Мордехай Штейн

Приговор

Из воспоминаний  бывшего Узника Сиона

 

Пояснения к «Обвинительному заключению, Приговору» и «Справке»

 

В этой статье собраны события трех моих судимостей, тесно и целеустремленно связанные бело-голубой нитью «преступными действиями сиониста Мордко Штейна» в бывшем Светском Союзе. Особое внимание уделено главной и самой драматичной - третьей судимости,  завершающей собой весь цикл моих «преступлений». Я старался предельно честно - в рамках возможного, прошло с тех пор 50-60 лет - придерживаться правды, и приведенные мною сцены следствия, суда, и т. д. максимально соответствуют восстановленной по памяти истине. Помещаю также копии оригинального и редкого документа: «Обвинительное заключение и Приговор» от 08-12-58 г. Черновицкого областного Суда, впервые опубликованные в  2005 г.  в сайте  Эдуарда Маркова -  www.soviet-jews-exodus.com,    а также «Справку» о пересмотре моего «Дела» пленумом Верховного Суда Украинской ССР, выданную моему брату Исааку по его просьбе перед выездом из Советского Союза.

 

«Освобождение» и   высылка

 

28 июня 1940 г. Советский Союз «освободил братьев украинцев и молдаван - трудящихся масс Северной Буковины и Бессарабии, от королевского ига и капиталистической эксплуатации» и сразу  же Советская власть - быстро и успешно установленная с помощью местных активистов, - по заранее составленным спискам, национализировала «награбленное у трудящихся имущество буржуев», в том числе магазин и дом наших родителей - Менделя и Гени Штайн, и, через пару недель, в июле 40г., нашу семью - в составе девяти человек, родителей и семерых детей - выселили из национализированного дома на окраину города, а через год, 13 июня 1941 г., накануне войны, нашу семью - родителей и и пятерых детей - Советская власть, на основании Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР, от 10(?) мая 41г., выслала в Сибирь, как семью, принадлежащую к «социально опасным буржуазно-националистическим элементам, подлежащих выселению из освобожденных западных областей в отдаленные районы Советского Союза».

Принадлежавший родителям одноэтажный дом, в котором мы жили, построен в двадцатые годы большими трудностями и лишениями, долги за дом родители выплачивали вплоть до прихода Советов, им также принадлежал небольшой магазин крестьянской одежды, который помещался в доме деда Арона.

Мои родители очень тяжело день и ночь трудились, воспитывая и кормя многодетную семью. На Песах по очереди - раз в 4 года - нам покупали новую обувь, мы всегда носили одежду и обувь старших братьев и сестер, но голодными мы никогда не были. Они никогда не пользовались годовым отпуском, никогда не ездили в «еврейские» курорты - Карловы Вары и всякие модные Бадены, они никогда не пользовались наемной рабочей силой в магазине, и никогда, за всю свою жизнь, ни разу не посещали рестораны и театры...

Домработницу, бездомную батрачку Фрузину, сбежавшую от хозяина-издевателя, наша мама подобрала вначале 20-х годов на базаре чуть живую, привела ее домой, и она жила с нами, помогая маме в ведении хозяйства до самой нашей высылки, отказываясь наотрез оставить нашу семью, когда нас грузили в товарный эшелон. Любила она нас всех как своих родных, говорила свободно на идише и на немецком, мы все называли ее тетей, любили ее и считали ее членом нашей семьи. Отец ежемесячно вносил в банк деньги на ее счет. Часто Фрузина рассказывала нам, как наша мама подобрала ее голодную, босую и больную, всеми презираемую и гонимую, и, как старательно выходила ее, пока не окрепла.

Все это было хорошо и досконально известно местным активистам коммунистам, ставшими при Советской власти в 40-41г. помощниками и советниками нового советского начальства, поспешившего за армией-«освободительницей» установить Советскую власть и революционные порядки в бывшей буржуазной Буковине и Бессарабии.

Уже после возвращения в родной город в 1946 г., я узнал от бывшего члена партийной комиссии, решившей в мае 41г. кого именно сослать в Сибирь, что самое «крамольное преступление» семьи Штайнов, определившее ее судьбу на высылку, был тот факт, что все молодые Штайны состояли в разных сионистских организациях, свободно действовавших в Королевской антисемитской Румынии  до прихода Светской власти к нам,  в июне 1940 г.

Сестра Хая, 1910 г.р., с юных лет примкнула к национально-религиозной сионистской организации «Мизрахи» - «Восток», девизом которой была - «Тора ве-авода», «Вера и труд», обладавшая большим авторитетом в наших краях. В 1931-32г.г. Хая прошла полуторагодичный курс учебы и работы в сельскохозяйственном кибуце «Хахшара», а в 1932г. вышла замуж за халуца М. Мондшайна и уехала с ним в Палестину, вызволять из тысячелетнего запустения древнюю еврейскую Родину нашу - Эрец Исраэль.

Брат Хаим-Лейб, 1912 г.р., с юных лет и до женитьбы в 1935 г. учился в знаменитой Вижницкой иешиве, и, приезжая домой на праздники, втихаря посещал собрания религиозно-сионистской организации «Агудат Исраэль» - «Израильское сообщество», где часто выступал и полемизировал с ортодоксальными противниками сионизма. А в спорах с левыми сионистами, убедительно доказывал, что сионисты любой ориентации, даже не ведая того, являются всего лишь орудием в руках Творца, и, заново возрождая древнюю Родину и стягивая туда евреев из галута, они выполняют Божий завет вызволения еврейского народа из галута и собирание его в Сионе, как неоднократно обещано было самим Творцом. Его приезд домой всегда сопровождался оживленной полемикой в сионистских кругах нашего города.

Брат Ицхак, 1919 г.р., был активным членом сионистской организации «Гордония», его избрали секретарем сионистской ячейки при Черновицком институте, где он учился, и там же он редактировал журнал «Ха-шахар» - «Восход», известный в еврейских интеллигентных кругах

Сестры Эстер и Шейндл, 1921 г.р., и 1923 г.р., состояли в сионистской организации «Цеирей Цион» - «Юные сионисты», постоянно посещали клуб организации, активно занимались сбором денег для «Керен Кайемет ле-Исраэль» и оказывали материальную помощь нуждающимся.

Я, 1925 г.р., с юных лет, примкнул к сионистской организации «Ха-шомер Ха-цаир» - «Молодой Страж», программа которой была: возродить в  Эрец Исраэль древнюю национальную Родину евреев, но основать социальный строй её на гуманных социалистических основах и на ду-национальном - арабо-еврейском правовом и государственном равенстве. Эта программа, насыщенная духом времени, многим нравилась своей революционностью, актуальностью и новшеством. 

Сестра Рахель, 1930 г.р., шестилетней девчонкой вступила в юношеский «Ха-цофим» - «Бойскауты» от «Ха-шомер Ха-цаир», и проводила там все свое свободное время, принимая участие во всех мероприятиях.

А молодые сестра и брат, Роза и Арон, 1935 г.р. и 1937 г.р., не успели походить в сионистах: советское «освобождение» в 40 г., а затем ссылка в Сибирь, отдалили  их от сионизма и от еврейства.

Так что, по советским понятиям тех лет, наша семья подпадала под  определение «буржуазно-националистическая семья», предназначенная революционными законами к экспроприации её имущества и к изоляции от трудящихся масс, как «мера защиты здоровых трудовых элементов от враждебного буржуазно-националистического  влияния».

Однако, по честному суду совести и справедливости, наша семья, в полном смысле слова, буржуазной никогда не была, и мы никогда не были и не стали «враждебными элементами», в советском понимании, несмотря на «раскулачивание». Мы быстро овладели украинским и русским языками и ничуть не противились новому духу времени, хоть и очень страдали от насильственных перемен. Истинную, подлинную, человеческую справедливость, Советская власть не принесла  ни нашей семье, ни многим другим семьям. Приверженцам революций стоит призадуматься над этим... 

Но революционная ретивость Советской власти в борьбе с «чуждыми, буржуазно-националистическими элементами», сославшая накануне войны в Сибирь десятки тысяч жителей Буковины и Бессарабии, в том числе, автора этих строк и его семью, невольно, нехотя, привела к физическому спасению тысяч высланных евреев от румыно-германского геноцида  в Транснистровских лагерях в 1941-44г.г.

Судя по рассказам евреев переживших Транснистрию, от нашей многодетной семьи мало кто выжил бы. Высылка спасла жизнь нашей семье...

 

В ссылке

 

В колхозе «Ранний пар», Родниковского р-на, Актюбинской обл., куда нашу семью привезли, я работал на разных сельхоз работах, а в начале 1942 г. меня мобилизовали в «труд армию», и я познал удивительную, неповторимую страну Сибирь- страну великих строек, беспрерывного трудового напряжения и героизма, страну нескончаемых расстояний, страну здоровых, приветливых, открытых сибиряков, страну несметных беспризорников, урок, и тысяч, в полосатых халатах жующих табак, сонливых узбеков, туркменов и прочих азиатов, увиливающих от «труд. армии» на железнодорожных станциях и в рабочих колониях, и в этой человеческой андраламусии вращались вечно ищущие чего-то и кого-то наши братья польские, прибалтийские, и прочие западные эвакуированные и ссыльные евреи...

В 1945г. я вернулся из «труд. армии» в г. Актюбинск, где проживала моя семья в проходной комнате почтенного казаха Казбека, и устроился работать на городской электростанции электриком.

В начале 1946г. вернулся с войны брат Исаак, скрывший в Актюбинском военкомате, куда умудрился попасть в конце 41 г., что он спецпереселенец и западник, и добровольно ушел в начале 1942г. на войну. Воевал под Сталинградом и был ранен. После Сталинграда снят с фронта как «западник» - раскусили все же - и послан в гор. Новосибирск, где работал преподавателем в школе ФЗО. Весной 44 г., после настойчивых хлопот, снова добровольно ушел в Красную армию. Освобождал Зап. Украину, Польшу, Чехословакию, и закончил войну в Праге. Он был единственным спецпереселенцем из наших краёв, воевавший в Красной армии в годы войны.  

Среди широких слоев спецпереселенцев и, разумеется, в нашей семье, никогда не потухала сионистская идея: у всех в Эрец Исраэль были родственники и друзья, приходили оттуда письма и посылки, и после окончания войны - Сионистская надежда снова ярко запылала  в еврейских сердцах. 

В 1946 г. в Палестине - Эрец Исраэль бушевала повстанческая деятельность израильских боевых отрядов против сил Британских колонизаторов и арабских банд. Советская печать очень симпатизировала восставшим израильтянам, вселяя в еврейские сердца веру и надежду в будущее.

Узнав из писем что, по особому разрешению Советских властей, из Буковины выезжают евреи - остатки Транснистровского геноцида - в Румынию, а оттуда в Эрец Исраэль, я загорелся неудержимым сионистским пламенем и желанием присоединиться к ним и выбраться из Советского Союза в Румынию, твердо веря, что к осени буду уже в Эрец Исраэль, в рядах воюющих сверстников своих.

