Alon1
"Заметки" "Старина" Архивы Авторы Темы Гостевая Форумы Киоск Ссылки Начало
©"Заметки по еврейской истории"
Ноябрь  2007 года

 

Лея Алон (Гринберг)


Мелодия земли

И вновь потянуло меня к «Песне песней» царя Соломона. Может быть, душа почувствовала приближение весны, которую он с такой тонкостью описал. И открыла я книгу, и вошла в дивный мир, где благоухает мирт и шафран, тростник и корица, где тонконогие олени сбегают с гор и слышен голос горлицы. В нём, в этом мире, сад уподоблен возлюбленной, а возлюбленная саду. «Встань подруга моя, прекрасная моя и ступай за мною. Голубка моя в расселинах скал, под кровом уступов, дай мне увидеть лик твой, услышать голос твой, ибо голос твой сладок и лик твой прекрасен!» Царь Соломон был поэтом и как поэт описывал эту землю, и как влюблённый чувствовал её. «Зима прошла, дождь миновал, удалился. Цветы показались на земле: время пения настало и голос горлицы слышен в стране нашей: на смоковнице созревание плодов, и виноградные лозы в цвету издают благоухание... Встань Моя возлюбленная, прекрасная Моя, выйди. Ибо зима наших тягот уже прошла». Царь ли Шломо взывает к своей Шуламит или Бог взывает к своему народу? О какой зиме напоминание: о той, что только-только отшумела ливневыми дождями, напоив землю, и ушла вместе с холодом и непогодой? Или, быть может, о той, что была так бесконечна, растянулась ни на месяцы и годы, но на века и казалось, конца ей не будет? Была она тягостной для народа и земли, тоскующей в долгом одиночестве и запустении. Иосиф Флавий, которому дано было воспеть красоту этого края и горькую его участь после падения Второго храма, передал всю боль человека, который пережил эту перемену. «Что касается страны у Кинерета – писал он до Иудейской войны, – то природа её мало уступает её поразительной красоте». И уже после войны и разрушения: «Воистину нельзя без грусти смотреть на землю сию, ведь были здесь деревья и сады, а осталась лишь пустошь с вырванными корнями. И что подумал бы путешественник, видевший прежнюю Иудею, а ныне нашедший здесь одну лишь пустыню, как беспокоился он и печалился о столь безотрадной перемене: ибо сама война стала сущностью этих мест и никто б из нас, кто знал их прежде, не признал бы их в том, что осталось от них».

 

Песнь песней. М. Шагал, 1974 г.

 

Но земле этой суждено было дойти до последней грани отчаяния. Казалось, даже чудо не способно возродить её к жизни. Этот приговор ей выносили многие путешественники, потрясённые увиденным, но, пожалуй, самый безжалостный, безнадёжный и печальный – Марк Твен, посетивший её в 1867 году. «Палестина не снимает власяницы, и глава её посыпаны пеплом. Над ней тяготеет проклятие, которое иссушает её поля и сковывает её силы... Палестина уже не принадлежит нашему будничному прозаическому миру, она отдана поэзии и преданиям – это страна грёз». Он называет заброшенный, унылый этот край его библейским именем «святая земля» и ссылается на Библию, приведя строки грозного предупреждения: «И опустошу Я страну вашу, и изумятся ей враги ваши, которые поселятся в ней... И будет страна ваша пуста, и города ваши будут руинами». Грустные размышления путешественника завершаются словами: «Нет человека, который бы не признал, что пророчество это исполнилось»... А между тем, приближалось время других пророчеств, и где-то невидимо от глаз простых смертных происходили процессы, несущие грядущие перемены. Марк Твен, поверивший в пророчество о гибели и разрушении, не дорос до света явленного рабби Акиве: на развалинах Храма узревшего будущее возрождение.

Но меня возвращает к себе образ, нарисованный Иосифом Флавием: «пустошь с вырванными корнями». Земля, из которой с корнем вырвано всё, что может вернуть ей жизнь. Ни деревца, ни кустика не рожала она, выжженная солнцем, забывшая о далёких днях, когда была покрыта густыми лесами и тысячи видов растений произрастали на ней. Казалось, и нас вот так же вырвали с корнем. И эта разлука с родной землёй навечно. Разве растение с вырванным корнем вернётся на то же место? Потому и не оставляют корень в земле, чтобы не произросло оно вновь в той же почве. Но память подсказывает мне совсем другие примеры. Наши пророки, цари и поэты искали сравнения в мире родной природы. И находили точные и ёмкие образы. И судьба растений так часто была схожа с судьбою людей. Помню, как много лет назад прочла заметки журналиста и исследователя природы Азарии Алона о цветах земли обетованной. Есть 150 видов цветов, для которых эта земля единственное место в мире. Нет у них другого дома, только здесь могли они пустить корни и продолжить свой род. Новелла Пинхаса Саде так и называется «Цветы земли Израиля». Он знакомит нас с поэтом страны Израиля, жившим более двух тысячелетий назад и бывшим некогда любимым и популярным. Звали его Мелагр Тадарский. Как все поэты, он посвящал стихи возлюбленным своего сердца. В одном из них воспел цветы родной земли.

