Александр Этерман

Время собирать камни

 

 

 

Вместо введения

 

Меня с детских лет занимало, отчего в знаменитой череде глагольных противопоставлений, венце книги "Экклезиаста" (Коелета), сказано одновременно:

 

"Время рождаться и время умирать" – и "Время убивать и время исцелять";

"Время насаждать и время вырывать насаженное" – и "Время взламывать и время строить";

"Время хранить и время бросать" – и "Время разрывать и время сшивать";

"Время любить и время ненавидеть" – "Время войне и время миру".

 

Другими словами, отчего в одних оппозициях позитив предшествует негативу, а в других, наоборот, следует за ним, иногда вопреки естественному хронологическому порядку вещей. То есть – отчего эти оппозиции являются, как бы это сказать, двойными. Время позитиву и время негативу? Нет, скорее уж дележу подлежит пространство, а не время. Время уже организовано и поделено – недаром еврейская книга, а за ней и еврейский закон предваряют темпоральный позитив негативом: "И был вечер, и было утро – день такой-то". Агония в наших источниках предшествует рождению, это общеизвестно. Но по какому принципу осуществляется дележ пространства?

На этот вопрос мне до сих пор удавалось найти лишь неудовлетворительные, хотя и впечатляющие ответы. Любая конкретная двойная оппозиция поддается интерпретации. Куда труднее добиться того, чтобы найденная интерпретация не рассыпалась при попытке применить ее к другим оппозициям. Тем не менее, некое объяснение подходит ко всем оппозициям – кроме двух. Незадача. Другое привносит в историю нежелательный контекст. Словом, проблема остается, на мой вкус, неразрешенной.

В ходе работы над этой статьей мне впервые удалось объяснить, по крайней мере, самому себе, почему оппозиция "Время разбрасывать камни и время собирать камни" построена негативном порядке. Отчего разбрасывание камней, занятие, смысл которого – создание беспорядка, повышение энтропии, словом, бессмыслица, предшествует их собиранию? Только ли оттого, что собирать можно лишь уже разбросанное? Тут я и подумал об археологии. Полагаю, эта наука, символически – тяжкая работа с некогда разбросанными камнями, порождает недурную парадигму негативного порядка. А может быть, и более того.

 

1 

Израильская археология переживает сейчас самый настоящий Ренессанс. Не то, чтобы на наших глазах совершались сногсшибательные открытия[1], кружащие восторженные головы, вдруг разглядевшие новые горизонты. Скорее уж наоборот – нынешние энтузиасты увлечены не горизонтами, а изгородями и пытаются закрыть показавшуюся на горизонте подозрительную Америку пока чего не вышло. На заново выстроенную арену – одновременно политическую и идеологическую, к сожалению, совсем не интеллектуальную – вышла натуральная, чистой воды инквизиция, нечто вроде Департамента исследования чистоты веры[2], первой, но далеко не единственной задачей которой стала археологическая цензура. Оттого-то новый Ренессанс стал не драмой, а фарсом, варварской комедией положений, герои которой подставляют друг другу ножки и дерутся подушками. Нынешний археологический бум – бабье лето зациклившихся на собственной персоне синих чулков, впервые испытавших настоящую ревность, плоский, выродившийся Ренессанс интерпретаций, многие из которых подозрительно созвучны шумным идеологиям. Не Ренессанс, а Резонанс, не струнный квартет, а перезвон камертонов, бой тамтамов, свист стрел. Тем не менее, факт налицо: полное равнодушие к археологии сменилось требовательной общественной заинтересованностью – как некогда, на заре государственной эры. Только если пятьдесят лет назад от ученых ожидали открытий, сегодня от них ждут политкорректных объяснений в любви противоречащим друг другу идеологическим конструкциям, соответствия требованиям политического момента и, разумеется, идейной перестройки. Современная археология была объявлена неполиткорректной и антинациональной, орудием в руках врага, дьявольским замыслом, крамолой и оттого стала вдесятеро более притягательной. На повестке дня возврат к старой доброй консервативной археологии (как будто вообще возможна консервативная наука), или, еще лучше, открытие охоты на непокорных археологических ведьм. Словом, если это Ренессанс, стоит посожалеть о средневековье.

 

2 

Раньше это именовалось "расхождением между археологией и Писанием". Именно в таком порядке, поскольку еще до того, как в Израиле начались систематические археологические раскопки, ортодоксальная интерпретация Писания активно критиковалось "изнутри" – библеистами, принадлежавшими к т.н. "критической школе". Поэтому поначалу археология рассматривалась как дисциплина, защищающая Библию от библеистов, а не как ныне – ровно наоборот. Разумеется, чисто текстологическая библейская критика имела немалые изъяны: во-первых, для того, чтобы критиковать Писание исходя исключительно из его собственного текста, Писанию нужно почти безгранично доверять – а тогда какая же это критика; во-вторых, попытка реконструкции истории по голому тексту неизбежно приводит к постановке искусственных вопросов и к неверифицируемым выводам. Стало быть, библейская критика совершенно напрасно вышла за текстологические рамки. Никто не оспаривает ее заслуг, тем не менее, исторические рассуждения ее доархеологических классиков наводят ныне на грустные размышления. Археология должна была вернуть все на свои места. Ну, и вернула. Только не сразу.

Еще одно предварительное соображение. Прежде чем приступить к разговору о "расхождении", необходимо выяснить, что с чем расходится. С одной стороны речь идет об археологическом материале, изрядно усиленным междисциплинарными результатами. С другой стороны стоит, вроде бы Писание. Однако и археологический материал, и Писание могут быть различным образом интерпретированы. С археологическими интерпретациями, какими бы они ни были, дело обстоит относительно просто: они являются авторскими и поддаются классификации, наконец, их можно сравнивать с Писанием поштучно. Со стороны Писания дело обстоит куда хуже – никто не знает, о какой его интерпретации идет речь. Стандартных, обязывающих интерпретаций Писания множество – либо вообще ни одной. От какой из них следует отталкиваться? От буквально прочитанного библейского текста, от его раввинистической интерпретации, от т.н. "светской фундаменталистской версии", отмежевывающейся от чудес, но целиком принимающей библейскую историческую канву, или от популярной эклектической схемы, придерживающейся этой канвы лишь "по возможности", но зато не упускающей ни одного такого шанса? Существуют и иные интерпретации Писания.

Сегодня пресловутый вопрос о "расхождении" встал в несколько новой форме. В последние десятилетия взгляд археологии на самое себя заметным образом изменился. Вместо того чтобы скромно ограничиться анализом своих материальных находок, предоставив их контекстуальную интерпретацию историкам и идеологам, археологи разработали собственную методику исследования общества, которое эти находки породило. Эта методика, разумеется, междисциплинарна. Соединенные  усилия археологов, филологов, палео- зоологов и ботаников, геологов, физиков, химиков и ученых иных специальностей увенчались недурными достижениями и, естественно, породили новые интерпретационные амбиции. Следует подчеркнуть, что речь идет вовсе или даже по преимуществу не об израильской археологии – это всемирное явление. Собственно, таково повсеместное нынешнее состояние всех дисциплин, исследующих древнюю историю. Повсюду археологи и их союзники создали собственные методы и концепции. С немалым опозданием эта модернизированная археология пришла и к нам. Порожденные ею интерпретации израильской истории с неизбежностью должны были столкнуться со всеми возможными интерпретациями Писания. Однако совершенно безотносительно к тому, кто тут прав и кто ошибается, нынешнее столкновение заметно отличается от прежнего. Если несколько десятилетий назад можно было, максимум, рассуждать о том, что такие-то находки трудно вписать в принятую или желательную историческую схему, сегодня о таких пустяках нет и речи. Археологи создали цельную картину израильского прошлого, то есть всего того, что происходило, по их мнению, на соответствующей территории в определенные эпохи, и вписали ее в более широкое региональное полотно. Эта картина просто обязана была столкнуться с конкурирующими картинами, построенными на иных материалах, прежде всего, на тексте Писания и его традиционных интерпретациях. Если бы не идеологическая острота противостояния, в таком столкновении не было бы ничего страшного. Наоборот, его следовало бы приветствовать. Однако поди поприветствуй святотатство!

 

3 

Меня уже давно одолевает соблазн наняться в дворники и навести порядок в нынешних взгляде и нечто на древнюю еврейскую историю: аккуратно поставить вопросы, причесать ответы, вымести из углов паутину, отделить бесспорное от спорного, словом, облегчить жизнь грядущим поколениям исследователей, которые, несомненно, будут лучше нас. Быть может, эта уборка когда-нибудь состоится – но не на сей раз.

Мишенью данной статьи является не история и археология как таковые, не их взаимоотношения с Писанием, даже не методологическая революция, перевернувшая эти науки в последние десятилетия, а всего лишь единичный пример фундаменталистского наскока на современные исследования еврейской истории. Речь идет о погромном эссе Давида Хазони[3] «Память в руинах», направленном, согласно его собственным словам, против «новой археологии», а также о комментарии к нему, написанные Д.К. – русским переводчиком и интерпретатором Хазони. Эти произведения были выбраны не из-за особой глубины или оригинальности, а наоборот – ввиду их типичности и обыкновенности. Они – адекватные представители нынешней идеологической публицистики. Ну, а адекватность – это уже находка.

Адресуясь к Хазони (далее – Х) и Д.К. (далее – К), я, прежде всего, экономлю время и боеприпасы. Благодаря им я знаю, на какие вопросы должен ответить в первую очередь, и, стало быть, могу избежать многомерной презентации проблемы. Я буду исходить из того, что читатель с ней знаком – равно как и из того, что правильность исторической интерпретации достижений израильской археологии ему небезразлична.

 

4 
 

Впрочем, о безразличии тут не может быть и речи. Мне очень хотелось начать статью с того, что еврейский коллектив тем и характеризуется, что ему самым активным образом небезразличны события, происшедшие 3000 лет назад, что в этом и состоит, видимо, его уникальность. Ну кому еще приходится реально, нешуточно выводить собственную актуальную легитимность из столь отдаленного, вдобавок, даже по Х, отчасти мифологического прошлого? Но увы, мне пришлось немедленно себя осадить: я быстро сообразил, что мы и в этом отношении вовсе не одиноки. Так, корейцы по сей день ведут жесточайший спор со своими соседями, китайцами и японцами, о национальном характере государства Когурё, возникшего в Северной Корее и Восточной Манчжурии более двух тысяч лет назад. Если это государство не было китайским, оно, видимо, было самобытно корейским. В таком случае можно считать доказанными как глубокую древность корейского этноса, так и кое-какие территориальные права корейского народа. Более того, тогда корейцы смогут утверждать, что они не только древнее японцев, но, вероятно, были их предками. Если же Когурё было китайским, а не корейским государством, как утверждает, в частности, официальная китайская пропаганда, корейцы, а то и японцы вполне могут оказаться всего лишь поздно обособившимися китайскими племенами. Словом, актуальный восточно-азиатский спор о туманных событиях глубокой древности сейчас в самом разгаре. Точь в точь, как у нас – и во многих других местах. Повсюду, где существуют этносы, этосы которых, не сумев обновиться, по сей день восходят к соответствующей древности и находят в ней свое самооправдание.

С другой стороны, западноевропейские коллективы, сложившиеся этнически и культурно в более или менее недавнем прошлом и отказавшиеся от своих древних этосов, почти равнодушны к собственным древностям. Ни Троянская, ни даже Пелопоннесская война не определяют политические, территориальные и культурные пристрастия нынешних греков. Ни Перикл, ни Александр Македонский не воспринимаются ими как отцы нации. Многовековая вражда между Аттикой и Беотией, между Афинами и Спартой сегодня совершенно нерелевантна. Ровно то же можно сказать об итальянцах, никоим образом не связывающих свое земное существование с римскими доблестями, не говоря уже о доблестях этрусских, об англичанах, которым нет дело до короля Артура, о французах, давно забывших о славных галлах. В то же время русские по сей день не могут решить, действительно ли они обязаны своей государственностью скандинавам, и если да – оскорбительно ли это, страдают из-за не до конца выясненных отношений с татарами и болезненно мечтают о Константинополе. Вдвойне любопытной была коммунистическая историческая цензура, из любви к партийному этосу беспрерывно редактировавшая собственные древности – историю рабочего движения и русской революции. Нечто сходное можно сказать и о немцах. Именно поэтому попытки Муссолини возродить римскую империю были убогими и смешными, а гитлеровские заигрывания с древнегерманскими духами – страшными, но, увы, вовсе не неуместными.

Итак, мы находимся в теплой компании народов, оставшихся верными своим изначальным этосам. Поэтому вопрос о том, до какой степени соответствуют действительности наши национальные предания, чем именно занимались наши предки и что на самом деле происходило на священной для нас земле в древние формативные (быть может, мифологизированные) времена, является для нас одновременно острым и политическим. Тем более, что у некоторых из нас хватает ума ставить нашу политическую независимость в зависимость от некоего исторического права. Безотносительно к тому, насколько владение землей две, две с половиной или три тысячи лет назад действительно оправдывает владение ею сегодня, фанатики исторического права немедленно оказываются данниками лингвистов, историков и археологов. Тем, кому недостаточно резолюции ООН, станет не по себе, если историческая наука поставит их исторические права под вопрос.

