- Обидели нашего товарища, - сказал мне В.И. Мурадели, возглавлявший Союз композиторов Москвы, где работал и я. Зовут обиженного - Николай Михайлович Нолинский. Нолинский - это псевдоним. На самом деле он - Скрябин, как и Вячеслав Михайлович Молотов. Нолинский и Молотов - родные братья. И в этом суть вопроса. Когда Молотов угодил в "антипартийную группу" и Хрущев отстранил его от всех дел, беда обрушилось и на нашего композитора Нолинского. Его совершенно перестали исполнять в филармонии и на радио. Ни Хренников, ни я, - сокрушался Мурадели, - сделать ничего не могли. Директиву тогда спустили сверху. Сына Нолинского - Николая Самарина отозвали с дипломатической службы. Он оказался безработным... Короче - разгром семьи, связанной с Молотовым... А теперь, - подчеркнул В.И. Мурадели, - когда Леонид Ильич Брежнев исправляет ошибки Хрущева, "наломавшего дров", важно помочь Нолинскому восстановить его права. Мне сказали, - продолжал Мурадели, - что к 80-летию Николая Михайловича Нолинского Всесоюзному радио рекомендовано сделать концерт из произведений юбиляра, а сценарий концерта с подробными пояснениями о музыке предложено подготовить нам, в Союзе композиторов. Я поручаю это тебе, Владимир. Действовать надо незамедлительно. Созвонись с сыном Нолинского сегодня же. Юбилей - на носу!
Сын Нолинского - Николай Самарин, даровитый журналист и переводчик, интересный собеседник, ввел меня в курс дела, дал мне ноты и записи отца. И вот - я рядом с братом Молотова в его московской квартире на Хохловском переулке. Николай Михайлович тяжело болен. Он сидит в кресле и сбивчиво, глотая таблетки, останавливаясь через каждые два слова, рассказывает:
- Раньше, когда Молотов был у власти, все мои коллеги - композиторы, известные исполнители (даже сам Сергей Яковлевич Лемешев) здоровались со мной за версту, охотно пели, играли мои произведения. Думали, что я на получение сталинских премий влияю? Смешно... Грустно... Никто и не подозревал, что мы с Вячеславом Михайловичем Молотовым годами не видимся. Он где-то там, в облаках, у Сталина, а я здесь, у Хренникова, по земле грешной ползаю. Когда-то, в юности мы с братом были вроде бы близки. Жили под одной крышей. В Вятке. У нас был свой семейный квартет. Струнный. Квартет четырех братьев! Вячеслав Михайлович был у нас альтистом. Переиграли мы, чуть ли не все квартеты Гайдна, Бетховена. Может, потому и сам я квартеты все время пишу. К тому же, увлекся живописью, рисовал запоем. Вятские леса рисовал. Видите? Все стены увешаны моими пейзажами. Да и в музыке у меня пейзажи. В песнях - тоже. На слова сына, Николая Самарина... Здоровье вот подводит. Я дал себе слово, что до юбилея своего и квартет еще напишу...
Слушая Николая Михайловича, я проникался к нему глубокой симпатией. Его музыка действительно была живописна, напоминала Римского-Корсакова, чем-то Чайковского, было в ней, порой, много детской наивности...
- Вы не можете себе представить, как отец вдохновлен предстоящей передачей по радио! - сказал мне Н. Самарин. - Чем ближе юбилей, тем больше волнения.
Самарин звонил каждый день.
- Отец очень хочет видеть Вас, Володя, на своем юбилее. Двадцать второго июня. Придете?
Я обещал, что приду. Двадцать первого июня рано утром раздался звонок и рыдающий, потрясенный Николай Самарин едва произнес в трубку: "Володя! Папа... Мой… папа... умер".