 

Фиалки белые сплету

С миртом и нарциссами нежными,

Вплету лилии смеющиеся,

Шафран и гиацинт пурпурный,

И розы, цветы любви,

Ими увенчаю чело её,

На волосы душистые

Обрушу ливень цветов.

 

Прекрасны последние строки новеллы, передающие чувства самого Пинхаса Саде: «Все цветы, которые он упоминает, – цветы земли Израиля, и даже если и было стихотворение написано в одном из странствий, похоже, что он помнил и видел перед глазами цветы своей родины: фиалку, нарцисс, лилию, шафран, гиацинт, розу».

Пинхаса Саде я открывала для себя так же медленно, как и эту землю. Но любовь к его творчеству, пишущему о ней, пришла сразу, едва прочла его новеллы и очерки о земле из книги «Путешествие по Эрец Исраэль». То не были заметки путешественника в привычном понимании слова. Он слышал капли дождя и мог стоять в тихом одиночестве где-то у старого сруба, возвращая этому месту краски и наполняя его голосами некогда живущих здесь людей. Так облюбовал он для себя место на возвышении в Бейт-Эле. Под ногами – скала, камни, а между ними влажная коричневая земля. Тишина окутала всё вокруг, трава – и та трепетала на ветру беззвучно. Редкий вскрик птицы из соседней арабской деревни на мгновение нарушал её и тут же исчезал. Города и царства строились и разрушались, исчезали как утренний туман, а земля оставалась прежней. Такой её видел Яаков, когда шёл в Харан к Лавану, такой её видим мы. Пинхас Саде был близок мне своим ощущением корней. Он писал: «У каждого человека должен быть свой клочок земли, какая-нибудь деревня, где бы он родился и который будет ему – родиной. Ему следовало бы жить на этой земле всю жизнь, пахать, сеять, проходить по бороздам и в тени одного из деревьев лечь в могилу». Он воспевал ниву, на которую пахарь выходит с зарёю, запах коровника и утреннее пробуждение поля. То были воспоминания юности, связанные с кибуцем в Изреэльской долине. Несколько лет, прожитых им между полем пшеницы и сосновой рощей, оставили чувство притяжения к земле, сродни тому, которое знали наши далёкие предки. Ни с чем не может сравниться пережитое лично тобой ощущение. Оно живёт в душе, пробуждаясь неожиданно и ярко. Прошло много лет, а я будто вижу, как тяжело вползали на гору в заповеднике Кармель дубы и сосны. Были они похожи на постаревших и отяжелевших от долгой дороги путников. Один из них раскинул ветви, подобно сотне извилистых рук и казалось, зелёной листвой завесил небо, ветви другого напомнили мне оленьи рога в весеннюю пору. И представилось, как деревья оплели землю своими корнями, на какую глубину ушли. Попробуй вырвать – разве только вместе с почвой. Вокруг бродили чёрные козы, заброшенный колодец был как сруб из сказки, четыре дерева вели хоровод, а чуть поодаль задумалась одинокое, совсем непохожее на них дерево с белыми лёгкими цветами. Названия цветов звучали незнакомо: дворанит, лотан, римонит, пиштан. Наш гид, друз из деревни на Кармеле, влюблённый в природу рассказывал легенды о цветах и деревьях. О розовом и белом лотане – двух братьях-близнецах с разными лепестками. О катлабе, дереве с красной корой, плоды которого по вкусу и виду напоминают землянику. Оно полюбило склоны горы Мирон, но до вершины так и не добралось. И об этом была сложена красивая легенда. В этих легендах растения, как люди, тянулись друг к другу или не переносили соседства, были верны выбранному однажды месту или, подобно перекати полю, с лёгкостью отдавались порыву ветра.