Для упомянутой науки это и хорошо, и плохо. Хорошо – ибо политическая ангажированность подстегивает интерес к исследованиям и облегчает поиск необходимых средств. Плохо – ибо весьма заметным образом вредит объективности научных изысканий. Трудно рассчитывать не только на сколько-то объективное изучение Когурё в нынешних Корее и Китае, но даже и на то, что чужие, объективные, но не однозначно патриотические с корейской или китайской точки зрения данные будут восприняты в этих странах благоприятно.

 

5 
 

Немного истории. Появление статьи Х меня не слишком заинтересовало – чего еще ждать от публикации религиозного консерватора в политическом консервативном журнале? Ощущение, что на нее следует ответить, возникло у меня лишь после публикации К. Я понимал, что более чем желательно с самого вывести начинающуюся дискуссию из политической плоскости. Иначе потом греха не оберешься: К и Х – правые религиозные фундаменталисты, я – ровно наоборот, вот и доказывай потом, что налицо научная дискуссия, а не политическая конфронтация. Я связался с К и предложил ему мирно выяснить научные отношения. "Оставим, – сказал я, – тексты в стороне, давай разберемся в фактах. Увидишь, наши реальные научные разногласия не так уж велики. Я готов даже написать совместную работу, в которой выяснится, на чем стоит нынешняя наука, а на чем она еще не стоит. Мне наша история настолько дорога, что я не хочу впутывать ее в политические войны без крайней надобности." К моему изумлению, К отказался от всего сразу – и от выяснения отношений, и от совместного творчества. "На войне – как на войне, – ответил он. – Не случайно ты, либерал, оказался по другую сторону научного барьера нежели мы, консерваторы. Нам с тобой выяснять нечего".

Я довольно быстро понял, что он прав. Что мы на войне. Что политика превыше всего. Что наука тут не при чем. Бедная наука.

 

6  
 

Х и К отнюдь не ограничились научной или даже наукообразной стороной проблемы. Минимум три четверти своего текста они посвятили чистой идеологии. Они, в лучшем стиле своих идеологических предшественников (их список, с сожалением опущенный мною по дидактическим соображениям, читатель без труда восстановит самостоятельно), попытались доказать своим еврейским и христианским читателям, что научные оппоненты являются отчасти социальными противниками, отчасти прямыми врагами. Иными словами, что "новые историки" и "новые археологи" подрывают основы израильского государства и западного общества. Собственно, я не совсем точен: Х и К ничего не пытались доказать – то ли из-за слабого владения материалом, то ли из-за отменного владения политтехнологиями. Ничего никогда не пытайтесь доказывать, учил классик, делайте свои утверждения, не обращайте внимания на оппонентов, думайте только об аудитории, заставайте слушателей врасплох, дерзайте – и многократно повторяйтесь. Именно так они и поступили. Они делали свои идеологические утверждения – и, даже не пытаясь их обосновать, непрерывно повторяли.

Не намереваясь следовать тактике Х и К, я вынужден, тем не менее, разделить свои тезисы на три части. Первая из них будет посвящена идеологическому дискурсу, бурно расцветшему вокруг еврейской истории, впрочем, даже не всему дискурсу, а только поднятым Х и К его аспектам. Во второй части я коснусь некоторых вопросов методологии. В третьей я попытаюсь рассказать, как обстоит дело по существу – то есть что мы знаем сегодня о древнейшем прошлом еврейских этнического и культурного коллективов.

Х и К, вслед за более известными коллегами, посеяли идеологический ветер. Ничего доброго он принести не может. Легче легкого превратить его в бурю. Можно даже заставить их ее, бурю, пожать. Только зачем?

 

7

 Об идеологии

 

Вот примерный перечень идеологических обвинений, выдвинутых Х и К против "новых археологов". Привожу их цитатно (уж очень хорош стиль) или с минимальными синтаксическими преобразованиями – исключительно для краткости.

1. Усвоение лозунгов арабской пропаганды, изображающих Государство Израиль искусственным образованием, лишенным живых корней в "Палестине"… Израиль… утвердился… через "первородный грех", то есть через "изгнание палестинских арабов" – истинных хозяев похищенной сионистами земли.

2. Ясер Арафат использовал теории "новых археологов". В Кемп-Дэвиде он подсовывал американцам статейки из "Гаарец": дескать, не было на горе никакого Храма, не о чем спорить, пусть отдают евреи Иерусалим.

3. Ключевые фигуры "новой археологии" израильские ученые Исраэль Финкельштейн и Зеэв Герцог воспроизводят в смягченном и отчасти деидеологизированном виде основные тезисы шеффилдской школы, связанной с именем политизированного и пропалестински настроенного К.Уайтлэма.

4. Принципиальный отказ от национальной ответственности в пользу "честного научного поиска", сулящего "принципиальному интеллектуалу" ощутимые личные выгоды.

5. "Новые археологи" подрывают символическую основу западной цивилизации, а заодно и уничтожают ткань исторического повествования, демонстрирующую западному человеку историю его становления, путь к достижению иудео-христианских вершин духовного прозрения и этического монотеизма.

 

Итак, идеологический фундаментализм, как всегда, выпекает только два орвелловских обвинения, которые, в сущности, одно – в предательстве и в государственной измене.

Легко видеть, что идеологические атаки Х и К, как и их многочисленных политических предшественников, основываются на фальсификациях, нисколько не уступающих орвелловским парадигмам. Как и следовало ожидать, Х и К отстаивают не интересы обширного коллектива (еврейского, христианского или просто читательского), за который они вроде бы вступаются, а всего лишь интересы собственной политической группы, причем явным образом противоречащие первым. Любопытно – их самих это нисколько не смущает.

Начну с первого, центрального обвинения, в отрыве от которого нет смысла предъявлять или оспаривать остальные. Х и К обвиняют "новую археологию"[4] в том, что она отрицает историческую связь евреев с Ханааном, Эрец Исраэль, Палестиной, Левантом, при- и заиорданьем, словом, с территорией, на которой находится нынешнее государство Израиль, и тем самым подрывает концепцию исторического права еврейского народа на эту территорию. Напротив, классическая библейская историческая концепция, по их мнению – суть олицетворение этого права.

В действительности – причем абсолютно безотносительно к моему персональному взгляду на природу и осмысленность исторического права, достоверность библейского рассказа или характер связи нынешних евреев с древними израильтянами – дело обстоит прямо противоположным образом.

Классическая библейская концепция определяет евреев как коллектив, органически чуждый Ханаану. Евреи – пришельцы. Если верить Библии, прародители евреев пришли в эту страну извне, видимо, из северной Месопотамии. Они ощущали себя чуждыми этой стране и ее коренному населению и полагали смешение с ним кощунством. Мало того, они вскоре покинули ее и на много столетий осели в Египте. Именно там, а не в Ханаане, они стали значительным народом. Ханаан был захвачен ими в ходе кровопролитной войны и после почти тотального истребления автохтонов.

Ничего себе историческое право! Такой рассказ не согласуется ни с какой рациональной, светской идеей, в том числе, и с вышеупомянутой. Авторство библейского исторического нарратива естественно было бы приписать антисемиту, пытающемуся доказать чуждость евреев этой земле, а не их связь с ней. Более того, если бы сегодня появилась группа, могущая с какой-то здравостью претендовать на связь с древними ханаанейцами (что, кстати, куда менее бессмысленно, чем может показаться), ее исторические права на Ханаан в контексте библейского рассказа выглядели бы куда более впечатляющими, нежели еврейские.

С другой стороны, "новая археология", вообще, современная наука утверждает, что древние израильтяне – в основном, автохтонные жители Ханаана, взявшие контроль над страной относительно мирным путем после многовекового экономического, экологического и политического кризиса богатой ханаанской культуры Среднего Бронзового века (СБВ). Если утверждения "новой археологии" справедливы (нам еще предстоит их обсуждать), они являются идеальным обоснованием теории еврейского исторического права. Отдельный вопрос, достаточно ли нам сегодня такого обоснования, оправдывает ли оно упомянутое Х и К изгнание арабов, помогает ли наладить отношения с соседями – однако лучшей исторической базы для еврейских исторических претензий просто не может быть. "Новая археология", самое меньшее, констатирует органический еврейско-израильский приоритет на этой земле. Оперировать этим приоритетом должны не историки, а политики.

Х, К и другие пытаются замаскировать свою приверженность к давно рассыпавшейся фундаменталистской модели еврейской истории черносотенным патриотизмом. Однако даже в нем нам приходится им отказать. Их истинные намерения и интересы куда секторальнее и до патриотизма не дотягивают. Х и К всеми средствами отстаивают религиозный, изоляционистский взгляд на вещи, прежде всего – на природу еврейского коллектива, по существу – интересы ортодоксальных религиозных общин и их консервативной периферии. Светская история евреев для них смерти подобна. В самом деле, обратим внимание – им куда веселее полагать евреев оккупантами, истребившими коренное ханаанское население, нежели коренными ханаанцами, поскольку только в первом случае становится осмысленной идея еврейской богоизбранности, особости, племенной несхожести с другими народами. Вот в чем суть проблемы! Выбор Х и К является, с одной (теоретической) стороны, теологическим, а с другой (социологической) – племенным. Они ни в коем случае не готовы рассматривать евреев как естественную социальную эволюционизирующую общность. Наоборот, евреи для них – порождение сверхъестественных обстоятельств, законы истории на них не распространяются, свои права они обретают не как все прочие народы, а по небесному указу. Но в таком случае не следует называть эти права историческими. Наоборот, они внеисторичны и потому не имеют рационального, земного характера. По существу, для Х и К даже существование современного Израиля бессмысленно, если оно оторвано от теологической основы. Но в таком случае чего они хотят от ученых, пытающихся найти еврейские корни на земле, а не на небесах? Сколько-то объективные результаты такого поиска по определению Х и К не устроят.

Еще интереснее другое выдвинутое ими обвинение – в отказе "новой археологии" от связи евреев с Иерусалимом вообще, с Храмовой горой в частности и разумеется, с Иерусалимским Храмом. Х и К притягивают к этому бредовому поклепу покойного Ясера Арафата и газету "Гаарец". Он настолько смехотворен, что непросто отнестись к нему всерьез. Однако я попробую.

В том, что касается последних восьми или девяти веков вплоть до разрушения римлянами Иерусалима в 70-м году н.э., между "новой" и "старой" археологиями не существует существенных расхождений. Представители всех археологических и исторических школ хором утверждают, что (без всякого сомнения!) на Храмовой горе в течение веков стоял и неоднократно перестраивался Храм – главная святыня Иудеи. Значительная часть самого позднего, перестроенного царем Иродом храмового комплекса уцелела и является сегодня археологической аттракцией Иерусалима. Храмовая гора и Храм на ней были величайшими еврейскими религиозными святынями. Ни один археолог, ни "новый", ни "старый", уж наверняка – ни Финкельштейн, ни Герцог, никогда не оспаривал это тривиальное утверждение. Газета "Гаарец" никогда не публиковала статей, выдвигавших какие-либо альтернативные теории. Зачем? На эту тему никогда не велась научная дискуссия. Словом, Х и К породили скучный вымысел, рассчитанный на полных невежд.

Палестинцы и, в частности, Арафат – это совсем другая, тоже анекдотическая и небезынтересная история с археологией. Многие (хотя и далеко не все) мусульманские лидеры, в том числе и покойный раис, систематически занимались фальсификацией истории Ханаана и Иерусалима. Их выдумки были настолько грубы и ненаучны, что если бы не неприятный политический привкус, их следовало бы назвать комическими. Так, они утверждали, что еврейские пророки и цари жили после Мухаммеда и оттого в принципе не могли построить что-либо на Храмовой горе. Мечеть Омара в рамках этой смехотворной теории – самое древнее здешнее сооружение. Ни еврейскую, ни эллинистическую, ни римскую эпоху эта мусульманская апологетика вообще не замечает. Разумеется, ни один вменяемый ученый никогда не только не поддерживал эту теорию, но и не принимал ее всерьез. Историческая наука, неважно, "новая" или "старая", не имеет с ней точек пересечения. Наоборот, она в буквальном смысле не оставляет от нее камня на камне.

Я не стану пересказывать биографии "новых археологов" в надежде доказать, что израильтяне среди них – добрые граждане и бесспорные патриоты. Не интересно. Зато не без удовольствия констатирую очередную бессмыслицу – на сей раз шеффилдскую.

Использовав в своих опусах термин "шеффилдская школа", да еще "возглавляемая или представляемая К. Уайтлэмом", Х и К попались на весьма нехитрую удочку. Они не были первыми, но едва ли это обстоятельство их оправдывает. Собственно над этим термином и теми, кто его ввел в обиход и употребляет, светская историческая общественность посмеивается уже несколько лет.

Беда Х и К состоит в том, что, "шеффилдская школа" – иллюзия, причем иллюзия вполне способная обмануть поверхностного наблюдателя. Если бы он дал себе труд хоть немного присмотреться к обстоятельствам, я уж не говорю – раскрыть книгу-другую, то немедленно понял бы, в чем дело. Однако, как легко видеть, кое-кто в книги не заглядывает.

Суть этой нехитрой ловушки, в общем, следующая. Если книг и журналов не читать, просто напрашивается следующее аналитическое рассуждение. Проф. Уайтлэм – глава Шеффилдского отделения библейских исследований. Одновременно он автор нашумевшей книги "Изобретение древнего Израиля: замалчивание палестинской истории", а также ряда других работ того же направления. Кроме того, в этом же учреждении работает и другой известный "минималист" Питер Р. Дэвис. Один плюс два плюс три (знатоки добавили бы к этому списку издревле издаваемый в Шеффилде Journal for the Study of the Old Testment) – вот вам и шеффилдская минималистская школа. Х и К охотно на этот трюк купились.

