С началом Великой депрессии 1929 года начался тонкий
ручеёк "возвращенства" в СССР. Собственно возвращенство после большевистской
революции началось тремя годами раньше - в 1926 году. Но то были "сливки общества".
Как остроумно заметил Кирилл Хенкин в своей книге "Русские здесь": "Звали
всех, пустили немногих". Вернулись знаменитости: писатель Алексей Толстой,
скрипач Мирон Полякин, композитор Сергей Прокофьев (правда ненадолго - почти
сразу снова уехал на гастроли, продолжавшиеся…до 1932 года!) .В этой, первой
"волне" возвращенцев ясно была видна тенденция новых властей - впустить именно
престижных для неё людей искусства, литературы, науки.
Что касается действительно небольшого количества,
как репатриантов, так и иностранцев, желавших приехать на постоянное жительство
на "родину всех трудящихся" в конце 20-х и начале 30-х годов, то подавляющим
большинством в этой группе были люди без высшего образования - ремесленники,
портные, фабричные рабочие. Приезд иностранцев совпал со строительством новых
предприятий в СССР с помощью крупных американских и европейских компаний.
Так на будущий автозавод в Горьком Фордом была откомандирована довольно большая
группа технических специалистов и просто квалифицированных рабочих. Впоследствии
и Форд и американское правительство о них…забыли! 200 человек со своими семьями
исчезли, как будто никогда и не существовали.
Были среди группы приехавших в конце 20-х и бывшие
российские эмигранты, уехавшие ещё до революции, проникнувшиеся на своей новой
родине - в США, Канаде или Австралии, коммунистическими идеями и страстным
желанием вернуться на землю России, где теперь, как им было известно, навсегда
покончено с безработицей, социальным неравенством и несправедливостью.
В этой группе возвращенцев в СССР приехала семья
из Канады. Отец семейства эмигрировал из России ещё до революции вместе со
своими родителями. В Канаде он женился. В 1918 году в Виндзоре родился сын,
проявивший довольно рано музыкальные способности.
Впрочем, эта семья была, пожалуй, редким исключением
- отец семейства был, можно сказать, верующим коммунистом, и его взгляды определили
решение о переезде в Советский Союз, а вполне удавшаяся жизнь сына лишь подтвердила
правоту его взглядов. Семья эта избегла каким-то чудом или волею случая, судьбы
многих и многих возвращенцев, бесследно сгинувших вместе со своими семьями
в бездонном Гулаге…Фамилия этой семьи была Закс.
Сын репатрианта-коммуниста Леон Закс, начал учиться
в Москве у виднейшего советского музыканта - профессора Льва Моисеевича Цейтлина,
одного из основателей новой советской скрипичной школы. Леон Закс обладал
всеми качествами первоклассного солиста - превосходным звуком (умело прививаемым
проф. Цетлиным всем своим студентам), блестящей техникой, тонкой музыкальностью
и отличной эстрадной выдержкой. В 1939 году он окончил Московскую Консерваторию
(из-за мобилизации в ансамбль Народного Комиссариата Обороны в начале войны,
только в 1944 году поступил в аспирантуру и в1946 году её закончил). Ещё студентом
он успешно выступил на Всесоюзном конкурсе скрипачей и виолончелистов в 1937
году, став одним из лауреатов этого Конкурса. Выступал как солист, начал преподавать
в Музыкальном училище при Московской Консерватории и Школе им. Гнесиных. Но
главным полем его деятельности с 1945 года стал оркестр Большого Театра, где
он был одним из самых выдающихся солистов-концертмейстеров. Мне довелось слушать
его игру в этом оркестре с 1966 года по 1977 (год его трагической смерти).
Вероятно, для властей за ним сохранялся какой-то
невидимый ореол человека, семья которого предпочла жизнь в Советском Союзе
жизни на капиталистическом Западе. Он вступил в партию и не один раз выбирался
(или назначался?) секретарём партийной организации оркестра Большого Театра.