 И всё же душе моей ближе земля Иудеи. Голые скалы, террасы, беспорядочное нагромождение камней словно бросают человеку вызов: попробуй, покори! Эти мысли рождает во мне встреча с заповедником библейской природы Неот Кдумим. Тысячи тонн земли свозили самосвалами в течение почти сорока лет, чтобы на каменистых склонах, лишённых почвы террасах, забывших руки земледельца долинах воссоздать мир библейской природы времён ТАНАХа и Талмуда. Какая удивительная символика уже в самом названии: Неот Кдумим – Оазис древности. Оазис вызывает ассоциацию с чем-то существующим в настоящем времени, слово же «древности» несёт память о прошлом, порою отдалённом от нас тысячелетиями. Но ивритское «кедем», подобно реке времени, отбрасывает назад и одновременно выносит вперёд: один корень объединяет слова «прежде» и «вперёд», как объединил в себе сказочный мир заповедника прошлое и настоящее.

 

Ущелье в Иудее

 

Когда в начале прошлого века Хана и Эфраим Реувени добрались до Эрец Исраэль, была она разрушена и опустошена войнами и только в ТАНАХе оставалась эта земля по-прежнему прекрасной. Ливанские кедры и финиковые пальмы, оливы и миндальное дерево, яблони и орешня – всё цвело и благоухало, и пророки говорили языком притч, и пастух звал свою пастушку. И ТАНАХ стал для них путеводителем в создании первой коллекции библейских растений. Пройдёт много лет, на смену им придёт ещё одно поколение – их сын Нога Реувени – он продолжит дело родителей, им будет заложен заповедник Неот Кдумим. Хочешь представить, как выглядела эта земля глазами разведчиков, посланных Моше? Оглянись вокруг. Перед тобой склоны гор, покрытые зелёным ковром. Кустарники и деревья тех же видов, что росли здесь когда-то: фисташковое дерево, дуб, берёза, боярышник, колючая крушина, и ароматный мирт. Колышется поле пшеницы и ячменя, защищённое стеной леса, а через дорогу от него – каменный ток, где молотят и просеивают зерно, воссоздавая картину тех дней, когда земледелец готовил свой первый сноп ячменя – омер – для приношения в Храм.

Виноградная лоза взбирается по холмам, словно родилась вместе с ними. Это её земля, и она даёт ей силы. И здесь среди зелёных холмов, где всё цветёт и плодоносит, как-то по-новому открывается смысл благословения и наказания.

На пороге трагических перемен, пророк Исайя обращается к народу с притчей о винограднике: «Виноградник был у Друга моего на плодородном холме. И окопал его, и очистил его от камней, и засадил его отборною лозою. И надеялся Он получить виноград, а тот дал плоды дикие. А теперь возвещу Я вам, что сделаю Я с Моим виноградником: сниму изгородь его – и будет он на потраву, разрушу ограду его – и будет он вытоптан. И сделаю его пустошью...» «Пустошь с вырванными корнями» – Иосиф Флавия лишь подчёркнул, с какой пугающей точностью исполнилось пророчество о наказании.

Однажды по дороге из Цфата в Акко мы проезжали плантацию старых масличных деревьев. Им было далеко за триста. Стволы их были полые внутри, похожие на старческие руки с узлами от тяжёлой работы, а крона – зелёная, свежая, полная жизни. И, казалось, дети отделились от ствола, который нёс в себе всю боль пройденного пути. Оливы Неот Кдумим собрали со всех уголков страны. Были они тоже старыми – от ста пятидесяти до трёхсот лет. Поначалу их просто хотели вырубить. Потом срезали крону, оставили ствол и корень. И посадили. И они пустили новые корни, и зацвели по-молодому, словно и не было прежней жизни. Наши мудрецы не случайно сравнивают царя Давида с побегом оливы, которому дана сила выстоять, несмотря на страдания. А мы? Разве не из той же породы, разве не тот же ствол даёт нам силу устоять на этой земле, не тот же корень держит нас в ней? Ты ощущаешь это с особой остротой, если хоть раз посадил на этой земле своё дерево. Я помню, как это было у меня.

... Дом стоял на холме, на самой его вершине. И взгляду открывалась огромность неба, горы в первых лучах солнца и впадины между ними. Приближался Шавуот. Первый день рождения внука. И мы решили посадить в его честь деревце. Земля была спекшаяся от жара солнечных лучей, каменистая. Но вот корешок лёг в приготовленную для него лунку, и тонкий ствол заколебался на ветру. А рядом уже рос миндаль, вился по стене дома виноград, цвела яблоня, дарило тень ореховое дерево. Сын посадил всё это, как только перебрался из каравана в дом.

Поселение Маале Михмаш тогда было совсем молодым. Каждый куст радовал глаз, каждый цветок появлялся на свет с трубочкой для поливки. Берегли воду, и цветок получал её по каплям, чтобы не потерять драгоценную влагу. Это был кусок земли, отвоеванный у пустыни. Её дыхание ты хорошо ощущал, когда дул сухой и горячий ветер. Она встречала тебя, едва ты покидал поселение. Тебя окружали серые без растительности горы, камни, и земля, рыжая, как шерсть овец, которые на ней паслись. И первое естественное сравнение: оазис и пустыня.