Юмор ситуации состоит в том, что Уайтлэм перебрался в Шеффилд лишь в 2000-м году, в то время как все его основные работы, включая упомянутую книгу, вышли в свет существенно раньше. Даже относительно позднее "Изобретение древнего Израиля" было опубликовано в 1996 году, причем в Лондоне, а не в Шеффилде, к которому Уайтлэм еще не имел отношения. О создании шеффилдской школы за три года, прошедшие между переездом Уайтлэма в Шеффилд и написанием статьи Х, не может быть и речи хотя бы потому, что за это время Уайтлэм ничего существенного не опубликовал.

Добавлю – параллельно с "шеффилдской школой" "минимализма" в том же пространстве существует еще одна мифическая "копенгагенская школа", виртуально закрученная вокруг двух других "минималистов", профессоров Томаса Л. Томпсона и Нильса П. Лемхе, в разное время осевших в Институте библейских интерпретаций при Копенгагенском университете. Вообще-то всемирный список видных "минималистов" более или менее исчерпывается этой четверкой (можно добавить к ней пятого – канадца Джона Ван Сетерса), якобы породившей сразу две научные школы – поистине выдающийся результат.

Не менее интересны и обвинения в адрес "новой археологии" как таковой. Ниже я буду говорить о ней подробно. Сейчас сделаю только одно замечание. Объявив "новую археологию" врагом западной, по сути, христианской цивилизации, Х и К еще раз продемонстрировали свое невежество, равно как и необычайный талант игнорировать информацию, находящуюся у них буквально под носом. Дело в том, что "новая археология" – и как термин, и как направление – зародилась вовсе не в Израиле и уж точно не ради развенчивания библейских истин. Это просто несколько неудачное на мой взгляд прозвание современной археологии, научившейся за последние десятилетия ставить и решать проблемы, относящиеся к экономике и социологии древних обществ. В наши Палестины она попала с некоторым опозданием, что, видимо, и вызвало недоумение Х, К и др.

 

8 

О методах и задачах

 

Одним из перечисленных выше обвинений в адрес "новых археологов" является, цитирую, их "принципиальный отказ от национальной ответственности в пользу "честного научного поиска"". Такая постановка вопроса просто обязывает выяснить отношения. В частности, неплохо бы установить, что именно является предметом научного, в частности исторического исследования.

Вообще говоря, единодушие в этом вопросе нам вовсе не гарантировано. Х и К имеют полное право создать для своих надобностей науку любого толка – хоть метафизику. Ничего особенного тут нет. Другое дело, они не имеют права подпихивать нам такого рода изыски в качестве научного консенсуса. К сожалению, именно так все нередко и происходит. Многие из нас выросли в стране, где научные результаты на полном серьезе полагались зависящими от идеологического контекста. Там можно было, с одной стороны, закрыть генетику как научное направление, а с другой объявить а-приори, что эксперименты Лысенко обречены на успех. Что еще интереснее, там можно было запретить кибернетику и одновременно успешно разрабатывать теорию управления и компьютеры. Я уж не говорю о воистину иезуитских комбинациях, имевших место в социальных и гуманитарных областях.

Тем не менее, следует отдавать себе отчет в том, что волюнтаристские околонаучные забавы недолговечны. После относительно недолгих протуберанцев генетика была восстановлена в правах, книги Винера вышли в свет, а Россия перестала быть родиной слонов. Немудрено: правильность расчета мостов измеряется, в средне- и долгосрочной перспективе, их надежностью и устойчивостью. Абсолютная неспособность Лысенко выдать нагора высокоурожайную ветвистую пшеницу повредила ему куда больше, нежели опрометчивое алхимическое обещание превратить один вид растений (кстати, почему не животных?) в другой при помощи экологических манипуляций. Научное исследование, путаясь с неизвестным, порождает неожиданности, а не формирует свои результаты по заранее предписанной схеме. Бессмертная мысль Тюрго о необходимости научиться правильно предсказывать настоящее по существу лишь узаконивает интеллектуальную коррупцию а-ля Лысенко – увязывание научных результатов с прозрачными пожеланиями сильных мира сего. Консервативная наука хороша, но бесплодна. Тот, кто с вольтеровской наивностью рассчитывает пожать реальные, а не метафизические плоды науки, довольно быстро понимает, что предсказывать следует нечто вроде будущего или, по крайней мере, вещи заранее неизвестные.

Начиная историческое исследование, мы полагаем, что прошлое, даже самое древнее, было во всех смыслах полноценной однозначной реальностью, которая, следовательно, может быть в определенной степени восстановлена. Релятивистские рассуждения о заложенных в любой реальности множественности и неоднозначности, равно как и тезисы о произвольности всякого консистентного нарратива, умирают как бабочки-однодневки при соприкосновении с исследовательской действительности, например, в ходе уголовного расследования. Ни один суд не согласится с тем, что обвиняемый-релятивист находился одновременно в Нью-Йорке и в Лос-Анджелесе, в определенный час спал и бодрствовал, был холост и женат. Ровно так же уже бежавшего из Италии Ганнибала бесполезно искать в Самнии или в Кампанье. Аналогично в 950 и любом другом году до н.э. в Ханаане имела место определенная политическая, экономическая и социальная реальность. Она не зависит от вкусов, пола, национальной принадлежности и политических взглядов исследователя. Ее невозможно выбрать. Ее можно и нужно восстановить. Другое дело – наши предвзятости могут тому воспрепятствовать.

Именно поэтому не может не умилять концептуальная рокировка, неуклюже произведенная Х, К и другими приверженцами исторического фундаментализма. С одной стороны, они обвиняют своих противников, прежде всего, "минималистов", в том, что они, злостные постмодернисты разных толков, политизируют науку, провозглашая равноценность и социальную пристрастность противоречащих друг другу исторических нарративов. С другой стороны они, игнорируя элементарные методологические соображения, сами декларируют, в сущности, то же самое – немоту эмпирических данных и их полную зависимость от мировоззрения интерпретатора.

Поразительное рассуждение Х о каменной стене заслуживает не только разбора, но и цитирования: 

…каменная стена, найденная в раскопках, может быть недвусмысленно названа каменной стеной, но почти никаких других осмысленных выводов относительно нее сделать нельзя – была она частью дворца или крепости? была она построена в девятом веке до н.э. или в седьмом? была она разрушена в результате такого-то вторжения или другого? и даже была она построена тем царем или этим? Все это – вопрос интерпретации. 

Политизированное мышление – вещь поразительная. Еще недавно кое-кто всерьез утверждал, что без помощи парторга ученые ни за что не справятся со своими атомами. Теперь Х доводит классическое двумыслие до абсурда – и логического конца. Анализ археологических данных с его точки зрения – дело свободное, волюнтаристское, идеологическое. Объективной информации, помимо физической, эти данные практически не содержат. Поэтому резоннее всего обратить их интерпретацию на благо народа. И еще: научные выводы настолько произвольны, что подлежат цензуре. Иными словами, Х прозрачно намекает на то, что археология является лженаукой, которую, однако ее можно употребить на пользу дела.

Все это ужасно глупо и обидно. Но отнюдь не ново. Нам уже обещали, что химический состав звезд навсегда останется загадкой, что существование атомов никогда не будет подтверждено, что египетские иероглифы никогда не будут прочитаны. Если бы археологи не могли в подавляющем большинстве случаев отличить стену девятого века от стены седьмого века так же ясно, как химики отличают золото от платины, археологию следовало бы закрыть или передать в Институт марксизма-ленинизма. Судя по всему, Х не просто не знает, чем эта наука занимается – это его еще и не интересует. Однако куда важнее другое. Х, в точности как его религиозные фундаменталистские коллеги, провозглашает радикальное отличие между "экспериментальными науками" и всеми прочими. Вот цитата: 

В отличие от выводов в экспериментальных науках, «чисто археологический» исторический рассказ всегда основан на куче гаданий и смелом заполнении зияющих лакун. Для того, чтобы вообще высказывать мало-мальски надежные исторические заключения, археология нуждается в привлечении исторических документов. 

Стало быть, невежество Х не ограничивается археологией – оно распространяется и на естественные науки. Он полагает, видимо, что физический или химический эксперимент интерпретирует сам себя – точка зрения, скончавшаяся много столетий назад вместе с классической метафизикой.

Х хочет сказать, в сущности, следующее. Отрытая археологами стена – это набор камней. Набор камней, разумеется, равен исключительно сам себе и не может нести в себе внешнюю информацию. Другое дело, если в правильной книге сказано, что где-то неподалеку царь Соломон построил дворец, исследователю следует ухватиться за это утверждение и сочленить стену с дворцом. Все равно лучшего способа использовать стену не существует. Кстати, это удобно – правильная книга автоматически, механически, в силу своего существования становится географическим и историческим путеводителем.

Остается только развести руками – и применить то же рассуждение, скажем, к физике. Помнится, много лет назад я ставил в школьной лаборатории нехитрый эксперимент, подтверждающий существование туннельного эффекта. Все подтверждение сводилось, как водится, к положению стрелки амперметра в определенный момент. Но чем стрелка лучше стены? Повторю рассуждение Х: стрелка может быть недвусмысленно названа только стрелкой, число (сила тока) – только числом. Другой информации из них самих по себе не выжать. Мало ли кто или что эту стрелку сдвинул? Что еще важнее: мало ли теорий можно сочинить об этой стрелке? Другое дело, если неподалеку лежит учебник физики. Тогда мы сопоставим результат эксперимента с написанным на нужной странице и придем к правильному заключению. Единственная проблема – как выбрать страницу.

Смешно, не правда ли? Между тем, именно так рассуждают о физике ультрарелигиозные союзники Х и К. Естественные науки не в состоянии прийти к окончательным выводам ни по одному вопросу, следовательно, они не могут опровергнуть даже самые странные библейские утверждения. Х проводит в точности ту же линию, только то, что священнослужители не понимают в физике и биологии, Х не понимает в истории, археологии и лингвистике. Речь, разумеется, о природе научной методологии.

Стены и амперметры – вещи на свой лад красноречивые. Однако содержательную информацию мы извлекаем не из них, а из их множественного контекста. Красноречивыми являются не единичные явления, а конфигурации этих явлений. Только их и имеет смысл подвергать содержательному анализу. В этом плане между большинством разделов физики, прежде всего, самыми современными, и археологией нет никакой разницы. В обоих случаях речь идет о множественности и повторяемости (хотя и не всегда о полной тождественности) экспериментов, о предсказательной способности выдвигаемых гипотез (в археологии иногда предсказать что-либо проще, чем в физике или, тем более, в астрономии – столь велико количество невскрытых параллельных объектов), самое главное – о возможности последовательно улучшать качество выстраиваемых теорий. Мы знаем сегодня о Солнечной системе, живой клетке, атомном ядре существенно больше, чем сто или пятьдесят лет назад; аналогично, мы знаем гораздо больше о Рамсесе II или даже об Ироде Великом. Что еще важнее, мы понимаем их эпоху и мир, в котором они жили, несравненно глубже. Наши научные ошибки идут нам на пользу. Собственно, их обнаружение есть научное достижение, так сказать, факт прогресса.

И еще кое-что по существу.

Любая наша перцепция по определению – построение модели наблюдаемого явления. Следовательно, она лишь приближение к реальности, нисколько не утрачивающая из-за этого своего объективного характера. Сущностная неточность любой перцепции ни в коем случае не лишает нас возможности формулировать точные утверждения. Надо только аккуратно выбирать выражения. Мы никогда не сумеем точно измерить высоту моста, но вполне способны констатировать, цел он или разрушен. Мы лишь отчасти знакомы со слоновой физиологией, но обычно хорошо отличаем мертвого слона от живого. А заодно и победу от поражения, республику от монархии, вспаханную землю от целины. Стало быть, не стоит, потупив глаза, утверждать, как делают это многие религиозные теоретики, что раз мы не знаем всего сразу, мы не знаем ничего. Наши наивысшие достижения чаще всего имеют прямое отношение к нашим ошибкам. Наша бесспорная способность их исправлять указывает, что мы идем в верном направлении. Нередко выясняется, что поиск ответа на важнейшие вопросы является хотя и продолжительным, но конечным. Не следует абсолютизировать этот принцип, однако стоит иметь в виду, что исторические исследования чаще всего принципиально неразрешимых вопросов не ставят.

 

9

 Об извращениях

 

Я хочу воспользоваться тем обстоятельством, что Х и К оказались в самом центре нынешнего фундаменталистского мэйнстрима. Это дает мне возможность составить на базе их статей нечто вроде словаря извращений,  компендиума логических, фактологических и иных выкрутас, буквально кочующих из статьи в статью. Этот компендиум довольно поучителен и может оказаться полезным не только тем, кого занимает характер реакции, возникшей на плодотворной почве древнееврейской истории. Памятуя о редакционных соображениях, я буду краток.

 

1. Х пишет: 

Эпоха Давида и Соломона – это классический, формирующий период еврейской политической истории, аналогичный по важности эпохе афинской демократии или ранней Римской республики в истории Запада. 

