или Листья на холодном ветру
...И
когда, обезумев от муки,
Шли
уже осужденных полки,
И
короткую песню разлуки
Паровозные
пели гудки.
Звезды
смерти стояли над нами
И
невинная корчилась Русь
Под
кровавыми сапогами
И
под шинами черных марусь.
Aнна Ахматова
Парадокс - чем демократичнее
общество, тем меньше в нем равенства. А если вдуматься, то как люди могут быть
равны, если они все разные - умные, глупые, красивые и не очень? И в свободном
обществе каждый старается построить свою жизнь как ему позволяют его
способности, воля, темперамент, везение, наконец. И цель не быть как все, а
выразить себя как можно полнее. А вот перед законом все равны. Есть, конечно
исключения, но они ... исключения, не более. И лишь в тоталитарных государствах
достигли полного равенства и на этой почве полной взаимозаменяемости. Сегодня -
кухарка, а завтра - член правительства. Сегодня - рабочий, а завтра - маршал. А
послезавтра, все на равных трудятся за колючей проволокой на ударном участке
всесоюзного лесоповала. Потому что все равны перед произволом, все пешки, все
винтики, сухие листья на холодном ветру.
В этой истории нет вымысла. Изменены
лишь некоторые имена из уважения к ныне живущим.
Машу и ее мужа Арона взяли ночью
21 февраля 1935 года. При обыске ничего не нашли. Да и что могли обнаружить в
квартире двух экономистов? Их обвиняли в том, что они состояли в Минском
отделения партии Поaлей-Цион, а после ее
роспуска продолжали свою антисоветскую, сионистскую деятельность. Мне удалось
разыскать несколько листовок этой партии. Обычное большевистское словоблудие,
но обращенное к братьям - евреям. После переворота в 1917 евреям дали поиграть
в самостоятельность, и много пылких юношей и девушек, вырвавшихся за черту
оседлости, проглотили эту приманку. Какие горизонты открывались перед ними! Трудно
было углядеть в сияющих далях подвалы Лубянки и ледовые могилы Колымы. Расплата
наступила потом.
О чем думала Маша Ионович, пока
чекисты вспарывали подушки, сбрасывали книги с полок, рылись в белье? Уже
отчужденная от близких невидимой стеной, она смотрела, как прижимается к
бабушке ее пятилетний первенец, Юлик, в ужасе глядя на происходящее, но не смея
плакать. Арон Розин, ее муж в накинутом на голое тело пиджаке, смотрит сквозь
тонкие очки с вызовом, но пухлые губы дрожат... И видела Маша себя и Арона, и
Борю Копельмана, пятнадцатилетних, неразлучных друзей, активистов юношеской
организации Еврейской Коммунистической партии Поалей-Цион. Митинги, лозунги,
красные знамена, свобода... Свобода... Свобода... Как много ее было! Конечно, и
Боря, и Арон были в нее влюблены. Оба умницы, идеалисты. Она выбрала Борю. Высокий,
красивый. Мечтал стать учителем и стал. Когда это было? В двадцать восьмом? Ей
было двадцать лет. Уехали вместе на Дон в казачьи станицы. Расписаться? Зачем? Свобода...
Боря учительствовал, она писала лозунги, агитировала вступать в колхоз. Ведь
только глупый не понимает, что всем вместе вести хозяйство лучше. Но казаки не
хотели вместе, и Дон стал красным. Сначала от крови скотины, кторую казаки
резали, чтобы не отдавать в колхоз, а потом от крови казаков, которых резали
большевики, чтобы те шли в колхоз вместе со скотиной. Может тогда и появилась у
Маши впервые крамольная мысль, а можно ли людей насильно гнать к счастью? А тем
временем отношение к учителю и его жене в станице изменилось. Вначале их хорошо
приняли, учитель в деревне человек уважаемый. Но потом на них стали смотреть
как на представителей советской власти. А советская власть была злом. И однажды
на Машу, уже беременную, спустили собаку, свирепого волкодава. Не побежала
Мария, знала, догонит - разорвет на куски. Зверь наскочил, вцепился в ногу,
Маша стояла как вкопанная, говорила какие-то ласковые слова. Собака ослабила хватку,
а тут прибежали люди, пса отогнали. Отлежалась, но шрам остался на всю жизнь. Через
много лет Мария поняла - люди кусают куда больнее.
