Бер (Борис)Абрамович Шейнин
Моя жизнь

Революция, Англия, Советская власть 

Публикация Леонида и Оскара Шейниных

 

Мы благодарны нашим родственникам, которые сообщили нам некоторые важные сведения о нашем отце:

Племяннице Генриетте Цейтлиной, бухгалтеру

Племянникам Александру Дынеру, инженеру-механику

и Виктору Лензону, профессору, доктору искусствоведения

 

    Оглавление

 

    1. Предисловие (Л. и О. Шейнины)

    2. Февральская революция в Москве

    3. Октябрьский переворот

    4. Автобиография

    5. Неоконченное письмо

    6. Про отца (Л. и О. Шейнины)

    7. Приложение (В. Демидов)

 

Предисловие

 

Эта книжечка вышла в свет в издательстве NG Verlag (Берлин, 2006) в ничтожном числе экземпляров, из которых, однако, по крайней мере два оказались в библиотеках (в Росс. Гос. Библ. и в берлинской Staatsbibliothek), а три экземпляра остались в Германии в качестве обязательных.

Данное интернет-издание несколько отличается от прежнего. Компоновка изменена и теперь лучше соответствует хронологии; текст воспоминаний отца мы весьма незначительно выправили в чисто корректорском смысле; подстрочные примечания помещены в конце каждого раздела; исключена малозначительная для нас страничка про историю Витебска и несколько сокращено Приложение.

Приложение содержит подробные сведения о многих лицах; в основном тексте соответствующие фамилии набраны курсивом. Некоторые лица остались неустановленными. Примечания, составленные В. Демидовым, мы пометили его инициалами; впрочем, от некоторых его выводов мы, по зрелому размышлению, отказались.

 

    Разъяснение сокращений

 

    ВРК     =   Военно-Революционный Комитет

    ВЦИК =    Всероссийский центр. исполнительный комитет

    ВЧК    =    Всероссийская чрезвычайная комиссия (1917 – 1922) по

                      борьбе с контрреволюцией и саботажем

    ГПУ   =     Гос. полит. управление при НКВД (с 1934 г.) по борьбе

                      со шпионажем, контрреволюцией и бандитизмом

    Губ      =   губерния, губернский

    НКВД  =  Народный комиссариат (= министерство) внутренних

                      дел

    ОГПУ =   Объединенное (в пределах Советского Союза) ГПУ при

                     Совете народных комиссаров СССР

    Продком = продовольственный комитет

    ПУР =         Политуправление РВСР

    РВСР =        Революционный военный совет республики

    РККА =       Рабоче-крестьянская красная армия

    РСДРП =     Российская социал-демократическая рабочая партия

    РСФСР =     Российская советская федеративная социалистическая

                          республика; названа так в январе 1918 г. на 3-м съезде

                         Советов

    СРД =           Совет рабочих депутатов

    Совнархоз =  совет народного хозяйства

 

    Примечание. Слово советский вошло в обиход во время революционных событий 1905-1907 гг., первоначально же оно применялось по отношению к Советам университетов. К 1917 г. оно стало применяться еще более расширенно (см. РСФСР) и тогда же, видимо, возникло уничижительное словообразование Совдепия (= страна Советов депутатов). Смысл советов как органов государственной власти состоял в том, что в них (позднее) участвовали только люди физического труда.

 

 

 

 

 2. Февральская революция в Москве

 

26 и 27 февраля 1917 г. Петроградских газет (почти) не было. Была напряженная атмосфера и чего-то ждали. 28 февраля утром одновременно с получением известия Инж. Стр. Др[ужины] о недопущении евреев на фронт узнал весть: Государственная дума распущена.

 

 

Б. А. Шейнин. Студенческая карточка, 1918г.

 

Немедленно я с товарищем направились в Институт¹ узнать, что предполагают делать студенты. Читались  лекции. Около аудиторий толпились кучками, о чем-то спорили, волнуясь и жестикулируя. “Надо устроить забастовку протеста, больше терпеть нельзя”, – слышались отдельные возгласы. Решили привлечь весь Институт к  забастовке. Никаких сведений со стороны не имелось. Примкнут ли к забастовке все учебные заведения или мы останемся в одиночестве? Как смотрят рабочие, что думает Студенческий комитет, никто не знал. Стали шуметь – мешать лекциям, чем вызвали недовольство слушателей. Потом удалось объяснить профессорам, в чем дело, и лекции были прерваны.

Часть студентов осталась в Институте – привлечь всех к забастовке, но большая [часть] решила отправиться в Университет (человек сто). Чтобы не возбуждать подозрений у спокойно стоящих городовых, мы шли группами пешком (не помню, возможно, что трамваи не шли) через Тверскую к Моховой. На дворе Университета уже стояли группы, оживленно беседовали. В Университете мы нашли немного студентов, но за это время (было уже около 12 часов) подошли одиночки, и собралась внушительная толпа человек в 1½ тысячи. Направились во двор Университета, что по Б. Ник[итской]².

Опасаясь, что нас запрут воротами, мы решили удалить створки оттуда и снять их. Дело было нелегкое (ворота железные). Без инструмента, при помощи палок сняли их, отнесли в глубь двора и бросили в снег. Выступило несколько ораторов, но за обычным шумом и общими предложениями трудно было слышать. Раздался чей-то возглас:

“Рабочие с Замоскворечья идут к Ильинке! Пойдем туда, пойдем!” “Пойдем!”, подхватила толпа и всей массой хлынула на улицу с пением революционных песен.

Обогнали шедшую откуда-то команду человек с 10 с унтер-офицером. “Вы за кого?” – посыпались вопросы. – “За нас? Бросай винтовки!” Смущенный унтер, красный как рак, оборачивался и продолжал движение. Подойдя к Охотному Ряду, голоса разделились: пойти ли на Ильинку по Театральной или с Красной Площади? Решили с Красной. Направились по Тверской к Воскресенской площади³.

В это время подошли группы рабочих со знаменами (без надписей) и скоро вся площадь была запружена народом: и студентами, и рабочими, и просто интересующейся публикой. Устроили митинг, на котором ораторы предлагали действовать организованно, вместе с Городской Думой принять власть в городе. Другие требовали разбить оружейные магазины и достать оружие, организовать полицию Думы.

Неопределенность положения усугублялась отсутствием вестей из Петрограда. Полиция к тому времени исчезла, но напротив Воскресенской площади (около сада при Кремле) выстроилось два взвода конной жандармерии и полиции под командой штабс-капитана и 2-х поручиков. Они подъехали ближе и стали напирать лошадьми, требуя сначала разойтись, а потом – только убрать красный флаг с подъезда Думы⁴. Ни то, ни другое требование не было удовлетворено, и жандармерия, с которой многие вступили в разговор: “Неужели вы против народа? В кого стрелять будете?”, отошла назад, к саду, выстроилась и с разгону ринулась в толпу.

“Стой, товарищи, стой!”– кричали все, но посторонняя публика усилила натиск, убегая из толпы, чем расстроила ряды. Конница проскакала. На площади не оставалось народу, он отхлынул на Тверскую и Театральную площадь. Вся площадь была усеяна шапками, шляпами, галошами, книгами и проч. К счастью, никто не пострадал. Не знаю, чем объяснить это: через меня проскакала лошадь, не задев. Многие падали из-за сколотого снега, не убранного в кучу. Во всадников посыпались комья плотного снега, коими сбита фуражка штабс-капитана (он был за 2-й шеренгой), и отделившиеся 6 человек под градом льда ускакали по направлению к Большому [театру] под гик и свист толпы. Характерно, что кто-то из отброшенных в сторону поднял фуражку капитана и подал ему. Площадь снова наполнилась, и всадники опять проскакали на прежнее место с тем же результатом.

Минут через пять митинг продолжился. Передавали, что какой-то жандарм отдал приказ стрелять, но это не выполнили. Жандармерия отошла к проездам на Красную площадь, заняла их, а часть их, спéшившись, отошла к внутренней стене Думы со стороны Красной площади. Ни у кого из толпы не было оружия, и решено было направиться в казармы (Спасские), привлечь солдат.

Огромная толпа направилась по Сретенке на Сухареву площадь. Подойдя уже к воротам казарм, послышался [услышали] выстрел. С испуга толпа шарахнулась, и опять масса шапок, галош и проч. С течением времени, осмелясь, снова подошли к воротам. Оказалось, что стрелял часовой в воздух и убежал во двор. Стояло 2–3 взвода солдат в полном боевом вооружении при массе офицеров. Все же остальные солдаты были заперты в казарме. Стали бросать нам записки, предлагая достать лестницу и залезть в окна. Зашедшая во двор часть предлагала и даже насильно втаскивала туда других, чтобы чувствовать себя смелее. Отдельные лица входили, но вся масса держалась поодаль, выжидая. Прошло не более часа, как Сухарева площадь у Спасских казарм была перерезана со стороны Красных Ворот полуротой солдат шеренгами: 2 шеренги, промежуток шагов в 20, опять так же и т. д. То же самое у самой Сухаревой башни.

Обратился к прапорщику первой шеренги: “Неужели будете стрелять?” – “Не знаю”. – “Есть у вас какой-нибудь приказ?” – отмолчался. Обратился к солдатам с тем же вопросом. “Не знаем, а если прикажут стрелять, не будем”, – но настроение было неуверенным. Шли переговоры с запертыми солдатами и команд. сост. Заручились согласием помощи со стороны запертых. Офицеры же твердили: “Наше дело сторона”. Так простояли мы во дворе до 6 – 7 часов. Темнело. Изрядно продрог, проголодался и отправился, отыскав товарищей, домой. Так кончился первый революционный день. Многие уходили, приходили новые, и так продолжалось всю ночь.

29 февраля [?] вышел рано утром (на Долгоруковскую [долгое время называлась Каляевской]), встретил мчащийся легковой автомобиль с вооруженными людьми. Недоумевал: свои или правительственные? Так же относилась к нему и публика, но решив, что это свои, я с двумя товарищами захватил автомобиль Земского союза, остановившийся у подъезда, несмотря на протесты шофера, коему я пригрозил выбросить из автомобиля и самому поехать (я – шофер), заставил ехать к Садовой. На углу Садовой и Долгоруковской стоял взвод с оружием при 3-х офицерах. Мы выскочили из автомобиля, стали отнимать винтовки у солдат, те не давали, вступили в спор. Подоспевшие студенты и рабочие оттеснили офицеров и часть солдат во внутрь Долгоруковской аптеки. Оставшаяся часть слабо сопротивлялась и отдала винтовки. Вооруженные, мы уже бросились в аптеку и стали разоружать оставшихся, выводя их поодиночке на улицу. Прапорщики же стали за прилавком, приставив револьвер к виску, и заявили, что покончим с собой, а оружия не сдадим.

Видя бесполезность разговора с ними ввиду [имевшихся] в достаточном количестве людей для обезоруживания, решили ехать дальше. Остановили грузовую автомашину, везшую мусор, счистили его, поместили человек 20 вооруженных людей. Я поместился на крыльях, и поехали под крики “Ура!” на Воскресенскую площадь, по дороге захватывая легковые автомобили и даже собственные выезды⁵ и разоружая одиночных постовых-солдат (вероятно, полиция заменила ими постовых).

Тверская, прилегающая к площади, была запружена народом. С трудом пробрались на площадь. Новость: солдаты Спасских казарм перешли на нашу сторону, но громадное большинство их без оружия, автомобилей грузовых ничтожное количество. Решили ехать в почтамт на Мясницкую за автомобилями.

По улицам толпы народа, почтамт закрыт, в гараже машины стоят, шоферов нет. Разыскали заведующего – отказывается дать автомобили – испорчены и шоферов нет. Приставил револьвер (где-то я его раздобыл) к виску: “Не дадите – пристрелю!” – подействовало, нашлись три машины исправные и 2 шофера, третьим я стал. Но в это время нашелся и 3-й [4-й] автомобиль. Разделились. Три поехали на Воскресенскую площадь за инструкциями, я же приказал ехать на Каланчевскую, Краснохолмскую и к Техническому училищу (гараж В. З. С.⁶), в мастерские тяжелой артиллерии, с 10 человеками при винтовках.