Трудно представить себе большую нелепость. Афинская демократия и ранняя Римская республика были яркими примерами реалполитик, поучительными экспериментами, поставленными греческим и римским обществами. Как всякий наглядный эксперимент, эти политические образования выявили достоинства и недостатки испытуемого общества, в данном случае – прямого народовластия в определенных социальных, классовых и экономических условиях. Как всякое значительное историческое явление, они породили интересные политические и культурные традиции, равно как и подстегнули отрицание оных. Ранние республиканские эксперименты, реальные до ломоты костей, еще вернее – связанные с ними успехи и неудачи стали частью политического опыта человечества.

Библейские рассказы о царстве Давида и Соломона, абсолютно безотносительно к тому, до какой степени они коррелированны с действительностью, являются недурным примером утопической литературы. Являясь интересными и поучительными, они заведомо не могут рассматриваться как источник политического опыта, как исторический полигон. Разумеется, в этом отношении они не уникальны. Другие национальные традиции имеют своих идеальных правителей, свои идеальные эпохи. Римский мир дает прекрасные тому примеры. Давида естественно сравнить с Ромулом, а Соломона – с Нумой Помпилием. У греков тоже был свой золотой век, причем не один. Аккад породил эпос о Саргоне Великом, Британия – рассказы о короле Артуре. Все эти герои – реальные исторические персонажи. Память о них сохранялась веками и отчасти дожила до наших дней. Тем не менее, мы едва ли можем сделать из этих традиций политические выводы. Утопия – совсем иная составляющая общественного сознания. Тем более в еврейском случае, когда о первых царях не сохранилось ни одного современного им упоминания – не говоря уже о чем-то большем. Впрочем, в фундаменталистском мире действительно лелеют надежду реализовать утопию – дождаться прихода мессии и восстановления царства Давида. Едва ли можно ожидать от носителей подобной традиции чего-либо кроме прямого вреда. Но для нас куда важнее другое – мессианисты не слишком интересуются реальной историей.

2. Х пишет: 

На протяжении почти двух тысяч лет после своего завершения сквозная линия библейского повествования широко признавалась более или менее точной. 

Судя по всему, Х считает живучесть традиционных представлений о еврейской истории аргументом в их пользу. Странное рассуждение. На протяжении двух тысяч лет в мире единовластно господствовали ошибочные аристотелевские представления о механике. Кому от этого легче? На протяжении тех же двух тысяч лет были забыты даже общие представления о древних языках и их письменностях, самые имена многих древних народов, наконец, во всем западном мире свирепствовала та самая религиозная реакция, достойным представителем которой являются Х и К. Чем тут хвастаться? Новое время породило новую технику познания, позволившую решить массу проблем, к которым до того человечество не знало, как поступиться. Новое время систематически пересматривает старые парадигмы. Чему тут удивляться?

3. Х пишет: 

…существовало широкое согласие относительно того, что некий особый народ израильтян возник примерно 3500 лет назад; что этот народ находился в рабстве в Египте, вернулся в Ханаан и в конце концов создал объединенное царство под началом Давида и Соломона; что это государство  распалось на Израильское и Иудейское царства; что падение последнего в 586 году до н.э. привело к разрушению Храма и Вавилонскому изгнанию; и что спустя полвека это изгнание завершилось возвращением евреев в свою землю во времена Эзры и Нехемии. 

Я не знаю, чего тут больше – невежества, злого умысла или нахальства. Поскольку из этого рассуждения лезут ультрарелигиозные уши, оно заслуживает подробного рассмотрения.

Прежде всего, одно простое замечание. Если поверить библейскому историческому рассказу, как настоятельно рекомендует нам Х, не примешивая к нему нездоровую мистику, следует признать, что еврейский народ образовался в Египте. В конце концов, согласно Библии к моменту прихода в Египет семейство Яакова насчитывало всего около семидесяти человек (оставим в стороне минорные разночтения между масоретным текстом и Септуагинтой), причем Ханаан оно своей родиной не считало. Каким образом в таком случае новообразованный еврейский народ мог вернуться в Ханаан? Разумеется, он мог его завоевать, как и любую другую территорию, но вернуться? Разве что в рамках еврейского религиозного, преисполненного чудесами, заведомо внеисторического сюжета. Словом, эта оговорка ясно указывает на религиозные идеологические корни текста Х. Осторожно: фундаментализм.

Далее. Утверждение Х о том, что Иудейское царство пало в 586 году до н.э. – самая настоящая ересь. Талмудическая хронология утверждает, что это событие произошло примерно в 420 году до н.э. Х, не решающийся отстаивать явно хромающую еврейскую традиционную хронологию, проделывает то, что пытается запретить историкам и археологам – он исправляет еврейские источники по западным научным образцам в надежде получить жизнеспособное описание прошлого. То, что дозволено Юпитеру – недозволенно быку.

Далее. В утверждении "спустя полвека это изгнание завершилось возвращением евреев в свою землю во времена Эзры и Нехемии" нет ни единого живого места. Согласно еврейским источникам, изгнание продолжалось целых семьдесят лет, хотя, впрочем, существует немало способов манипулировать этим числом. Однако впутав в историю возвращения (реального или мнимого) Эзру и Нехемию, Х создал настоящий оксюморон. Сами еврейские источники, считая Эзру и Нехемию современниками, полагают, что они жили спустя немало времени после возвращения изгнанников под руководством Зерубавеля. Никакие внешние источники не подтверждают существование этих персонажей. Тем не менее, когда ученые, играя в условные игры, попытались разместить их во времени, они столкнулись с немалыми трудностями, ибо еврейская история этого периода представляет собой один большой (длиной в сотни лет) анахронизм. Самое меньшее, что утверждает научный концензус – это что если Эзра и Нехемия существовали, их разделяют, самое меньшее, лет сто, причем даже более ранний персонаж, Нехемия жил отнюдь не во времена возвращения евреев из Вавилонии. Вот и "широкое согласие".

Быть может, не следует придираться к Х по подобным пустякам. Я бы и не придирался, если бы он не претендовал на участие в серьезной научной дискуссии. Боюсь, что человеку столь невежественному или неаккуратному (пусть он сам выбирает) просто не стоит в нее ввязываться.

4. Излагая основы ханаанской археологии и, соответственно, научного концензуса в том, что касается здешней истории, Х отчаянно (хотя на сей раз не столь прямолинейно, вернее, сочленяя правду и вымысел), блефует: 

В сотнях нагорных мест, от Галилеи до Негева, были найдены явные свидетельства существования особого народа, обладавшего оригинальной материальной культурой и появившегося, в точном соответствии с библейским взглядом, на заре Железного века. Были вскрыты десятки древних еврейских, ханаанских и филистимлянских поселений, которые содержали материальные свидетельства, удивительно соответствовавшие библейскому рассказу. В Шило, этом религиозном и политическом центре израильских племен из Книги Судей, были найдены остатки обширного израильского поселения 12-го века до н.э.  В Мегидо, Хацоре и Гезере были раскопаны и отождествлены большие города, содержавшие многие из тех построек, которые Книга Царств приписывает Соломону. Даже в Иерусалиме. где сопротивление арабского мира продолжает стопорить раскопки на месте Первого Храма, были тем не менее обнаружены монументальные сооружения, включая постройки и крепостные укрепления библейского периода в районе Еврейского квартала Старого города, под Южной стеной и в Городе Давида (древнейшее иерусалимское поселение, впервые завоеванное Давидом около 1000 года до н.э.).

Одновременно независимые подтверждения библейского рассказа были обнаружены в древних надписях, рассеянных от Египта до Ассирии. Египетский фараон Мернепта засвидетельствовал существование народа «Израиль», жившего в Ханаане около 1200 года до н.э.; военная кампания фараона Шишака, который, по Книге Царств, обрушился на израильские города вскоре после смерти Соломона, была подтверждена открытием надписей самих египтян в Карнаке; война между моавским царем Меша и объединенными армиями Израиля и Иудеи оказалась описанной с точки зрения самого Меша на монументе, найденной в Дибоне (западная Иордания); правление царя Йеху было подтверждено Черным Обелиском ассирийского царя Шалманесера Третьего, найденным в Нимруде; осада ассирийцами города Лахиш в 700 году до н.э. оказалась ярко описанной во дворце Сенахериба в Ниневии (в северном Ираке); и в Иерусалиме была найдена глиняная печать с именем Гемарии бен Шафана, который упоминается в Книге Иеремии как главный писец при дворе царя Иеоакима. 

Действительно, в сотнях мест, прежде всего – в центральном нагорье, были найдены и отчасти раскопаны крошечные поселения, возникшие в XIII-XI веках до новой эры. Х утверждает, что их жители обладали уникальной материальной культурой и являлись особым народом. Однако ни того, ни другого сказать о них нельзя. Материальная культура жителей этих поселений, действительно считающихся большинством ученых протоизраильтянами, была очевидно ханаанской, только очень бедной и примитивной. Судя по всему, они и правда представляли собой новое политическое или социальное явление в Ханаане. Однако не существует данных, указывающих на то, что они были особым, тем более, пришедшим извне народом. Создано несколько теорий, объясняющих природу образования протоизраильских поселений, однако ни одно из них не увязывается с библейскими рассказами. Скорее всего речь идет о сложном социальном внутриханаанском процессе, подтолкнувшем израильский этногенез, а не о появлении в стране чужеземных захватчиков.

Перечисление Х археологических свидетельств, якобы подтверждающих библейские описания, весьма прихотливо.

Поселение, открытое в южной Самарии, которое предположительно могло быть древним Шило, трудно назвать обширным. Наоборот, как раз интересующий нас период, то есть XII-XI века до н.э., был периодом упадка этого поселения. Однако куда существеннее другое: его материальная культура в принципе не позволяет идентифицировать этническую принадлежность его жителей. Они могли быть как ханаанцами, так и протоизраильтянами – если вообще можно говорить о них как о разных этносах. Поскольку значительных письменных памятников они не оставили, все, что можно о них сказать – это что их материальная культура была местной и небогатой. Ни подтверждением, ни опровержением библейского рассказа раскопки в Шило не стали и стать не могли. Собственно, они никак с ним не увязаны.

Говоря о Мегидо, Хацоре и Гезере X века до н.э., то есть эпохи предполагаемого объединенного царства, Х явно блефует. Прежде всего, назвать их "большими городами" может только тот, кто никогда их не видел. Хацор, бывший лет на пятьсот раньше действительно большим городом, усох раз в десять. Нечто подобное можно сказать и о Гезере и Мегидо, которые и в лучшие времена не были слишком велики. В любом случае, эти города никак не соответствовали масштабу великой империи Соломона, обнаруженные там сооружения – тем более.

В том, что касается "многих из тех построек, которые Книга Царств приписывает Соломону", передергивание становится нестерпимым. Дело в том, что Библия не приписывает Соломону никаких конкретных построек! Другое дело, в ней сказано, что Соломон отстроил эти города в числе многих других[5]. Эта история интересна сама по себе. Обнаружение значительных единообразных сооружений в одном и том же историческом слое во всех этих городах было бы важным свидетельством в пользу существования государственности в Ханаане, быть может – уже Израиле X века. Вопрос о том, были ли они обнаружены, является одновременно увлекательным и открытым. Однако в любом случае не может идти речь об обнаружении "упомянутых в Библии построек" – ибо такого упоминания не существует.

В Иерусалиме действительно были обнаружены и монументальные сооружения, и постройки, и крепостные укрепления. Однако Х предусмотрительно и манипулятивно умалчивает о следующих обстоятельствах.

Иерусалим был довольно большим городом еще в XVIII веке до н.э. Затем он пережил длительный период упадка. К интересующим нас временам, то есть к X веку, от него почти ничего не осталось. Вопреки утверждениям Х, имплицитно подразумевающим, что обнаруженные в Иерусалиме сооружения относятся к периоду объединенного царства, они либо существенно древнее, либо существенно моложе. Наряду с великолепными ханаанскими сооружениями, в частности, фортификациями и водосборочными системами, здесь обнаружены и внушительные сооружения времен расцвета иудейского царства, в основном, VII века до н.э., в частности, знаменитый водоотводный туннель царя Хизкии. Единственное, чего в Иерусалиме не нашли – это построек X века. Со всеми вытекающими отсюда опасениями.

С другой стороны, следует иметь в виду, что факт существования израильского этноса и израильских государств превосходно документирован и не оспаривается ни одним серьезным историком, причем чем более поздние времена мы рассматриваем, тем более подробной и надежной становится эта документация. Как я покажу далее, начиная с середины IX века до новой эры и вплоть до гибели Иудейского царства библейская историко-политическая схема является довольно аккуратной. Однако отсюда довольно далеко до признания библейского повествования правдивым описанием еврейской и региональной истории. Дело не только в бесспорных исторических погрешностях Библии, но, прежде всего, в том, что культурные и религиозные особенности древних израильтян, судя по всему, были далеко не библейскими. Поэтому перед исторической наукой нового времени стоит совсем иная задача, нежели подтверждение или опровержение библейского рассказа. Она и интересна, и трудна. Она заключается в восстановлении подлинного прошлого еврейского народа и страны, которую он на некотором этапе покорил и заселил. Иными словами, в установлении того, что тут было на самом деле.

5. Теперь – несколько слов об атаке Х на двух выдающихся израильских археологов Исраэля Финкельштейна и Зеэва Герцога. Я не стану всерьез обсуждать сейчас вопрос о существовании или несуществовании объединенного царства. Чуть ниже я поговорю об этом серьезнее. В данном случае меня занимает характер рассуждений Х, который, как водится, снова передергивает.