Разладились отношения и с
Борисом. Он уезжал часто, Мария оставалась одна, во враждебном окружении
станичников. А приезжал, начинал ревновать. И хотя и малейшего повода для
ревности не было, покушения на свободу личности Маша стерпеть не могла. Схватила
в охапку Юлика, ему и года не было, и вернулась к родителям в Минск.
В Минске в ее жизнь снова вошел
Арон Розин. Сначала на правах старого друга, как мог, утешал в тяжелое время. Мария
остро переживала разрыв, хотя сама же его и вызвала. Потом помог окончить курсы
экономистов и найти работу. Потом помогал в работе. Потом.... Потом они поженились.
И теперь, после пяти лет жизни с
Ароном, глядя как ее старая жизнь битым стеклом хрустит под сапогами чекистов,
Мария чувствовала под сердцем биение новой зародившейся в ней жизни.
Увели их на рассвете. Потянулись
допросы, камерная жизнь. Вызывали на допросы Бориса. Требовали разоблачений. Ни
одним словом не очернил Борис свою бывшую подругу. Как ни угрожали, стоял на
своем - ни в чем перед Советской властью не повинна. А через пять месяцев Маша
вернулась домой. Выпустили рожать. Где сидит Арон не сказали. Нашли сами. С
Юликом обошла все Минские тюрьмы, носила передачи. Не брали, шла в следующую. Выстаивала
огромную очередь, чтобы услышать: Арон Розин? Не числится... Что она в этих
очередях насмотрелась, наслушалась хватило бы не на одну книгу. Да эти книги
написаны, но не состоялся еще тот суд, где бы их заслушали для обвинительного
заключения. Наконец, в одной из тюрем передачу взяли. Слава Б-гу, теперь хоть
известно, где сидит.
Через два месяца после рождения
Иосифа ее арестовали снова. Особое Совещание НКВД приговорило ее к трем годам
ссылки в Казахстан. Мария написала заявление, просила оставить ее в Минске, как
с грудным ребенком ехать в Казахстан? Резолюция гласила: выслать в двадцать
четыре часа. Решили пока оставить Юлика с отцом, а с Оськой отправилась Мария
на место ссылки, в Чимкент.
Против ожиданий ссыльная жизнь
проходила сносно. Мария попала в небольшую колонию таких же как и она ссыльных
женщин. Оторванные от дома, они всю свою нерастраченную материнскую любовь
изливали на Оську, баловали его и малыш рос крепышом с тугими щеками. А тут и
Борис привез старшего, Юлика. Привез и уехал сразу - у него в Минске уже была
своя семья, жена Хая и маленькая дочка, Геся. Жизнь налаживалась. Но наступал
тридцать седьмой, и с нарастающей скоростью заработал конвейер, сделавший ГУЛАГ
самым населенным архипелагом в мире.
3го сентября 1937 года вечером
Мария ушла в кино вместе с хозяйкой квартиры. Дома оставались дочка хозяйки,
девочка лет тринадцати, Юлик и Ося, спавший в своей кроватке. В дверь
позвонили. Хозяйкина дочь открыла дверь. В комнату ворвались трое.- Где Мария
Ионович?
- Мама ушла в кино, - ответил
Юлик.
- Пусть явится завтра с утра в
управление НКВД. Адрес она знает.
Как только чекисты ушли, на
пороге комнаты показалась Мария. Оказывается, возвращаясь из кино, она увидела,
как трое в штатском направляются к их дому и спряталась, выжидая что будет. Узнав,
что ее назавтра вызывают в НКВД, Мария заплакала, ничего хорошего от этого вызова
не предвещал. Но нквдешники ждать до завтра не захотели. Через час в дверь
затарабанили снова.