Потом я часто бывала на поселениях, но это сравнение с оазисом в пустыне лишь утвердилось во мне. Только строчка из псалма Давида «Бог пастырь мой... На травяных лугах Он покоит меня, к водам тихим водит меня» – словно спорила со мной, напоминая, что оазис (неот) там, где есть вода, а в нашей израильской пустыне её не было. В Гуш Катиф в поселение Неве Дкалим в одной из журналистских командировок я записала свои мысли: «Всегда, когда мечта выглядела нереальной, говорили «дом на песке», а здесь всё выращенное и построенное на песке затмевает любую фантазию. Оазис в пустыне. Да, можно построить на песке и можно разрушить на земле самое прочное строение. Всё зависит от того, какая идея тебя ведёт».

Пять лет назад невозможно было представить, что яд отступления так глубоко проник в наш организм и уже распространяется по всему телу, и Ямит это только начало... Встреча с прежними его жителями здесь, в Гуш Катиф, разбудила память. И картины разрушения вновь встали перед глазами: люди на крышах домов, словно на баррикадах. Плач, крики. И бульдозеры, идущие в наступление, подобно танкам. Дома под их ударом вздрагивали и оседали... Сколько же душевных сил, веры и любви к этой земле нужно нести в своём сердце, чтобы, пережив трагедию изгнания и разрушения, приехать в Гуш Катиф и начать всё сначала.

Неожиданное сравнение пришло на память. Сказано в Книге «Дварим»: «Земля, камни (аванея), которой железо». Стоит убрать одну букву – родится новое слово – банея – её строители. Так образно называли мудрецов Торы. Камень – основа, фундамент этой земли. Тора – её духовная суть.

На Холме Меноры плантации уходящих вдаль масличных и миндальных деревьев невольно напоминают о видении Захарии: две оливы – одна справа, другая – слева – возникают над золотой Менорой с семью горящими лампадами. И в минуты озарения пророку открывается духовный смысл света Меноры: «Не могуществом, не силой – только духом Моим».

Серебрится на ветру листва оливы. Мягкое свечение исходит от шалфея, бело-розовый нимб окружил миндаль, первым из плодовых деревьев, пробуждающийся к весне. Свет солнца щедр и ярок. И кажется, что всё сливается в единую мелодию. Она пришла к нам из дальних далей, от нашего праотца Яакова – пастуха, которому дано было различать шёпот трав, любить каждое деревце и слагать свои напевы. Посылая сыновей к правителю Египта, ещё не зная, что это Иосиф, наказывает им Яаков взять дары земли: немного бальзама, немного мёда, пряностей и ладана, фисташек и миндаля. Он называет их «зимрат – Аарец» – мелодия земли. Говорит мидраш, что ветер носил эти напевы почти тысячу лет, пока их не услышал другой пастух – наш царь Давид. А потом вознесёт свою хвалу Эрец Исраэль раби Нахман из Браслава, тосковавший о ней в разлуке: «Если бы человеку дано было услышать песнопения и славословие трав, он услышал бы, как каждая травинка поёт песнь Всевышнему, да будет благословенно Имя Его, без всякой корысти, без всякой посторонней мысли». Чуткая душа нашей современницы композитора и поэта Номи Шемер откликнулась на эти слова, и она подарила нам песню «Шират-ха-асавим» – «Песнопение трав»:

 

Знаешь ли,

Что у каждого пастуха

Есть особый, его лишь

Мотив

Знаешь ли,

Что у каждой из трав

Мелодия есть,

Она лишь её,

Лишь её...

И вот из песен этих трав

Создаётся напев

Пастуха...

(Перевод Инны Винярской)

 

 Как неожиданно соединились века, будто и не было разрыва между поколениями!

 Стою на скале. Камни: серые, рыжие, беловатые. Впечатление, что холмы усеяны ими. Иногда из расселин выползает нежный росток. Внизу, под скалой, зелёное озерцо. Сверху оно кажется дном чаши, а стоит спуститься вниз – молодой инжир и гранатовое дерево с яркой зеленью и красными, едва завязавшимися плодами, белые и розовые цветы горного шиповника, ореховые деревья и раскидистые пальмы соседствует друг с другом. Тонкий аромат горной розы разлит в воздухе, кружит голову запах мирра и ладана, благоухает шалфей. Летают шмели. Разноголосо поют птицы. Иногда в тишину врывается гул самолётов – в десяти минутах езды – аэропорт. Мир вокруг словно воспевает древность и молодость Земли Обетованной…


   


    
         
___Реклама___