Прежде всего, Х некорректно отождествляет школу, к которой принадлежат, в частности,  Финкельштейн и Герцог, с "минимализмом". Дистанция между упомянутым выше Томпсоном (который, по-видимому, является наиболее видным представителем "минимализма") и Финкельштейном едва ли меньше, нежели между Финкельштейном и фундаменталистом вроде самого Х. Ниже я постараюсь коснуться вопроса о "минимализме". На данном этапе мне важно лишь подчеркнуть факт радикального несовпадения воззрений этих школ.

Далее. Финкельштейн действительно полагает, что объединенного царства не существовало и что так называемое Северное царство, Израиль, было первым значительным государством израильтян. Он даже не без грусти замечает, что создатели легенды об объединенном царстве, к сожалению, забыли дать ему название!

Другое дело, ни Финкельштейн, ни Герцог вовсе не утверждают, что в Х веке не существовало государства с центром в Иерусалиме или в Хевроне, или что Давид и Соломон – вымышленные фигуры. Сам Х невольно свидетельствует об этом, говоря следующее: 

Автор статьи Зеэв Герцог, коллега Финкельштейна по Тель-Авивскому университету, заявлял, что «великое объединенное царство было фиктивной историософской выдумкой, созданной, самое ранее, в конце Иудейского периода». Затем последовали статьи в журнале «Science» и в газете «Нью-Йорк таймс», подчеркивавшие сказанные в интервью газете слова Финкельштейна: «Нет никаких свидетельств существования великой объединенной монархии, управлявшей из Иерусалима большими территориями Ближнего Востока». Иерусалим царя Давида, добавлял он, был «всего лишь жалкой деревушкой». 

С их точки зрения, в это время не существовало крупной державы с центром в Иерусалиме. Вопрос о том, существовало ли небольшое государство на территории Иудеи заслуживает более пристального рассмотрения.

Дальше – больше. Как известно, Финкельштейн создал гипотезу о так называемой "низкой хронологии", омолаживающей на несколько десятилетий определенные виды ханаанской керамики и их создателей. Ни в коем случае не следует усматривать прямую связь между гипотезой о "низкой хронологии" и проблемой существования объединенного царства. Один из виднейших оппонентов Финкельштейна по обоим вопросам, знаменитый американский археолог Вильям Г. Девер писал не так давно, что дискуссия о "низкой хронологии" является сугубо профессиональной археологической дискуссией и не следует припутывать к ней ни идеологические, ни исторические споры. Разумеется, принятие "низкой хронологии" усиливает позиции тех, кто сомневается в существовании объединенного царства. На мой взгляд, однако, это "усиление" сугубо второстепенно. Основные аргументы против объединенного царства нисколько не нуждаются в хронологической реформе. Самое главное, следует иметь в виду обратную сторону медали: отказ от "низкой хронологии" ни в коем случае не является доказательством того, что объединенное царство существовало! Х в данном случае то ли путает необходимое с достаточным, то ли пытается навязать эту ошибку читателю.

В последние годы были выдвинуты серьезные аргументы как за, так и против "низкой хронологии". Несомненно, спор о ней будет в ближайшие годы разрешен – если не археологическими, то физико-химическими и радиологическими методами. Но даже если удастся доказать, что "новая хронология" ошибочна, гипотеза о ней не была бесплодной. Напротив, она дала интересные плоды. Так, по ходу дела возникло весьма аргументированное мнение, что постройки в Мегидо, традиционно сопоставляемые со сходными постройками в Гезере и Хацоре, в любом случае, независимо от хронологической системы, возведены несколько позже их. Это мнение разделяют и многие оппоненты Финкельштейна, последовательно отстаивающие гипотезу о существовании объединенного царства, в частности, Вильям Девер и, видимо, даже Амнон Бен-Тор. Что еще интереснее, практически все видные современные археологи[6], в точности как и Герцог с Финкельштейном, полагают, что библейское описание этого царства сильно преувеличено и что оно в любом случае не было сверхдержавой, контролировавшей территорию от Газы до Евфрата. Стало быть, разногласия между Финкельштейном и его учеными оппонентами, которых не следует путать с религиозными фундаменталистами, не столь уж велики и с годами, пожалуй, сокращаются.

6. Центральное профессиональное обвинение, выдвинутое Х и К против оппонентов – нежелание, а то и просто отказ считать Библию серьезным историческим источником. Они пишут, что "новая школа ученых-библеистов, историков и археологов… утверждает, что чуть ли не все важнейшие эпизоды еврейской Библии являются не более чем выдумкой", что слабость "новой археологии" "прямо вытекает из ее принципиального отказа рассматривать библейский текст как легитимный подтверждающий источник". Х идет далее и выдвигает могучий методологический принцип, вполне консистентный его орвелловской философии: 

Оказавшись перед возможностью двух интерпретаций археологического открытия – одного, соответствующего библейскому рассказу, и другого, не совпадающего с ним, всегда разумнее выбрать библейское прочтение. И не потому, будто мы считаем, что библейский текст всегда точен. А потому, что в этом случае два факта – открытие и текст – обнаруживают тенденцию подкреплять друг друга. Этот способ использования Библии ничем не отличается от того, как относятся серьезные историки к свидетельству любого другого древнего текста, если он обнаруживает способность пролить свет на то или иное археологическое открытие.

 

Современная наука, в том числе "новые" история и археология ни в коем случае не отказывают библейскому тексту в праве служить историческим источником. Наоборот, они используют Библию именно как источник куда интенсивнее, чем их предшественники. Другое дело – они не считают ее более надежным или более авторитетным, нежели иные сходные источники. Попросту, они относятся к Библии точно так же, как к любому другому письменному источнику сходного происхождения и сходной структуры. Именно поэтому вопрос о том, кем и когда были написаны различные ее книги, приобрел такое большое значение. Текст, современный описываемому событию, может быть использован совсем иначе, чем текст, написанный через сотни лет.

Письменный документ может быть полезен далеко не только в том случае, если содержащаяся в нем информации фактически верна. Самый факт, что кто-то в определенных исторических условиях создал то или иное описание, является бесценной информацией. Иногда весьма поучительным является именно искажение действительности. Это касается любого текста, в том числе и Библии.

Для современной науки Библия стала высокополезным материалом, используемым, в числе других, для восстановления реальной исторической картины. Другое дело, точь-в-точь как в любом расследовании, свидетельские показания Библии вовсе не обязательно оказываются правдивыми. Но даже если они и неверны, из них можно извлечь немало информации. Впрочем, как и из любого другого древнего источника.

Библия совершенно точно рассказала нам о том, что цари Израиля построили города Шомрон и Изреель. Именно аккуратность этого описания и позволила Финкельштейну, забавно обвиненному Х в игнорировании библейских текстов, сформулировать свою гипотезу о "низкой хронологии". Собственно, это чисто библейская гипотеза, практически полностью зависящая от свидетельства Книги Царств. С другой стороны, библейский рассказ об объединенном царстве, явно противоречащий археологическим и иным данным, стал материалом, на базе которого ученые пытаются восстановить историческую и идеологическую питательную среду, породившую библейскую дейторономическую историю. Словом, Библия, в точном соответствии с талмудическим афоризмом, исправно помогает  исследователям и точными, и мифологическими, и вымышленными рассказами. Мало того – в ход идет и библейская филология, также выдающая помыслы и замыслы авторов и редакторов библейских текстов.

Современная наука уже не порабощена Библией – напротив, она научилась рассматривать ее как техническое подспорье, то есть поработила. Именно поэтому ученые столь активно и многогранно используют библейские материалы. Разумеется, это положение дел никак не устраивает Х, для которого Библия, прежде всего, священный текст.

Теперь становится понятной природа искусственной дилеммы, содержащейся в приведенной выше цитате. С точки зрения Х любой археологический материал может быть интерпретирован двояко – про- и антибиблейски. Третье истолкование представляется ему излишним. Если бы все было так просто! В тех случаях, когда библейское свидетельство конструктивно, как в случае с Шомроном и Изреелем, с израильско-моавскими войнами, с ассирийскими нашествиями и т.д., археологи активно его востребуют, не дожидаясь советов Х. В тех случаях, когда библейское свидетельство явно неверно археологически, оно становится объектом рассмотрения историков и филологов – следует понять природу библейского вымысла. Но во всех без исключения случаях нынешняя научная методология рассматривает его не как политический императив, а как подлежащую изучению и проверке деталь сложного многомерного пасьянса. Повторю – в точности как любой древний текст, написанный через сотни лет после событий, о которых он рассказывает. Впрочем, в точности и как все прочие тексты.

 

10 

"Новая археология"

 

В своей статье К счел нужным процитировать следующие слова Шломо Бунимовича: 

Археологические исследования, как и исследования, производимые в смежных научных дисциплинах, антропологии и истории, зависят от времени и места, и потому субъективны... Если бы современные исследователи обнажили основы  собственного воспитания, свои идеологические и политические пристрастия, свое отношение к веяниям сегодняшнего Израиля, академическую подоплеку и т.п., мы получили бы верную перспективу интерпретации ими археологических данных. 

Они взяты из статьи д-ра Бунимовича, видного представителя консерватиного археологического мейнстрима, сотрудника Археологической школы Телль-Авивского университета. Эта статья, называющаяся "Интерпретация культуры и библейский текст: библейская археология в эпоху постмодернизма", была опубликована в сотом номере журнала «Катедра». Что ж, если К может цитировать эту статью, то и я могу, тем более, что я очень высокого мнения о его работах. В отличие от К, я не стану вырывать слова Бунимовича из их контекста, хотя, к сожалению, вынужден буду ограничиться переводом небольшого фрагмента его статьи.

Эта статья – одна из лучших известных мне теоретических работ по истории и методологии археологии, причем не только местной. Автор, убежденный сторонник гипотезы о существовании объединенного царства и одновременно – один из тех, кто убедительно доказал относительную минорность израильского присутствия в центральном нагорье в ранние библейские времена, аккуратно, один к одному развенчивает персональные и идеологические мифы, сочиненные Х и К.

Итак: 

"Новая археология", называемая так скорее ее противниками, нежели последователями, это интеллектуальная школа, возникшая в США и в Англии[7] на базе глубокого неудовлетворения состоянием и содержанием археологии в той форме, какую она приняла в период между двумя мировыми войнами и после них[8]… "Младотурки", во главе которых стояли Льюис Бинфорд в США и Дэвид Кларк в Британии, быстро распространили свои взгляды… по многочисленным университетам.

В основе "новой археологии" лежало оптимистическое мнение, что единственным препятствием, мешающим археологии овладеть всеобъемлющим знанием о прошлом, являются ее методологические взгляды… Поскольку человеческая культура суть система, соединяющая элементы окружающей среды, социум и материальную культуру, немая археологическая находка, бывшая некогда частью этой динамической системы, связана с каждой их этих составляющих культуры; стало быть, она несет знание о них всех, которое может быть добыто, если заставить эту находку заговорить. Так, например, несмотря на то, что мы не может "откопать" социальную структуру погибшего общества, правильная методология и точная интерпретация ее кладбищ могут раскрыть статусное положение членов этого общества, лежащих в своих могилах.

Многие из "отцов-основателей" "новой археологии" утверждали, что чтобы преуспеть в расшифровке обычаев древних обществ, необходимо превратить археологию в антропологию прошлого и в науку, обладающую четкими алгоритмами вывода надежных заключений.

Эти фундаментальные концепции имели далеко идущее влияние на формирование форм и тенденций археологии в шестидесятые и семидесятые годы…

В чем состояло воздействие этих драматических перемен на теорию и практику библейской археологии в Эрец Исраэль?