-Одевайся, пойдешь с нами.
Обняв на прощание Юлика, у
которого за семь лет его жизни мать забирали второй раз, Мария стала одевать
сонного Оську.
- Щенка оставь, -последовал
приказ.
- Но...
- Кому говорят, оставь!
Удар в лицо опрокинул Марию на
пол. Она упала, не выпуская Осю из рук. Чекист вырвал плачущего ребенка и
швырнул через всю комнату на кровать. Ося зашелся в крике. Как раненый зверь
закричала Мария. Юлик тоже закричал. От испуга у него закружилась голова,
комната поплыла перед глазами...Когда он пришел в себя, матери и чекистов уже
не было. Только Оська, обессилев от крика, еле слышно всхлипывал у себя в
кроватке.
Юлика через неделю отправили в
Минск, где его встретил отец. Вскоре семья переехала в Лиозно, Витебской
области. Там и застала их война.
Двухгодовалого Осю чекисты сдали
в приют для детей врагов народа. Там бы и закончилась бы его биография, если бы
не разыскала его через полгода сестра Марии Фрида. Ребенка ей отдали без особой
волокиты. Боялись, еще день, два и надо будет возиться с похоронами. За шесть
месяцев здоровый крепыш превратился в синюшнего дистрофика с непрекращающейся
дизентерией. Фрида привезла его в Минск и вернула к жизни.
А тем временем Мария Ионович
пересекала Россию по этапу. Ее с десятилетним сроком определили на Колыму. По
железной дороге в арестантском вагоне до Охотского моря, а там в трюме баржи до
места назначения. Название конечного пункта льдинкой звенело на языке - Эльген.
И точное по смыслу: в переводе Эльген - Долина Смерти. О том в каких условиях
проходил этап заключенных написано много. Издевательства конвойных,
антисанитария, голод, холод... мало ли? Но мысль о судьбе детей заслоняла все. Могли
ли палачи придумать пытку страшнее? Но Мария выжила. Она была не одинока со
своим горем. Тысячи исковерканных жизней окружали ее и, вслушиваясь в рассказы
подруг по несчастью, наблюдая, как гибли люди поддавшись тоске, она нашла в
себе силы спрятать свою боль и жить от сегодняшнего дня к завтрашнему с единой
целью - пережить усатого, а там , что Б-г даст.
Но судьба нанесла ей еще один
удар. С 1946 года после войны в лагеря потянулся новый контингент заключенных. По
сталинской логике все, кто имел несчастье выжить на оккупированной территории,
уже самим этим фактом совершили государственное преступление. И потекли на
острова архипелага ГУЛАГ десятки тысяч мужчин и женщин, зачастую даже не
понимавших за что согнали их на край земли и гибли они там как мухи, так об
этом и не узнав. Всех прибывших из Белоруссии расспрашивала Мария, не слыхал ли
кто о Борисе и Юлике Копельманах? И дождалась...
Две сестры, белоруски,
рассказали, что знали учителя из Лиозно и его сына, Юлика.
Далее они поведали, как однажды
ранним утром согнали немцы все население деревни к оврагу. Туда же привели
сотни две евреев из окрестных деревень. Были среди них и те, кто безуспешно
пытался эвакуироваться из Лиозно. Среди них были Борис и Юлик. Всех их
расстреляли и зарыли в овраге. Не уцелел никто.
Как прожила этот день Мария
Наумовна мы не знаем. И следующий. И день после этого. Не сохранилось об этом
никаких воспоминаний.. А потом все пошло как обычно. Работа, работа, работа. Всего
остального Сталин этих людей лишил. Работать можно было сколько угодно. Только
о своем сыне Юлии никогда Мария больше не говорила. Ни в лагере, ни когда вышла
на поселение и работала в том же Эльгене в совхозе, сначала бухгалтером, а потом
и главным бухгалтером.