Помчались в ту часть города, где еще не происходило движения. Не зная настроения, не зная положения вещей. Мы подъехали к Красным Воротам. Чем дальше от центра, тем безлюднее становились улицы. Изредка 1 – 2 прохожих, и снова ни души. Свернули по Садовой к Покровке [долгое время называлась ул. Чернышевского]. Каждые 100 саженей автомобиль останавливался для разоружения постовых солдат. Некоторые после окрика: “Стой! Сдавай винтовку!” под дулом направленного против него ружья сдавали моментально и даже патроны сами вытаскивали из подсумка. Другие же, чувствуя нашу недисциплинированность, продолжали стоять, и приходилось силой отнимать. Наконец, были и такие (вблизи казарм), которые, завидя наш грузовик, бросались в подворотню.

Разоружив около 2-х десятков, из них несколько село к нам в автомобиль, имея достаточно оружия, решили ехать через Каланчевскую площадь. Около моста взвод солдат. Опять та же команда. Но солдаты на автомобиле не сразу берут на прицел. Опускают винтовки, нерешительно действуют, а прапорщик отказывается сдать оружие. Потеряли на месте двадцать минут на разоружение, причем пришлось увести отдельно прапорщика, а потом уже разоружать. Кончили, и при восторженных криках собравшегося народа умчались дальше.

На углу Немецкой улицы нам сообщили, что в одном из домов засела полиция. Подъехали. Стоя направили винтовки в окно дома. Но не решившись действовать в упор – была невыгодна наша позиция – проехали. Характерно, что в некоторых очередях следили за порядком городовые, и чем дальше от центра, тем их было сравнительно больше. Постовых солдат не видно было. Один из городовых – старый – остался стоять и при нашем приближении. Отобрали шашку, обыскали – не стоило возиться, брать с собой, – отпустили. Так приехали мы к Техническому училищу. Везде разоружая встречавшихся, как отдельных лиц, так и караулы, что везде встречало шумный восторг со стороны публики. Захватив по дороге легковой автомобиль, нагрузили его винтовками, поехали обратно (вода в радиаторе стала кипеть). На Каланчевской площади ни души, лишь при входе на вокзал человек двадцать ... штыки ... мы проехали около ... казачий разъезд ... отвечал уклончиво. [часть листа утрачена]

свою часть на Красную площадь. Там все солдаты собираются. Он отказался. Подошедшая группа заставила слезть его с лошади. На нее сел молодой прапорщик с маленьким красным флажком (которого тоже почти насильно усадили). Смущенно держал флаг, повел казаков на Красную площадь. Мы, пересев в другой автомобиль, поехали к почтамту. Там уже было полно народа. Решили, не знаю кто, когда, но так быстро воспринималось каждое подходящее предложение, что казалось, действительно есть приказ. Решили взять почтамт. К тому времени с быстротой молнии облетела новость: в Петрограде Арсенал в наших руках. Народ ликовал. Подступили к воротам. Освободили один грузовик, хотели пустить в ворота. С внутренней стороны подошел офицер, вступил в переговоры и, наконец, в почтамт вошло человек тридцать с винтовками при нескольких офицерах. Почта и телеграф были в наших руках. К Красной площади к вечеру стали стекаться все части гарнизона (или большинство из них), коих удалось разоружить (без кровопролития). Товарищи передавали лишь, что в Замоскворечье было несколько схваток с отдельными командами, не пропускавшими мелких манифестантов. Заканчивалось при бегстве команд все-таки несколькими ранеными и убитыми. Начались обыски в [полицейских] участках, где, кстати, к тому времени никого уже не было. Причем они не занимались, а группа приходила, обыскивала, уходила. Через минут десять – другая, и так в течение двух дней. Мне пришлось видеть, как в одном из таких участков после посещений исчезли не только пепельницы и ручки, но даже и целые полки книг. Ночью известие: Николай II отказался от престола в пользу сына своего.

Всю ночь толпами бродили москвичи по улицам, но порядок был образцовый. В последние дни каждое высшее учебное заведение выделило десять “милиционеров”, ведавших охраной определенного района. Сначала оружия было достаточно, но, по мере возрастания числа десятков, оружие приходилось брать на Моховой, где этим ведала студенческая столовка. Я работал в этих десятках три дня (состоял начальником пяти десятков). Шли непрерывные почти собрания. Решили прекратить занятия и разъехаться по провинции, откуда приехали (студенты), потому что за эти дни было спокойно в Москве и ночью. Почти не слышно было выстрелов (по крайней мере в моем районе). Редкий выстрел привлекал внимание десятка, и он спешил выяснить, кто стрелял. Не помню (кажется, на третий день), придя на Красную площадь, увидел легкие орудия, поставленные против гостиницы Националь и Манежа, где засели полицейские. Но без выстрела они сдались. Было взято большое количество винтовок, патронов и охотничьих ружей (там помещалось какое-то общество охоты).

Следующее ... движение ... началось ... центра откр ... [нрзб] Москвы в самые критические моменты не только не выступили с оружием против существующего строя, но оставались пассивными, порой оказывая сопротивление при разоружении, что отчасти объяснялось присутствием командного состава (после его удаления солдаты давали себя охотнее разоружать, тоже не всегда).

Рабочие были все не вооружены. Группы манифестантов в первые дни были, сравнительно с числом рабочих в Москве, незначительны. Полиция с первого же дня не была подготовлена к возможности вспышки, растерялась. (28 февраля утром появилось объявление Шебеко⁷ об осадном положении.) Уже с полудня не было видно больше городовых. В городе лишь изредка конные в боковых улицах.

Ночью часов в 9 я сел на грузовик с Воскресенской пл., предназначавшийся для перевозки политических заключенных из Бутырской тюрьмы, в которую вошли уже днем. И только к вечеру из-за противодействия уголовных можно было приступить к освобождению. Сажали их по 20 – 30 человек на автомобиль. Почти неодетые, некоторые без шапок (были 2 – 3 женщины). Без какого-либо “имущества”: кружка, сверток величиной с кулак, вот и всё. Многих приходилось всаживать на руках: от истощения и радости они не имели сил взобраться. Один из них отбивался: “Пустите, сам” – видимо, он был огорчен, что не хватает сил влезть. “Давайте оружие, мы будем сражаться”, заявляли они. – “Мы погибнем, но не допустим старого”. Пришлось много и долго успокаивать их, что почти всё сделано, и если понадобится их помощь, им скажут. Они умолкали, но видно было, не отказались от своей мысли. Их мозг лихорадочно работал. По дороге группа обезоруживала пьяного офицера. Арестанты заволновались, пытались слезть с автомобиля. При сильном пронизывающем ветре и холоде, стоя (не было места сидеть) проехали обратно [на Воскресенскую площадь] в Думу, где их кормили; автомобиль не задерживался и следовал за следующей партией. Окруженный толпой, расспрашиваю, сколько сидят, за что и проч., те охотно отвечают (некоторые сидят по 10 лет и больше). Снова шум и возня при посадке, снова [упорство?], и так до поздней ночи. [Запись заканчивается]

Примечания

1. Несомненно Рижский политехнический институт (см. фотографию №4), который из-за военных действий был переведен в Москву и слит с Московским техническим (позднее, высшим техническим) училищем. Расположен он был, однако, обособленно, что следует из дальнейшего описания событий. В. Д.

2. В советское время – ул. Герцена. В. Д.

3. В советское время – пл. Революции. В. Д.

4. Ныне здание Центрального музея Ленина. В. Д.

5. Конные экипажи на 1 – 4 седоков. В. Д.

6. Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам. В. Д.

7. В. Н. Шебеко (1864–1943), генерал-лейтенант императорской свиты, флигель-адъютант, был назначен московским градоначальником по желанию императрицы Александры Федоровны. В. Д.

 

3. Октябрьский переворот

 

25 октября в 2 часа дня прекратили юнкера Петроградской инженерной школы прапорщиков¹ занятия и собрались в большом гимнастическом зале для обсуждения текущего момента в связи, как передавали, с [требованием] Генерал-губернатора выступить в защиту Временного правительства. Страсти разгорелись на собрании, и в конечном итоге была принята всеми против 37, в том числе солдат нестроевой команды, резолюция в защиту Временного правительства.

В 3 часа вся школа стояла, выстроившись под ружьем, во дворе школы, и спустя минут 10, получив по 3 патрона на каждого в подсумок, с незаряженными [винтовками] двинулись в полном составе во главе с начальником школы и курсовыми офицерами. По Фурштадской пересекли Литейный и по набережным мимо Летнего сада подошли к площади Зимнего дворца. Первая рота (всего в школе 2 роты) сейчас же пошла к Морской с целью занять телефонную станцию. На улицах было тихо, лишь у Дворцовой площади нас встретили недружелюбными возгласами, ироническими замечаниями небольшие кучки народа.

Вторая рота осталась, поставив винтовки в козлы, стоять перед Зимним дворцом. Не прошло и пяти минут, как откуда-то раздалась беспорядочная ружейная стрельба. Мы кинулись к козлам, разобрали винтовки и устремились в главные ворота дворца, ибо было немыслимо оставаться под огнем без патронов в винтовке. Стрельба прекратилась, площадь вся опустела, вскоре вернулась и ушедшая рота. Оказалось, что они были встречены интенсивным ружейным огнем из-за баррикад (опрокинутых грузовиков с посылками), преграждавших улицу. Имея по три патрона, да и те в подсумках, они вынуждены были, заряжая на ходу винтовки, отступить, ибо не ожидали присутствия вооруженного противника. Потерь не было.

Во дворце находилось всё Временное правительство, исключая Керенского, уехавшего накануне. С нашим прибытием состав защитников Зимнего дворца стал следующим. Вся наша школа – около 425 человек. Северная школа прапорщиков – около 400 чел. Солдат ударного батальона около 70 человек, две сотни казаков при 4 пулеметах  и Женский батальон смерти² – числом 120 – 140 чел. Нужно еще упомянуть про 6 трехдюймовых орудий с ограниченным числом снарядов при прислуге из юнкеров Михайловского артиллерийского училища, да у одних ворот стояла броневая машина, так и не работавшая все время, – к ней никто и не подходил. Была ли она испорчена или забыли про нее, не знаю. Нам раздали добавочно еще по 15 патронов и оставили стоять во дворе. Через некоторое время подъехало один за другим 2 легковых автомобиля, из которых выгрузили несколько ящиков с наганами, а автомобили уехали обратно. Комендантом Зимнего дворца был назначен Начальник инженерной школы – полковник Ананьев.

Солдаты ударного батальона – мальчишки 15 – 16 лет, ободранные и в лаптях, побросали винтовки и ушли искать воинского начальника, объяснив, что их пригнали для обмундирования и отправления на фронт, а здесь даже поесть не дают. Надо сказать, что во Дворце не было не только каких бы то ни было запасов, но даже и фунта хлеба.

Был отдан приказ построить баррикады вокруг Дворца из дров, лежащих на площади кругом Дворца. Баррикады выходили примитивные, но лучшего ничего нельзя было сделать. Начались неудачи. Целый взвод, работавший в стороне, был окружен солдатами, и под угрозой забросать ручными гранатами, они принуждены были сдаться. Их куда-то увели. Был получен телефонный приказ (оказавшийся впоследствии от комиссара [Временного правительства? ВРК Петроградского совета?] начальнику Михайловского артиллерийского училища вернуться с 4 орудиями в училище, причем намечался маршрут – Невский, Литейный (ближе и безопаснее была набережная Невы до Литейного моста). Не успели они въехать на Невский, как были атакованы. Ясно, что 25 человек не могли оказать сопротивления, и орудия сделались добычей большевиков. Казаки заявили, что пришли сюда в караул, но сражаться с большевиками не станут, забрали свои пулеметы и ушли. Настроение защитников падало. Уже стемнело, а мы всё еще продолжали стоять во дворе, ничего не предпринимая, благо стрельбы на площади не было. Около 7 ч. вечера к нам вышел член Временного правительства, назначенный военный генерал-губернатор города Петр Пальчинский³, и обратился к нам с речью, в которой обрисовал всю работу большевиков, историю возникновения, начиная с приезда их в “запломбированном вагоне”, кончая последним предательством⁴, и закончил свою речь так: Керенский с войском находится в 40 верстах отсюда в Луге и завтра утром он будет здесь (Луга в 120 верстах от Петрограда, а не в 40). “К нам движется вся Городская Дума, чтобы освободить нас. В Генеральном штабе засело 30 хулиганов, отрезавших нас от армии. Господа юнкера, их необходимо оттуда выбить, дабы мы могли снестить с ней. Господа юнкера, надеюсь, что вы исполните свой долг!”