С молчаливого согласия и благословения моих родителей и брата, я сбежал летом 1946 года из Казахстанской ссылки, имея с собой немного денег и буханку хлеба, и на крышах вагонов, вместе с тысячами кочующих по России послевоенных возвращенцев и бездомных лиц, через всю Россию и Украину, вернулся в родной опустошенный от евреев городок, с определенной и твердой целью: перебраться в Румынию с уцелевшими Транснистровскими евреями, а оттуда выбраться в Эрец Исраэль, но - на мое «счастье» - власти, после выезда большой группы евреев, границу герметично закрыли за две недели до моего приезда.

Многие мои земляки и товарищи, пережившие Транснистрию, а с ними много вернувшихся из эвакуации «не наши» евреи, успели выехать в Румынию и, по слухам, из Румынии начали уплывать пароходами в Палестину - Эрец Исраэль.

А там шла освободительная война, там еврейская молодёжь, выполняя свой национальный долг, героически сражалась за будущее еврейского суверенного государства. Советская печать полна описанием смелых и отважных операций еврейских боевиков против английских оккупантов и арабских террористов и открыто симпатизировала борьбе евреев за создание еврейского социалистического государства в Эрец Исраэль, высказывалась положительно и одобряла эту идею, и осуждала британских оккупантов и арабских террористов.

Я застрял в родном пустом городе в 25 км от румынской границы и места себе не находил. Мои мысли были там. Уехать в Эрец Исраэль было мечтой моей жизни с самых юных лет, необоримое желание всего моего существа. Это была мечта национальной еврейской молодежи и взрослых сионистов еще задолго до начала войны. Евреи довоенной Европы, особенно Восточной, зажатые в тисках нацистского молоха, об этом только говорили и мечтали. У нас дома постоянно говорили об этом. Из нашего городка сотни халуцим, проучившись в кибуцах сельхоз «Хахшары» и получив от Сохнута сертификаты, уехали еще до войны строить еврейскую Родину. Наша дорогая сестра Хая с 32 г. в Эрец Исраэль, все мои сверстники и товарищи довоенных лет мечтали и планировали свою дальнейшую жизнь только в Эрец Исраэль. Многие из них уже были там, и они сейчас сражаются в рядах израильских боевых частей. В этот великий исторический час решалась судьба будущего еврейского государства и народа. Всем существом своим стремился и я принять участие в войне за независимость. Ведь я же, многим рискуя, только ради этого и сбежал из Казахстанской ссылки...

Я чувствовал себя очень неловко – чуть  ли не предателем. Мои товарищи там воюют, а я тут бездельничаю...

Застрял тут, в родном неприветливом Сторожинце, ни туда, ни сюда. Надо же случиться такому промаху: удачно сбежать из Сибирской ссылки, проехать неопознанным всю Россию и Украину, и застрять недалеко от Румынской спасательной границы, граница между Советской неволей и свободным миром. Застрял я, как видно, надолго... Какая досада, какое невезенье, какое фиаско...

Устроился пока работать электриком на городской электростанции, но мыслями  был там, все время только там…  А печать ежедневно приносит вести об упорном и героическом сражении моих братьев - израильтян.

Как тут усидеть? Надо во что бы то ни стало выбраться отсюда... Но для этого мне нужно уйти из Советского Союза. Уйти навсегда. Но как?

Я ежедневно и упорно искал пути нелегального ухода из Советского Союза в Румынию, а через неё - в Палестину - в сражающийся Эрец Исраэль...

 

Первая судимость

 

Вскоре мне удалось найти путь нелегального ухода из Советского Союза в Румынию. Уделив «мужское» внимание секретарше городского суда, узнал от нее, что, осужденных за хулиганство и за мелкую кражу, присуждают к исправительным работам и отправляют их в лес - рубить просеку, по которой пройдет постоянная госграница ССР с Румынией,  всего лишь в 25 км от нашего городка.

Я  залихорадил от надежды и нетерпенья. Не откладывая в долгий ящик, пошел на рынок в базарный день, и, собравшись с духом, пристал криком и матом к одному молдаванину и стал неистово колотить его, в надежде, что завяжется драка, и меня посадят как хулигана. Но вместо драки, сердобольные молдаване стали совать мне фрукты, булочки, колбаски, и стали уговаривать и ублажать меня. Драки не получилось. Опять досада... 

Тогда я решил совершить мелкую кражу и для верности пошел прямо на огород самого начальника гор. милиции, как раз, когда там выкапывали позднюю картошку, и, преспокойно стал копать себе картошку в ведро, стараясь быть на виду у самой начальницы. Завидев меня, она заорала благим матом и кинулась на меня кулаками.  На её крики и визг появился сам начальник милиции, и меня тут же задержали. На меня завели дело и пока отпустили.

В феврале 1947 года, после короткого разбора, меня осудили к 4 месяцам исправительных работ по статье 170, пункт «а»  УК УССР, и тут же отправили к «исправляющимся», занятым рубкой просеки под постоянную государственную границу между Советским Союзом и Румынией. Добился того, чего упорно искал. Моей нетерпеливой радости не было конца и предела. В мыслях я был уже ТАМ...

 

Вторая судимость

 

Темной апрельской ночью 1947 года, переодетый в крестьянскую одежду, я удачно и легко перешел хорошо изученную государственную границу Союза ССР с Румынией и, в подлеске, у дороги в румынский город Радауцы, где назавтра собирался большой базарный день, переждал прихода утра, приходя в себя от дикого потрясающего волнения и содрогания...

Я понимал, что всё мое будущее теперь на пороге больших изменений. Как наяву я уже видел себя среди своих сверстников - бойцов израильской армии:

Одетые в легкую военную форму с винтовками на перевес, истошно крича Ура-А-А, мы штурмуем укрепленную высоту, мы стреляем и в нас стреляют, мы падаем, поднимаемся и снова штурмуем и стреляем...

Вот уже высота занята, бело-голубой флаг водружен, и мы теперь преследуем убегающих врагов и беспрерывно стреляем и орем, и вдруг что-то хлестнуло меня по боку, я падаю, я ранен, но я счастлив, очень счастлив, в сознании одна мысль - ничего серьезного, перевяжут и снова в бой. А если это... - сама судьба, то лучшей судьбы для себя и не желаю, чем погибнуть в бою за свою еврейскую Родину... Ко мне подбегает молоденькая израильтяночка-санитарочка с сумкой на боку, а на сумке - большой маген-давид... Я стараюсь улыбнуться ей и что-то говорю, говорю...   

Мне осталось довершить вторую часть побега: под утро выйти на дорогу и смешаться с крестьянами, идущими в Радауцы на базар, а в городе я спасен. Под утро, нагрузив на плечи мешок пахучей подлесной травы, я вышел на дорогу и незаметно смешался с идущими. Наряд румынских пограничников лениво осмотрел нас и пропустил. Но, отдалившись  всего на несколько шагов от пограничников, я услышал громкий крик в мою спину:

- Мый, ту, вино ынкоачэ!   (Гэй, ты, иди сюда!)

Я весь окостенел, все сжалось во мне, но - спокойно повернулся.

Старшина наряда расспросил меня - откуда я, чей я, и куда иду: у меня на всё были готовы, заранее подготовленные, правильные ответы. Но ему, бывшему полицаю Транснистрии, как хвастался потом, что-то мешало в моём облике, и он осторожно снял с меня крестьянскую, замызганную, с обвисшими полями, шляпу, и впился в меня колючими, недобрыми глазами.

- Мый, ту ешть жидан!   (Гэй, ты жид!)

И резкая, внезапная, сильная оплеуха сбила меня с ног. Не будь у пограничников свирепой овчарки, ветром унес бы ноги от их пуль - и я уверен, что ушел бы...

Видения солнечной страны, молодых загорелых бойцов штурмующих высоту и милой израильтяночки-санитарочки, подбежавшей ко мне с большой сумкой на боку, ярким светом вспыхнули перед моими взором, молнией промелькнули, пронеслись, и канули на долгие годы, захватив с собою мою мечту и ранив мою душу...

Старшина румынского погран. патруля - бывший полицай еврейских лагерей Транснистрии, и наверное в еврейской крови по сами уши - особым, тренированным на евреях, гойским нюхом, учуял во мне еврея, хотя одет я был как все - в крестьянской замызганной одежде, исправно говорил на местном языке, и не очень похож был в те молодые годы на еврея. Задержав молодого перебежчика jidana он гордо сиял, и, указывая на меня, стоящего меж трех наведенных на меня винтовок, посмеиваясь, всем рассказывал, как хитро я пытался его - такого опытного знатока и охотника на jidani - обдурить, грязно ругался и обжигал меня злорадствующим взглядом своих недобрых, колючих глаз, и цедил сквозь зубы брезгливо и с особым наслаждением:

- jidanаsh blestemat, - проклятый жидок, - Жаль что Гитлер не успел вас всех  прикончить. Но ваше время еще придет... Не останется от вас и памяти худой...

Всем своим телом инстинктивно почувствовал, что этот головорез не предвещает для меня абсолютно ничего хорошего. Дикий страх и внутренняя дрожь, пересилив мою скованность, забили и потрясли меня...

«Только не это, - взмолился я - нельзя ему видеть, как я боюсь его. Всеми силами нужно пересилить дрожь и животный страх».

И мне это удалось. Я сжался в комок энергии, в сжатую пружину, и напустил на свое лицо выражение Маяковского, читающего «Советский паспорт»...

В избе румынской заставы - опорожняя бутылки с вонючей мутной цуйкой, закусывая чесночным салом и большими ломтями желтой мамалыги, проклиная все церкви, всех богов и богоматерей - три дня, издевательствами и побоями, выбивал этот изверг-садист у меня признание, что я империалистический шпион и диверсант, засланный в Румынию с целью опрокинуть родную народную власть.., сбежавший от суда и возмездия убийца и  преступник.., украинский националист-бандеровец, - на это у него ушел целый первый день. Во второй и в третий день он решил, что я жидовский посыльной, перевозящий краденые бриллианты и золото, и, тут же, обещал отпустить меня на все четыре стороны, если я с ним поделюсь ими, и клялся богоматерью и церковью, которых, не переставая, грязно ругал, что лично отвезет меня в порт Констанцу, и достанет мне билет первого класса на пароход в Палестину, и трижды, для подтверждения, перекрестился ...

Знал гад, куда еврейские души тянутся. В Траснистрии хорошую школу прошел. 

Но, как и сколько он не бил меня, ничего так и не выбил он из меня. Мне удалось в первый же день мобилизовать все свои силы, отогнать от себя животный страх, и сжаться в бесчувственный ком, безучастный к побоям и боли...

Приходя утром на заставу, изверг вытаскивал меня, связанного по рукам и ногам, из хламной каморки, и, для разогрева, надавал мне пощечин, обещая, что сегодня растерзает меня, если я и дальше буду молчать. Больше всего его злило и бесило мое упрямое, упорное молчание - единственное, испытанное, галутное, мое старое оружие защиты и сопротивления.

