Есть евреи, которых любят цитировать антисемиты. Идет такое, как правило, под девизом: "Это признают и они сами". Например, отрывки из Исраэля Шамира, борца за права народа Палестины, нередко воспроизводятся.
Недавно этой чести удостоился и Вениамин Залманович
Додин, опубликовавший в журнале "Москва, (№7, 2002)" эссе, названное им мемуарным
повествованием. Кроме самого Додина и его родных, там упомянуто немало известных
в истории персонажей. Не хочется поминать всуе имена главных героев, но ряд
второстепенных персонажей в повествовании представлен все же с довольно неожиданной
стороны. Гитлер, оказывается, в быту был очень мягким человеком, как впрочем,
и Гиммлер. Троцкий тоже упомянут, но каков он в быту, Додина не интересует,
тут текст пышет сплошным справедливым гневом, сарказмом и негодованием. Но вряд
ли только за апологетику фюрера опубликовал Додина известный своей слабостью
к антисемитам журнал "Москва". В мемуарах приведен длинный список евреев-чекистов,
подписывавших смертные приговоры в лихие сталинские времена. Этот список и воспроизведен
в Интернете одним пылким антисемитом. Список, правда, не нов, давно и заунывно
кочует из одного антисемитского текста в другой, но теперь уж он освящен человеком
по фамилии Додин, что придает ему и солидность, и легитимность. Тем более что
сам доктор наук Додин был в свое время репрессирован.
Есть в мемуарах и рассказ о том, как "жидки-комиссары" своими зверствами во время подавления восстания немцев-колонистов под Одессой довели Гитлера до решений Ванзее.
В журнале "Nota bene" (N11, 2005) появилось очередное мемуарное повествование Вениамина Залмановича, и, похоже, ему суждена та же недобрая слава, что и публикации в журнале "Москва".
Автор поведал читателю о том, как он чудом спасся от опасности оказаться подопытным экспонатом загадочной лаборатории, где живых детей использовали для приготовления какого-то средства от старения для членов Политбюро. Дети после этого исчезали навсегда. Спас ребенка его добрый гений чекист Степаныч. Что он там делал, в ЧК, не совсем ясно, временами это механик гаража расстрельной команды НКВД, временами полковник.
Кошмарной лабораторией заведовала академик Лина Ш.,
женщина-вамп, убийца великого ученого Бехтерева, отравившая его еще в далеком
1927 году за то, что бесстрашный ученый прилюдно назвал ее детоубийцей.
Все это смахивает на низкопробный детектив, но называется мемуарами, да и многие герои повествования являются реальными людьми. Включая академика Лину Ш. Вот кратко вехи ее подлинной биографии, никак не стыкующейся с мемуарными упражнениями Додина.
Родилась Лина Ш. в 1878 году, в Либаве. Училась в Германии, в Швейцарии. Ее научная медицинская карьера связана со швейцарскими университетами. Там она получила звание профессора. Взгляды у нее были феминистские, симпатизировала России и коммунистам.
В 1925 году, по приглашению академика Баха, она согласилась занять кафедру во 2-ом московском медицинском институте. Получила она и жилье в Москве – две комнаты в коммунальной квартире. Там она и прожила всю жизнь за исключением лет, проведенных в тюрьме и ссылке. В первые свои годы в России профессор Ш. осваивала новые курсы на русском, но научной работы не бросала, ездила на зарубежные конференции, вела обширную переписку. Лаборатории медицинского института предназначены скорее для обучения студентов, но лучшего пока не было.
А в партию Лина Ш. не вступила. Видимо, ее просоветских взглядов для этого было недостаточно.
Так за что же академик Бехтерев мог назвать ее в 1927
году детоубийцей? Где она могла убивать детей? В лабораториях мединститута в
присутствии студентов? В своей коммунальной квартире? Или еще будучи в Швейцарии?
И как могла профессор Ш. с клеймом секретного детоубийцы свободно ездить за
границу? Вряд ли Бехтерев был единственным, кто знал о тайных занятиях этой
предшественницы доктора Менгеле. Было, кому поднять шум. За границу ездили многие,
да и переписка была достаточно свободной.