...На похороны брата приехал Молотов, с женой и дочерью. Доброе лицо П.С. Жемчужиной - жены Молотова - напоминало мне родную тетю. А сам Вячеслав Михайлович, с детства знакомый по портретам, словно сошел со стены и стал реальностью. Невероятно! И до чего же он, Молотов, похож на Николая Михайловича! Отличает его только... пенсне...
Я поймал себя на том, что общение со стариком Нолинским, пусть и недолгое, оставило глубокий след, и теперь я невольно хотел перенести тональность симпатии на брата композитора... Во время погребения Нолинского убивались от горя два его сына. В полном смысле слова убивались. И вокруг плакали все. Мужчины тоже. Кроме... Молотова. Выучка "твердого искровца?" Он выглядел как изваяние. На челе - окаменелость. О брате сухо сказал одну лишь традиционную фразу: "Пусть земля ему будет пухом". Молотов как бы подтвердил: "Если выставить в музее плачущего большевика, целый день в музее торчали б ротозеи..." Железный человек, Вячеслав Михайлович. Железный...
Вместо юбилея 22 июня 1966 года в квартире Нолинского отмечали поминки. За столом верховодил Вано Ильич Мурадели.
- Я поднимаю бокал, - сказал он в привычном для себя стиле, - за триумфальное шествие музыки Нолинского! - Мы, советские люди, нуждаемся в такой музыке! И она заслуживает не меньшего распространения, чем музыка Шостаковича!
У родственников покойного эти слова вызвали бурное одобрение. Но Молотов, казалось, совершенно не реагировал на сказанное. Однако, во время перерыва, "между горячим и сладким", когда гости разбрелись по квартире, Вячеслав Михайлович, обращаясь к Мурадели, разразился тирадой:
- У Нолинского есть одно преимущество по сравнению с Шостаковичем: он понятен народу. А Шостакович не очень. Талантлив? Да. Интересен? Для элиты. Я бы и сам, - продолжал Молотов, с удовольствием играл бы квартеты Шостаковича. Но народ здесь не причем...
Вано Ильич явно испытывал чувство неловкости оттого, что говорил Молотов. Тем более что это слышали и Г. Владимиров, помощник Мурадели, и деятель Музфонда СССР И. Пахомов, слышал это и я. С энтузиазмом прирожденного тамады Мурадели произнес:
- У нас на Кавказе, в Гори, где я рос, было поветрие: если тебя знают горийцы-менгрелы, если ты популярен среди своих собратьев, тебе можно простить все! Все простить!! Наш Шостакович - в зените славы! И что бы мы ни
говорили...
- Шостаковичу создаем славу мы сами, - осадил вдруг композитора дипломат, популярный не только у горийцев-менгрелов. Так что о славе Шостаковича говорить не будем.
Покрасневший от смущения Вано Ильич хотел уже, наверное, "попросить тайм-аут". И желая вовлечь в разговор кого-то еще, тут же разыграл сценку: "А что скажет сам Владимир Ильич? Он ведь представляет у нас советское музыкознание!"
Я начал было высказываться на тему о том, что каждому слушателю необходимо приобрести "эстетический багаж", прежде чем общаться с искусством Шостаковича. И в качестве образцового примера привел В.М. Молотова, который в домашнем квартете переиграл западную классику...
- Есть конкретный вопрос, - остановил меня Молотов. Любая картина Нолинского подобна народной песне. А как обстоит дело с народными песнями у Шостаковича?
Мурадели не дал мне ответить. И с азартом стал убеждать Молотова:
- Вся симфония "1905 год" - на цитатах русских революционных песен! В Финале там с огромной зажигательной силой звучит "Варшавянка"! Когда слушаю, мне хочется выбежать на улицу с красным знаменем!
Пафос Мурадели снова оказался напрасным.
- Это специальная задача, - возразил Молотов. 1905 год - одно, а наше время - совсем другое. Где же народные песни в обрисовке нашего времени? Где наши уличные песни?