Ни оха, ни вздоха, ни мольбы, он не услышал от меня, и ни слез, этот пьяный разбойник так и не увидел на лице молодого, гордого jidana... Он сходил с ума от бешеного бессилия, доведенный до сумасшествия моим агрессивным молчанием и презирающим взглядом заплывших кровью моих глаз, глядевших на него зло и без боязни, с вызовом и с явной издевкой - лучше слов выражающих: «что, ничтожный гад, вшивый полицай, выкусил?»

На третий день, после очередной порции пощечин, ударов и пинков, так и не получив никакого ответа, он стал кидать в меня все, что попадало ему под руки,  извергая проклятия на всех богов, церквей, на головы всех проклятых jidani, империалистов и большевиков - для него, видимо, это было одно и то же, и, устав от злобы и бешенства, поняв наконец, что от меня он ничего не добьется и ничего абсолютно на мне не заработает, и, не выдержав моего презирающего, злорадствующего взгляда, пьяно всхлипнул от бессилия и горечи, резко отвернулся и визгливым матом приказал оттащить меня на советскую пограничную заставу. Я торжествовал...

Несомненно - в этом страшном, нечеловеческом и неравном поединке, победу одержал - я! Хоть и был весь сильно побитый и поколоченный. 

В советской погранзаставе меня искупали, перевязали раны, напоили - есть я не мог - и на полуторке повезли в Сторожинец на дознание. Три местных еврея: доктор Анку Фельдгамер, парикмахер Фриц Шнайдер, и сосед Иоське Штурм, подходили по очереди к машине и едва узнали в заплывшего синяками меня. После дознания меня отвезли в Черновцы.

В Черновицкой обл. больнице погранвойск, расположенной в полусадике, против большого городского парка, сердобольные медсестры и ангел-врач Лариса Ивановна, ежедневно, покачивая головами от изумления, подолгу занимались мною: мыли, купали, мазали, бандажировали дважды в день - утром и на ночь меняли повязки - и хорошо кормили.

Однако, я пребывал в ином совершенно мире, мысли мои были далеки от моего побитого тела, и я не реагировал на их человеческое отношение ко мне, за что многие годы, вспоминая, стыдился и упрекал себя.

Провал моего бегства в страну радужных и светлых грез моих, и унизительная, убийственная экзекуция, которой меня подверг вшивый и пьяный изверг полицай, так сильно вначале взбудоражили, а затем парализовали меня, что я стал ко всему апатичным и равнодушным.

Все существо мое  находилось там - в светлой, милой моей стране, все мысли мои, не переставая, витали и бродили вместе с бойцами воюющего Эрец Исраэля. Бессонными ночами терзал себя, что из-за моей ошибки попался примитивным румынцам - хотя, сколько не перебирал в памяти, снова и снова, свои действия - ошибку-то я и не нашел.

Спустя месяца лечений встал на ноги. Тогда пришли следователи и учинили мне спешное следствие в кабинете Ларисы Ивановны, которое длилось меньше часа.

Сначала следователь бегло зачитал мне документ энной пограничной заставы, в котором говорилось, что:

«в ночь на ... мая, 1947 г., пограничный патруль сержанта Евдокименко задержал, при попытке перехода государственной границы Союза ССР, гр-на ССР Штейна Мордко Менделеевича...».

Я обратил внимание на слова «попытку перехода», и подумал - с чего это вдруг попытка перехода, если меня оттуда, из Румынии, приволокли?

Но не было у меня ни сил, ни желания что-либо возразить следователям. Мне было все равно. Ведь всю свою дальнейшую жизнь и свое желанное, мечтаемое светлое будущее я, к великому своему сожалению - прошляпил, проиграл, промазал...

Пусть будет «попытка перехода» какая разница? Но все же, почему «попытка»? И почему ни слова о бегства из Сибири? Неужели они ничего не знают? Немного это меня задевало: ведь этак полностью вычеркивается отчаянный поступок молодого еврея, сбежавшего из Сибирской ссылки, перешедшего границу СССР – шутка ли? - увлекаемый миражем Эрец Исраэль... У меня - к счастью - не было сил огласить свою правдивую историю. «Попытка перехода» спасла мне жизнь.

Уже в лагере, в беседах с опытными зэками, я понял, что не могла «доблестная, бдительная, и зоркая» пограничная застава признаться, что её очень просто обошел - и главное - кто?  горожанин... Головы полетели бы...

Я плохо себя чувствовал, очень плохо, и не только из-за перенесенных побоев - тело ныло и болело - но я совсем потерял аппетит, и не мог без таблетки уснуть хоть на пару часиков. Бродил ночами как лунатик по больнице, бубнил себе под нос любимые субботние и хасидские мотивы и знакомые израильские песни, подбирал отрывки газет в столовой и в туалете и жадно выискивал в них новости о воюющих израильтянах.

Весь! Всем существом своим, все время - я был там, с моими товарищами, сверстниками, воюющими за будущее моего народа.

Я не боялся лагерного будущего, и совершенно не опасался трудностей, которые меня еще ожидают в дальнейшем: трудармейская школа в Сибири в годы войны многому меня научила, хорошую «практику» я прошел.

Но мысль, что мне придется жить вдали от своего народа и его судьбы, была невыносима и невозможна для меня и причинила мне много душевной боли.

Не было для меня никакого смысла жить вдали от моей мечты - от Эрец Исраэль, и я знал, что не выдержу этого, я знал, что не смогу тут жить...

И все чаще мне приходила в голову мысль покончить с жизнью. И я решил осуществить это в ближайшее время, другого выхода для себя я не находил.

План был составлен. Я разведал, где находится главный электрощит больницы, обследовал его и решил через пару дней, под глухое темное утро, когда все мертво спят, покончить с жизнью - ухватившись руками мертвой хваткой за два крайних ножа главного электрического рубильника.

Надо только иметь большую силу воли, чтоб ни в коем случае не отпустить руки от ножей рубильника, пока нервы не сгорят в мозгу. А силу воли мне не нанимать, и я верил, что выдержу до конца токовые потрясения. Опыт был.

Но я решил пока подождать с самоубийством: вести из воюющего Эрец Исраэля подбадривали меня, придавали силу и возбуждали светлую надежду. Я очень, очень хотел знать, как и чем кончится израильская война за независимость.

Углубленный в свои мысли, отключенный и безучастный ко всему окружающему, я наводил страх на нашего ангела врача, так, что Лариса Ивановна решила отправить меня на обследование в психбольницу, и отправила бы, если бы не вызов на суд и отправку после суда в гор. тюрьму. Вплоть до самого суда, держала меня Лариса Ивановна в своей  больнице. И мне не пришлось даже спасибо ей и милым сестрам сказать. Всю жизнь это меня стыдит и мучает.

В июле 1947 года, в Черновицком городском суде, на утреннем заседании, седоволосый судья, бегло зачитал протоколы из погранзаставы и следствии, в которых несколько раз упоминались слова «попытка перехода госграницы». Но меня эта ложь совсем не удивила и нисколько не тронула: я был равнодушен, отключен, и пребывал в глубокой регрессии, как определила Лариса Ивановна.

Но, когда судья спросил меня – правильно ли все сформулировано и нет ли у меня возражений или дополнений - какое то внутреннее желание на короткий миг вспыхнуло и толкнуло  меня, и я чуть было не кинулся возражать судье, но не было у меня душевных сил и ясной цели повоевать за себя, ведь все равно все потеряно для меня... И я спокойно, без угрызений совести, тихо ответил что правильно.

Закончив чтение «обвинительного заключения», и тут же посоветовавшись с заседателями, судья, именем Украинской Советской Социалистической Республики, обвинил меня в:

«Попытке незаконного перехода государственной границы Союза ССР».

На вопрос судьи, почему я пытался незаконно перейти государственную границу, ответил, что из всей нашей большой семьи, остались только моя старшая сестра - Соня, проживающая в  Румынии, и я, и вот к ней-то я и хотел перебраться, поскольку мне тут одному и голодно и холодно.

Это было и верно. Вся моя семья была в Сибири. Оставшиеся в Сторожинце родственники погибли в Транснистрии. Выжившие две двоюродные сестры мои перебрались в Румынию.

Экспромтом придуманная мной, столь обыкновенная в те годы, еврейская история, была принята без возражений и даже с сочувствием.

Меня осудили по ст. 16,80 УК УССР, за «попытку перехода госграницы», к 3 годам лишения свободы в ИТЛ. Вся судебная процедура длилась не больше получаса.

Услышав «три года», я не поверил своим ушам... Впервые за последние месяцы я очнулся, воспрянул духом и задрожал от волнения. Кровь забушевала во мне, и краска залила меня всего. Судья и заседатели, заметившие мое эмоциональное возбуждение, растолковали, наверное, её по-своему.- «Наказания испугался - герой...»

А в моем сознании уже бурно закипела буйная, настойчивая мысль - что три года это совсем малый срок, что три года это далеко еще не конец моей мечты, новая душевная, настойчивая надежда заполнила меня всего и огнем запылала в моем воображении, и я чуть было не закричал: люди! я еще увижу свой желанный и любимый Эрец Исраэль... Обязательно увижу...

А ведь я ждал как минимум 10, 15, а то и все 20 лет. Мне просто не верилось, что все это правда, пока конвой не увез меня в центральную городскую тюрьму гор. Черновцы. В погран. больницу я никогда больше не вернулся и своих добрых, человечных, милых лекарей, никогда больше к большому сожалению, не видел.

Мое буржуазное происхождение, да еще из семьи спецпереселенцев, мое бегство из ссылки, и факт перехода государственной границы, остались на этот раз, к моему счастью, неупомянутыми в моем деле, на следствии, и на суде. Ибо, если бы суд был осведомлен обо всем этом - не миновать мне 20-и годов ИТЛ.

Уже в лагере, из разговоров с моими земляками - украинскими зэками, я узнал, что следователям и суду просто некогда было заниматься мною - тюрьмы были до отказа заполнены украинскими антисоветскими боевиками-бандеровцами, ими и занималась денно и нощно целая армия следователей и судей. Не до меня им было.

А может быть не хотели власти, чтобы потенциальные перебежчики узнали, что перейти государственную границу не так уж и сложно, если еврейскому парню, коренному горожанину, это удалось. Кто знает...

Временами, на этапе и в лагере, на меня словно находило, и я остро жалел, что мне удалось пересилить наступившее внезапно сильное желание выступить перед Советским Судом, открыться честно и гордо, и выставить на похвалу смелость еврейского парня, готового за свой народ идти в огонь и в воду, а, самое главное, что мне очень хотелось - это прилюдно, перед судом и присутствующими, похвалить невиданное геройство воюющих молодых евреев Палестины за будущее вновь обретенного древнего отечества своего...

Вначале сентября 1947 года, большим Львовским, чисто украинским, этапом, отправили меня отбывать наказание в Тайшетские лагеря Южкузбасслага. Я, с тремя годами ИТЛ за плечами, был белой вороной среди тысяч украинских долгосрочников нашего этапа, благодаря носатому и косоглазому оперу Львовской пересыльной тюрьмы. Но об этом в другом разделе.