Конец речи был покрыт громкими криками: “Ура, да здравствует Временное правительство!” Но едва одна рота под командованием поручика С. вышла за ворота и заняла баррикады, как со стороны Генерального штаба был открыт ожесточенный пулеметный и ружейный огонь, усиленный выехавшими на площадь 2-мя броневиками. Ясно было, что в Штабе не 30 хулиганов, а не меньше батальона при соответствующем числе пулеметов. При таких условиях идти в атаку через всю площадь (около 300 шагов), да выбивать еще невидимого врага, рассыпавшегося по всему зданию, плана которого никто не знал, – было по меньшей мере легкомысленно. Пришлось остаться сидеть на корточках у дров, не имея возможности высунуть носа, так как два пулемета поливали поверх дров. Наши же два пулемета на крайних флангах молчали, экономя патроны.

Положение юнкеров на баррикадах было не из важных, так как, кроме фронтового огня, их обстреливали еще и фланговым с обеих сторон: и со стороны Александровского Садика, и со стороны Миллионной. Только полная неорганизованность и, я бы сказал, трусость противника была причиной малых потерь на баррик., хотя с его стороны было не меньше 50 раненых и убитых.

Бой шел при абсолютной темноте. Единственный фонарь был разбит нами, так как он освещал только наши баррикады. Бой продолжался при почти абсолютном нашем молчании. Мы сидели на корточках возле дров, плотно прижавшись, крепко охватив окоченевшими руками холодные стволы.

Другая рота стояла в резерве во дворце. В комнатах правой части мебели уже не было. В одной из комнат стояла кровать с матрацем, в другой – дамский письменный столик красного дерева со многими визитными карточками графини Бенкендорф, да тройное во весь рост зеркало. Тяжелые занавески закрывали свет, зажженный внутри. Со стороны площади в некоторых комнатах даже пробовали занавесить окна коврами. Но вероятно с площади заметили, ибо не прошло и 20 минут, как выехавшим броневиком был открыт огонь по окнам, и в короткое время не было стекла, в котором не зияло бы 5–10 отверстий. Окна во всю вышину комнаты не давали места в комнате, где могла безопасно находиться рота, она вышла во двор и стала в промежутках между воротами при полной тишине дворца. Нервно улавливая жалобный звон рикошетирующих пуль, попадавших в стержни ворот, изредка перебегали простреливаемое пространство для связи с другими частями [?]. Уже стали сыпаться шутки, остроты, посмеивались над более робкими товарищами, как вдруг все притихли и притаились.

Узкая полоска неба со стороны Невы слабо осветилась, ухнуло, и над самой крышей разорвалось. То стала посылать снаряды стоявшая в 100 саженях от нас “Аврора”⁵. Снаряды метко (да и мудрено иначе) разрывались во дворе. Укрытий не было – боковые (дрова) ими служить не могут, так как осколки разлетались с высоты веерообразно. Юнкера бросились к стенам. Некоторые даже укрылись за стоявшим во дворе крытым легковым автомобилем графа Толстого (директора Эрмитажа). Ввиду явной бесполезности такого укрытия, пришлось отдать себя на волю провидения и при каждом разрыве гадать, убьет или нет. Так, сгрудившись около стены, сбились юнкера, чувствуя всю бесполезность своего положения и не имея возможности выстрелить, чтобы звуком своей винтовки подбодрить себя. [На этом запись оканчивается]

Примечания

1. Петроградская школа подготовки прапорщиков инженерных войск. В. Д.

2. 1-й Петроградский Женский батальон смерти. Женские воинские части начали формироваться по инициативе Марии Бочкаревой в мае 1917 г. Батальон героически сражался в боях за Вильну, затем был переброшен в Петроград. Участвовать в политической борьбе отказался, и в Зимнем осталась только одна из его рот. Но и она не захотела сражаться “за буржуазную власть”, сдалась наступавшим, и была разоружена. В. Д.

3. П. А. Пальчинский (1875–1929), горный инженер, в марте 1917 г. избран в Исполком Петроградского совета, назначен помощником генерал-губернатора города и его военным губернатором, также председателем Специального совещания Совета обороны. После падения Зимнего арестован лишь на несколько дней, но в 1929 г. расстрелян. В. Д.

4. Ленин и другие революционеры-эмигранты прибыли из Швейцарии в вагоне, который шел “по возможности без остановок”, но запломбирован не был. РСДРП(б) получала деньги от германского генштаба для антивоенной пропаганды. Несколько ленинцев, перевозивших деньги через Финляндию, были задержаны, Временное правительство обвинило Ленина в государственной измене, и тот поспешил скрыться на станции Разлив возле Петрограда. В. Д.

5. “Аврору” ввели в Неву матросы, офицеры же отказались управлять кораблем. Незадолго до этого матросы-анархисты с “Авроры” несли караульную службу во дворце! В. Д.

 

 

 

 

4. Автобиография

 

По окончании средней школы служил на жел. дороге и получил квалификацию помощ. жел.–дор. машиниста.

 

 

 

 

Б. А. Шейнин, Удостоверение помощника паровозного машиниста.

 

На русских железных дорогах начальство неизменно приходило в изумление, узнав, что в паровозной бригаде – еврей, и не кочегар (что куда бы ни шло), а помощник машиниста!

В 1917 г. на военной службе в Армии – прапорщик Инженерных войск (сапер). Под руководством Чудновского¹ и Антонова–Овсеенко участвовал во взятии Зимнего Дворца. Разоружал Женский батальон смерти и, после сдачи им винтовок, сопроводил его через Дворцовую площадь на Морскую ул. (Женский батальон охранял все ворота и калитки Зимнего Дворца и после его разоружения вход во дворец оказался открытым.)

Утром 26 октября 1917 г. был направлен с запиской Чудновского в Смольный, где выполнял различные поручения Военного отдела, в том числе участвовал в разоружении Николаевского военно-инженерного училища, захвате броневиков, разоружении Школы прапорщиков Инженерных войск², в переговорах с 6-м саперным батальоном. В Смольном я получал поручения от т. Подвойского и пару раз от т. Иоффе (который в 1919 г. был членом президиума Совета обороны УССР³).

Пропуск на свободный вход во все отделения Смольного Института от 27 Октября 1917 г. №5 и на свободное передвижение по городу от того же числа.

В начале 1918 г. я с несколькими товарищами был направлен в прифронтовой город Витебск, где проводил агитацию среди солдат проходящих эшелонов, а также войсковых частей, находившихся в городе.

Удостоверение Военного отдела Витебского Совета Солдатских и Рабочих Депутатов 25/12 февраля 1918 г. на право хранения и ношения огнестрельного и холодного оружия.

Демобилизовался и с группой тов. поехал в Киев. Определился вольнослушателем Киевского Политехнического Института. 

Билет №2308 “постороннему слушателю” Киевского Политехнического Института Шейнину Б. А.

Пытался поступить на ж. д., но дело затягивалось. В этот период вел агитацию среди студентов и рабочих паровозного депо, куда часто наведывался. Жил я в это время на чердаке университета среди архивных шкафов, где проживало еще десятка два неимущих студентов.

16 ноября 1918 г. участвовал в революционной студенческой демонстрации в составе нескольких сот студентов. На перекрестке у самого университета демонстрация была встречена офицерами Скоропадского⁴. Отказавшись разойтись, студенты продолжали двигаться вперед. Передняя шеренга офицеров стала на колена и в упор расстреляла демонстрантов. Было убито около 15 чел., в том числе дочь профессора университета Егорова. Тела убитых были занесены в морг университета. Раненых унесли. Расстрел демонстрации оказал сильное революционное влияние и вызвал ненависть к режиму в студенческой и рабочей среде.

В ожидании вакансии пом. жел. дор. машиниста я стал работать  слесарем в главных железнодорожных мастерских. Переехал в район Шулявки⁵. В это время познакомился с некоторыми профсоюзными работниками – Майоровым, Савельевым⁶ и др. Поговаривали о необходимости восстания, однако 14 декабря в город вошли воинские части Петлюры всех родов оружия. Гетманские войска бежали.

Уже на следующий день Киевский Совет Профсоюзов постановил организовать Киевский Совет Рабочих Депутатов и провести на предприятиях рабочие собрания по выбору депутатов. Организационная Комиссия предложила мне войти в ее состав, и я активно включился в предвыборную кампанию.

Мандат №16 и два без № Бюро по организации Киевского Совета Рабочих Депутатов на устройство предвыборных митингов в Шулявском, Городском, Новостроенском районах г. Киева.

Затем я был избран членом СРД от жел. дор. мастерских и стал членом Мандатной Комиссии.

Удостоверение Мандатной Комиссии от 18 февраля 1919 г. о состоянии членом мандатной комиссии Киевского Совета Рабочих Депутатов.

Я не принадлежал ни к какой партии, был поклонником Максима Горького, читал одно время его газету “Новая жизнь” и поэтому считал себя Интернационалистом. И в Совете Рабочих Депутатов я выступал как “Интернационалист”⁷. (Напр., в отчете о заседании Киевского СРД от 1/IV 1919 г., напечатанном в газете “Известия ВЦИК СРД и Киевского СРД” №9 сказано, что после доклада председателя Совнаркома выступил интернационалист “Шейнис” – это ошибка. Шейниса в СРД не было.)

Выступая на многочисленных выборных рабочих собраниях в ж. д. службах, в Арсенале, на компрессорном заводе, фабриках и т. д., я познакомился там с Андреем Бубновым⁸, Стан. Коссиором, которые обычно приходили и выступали вдвоем. Выступали также Майоров, Чернявский, Савельев и др. В самом конце декабря состоялось первое заседание избранного СРД. 

За несколько дней до этого, не помню по чьей инициативе, было решено выяснить намерения Петлюры по отношению к созываемому Совету РД. Для переговоров с Петлюрой была выделена делегация из трех человек, куда, помимо меня, вошли, кажется, Майоров и Чапский. Посещение Петлюры казалось совсем не лишним, так как было хорошо известно, что он примерно за месяц до этого разогнал харьковский СРД и арестовал его президиум, производил обыски в профсоюзах, аресты и т. д. Поэтому не надо было подставлять себя открыто под удар.

Подойдя к воротам дворца, где размещался штаб Петлюры, оба моих спутника решили из соображений безопасности дальше не ходить и повернули обратно. Я решил все же идти и выяснить положение. Дежурный офицер охраны провел меня внутрь дворца. Мне было заявлено, что меня примет не Петлюра, а его заместитель – командир осадного корпуса полковник (или атаман) Коновалец. Коновалец принял меня в своем кабинете в присутствии адъютанта, подозрительно расспрашивал о цели посещения, моем положении (член мандатной комиссии), чем Совет намерен заниматься (выдвигать и организованно формулировать свои задачи и требования) и т. д. В конце приема Коновалец заявил мне, что он не будет возражать против деятельности СРД, если он будет заниматься профессиональными и городскими (хозяйственными) интересами населения, налаживанием нормальной жизни в городе, но во всяком случае он не потерпит Совета, который будет призывать к свержению власти. О своем посещении Коновальца я в тот же день подробно информировал тт. Бубнова, Коссиора и Майорова.

(Через несколько дней в Киевской буржуазной газете – названия не помню – появилась инспирированная заметка о выдуманной беседе со мной, названным ею “секретарем СРД” П. А. – вместо Б. А. – Шейниным. Заметка, без ссылки на Коновальца, повторяла его заявление об условиях допускаемой работы Совета.)

Стало ясно, что политическая деятельность СРД не будет допущена, а стало быть, легальное существование Совета невозможно. Поэтому вся политическая работа была в основном перенесена в избирательные и отчетные собрания. Такое напряженное положение продолжалось в городе по крайней мер несколько недель. Были сведения, что Украинская Красная Армия с боями успешно продвигается к Киеву. Снова пошли разговоры о необходимости подготовки восстания рабочих и захвата власти в городе. Однако трезвый учет соотношения сил, когда в городе и его ближайших окрестностях стояла организованная и частью кадровая армия Петлюры (в том числе Галицийские полки) численностью в 25 – 30 тыс. человек, – заставлял полагать эту задачу совершенно невыполнимой. Сочли поэтому, что должны быть созданы подвижные рабочие боевые отряды с крепкой дисциплиной и организацией, которые в благоприятный момент подхода частей Красной Армии должны выступить и захватить по крайней мере окраины города. Это вынудило бы Петлюру к поспешному отступлению из города и в значительной мере облегчило бы овладение города нашей Армией, не говоря уже, что сам город не стал бы местом военных действий.