Из множества новых идей, потрясших мировую археологию, до нас дошли лишь два нововведения, которые характеризовали еще в сороковые годы исследования древнейшего земледелия, произведенные Робертом Брейдвудом в Курдистане и обзорное исследование поселений, которое проводил Гордон Уили в долине Виру в Перу. Это были: междисциплинарный подход, направленный на сбор максимального количества информации о всех видах деятельности древнего человека и о его приспособляемости к окружающему миру, и экологическая ориентация. Джордж Эрнест Райт[9] определил методику нового направления и она стала применяться во всех американских экспедициях его школы, работавших в стране в шестидесятые и семидесятые годы: в Шхеме, в Гезере и в Телль-Хаси. Во всех них участвовали, помимо специалистов по керамике, исследователей Библии, историков и филологов, геологи, антропологи, палеоботаники, зоологи и т.д… Оглядываясь назад, Вильям Г. Девер, один их учеников Райта и сам незаурядный библейский археолог, отметил, что эти нововведения, хотя и не сопровождались соответствующим теоретическим прорывом, могут считаться "новой" археологией. Тем не менее, как отметил он сам, ввиду весьма малого интереса к вопросам теории и методологии эта археология коренным образом отличалась от "новой археологии" или, как ее следует называть ввиду ее интереса к процессам культурных изменений, "процессуальной археологии" (Processual Archeology)… Несмотря на все это в израильских раскопках шестидесятых и семидесятых годов  не было и намека, указывавшего на осознание теоретических достижений, происшедших в мировой археологии. Широкий набор возможностей, которые предоставляла израильская система раскопок, использовался лишь частично…

В середине семидесятых годов библейская археология топталась на месте. Невзирая на всемирные изменения в археологическом мышлении, методы и характера анализа остатков материальной культуры прошлого, их интерпретация, вообще, повестка дня библейской археологии и характер ее связи с библейским текстом остались неизменными – в точности такими, какими определил их за пятьдесят лет до этого Вильям Фоксвелл Олбрайт… Два фундаментальных параметра – содержание библейской археологии и ее отношения с Библией – были, по существу, функцией от интеллектуального и идеологического багажа, определившего характер работы Олбрайта в Израиле. Он и его ученики, самым ярким из которых был Райт, были протестантскими священниками, чьи духовные взгляды выросли из религиозной жизни конца девятнадцатого – начала двадцатого столетия в Соединенных Штатах. Их целью было обоснование исторической достоверности библейского повествования и дать таким образом отпор критике школы Велльгаузена. Таким образом, археология была для них вспомогательной дисциплиной в исследовании Библии, инструментом, поставляющим внешние объективные свидетельства, способные опровергнуть теоретические гипотезы "высокой" критики. На нее была возложена задача доказать обоснованность древних традиций, относящихся к патриархам, показать, каким образом израильтяне колонизовали Ханаан и разместить израильский монотеизм на достойном месте в идеологической истории Древнего Востока. Улучшение стратиграфической диагностики, разработка тонкой типологии керамики, упрочение ближневосточной хронологии, распознавание параметров культурной эволюции региона – все эти замечательные достижения Олбрайта и его учеников не были для них самоцелью…

Как это ни парадоксально, область интересов израильской библейской археологии, инстутиизировавшейся в пятидесятые годы под руководством Игаэля Ядина, пересекалась с областью интересов школы Олбрайта – несмотря на то, что задачи израильской археологии были сугубо секулярными, а задачи Олбрайта – религиозными. С точки зрения израильских археологов, представителей поколения основателей государства, Библия являлась оснополагающим документом национальной истории еврейского народа и одновременно фирманом на его пребывание в своей стране. Археологии, таким образом была уготована важная задача – укрепить связь новообразующейся нацией с ее прошлым и ее древним отечеством. Неудивительно поэтому, что интерпретация археологических находок целиком и полностью основывалась на Библии, в результате чего появился на свет "светский фундаментализм". Хотя эта интерпретация отражала скорее потребности этнического и национального сознания нежели связь с религией, израильская библейская археология сконцентрировалась в точности на тех же аспектах истории, которые интересовали и исследователей школы Олбрайта: колонизации израильтянами Ханаана, монументальном строительстве царей Израиля и Иудеи, военных походы, величественных катастрофах и т.д. Обе ветви библейской археологии – американская и израильская – вместе занимались, таким образом, поисками свидетельств о масштабных исторических событиях и деятельности царей и рассматривали Библию как исторический источник, утверждения которого следует, с одной стороны, подтвердить, а с другой стороны, принять за основу исследования. В этой монументальной археологии, остававшейся с двадцатых годов консервативной, прагматической, опирающейся на традиционные интерпретационные рамки, не нашлось места для исследования культурных и социальных процессов или для изучения "молчаливого большинства" и его повседневной жизни, которая протекала отдельно от исторических событий и между катастрофами.

Существенные изменения произошли после проведения масштабных археологических обзорный обследований в Иудее и Самарии после Шестидневной войны. Вскоре эти обследования охватили и другие части страны. Возрождение поселенческой археологии... привело к концептуальным инновациям, освежившим библейскую археологию, но в то же время подорвавшим ее связь с Библией.

Прежде всего, эти обследования приблизили исследователей к "людям без истории" – сельским жителям, составлявшим подавляющее большинство и основу древнего общества в стране, однако не ставшего до сих пор объектом археологического исследования, сосредоточенного, в основном, вокруг городов, скрытых под большими теллим – рукотворными холмами, и вращавшегося вокруг политической истории правящей элиты. Затем, реконструкция сельской и демографической истории Эрец-Исраэль создала долгосрочную археологическую перспективу, "подчинившую" древний Израиль законам и правилам обычной "светской" культурной эволюции, ставшей альтернативой его уникальному, "внеисторическому" статусу в глазах библейских археологам предыдущего поколения. В-третьих, экологические и иные соображения, связанные с окружающей средой, до сих пор полностью игнорированные, стали теперь базой для понимания не только характера повседневной жизни и социо-политической организации Ханаана и Израиля, но и для выяснения характера их культурных эволюций.

 

Я с сожалением прекращаю цитирование. Далее Бунимович касается плодотворной адаптации израильской археологией идей Фернана Броделя, то есть рассмотрения долгосрочных исторических перемен в контексте экологических, географических и иных параметров окружающей среды, и переходит к волнующей теме развития постпроцессуальной (Post-processual) археологии. Именно отсюда К выдрал цитату, приведенную мною выше. Выдрал напрасно – но на сей раз этот проступок останется безнаказанным. Контекст, на мой взгляд, говорит сам за себя.

 

11 

Что мы знаем и чего не знаем о древнейшей еврейской истории

 

Номером 11 я хотел бы закончить статью.

 

Выбор вопроса – знак зрелости.

Когда исследователи – далеко не только археологи – начинали исследовать пока неведомый древний мир в Египте, Месопотамии, Малой Азии, островах Эгейского моря, не говоря уже о более экзотических местах, они задавали себе единственный возможный вопрос: что тут происходило?

Когда исследователи приступили к реальному, не бумажному, не книжному, эмпирическому изучению Палестины – Эрец Исраэль, им такой вопрос и в голову не приходил. Эта страна вовсе не была загадочной. Напротив, они все о ней знали. Ее история была подробно описана и изучалась не только в университетах, но и в школах. Другое дело – она была написана вовсе не учеными, собственно, то ли Богом, то ли неведомо кем, причем давным-давно. Это была страна Библии. Все остальные названия не имели для них значения. Здешняя археология была сразу названа библейской. Что означало: раскапывать предполагается не страну, а книгу. Следовательно, и вопросы следовало обращать к книге.

Поэтому исследователи задали совсем другой вопрос: где тут, на местности, слова книги? Где тут ее города? Где тут ее храмы?

История была известна заранее. Ее оставалось только найти на местности. Искать ее пришли не кладоискатели, не филологи, даже не настоящие археологи. Как и следовало ожидать, на поиски истории пришли священники.

Впрочем, где священники – там и дьявол. Хотя бы для равновесия. Дьяволу тоже разрешается задавать вопросы. Что он отважился спросить? Всего лишь: "А все ли, что сказано в Библии, подтверждается на местности?"

В самом деле – все или не все?

На протяжении десятилетий этот вопрос был пределом допустимого скептицизма. Священники и те, кого они воспитали, копали землю, отыскивая книжные сокровища. Во всем мире археологическое кладоискательство давно уже было осуждено, но здесь, в Ханаане – Палестине – Эрец Исраэль археологи по-прежнему искали клады, только особенные, полиграфические и священные. Собственные теории вовсе не были нужны. Максимум, можно было обсудить вопрос о том, под каким холмом скрывается тот или иной библейский топоним. Даже враг рода человеческого адресовался здесь не к человеческой природе, а к книжной букве, к букве закона. Примерно таким образом: "А что, если Библия не непогрешима? А что, если в главе такой-то – преувеличение? Или преуменьшение?"

По существу, еще до того, как первый археолог приступил к изучению Святой земли, уже существовала строгая гипотеза о том, что он тут найдет. Да что гипотеза – настоящая теория. Но мы все-таки будем называть ее гипотезой – исключительно ради смирения духа. Речь, разумеется, о библейской гипотезе, способной рассказать об этой стране все.

Эту гипотезу очень легко изложить – собственно, это проделывали сотни лет подряд тысячи взрослых людей на кафедрах теологии всевозможных университетов и сотни тысяч детей на уроков закона Божьего. Х тоже изложил ее в своей статье – только очень коротко. Я охотно напомню. Еврейский народ образовался примерно 3500 лет назад. После долгого пребывания в Египте и относительно недолгого в пустыне он вторгся Ханаан с востока, положив тем самым начало релевантному периоду своей истории. Далее последовало завоевание Ханаана, его колонизация, период судей, объединенная монархия и многое другое. Библейская гипотеза. Ничего подобного не знала ни одна другая страна древнего мира. Повсюду приходилось начинать если не с нуля, то с изрядного теоретического запустения. Как мы вскоре увидим, науке это шло на пользу. По крайней мере, ученые могли строить собственные гипотезы и менять их по мере продвижения собственных исследований.

Ну, а тут гипотеза была налицо. Вдобавок, весьма священная. По крайней мере, для тех, кто, изучив ее сначала на уроках закона Божьего, а затем на теофаке, приехал ее разрабатывать. Или, скорее, воплощать.

Ученые делились на две части. Одни, беленькие, предполагали гипотезу подтвердить. Другие, черненькие, намеревались ее проверить. Далее простых сомнений дело не заходило. Так или иначе, в качестве теоретических обсуждались исключительно библейские тексты. Кое-кто из знаменитых исследователей не только объявлял во всеуслышание, что в одной руке он держит лопату, а в другой катехизис, но и на самом деле так и ходил. Прикладными материалами были геодезические материалы. Поскольку письменных памятников обнаруживалось очень мало, в дело шли псалмы.

В течение десятилетий все было великолепно. Собственно, ровно столько, на сколько у священников, их учеников и идеологически подкованных коллег хватило здоровья. А потом все рухнуло, и даже осрамившийся дьявол убежал, поджав хвост. Ибо можно какое-то время отставать от мировой археологической науки лет на 20-30 – но все же не на столетие!

С практической точки зрения "библейская гипотеза" неплохо просуществовала добрых полстолетия в параллель с библейской археологией, а затем еще лет тридцать в тяжком соревновании с ней. А вот с теоретической она – в своей полной и неделимой версии – умерла примерно тогда же, когда и классическая нерелятивистская физика – в середине второй половины XIX века. То есть хотя и в почтенном возрасте, но задолго до того, как впервые столкнулась с лопатой.

Классическая физика была обречена, самое позднее, в момент, когда Максвелл вывел свои дивные уравнения электромагнитного поля. Его теория, с одной стороны, безупречно описывала электромагнитные явления, а с другой содержала неустранимые противоречия. Потребовалось несколько десятилетий для того, чтобы они были осознаны – и вскоре после этого целый ряд ученых, от Планка до Эйнштейна и далее – взорвали ослепительно красивый мир Ньютона и Максвелла изнутри.

Нечто подобное произошло и с "библейской гипотезой". Она была хороша для классических средних веков, кое-как дотянула до девятнадцатого века. Ну и, собственно, все. Ибо в девятнадцатом веке историческая наука, включая, естественно, археологию и языкознания, построила очень неплохую модель истории и культуры Древнего Востока. Прежде всего, Египта и Месопотамии. Разумеется, в двадцатом веке наука тоже без дела не осталась. Но бедной "библейской гипотезе" вполне хватило открытий девятнадцатого века. Ибо Святая земля, как выяснилась, уже не Ultima Tule и Terra Incognito. Напротив, она находится в центре высокоцивилизованного региона, древние языки которого вполне читаются, история и хронология которых известны. Самое главное, стало ясно, что в Святой земле не могло происходить нечто, совсем уж не увязанное с историей региона.

Всякий получивший классическое образование человек, усевшись за письменный стол и обложившись книгами, допустим, в 1900 году, мог без особого труда разобраться с "библейской гипотезой". К сожалению, этого никто не сделал. Впрочем, у меня есть серьезное опасение, что этого человека, буде он существовал, никто бы не послушал.

По всему этому "библейская гипотеза" благополучно дожила едва ли не до наших дней. Во всяком случае, примерно до 1970 года.

Я не хочу ступать на минное поле и выяснять, кто первым задал настоящий вопрос: "А как, черт побери, все было на самом деле?" Сегодня на это первенство претендуют многие. В любом случае, эти многие попросту облагодетельствовали не только науку, но и еврейское национальное сознание.

Итак, что же произошло тут на самом деле? И если уж "библейская гипотеза" неверна – то в чем именно?

Начну с того, что было ясно уже в девятнадцатом веке. Все цифры, все демографические утверждения Библии, относящиеся к периоду до захвата Иудеи Навухадоносором, не просто неверны, но завышены на несколько порядков. Следовательно, все эпизоды ранней еврейской истории, которые являются хотя бы в принципе проверяемыми, либо выдуманы, либо в той или иной степени неверны.

Я не стану обсуждать здесь истории сотворением мира и всемирным потопом из-за их очевидную мифологичности, а истории с праотцами – из-за их внеисторичности. Начну, как и Х, с пребывания в Египте и исхода оттуда.

Население Египта составляло тогда – в период Нового царства – максимум два-три миллиона человек. Поэтому в этой стране просто не могли проживать миллионы евреев. Да и уйти оттуда они не могли – страна бы полностью опустела.

Но даже если мы предположим, что Библия завысила цифры в десять раз и превратим миллионы в сотни тысяч, тоже не получится ничего хорошего. Как раз тот период, в который нас обязали поместить еврейско-египетскую эпопею, то есть в XIII веке до н.э., Египет не претерпевал никаких страшных бедствий. Мало того, в это время он владел Ханааном (!) и убегать туда от египтян было чрезвычайно нерациональным поступком. Как назло, это прозрачный и хорошо понятный период египетской истории, на который страшная история исхода просто не ложится.