Тяжело было в лагере - очень тяжело. Из-за непосильной лесоповальной работы и постоянного голода, трижды от дистрофии «доходил» и был уже на краю могилы. Но, благодаря молодости, наследственного здоровья, силе воли, еврейской лагерной солидарности и взаимопомощи, и благодаря согревающей и подбадривающей душу великой надежды моей, - обязательно  еще увидеть молодую строящуюся еврейскую Родину нашу и хоть немного повоевать и потрудиться для нее - выжил и пережил эти три тяжелых губительных года.

В Тайшетском лагере Верхний Альжарас было с десяток евреев-сионистов.  С огромной радостью мы узнали о рождении, после длительных и кровопролитных боев, государства Израиль. Сложили рублики, купили пару пачек чаю и начифирились до чертиков, плача от радости, обнимаясь и поздравляя друг друга:

- Лэшана хабаа бы Иерушалаим! -   В будущем году в Иерусалиме!

И громко пели халуцианские и израильские песни о созидательном труде и о прекрасном озере Кинерет. 

Зэки-украинцы, разделившие с нами нашу большую радость, с удивлённым восхищением и добродушием пошучивали:

- Опять жиды нас обскакалы. У них вже е своя, жыдiвська вiтчызна. Може теперь вiтдадут нам нашу Украiнську вiтчызну?

Они сердечно поздравляли нас, задавая тысяча вопросов, а главное - как это израильтянам удалось за такой короткий срок и против таких преобладающих сил отвоевать себе Родину, и евреи ли вообще израильтяне? И здорово завидовали нам.

Тягостная, невыносимая тяжесть, свалилась с моих плеч и души. Я радовался каждой минуте, приветливо улыбался каждому встречному, каждой птице, каждому лучу солнца... Даже если бы я и загнулся теперь в лагере, это было бы совсем неважно - после того что я дожил до исторической победы своего народа: наша древняя, воскресшая из запустения и обновленная еврейская Родина, снова ожила и процветает. И с меня это было вполне достаточно. 

Освободился я в 1951 году и вернулся в Черновицкую область, имея в паспорте всякие ограничения. Моя семья, в полном составе, вернулась в 1948 г. из Сибирской ссылки в гор. Сторожинец, Черновицкой обл. Туда же и я приехал после освобождения, но меня милиция на второй же день вытурила из Сторожинца: пограничная зона, - а я перебежчик. Пришлось мне, теперь уже вынужденно, снова оставить свою семью. Я уехал в Садгорскмй район, устроился электриком в авторемонтных механических мастерских и жил в селе.

Но никогда, ни на один день, ни на один час, не покидали меня мысли о молодом нашем еврейском государстве. С первых зарплат купил радиоприемник и с трепетным волнением, еженощно, слушал и внимал на румынском - иврит, почему-то плохо слушался - незаглушенном пока, языке, до слез волнующий меня «кол Исраэль ла гола» - «голос Израиля», и, когда, по окончании передач, гремели величественные, симфонические звуки «Хатиквы», я вытягивался во весь рост смирно, и часто, после хороших, радостных вестей, неудержимо из глаз моих катились горючие слезы гордости, радости, и умиления...

 

Третья судимость

 

В 1954 году стало известно, что Советский Союз, через Чехословакию, начал поставлять новейшее оружие в арабские страны Ближнего Востока - в Египет, Сирию, и Ирак. Движимый страхом за судьбу неокрепшего еще дорогого мне еврейского государства и его героического народа, я начал писать письма протеста в редакции центральных газет и журналов, печатающие антиизраильские статьи, в секретариат ЦК и в Совет министров, в которых критиковал политику несправедливого и незаконного вмешательства Советского правительства в ближневосточный конфликт, что являлось прямым нарушением «Тройственной Декларации Англии, Франции и США от 1950 года, об эмбарго на поставки оружия конфликтующим странам Ближнего Востока».

Письменный период длился с лета 1954 г. и до мая 1958 г., и были написаны мною около 30-и протестных писем. Много писем, отпечатанных на машинке, отправлял анонимно железнодорожной почтой и с разных станций. Но много выдержанных, корректных, полемических писем, отправлял заказными, под своим именем и адресом, и на некоторые из них даже получал ответы: из редакций газет и журналов, из секретариата канцелярии ЦК, и от некоторых журналистов лично.

В течение 4-х лет своей письменной деятельности, видя, что ничего со мной не происходит - не останавливают, не сажают, я убедился, что власти не расценивают мою письменную деятельность как антигосударственную, иначе - давно прибрали бы меня к рукам. И я решил, что время сейчас не сталинское, а хрущевское, либеральное, и что власти не прочь послушать критику, высказанную им прямо и честно - прямо в лицо. «Главное - чтоб не прилюдно, не перед всем честным народом, что тянет на агитацию и пропаганду», рассчитал я соображения властей. 

Однако я ошибся. Моя оценка советской действительности оказалась наивной и незрелой, и доверчивость новым либеральным временам дорого обошлась мне. Пока я писал в «нижние» инстанции - все сходило. Но когда я осмелился написать самому! - меня взяли.

Я позволю себе вкратце привести, восстановленное по памяти,  послание Н.С. Хрущеву, и причину, побудившую меня написать и послать ее.

В апреле 1958 г., с правительственным визитом в Москву приехал президент Египта Г.А. Насер. Когда я увидел на экране телевизора на трибуне мавзолея Н.С. Хрущева и Г.А. Насера в окружении членов ЦК - и все они веселые, беззаботные: шепчутся, шутят, смеются.., а у подножья мавзолея шумно и весело проходит грандиозный первомайский парад ликующего народа огромной сверхдержавы, восторженно приветствующий высокого египетского гостя и родное правительство, я не смог устоять перед наплывом тревожных и ужасных мыслей о будущей судьбе молодого Израиля, я сел и написал письмо-послание Генеральному секретарю Коммунистической Партии Советского Союза и главе советского правительства Никите Сергеевичу Хрущеву.

В моем послании я изложил свою точку зрения на неправильную политику советского правительства в отношении арабо-израильского конфликта, поставляя оружие арабским странам, конфликтующим с Израилем, и на возможные опасные последствия для мира, которые могут возникнуть в результате такой политики, ибо нарушение баланса военных сил в пользу арабских стран, несомненно, приведет их к попытке решить арабо-израильский конфликт военным путем - ликвидацией государства Израиль и уничтожение его многострадального народа.

Вооружая новейшим наступательным оружием арабские страны, намерение которых – уничтожение государства Израиль и истребление его народа, Советский Союз совершает не только историческую ошибку, но и вопиющую несправедливость, граничащую с преступлением, по отношению к еврейскому народу, только что спасенному от полного уничтожения, благодаря героической борьбе и великим жертвам того же Советского Союза...

Мыслимо ли такое нелогичное, нечестное, непостоянное, несправедливое поведение Советского правительства?..

Я предложил несколько вариантов урегулирования арабо-израильского конфликта без применения силы - мирным путем...

Затем коснулся выдвинутых арабами обвинений Израиля в агрессивных военных действиях и подробно описал разбойничьи нападения федаюнов на мирных граждан Израиля, которые вынудили гос. Израиль совершить в ноябре 1956 года военную акцию возмездия против федаюнов, совершивших свои разбойничьи набеги с египетской территории, ибо, не будь этих кровавых набегов, Израиль вряд ли принял бы участие в англо-французском нападении на Египет, предпринятой ими в результате национализации канала...

Я не мог удержаться и с нескрываемой гордостью и колоритно описал великие трудовые достижения молодого еврейского государства  внутри своей страны и в странах третьего мира, которым они оказывают помощь...

Приведя цитаты Ленина о закономерности возникновения национально-освободительной борьбы порабощенных и угнетаемых народов, доказал, что сионизм есть национально-освободительное движение гонимого веками еврейского народа и, как таковое, это движение, и рожденное муками его великое творение - государство Израиль - должны быть, исходя из ленинских определений, безусловно признаны и поддержаны Советским Союзом...

И от имени «восставшего из долины смерти народа», судьба которого волнует всех честных людей мира, преподнес Генеральному секретарю КПСС Н.С. Хрущеву настоятельную просьбу:

Во имя исторической справедливости и гуманности повлиять на президента Г.А. Насера, чтоб он изменил свою непримиримую политику по отношению к существованию гос. Израиль- убежище гонимого и несчастного народа - и чтоб он встал на твердый курс решения арабо-израильского конфликта только и только- мирным путем...

И если ему - Н.С.Хрущеву, коммунисту-ленинцу, руководителю великого государства, провозгласившему единственно приемлемую и человечную идею мирного сосуществования народов, удастся повлиять на президента Г.А. Насера   заменить антиизраильский воинственный курс арабских стран политикой окончательного мирного урегулирования арабо-израильского конфликта - еврейская история, никогда ничего не забывающая, золотыми буквами занесет его имя в свои анналы...

Вот такое заказное письмо с уведомлением о вручении лично Н.С. Хрущеву я отправил 3 мая 1958 года из Черновицкого главпочтамта.

Моя письменная деятельность на этом и кончилась. Особым чутьем почувствовал и заподозрил я, что, может быть, на этот раз, я перешел какую-то недозволенную и очень опасную грань, и - ожидал ареста. Но ничего не произошло. Прошли долгие и нервотрепные месяцы май, июнь, июль, и ничего. Все по-прежнему тихо и спокойно. Никакого изменения. Тогда я решил окончательно, что действительно времена изменились и нЕчего больше опасаться: не сталинские времена сейчас, а хрущевские, либеральные. И я вернулся к своей наивной беспечности настолько, что позволил себе в августе жениться на девушке, которая согласна была со мной уехать в гос. Израиль, когда обстоятельства позволят это. Власти только этого видимо и ждали. Когда моя Ася понесла нашего старшего сына - меня арестовали.

    18 сентября 1958 года КГБ арестовало меня прямо на работе. Меня привезли домой - я снимал угол в проходной комнате, привели понятых,  и начали обыск. У меня изъяли много книг, на которых стояли мои комментарии, много исписанных тетрадей, дневников, писем, фотографий, и т.д. Поздно ночью меня увезли.

 

Следствие

 

Следователи долго не верили, что автор всех этих писем, дневников и тетрадей, «молодой еврей с 8-классным образованием». На утомительных ночных допросах, на которых присутствовали «специалисты» по еврейскому вопросу и прокурор с двумя ромбиками на груди, долго искали мистическую антисоветскую организацию или тайных заграничных лиц, стоящих за моей «писательской сионистской деятельностью». Убедившись, что «еврей с 8-классным образованием», и есть автор всех этих сочинений, и что он действовал сам и по собственной инициативе, они начали вести со мной беседы и споры на темы еврейской истории, древней и новой, а также возбуждали горячие пререкания вокруг моих «враждебных» взглядов и выводов на советскую действительность, обвиняя меня во всевозможных грехах.

Меня пытались на беспрерывных следствиях убедить, что все мои свидетельские наблюдения и анализ жизни евреев в Советском Союзе, годами тщательно занесенные мною в мои многочисленные тетради, в блокноты, в комментарии на страницах прочитанных книг, а также в моих письмах протеста, авторство которых им удалось установить, есть не что иное как «ложные утверждения и злостная клевета на советскую действительность, и на национальную политику советского государства...»