В конце января 1919 г. такие боевые отряды были созданы. Я был назначен начальником одного из таких отрядов – Лукьяновского. Для руководства отрядами и маскировки их сущности был организован “Штаб Охраны г. Киева при Городской Демократической Думе” во главе с Начальником Штаба Чикалиным. (В дальнейшем зам. Губ. воен. комиссара Павлова.) Часть людей Штаб передал мне из числа ему рекомендованных. Другую часть Штаб предложил мне набрать самому из числа известных мне людей. Отряд формировался в одном из зданий на Крещатике, куда мне были доставлены боевые винтовки и патроны из замаскированного склада. Формирование было мной быстро закончено. В отряде оказалось свыше 70 человек.

Мне была поставлена задача захватить Лукьяновский район, вытеснить из него петлюровские части и удерживать его до прихода нашей Армии. Я усомнился в возможности небольшого отряда выполнить такую боевую задачу. Мне было обещано “при надобности поддержать”, но никакой помощи я не получил.

2 февраля к концу дня отряд выступил по назначению. В районе базара произошла первая стычка с небольшой петлюровской воинской группой, которая была нами разоружена. Подошли к тюрьме, обстреляли ее беглым огнем, ворвались и захватили. При этом были убиты нач-к тюрьмы и надзиратель и освобождены политические (по их заявлению) заключенные.

Люди отряда были легко одеты. Мороз достиг 10 градусов. В этих условиях нельзя было оставаться на улице. Корпуса тюрьмы с голодными заключенными были опасны. Закрываться в канцелярии тюрьмы нельзя было во избежание ловушки. Поэтому пошли к вещевому складу и, сняв охрану, захватили его. Забрали теплые одеяла и вернулись в тюрьму, где провели ночь в тяжелых условиях.

Утром следующего дня положение серьезно осложнилось. Небольшие отряды петлюровцев, силой от взвода до роты, пытались окружить и уничтожить выведенный мной из тюрьмы отряд. Отряд рассыпался, залег за домами и отстреливался. Петлюровцы понесли потери убитыми и ранеными, что их серьезно обескуражило. Поэтому их преследование ослабело. Наших раненых мы внесли в квартиры жителей и там оставили до прихода вызванных местных врачей.

С наступлением темноты отряд вновь собрался. На этот раз его действия были значительно более активными и смелыми. Отряд повел залповый огонь по помещениям, занятым воинскими частями, обезоруживал убегавших солдат, захватывал цейхгаузы и склады. Захватил также колонну грузовых автомобилей с интендантским имуществом и сукном.

В течение ночи отряд завладел районом и стал фактическим его хозяином. 4 февраля утром мои патрули донесли, что петлюровские части, видимо, уходят из города. Пользуясь этим, повел сплошную очистку района от остатков петлюровцев. Действия не прекращались и ночью. Утром 5 февраля посланные мной разведчики донесли, что из пригорода входит Советская конница.

Выплатив отряду остатки полученных мной при формировании денег из расчета 10 руб. в день на каждого взамен пайка и оставив на месте, я поспешил в город и уже в центре города встретил вступающую конницу. Одному из командиров я отдал свой карабин взамен его винтовки.

По указанию Штаба я явился к коменданту города и доложил о выполненной мной операции. Комендант распорядился сохранить отряд под моим командованием на несколько дней до установления полного порядка в городе. На моем удостоверении комендант сделал надпись:

Сдав затем отряд (он перешел в комендантскую команду), я поступил в распоряжение Окружного Военного Комиссариата (Богданова), где работал в отделе формирования. Через некоторое время я был назначен Членом Коллегии Снабарма и Флота за счет любых ресурсов. Одновременно я автоматически являлся Членом Коллегии Киевского Губпродкома и Губсовнархоза как представитель командования.

Во время наступления наших войск и внутри города было захвачено много пленных и других лиц, в том числе опасных уголовников, дела о которых были переданы Ревтрибуналу и частью народным судам. Чтобы обеспечить бесплатную правовую защиту этих лиц и помочь Трибуналу установить степень их вины и ответственности, при Киевском Ревтрибунале (под председательством Чернявского, а затем Дегтяренко) по решению Исполкома Киевского СРД была создана Коллегия правозаступников в составе 15 человек. Наряду с работой в Снабарме я был назначен также Членом Коллегии правозаступников при Трибунале, а затем [в соответствии с цитируемыми чуть ниже документами не затем, а раннее] также и при Народных судах по особо серьезным преступлениям.

Положение со снабжением продовольствием Армии, Днепровской Флотилии, не говоря уже о населении г. Киева, становилось угрожающим. По нескольку дней не бывало даже хлеба, что самым отрицательным образом сказывалось не только на настроении рабочих, но и на боеспособности Армии. При непрерывном росте численности Армии продовольствия становилось все меньше.

В конце июня 1919 г. ЦК КП(б)У [Коммунистич. партии (большевиков) Украины], отмечая неудачи наших войск на южном фронте в значительной мере из-за отсутствия продовольствия, равно как и острое положение с продовольствием в Киеве и др. городах, – дал директиву немедленно организовать хлебные Отряды и послать их в такие районы, где еще можно достать хлеб. Было предписано поставить во главе каждого отряда надежных и опытных коммунаров.

Распоряжением Губвоенкомиссара Павлова мне было предписано принять вооруженный хлебный Отряд, заготовить хлеб и немедленно доставить его в Киев. Это было очень тяжелое задание, так как отведенный мне для заготовок район – Бобринское⁹, Золотоноша, Черкассы – хотя и считался советским, но был наводнен частями Григорьева¹⁰, Зеленого, отрядами и бандами всякого наименования (Лопатина и др.). Действовать в таком районе, где села были чужими, а города лишь номинально наши, было исключительно трудно. К тому же никакого сплошного фронта не существовало, и рассчитывать на помощь наших войск нельзя было, а небольшие гарнизоны местных военных комиссариатов были слабы, а порой и ненадежны.

Прибыв в Бобринское, я созвал рабочих сахарного завода, рассказал им о тяжелом положении Войск и городских рабочих и просил о помощи. Рабочие тут же постановили передать безвозмездно весь имевшийся на заводе запас сахарного песку, который был погружен и отправлен в Киев в сопровождении моих и заводских людей.

Заготовки хлеба в селах “по инструкции” едва не погубили весь отряд. Он встречался вооруженными толпами селян и обстреливался из-за укрытий. Понеся потери, я вынужден был отказаться от заготовок непосредственно в селах, и от полупринудительных заготовок перешел на скупку хлеба на базарах и у мельниц на “царские” деньги, которые я приобрел при помощи местных людей в обмен на “керенки”, которые никто не брал. Погрузив и отправив по Днепру в Киев несколько барж с зерном и мукой, я лично поехал на день в Киев, где узнал, что приказом Командующего войсками Внутр. Фронта¹¹ вошел в состав Войск Внутр. Фронта. Начальник Штаба Евсеев выделил мне дополнительный воинский контингент, который отбыл со мной, имея задачу всеми силами удерживать район Золотоноши. Однако мне по-прежнему было приказано заготовлять хлеб в районе действий и грузить в Киев. Сам же отряд оставался на самоснабжении.

Я вернулся в район. Попытки войти в контакт с нашими войсками не удались из-за их подвижности. Неделями отряд не выходил из боев, не имея никакого резерва и опорных пунктов. Натиск банд увеличивался и хотя в ночных нападениях, которые я преимущественно вел, многие банды были разгромлены, все же сказывались усталость и собственные потери, в том числе был ранен мой заместитель – энергичный и мужественный матрос Черноморского Добровольного Флота¹² Талызин. Я отошел в район Черкассы, где за день до этого одна из банд напала на город и вырезала половину еврейского населения города и “коммунистов”. И в этом районе я удерживался благодаря хорошей работе своей разведки и помощи населения, осведомлявшего меня о расположении банд, их составе и вооружении.

Один из крупных боев произошел в конце июля на окраине Черкасс с бандой Зеленого в составе нескольких сот человек с пулеметами и конницей, захватившей также возможные пути отхода моего отряда. Уклоняясь от дневного и фронтального боя и воспользовавшись сообщением о пьяной гульбе банды, я ночью напал на нее. Возникшая паника и внезапность нападения способствовали успеху. Банда разбежалась, побросав оружие, в том числе тачанку с пулеметом и повозки с награбленным имуществом. В роще остались убитые и раненые. Мой отряд понес небольшие потери. Однако к Черкассам подходили регулярные части противника. Бобринская была ими уже захвачена как и ближайшие районы. Давление на меня все усиливалось, и я вынужден был отступать (несколько барж с мукой за это время все же ушли в Киев).

Последний раз с докладом я был в Киеве в 20-х числах августа, где узнал, что по представлению Павлова я назначен Начальником Снабжения Штаба Командующего Войсками Внутреннего Фронта (Ворошилова¹³).

Во время моего нахождения на фронте структура командования несколько раз менялась. Губ. воен. комиссар Павлов назначен Начальником Киевского Укрепленного Района, оставаясь комиссаром. Затем командование перешло к тройке Петерсу, Лацису¹⁴ и Ворошилову. Павлов снова Губвоенкомиссар.

Вернулся в район Черкасс для сдачи отряда. Обнаружил его уже в районе Канева. Южная группа наших войск с боями прорывалась на север. С боями отходил и отряд. В Киев я пришел в конце августа, когда он эвакуировался. В арьергарде наших войск я пошел по Десне на север и после изнурительного похода прибыл в Гомель.

В Гомеле бывшее командование Киевского Укрепленного Района – Петерс, Лацис, Ворошилов – распределило прибывших командиров. Меня, как отличившегося командира, направили в Академию Генерального Штаба. В сентябре 19 г. я прибыл в Москву, и после сдачи экзаменов зачислен слушателем Академии. В одной со мной группе учился ныне здравствующий доктор военных наук генерал Абсалямов Мензакир. В числе слушателей были Триандафиллов, Соколовский (маршал), Шеко¹⁵, Дыбенко и др.

Занятия в академии чередовались с командировками на фронт в качестве строевых командиров и штабных руководителей. В 1920 г. я был направлен на фронт, где служил помкомбата, командиром Кременчугского стрелкового полка, Начальником штаба Одесской отдельной крепостной бригады, Начальником разведки Группы войск Обороны Черноморского побережья, пом. начальника войсковой разведки командующего всеми вооруженными силами Украины и Крыма (Фрунзе), на ответственной службе в Регистрационном управлении полевого штаба РВСР и в Разведывательном управлении штаба РККА.

По разведке мне объявлены благодарности в приказах. За обнаружение, разгром и уничтожение банд, действовавших в тылу 3-й Армии, Приказ 14 ноября 1921 г. №33, §5:

Убывшему к месту постоянной службы в РазведУпрШтаба РККА Начальнику войсковой разведки т. Шейнину от лица службы объявляю благодарность за энергичную постановку дела войсковой разведки, проявленное умение, глубокое знание дела.

По разведывательному управлению Штаба РККА 2 декабря 1921 г. №211, §13:

 Убывшему из Управления по месту нового назначения на Украину Пом. Н-ка 6 отд. т. Шейнину Б. А. за истинную усердную службу и проявленную энергию в работе РАЗВЕДУПРА от лица службы объявляю благодарность. Начальник управления Зейбот¹⁶.

В ноябре 67 г. награжден Орденом Красная Звезда.

О боевых действиях частей и соединений, в которых я служил как руководитель разведки, говорить не буду. Они известны, сообщу только малоизвестную операцию. Будучи Начальником разведки Войск обороны Побережья Черного моря, я лично вел переговоры с Командующим французской миноносной эскадры (на борту флагманского миноносца на внешнем рейде), прибывшей в Черное море, о сдаче нам 20 гидропланов, которые эскадра везла для Врангеля. Командующий эскадрой отказал. Об этом было сообщено в Москву по каналам разведки. Верховный главнокомандующий всеми вооруженными силами республики [Троцкий] передал мне лично по прямому проводу (в отсутствие Командующего Фиалковского) приказ “любыми средствами забрать гидропланы, вплоть до абордажа миноносца”. В районе прибытия миноносной эскадры в распоряжении Командующего обороной имелись только морские катера и шлюпки.

Вторично посетив Командующего миноносной эскадрой на его корабле и убедившись в полной невозможности овладения самолетами мирными средствами, я приступил к выполнению операции. Несмотря на реальные угрозы Командующего французской Средиземноморской эскадры, полным ходом направившейся в район, и начатые Врангелем, воспользовавшегося серьезной обстановкой, военные действия, часть под моим командованием задачу выполнила.