- Восьмой квартет Шостаковича, - сказал я как можно сдержаннее, - не 1905 год, но там тоже есть народная песня "Замучен тяжелой неволей".
- Вот именно! - воскликнул Молотов, и его статичная
фигура вдруг оживилась. Замучен тяжелой неволей - это содержание всех симфоний
Шостаковича, всей его музыки! Непонятно только, кто замучен и кем замучен? (Молотов
акцентировал "кто" и "кем").
- Во времена "культа личности", - осмелился я заметить, - оказался замученным невинный Всеволод Эмильевич Мейерхольд - друг Шостаковича. Талантливейший режиссер!
- Когда строится новое общество, вполне естественно, что пострадать может тот, кто новое общество недостаточно понимает. И Ваш "невинный" режиссер - тоже. Великие свершения требуют жертв. Это неоспоримо. А держать камень за пазухой - удел недоброжелателей. "Замучен тяжелой неволей" у Шостаковича - обвинение. Тяжкое обвинение. Против кого? Приходится гадать!
Вот народ и не хочет слушать Шостаковича. Так что с песнями наших улиц не получается.
Молотов говорил тоном генерального прокурора, не терпящим возражений. В его тембре было столько жесткости, столько "наступательных интонаций", что мне стало как-то совсем уж не по себе. Мурадели, видимо, тоже почувствовал что-то не то, но, собрав силы, улыбнулся. И показывая мне, музыковеду, как нужно защищать честь композиторского цеха, заметил:
- В Трио памяти Соллертинского звучит еврейская мелодия, взятая с улицы. Эта тема...
- Еврейское не обязаны понимать все, - прервал композитора Молотов. Всему есть свое время и место.
Эти слова дипломата меня буквально ранили. Но, стараясь держать себя в руках, я "спокойно" сказал:
- Сегодня 22 июня. Ровно 25 лет назад, Вячеслав Михайлович, я со своим братом Гришей слушал Ваше выступление по радио, где Вы сообщали о вероломном нападении гитлеровской Германии: "Наше дело Правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами". Трио Шостаковича, о котором упомянул Вано Ильич - словно о моих погибших, растерзанных родственниках. Это - тоже цена Победы. И в еврейском "танце смерти" Шостаковича...
- Гитлер хотел ликвидировать не только евреев, - срезал меня Молотов, - но и цыган и славян. У него была большая программа.
Тон, которым говорилось о "большой программе" обескураживал бесчувственностью. Я осекся... Но Мурадели не сдавался. Как ему казалось, он нашел "убийственный аргумент" в пользу Шостаковича:
- Вы знаете, Вячеслав Михайлович, какая современная и подлинно народная цитата есть у Шостаковича, вернее ставшая народной?
- Какая же? - беззвучно спросил Молотов. И глаза его совсем потухли.
- Это народное изречение из Вашего выступления, Вячеслав Михайлович: "В наш век все дороги ведут к коммунизму!"
- "Песня мира" на стихи Долматовского, - невозмутимо констатировал Молотов. Там моя фраза - на периферии. Там главное - общий лозунг "Мир победит войну!" И разве это песня улицы? Песня улицы, как уже сказали, должна зажигать, а у Шостаковича много повествовательного. Так что с песнями улицы не получается. А вот "замучен тяжелой неволей" - это сильно. Но кому это нужно? Голая правда еще не реализм. Голую правду надо корректировать. В нужном обществу направлении...
Тягостную паузу нарушил Вано Ильич, нарочито растянув (словно бы нараспев) стандартный постулат советской эстетики: "Ко-нечно, сма-ковать трагедию не сле-ду-ет!" А потом, продолжая "разряжать атмосферу", вдруг театрально "смодулировал" на меня: "Верно я говорю, Владимир Ильич? Насчет того, что не следует смаковать трагедию, верно я говорю?" В голосе Вано Ильича сквозила ирония. Уловив эту тональность, Молотов мгновенно снял ее:
- Не стоит шутить насчет трагедии. Мы ведь говорим только о музыке. Какой она должна быть? В Постановлении ЦК все сказано.