Я отстаивал правдивость своих наблюдений, утверждений и выводов, и  обозленный антисемитскими репликами следователей, часами остро спорил с ними, опровергая их антиеврейские высказывания, и утверждая, что в условиях активного антисемитизма, где бы он ни проявлялся, есть только одно правильное решение еврейского вопроса - национальное решение еврейского вопроса в рамках сионистской освободительной революции и национального возрождения народа на исторической Родине евреев - в  государстве Израиль.

Они же утверждали, что правильное решение еврейского вопроса есть марксистко-ленинское решение, то есть «полная ассимиляция евреев в рамках могучей пролетарской революции в среде доминирующих, властвующих народов...»

- И вы еще должны кланяться в ноги тем народам, которые приемлют вашу нацию и готовы, затыкая ноздри, принять ее в своей среде и «переварить» её... говорил с издевкой самый заядлый антисемит из следователей.

Я же, горячась и злясь, приводил десятки примеров выдающихся евреев, внесших решающий и неоценимый вклад в мировую науку и культуру, не забыв, разумеется, и Карла Маркса, «Капитал» которого правит миром, но его известное антиеврейское определение играло тут здорово на руку антисемитам, и они с особым пристрастием смаковали ее при каждом удобном случае...

Государство Израиль они считали временным эпизодом на Ближнем Востоке, и  утверждали, что падение Израиля определено марксисткой диалектикой, и если Израиль хочет избежать этой судьбы, он должен в корне изменить свою внешнюю и внутреннюю политику, если вообще это еще не поздно и еще возможно...

На что я, на высоких тонах, отвечал, что если, не дай Б-г, и произойдет крушение Израиля, то это историческое преступление навечно ляжет на совести Советского Союза, вооружающего новейшим оружием арабские страны, чтоб у них появилась возможность уничтожить еврейскую «временную эпизоду»...

На это «заядлый» заявлял, что меня следует ежедневно трижды расстреливать...

Много бессонных ночей и страданий причинила мне «эпизодная» теория КГБешных «специалистов» по еврейскому вопросу.

Была создана комиссия из историков Киевского и Черновицкого университетов для определения идеологической направленности моих сочинений и записей.

Комиссия решила: «...сочинения Мордко Штейна крайне антисоветские... - махровый буржуазно-националистический сионизм...»

На беспрерывных допросах, следователи продолжали упорно настаивать,  чтоб я признал свои идеологические ошибки в своих взглядах. Я - не сдавался...

И, видя, что я нисколько не намерен «встать на путь исправления и признать ошибочность своих антисоветских взглядов», КГБ задержало моего младшего брата Арона, служившего на Урале, и с которым у меня была оживленная переписка о еврейской истории и об источниках антисемитизма, начавшаяся задолго до начала его службы, и не носившая никакого антисоветского характера - я особо за этим следил - а также  послал ему  томик Дубнова и выборочные переводы об истоках и характере христианского антисемитизма Юлиюса Рейнера, немецко-еврейского историка.

Я не знал, что мой брат задержан органами. Однажды, не предупредив меня, повели меня в другой коридор, зажали рот и открыли дверь кабинета, и я увидел своего брата Арона, сидевшего, напуганный и потерянный, против троих следователей, которые по очереди кричали и орали на него. Я чуть не потерял сознания. Дрожь, как в лихорадке, трясла меня.

Уже после моего возвращения из лагеря я узнал, что, брата Арона обвинили на предварительном следствии в «преступной, националистической связи со своим братом, махровым сионистом Мордко Штейном, и о совместной подготовке террористического покушения на президента Египта Г. А. Насера и на секретаря ЦК КПСС  Н.С. Хрущева, которое они готовились совершить на первомайском параде в Москве. Боевые гранаты для террористического нападения Арон обязался украсть из военного склада и доставить их на место преступления - в Москву, дезертировав для этой цели из армии...»

Обо всем об этом я, разумеется, ничего не знал и терялся в догадках, увидев испуганного Арона перед следователями. Когда я пришел в себя от шока, меня вернули на следствие. В кабинете сидела тройка КГБистов которые внимательно осматривали меня. Мой следователь показал мне допросный лист брата Арона, со всеми пунктами «террористического» обвинения. Меня лично никогда не обвиняли в терроре. Поэтому, прочитав абсурдные обвинения Арона и Мордко в терроризме, я онемел от удивления и наглой лживости этих обвинений, и, придя в себя от второго за этот день шока, резко запротестовал: 

- Вы не можете этого сделать - это ложь! наглая ложь! - закричал я исступленно, - никакого террористического сговора между братом Ароном и мной никогда и в мыслях даже не было,  вы не можете этого сделать! - закричал я в отчаянии...

- Мы все можем делать, спокойно сказал один из тройки, в чине полковника, - и, будь уверен, Мордко - мы это сделаем, нам не привыкать... И после паузы добавил:

- Жаль, что не попался ты мне в 47-ом, ты бы от меня так дёшево не ушел бы...

- Нет смысла заниматься тобою, Мордко, - вмешался мой следователь. - И так уже много времени потратили на тебя. Ничем тебя не убедишь. Ты пропащий человек, Мордко, - махровый сионист, антисоветчик и враг народа.

Перепалка меж нами длилась еще какое-то время. Следователь махнул на меня рукой,  подошел к КГБистам и они стали тихо переговариваться меж собой. Затем полковник повернулся ко мне, впился в меня пронизывающим взглядом и произнес раздельным, спокойным голосом:

- В твоих руках, Мордко, судьба твоя и судьба твоего брата, смотри - не промахнись, - и предложил мне два ультимативных варианта:

1. Если я честно и добросовестно признаю на следствии и на суде, что «после продолжительной, разъяснительной работы, проведенной со мной следователями, я понял, что в результате моего буржуазно-националистического происхождения и воспитания, я долго заблуждался в здравой оценке происходящих событий в Советском Союзе, и что все мои наблюдения и выводы по национальному вопросу являются ошибочными, и что на этой основе я возвел злостную клевету и ложные измышления на советскую действительность по национальному вопросу, и т. д. и т. п.», тогда осудят только меня одного как болтуна-антисоветчика, а мой брат Арон, без всяких ограничений и последствий, вернется в свою часть дослуживать свою службу, и добавил, что это они сделают ради моего брата  Арона, которого я втянул в преступную связь, а не ради меня - оголтелого сиониста.

2. Если же я не признаю свои наблюдения и выводы «лживыми, клеветническими, антисоветскими измышлениями, и не стану твердо на путь исправления...», то брата моего - Арона, тут же арестуют, и нас обоих обвинят в «организации подпольной  националистической террористической группировке, с целью произвести покушение на секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева и на президента Египта Г.А. Насера на первомайском параде в Москве», и тогда нас обоих осудят как «группа террористов изменников Родины» по соответствующим статьям и на соответствующие срока...

Я оказался перед большой дилеммой: поверить угрозе или пренебречь ею? А может быть все это лишь КГБешний спектакль с участием моего брата, чтобы сломить мое сопротивление «признать себя виновным в антисоветской клевете»?

Я терялся в догадках: что делать? Как мне поступить? Я конечно понимал что  риск ужасно велик, особо для моего брата, и я решил никоим образом не рисковать его жизнью и его будущим, и пока воздержаться от ответа и выжидать.

В памяти всплыли услышанные истории зэков, встреченных мною на Гулаговских этапах-дорогах и в лагерях, и сам же я немало повидал, услышал и понял, при первом своем «сидении» в Тайшетских лагерях, и, поразмыслив,  понял, что эта угроза вполне серьезна и осуществима - КГБ сантиментов не знает. И, когда, на завтрашнем допросе, предъявили мне новое обвинение в «организации террористической группы и в подготовке, вместе с братом Ароном, террористического покушения на...», я попросил у начальника следственного отдела неделю на размышления.

Еврейскими глазами своими и еврейской уязвимой душой своей годами  наблюдал, впитывал и записывал картины жалкого и тревожного состояния своего народа, начиная еще с довоенной профашистской Румынии, затем - в годы войны - был активным свидетелем и соучастником тяжелой борьбы за выживание тысяч беженцев и спецпереселенцев, встреченных мною в годы войны в трудармиях бескрайней Сибири, и, затем - вернувшись в родные края, увидел несчастные, битые остатки Великой Катастрофы, которые, по возвращении в родные края, встретили жуткую неприязнь и ненависть местного населения. «Жаль, что Гитлер не успел вас всех прикончить» - это были слова «приветствия» возвращающимся из ада домой...

Признать, что все это ложь? Клевета? Есть ли на свете кощунство и лицемерие больше этого???

Я лично готов был к любому наказанию и по любой статье, и если бы не взяли брата моего, никогда не отошел бы от своей годами выстраданной правды.

Но имел ли я право потянуть за собою своего брата, который, собственно, ни в чем и не виноват? Меж нами была всего лишь познавательная переписка на исторические интересующие его и меня темы, в которой не было и намека на национализм, в советском его понимании, а также послал ему томик Дубнова и свои переводы Ю. Рейнера. Имел ли я право своим отказом признать себя «клеветником» на советскую действительность принести в жертву своего брата-солдата, искалечив ему всю его жизнь и всё его будущее???

Меня также угнетало жуткое беспокойство о моей молодой любимой жене Асе, которая многим пожертвовала, выйдя замуж за сиониста, и жестоко поплатилась за это:  осталась одна, без кола и двора,  вдали от своей семьи, да еще в положении. Я готов был изничтожить себя за то, что, «играя с огнем», поверив в либерализм хрущевской эпохи, позволил себе жениться, причинив молодой супруге много горя и страданий...

Неделю я мучился муками ада, метался, как зверь в клетке, и бредил наяву...

Вернувшись на следствие, в присутствии трех кагэбистов, я признал, что «после длительных бесед, проведенных со мной следователями, я понял ошибочность своих взглядов о советской национальной политике и о положении евреев в СССР, и что мои ошибочные выводы являются следствием моего буржуазного происхождения и национально-религиозного воспитания...»

Мое «дело» было полностью переделано. Исчез в нем гордый сионист, вынесший с честью ночные поединки с политическими противниками еврейского национального возрождения и государства Израиль. Вместо стойкого сиониста появился неграмотный молодой еврей, буржуазный «отпрыск», который, «запутавшись в своих националистических, буржуазных, незрелых  взглядах, совершил преступление, предусмотренное...»

После моего «признания» следствие потеряло ко мне всякий интерес.

Мой брат вернулся в свою часть. Окончив службу, поехал в Ленинград, поступил и успешно закончил институт связи им. Бонч-Бруевича и стал хорошим, толковым инженером.

 

Суд

 

Заседание суда началось утром 8 декабря 1958г., и состоялось при закрытых дверях в просторном зале Черновицкого обл. Суда. Присутствовали только солдаты спец. войск и мой адвокат, что подсказал мне с утра «почаще заявлять на суде, что я не враг Советского Союза...» Что собственно и было чистой правдой. Я не чувствовал ненависти к Советскому Союзу, и уж никак к советскому народу.