Надо заметить, что подобное в среде музыкантов происходило нередко, если,
конечно такие люди не попадали в первую же волну репрессий. Так в начале тридцатых
годов, практически безвестный пианист-эмигрант из Германии - Курт Зандерлинг
стал одним из самых известных советских дирижёров. Он часто говорил впоследствии,
уже в 80-е годы, что прекрасно знал обо всём, происходящем в СССР, но его
личная судьба сложилась исключительно удачно, и что он всегда будет благодарен
стране не только сохранившей ему жизнь, но и давшей возможность реализовать
все свои способности, никогда его не ущемляя и не дискриминируя. Во всяком
случае, как это ни странно, общая дискриминация евреев в СССР в 40-50 годы
- до смерти Сталина - казалось, этих людей вовсе не коснулась.
Подобная судьба была и у Леона Закса. Он был вполне
счастлив своею жизнью в СССР. Долгие годы он был самым любимым солистом-концертмейстером
в Большом Театре. Любимым не только коллегами-музыкантами, но и дирижёрами.
Практически ни одна поездка оркестра Большого Театра
заграницу не обходилась без участия Леона Борисовича Закса. Вместе со знаменитым
трубачом Тимофеем Докшицером, арфисткой Верой Дуловой, он был гордостью и
украшением своего оркестра.
Мне неоднократно доводилось играть за одним пультом
с Леоном Борисовичем. Постепенно наши отношения становились более тёплыми
и личными. С наступлением после-хрущёвских "заморозков" в начале 70-х годов
меня перестали выпускать заграницу - уехало много друзей, стали уезжать и
дальние родственники. Как-то раз я подвёз Леона Борисовича домой на своей
машине на Беговую улицу, где жили артисты Большого Театра. Внезапно он сказал:
"Вот вы, наверное, думаете, что на Западе всё хорошо, что там нет антисемитизма
и многих наших "прелестей". Но это не так. Я родился в Канаде, и хотя уехал
с отцом в Союз, когда был ещё маленьким, но отлично помню, что антисемитизм
там был и в жизни и при приёме на работу. Так что не обольщайтесь!" Я, конечно,
возразил, что антисемитизм, вероятно, есть везде, но вопрос в том, что это
явление всё же частное, а не государственное, как это имеет место у нас уже
долгие десятилетия. После моих слов какая-то тень легла на его лицо, и я,
даже сидя за рулём, всё же это заметил. Он, конечно, чувствовал, что я по
своему возрасту, ещё позволявшему начать всё сначала, вряд ли долго задержусь
в Москве и, скорее всего, последую примеру уже уехавших друзей и коллег.
Естественно, что мне не приходило в голову, что он
может думать о возвращении в Канаду когда-либо вообще. Слишком солидное положение
он занимал, слишком удачны были его карьера и устроенная жизнь, чтобы он поставил
все свои достижения на весьма сомнительную карту эмигранта, начинающего всё
сначала. Леон Борисович прекрасно собой владел, и вполне возможно, что тень
какой-то мысли на его лице мне просто показалась… Больше я никогда с ним к
этой теме не возвращался, да и повода для подобных разговоров тоже не было.
Работа, репетиции, а у него ещё и педагогическая работа, буквально не давали
вздохнуть. Иногда бывало, обсуждали работу дирижёров, какие-то особенные события:
выступления в "Борисе Годунове" знаменитого Николая Гяурова, или американской
певицы Роберты Питерс, спевшей единственный раз в Большом Театре "Травиату".
Как-то он рассказал мне о выступлении эстонского дирижёра Неэми Ярви, дирижировавшего
"Травиатой" Верди. Он очень высоко оценил мастерство молодого в ту пору дирижёра,
впоследствии завоевавшего всемирную известность и эмигрировавшего в США в
1979 году.
Примерно за два года до моего отъезда из Москвы в
эмиграцию, со мной говорил один из ведущих скрипачей Большого Театра, который,
как и я, казалось, собирался уехать. Он был более близко знаком с Заксом,
чем я. Как-то, в один из антрактов, когда мы сидели в оркестровом фойе, обмениваясь
информацией "оттуда" и текущей информацией о том, "кто следующий", внезапно
он мне сказал: "Скоро здесь будет грандиозный скандал. Такого ещё в театре
не было. Это не то, что мы…" Раздался звонок к следующему акту, и мы закончили
разговор. Я не задавал лишних вопросов. Только позднее я понял, что речь шла
о Леоне Борисовиче. А в то время действительно никто не мог предположить,
что бывший только недавно секретарём партийной организации Оркестра Театра,
да ещё "возвращенец 20-х годов", Леон Борисович Закс собирается эмигрировать.