На этот раз слова Молотова сильно обожгли Вано Ильича, по-своему тоже немало пережившего от публикации злобного партийного документа "Об опере Мурадели".
- Расставим точки над i, - металлически проскрипел голос Вано Ильича. Если иметь в виду Постановление ЦК 48 года о музыке, то оно ведь было пересмотрено.
- Не все, что пересмотрено - истинно, - отрезал в своем стиле Молотов. Сталин знал, что он делает!
- Но ведь Сталин арестовал Полину Самуиловну, Вашу жену! - почти закричал я.
- Полина Самуиловна делала ошибки! Она наслушалась Голду Меир, - спокойно ответил Молотов. - С послом Израиля надо было быть осторожнее.
...Пожалуйте к столу! К столу, - повторил женский голос. "Спасительный" голос! Разговор за чаем уже не клеился. Мурадели потерял "тонус". И все молчали. Продолжая смотреть на Молотова, я думал о том, что теперь совсем иначе воспринимаю его. Любопытство напрочь исчезло. Я видел перед собой верного соратника Сталина, ничуть не изменявшего принципам тоталитаризма. Я видел и говорил с одним из тех страшнейших людей столетия, которых Евтушенко назвал "наследниками Сталина". Но ведь с этими людьми продолжалась жизнь Шостаковича! С этими! Никто иной, как Молотов приказал создать "комиссию по изучению возможности возобновления постановки оперы Шостаковича "Катерина Измайлова". И мы ведь знали, что комиссия, поощряемая шефом, вынесла отрицательное решение, и обосновала это тем, что статья "Правды" "Сумбур вместо музыки" вовсе не потеряла своей актуальности. Статью никто не отменял! И кто же мог отменить ее, если у руля продолжали стоять "наследники Сталина"? Даже то немногое, что было пересмотрено новым временем, "наследниками Сталина" возвращалось вспять.
Не все, что пересмотрено - истинно.
Голую правду надо корректировать.
Еврейское не обязаны понимать все.
Народ не хочет слушать Шостаковича.
Право же, легко предположить, что Шостакович явно досаждал "семейному альтисту". В том числе и еврейскими "флюидами". Чисто музыкальными. " Переваривал" ли их Министр Иностранных дел? Ведь если с раздражением говорилось, что еврейское не обязаны понимать все, то, надо думать, не только музыка, но и речь окружающая должна быть очищена от инородных примесей. Хорошо еще, что Полина Семеновна Жемчужина говорила по-русски без откровенно еврейского налета, лишь слегка выдавая свое генетическое "я". Кричащий парадокс, однако, в том, что мириться с еврейками, встречавшимися на пути, член советского Правительства никак не хотел.
Когда-то моя консерваторская соученица - Ата Лахути, дочь известного таджикского поэта Абулькасима Лахути - бывшего иранского революционера-коммуниста (одно время горячо поддержанного и даже обласканного Сталиным) рассказывала мне, что Молотов пытался убедить ее отца разойтись с матерью: "Зачем Вам жена еврейка? Мы найдем Вам подходящую пару…" И это советовал человек, сам женатый на еврейской женщине. Впрочем, когда Сталин сообщил Молотову о том, что его супруга уличена в политической неблагонадежности, Вячеслав Михайлович сей же момент позвонил Жемчужиной с требованием немедленно расторгнуть брак. Вот вам - свидетельство холопской верноподданности интеллектуала, а заодно и наглядный урок неукоснительного следования так называемым интернациональным принципам партии. Какой? Фашистов? Сталинских коммунистов?