В то время, когда Мария мысленно
похоронила старшего сына, ее младший, Иосиф, подрастал в полной уверенности,
что его мать умерла. Вот как это произошло. Мы уже знаем,что сестра Марии Фрида
взяла из детприемника полу-, нет, на три четверти мертвого Оську и выходила
его. Он жил с ней и другими родственниками Марии, в том числе и племянницей
Марии, Анной Моисеевной Ионович. Перед самой войной неожиданно вернулся отец
Оси Арон Розин, отсидевший всего два срока, да и то “детских” - по три года
каждый. В Минске жить ему не разрешили, но повидать Оську он успел, а когда
началась война, сразу ушел на фронт, что его и спасло от неминуемого
последующего ареста. Войну он прошел удачно, уцелел и, демобилизовавшись, снова
приехал к сыну. Не могу, да не хочу судить Арона за то, что произошло дальше. У
тех, кто не испытал то, что выпало на долю этих людей, нет на это морального
права. У этих людей свои счеты друг с другом и с жизнью, и со смертью. Не стал
Арон ждать Марию, женился на ее племяннице, Анне, а сыну сказал, что его мать
умерла.
Прошло еще пять лет. Мария
по-прежнему на Колыме, главный бухгалтер совхоза Эльген. В совхозе зеки
выращивали овощи - капусту, морковь, картофель для других зеков, добывавших
золото. Какая жестокая ирония! Долина Смерти снабжала продуктами жизни
смертников, ибо мало кто выдерживал каторжные условия приисков того времени.
В 1951 году один из друзей Марии
уезжал на материк, так называли центральные области России жители архипелага
ГУЛАГ. Мария попросила его найти сына, Иосифа, передать весточку от матери. Друг,
а он был настоящим другом, выполнил ее просьбу. Пришлось ему для этого
исколесить пол Союза. Чимкент, Минск... далее везде. Наконец, отыскал семью
Розиных в Луганске.
Домой к ним не пошел, а вызвал
Иосифа с урока в школе, где тот учился в девятом классе.
- Розин, можно тебя на минуту?
Иосиф оглянулся. Человек,
позвавший его, был ему незнаком.
- Вы меня?
- Тебя, тебя. Ведь ты Иосиф
Розин?
- Да, а вы кто?
- Давай отойдем, поговорить надо,
а здесь не дадут.
В голосе незнакомца чувствовалось какое-то
волнение, которое передалось Иосифу. Они вышли из школы и зашагали по
выщербленному тротуару. Незнакомец молчал. Наконец, Иосиф не выдержал.
- Ну, что там? Меня ждут...
- Где твоя мать, Иосиф?
От неожиданного вопроса Иосиф поперхнулся.
- Дома... или случилось что?
- Да нет, то жена твоего отца. А мать где?
Иосиф стал закипать от злости.
- Нет у меня матери.. Умерла давно... Я ее и
не помню. Мне тетя Аня мать. Еще вопросы есть?
Незнакомец неожиданно рассердился.
- Вопросы есть, но не к тебе. А твоя мать
жива. Я от нее к тебе приехал...
Разговор вышел долгий. Домой
Иосиф в эту ночь не вернулся.
Никто не знает, что сказал он
отцу, когда явился на следующий день. Известно, что вскоре Иосиф совсем ушел из
дома. Не смог простить отцу лжи, лишившей его матери, пусть недосягаемо
далекой, но живой. Может, если бы он думал о ней, как о живой, ей было бы
легче, теплее там, в ледяных просторах Колымы.
Из документов:
“По сообщению УКГБ республики Казахстан по
Южноказахстанской области (г. Чимкент) Ионович, Мария Наумовна, рождения 1908
г., была арестована 15.09 1937 года, осуждена по ст.58-10-11 УК на 10 лет
ссылки, отбывала наказание в Магаданской области. В 1955 г. в ответ на ее
жалобу на имя председателя СМ СССР дело Ионович М.И. пересмотрено Военным
трибуналом Туркестанского военного округа и постановлением от 29.03.57 г.