Ультиматум Командующего Средиземноморской эскадрой (по радио) прибыл уже после завершения операции. Захват нами целой эскадрильи самолетов несомненно оказал влияние на ход военных действий по освобождению Крыма¹⁷.

По окончании военных действий в Польше (перенес тифы, ранение, контузии) демобилизовался, окончил (по направлению Разведупра и Пура Штаба РККА) Московское высшее техническое училище, преподавал во втузах, утвержден в ученом звании доцента, занимал руководящие должности в промышленности, в том числе гл. инженером заводов, членом Технического совета у Орджоникидзе. Сейчас на гражданской пенсии.

Помимо ордена, награжден сейчас медалью 50 лет Вооруженных сил и получил поздравление Министерства обороны за подписью маршала Якубовского – “активному строителю вооруженных сил”.

1969 г.                                                                              Б. Шейнин

                                                                                 п/полковник в отставке

Москва А40, Ленинградский проспект 14, кв. 84

 

Опись приложенных документов

1. Пропуск Военно-Революционного Комитета Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов на свободный вход в Смольный Институт 27 октября 1917 г. №5.

2. Удостоверение Витебского Революционного Совета Солдатских и Рабочих Депутатов на право ношения огнестрельного и холодного оружия 25/12 февраля 1918 г. №202.

3. Пропуск Академии Генерального Штаба №346 слушателю Академии 2 октября 1919 г.

4. Удостоверение Штаба Охраны г. Киева №269 2 февраля 1919 г. о состоянии Начальником отряда (до прихода Красной Армии) и надпись на обороте удостоверения Советской Комендатуры города (после прихода Кр. Армии) о действительности удостоверения.

5. Удостоверение о состоянии членом Мандатной комиссии Киевского Совета Рабочих Депутатов 18 февраля 1919 г.

6. Копия удостоверения Юридического отдела Киевского СРД о состоянии членом Коллегии правозаступников при Революционном трибунале 2 августа 1919 г. № ч 2985.

7. Свидетельство высшей приемной комиссии [?] об увольнении в отпуск, подписанное Нач. штаба Одесской отдельной крепостной бригады.

8. Удостоверение 9 сентября 1920 г. Штаба обороны Черноморского побережья №2614 и выписка из приказа того же штаба о состоянии Заведующим [начальником] разведкой (войск Обороны).

9. Выписка из приказа по Разведотделу Штаба войск Вит[ебск]ого района (3я армия) с благодарностью за энергичную постановку войсковой разведки, умение и глубокое знание дела 14/XI 21 г. №33, §5.

10. Удостоверение Штаба РККА, Разведывательное управление, о состоянии Завсектором управления. 4 октября 1921 г. №6499.

11. Выписка из приказа по Разведывательному управлению Штаба РККА 2 декабря 1921 г. №211, №10, с благодарностью за истинную усердную службу и проявленную энергию в работе Разведупра.

12. Удостоверение разведывательного управления штаба Командующего всеми вооруженными силами Украины и Крыма 2 января 1922 г. №39/9 о состоянии помначальника 3-го отдела.

13. Ходатайство замначальника разведывательного управления Берзина от 11 августа 1922 г. с подтверждением активного участия в войне и “полезной службы” в регистрационном и разведывательном управлении РВСР и штаба РККА – в Пур РВСР о направлении в Московское высшее техническое училище.

Примечания

1. Г. И. Чудновский (1890–1918), член РСДРП(б) с 1917 г., член ВРК и ВЦИК. В январе 1918 г. комиссар Киева, погиб в бою. В. Д.

2. Точное название см. Прим. 1 к предыдущему разделу.

3. Украинская Советская Социалистическая Республика, ср. РСФСР.

4. П. П. Скоропадский (1873 – 1945), в 1918 г. гетман “Украинской державы”. В. Д.

5. Один из рабочих районов Киева. В. Д.

6. М. М. Майоров (1890 – 1938), член РСДРП с 1906 г., в 1918 г. председатель Всеукраинского парткома и Киевского обкома РСДРП(б). В 1927 – 1932 гг. зампредседателя Центральной контрольной комиссии этой партии. Погиб во время Большого террора. М. А. Савельев (1890 – 1935), член РСДРП с 1903 г., с 1928 г. видный деятель: директор Института Ленина, редактор Правды (1930), председатель президиума Коммунистической академии (с 1932 г.). Академик. Яростный сталинист. В. Д.

 7. Интернационалисты-меньшевики группировались вокруг газеты Новая жизнь, затем вошли в РСДРП как фракция интернационалистов. В. Д. Отец же лишь считал себя интернационалистом.

8. А. С. Бубнов (1884 – 1938), в РСДРП с 1903 г., член Петроградского ВРК, с 1924 г. начальник ПУР, в 1929 – 1937 гг. нарком просвещения. Сгинул в Большом терроре. В. Д.

9. Ниже упомянуты село Бобринское и Бобринская. Последнее написание видимо относилось не к селу, а к железнодорожной станции.

10. Н. А. Григорьев (1878 – 1919), штабс-капитан, стал командиром 6-й Украинской советской дивизии, в 1919 г. выступил против большевиков. Был разгромлен, бежал к анархистам Махно, но был ими убит. В. Д.

11. Внутренним фронтом называлась борьба большевиков с “кулацкой контрреволюцией”, – с десятками крестьянских повстанческих отрядов. В. Д.

12. Акционерное общество Добровольный флот не было черноморским. Оно подчинялось Министерству финансов, а его правление находилось в Петербурге. В. Д.

13. Где-то в 1960-х годах отец неодобрительно отозвался и о Ворошилове, и о Буденном, поскольку у них не было никакого военного образования.

14. М. И. Лацис (Я. Ф. Судрабс, 1886 – 1938), один из создателей и руководителей ВЧК и ГПУ. Погиб в Большом терроре. В. Д.

15. В. К. Триандафиллов (1894 – 1931), командир корпуса, крупный военный теоретик, начальник оперативного управления Генерального штаба РККА. Погиб в авиационной катастрофе. Я. В. Шеко (1893 – 1938), штабс-капитан, с 1918 г. в красной армии. Погиб в Большом терроре. В. Д.

16. Ф. Я. Зейбот, в 1921 – 1924 гг. начальник разведывательного управления РККА. В. Д.

 

5. Неоконченное письмо

 

Главному редактору газ. “Известия”

Пишет Вам старый охотник и рыболов, человек многих профессий и званий, – шофер, жел. дор. машинист, инженер и металлург, ученый свой [советский] и зарубежный [член Института инженеров-механиков и Института железа и стали (Великобритания)], ветеран Октябрьской революции и нескольких войн, разведчик всех рангов вплоть до Главного штаба республики, беспартийный, которому Мария Ильинична Ульянова, секретарь газеты Правда, неоднократно и настойчиво предлагала вступить в партию, и отказывавшийся от этой чести, считая, что такое действие может быть понято, как стремление получить служебные выгоды, строевой подполковник в/о [в отставке], не пользующийся никакими благами и льготами, находящийся на обычной пенсии, которому отказано в персональной пенсии, несмотря на ходатайство ВУЗа и др. организаций, ибо я беспартийный и награжден только орденом Кр. Звезда.

Я самовольно пользуюсь только одной льготой – входить в вагон [трамвая] с передней площадки, стоять очень нетвердо на ногах (мне немного меньше 80 л) и ждать – может, кто-нибудь догадается уступить мне место ...

 

 

 

 

Дети Авраама-Або и Симхи примерно в 1910-х годах.

Слева направо Григорий, Самуил, Слава, Михаил, Бер, Ася

 

 

 

 Б. А. Шейнин. Свидетельство о рождении, выданное Витебским общественным раввином для поступления в учебное заведение, 1906 г.

 

 

 

 

 

 

6. Про отца

 

Отец был способным и целеустремленным человеком. Во время школьных экзаменов отвечал без подготовки; через много лет помог своей младшей сестре Славе, которая заканчивала медицинский институт, написать дипломный проект. Его работа на железной дороге и военная служба были в большой степени вызваны желанием доказать, что на этих необычных для евреев поприщах они ничем не хуже других. После Февральской революции, когда евреям разрешили поступать в военные училища, отец заканчивал инженерное училище, должен был стать прапорщиком. Впоследствии зарыл где-то офицерский перстень. Рассказав об этом, пояснил: за перстень могли расстрелять.

Историю с обороной Зимнего мы не можем прояснить полностью. Воспоминания написаны почерком отца, да и стиль, похоже, его, но он же в начале автобиографии написал, что участвовал во “взятии” и т. д. Весьма возможно, что юнкера, защищавшие Зимний, сдались и что некоторые из них перешли на сторону нападавших, притом даже в соответствии со своими убеждениями. Из других источников известно, что после взятия Зимнего Дворца его пришлось охранять от разграбления. Возможно, что в его охране участвовали некоторые юнкера. Во всяком случае, отец рассказывал, что защищать Зимний не хотел, но пришлось, потому что большинство юнкеров так решило.

Отец мало рассказывал о своей работе в разведке, что и понятно, да и вообще никогда не старался выпячивать свою роль в чем бы то ни было. Это, конечно, заметит каждый читатель его воспоминаний. И пока мы не подросли, он никогда ни единым словом не упоминал о политических событиях.

Только в 1960-е годы мы узнали, что из Академии Генерального штаба отца через год отчислили за то, что он отказался пойти на какую-то лекцию Ленина: Ленин, мол, не военный, так зачем его слушать? Возможно, что сказалась и злопамятность Дыбенко, секретаря парторганизации Академии. В свое время он командовал дивизией береговой обороны под Одессой и получал спирт для протирки оптики своей артиллерии. Стало известно, что матросы употребляют спирт по другому назначению и расследование поручили отцу. Его результатом Дыбенко оказался крайне недоволен.

Но отец успел получить в академии необыкновенно важные в те годы “революционной справедливости” справку:

Настоящая бумага выдана слушателю академии Г(енерального) Ш(таба) в том, что на основании приказа Революционного Военного Совета Республики от 18 сентября 1918 г. за № 5 квартира, занимаемая его семьей (родителями и младшей сестрой), находящаяся в Витебске по Шоссейной улице, не подлежит уплотнению, а равно семейство его не подлежит ни принудительному выселению, ни назначению на принудительные работы.

                                                              Военный комиссар (подпись)

 

 

Отец был убежденно беспартийным, а почему все-таки пошел вместе с большевиками, объяснил просто: “У евреев не было выбора”. Не к белым же идти, не к Махно, Петлюре или зеленым! Как только стало возможным уйти из разведки без риска – ушел, потому что работа в ней его не прельщала: он знал, что чекисты часто прибегают к провокациям.

Вызвал его как-то тогдашний руководитель военной разведки Я. Х. Петерс: не согласитесь ли стать резидентом в Турции? Форма предложения была такая, что отец ясно ощутил: его проверяют, не захочет ли он уйти за рубеж? И решил, что если согласится – расстреляют. Поэтому ответил, что военным следует овладевать техникой, которая непременно окажется основой следующей войны, и попросил направить его в Московское высшее техническое училище (ныне им. Н. А. Баумана), что и было сделано.

Петерс, возможно, подозревал, что кто-то изнутри передает сведения за рубеж; во всяком случае, отцу несколько раз приходилось знакомиться с секретными картотеками. После окончания МВТУ (в первом советском выпуске) во второй половине 1920-х годов его послали в Англию, в акционерное общество АРКОС¹, принимать оборудование и машины, заказанные для промышленности СССР.

 

 

Удостоверение личности, выданное лондонскими властями

 

 

допуск к экзамену на членство в английском научном институте

 

И когда знаменитый кораблестроитель академик А. Н. Крылов прибыл туда принимать грузовые суда, их двигатели проверял отец. Приходилось ему выполнять и необычные поручения. Так, он посетил Дж. М. Кейнса, попросил этого всемирно известного экономиста написать статью для Известий. Тот согласился, выговорив себе номинальный гонорар в 5 фунтов, однако газета отказалась от своего намерения (и, как отец сказал как-то, тем самым подорвала его репутацию).

 

 

Б. А. Шейнин. Справка АРКОСа для домоуправления в Москве, 1929 г.

 

 

Отец много почерпнул из английского общества по части деловых и человеческих отношений. Про изобретателя паровой турбины Парсонса рассказывал, что когда тот предложил поставить свою турбину на миноносец, английское Адмиралтейство потребовало от него крупный залог на случай, если опыт не удастся и придется снова устанавливать прежнюю паровую машину: никакие мудрые расчеты не отменяют опыта жизни.