Но и это не все. Население Ханаана в это время было весьма малым. Кроме того, по чисто экологическим причинам он мог прокормить – и кормил – лишь относительно малое число людей. Если же сосредоточиться исключительно на бедных, почти безводных, исключающих саму идею искусственного орошения горных районах Самарии и Иудеи, куда, согласно Библии, пришли евреи, то там могли прокормиться лишь несколько десятков тысяч человек. Включая, разумеется, и местное население.

До сих пор мы не подключали к делу местную археологию. Как только мы это сделаем, картина прояснится еще более. Никаких миллионов, никаких сотен тысяч. Долгий кризис некогда высокоразвитого Ханаана фактически погубил его старую цивилизацию. Во всяком случае, он сильно ее ослабил. Города опустели. Немалая часть жителей – поначалу несколько тысяч, потом их стало больше – отселилась на пустынные взгорья, надеясь там прокормиться. К ним, разумеется, могли присоединиться и пришельцы, но в очень малом числе. Постепенно, очень постепенно они образовали новый этнос, который сегодня принято называть протоизраильским. Через пару столетий они станут израильтянами. Но пока что (допустим, в XII веке до н.э.) они – бедные крестьяне, живущие в небольших хуторах. Их материальная культура чрезвычайно примитивна, письменности они не знают. Ничего похожего на израильтян, пришедших из пустыни с Торой в руках Талмудом в голове и монотеизмом в сердце.

Итак, вся эпопея с Египтом – вымысел, правда, интересный и плодотворный. То же самое можно сказать и о завоевании Ханаана. Никакого завоевания. Напротив, медленный этногенез и вторичное врастание в собственную древнюю родину. С другой стороны, вполне можно утверждать, что библейский рассказ о периоде судей, то есть догосударственном периоде в жизни израильтян, до какой-то степени близок к реальности. Разумеется, если выбросить из него некоторое количество нереальных военных историй с их фантастической демографией. Напомню: численность израильтян была все еще невелика, едва ли сто пятьдесят тысяч человек. Мы говорим сейчас более или менее об XI веке до н.э.

Затем наступает десятый век – период бурного роста. Израильтяне осознают себя как народ, строят города, создают, наконец, собственную материальную культуру. Начиная с этого периода, археологи, наконец, начинают узнавать их по керамике. Запахло государством. Или двумя государствами. Тут мы сталкиваемся с первой настоящей загадкой – вопросом о существовании объединенного царства Давида и Соломона.

Разумеется, речь вообще не идет об описанной в Библии империи, простиравшейся от границ Египта до Евфрата и дальше. Можно не сомневаться – государство такого масштаба вызвало бы интерес у своих соседей, прежде всего, у Ассирии, и мы имели бы немало внешних напоминаний о его существовании. Ассирийцы проводили активную внешнюю политику, и мы неплохо знаем, с кем они граничили на западе. Появление незадолго до этого как раз в будущих сирийских "владениях" Давида арамейских племен удостоилось ассирийского внимания. Давид и Соломон – нет. Но дело не только во внешней политике. На подобное имперское предприятие – собственно, даже на малую его долю – у израильтян просто не хватило бы сил. А тут еще и археология.

Словом, речь идет вовсе не об империи. Вопрос стоит иначе: существовало ли хотя бы относительно небольшое, но все же общеханаанское государство израильтян с центром в бедной южной и малонаселенной Иудее, желательно – в Иерусалиме, а не в богатом и густонаселенном Израиле? Давид и Соломон вполне могли быть его царями, персональных проблем тут не возникает. А вот реальных – сколько угодно. Ответа на этот вопрос у нас пока нет. Следует отметить, что для непредубежденного глаза такое образование выглядит довольно искусственно, но история знает много гитик. У объединенного царства есть паллиатив: сосуществование двух раздельных царств, Северного и Южного, Израиля и Иудеи, уже в десятом веке. Эти царства, если они уже существовали в этот период, вполне могли быть союзниками или даже осуществлять совместные предприятия. Опять же – есть немало аргументов против этой гипотезы, но опровергнуть ее трудно.

В любом случае, даже если объединенное царство и существовало, оно не было пиком израильской государственности. Этой вершиной стало Северное царство, Израиль, достигшее немалого могущества в девятом веке до н.э. Разумеется, даже ему было далеко до мифической империи Давида, но все же он был почти что региональной сверхдержавой и в союзе с арамейскими сирийскими царствами в течение какого-то времени смирял воинственных ассирийцев.

Тут самое время вернуться к Библии. Начиная с событий девятого века, она становится вполне здравым справочником по израильской политической истории. Отныне никаких крупных мифов, чудеса происходят, в основном, второстепенные, появляются довольно аккуратные царские списки. Словом, начиная с девятого века, то есть с момента образования развитой израильской монархии, и до ее печального конца под вавилонским сапогом в 586 году до н.э. Библия – весьма ценный источник исторической информации. Если бы "библейская гипотеза" относилась лишь к этому, примерно трехсотлетнему периоду, ее судьба была бы совершенно иной.

Однако этот период порождает совсем другие загадки, многие из которых еще не разрешены. Речь идет о бесконечно интересной культурной и религиозной истории Израиля, которую мы понимаем гораздо хуже, нежели политическую.

Я не задумывал серьезного обсуждения этой проблематики, но поскольку совсем обойти ее вниманием невозможно, кратко коснусь некоторых ее аспектов. В принципе, мой краткое отступление можно назвать выборочной постановкой вопросов. Ответам на них или хотя бы их разбору необходимо посвятить отдельную статью.

Итак,  мы до сих пор не можем внятно ответить на следующие вопросы: 

1. Каково происхождение библейских текстов? Когда они были написаны? Какими древними источниками пользовались их авторы? Каково происхождения библейского литературного языка?

2. Какой была эволюция израильской религии? Мы прекрасно знаем, что еще в восьмом веке до н.э. израильтяне не писали значительных книг и не были монотеистами. Что произошло далее?

3. Каким был институт пророчества – если он вообще существовал? Речь не идет, разумеется, о магических качествах, иногда приписываемых пророкам – едва ли они существовали и уж точно не о них думают ученые. Пророки были, тем не менее, важным культурным и социальным явлением, конечно, не только в Израиле, и все, что с ними связано, чрезвычайно интересно. Кроме того, судя по всему, они породили особый род литературы – пророческую литературу. К сожалению, мы знаем о ней слишком мало, тем более, что дошедшие до нас пророческие книги претерпели глубокую редакцию во времена Второго Храма.

4. Каково происхождение дейторономической историографии? Это волнующая загадка давно ждет своего решения. Неужели древние израильтяне писали исторические сочинения едва овладев грамотой? Маловероятно. Но как, в таком случае, все было на самом деле?

5. И теперь самый невероятный вопрос: что произошло с израильской культурой после гибели монархической Иудеи? Куда исчезла дейторономическая школа? Почему евреи перестали интересоваться историей и писать ее? Почему и каким образом возникла "черная дыра" – фактически не заполненная политической информацией временная каверна длиной почти в четыреста лет – между гибелью монархией и Хасмонеями? Каким образом евреи утратили историческую память до такой степени, что оказалась сильно деформированной даже еврейская хронология Персидского периода? Каким образом в еврейское самосознание попали расовые элементы? Словом, какие они, евреи дохасмонейского периода Второго Храма?

На сей раз достаточно. 

Я начал эту последнюю, 11-ю главку с того, что мы уже неплохо знаем, то есть с краткого обзора ранней израильской истории, а завершил ее тем, чего мы еще не знаем – выпадом в сторону истории израильской культуры, плавно перетекшей в еврейскую. На этом я хочу попрощаться – не столько с читателем, сколько с "библейской гипотезой", все еще находящей себе защитников. Мир праху ее – и, ради Бога, господа Х и К, не тревожьте покойников. Это не по-еврейски.

 

Небольшое приложение

 

Я просто обязан подчеркнуть, что Х и К дезинформируют читателя: современная историческая наука единодушно отвергла "библейскую гипотезу" в ее фундаменталистской форме, отстаиваемой этими господами. Это не значит, что ученые отвергли Библию – совсем наоборот, они только-только научились с ней работать.

Ниже представлен набор цитат, взятых из свежих статей виднейших ученых, историков и археологов, принадлежащих исключительно к консервативному направлению. Самое меньшее, все они без исключения стоят "правее" Финкельштейна и Герцога. О том, как они смотрят на "библейскую гипотезу", пусть читатель судит сам. Пусть он при этом имеет в виду, что из Эвереста совершенно однозначных и вполне представительных текстов – у меня не было нужды манипулировать ими – я выбрал горчичное зернышко.

 

Амихай Мазар:

 

Невзирая на огромное количество древневосточных документов, собранных в двадцатом веке, равно как и впечатляющие археологические находки, накопившиеся с момента начала археологических исследований, все большее число исследователей подвергают сомнению самую возможность написать историю народа Израиля относящуюся ко времени, предшествующему периоду разделенных царств. Похоже, что круг, у начала которого стояли Велльгаузен и его ученики, сомкнулся. Однако в то время, как они полагались исключительно на критический анализ текста, в распоряжении нынешних исследователей находится масса данных, начиная с древневосточных документов и кончая археологическими материалами. Невзирая на наличие этих материалов или даже основываясь на них, многие из современных исследователей приходят к выводам, отрицающим историческую достоверность библейских источников в том, что касается протоистории Израиля. 

Большинство исследователей Библии, принадлежащих к центральному научному направлению, согласны между собой в том, что как дейтерономистская история (последовательность книг от "Второзакония" до II Книги Царств), так и книги Торы были записаны в седьмом веке до новой эры, скорее всего, в ходе царствования Йошиягу, и прошли дополнительную редакцию после возвращения из Вавилонского изгнания. 

Не исключено, что некоторые элементы рассказов о праотцах и пребывании в Египте имеют своим источником реалии второго тысячелетия до новой эры, и через поколения они присоединились к рассказам, мотивам и элементам, соответствующим тем различным эпохам, в которые они пересказывались устно и были записаны. Как я уже отмечал, резонно предположить, что многие из этих рассказов распространялись как традиции Эрец-Исраэль среди местного населения и вовсе не были созданы израильскими племенами, а израильтяне адаптировали их по прошествии поколений и придали им форму, в которой они дошли до нас, видимо, в конце эпохи существования Иудейского царства. 

Я не утверждаю, что следует принимать как исторические рассказы о периоде рабства в Египте и исходе израильтян из Египта как сформировавшегося народа, состоящего из двенадцати колен. Однако резонно предположить, как делают многие исследователи, что небольшая плотная группа, имевшая значительное влияние на процесс образования израильского народа в более поздние исторические времена, действительно была в Египте в эту эпоху и даже испытала длительное пребывание там и переход по пустыне. 

Нет сомнения в том, что библейский рассказ о завоевании страны под руководством Йегошуа и другие рассказы о завоеваниях, содержащиеся в Книге Чисел и в Книге Судей, являются поздними историографическими произведениями имеющими идеологический характер. Тем не менее, представляется, что они содержат элементы древней традиции. 

Резонно заключить, что рассказ о завоевании Ая был создан жителями деревни[10] в эпоху Железа-А (ЭЖ-А), жившими среди развалин древнего города, обладавшего мощнейшими укреплениями. На этой базе и возник этиологический рассказ. Когда этот этиологический рассказ был вставлен в дейтерономическую историю, ему уже было несколько сот лет! 

История завоевания Хацора отражает, по моему мнению, древнюю, возможно, доизраильскую традицию, которая была сохранена израильтянами. 

Один из наиболее спорных вопросов относящихся к дискуссии о периоде колонизации Ханаана израильтянами – это интерпретация находок на горе Эйваль. Зерталь утверждает, что обнаружил жертвенник, построенный Йегошуа в соответствии с библейским рассказом. Идентификация этого строения как жертвенника представляется мне весьма и весьма проблематичной. Вместе с тем, в ходе раскопок были найдены свидетельства того, что в период, предшествующий возведению строения, на этом месте происходила культовая деятельность. Это имело место в конце XIII - начале XII века до н.э. Если это так, не исключено, что библейские рассказы о горе Эйваль имеют своим источником древние рассказы об этом месте. 

По моему мнению, немногочисленные внешние свидетельства и археологические данные… позволяют заключить, что объединенное царство существовало, хотя, вне всякого сомнения, не в масштабах, описанных в Библии. Библейские описания действительно окутаны слоями литературных, теологических и идеологических приукрашиваний, возникшими в момент их записи, однако устранив эти слои и воспользовавшись внешними свидетельствами и археологическими материалами, мы можем нарисовать реальный портрет этого царства. 

Археологические данные никоим образом не указывают на существование большого и развитого [объединенного] государства и представляется, что его территориальное описание, приведенное в Библии, преувеличено. 

В том, что касается объединенного царства, я уже подчеркивал, что поход Шишака в окрестности Иерусалима является намеком, указывающим на существование этого царства, и указывал на археологические данные, свидетельствующие (в рамках традиционной хронологии) на начало формирования новой материальной культуры в X веке до н.э., на возобновление широкомасштабной урбанизации в различных районах страны и на возведение общественных зданий, в том числе и зданий из тесаного камня в эту эпоху. На базе этих данных формируется реальный портрет объединенного царства; этот портрет сильно расходится с библейским описанием, однако не отрицает самого факта существования этого царства.