После всех процедурных вопросов и зачтения обвинительного заключения,  меня сходу атаковала заседательница - известная в городе антиизраильский лектор обкома и учительница истории, которая, представив себя гордой еврейкой и настоящей советской патриоткой, стала подробно, на высоких тонах, декламировать историю своей семьи, начиная с бесправия, голода, нищеты и страданий евреев в царской черте оседлости, и красочно описала революционное движение в России, проникшее также в еврейскую рабочую среду, и участие членов ее семьи в революционном подполье, затем воздала хвалу Великой Октябрьской Революции, освободившей трудящихся евреев от ада черты оседлости, и с пафосом - о становлении и укреплении Советской Власти, открывшей перед евреями неограниченные возможности, которыми они  и пользуются, достигая вершин науки и власти, и уже более сурово - о борьбе с лютыми врагами народа - троцкистами, затем вспомнила прекрасную жизнь накануне Войны и великие сталинские стройки, и, сменив интонацию, перешла к Отечественной войне и рассказала об участии всех ее братьев и сестер в войне, и упрекнула меня и  «всех евреев-сионистов, империалистических прихвостней, врагов Советской власти и народа», и всех «воевавших в Ташкенте евреев» в черной неблагодарности Советскому Союзу и советскому народу, огромной ценой лучших сыновей своих спасших евреев от тотального нацистского уничтожения»...

Судьи и все присутствующие одобрительно кивали и, когда она смолкла, уставились в меня, ожидая моей реакции. 

Услышав «воевавших в Ташкенте евреев»,  я встал на ноги, и начал с того, что заявил, что я сионист, но не враг Сов. Союза, на что тут же прокурор заявил: «это мы еще посмотрим». Затем я начал напряженно и внятно рассказывать о достойном поведении евреев спецпереселенцев  из западных областей Союза и из Польши, которые, в тяжелых климатических и бытовых условиях, трудились в колхозах Сибири, заменяя ушедших на фронт мужчин, или работали чернорабочими на великих новостройках Сибири, они отличились честным и упорным трудом, и много раз награждались грамотами. Рассказал об огромном вкладе в строительстве военной промышленности эвакуированных в Сибирь со своими предприятиями и семьями инженерно-технических работников, среди которых было много евреев: я видел и помнил сотни лиц инженеров и техников,  день и ночь снующих как муравьи  на лесах грандиозных строек, в короткий срок поднявшие могучую военную промышленность и работающих в цехах запущенных заводов, над которыми еще не было натянуто крыш, волнуясь и горячась, рассказал о брате Исааке, который добровольно ушел вначале 42  г. на войну, обманув военкомат, что он спецпереселенец и не подлежит мобилизации, и как счастлив он был, воюя под Сталинградом, и получив первое ранение. Я помнил его письма, полные патриотизма и надежды на победу,  рассказал о своих мытарствах в трудармии, учебе в школе ФЗО в Новосибирске и усиленной, многочасовой работе на военном заводе, и как горд и счастлив я был, когда мое имя впервые появилось на цеховой доске почета...

Судьи меня внимательно слушали и не мешали, у боевой заседательницы глаза  поблескивали одобрительно, или это мне показалось? Прокурор несколько раз пытался остановить меня - «можно подумать, что только евреи работали в тылу», или «ишь какой грамотный - а всего 8 классов за душой». Затем, подчеркивая каждое слово, я с гордостью заговорил о достойном участии сотен тысяч воинов евреев на фронтах Великой Отечественной Войны...

Я помнил много таких эпизодов из печати и из книг военного времени - яркими красками врезались они в мою еврейскую память - и с гордостью выкладывал я это перед строгими судьями, что все еще слушали меня внимательно. Я порядочно воспламенился, благо - люблю хвалить оболганных и обгаженных всегда евреев, и было, кого хвалить и за что хвалить...

«Так что на каждого еврея, «воевавшего в Ташкенте», было 25 евреев, строивших танки и самолеты для Великой Красной Армии и воевавших на фронтах Отечественной Войны и в рядах Союзных войск», - бросил я в лицо заседательницы, у которой тут же исчез блеск из черных глаз ее.

Прокурор тут же вскочил и остановил мое патриотическое излияние, напомнив мне и суду, что я преступник-сионист, националистически-буржуазный выродок,  семью которого Советская власть  сослала в Сибирь накануне войны, и что я ярый враг всем тем хорошим евреям, о которых только что говорил, и за спиной которых  пытаюсь скрыться. Он обвинил меня в членстве в «международной шпионско-диверсионной сионистской организации Джойнт» и стал перечислять «диверсионные и шпионские преступления агентов Джойнта», совершенные в разных городах Советского Союза, и причислил и меня к этой «преступной» группе, «разница меж ними только в том, что Мордко Штейн воюет против Советской власти - пером...»

«Мы еще докажем уважаемому суду с каким сионистским выродком, ярым антисоветским врагом и слугой империалистического Израиля мы тут имеем дело, только огласим перед судом его клеветнические и мерзостные измышления», - громко огласил разошедшийся совсем прокурор.

«Израиль он защищает... пишет письма протеста... труды пишет... и не постеснялся написать самому главе Советского правительства... вот до чего дошел враг народа сионист Мордко Штейн...»

«А что такое Израиль?», - продолжил прокурор, - «прихвостень и слуга жадного до арабской нефти мирового империализма, и который, по заданию своих хозяев, ведет воинственную, агрессивную политику против соседних миролюбивых арабских стран, с успехом строящих демократический социализм», - и тут же напомнил «Тройственную агрессию» против демократического Египта в 1956 г. и обвинил Израиль в проведении систематической антисоветской пропаганды и агитации, которую сионисты подхватывают и распространяют среди трудящихся масс евреев...

Отвечая на вопросы судьи, я снова заявил, что я не  враг Советскому Союзу и советскому народу, помня всегда, кому евреи Европы обязаны жизнью, и, выбирая «мягкие» выражения, отверг обвинения Израиля в прислуживании империализму, объясняя суду безвыходное положение, в котором оказался Израиль, защищая жизни своих граждан, беспрерывно атакуемых арабскими убийцами террористами, и оправдал постоянную необходимость вести военные действия против этих убийц, и объяснил стечение обстоятельств, приведших к военной акции Израиля против разбойных федаюнов Египта в ноябре 1956 г., которая была использована Англией и Францией в своих колониалистических целях...

Прокурор снова сильно выразился против Израиля, выдвигая те же самые обвинения, и провозгласил что, «Израиль еще пока существует, только благодаря Советскому Союзу, который воздерживает арабов от окончательной ликвидации империалистического агрессора...»

Получив возможность говорить, я сказал, что если Советский Союз «удерживает арабов от ликвидации Израиля» тогда я не понимаю, почему Советский Союз вооружает врагов Израиля новейшим наступательным оружием, что даст им возможность, в конце концов, уничтожить гос. Израиль, и что я, как еврей, не согласен с этими действиями Советского правительства, и опять, как можно спокойнее, продолжил опровергать прокурорскую тезу о «воинственном и агрессивном» Израиле...

Прокурор все время перебивал меня и язвил, выкрикивая антиизраильские реплики, обзывая меня «слишком грамотным сионистским выродком и ярым врагом демократии и социализма», и не давал мне возможности высказаться полностью. Так, с пререканиями, тянулось время до обеда.  

После обеда, прокурор объявил, что сейчас он «продемонстрирует уважаемому суду, кто такой есть этот сионистский выродок и враг Мордко Штейн», и начал читать выдержки из моих записей, тщательно подобранные следствием, начиная с сохранившихся тетрадей военных лет, и до последних моих работ «Социализм или Сионизм», и «Ассимиляция - решение еврейского вопроса?».

...Зачитав мои выводы в пользу своевременного возникновения политического сионизма в антисемитской Европе и погромной России, и особую хвалу, вознесенную мною большой, неповторимой, исторической победе сионизма - создание еврейского гос. Израиль, прокурор, повысив тон, заявил что:

«...сионизм задуман и создан еврейской крупной  буржуазией, верной прислугой мирового империализма, с целью - создать на арабском Ближнем Востоке военный барьер, агрессивный форпост против миролюбивых арабских стран, стремящихся всеми силами освободиться от оков империалистических нефтяных акул, и что, созданное сионизмом, так называемое - еврейское государство Израиль - выполняя империалистические задания и отрабатывая полученные от нефтяных картелей десятки миллиардов «Серебренников» - ведет непрерывные, агрессивные военные нападения на соседние миролюбивые арабские страны...  и т.д. и т.п. 

Все ощетинились против меня, а я, чувствуя явную неприязнь, заявил суду, что я не собираюсь кривить душой и поддерживать прокурорскую линию, а могу говорить только то, что думаю и что считаю справедливым, и стал горячо защищать свои выводы в пользу принудительного и своевременного возникновения сионизма, и возвел хвалу его гуманным конечным целям:  освобождение гонимого еврейского народа от жалкого бесправного существования в чужих враждебных странах, и собирание его в исторической древней Родине своей, где евреи должны перековаться в нормальный продуктивный народ, и т. д.  и т. п.

И снова, и снова объяснял и защищал  военные действия Израиля, в которых виновны агрессивные арабские страны, засылающие в Израиль убийц террористов, дислоцированные на их территориях...

Некоторое время пререкания вращались вокруг темы «беспробудное пьянство россиян», увиденное мною во многих местах Сибири и неоднократно записанное, за что я был объявлен лжецом и клеветником на русский народ...

Чтение моих записей, вопросы судей и мои ответы, заняли все послеобеденное время до самого вечера.

Подведя итоги, прокурор огласил свой вывод:

Ему абсолютно ясно, что: «Мордко Штейн, отпрыск националистически-буржуазного гнилого общества, является естественным ярым врагом Советской Власти и советского народа и, вследствие его абсолютной сионистской убежденности и писательского пристрастия - он, поэтому, особо опасен советским трудящимся и подлежит полной изоляции и отдалении от здорового советского общества на длительное время  в  трудовых исправительных колониях...», и в последнем слове предложил суду квалифицировать преступление Мордко Штейна как «измена родине».

Адвокат отнес все мои «заблуждения и преступления» за счет моего буржуазного происхождения и полученного мною, с самых ранних детских лет, религиозно-националистического воспитания, и просил у суда снисхождения.

Я, в последнем слове, заявил, что я сионист - это верно, но я не враг Советскому Союзу и советскому народу, и никогда им не был.

В коридоре суда переживали за мою судьбу моя мама, моя жена, со вздутым прилично животом, и две мои сестры. Часто выходивший покурить солдат информировал их о ходе суда:

- Штой-то ваш Мордохуй уж больно прытко за вашу нацию ярепенится и бодается. Ну  ничево, ничево, судья-то наш парень - Алтайский, он ему шибко скоро роги пообломает...  

Меня судил областной суд г. Черновцы, 8 декабря 1958 года, по статье 54-10.2 Украинского Уголовного Кодекса, и приговорил к 10 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях, плюс 5 лет высылки и 5 лет поражение в правах. Прокурор просил только 8 лет. Согласно приговору, все мои рукописные документы и запрещенная литература подлежали уничтожению...