прекращено за отсутствием состава преступления. 11.05.57 г. Ей под расписку был
вручен документ о ее полной реабилитации.”
Вот такая арифметика у чекистов. Сослали
на 10 лет, освободили через 20, о приговоре 35 года и не вспомнили, но
документик под расписку вручили - извините, мадам, ошибочка вышла, не виноватая
вы! А в документике ни слова про приют для детей врагов народа, зачем же про
пустяки? Ведь известно - лес рубят, щепки летят...
Но в душе у Марии не было
ненависти. Нет, не потому, что простила она большевикам перенесенное. И не
думала прощать. Но и ненависти их не удостаивала. Она была выше. Ненависть
разрушает личность. А Мария любила жизнь, людей, своих подруг, с которыми свела
ее общая судьба. Там на Колыме у них был подлинный интернационал - евреи,
русские, армяне, все были листиками, оторванными от родного дерева, и
непохожесть их растворялась в общей горькой судьбе.
Вернувшись на Большую Землю,
Мария встретилась с Иосифом. В библейской истории Иосифа продали в рабство,
здесь из неволи возвратилась мать. Не гладко складывались отношения у матери с
сыном. Разный был у них жизненный опыт, разные характеры. Мария, внешне
мягкая,относилась ко всему спокойно, неторопливо, но с выработанной позиции
сбить ее было невозможно. Иосиф, резкий, колючий, взрывался по любому поводу. Режим
он ненавидел, а стоицизм матери принимал за стремление спрятать голову в песок.
А Мария просто не любила плевать против ветра. С внучкой Риммой, дочерью Иосифа,
Мария очень сблизилась. Отдавала ей материнское тепло и ласку, то что не успела
отдать Иосифу. Римма отвечала ей тем же. Часто рассказывала ей бабушка о
погибшем дяде Юлике. Юлик сначала был старше, потом они сравнялись, а потом
Римма его перегнала. Ей уже было 16, а Юлику так и оставалось семь, когда Мария
видела его в последний раз при аресте. И тогда Мария взяла ее в Минск в надежде
отыскать следы гибели Бориса и Юлика.
Это был ее первый приезд в Минск
поле ареста 1935 года. Ходила по улицам, узнавала знакомые места. Вместе с
узнаванием нахлынули воспоминания, захлестнули ее.
Вот здесь они собирались, все
друзья, Борис, Арон, остальные. Сюда она вернулась с Дона с Юликом, здесь они
жили с Ароном, отсюда ... Мария не заметила, как стала говорить вслух, время
остановилось, потом потекло вспять, она снова услышала стук в дверь и грохот
сапог, увидела голубые погоны и... снова кончилась жизнь...
...Римма едва успела ее
подхватить. Усадила на какие-то ступеньки. Когда немного успокоилась и.
перестали дрожать ноги, увела на вокзал. Больше Мария к Минску не приближалась,
о Юлике не говорила. Жила в Риге с одной из своих подруг по Колыме, Ниной
Михайловной. С сыном виделась не часто, а когда встречались спорили до хрипоты.