Мой коллега - музыковед Лев Васильевич Данилевич, одно время возглавлявший Комиссию музыкальной критики Союза Композиторов СССР, а до того работавший крупным начальником во Всесоюзном Радио, свидетельствовал: "О встрече Молотова с Риббентропом наше радио передавало с большим пафосом (чрезвычайное событие!), но после внеочередного и срочного информационного сообщения график обычных радиопередач был восстановлен, и милая дикторша лирически произнесла: "Передаем русские романсы. - "Ворон к ворону летит". Вы бы видели как этот факт, сблизивший Молотова-Риббентропа, с неожиданным комментарием "ворон к ворону летит" развеселил Шостаковича. Он потирал руки от удовольствия…"
Разумеется, Дмитрий Дмитриевич лично бывавший на приемах в апартаментах "ворона", хорошо знал во что обходится ему карканье Второго лица в государстве. И смена эпох - от Сталина к Хрущеву, а затем и к Брежневу мало изменила портрет "верного сына партии", - ультра-интеллектуала, исполнявшего музыкальную классику!
Я вспомнил: ведь и Гитлер, по свидетельству очевидцев, сносно играл на рояле Увертюру к "Мейстерзингерам" Вагнера. И Гитлер писал картины (в молодости - художник). "Наследник Сталина", рядом с которым я находился несколько часов, сам был готов играть квартеты Шостаковича, но тоталитарная сущность "наследника" подсказывала ему, что музыка Шостаковича говорила неоткорректированную, чистую правду о нашем времени. Правду, которую, согласно чутью "правдоискателей - реалистов " нельзя было оставлять даже в архивах! И не потому ли "наследники Сталина" архивы испепелили?
...Хорошая и чуткая еврейская жена, отбывшая срок в сталинских казематах. Интеллигентнейший брат - трогательный и честный композитор. Талантливая дочь... Интересный журналист - племянник. Эти люди были рядом с Молотовым. Но изменили ли они что-нибудь в его облике?
…Именитый английский историк Алан Буллок в своей книге "Гитлер и Сталин" сообщает читателям, что В.М. Молотов (Скрябин) имел прямое отношение к Великому русскому композитору Александру Николаевичу Скрябину. Молотов, согласно Буллоку, - племянник Скрябина. А ведь родная дочь Великого композитора России (жена французского публициста*)) во время гитлеровской оккупации стала активной участницей Французского Сопротивления и, рискуя жизнью, спасала евреев, тайно переправляя их в нейтральную и тихую Швейцарию. В бою дочь А.Н. Скрябина - Ариадна была убита фашистами. И посмертно награждена высшим орденом Франции.
Знал ли об этом Министр Иностранных дел СССР? Не зазорно, наверное, было бы поинтересоваться этими фактами, даже если б Вячеслав Михайлович и не был бы родственником погибшей героини: все-таки (на худой-то конец) - речь о подвиге бывшей соотечественницы и однофамилицы, дочери гениального музыканта, чьим именем вечно будет гордиться Россия! А что Молотов?
Никто и ничто не могло противостоять закваске сталинского соратника... Необратимость психологии, воспитанной тоталитаризмом...
Прошлое в людях до конца не исчезает. Потому-то и водил сорок лет по пустыне свой измученный народ Моисей, народ, не желавший полностью расстаться, навсегда порвать с египетским рабством. На Землю обетованную могли войти лишь следующие поколения - те, кто не жил в плену, чей дух был свободен. В каком-то смысле и эта мудрость оплодотворяла творческую фантазию Шостаковича. Несчастных "приверженцев" рабства он не столько ненавидел, сколько жалел. Сочувствие выражал и тем, кто по иронии судьбы был родственником "рабовладельцев". В союзе композиторов я слышал от многих, что Нолинского Шостакович пытался защитить в период "опалы Молотова". Изучал ли Шостакович Библию? Скорее стихийно следовал законам этики и морали, провозглашенным
Книгой книг...
*) От редакции. В книге "Мир судится добром" Павла Гольдштейна говорится, что Ариадна Скрябина была женой замечательного еврейского поэта Довида Кнута.