Налет английской контрразведки на АРКОС в мае 1927 г. его никак не затронул, хотя из Англии тогда было выслано множество советских граждан, и в 1930 г. отец стал ассоциированным (поскольку был иностранцем) членом весьма престижного во всем мире Института инженеров-механиков, основанного в 1847 г., в котором состоял изобретатель паровоза Джордж Стефенсон. Более того, отец стал членом и другого общества – английского Института железа и стали.

На основании его английских успехов отцу впоследствии присвоили звание доцента, хотя диссертации он и не защищал, да и какая могла у него быть диссертация, когда он наверняка не стал  бы сдавать экзамен по марксистской философии.

Увы, отец допустил в Англии крупную оплошность: не испросив разрешения начальства, поехал на время отпуска лечить свои, полученные на фронтах, недуги в германский курортный городок Бад Киссинген. Его отозвали в Москву с формулировкой “недисциплинированность”, а ведь не будь этого эпизода, оставался бы там, как он нам рассказывал, еще долгое время.

 

Открытка, посланная отцом в Москву из Бад Киссингена, 1930 г. Марки погашены в городе Фридрихсгафене, где строились дирижабли, второй штемпель – московский. Спецгашение: “Воздушная почта. [Дирижабль] Граф Цепеллин. Полет в Россию 1930”. Гораздо более ценны в филателистическом смысле подобные открытки не со стандартными, а со специально выпущенными (немецкими) марками.

 

 Возможно, что узнали о его поездке по открытке, которую он послал в Москву из Бад Киссингена, см. фотографию. Открытка прилетела в Москву на немецком дирижабле “Граф Цеппелин”.

Кстати сказать, сотрудники АРКОСа были обязаны соблюдать неписанные советские правила. Так, во время лондонских гастролей Шаляпина отца попросили не ходить на его концерты. Вице-председателя АРКОСа, А. В. Озерского (он упомянут на фотографии) нещадно прорабатывали за то, что его сын весьма недолгое время провел в семье весьма высокопоставленного местного чиновника. В годы Большого террора отца расстреляли.

Стать невозвращенцами не могли ни отец, ни мать: у обоих были в Москве близкие родственники, притом также и занимавшие высокие должности. Году в 1942-м, мы узнали, что во время нашей жизни в Англии кто-то из органов приходил в Витебске к теще нашего дяди со стороны матери и выспрашивал ее про отца. Она, конечно же, сказать ничего не могла, и визит был бесполезен. 

В Москве отец стал кем-то вроде инженера для особых поручений при наркоме тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе. Ездил по заводам, где что-то не ладилось, решал возникающие проблемы. Давал отзывы на проекты новостроек, забраковал какой-то проект, представленный французами, потому что  английские заводы были гораздо лучше. Прочитав критику одного из проектов, Орджоникидзе усмехнулся, кивнул на вертушку – телефон прямой связи с высшим руководством страны – звони, мол, сам и докладывай Сталину, что проект негодный... Речь шла о никеле, производство которого тот держал под контролем. Проверял отец и бухгалтерские отчеты, чему провинциальные специалисты немало удивлялись: откуда у инженера такие познания? Откуда? Из Витебского коммерческого училища.

Кажется, в 1934 г. отец пригласил свою сестру Асю с сыном Юликом (оба погибли в рижском гетто в 1941 или 1942 г. вместе с главой семьи) приехать к нам на неделю из Латвии. Юлику всё очень понравилось, он даже захотел остаться в Москве. Вряд ли это было возможно, к тому же отец посоветовал: если уезжать из Латвии, то в Англию. Не прислушались ...

Когда в 1937 г. Орджоникидзе, предчувствуя арест, застрелился и покончил с собой председатель Технического совета наркомата Пудалов, отец перешел в систему Промкооперации, самое не престижное ведомство. Почти год, а может и дольше, не подходил дома к телефону, а кто-то настойчиво названивал. Мы должны были отвечать, что его нет; кому надо, пусть, мол, звонят на службу. Затем отцу пришлось переменить несколько мест, неизбежно опускаясь все ниже по служебной лестнице. Причина была серьезная: его вежливо просили стать доносчиком, он же на следующий день после этого подбрасывал начальству заявление об уходе и исчезал. Его через какое-то время находили и всё начиналось заново, но в конце концов от него отступились. Была и другая причина для смены службы. По крайней мере один раз он ушел с работы после ареста какого-то идейного сослуживца; отец заранее решил, что если того арестуют, пора будет уходить.

При своем первом увольнении отец на неделю выехал куда-то в Подмосковье ловить рыбу (он был страстным охотником и рыболовом). Начальство, не понявшее его поступка, звонило нам, но мы не знали, где его искать. Впоследствии отец говаривал, что его так и не посадили, потому что он сбегал со службы, как только там появлялся кто-нибудь из органов. Добавим: и потому, что не общался абсолютно ни с кем в неофициальной обстановке. В те страшные годы он формально развелся с нашей матерью: если посадят, она не станет женой врага народа. Через много лет они снова оформили брак ...

В 1941 г., сразу после начала войны, вспомнили, что он работал у Орджоникидзе, и направили в наркомат черной металлургии. Во время войны мы с матерью эвакуировались в Челябинск, затем отец перешел на работу туда же. И когда война, казалось, вот-вот будет проиграна, отец как-то обронил: “Если бы немцы не были такими зверьми ...”

 

 

Германия. 1946 г

 

Одно время отец был в Челябинске директором небольшого военного завода, уволил какого-то проходимца-снабженца и чуть ли не на следующий день получил повестку из военкомата.

Его направляли на краткую общевойсковую переподготовку, но он отказался ехать. Я, мол, штабной офицер, разведчик, направляйте куда положено. От него отстали; где-то выше, видимо, побоялись после Англии допускать к серьезной штабной работе.

Родители отца и его младшие сестры оказались в Мантурово, в Костромской области, в тяжелых условиях, и его отец (наш дедушка) почти сразу же умер. Сохранились письма отца своей матери. Он настойчиво советовал продавать вещи, покупать продукты, посадить картошку ... Сильно жалел, что помочь ничем не может.

Когда война кончилась, отец, как и многие другие инженеры, был направлен в Германию вывозить оборудование, причитавшееся Советскому Союзу в счет репараций. Он свободно говорил по-немецки, окрестным ребятишкам постоянно раздавал конфеты, и вот два эпизода из его тогдашней жизни.

Где-то в Восточной Пруссии группе выселяемых немцев приказали направиться куда-то, оставив на месте разрешенные к вывозу чемоданы. Нетрудно догадаться, чем бы всё закончилось, но случайно это увидел отец, которому, надо сказать, дали звание подполковника. Он приказал оставить немцев в покое, и те с благодарностью кинулись к нему на шею. Кончилось это для него благополучно, но только потому, что его старинный знакомый, военный, который служил где-то в органах, ограничился лишь просьбой-приказом не вмешиваться больше в их дела.

Однажды, уже в Берлине, советская комендатура арестовала какого-то немца, кажется лишь потому, что был буржуем (вряд ли крупным). Его родственники пришли к отцу, который поддерживал добрые отношения с этой семьей. Официально помочь им он не мог, но посоветовал вывести всё имущество из квартиры арестованного. Немцы этого в толк не могли взять, но совет выполнили – и как раз вовремя!

По возвращении в Москву отец работал в институте академика Н. А. Доллежаля, главного конструктора первой в мире атомной электростанции в Обнинске под Москвой, преподавал в Московском педагогическом институте и в Московском институте народного хозяйства им. Плеханова, где читал курс машин и механизмов. Был главным инженером механического завода при Краснопресненском комбинате стройматериалов. В тяжелые годы борьбы с космополитизмом, когда даже пенициллин объявили русским изобретением, отец вспомнил о воплях обезьяньей стаи из Книги Джунглей Киплинга:

Мы велики, мы свободны, мы замечательны. Мы самые замечательные создания во всех джунглях. Мы все говорим это, а потому это должно быть правдой.

Уникальный жизненный опыт, знание людей и независимость суждений были его неоспоримым жизненным капиталом. Однако по французской пословице наши недостатки суть продолжение наших достоинств. Он плохо слушал других и часто не желал вникать в их возражения, что иногда отчуждало его от окружающих. Этот недостаток он преодолел к концу жизни, когда перешел на преподавательскую работу.

Здоровье у отца было неважным еще с гражданской войны (был ранен, контужен, перенес тиф, испортил пищеварение). После 1945 г. добавился диабет, а затем и другие серьезные заболевания. Очень возможно, что в основном они были вызваны многолетним страхом за свою свободу и даже жизнь. В последние годы жизни отец увлекся нумизматикой, хотя терпения, необходимого коллекционеру, не хватало, безуспешно возражал в обществе московских нумизматов против практики скупки монет за бесценок у населения. Водил свою старенькую машину (права получил аж в 1915 г.). Несколько десятилетий, частично с братом Михаилом, материально помогал и опекал своих младших сестер.

Наша принадлежность к избранному народу проявлялась только в том, что раз в году, и то лишь в 1930-е годы, мы ели мацу вместо хлеба, – её в те времена продавали у Елисеева. Так в просторечии продолжали называть по имени прежнего владельца Гастроном №1. На идиш мы дома за все годы слышали не более двух или трех слов.

Примечание

1. АРКОС (All-Russian Cooperative Society), акционерное торговое общество, представитель советских внешнеторговых организаций, имело конторы и отделения в ряде стран. В 1927 г. английская полиция совершила налет на АРКОС, подозревая, что АРКОС прикрывает шпионскую резидентуру. Конфискация разоблачительных документов и высылка многих советских граждан привели к длительному разрыву англо-советских дипломатических отношений. В. Д.

 

7. Приложение

 

Антонов-Овсеенко Владимир Александрович (1883–1938) . Родился в семье поручика, революционер с 1901 г., в РСДРП с 1903 г. В 1904 г. окончил юнкерское училище в Петербурге. Во время революции 1905 – 1907 гг. поднимал восстания в армии, за что был приговорен к смертной казни, замененной 20 годами каторги, откуда бежал. С 1910 г. в эмиграции, с 1914 г. меньшевик-интернационалист. В мае 1917 г. вернулся в Россию и вступил в партию Ленина. Во время Октябрьского переворота секретарь Петроградского ВРК, руководил захватом Зимнего дворца, арестовал Временное правительство. Командующий советскими войсками на Украине в 1917 – 1919 гг., а в 1919 – 1921 гг., имея чрезвычайные полномочия, участвовал в жесточайшем, с применением отравляющих газов, подавлении восстания крестьян Тамбовской губернии. Далее на военной и дипломатической работе. В 1937 г., в самый разгар Большого террора, нарком юстиции РСФСР, однако в 1938 г. был арестован и расстрелян.

Берзин Ян Карлович (Петерис Янович Кюзис, 1889–1938), родился в Яунпильской волости Курляндской губернии, сын батрака-латыша. В РСДРП с 1905 г., за убийство полицейского осужден, как несовершеннолетний, лишь к 2 годам каторги. В 1911 г. снова арестован и сослан в Сибирь, откуда бежал. В 1915 г. призван в армию, дезертировал, работал слесарем на заводах Петрограда. В 1917 г. редактор латышской газеты “Пролетариата Циня”, начальник сформированной из латышей и эстонцев охраны Ленина. В 1919 г. замнаркома внутренних дел Советской Латвии, затем начальник Особого отдела 15-й армии. С 1920 г. в Разведуправлении РККА, в 1924–1935 гг. начальник 4-го управления этого ведомства, создатель системы военной разведки. Лично завербовал знаменитых советских агентов Рихарда Зорге, для которого сочинил легенду, и Леопольда Треппера. В 1932 г. создатель и начальник Дальстроя, системы концлагерей для использования рабского труда заключенных на Дальнем Востоке. В 1935 – 1937 гг. главный военный советник правительства республиканской Испании. Вернулся в СССР на прежнюю должность начальника Разведуправления, а через полтора года был обвинен в шпионаже и расстрелян. Поставленный ему в Магадане памятник был снесен в 1991 г.