Что представляли собою мои рукописные документы, а по приговору - «труды»:

«Социализм или сионизм».   

В этой работе, я собрал из своих дневников 50-х годов соответствующие тематике записи об увиденном и пережитом мною, начиная с воспоминаний о детских и юношеских лет в довоенной Румынии, приход Советской власти в 1940 г., высылка в Сибирь в 41 г., в сибирской ссылке и в трудармии, бегство из ссылки в 46-м году, переход границы в 47 г. и тайшетский лагерь, а затем период «мирной» жизни в гор. Черновцы на Украине. Во всех буквально записях еврейская тема занимала везде и всюду центральное место.

«Ассимиляция - решение еврейского вопроса?»

Незаконченная работа, в которую входили многолетние записи моих наблюдений за смешанными браками, размышлений и выводов на данную тему. Характерно, что в приговоре, в название этой работы был умышленно(?) упущен вопросительный знак.

 

Жалоба генеральному прокурору

 

Меня отправили в феврале 59 г. отбывать наказание в строгорежимный Мордовский лагерь 385/10, о котором я упоминал уже в своих воспоминаниях об узниках Сиона этого лагеря.

В конце 1959 года, я написал жалобу Генеральному прокурору СССР, ген. Руденко, исписав в один воскресный день целую тетрадку.

Главные темы моей жалобы:

«Я - сионист. Я родился в антисемитской профашистской Румынии в еврейской религиозно-национальной семье, и с юных лет и до прихода Советской власти был воспитан - как принято было в те тревожные предвоенные годы - в национально-религиозном духе. Сионистскую идею впитал в себя с молоком матери, и она определила весь мой жизненный путь… Я никогда не состоял в пионерах или в комсомоле. Я остался по убеждению сионистом особенно после образования гос. Израиль.

Но я не враг Советского Союза и советского народа, и никогда, на всех этапах своей жизни им не был. Во всех моих записях и работах не найти ни одного призыва свергнуть Советскую власть или навредить ей.

Я пространно и подробно описал семейные и общественные отношения в угрожаемой еврейской среде в профашистской Румынии и опасное положение евреев в нацисткой Европе в предвоенные годы, и важную роль сионистов в спасении европейских евреев от полного уничтожения - к сожалению, только небольшого их числа...

Генеральный прокурор СССР, генерал Руденко, внес протест по моему делу в президиум Верховного Суда УССР, коллегия которого, на специальном заседании, рассмотрев моё дело, решила заменить статью 54-10.2 на 54-10.1 и снизить срок наказания до трёх лет без поражения в правах.

Освободился я в 1961 году и вернулся в Черновцы к семье. А в 1969 году нам, наконец, разрешили выехать в Израиль.

В середине 90-х годов по счастливому стечению обстоятельств*, мне удалось получить от украинских властей копию своего обвинительного заключения и приговора, правда - немного укороченное, но, все же, сохранившее основное содержание. По тем временам это была действительно большая удача, да и сегодня далеко не все бывшие узники Сиона могут похвастаться тем, что владеют таким документом.  

*В начале 90 г. внук моей покойной сестры - Хаяле, Давид М. работал в Киеве, как уполномоченный Хабадного мирового движения, по организации еврейских религиозных школ, детских учреждений, курсов, и т. д.  Я его попросил отнести президенту Украины прошение о выдаче мне «обвинительного заключения и приговора 1958 г.», на «предмет получения пенсии в Израиле, реабилитации, как семейная реликвия и на долгую память». Давида, с протянутой секретарше бумагой, застал президент Украины Кравчук, взял бумагу, прочел ее, и тут же наложил резолюцию - «выдать». Так я стал обладателем редкого, оригинального,  чисто «советского» документа. Когда я показал его Пулеревичу - председателю организации узников Сиона - он тут же обязал меня послать копии документа всем членам израильского правительства, предварительно переведя его на иврит. Так, сей оригинальный документ, удостоился чести находиться в библиотеке израильского Кнессета, у членов израильского правительства 94 г., и у самого президента Израиля. Опубликован впервые на сайте Эдуарда Маркова «Запомним и сохраним» в 2005 г. Адрес сайта      www.soviet-jews-exodus.com

 

Копия

Обвинительное  Заключение 

По обвинению:

ШТЕЙНА Мордко Менделеевича в совершении преступления,

предусмотренного ст. 54-10 ч.2 УК УССР

Управлением КГБ при СМ УССР по Черновицкой области 18 сентября 1958 года за проводимую антисоветскую националистическую деятельность арестован и привлечен к уголовной ответственности по настоящему делу - ШТЕЙН Мордко Менделеевич.

Произведенным по делу предварительным следствием установлено, что Штейн, будучи враждебно настроенным к Советской власти, на почве своих националистических убеждений, на протяжении ряда лет вынашивал эмиграционные намерения выезда из СССР в буржуазное государство Израиль. С этой целью он установил переписку со своими родственниками, проживающими за границей.

В мае 1947 года Штейн, желая выполнить свои намерения, пытался нелегальным путем перейти государственную границу СССР, но был задержан и приговором народного суда 4-го июля 1947 года осужден к 3 годам лишения свободы в ИТЛ.

Поддерживая переписку со своими родственниками, проживающими за границей, обвиняемый Штейн в конце 1946 г. и в январе 1947 года, направил несколько писем антисоветского содержания в адрес сестры Кегольми Соне, проживающей в Румынии.

В конце 1955 года Штейн направил письмо антисоветского содержания на имя родственника Мондшайн Мордко, проживающего в Израиле, и с целью скрыть свои связи и авторство текста письма антисоветского содержания, Штейн на конверте указал вымышленную фамилию на Зихмех Мотл и вымышленный адрес.

На следствии Штейн признал, что данное письмо было написано им лично.

В письмах к родственникам Штейн выражал недовольство условиями жизни в Советском Союзе и политикой КПСС по национальному вопросу, высказывал свое враждебное отношение к существующему в СССР государственному и общественному строю, выражал свои националистические убеждения.

Эти обстоятельства находят свое подтверждение, помимо признания обвиняемого Штейна, в его письмах, приобщенных к делу в качестве вещественных доказательств.

Будучи убежденным в своих националистических и враждебных взглядах, обвиняемый Штейн на протяжении 1956-1958 гг. в письмах занимался идеологической обработкой в националистическом духе своего брата Штейна Арона, проходящего действительную службу в Советской Армии.

В переписке с националистических позиций, обвиняемый Штейн толковал о понятии еврейского национализма сионистского направления, возводил клеветнические измышления на политику КПСС и Советского правительства по национальному вопросу.

Кроме этого, Штейн М., своему брату Штейн Арону, высылал в часть различную реакционную и националистическую литературу со своими комментариями.

Обвиняемому Штейну в результате своего воздействия удалось привлечь на свою сторону и втянуть в преступную связь брата Штейна Арона, который в своей переписке стал разделять националистические взгляды и допускал клеветнические измышления на национальную политику КПСС и Советского правительства.

Это обстоятельство нашло свое подтверждение в показаниях обвиняемого Штейна, его брата Штейна Арона, а также в их личной переписке, изъятой при аресте Штейна и приобщенной к делу.

В период первой половины 1958 года, до дня ареста, Штейн, в связи с появлением в советской печати различных статей об агрессивной политике государства Израиль, на почве своих националистических убеждений, написал несколько писем антисоветского националистического содержания. Эти письма были направлены в адрес редакции газеты «Советская культура», в партийные органы и на имя писателя М. Грибачева. Письма приобщены к делу в качестве вещественных доказательств.

Кроме того, Штейн вел записи в блокнотах, делал свои пометки и комментарии на обложках и страницах книг и брошюр советского издания, которые проникнуты ненавистью к Советской системе народного хозяйства, к политике КПСС. Эти блокноты, книги и брошюры были изъяты при аресте Штейна и приобщены к делу как вещественные доказательства.

В этот же период времени Штейн в общей тетради и блокноте написал рукописные «труды», озаглавив их: «Социализм или сионизм», «Ассимиляция, как решение «еврейского вопроса», изъятые при аресте Штейна.

В авторстве рукописей Штейн сознался. Кроме этого, рукопись Штейна подтверждена заключением графической экспертизы.

В этих рукописных документах и письмах содержится антисоветская пропаганда и пропаганда махрового еврейского буржуазного национализма и шовинизма сионистского направления, возводятся клеветнические измышления на советскую действительность и русский народ, на политику КПСС и Советского правительства по национальному вопросу, подчеркивается превосходство еврейского народа над другими нациями, восхваляется воинственность вооруженных сил Израиля и его агрессивные действия, содержатся призывы к эмиграции в Израиль евреев всего мира, излагается пропаганда, направленная против советского патриотизма и пролетарского интернационализма, клевета на объективность Советской прессы и на положение евреев в СССР.

Выступая как ярый защитник идей еврейского буржуазного национализма и сионизма, Штейн воспроизводил выдержки из клеветнических передач радиостанции Израиля; которые он слушал систематически.

На следствии обвиняемый Штейн, по поводу своих писем и рукописных документов, признал, что они по своему содержанию являются антисоветскими, где из своих националистических взглядов и убеждений, восхвалял идеи сионизма, допускал клеветнические измышления по еврейскому вопросу в СССР, возводил клевету на советскую печать.

Эти обстоятельства также подтверждаются вещественными доказательствами и заключением экспертизы.

В процессе следствия также установлено, что Штейн хранил в доме антисоветскую националистическую литературу, в частности, книгу «Еврейская жизнь», изданную в 1904 г., в которой содержится ряд рассказов, стихотворений, очерков и публицистических произведений еврейских писателей-идеологов сионизма, как В. Жаботинского и других, изъятую при аресте Штейна.

Всё эти произведения в книге носят явно тенденциозный националистический характер.

Данную книгу, как показал на следствии Штейн, изучал и использовал как источник истории еврейского буржуазного национализма при написании своих рукописных документов.

В предъявленном обвинении по ст. 54-10 ч.2 УК УССР Штейн себя виновным признал.

Кроме того, в антисоветской деятельности Штейн достаточно изобличается показаниями свидетеля Штейн А.М., протоколами осмотра вещественных и письменных доказательств, вещественными доказательствами, письменными рукописными документами.

На основании изложенного ОБВИНЯЕТСЯ:

Штейн Мордко Менделеевич, 1926 года рождения, уроженец гор. Сторожинца Черновицкой области, еврей, гражданин СССР, беспартийный, образование незаконченное среднее, по происхождению из семьи торговца, женатого, до ареста работавшего электрообмотчиком на хлопкопрядильной фабрике Черновицкого текстильного комбината, проживавшего в гор. Черновцы, ул. Коларова, 4 кв.15, в прошлом судимого по ст. 170 п. «а» УК УССР к ИТР сроком на 4 мес. и по ст. 16-80 УК УССР к 3 годам лишения свободы в ИТЛ.