В том, что касается Израильского царства, трудно согласиться с точкой зрения Финкельштейна, утверждающего, что его невероятная мощь, нашедшая свое выражение в возведении шомронского акрополя и царского замка в Изрееле, а также в обширном строительстве  в Мегидо и в других местах, появилась во времена Ахава из ничего, без длительной подготовки. Сложная стратиграфическая картина таких объектов, как Хацор, Йокнеам, Телль Рехов и Телль Альфара указывает, на мой взгляд, на медленное и постепенное развитие израильской материальной культуры, развитие, которое берет начало во времена объединенного царства и достигает своего апогея во времена династии Омри в IX веке до н.э. 

 

Надав Неэман:

 

Некоторые из исследователей, и я в том числе, не отрицают самый факт существования объединенного царства, управлявшегося властителями, упомянутыми в библейских исторических источниках, однако видят в нем нечто вроде переходного периода от местного племенного управления патриархальным племенным обществом к монархии, контролирующей значительную, четко определенную территорию и создающую на ней постоянные и устойчивые органы управления. Представляется, что монархические институции начали развиваться и организовываться в горной области приблизительно в X веке до н.э. и сумели создать зрелое Израильское царство в начале IX века до н.э. и Иудейское царство во второй половине этого же века. Однако ряд исследователей полностью отвергают саму концепцию объединенного царства. По их мнению, описание эпохи объединенного царства является не более "историческим" нежели описание эпохи патриархов, скитаний в пустыне или завоевания страны. 

Археологические исследования показали, что в десятом веке урбанизация в Иудейских горах и в приморской низменности еще только начиналась и что Иерусалим был в это время лишь маленьким и бедным горным селением, практически не оставившим после себя материальных следов, которые можно было бы изучить. Нет ничего общего между библейским описанием Иерусалима времен Соломона и результатами раскопок в "городе Давида". 

Лишь в восьмом веке началось бурное развитие поселений в Иудее, в ходе которого образовались городские центры, окруженные плотной сетью деревень. В этот период сильно разросся Иерусалим, ставший важнейшим городским центром в государстве. 

В горных районах по обе стороны Иордана не найдены письменные памятники, относящиеся к десятому и девятому векам до н.э. Только в начале восьмого века письменность начала распространяться в Израильском царстве, и несколько позже – в Иудее… В седьмом веке письменность стала употребляться существенно шире, что нашли четкое выражение в археологических находках. Чрезвычайно сходным образом распространялась письменность и в соседних государствах… Создание крупных и высококачественных историографических сочинений указывает, прежде всего, на наличие гильдии писцов и социальной элиты, способной их оценить. Невозможно представить их существование в Иерусалиме или в провинциальных иудейских городах до конца восьмого века до н.э. Следует отметить, что во всех восточных странах и в Греции прошло много времени между адаптацией письменности и созданием продвинутых историографических произведений. Все эти данные подкрепляют предположение, что первые крупные израильские сочинения были созданы весьма поздно.  

Антропологические и исторические исследования показали полное отсутствие исторической базы у библейского рассказа о завоевании и заселении страны на каком-либо этапе большими группами кочевников, не находившимися до того в контакте с жителями страны. 

Библейский рассказ, согласно которому страну заселил сплоченный народ, обладающий собственным этнической, религиозным и культурным лицом, отличающийся всеми элементами своей идентичности от местных жителей, вдобавок, продолжавший в значительной мере сохранять эту сплоченность и в период, последовавший за колонизацией страны, не соответствует результатам археологических, антропологических и этнографических исследований.

 

Амнон Бен-Тор:

 

Чрезвычайно трудно опознать материальную культуру, присущую "израильтянам", ибо часть колонизаторов были кочевниками, не обладавшими керамической культурой, а другая часть была выходцами из коренного населения Ханаана и продолжала традицию производства керамики, усвоенную ими давным-давно. Поэтому в принципе невозможно, в отличие от состояния дел на западе Малой Азии[11], выделить керамику, свойственную периоду процесса колонизации. 

Около 1200 года до н.э. египетский царь Мернепта совершил поход в Ханаан и в оставленной им современной (!) надписи написал: "Ханаан разграблен, Ашкелон взят, Гезер захвачен, Яноам как не была вовсе, Израиль уничтожен – нет у него семени". Использованные египетские детерминативы ясно указывают, что оседлые жители городов относились к Ханаану как общности, а термин "Израиль" относился к кочевой группе, не имевшей собственной территории. Стало быть, в XIII столетии до н.э. по стране скиталась группа людей, насчитывавшая, самое меньшее, несколько сот человек, а может быть и более того, и называвшаяся "Израиль". 

Все мы согласны в том, что власть Давида не распространялась на столь большую территорию, как указано в Библии, рассказ которой имеет ясную тенденцию прославлять и возвеличивать этого царя. Однако... разве только размеры [подвластной ему] территории определяют значение властителя? 

Подавляющее большинство исследователей согласны с тем, что редактура [исторических библейских текстов]  была произведена приблизительно в конце седьмого и в начале шестого века до н.э., то есть через много столетий после колонизации Ханаана и [времени существования] объединенного царства.

 

Яир Гофман:

 

Рассказы о праотцах следует воспринимать как вымысел не потому, что не найдены подтверждающие их археологические данные, а ввиду их характера: ибо невозможно принять такую форму народного творчества как историческую и социальную истину (три праотца, двенадцать колен и т.д.); ибо невозможно принять как историческое свидетельство (в отличие от религиозной истины) рассказы о том, что будто бы произошло в семнадцатом веке до н.э., но было записано лишь в десятом.

Исход из Египта – это миф (и великолепный!), о формативном значении которого уже в библейскую эпоху я написал целую книгу, не только потому, что действительно не существует археологических или эпиграфических подтверждений этого события, но и потому, что в исторических рамках невозможно допустить, что 600 тысяч мужчин годных к воинской службе – то есть всего примерно два с половиной миллиона человек – скитались сорок лет в пустыне и каждый вечер собирались вокруг Скинии Завета в строгом и заранее определенном порядке! А также и потому, что в самой Библии содержатся противоречия, касающиеся маршрута их странствий по пустыне и войн, которые они вели с врагами Израиля до начала колонизации.

Единовременное завоевание Ханаана под руководством Йегошуа не является историческим фактом не только потому, что археологические данные из Йерихона и Ая противоречать этой гипотезе, а данные из Хацора являются спорными, а потому, что Книга Йегошуа является чрезвычайно поздней и сами библейские свидетельства ее опровергают...   

Настоящая дискуссия[12] начинается лишь с эпохи Давида... 

 

Авигдор Горовиц:

 

Книга Йешаягу которая считалась "гостиницей" в которой нашли убежище слова двух или трех пророков, живших как в ассирийские времена, так и в период возвращения из Вавилонии, начинает представляться ныне как произведение, глубоко переработанное в эпоху Второго Храма... Даже книги двенадцати малых пророков, содержащие речи, самое меньшее, четырнадцати пророков, подверглись глубокой редактуре в весьма поздние времена... можно предположить, что древняя книга Гошеа была переработана и подчинена задачам редактора книг малых пророков, который жил заведомо не раньше пророка Малахи во времена Второго Храма.

 

Яир Закович:

 

Теперь, когда мы признаем, что, несмотря на историографическую наружность, [Библия] является литературным произведением, нам следует спросить себя: неужели мы станем изучать тот или иной фрагмент истории по короткому рассказу, новелле или роману? Неужели "Айвенго" или "Талисман" Вальтера Скотта станут для нас источником знаний по истории эпохи крестовых походов, или же гораздо разумнее было бы изучать по ним романтические представления, свойственные культурному и социальному контексту времен их написания? Библейский рассказ, с моей точки зрения, в том, что касается его фактической достоверности, ничем не отличается от современного исторического романа. Несомненно, можно обнаружить в нем крупицы фактической достоверности, однако стремление точно изложить факты не было главным мотивом его написания.

 

Адам Зерталь:

 

Олбрайт повлиял на библейскую археологию при посредстве нескольких идей, связавших археологию и Библию воедино, как будто это само собой разумеется. Во многих случаях он изначально рассматривал библейский рассказ как историю и датировал находки или результаты раскопок в соответствии с ним... Олбрайт и ученые его поколения не интересовались соображениями, связанными с экологией и элементами окружающей среды... Поэтому исследования Олбрайта и его учеников и стали легкой мишенью для "нигилистов".

 

Сара Яфет:

 

Горький плач [археологов] вызван тем обстоятельством, что израильская, а может быть и вся восточная археология с самого начала взяла на себя функцию, которую не могла и не должна была брать: "доказать" историческую версию или "опровергнуть" ее.

Центральный вопрос – что должен сделать современный историк… когда он пытается построить описание истории библейского периода?.. Возможно ли и должно ли базировать это описание на готовом библейском рассказе? Должен ли и может ли тот, кто пишет сегодня "Историю Израиля библейского периода", заново излагать современным языком факты, изложенные в Библии? Иными словами: можем ли мы видеть в Библии исключительный или хотя бы центральный источник, в любом случае – обязывающий источник для описания библейской эпохи? Есть люди, которые ответят на этот вопрос положительно… Эти люди отмахнутся от любых данных… эпиграфических, археологических и исторических, которые противоречат библейскому рассказу…

Тем не менее… нет никакого сомнения в том, что библейский исторический рассказ движим идеологическими мотивами своего времени и не может быть понят без учета этих мотивов… Сегодня совершенно ясно, что невозможно принять библейский рассказ как он есть… по двум причинам. Во-первых, из-за литературного характера материала – часть библейских рассказов изначально являются "не-историческими", и самое восприятие их как исторические извращает их смысл. Во-вторых, из-за идеологического характера материала…

Я хочу… проиллюстрировать это одним примером... Книга Судей… описывает историю Израиля в период после завоевания страны. Большой народ, состоящий из двенадцати колен, управляемый харизматичными судьями, обосновался в стране и борется за свое существование с врагами, более сильными, чем он сам. Однако детальный анализ этих рассказов и, прежде всего, выделение их из редактурных рамок, в которые они заключены, вскрывает иную картину. Здесь нет "народа", есть только племена-колена, иногда отдельные племена, в других случаях, самое большее – группы племен… То есть: разночтения между прямым свидетельством материала и редактурными рамками, в которые он оправлен, поддаются анализу. Фактически невозможно говорить о большом, объединенном "народе Израиля" в эпоху судей, а лишь о существовании независимых колен, которые лишь на более позднем этапе объединились в политические структуры более широкого характера.

 

Примечания

евролюки

---

[1] На самом деле, открытий вполне хватает. Стоит отметить, однако, что большинство важнейших находок последних лет относятся к доисторической эпохе и оттого ни Ренессанса, ни резонанса не удостаиваются. Крупнейшее библейское открытие последних лет имело несколько необычный характер: было доказано, что не только шумные исторические "находки" эпохи нынешнего Ренессанса являются подделками, но заодно с ними – и самые знаменитые, самые бесспорные артефакты якобы относившиеся к временам Первого Храма. Что еще хуже – автором всех этих подделок оказался один и тот же не слишком квалифицированный, хотя постепенно совершенствовавшийся в своем деле коллектив. Немудрено – он трудился несколько десятилетий.

[2] Под примерно таким названием инквизиция фигурирует в нынешнем Ватикане.

[3]David Hazony “Memory in ruins”, Azure №16, winter 5764 / 2004 (Статьи Давида Хазони "Память в руинах" и Дова Конторера "Хуже, чем заговор" публикуются в настоящем номере. Оба текста были любезно присланы в редакцию  Довом Конторером, за что редакция выражает ему искреннюю благодарность. Прим. ред.)

[4] Нам еще предстоит выяснить, что такое "новая археология". Примем пока, в рабочем порядке, что это та научная школа, к которой принадлежат профессора Финкельштейн и Герцог. Это совсем не плохое приближение к истине.

[5] В I Книге Царств (9, 15-19) сказано: "Вот слово о подати, которую наложил царь Шломо, чтобы построить дом Господень и дом свой, и Мило, и стену Иерусалимскую, и Хацор, и Мегидо, и Гезер. Паро, царь египетский, поднялся и захватил Гезер, и сжег его огнем, а Кнаанеев, живших в городе, перебил, и отдал его в приданое дочери своей, жене Шломо. И отстроил Шломо Гезер, и нижний Бейт-Хорон, и Баалат, и Тадмор в пустыне, в стране. И все города для запасов, которые были у Шломо, и города для колесниц, и города для конницы, и все то, что Шломо хотел построить в Иерусалиме и в Леваноне, с во всей земле владения своего."

[6] Я делаю эту оговорку лишь на всякий случай - ибо не знаком ни с одним "видным" исключением.

[7] В 60-х годах двадцатого века.

[8] И вне всякой связи с библейской археологией.

[9] Один из крупнейших археологов Ханаана, профессор Гарвардского университета, виднейший из учеников Вильяма Ф. Олбрайта.

[10] Возникшей на месте древнего города более чем тысячу лет спустя после его разрушения.

[11] Где примерно в это же время, предположительно в XII веке до новой эры, начался процесс греческой колонизации. Бен-Тор подчеркивает, что, в отличие от протоизраильской колонизации горных частей Ханаана, греческая колонизация оставила яркие археологические следы, позволившие установить ее историчность.

[12] Об исторической достоверности или недостоверности библейского рассказа.

 

---

   

---

    
         

___Реклама___

---