Врангель Петр Николаевич (1885–1928), барон датских кровей, генерал-лейтенант, из потомственных дворян Петербургской губернии, сын директора страхового общества в Ростове-на-Дону. Окончив Горный институт в Петербурге, вступил рядовым в Лейб-гвардии Конный полк, сдал экзамен на офицера и ушел в запас, чтобы служить в Иркутске чиновником для особых поручений при генерал-губернаторе. После завершения русско-японской войны 1904–1905 гг., на которую пошел добровольцем, окончил Академию Генерального штаба, затем Офицерскую кавалерийскую школу и стал командиром Лейб-гвардии Конного полка. Отличался исключительной личной храбростью. Во время мировой войны повел свой эскадрон в конном строю в атаку на немецкую батарею (которая полностью выбила предыдущий эскадрон) и захватил ее, получив за это орден Св. Георгия 4-й степени. В 1917 г. произведен в генерал-майоры. Не стал сотрудничать со Скоропадским из-за его пронемецкой политики и присоединился к Добровольческой армии Деникина, с которым вступил в конфликт, предлагая считать главнейшей задачей соединение с армией адмирала Колчака через Царицын. Деникин не согласился (хотя Врангель уже овладел этим городом) и приказал наступать на Москву, не имея пространства для маневра. Кончилось это разгромом, Врангель же подал в отставку и уехал в Константинополь (ныне Стамбул). По просьбе Военного совета белых вернулся в Крым на английском линкоре и стал главнокомандующим вместо Деникина. Провел в Крыму аграрную реформу: крестьяне получили в собственность землю, которой пользовались, и могли покупать помещичью землю на кабальных условиях: отдавать 20% урожая в течение 25 лет. Большевики заключили перемирие с поляками, направили против Врангеля вчетверо превосходящие силы и через восемь месяцев “Крымское государство” прекратило существование. В ноябре 1920 г. Врангель вывез около 145 тысяч человек в эмиграцию. Издал в 1927–1928 гг. воспоминания о гражданской войне на юге России (Белое дело) и книги Кавказская армия и Последний главком. Создал Русский Общевоинский союз. Убит в Брюсселе бывшим денщиком – агентом НКВД, который неожиданно посетил его за 10 дней до смерти и, видимо, заразил бактериями сверх острой формы туберкулеза, которым Врангель никогда не болел.

Дед Врангеля, барон Фердинанд Петрович (1796–1870), адмирал, знаменитый мореплаватель. В его честь названы Земля Врангеля и остров Врангеля.

Деникин Антон Иванович (1872–1947), родился в деревне под Варшавой в бедной семье отставного майора пограничной стражи, выходца из крестьян. Мечтал о военной службе. В реальном училище увлекался математикой. Окончил Киевское пехотное училище, а в 1899 г. Академию Генерального штаба. Служил в штабах Варшавского военного округа. В 1898 г. напечатал свой первый рассказ, много писал на военную тему. В русско-японскую войну 1904–1905 гг. стал полковником и получил два ордена, а в 1914 г. – генерал-майором. В мировую войну командовал бригадой, дивизией, корпусом, был начальником штаба верховного главнокомандующего, награжден двумя Георгиевскими крестами и Георгиевским оружием с бриллиантами, стал генерал-лейтенантом императорской свиты. После февраля 1917 г. требовал введения смертной казни как на фронте, так и в тылу. Поддержал мятеж Корнилова, бежал на Дон, создавал Добровольческую армию. После гибели Корнилова – главнокомандующий Вооруженными силами Юга России, которые объединили Добровольческую армию, Донскую и Кавказскую казачьи армии, Туркестанскую армию и Черноморский флот. С января 1920 г. “Верховный правитель Российского государства”. Летом 1919 г. занял Донбасс и захватил Орел, но не дошел до Москвы из-за непонимания сложившейся обстановки. Армейские грабежи, насилия, возвращение земли помещикам оттолкнули от него крестьян и вообще всех, кто желал освобождения от большевиков. Деникин был разгромлен, вывел остатки армии в Крым и на английском миноносце уехал с семьей в эмиграцию. Написал пять томов Очерков русской смуты, книги Старая армия и Офицеры, с 1936 г. издавал газету Доброволец. Гитлера называл “злейшим врагом России” и надеялся, что после его разгрома Красная армия свергнет коммунистическую власть. В 1945 г. призвал США остановить насильственную выдачу русских военнопленных, служивших немцам, в СССР, и, опасаясь возможной высылки, переехал из Англии в США.

Дыбенко Павел Ефимович (1889 – 1938), родился в г. Людкове Черниговской губернии в бедной многодетной семье. Учился в народной школе и городском трехклассном училище. Получил работу в казначействе, но был уволен ввиду “неблагонадежности”, переехал в Ригу и стал портовым грузчиком. За отказ служить в армии арестован и принудительно отправлен на призывной пункт. На Балтийском флоте окончил минную школу, стал унтер-офицером, вступил в партию большевиков, дважды был под арестом за революционную работу среди матросов и солдат. С апреля 1917 г. председатель Центрального комитета Балтийского флота, член Петроградского РВК, обеспечил разгон не подчинявшегося Ленину Учредительного собрания. Назначен наркомом по морским делам, командовал отрядом моряков под Нарвой и сдал  город немцам, за что был отдан под суд, но оправдан. (Много позже этот бой 23 февраля был объявлен большой победой и Днем Красной армии.) Далее командующий Крымской армией и наркомвоенмор Крымской Советской Республики. Нередко руководил карательными операциями, подавлял Кронштадтское восстание 1921 г. Член специального судебного присутствия, которое в 1937 г. судило Тухачевского и других военных. Отличался, как и его жена А. М. Коллонтай, крайней половой распущенностью, так что Ленин однажды сказал, что самым жестоким наказанием для них была бы обязанность сохранять супружескую верность в течение года. В 1938 г. понижен в должности до управляющего трестом Камлесосплав, связанным с ГУЛАГом. Сгинул в Большом терроре.

Зеленый Т. (1886 – 1919), крестьянин, окончил двухклассное училище. За украинофильство сослан на 4 года в Архангельскую область, служил в царской армии. После Февральской революции стал членом райкома партии Независимых украинских социал-демократов в своем селе. Сильный оратор, сформировал дивизию из крестьян и в союзе с Петлюрой выступил против Скоропадского. Приказ Петлюры двинуться против поляков его крестьяне не выполнили и разошлись по домам, он же собрал небольшой отряд и примкнул к большевикам. Вскоре отверг их политику, поднял мятеж за “селянскую республику” и был объявлен вне закона. Эту республику разгромили войска Деникина, которые изгнали большевиков, а Зеленый погиб.

Иоффе Адольф Абрамович (1883–1927), сын богатого симферопольского купца, который считался любимым евреем министра С. Ю. Витте. В конце 1890-х годов стал социал-демократом, в 1903 г. вступил в РСДРП (меньшевиков). В Вене в 1908 г. закончил медицинский факультет. Вместе с Троцким издавал антиленинскую Правду. С ними сотрудничал Парвус, талантливый журналист, впоследствии богатый коммерсант, ставшим мостиком между Лениным и германским генштабом. В 1917 г. вместе с Троцким издавал в Петрограде журнал Вперед. В августе 1917 г. вступил в РСДРП (большевиков), член Петроградского ВРК. В 1918 г. был недолгое время председателем, потом консультантом советской делегации в Брест-Литовске на переговорах с немцами о мире, придерживался позиции Троцкого “Ни мира, ни войны”. С апреля 1918 г. полпред в Германии, содействовал подготовке коммунистических переворотов в странах Европы, за что был выслан в Россию со всем составом полпредства. В 1920 г. возглавлял советские делегации на переговорах с Эстонией, Латвией и Литвой, подписал со всеми этими странами мирные договоры. Участвовал в мирных переговорах с другими странами, полпред в Китае и Австрии. Читал лекции в Московском университете и кафедра, которой он заведовал, была преобразована в Московский институт международных отношений. С 1925 г. вместе с Троцким руководил антисталинской новой оппозицией. Лечиться за границей ему не позволили, и он покончил жизнь самоубийством, что свидетельствовало о поражении Троцкого. В предсмертном письме Троцкому Иоффе написал, что его смерть – протест борца, убежденного в правильности пути Троцкого. Речь Троцкого на его похоронах стала его последним публичным выступлением в СССР.

Керенский Александр Федорович (1881–1970), дворянин, сын директора гимназии в Симбирске (Ульяновске), в которой учился и Ленин. Окончил юридический факультет Петербургского университета, с 1909 г. – присяжный поверенный. Оказывал юридическую помощь беднякам и как член петербургской коллегии адвокатов участвовал в комитете помощи жертвам петербургского расстрела демонстрации 9 января 1905 г., в расследовании расстрела рабочих на Ленских золотых приисках. Был одним из инициаторов гневной резолюции петербургских адвокатов о сфабрикованном в 1913 г. в Киеве антисемитском деле Бейлиса, ложно обвиненного в ритуальном убийстве христианского мальчика. Вместе со всеми подписавшими резолюцию был привлечен к суду за “составление и распространение ругательных писем или других сочинений, оскорбительных для высших в государстве мест и лиц”. Был очень подвижен и в донесениях полицейских шпиков проходил под кличкой Скорый. Стал очень популярен и за первые годы адвокатской практики выступал почти по всей России. Депутат 4-й Госдумы, с 1915 г. стал главой фракции трудовиков. В нескольких источниках утверждается, что он был одним из руководителей российского масонства. С марта 1917 г. в партии эсеров. Во Временном правительстве был министром юстиции, военным и морским министром, затем – министром-председателем и верховным главнокомандующим. Провозгласил Россию демократической республикой. Свергнут большевиками, с 1918 г. в эмиграции, написал книги Русская революция, Трагедия дома Романовых и др. Умер в Нью-Йорке.

Коновалец Евген Алексеевич (1892–1938), родился в семье украинских преподавателей в селе Жашкив близ Львова, главного города Восточной Галиции в тогдашней Австро-Венгрии. Учился в Львовском университете, стал активистом Украинской национал-демократической партии. Воспитанный в спартанском духе, волевой, не терпящий болтунов, пропагандировал вооруженное освобождение украинских земель. Был мобилизован в армию, дослужился до прапорщика, в мировую войну попал в русский плен. В 1917 г. познакомился с Петлюрой, который присвоил ему звание полковника. Сформировал в Киеве “Галицийско-буковинский курень сечевых стрельцов”, который разбил красногвардейцев в киевских боях 1918 г. и нес охрану Центральной Рады. После разгрома Петлюры войсками красных Коновалец по его заданию перешел в Польшу и создал Украинскую военную организацию, которая в 1929 г. стала Организацией украинских националистов (ОУН). С 1921 г. сотрудничал с германской контрразведкой, потом с гитлеровской партией, скрывая это боясь изоляции. ОУН получала деньги, оружие и взрывчатку на разведывательно-подрывную деятельность. “Пусть сегодня мы пребываем на служении немецким чиновникам. Но завтра будет надежда, что с их помощью и под их руководством мы обретем собственную государственность”, писал Коновалец, готовясь к созданию независимой Соборной Украинской Национальной Державы, которая обеспечит свободу торговли, 8-и часовой рабочий день и бесплатное обязательное среднее образование, – но при “национальной диктатуре”, не дающей прав национальным меньшинствам. Создал подпольную сеть на территории Украины, Белоруссии, Польши, которая совершила свыше 60 террористических актов, множество нападений на конторы и банки. Сотрудничал с литовцами, немцами и даже японцами, которым обещал предоставлять разведывательную информацию об СССР. Был крайне опасен, так что решение о его убийстве принял лично Сталин, который даже обсуждал детали намечаемого террористического акта. Исполнителем был назначен небезызвестный П. А. Судоплатов, который и рассказал о подложенной Коновальцу мине в своей книге Разведка и Кремль.

Коссиор (правильнее: Косиор) Станислав Викентьевич (1890–1939), родился в семье рабочего-поляка в Польше, в 1902 г. окончил трехклассное заводское училище, в 1907 г. вступил в РСДРП. По специальности слесарь, создал кружок футболистов для прикрытия подпольной работы. Был в ссылке в Сибири. В 1917 г. секретарь Нарвско-Петергофского райкома РСДРП(б), комиссар Петроградского ВРК, в 1918 г. нарком финансов Украины, затем председатель Киевского подпольного губкомитета партии. Левый коммунист, противник Брестского мира с Германией. Один из организаторов Коммунистической партии Украины, с 1928 г. ее генеральный секретарь. Провел коллективизацию на Украине, один из главных виновников голода 1932–1934 гг., унесшего 4 миллиона жизней, активно участвовал в репрессиях 1935 – 1938 гг. и в составе тройки приговорил к расстрелу десятки тысяч человек. Правоверный сталинист, и Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев), издававшийся сторонниками Троцкого, в июне 1930 г. назвал его “жандармом при Сталине”. Это не спасло ни его, ни сосланного в Сибирь его брата-троцкиста Владимира от ареста и смерти в Большом терроре; третий брат арестован не был, умер в санатории.

