobrą datą!" "Gadaj, – powiada, – do ściany, Wiem dobrze: Jesteś zalany!" "Jędzo, – szepnęłem, – przestaniesz? Ja zryty jestem! Ty kłamiesz!" .................. Godzinę trwała ta sprzeczka, Aż poszła na wódkę żoneczka. A ja, by się nie dać ogłupić, Także poszedłem się upić.

СЕМЕЙНАЯ ССОРА   С аванса или же с зарплаты К жене вернулся я поддатый И сходу честно доложил, Что, мол, за галстук заложил. Жена сердито оборвала: "Ишь, зáлил зенки, поддавала. За галстук! Не терплю вранья: Ты нализался как свинья". "Пардон, мадам, – шепчу в обиде, – Я нахожусь в нетрезвом виде: Я с корешами загудел, Захорошел и забалдел". Она в ответ: "Не ври, безбожник – Косой в дрезину, как сапожник!" – "Да нет же, – спорю я с женой, – Я, правда, тёпленький, хмельной!" Поди поспорь с моей старухой... Орёт: "Ты брешешь! Ты – под мухой!" "Ну да, – толкую, – ты права: Набрался так, что жив едва!" Жена заходится от крика: Бухарик! Ты не вяжешь лыка! Алкаш, питух! Ты вусмерть пьян, В дымину, в стельку, в драбадан!" "Так я ж, – кричу, – не спорю вроде: Кирной, под газом я, на взводе!!" Супруга, перейдя на визг: "Наклюкался! Как зюзя! Вдрызг! Пропойца! Змей!" – "Заткнись, гиена"... Весь вечер длилась эта сцена. ..................... В конце концов сорвали глотки, Жена ушла на рюмку водки, А я – чтоб в дурнях не остаться – Пошёл куда-нибудь надраться.

 

 

O PANU TRALALIŃSKIM   W Śpiewowicach, pięknym mieście, Na ulicy Wesolińskiej Mieszka sobie słynny śpiewak, Pan Tralisław Tralaliński. Jego żona – Tralalona, Jego córka – Tralalurka, Jego synek – Tralalinek, Jego piesek – Tralalesek. No a kotek? Jest i kotek, Kotek zwie się Tralalotek, Oprócz tego jest papużka, Bardzo śmieszna Tralalużka. Co dzień rano, po śniadaniu, Zbiera się to zacne grono, By powtorzyć na cześć mistrza Jego piosnkę ulubioną. Gdy podniesie pan Tralisław Swą pałeczkę – tralaleczkę, Wszyscy milkną, a po chwili Śpiewa cały chór piosneczkę: "Trala trala tralalala Tralalala trala trala!" Tak to pana Tralisława Jego świetny chór wychwala. Wyśpiewują, tralalują, A sam mistrz batutę ujął I sam w śpiewie się rozpala: "Trala trala tralalala!" I już z kuchni i z garażu Słychać pieśń o gospodarzu, Już śpiewają domownicy I przechodnie na ulicy: Jego szofer – Tralalofer I kucharka – Tralalarka, Pokojówka – Tralalówka I gazeciarz – Tralaleciaż, I sklepikarz – Tralalikarz; I policjant – Tralalicjant, I adwokat – Tralalokat, I pan doktor – Tralaloktor. Nawet mała myszka; Myszka – Tralaliszka; Choć się boi kotka, Kotka – Tralalotka, Siadła sobie w kątku, W ciemnym tralaląntku, I też piszczy cichuteńko: "Trala – trala – tralaleńko..."

ПРО ПАНА ТРАЛЯЛИНСКОГО   В славном городе Свистульске, В переулке Веселинском Жил-был тенор знаменитый, Пан Тралúслав Тралялинский. С ним жила его супруга – Молодая Тралялюга, И сыночек Тралялёчек, И дочурка Тралялюрка. А у дочки был котёнок По прозванью Тралялёнок, А у сына – попугайчик, Разноцветный Траляляйчик. По утрам в саду, бывало, Собиралась вся орава Тешить песенкой любимой Папу – пана Тралислáва. Папа палочку поднимет – Сразу стихнут разговоры, Все в кружок встают и песню Запевают дружным хором: "Траля траля траляляля Траляляля траля траля!" – Так маэстро Тралислава Хор семейный громко хвалит. Все усердно траляляют, Сам маэстро в хор вступает И поёт в большом запале: "Траля траля траляляля! " И, не в силах удержаться, Подпевают домочадцы: Во дворе, и в кухне тоже, И на улице прохожий. Тут и шофер – Тралялёфер, И кухарка – Тралялярка, Гувернантка – Тралялянтка, И газетчик – Тралялетчик, Полицейский – Тралялейский, И кондитер – Тралялитер, И аптекарь – Тралялекарь, И пан доктор – Тралялёктор. Даже крошка мышка, Мышка Тралялишка, Хоть боится кошки, Жадной Тралялёшки, – Села в уголочке, В тёмном тралялёчке, И пищит себе тихонько: "Траля – траля – тралялёнько!"