У Иосифа жизнь складывалась нелегко, не мог он приспособиться к Советскому
государству, но оно было пока сильнее. В 1967 году Арон Розин выехал со своей
семьей в Израиль и через несколько лет прислал вызов сыну. Иосиф, который не
простил отца за обман, вызовом воспользовался. Это было в 1972. Мария с ним не
поехала. Иосиф писал, убеждал мать. Мария тосковала без сына, но тяжелый якорь
привычной жизни не давал сдвинуться с места. Двадцать с лишним лет на Колыме у
нее не было своего угла, все было временное, казенное. А здесь своя квартира,
телевизор. С подругой, Ниной обсуждали политику. Плакали, читая Солженицына,
вспоминали прошлое. Трудно было со всем этим распроститься. Разрывалась между
сыном, пусть далеким, трудным, но сыном и привычным течением жизни, покоем,
которого у нее никогда не было. Наконец, согласилась, тем более, что добились,
уж не знаю как, разрешения на выезд и для Нины Михайловны, русской по
национальности. Уже была снята квартира в Израиле, куплена мебель... Но тут
перед самым отъездом, чуть ли не в последнем телефонном разговоре, кто-то из
самых добрых чувств посоветовал Нине Михайловне по приезде в Вену назваться
еврейкой, мол, в Израиле легче будет. Та вскипела:
- Никогда обманом не жила и на
старости не буду! И шабес-гоем не хочу быть! Не поеду!
И не поехала. И Мария не поехала.
Осталась с подругой. И сына больше не увидела до самой смерти. Умерла она в
1981 году. Умерла, и унесла с собой тайну, почему так легко поверила известию о
смерти Юлика. Почему не сработал материнский инстинкт, заставляющий мать
надеяться вопреки очевидным фактам. А у Марии ведь не было ничего, ничего,
кроме сомнительного свидетельства двух крестьянок, ополоумевших от свалившихся
на них несчастий. Может быть, такова была реальность ее жизни, что она ожидала
только худшего и в плохое ей было легче поверить. Даже в самое страшное. Мы
можем только гадать, но факт тот, что Мария умерла, так не узнав, что жив ее
старший сын Юлий, что не был он расстрелян немцами, а благополучно пережил
войну в эвакуации вместе со сводной сестрой Гесей. Что стал он учителем, как и
его отец. И что Борис, ее первый муж тоже не был расстрелян в овраге, а погиб в
1943 году с оружием в руках. Ушел он на фронт в первые дни войны добровольцем,
заявив, что для еврея воевать с фашистами - это дело чести. Что ж эту честь ему
охотно предоставили. С трудной задачей воспитать двоих детей без отца Хая, жена
Бориса справилась. Вырастила и образование дала. Юлий стал доктором филологии,
профессором. Но навсегда в его память впечатались глаза его матери, когда
вырвали из ее рук маленького Оську и часто просыпался он по ночам от Оськиного
крика в ту страшную ночь в 1937. И при первой возможности начал поиски матери и
брата.
Во второй половине пятидесятых
годов чуть разжались кольца колючей проволоки, перехватывающей горло страны,
стали возвращаться в родные места десятки тысяч заживо реабилитированных,
оставив в вечной мерзлоте миллионы реабилитированных посмертно. Но запросы Юлия
Борисовича оставались безответны. И лишь когда рухнул Советский Союз и органы
безопасности сменили вывеску, стали приходить более вразумительные ответы.
Из документов:
“В ответ на ваш запрос Управление
ФСБ по Владимирской области сообщает, что в 1962 г. Ионович М.Н. проживала по
адресу Никольское, Московской области, 9-я линия, дом 43. “
Но разочаровывающих было больше.
В январе 1997 г. из
Информационного Центра МВД России получили ответ:“Центральное Адресное Бюро по г.Москва
и Московской области сведениями об Ионович М.Н. не располагает. Нет также
данных о регистрации ее смерти с 1962 года по настоящее время.” Такие же
отрицательные ответы пришли из Минска, Балашихи, Чимкента. Ничего не было
известно ни о муже матери Розине, Ароне Иосифовиче, ни о сыне Иосифе.
Оставалась слабая надежда на
адрес в Никольском. Девятого сентября 2000 года Юлий с сыном Борисом
отправились туда, где тридцать восемь лет назад жила Мария.