 Орджоникидзе Серго (Георгий? Григорий?) Константинович (1879–1937), сын мелкого дворянина. Окончил тифлисскую фельдшерскую школу, в 1903 г. вступил в РСДРП. Неоднократно арестовывался и ссылался в Сибирь. В 1909 г. направлен бакинским комитетом РСДРП в Персию для помощи повстанцам тамошней революции. В 1911 г. слушатель ленинской партийной школы под Парижем, направлен в Россию для инспекции партийных организаций. Был арестован и заключен в Шлиссельбургскую крепость. В 1917 г. член Петроградского комитета РСДРП(б) и исполнительного комитета Петроградского совета, участвовал в вооруженном восстании. В конце 1917 г. чрезвычайный комиссар по заготовкам хлеба, создал Кубано-Черноморскую республику. Летом 1918 г. при проигранной обороне Царицына сблизился со Сталиным. Организовал свержение законных правительств Азербайджана, Армении и Грузии и массовый террор против “националистов”. С 1930 г. председатель Всесоюзного совета народного хозяйства. Вяло осуждал крепнущую сталинскую политику террора и застрелился, а скорее застрелен. Все три врача, составители фальшивого заключения о смерти от паралича сердца, были уничтожены, как и все до единого родственники Орджоникидзе. По-иезуитски Сталин переименовал в его честь Владикавказ, железную дорогу и даже Северо-Кавказский край. [В его честь была выпущена и почтовая марка, В Большой Советской Энциклопедии (3-е изд., т. 18, 1974) причина его смерти не указана. Л. и О. Шейнины.]

Парвус Александр Львович (Израиль Лазаревич Гельфанд, 1869–1924), родился в местечке Березино Минской губернии в семье ремесленника. Учился в одесской гимназии, в 19 лет уехал в Цюрих, познакомился там с Плехановым, Аксельродом, Верой Засулич и стал марксистом. Окончил  Базельский университет по курсу экономики и финансов, получил степень доктора философии. Переехал в Германию, вступил в социал-демократическую партию, общался с ее лидерами. Встречался в Мюнхене с Лениным, который вместе с Крупской не раз бывал у него в гостях. Публицист, автор многих книг, теоретик и практик революционной борьбы. После начала русско-японской войны печатал в ленинской Искре статьи, предрекавшие поражение России, что подтвердило его аналитические способности. В 1900 г. совершил поездку по России и предсказал в книге Голодающая Россия близость революции. После ее начала в 1905 г. приехал в Петербург и вместе с Троцким работал в исполнительном комитете СРД. Троцкистскую теорию перманентной революции на самом деле разработал Парвус. Утверждают, что в Кровавое воскресенье 9 января 1905 г. именно люди Парвуса спровоцировали бойню, начав стрелять с деревьев Александровского парка по солдатам, стоявшим в оцеплении Зимнего дворца. За революционную деятельность был сослан в Сибирь, по дороге бежал и прибыл в Германию. Там потратил на какую-то даму около 130 тысяч марок, причитавшихся Горькому, был судим партийным судом германской социал-демократии и изгнан из нее. Уехал в Константинополь, стал политическим и финансовым советником турецкого правительства и сказочно разбогател. И. Бунич в своей книге Золото партии утверждал, что Парвус имел дом в Берлине, особняки и виллы в других странах Европы, собственные банки, владел акциями и т. д. Когда Германия объявила войну России, Парвус призвал российских революционеров способствовать поражению своей родины ради торжества германской (и европейской) социал-демократии. В марте 1915 г. передал германским властям меморандум Подготовка политической массовой забастовки в России, согласно которому забастовщики заставят царя отречься от престола, а созданное ими Временное революционное правительство заключит сепаратный мир с Германией. И Ленин довольно точно выполнил этот план! В итоге Парвус получил 2 миллиона марок на поддержку русской революционной пропаганды и еще 5 миллионов на переброску Ленина и других прозябавших в Швейцарии российских революционеров в Петроград. Российские и иные антисемиты превратили Парвуса во всемогущее орудие “международного сионизма”.

Петерс Екаб (Яков) Христофорович (1886–1938), из латышских батраков, рабочий, в РСДРП с 1904 г. В эмиграции с 1909 г., в Лондоне вступил в Коммунистический клуб и Британскую социалистическую партию. В 1910 г. арестован и обвинен в вооруженных ограблениях и убийстве трех полицейских (хотя виновен был его двоюродный брат), затем оправдан. В 1917 г. член Петроградского ВРК, редактор латвийской газеты Циня. При организации ВЧК стал помощником председателя и казначеем. Один из главных организаторов чекистских провокаций, например “заговора послов”. Допрашивал английского дипломата Локкарта и разведчика Рейли, затем выступил обвинителем на их процессах. Требовал абсолютной неподконтрольности, чтобы производить “обыски, аресты, расстрелы, давая после отчет Совету народных комиссаров и ВЦИК”. В мае 1919 г. чрезвычайный комиссар Петрограда, диктатор, организатор расстрела выявленных по телефонной книге бывших сановников, военных, капиталистов, дворян. Далее в Московском ревтрибунале, а в 1922 г. член Коллегии и начальник Восточного отдела ГПУ, в Туркестане руководил арестами, расстрелами, казнями заложников, пытками, конфискациями имущества. Был крайне безжалостен. В 1937 г. стал начальником охраны Кремля, но почти тут же арестован, осужден и расстрелян.

Петлюра Симон (Семен) Васильевич (1879 – 1926), родился в многодетной семье извозчика, учился в духовной семинарии, играл там на скрипке и руководил музыкальным кружком, разговаривал с товарищами только по-украински, защищал евреев как “невинных жертв” (да, было такое!) и был исключен за то, что надерзил ректору. Вступил в Революционную Украинскую партию (РУП). В Киеве сотрудничал в журналах украинофильского направления. Опасаясь ареста, уехал во Львов (тогда принадлежавший Австро-Венгрии), слушал лекции в тамошнем университете. Вошел в Центральный Комитет Украинской социал-демократической рабочей партии (прежней РУП). В 1905 г. в Петербурге редактировал журнал Свободная Украина, с 1912 г. – Украинскую жизнь в Москве. В мировую войну – видный деятель Всероссийского союза земств и городов, а после Февральской революции 1917 г. и провозглашения Украинской народной республики (УНР) – ее военный министр. Зажигательный оратор, абсолютно штатская личность, он создал антибольшевистский Украинский гайдамацкий кош Слободской Украины и воинскими подразделениями Коновальца подавил восстание рабочих киевского завода “Арсенал”. После захвата власти гетманом Скоропадским был арестован и выпущен под честное слово не выступать против него. Слово тут же нарушил, подняв восстание “Украинской директории”. В декабре 1918 г. занял Киев, сверг Скоропадского, восстановил УНР и начал войну с Советской Россией. Ярый националист, он спровоцировал чудовищные еврейские погромы, поскольку “все евреи – скрытые большевики”. Летом 1919 г. не смог договориться с Деникиным, провалилось и заигрывание с большевиками. Поэтому весь 1920 г. Петлюра в союзе с поляками воевал по всей Украине против советских войск. Был разгромлен, не удалось вступить и в союз с Врангелем, бежал в Польшу, затем в Венгрию и другие страны. В Париже юноша-мститель за еврейские погромы Шолом Шварцбард выстрелил в Петлюру зарядом соли синильной кислоты и парижский суд оправдал убийцу.

Подвойский Николай Ильич (1880–1948), родился в семье сельского учителя, ставшего священником, окончил духовное училище, а из Черниговской духовной семинарии был исключен в 1901 г. за антиправительственную деятельность, которой занимался с 1898 г. Член РСДРП с 1901 г., большевик с 1903 г. В 1906–1907 гг. в эмиграции. В феврале 1917 г. с помощью солдат захватил дворец балерины Кшесинской для размещения главных партийных учреждений большевиков, с 31 марта руководил их военной организацией. Утром 24 октября вместе с Антоновым-Овсеенко подписал “Предписание №1” о приведении в готовность верных большевикам частей Петроградского гарнизона. Вместе с ним и Г. И. Чудновским составил окончательный план восстания. Будучи председателем Петроградского ВРК, лично участвовал в захвате Зимнего дворца. С ноября 1917 г. по март 1918 г. нарком РСФСР по военным делам, председатель коллегии по организации РККА. В 1919–1923 гг. начальник частей особого назначения – военно-партийных отрядов для проведения карательных операций, включая массовые расстрелы и аресты. Далее занимал второстепенные военные и партийные должности, с 1935 г. на пенсии, не подвергался никаким преследованиям.

Троцкий (Бронштейн) Лев Давидович (1879–1940), родился в семье зажиточного землевладельца, с семи лет учился в хедере, а с 1888 г. – в реальном училище в Одессе и постоянно был первым учеником. В 1896 г. стал членом Южнорусского рабочего союза. После ареста более двух лет пробыл в тюрьме. В 1902 г. выехал за границу с фальшивым паспортом на имя Троцкого, в Лондоне женился на эмигрантке с Украины Н. И. Седовой (убитый агентами НКВД сын Троцкого носил ее фамилию). Ленин после первой встречи оценил Троцкого как “очень энергичного и способного товарища”. До 1904 г. он был меньшевиком, а отойдя от них, пытался примирить их с большевиками. В России был арестован и осужден “на вечное поселение” в Сибири, но бежал с пути. В 1905 г. под псевдонимом был зампредседателя Петербургского СРД, состоял там вместе с Парвусом. В РСДРП(б) вступил в августе 1917 г. как интернационалист, был введен в ЦК. В 1918 г. в Правде, в статье “Октябрьский переворот”, Сталин написал, что “Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством ... Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы ВРК партия обязана прежде всего и главным образом тов. Троцкому”. Добавим, что он также выдвинул антивоенный лозунг создания Соединенных штатов Европы, а затем и всего мира и пропагандировал придуманную Парвусом перманентную революцию, которая, начавшись в России, и не прекращаясь ни на один день, должна была охватить всю планету. В 1918 – 1925 гг. – наркомвоенмор, создатель Красной армии, теоретик и практик красного террора, превосходный оратор. В предсмертном “Письме к съезду” Ленин  написал о нем “самый способный человек”. В борьбе за власть со Сталиным постепенно терял руководящие посты, был сослан сначала в Алма-Ату, затем выслан на турецкий остров Принкипо, а в 1932 г. лишен советского гражданства. Сумел вывести почти весь свой архив с множеством секретных документов. За границей вел активную борьбу против сталинского режима и был убит агентом НКВД по личному указанию Сталина, который, не называя автора, использовал множество идей Троцкого. В течение пяти дней мимо гроба Троцкого прошло до 300 тысяч человек.

Фрунзе Михаил Васильевич (1885–1925), родился в Пишпеке Семиреченской области в семье военного фельдшера, молдаванина. Окончил гимназию с золотой медалью, вступил в РСДРП в 1904 г. За вооруженное сопротивление полиции дважды в 1909–1910 гг. приговаривался к смертной казни, замененной под давлением общественного мнения 6-летней каторгой и вечным поселением в Сибири. Бежал оттуда и стал руководителем революционных организаций в Минске. После октября 1917 г. занимал высшие армейские должности, в 1919 г. командовал Туркестанским фронтом и разбил армию Колчака, в 1920 г. сверг правительства Хивы и Бухары и жестоко подавил сопротивление местных жителей. При наступлении на Крым приказал щадить пленных и обещал амнистию сложившим оружие солдатам и офицерам армии Врангеля и право эмиграции всем желающим. Был смещен за это и получил выговор от Ленина, посланцы которого (Пятаков, Землячка, Кун) устроили чудовищную резню пленных. За победу в Крыму награжден Почетным революционным оружием и орденом Красного Знамени. В 1922 г. организовал карательные операции на Украине, уничтожив основные силы повстанцев. В 1925 г. сменил Троцкого на посту наркомвоенмора, стал начальником штаба РККА. Был особо популярен среди военных, так как низвел всевластных комиссаров до помощников по политической части и запретил им вмешиваться в командные решения. Не перенес хирургической операции, на которой особенно настаивал Сталин.

Берлин, 2006

 

    
   

---

   

---

    
         

___Реклама___

---