 

 

 

 

Konstanty Gałczyńsky (1905-1953) WIDZISZ, ZNOWU JESIEŃ...     Oto widzisz, znowu idzie jesień; człowiek tylko leżałby i spał... Załóżże swój szmaragdowy pierścień: blask zielony będzie miło grał.   Lato się tak jak skazaniec kladzie pod jesienny topór krwawy bardzo, a my wiosnę widzimy w szmaragdzie, na pierścieńiu, na twym jednym palcu.   1937 LIST JEŃCA     Kochanie moje, kochanie, dobranoc, już jesteś senna – i widze twói cień na scianie, I noc jest taka wiosenna! Jedyna moja na świecie, jakże wysławię Twe imię? Ty jesteś mi wodą w lecie i rękawicą w zimie. Tyś szczęście moje wiosenne, zimowe, latowe, jesienne, lecz powiedz mi na dobranoc, wyszeptaj przez usta senne: za cóż to taka zapłata, ten raj przy Tobie tak błogi?... Ty jesteś światłem świata i pieśnią mojej drogi.   Obóz Altengrabow, 1942

Константы Галчиньски (1905 –1953) ВИДИШЬ, СНОВА ОСЕНЬ...     Видишь, снова осень, дождик нудный: Так с утра опять бы лёг да спал... Ты надень свой перстень изумрудный, Чтоб зелёным светом заиграл.   Лето, как на плахе – под багровым Осени тяжёлым топором, А у нас весна сверкает снова – В перстеньке, на пальчике твоём.   1937 ПИСЬМО УЗНИКА     Спокойной ночи, родная! Ты дремлешь уже, я знаю: Уж тень твоя стала клониться На стенке моей темницы. Ты здесь, хоть тебя здесь нету, Твой лик наяву мне снится – Ты мне – вода знойным летом, А в зимний мороз – рукавица. Ты счастье моё зимою, Осенью, летом весною, Ты только "спокойной ночи" Шепни, будто ты со мною... Скажи мне, за что мне это, За что этот рай с тобою, Со светочем целого света И песней моей путевою?   Лагерь Альтенграбов, 1942

 

 

 

 

Неизвестный польский диссидент LEKCJA GEOGRAFII Pod welką mapą imperium odpocząć jak kto potrafi. Kończymy bliską Syberią skrócony kurs geografii. Śpi kto spać może po drodze, trudnej jak lekcja historii – na welkiej pustej podlodzie egzamin wstępny katorgi. Najmłodszy w mapę jak w okno patrzy, zczytując litery – układa drogę powrotną przez białe wiorsty papieru. Dwaj inni usiedli razem, dręczą się w mokrych ubraniach, jakby tu ojcu pokazać naganne ze sprawowania; Ten ściągnął buty, tarł palce, ten nogą zdrętwiałą kołysze, ten jeszcze myśli o walce, ten Odyseję już pisze. Szynele o wyrok za duże; kij od wilgoci poczerniał; książki – tobołki podróżne pod welką mapą imperium.

(времена «Солидарности») УРОК ГЕОГРАФИИ На карте огромной империи От края до края дорогу Профессор указкой меряет, Студенты – сачкуют, как могут. И мокрым шинельным ворсом Пропахла аудитория. Сибири кандальные вёрсты Горьки, как учебник истории. На карте, как в окнах, мелькают Названия станций таёжных. Кто младше – запоминает Маршрут побегов возможных; Иной – погрузился в дрёму, Другого – грызут сомненья: Как отнесутся дома К "четвёрке" по поведенью; Кто, скинув сырые бахилы, Растёртой ногой колышет, Кто копит к восстанию силы, А кто – одиссею пишет. Чернеет след от сопрелой, Как посох дорожный, указки; На карте огромной империи – Сибирь до самой Аляски...

 

---

   

---

    
         

___Реклама___

---