Из воспоминаний Юлия Борисовича:
“ Когда сошли с электрички уже
начало темнеть. Адрес нашли не сразу, пришлось побродить. Наконец, нашли. Дом
обветшалый. С трудом отыскали кнопку звонка на заборе. Нажали. Звонка не слышно
- то ли не работает, то ли слишком далеко. Во всяком случае открывать никто не
торопился. Уже собрались уходить, нужно было успеть на обратный поезд. Вдруг в
доме вспыхнул свет и дверь открылась. На порог вышла средних лет женщина. Спросила,
кого мы ищем. Мы объяснили, что ищем любые сведения о Марии Наумовне Ионович,
которая жила в этом доме около сорока лет назад.
- А зачем вам понадобилась Мария
Наумовна? - Женщина с подозрением вглядывалась в наши лица. Боже, подумал я. Она
ее знает. Она знает Марию, мою мать!
- Я ее сын, Юлий.
- Но сына Марии Наумовны зовут
Иосиф. - Подозрение женщины явно усилилось. А я ликовал! Она знает и Осю! Я их
нашел!
Я объяснил при каких
обстоятельствах расстался с матерью и братом.
Женщину звали Людмилой. Она была
дочерью Стефании, подруги Марии. Сестра Людмилы, Кира жила в Химках. Обе
прекрасно помнили Марию еще по Колыме, а потом, в начале шестидесятых Мария
жила у них в доме. Людмила рассказала, что Мария встретилась с Осей и они
уехали в Ригу, а оттуда вроде бы в Израиль. О том, что у Марии есть еще один
сын ни Людмила, ни ее сестра не знали. Мария никогда об этом не говорила.
Мы знаем почему, но Юлий не знал
о своей “смерти” и терялся в догадках.
И снова поиск зашел в тупик.
В Риге никто ничего не знал.
И тогда Юлий написал своей сестре
Гесе, которая к тому времени уже жила в Соединенных Штатах. Геся переслала
письмо в ХИАС с просьбой разыскать Марию и Иосифа в Израиле или Америке. Я
начал с Израиля. Поскольку речь шла о поиске людей, которые приехали туда около
тридцати лет назад, я обратился к Бате Унтершац, руководителю Иерусалимского
Бюро Поиска Родственников. Батя, человек особенный, я бы сказал, легендарный. Из
дел, которые она успешно завершила, можно составить не один список Шиндлера. Да
она и работала со Спилбергом, разыскивая людей переживших Холокост. Итак, я
обратился к Бате и, буквально, через день уже набирал номер квартиры в
Иерусалиме.
Мне ответил женский голос.
- Роза Розина слушает.
Я представился и объяснил, что разыскиваю
их по просьбе Юлия, брата Иосифа.
- Как, Юлия? Его же расстреляли
немцы...
Наступила моя очередь удивляться,
ведь всю историю я узнал значительно позже. Я рассказал Розе о жизни Юлия, о
его поисках.
- А могу я поговорить с Иосифом?
Пауза. По тому, как затянулось
молчание, я понял, что-то неладно. Когда тишина уже стала невыносимой, голос на
том конце линии еле слышно произнес:
- Иосиф умер... три месяца
назад...
Я подумал, что ослышался. В это
невозможно было поверить. Как же так? Человек, которого все считали убитым,
воскресает, чтобы узнать, что его младший брат, которого он искал всю жизнь, не
дожил три месяца до встречи! Иосиф умер в Москве, куда последние годы часто
ездил по делам бизнеса. Братья ходили по одним и тем же улицам, ведь Юлий жил и
работал в одном из подмосковных городков, в часе езды от Москвы. Попади это
письмо ко мне на полгода раньше...
Роза похоронила мужа в Израиле. Сейчас в
Израиль поехал с женой Юлий. Он познакомится с семьей брата, с его женой,
детьми, внуками, расскажет о своих детях и внуках. Жизнь идет, меняются
поколения. Но и те, кто придет нам на смену, должны знать о том суровом и
горьком времени, когда холодный ветер из Кремля мог разбросать людей, как сухие
листья, и хорошо, если по разные стороны океана, а, зачастую, по разные стороны
невидимой линии, которая отделяет жизнь от смерти.