В том, что:

он, будучи враждебно настроенным к Советской власти, на почве своих националистических убеждений, с 1946 года стал на путь проведения антисоветской деятельности, как ярый защитник идей еврейского буржуазного национализма и сионизма.

Поддерживая переписку со своими родственниками, проживающими за границей, в письмах к ним излагал антисоветские клеветнические измышления на советскую действительность и национальную политику КПСС и Советского правительства, выражал свои националистические убеждения.

В письмах 1956-58 гг. поддерживал переписку со своим братом Штейн Ароном, находящимся на службе в Советской Армии, которого на почве своих националистических взглядов идеологически обрабатывал в националистическом духе, высылал ему реакционную и националистическую литературу, и таким образом воздействовал на него, в результате чего Штейн Арон в своих письмах разделял националистические взгляды обвиняемого Штейна Мордко.

В период 1958 года, до дня ареста, Штейн написал ряд писем антисоветского националистического содержания, которые направил в адрес редакции газеты «Советская культура», писателю Грибачеву и в партийные органы. Тогда же Штейн написал рукописные «труды», озаглавив их «Социализм или сионизм?», «Ассимиляция, как решение «еврейского вопроса»».

В этих рукописных документах Штейн возводил клевету на политику КПСС и Советского правительства по национальному вопросу, излагал пропаганду, направленную против советского патриотизма и пролетарского интернационализма, возводил клевету на советскую печать и русский народ, пропагандировал идеи еврейского буржуазного национализма и шовинизма сионистского направления.

В своих блокнотах, на обложках и страницах книг и брошюр советского издания делал комментарии, которые проникнуты ненавистью к советскому общественному и государственному строю, к социалистической системе народного хозяйства, к политике КПСС.

У себя хранил антисоветскую националистическую книгу – «Еврейская жизнь», издания 1904 года, которую использовал в своих преступных целях при написании рукописных документов антисоветского характера, то есть в совершении преступления, предусмотренного ст.54-10 ч. II УК УССР.

Руководствуясь ст. 204 УПК УССР, следственное дело № 4022 по обвинению Штейна Мордко Менделеевича направить прокурору Черновицкой области на утверждение и для передачи по подсудности.

Обвинительное заключение составлено в гор. Черновцах 17 ноября 1958 года.  

 

К О П И Я

П    Р    И    Г    О    В    О    Р

Именем Украинской Советской Социалистической Республики

 

       1958 года декабря 8 дня Судебная коллегия по уголовным делам Черновицкого областного суда, в составе:

       (При копировании с оригинала приговора состав суда был закрыт для копирования – Прим. М. Штейна)

       рассмотрела в закрытом судебном заседании в городе Черновцах дело по обвинению ШТЕЙНА Мордко Менделеевича, 1926 года рождения, уроженца гор. Сторожинец Черновицкой области, УССР, гр-на СССР, происходящего из семьи торговца, рабочего, еврея, беспартийного, с незаконченным средним образованием, женатого, ранее судимого - 14 февраля 1947 г. по ст. 170 п. «а» УК УССР к 4-м м-цам ИТР, 4 июля 1947 г. по ст. 16-80 УК УССР к 3 годам лишения свободы в ИТЛ, наказание отбывшего, проживающего до ареста в гор. Черновцах, по ул. Коларова, 4, кв.15, в преступлении, предусмотренном ст.  54-10 ч. II  УК УССР.

       Материалами предварительного и судебного следствия суд установил: подсудимый Штейн, будучи враждебно настроенным к Советской власти, в силу своих националистических убеждений, на протяжении ряда лет вынашивал эмиграционные намерения выезда из СССР в буржуазное государство Израиль, для чего установил переписку со своими родственниками, проживающими за границей. Желая осуществить свои намерения, Штейн в мае 1947 г. пытался нелегальным путем перейти Госграницу СССР, за что был осужден к трем годам лишения свободы.

       Поддерживая переписку с проживающими за границей родственниками, Штейн в 1946-47 гг. направил несколько писем антисоветского содержания в адрес сестры Кегольми Соне, проживающей в Румынки. В конце 1955 года Штейн направил письмо антисоветского содержания на имя родственника Мондшайн Мордко, который проживает в Израиле. С .целью скрыть свои связи и авторство текста письма, Штейн на конверте указал вымышленную фамилию и адрес.

       Во всех письмах, направленных: родственникам, проживающим за границей, Штейн выражал недовольство условиями жизни в СССР, политикой КПСС по национальному вопросу, высказывал враждебное отношение к государственному и общественному строю в СССР. На протяжении 1956-1958 гг. Штейн в своих письмах занимался идеологической обработкой в националистическом духе своего брата Штейн Арона, проходящего службу в Советской Армии - с националистических позиций толковал о понятии еврейского национализма сионистского направления, возводил клеветнические измышления на политику КПСС и Советского Правительства по национальному вопросу. Кроме того, Штейн высылал в воинскую часть своему брату националистическую, реакционную литературу со своими комментариями.

       В результате такой обработки Штейну удалось привлечь, на свою сторону и втянуть в преступную связь брата - Штейна Арона, который начал разделять националистические взгляды, допуская клеветнические измышления на национальную политику КПСС и Советского Правительства.

       В 1958 году до дня ареста Штейн, в связи с появлением в советской печати статей об агрессивной политике государства Израиль, написал несколько писем антисоветского, националистического содержания, направив их в адрес редакции газеты «Советская культура», в партийные органы и на имя писателя Н. Грибачева. Подсудимый Штейн вел записи в блокнотах, делал свои пометки и комментарии на обложках и страницах книг и брошюр советского издания, которые проникнуты ненавистью к Советской власти, к социалистической системе хозяйствования, к политике КПСС.

       В тот же период Штейн написал рукописные «труды» «Социализм или сионизм», «Ассимиляция, как решение еврейского вопроса», которые изъяты и приобщены к делу. В этих рукописных документах и письмах содержится антисоветская пропаганда еврейского буржуазного национализма и шовинизма сионистского направления, возводятся клеветнические измышления на советскую действительность и русский народ, на политику КПСС по национальному вопросу, подчеркивается превосходство еврейского народа над другими народами, восхваляется воинственность вооруженных сил Израиля, его агрессивные действия, содержатся призывы к эмиграции в Израиль евреев всего мира, излагается пропаганда, направленная против советского патриотизма и пролетарского интернационализма, клевета на объективность советской печати и на положение •евреев в СССР.

       Подсудимый Штейн хранил в своем доме антисоветскую националистическую литературу, в частности, книгу «Еврейская жизнь», в которой содержится ряд рассказов, очерков еврейских писателей - идеологов сионизма, как В.Жаботинского и др. Книгу «Еврейская жизнь» Штейн использовал как источник истории еврейского буржуазного национализма при написании рукописных документов.

       В проведении антисоветской деятельности Штейн изобличается своими рукописными документами, приобщенными к делу в качестве вещественных доказательств, изъятый на его квартире различной литературой антисоветского содержания, протоколами осмотра вещественных и письменных доказательств, заключениями экспертиз, показаниями свидетеля Штейн Арона, а также личными признательными показаниями, которые дал Штейн в судебном заседании.

       Таким образом, виновность Штейна в совершении преступления, предусмотренного ст. 54-10 ч. П УК УССР доказана полностью.

       На основании изложенного и руководствуясь ст.ст. 296, 297 УПК УССР, с учетом личности и опасности совершенного Штейном преступления суд 

П   р   и   г   о   в   о   р   и   л: 

       ШТЕЙНА Мордко Менделеевича по ст. 54-10 ч. П. УК УССР с санкции ст. 54-2 УК УССР лишить свободы в исправительно-трудовых колониях сроком на десять (10) лет, с поражением прав по п.п. а, б, в ст. 29 УК УССР сроком на пять лет. С учетом тяжести и опасности совершенного Штейном преступления, в соответствии ст.ст. 33 УК УССР запретить Штейну М.М. проживание в Западных областях УССР сроком на пять лет.

       Изъятый у Штейн радиоприемник «Балтика» М-254, находящийся на хранении в УКГБ Черновицкой области, конфисковать в доход государства.

       Срок отбытия наказания исчислять с 18 сентября 1958 года. Меру пресечения оставить прежнюю - содержание под стражей.

       Взыскать в пользу юридической консультации города Черновцы со Штейна М.М. за выступление адвоката Чиркунова двести рублей.

       Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в Верховный суд УССР на протяжении пяти дней. После вступления в законную силу приговора, изъятую запрещенную литературу и рукописные документы Штейна - уничтожить.

       Председательствующий

 

 

Справка

Выписка из Постановления № 953н 60 от 1 апреля 1960 г.

Президиума Верховного Суда Украинской ССР

в составе председательствующего: Председателя Верховного

Суда Украинской ССР

тов. ГЛУХ Ф.К.

Членов Президиума:

т.т. Кухаря А.В., Якименко А.Н., Антонова М.Ф., Евсеенко Т.С., Данченко М.И., Глущенко Ю.И., Шевченко Л.Я.

с участием Зам. Прокурора УССР тов. Ардерихина И.Д.

 

       рассмотрел уголовное дело по протесту Заместителя Прокурора УССР на приговор Черновицкого областного суда от 8 декабря 1958 года, которым

       ШТЕЙН Мордко Менделевич, 1926 года рождения, уроженец г. Сторожинец, Черновицкой области, еврей, рабочий, с незаконченным средним образованием, беспартийный, женатый, судимый в 1947г. по ст. 170 п. «а» УК УССР на четыре месяца исправительных работ и в этом же 1947 г. по ст. 16,80 УК УССР на три года лишения свободы, наказание отбыл, осужден по ст. 54-10 ч.2 УК УССР с санкции ст. 54-2 УК УССР на десять лет лишения свобода в исправительно-трудовой колонии, с поражением прав по пунктам «а», «б», «в» ст. 29 УК УССР на пять лет, с запрещением на протяжении пяти лет после отбытия наказания проживать в Западных областях УССР и с конфискацией изъятого у него радиоприемника «Балтика».

       Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда УССР от 30 декабря 1958 г. приговор оставлен в силе.

       Заслушав доклад члена Верховного Суда УССР Каплуновой Е.И. и заключение Заместителя Прокурора УССР Ардерихина И.Д., который поддерживал протест, Президиум Верховного Суда УССР

УСТАНОВИЛ:

Исходя из изложенного и согласившись с протестом, Президиум Верховного Суда УССР

ПОСТАНОВИЛ:

Приговор Черновицкого областного суда от 8 декабря 1958 год; и определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда УССр от 30 декабря 1958 года изменить: переквалифицировать действия Штейна Мордко Менделевича с ч. II на ч. I ст. 54-10 УК УССР и избрать ему наказание три года лишения свободы в исправительно-трудовой колонии без поражения прав.

Запрещение проживать в Западных областях УССР и конфискацию у Штейна радиоприемника «Балтика» из приговора исключить.

Председательствующий - Ф. Глух

     Приложение. Копии некоторых страниц упомянутых документов.

 

 

 

 

От редакции. В статье сохранены орфография и пунктуация автора.
   

---

   

---

    
         

___Реклама___

---