Такое могло привести в шок не только весь театр, но и Мин. Культуры, и многие
другие ведомства. Вероятно, действительная утечка информации уже произошла,
тем более, вполне возможно, что вызовы были уже на руках у всей семьи.
***
Леон Борисович продолжал принимать участие во всех
турах Большого Театра заграницей. Часто в газетных рецензиях отмечалось его
исполнение скрипичных соло в балетах Чайковского, Прокофьева, Хачатуряна.
Гастроли балета ГАБТа в Греции летом 1977 года не были исключением. Несмотря
на отпускное время, дирижёры настояли на участии Закса в этих гастролях, справедливо
полагая, что его исполнение заметно украсит игру знаменитого оркестра. Из
этой поездки он не вернулся. Живым.
Вот рассказы очевидцев: " У нас был приём в Посольстве.
Там было много вина. Мы выехали потом на автобусе на вечерний спектакль в
другой город. По дороге Леон Борисович пожаловался, что чувствует себя неважно,
помню, что сказал: "это от выпитого вина…" Было очень жарко, и он попросил
остановиться где-нибудь. Все поддержали его просьбу, хотя остановка произошла
в месте, где не было туалетов. Это было довольно узкое пространство, но на
пологой части было значительное количество кустов, потому-то все радостно
высыпали из автобуса. Каждый занялся своим "делом". Нас предупредили, что
за кустами обрыв и поэтому надо быть осторожными. Потом, когда стали собираться
в автобус, обнаружили, что Леон Борисович отсутствует. Несколько человек вышло
из автобуса, чтобы его позвать. Его нигде не было… Потом двое наших, которые
имели некоторый альпинистский опыт, стали искать какой-нибудь спуск вниз…Вскоре
они увидели разбившегося Леона Борисовича, лежавшего под обрывом… Приехала
греческая полиция. Осмотрев место происшествия, они тут же вынесли свой вердикт:
"Убийство или самоубийство". Все были в шоке и слова полицейских как-то мы
ещё не восприняли в прямом смысле. Убийство? Но кто и почему мог толкнуть
Леона Борисовича с обрыва? Самоубийство? Тем более, абсолютно нереально. Он
недавно получил звание Заслуженного Артиста РСФСР. Был в хорошей форме - и
морально и физически, и, конечно, как скрипач… В общем, это было ужасно…".
Я попросил позднее, осенью того же года, рассказать
о происшедшем ещё нескольких моих коллег, и особенно одного из тех, кто нёс
наверх, на дорогу, тело разбившегося насмерть Леона Борисовича Закса. Вот
его рассказ: "Никто не обратил внимания, где был Леон Борисович после высадки
из автобуса. Каждый был занят своим… Ну, это понятно, после вина и соков в
посольстве мы не могли ехать слишком долго, надо было сделать остановку. В
общем, мы, несколько человек несли его наверх, это было ужасно…" На мой вопрос,
опрашивал ли их кто-нибудь в Москве после возвращения из Греции, я получил
однозначный ответ - "Никто". Разумеется, сразу стали закрадываться подозрения
- погиб известный в Москве музыкант, концертмейстер оркестра правительственного
театра, и после слов греческой полиции было бы естественно, что в Москве должны
были поинтересоваться - как и почему такое могло произойти? Но, увы, ни
один человек никогда и никуда не был вызван или опрошен в самом театре. Ничего.
Естественно, что такое положение для людей с критическим складом ума, было
более чем подозрительно. Похоже было, что определённые инстанции происшедшее
вполне устраивало. Но почему? Ведь Закс был преданным членом партии, был вполне
счастлив и в своей карьере и в личной жизни, женат, у него было двое детей.
Он был очень осторожен и никогда не поддерживал, или даже старался не слушать
никаких сомнительных разговоров и шуток. Наверное, он хорошо знал "правила
игры" для всех, и особенно для бывших возвращенцев. Знал, естественно, о многих
судьбах. Но всё же, кому он мог помешать или вообще быть объектом, желательным
для "устранения"? Пока я не эмигрировал, подозрения были, но ответов никаких.
В 1981 году, во время тура Метрополитен Оперы, где
я уже тогда работал, в Кливленде мне довелось встретиться с дочерью Леона
Борисовича Закса и её мужем. Они были совсем "свежими" иммигрантами - приехали
всего несколько недель назад. Естественно, что они ещё не освоились, и продолжали
по инерции соблюдать некоторую осторожность, хотя бы и с бывшим коллегой их
отца и тестя.
Я сразу же спросил дочь Закса, верит ли она в "несчастный
случай" или подозревает, что чья-то заботливая рука его толкнула в пропасть?
Она сказала тогда вполне откровенно, что не знает, что собственно думать.
Я спросил, знает ли она о мнении греческой полиции? Она ответила, что знает,
но что исключить что-либо нельзя. "Страдал ли он от каких-нибудь сердечных
заболеваний?" - спросил я снова. "Нет, не страдал…". Такова была моя встреча
с его дочерью 25 лет назад. Помню, что я тогда высказал своё твёрдое убеждение
в том, что греческая полиция права - это было убийство и, понятно, никаких
доказательств этого мы никогда не найдём - на то есть специалисты, которые
в таких делах не оставляют никаких следов …
Впоследствии, в 1991 году, во время поездки МЕТ Оперы
в Испанию на Всемирную выставку в Севилье, я встретил своего бывшего коллегу,
также несшего в Греции со дна пропасти бездыханного Леона Борисовича. Вот
что он мне рассказал:
"Леон Борисович очень любил свою дочь и не мог допустить
мысли, что она уедет со своим мужем и ребёнком одна, без него. Ну, а он, как
ты понимаешь, ни за что уезжать не хотел, но что ему было делать? Кроме того,
он, наверное, боялся, что по его возрасту, ему будет трудно найти полноценную
работу на Западе (Заксу в момент гибели было 59 лет, но, несмотря
на это, уже были примеры, когда действительно выдающиеся музыканты находили
работу и в более позднем возрасте. Тем более что он свободно владел английским,
а значит, двери в университеты были для него не закрыты ни в коем случае.
А.Ш.). В общем, он обещал дочери, что как только он вернётся из Греции,
решение будет принято".
После его гибели это решение могла принимать только
его дочь. Её семья счастливо адаптировалась и живёт в одном из самых красивых
штатов Америки.
***
Ужас существования внутри тоталитарной системы был
в том, что никто, никогда, ни с кем, иногда даже внутри одной семьи, не мог
быть уверен в своём собеседнике. "Министерство правды", по Оруэллу, знало
всё… В случае с Л.Б. Заксом совершенно очевидно произошла утечка информации.
Информации совершенно конфиденциальной, но ни о какой гарантии тайны переписки
и почты, конечно, не было и речи... Где-то, скорее всего на довольно высоком
уровне, было принято решение "приостановить" возможную эмиграцию известного
музыканта, да ещё с такой биографией. Вероятность такого решения, судя по
фактам, вполне реальна. И хотя Леон Борисович Закс не был политической фигурой,
но сам факт его возможной эмиграции был, несомненно, политическим вызовом
властям. Люди с такой биографией не могут уезжать из страны Советов! Да и
другим будет в назидание - ещё больше подумают, прежде чем подавать документы
на выезд!
Академик Сахаров в своих мемуарах вспоминал о смерти
своего друга - известного поэта, драматурга, сценариста и барда - Александра
Галича. Сахаров совершенно ясно написал, что не очень верит в историю несчастного
случая с оголённым электрическим проводом, по официальной версии послужившим
причиной смерти поэта. Он пишет, что была масса способов убийства таким образом,
что никакая криминальная экспертиза ничего не сможет доказать. В этой области
работали специалисты высокого класса - и теоретики, и практики.
Так же и в случае смерти Леона Закса - никаких доказательств
насильственной смерти нет, и вряд ли они будут. Даже спустя десятилетия никакой
суд, каким бы объективным он ни был, не сможет никого обвинить в убийстве.
Косвенные доказательства - линия поведения властей, конечно на суде фигурировать
не могут. Рассчитывать на то, что когда-нибудь смогут быть открыты архивы,
где можно было бы узнать истину - более чем наивно.
Видимо, случай этот навсегда останется в длинном
списке смертей "при загадочных обстоятельствах", которые на протяжении советской
истории то и дело случались с видными людьми, ставшими неугодными партийным
властям - от Фрунзе и Аллилуевой, до Горького и Галича.
Нью-Йорк, Сентябрь 2006 года