Ещё труднее представить профессора 2-го медицинского института в роли дающего указания ГПУ. Причем указания об отравлении видного ученого. Да и геронтология вождей тогда интересовала мало. У Сталина тогда были несколько иные интересы. Это при Брежневе в Политбюро обсуждали уринотерапию. А Сталин с Енукидзе в двадцатые годы больше девочками интересовались. С возрастом вождь застеснялся грехов молодости и слишком много знавшего Енукидзе расстрелял. А вот Лину Ш. не стал расстреливать даже тогда, когда и повод подвернулся, когда все ее подельники по ЕАК были приговорены к смерти. Её же оставили в живых, полагая, что старуха и так скоро помрет.
Заграница же была доступна для Лины Ш. еще долго, до середины тридцатых, когда ее закрыли вообще для всех.
Академиком Лина Ш. стала в середине тех же тридцатых, тогда же вступила в партию - должность обязывала. В 1929 году она возглавила Институт физиологии, и вся ее дальнейшая карьера была связана с этим институтом. Институт занимался, в частности, детской хирургией. Что до геронтологии, то ею она заинтересовалась позднее, когда ей самой было уже под семьдесят. Так сказать, своевременно. Что же до ее влияния, то оно было, вопреки мнению Додина, несоразмерно малым. Ее критиковали публично, причем не всегда необоснованно. Не Лысенко все-таки. Органы и инстанции ее не защищали.
Лину Ш. арестовали по делу Еврейского антифашистского комитета в конце сороковых. Обвиняли, как и всех остальных, в сионизме. Научной ее деятельности не касались, такая соблазнительная тема, как опыты на детях, не возникала. Что доказывает полное отсутствие слухов такого рода в то время. Дело врачей было еще впереди. Академик Ш. была в ЕАК скорее свадебным генералом, даже на заседания ходила не всегда, сионистская деятельность состояла в письме к Сталину, в котором она возражала против массового увольнения евреев из своего института, ссылаясь при этом на принципы интернационализма.
В семьдесят лет она иногда не совсем понимала ситуацию и, как говорят, спутала суд с очной ставкой. Ее не расстреляли, полагая, что безвредной старухе и так недолго осталось. Более убедительного свидетельства того, что академик Лина Ш. никаких секретов не знала, никакими тайными лабораториями не заведовала, никаких тайных связей с властью не имела, трудно придумать.
Лина Ш. умерла в своей коммуналке в 1968 году, в возрасте
девяноста лет, так, видимо, и не узнав, каких собак на нее еще навешают.
Теперь о заявлении В. Додина и письме полковника "Степаныча" от 1940 года в инстанции на "людоедку" профессора Ш. В те недоброй памяти годы Сталину писали многие, сигнализировали куда надо. Разоблачали вредителей. И людоедство было еще не самым страшным обвинением в такого рода сигналах. Автор мемуаров, похоже, так и не сообразил, что представил себя в мемуарах обычным доносчиком. Не все доносы, конечно, шли в дело. Но странно, что в деле ЕАК людоедство обвинению так и не пригодилось. Как будто и не было ничего, вопреки свидетельству автора мемуарного повествования, созданного полвека спустя. Додин перечисляет многочисленных борцов против "людоедки" Ш., но как раз в их мемуарах ничего подобного нет. Все эти ужасы с использованием детской крови и гибелью детей нашли свое отражение только у Вениамина Залмановича. И не добавляет убедительности версия автора мемуаров, что он сам лишь по счастливой случайности не попал в лапы этой зверюги, Лины Ш. А вот на древний кровавый антисемитский навет все это смахивает до неприличия. Кроме того, мемуарист уж очень старательно подчеркивает еврейское происхождение нехороших героев своих сочинений.
Трудно сказать, придумал ли это все сам автор мемуарного повествования или он все же где-то что-то слышал. Слухи о детоубийце, например, могли возникнуть под влиянием "дела врачей" – от "врачей-убийц" всего можно было ожидать. Возможно, мать мемуариста, тоже старушка, тоже врач, тоже жертва репрессий, госпожа фон Менке, из почтенного дворянского рода имела отношение к распространению этих слухов. Что-то она помнила, что-то могла перепутать.
Интересно отметить, что в Советской России двадцатых годов поклонник идеи омоложения, основанной на переливании крови, все же существовал и опыты в этом направлении проводились. Это был старый большевик и, хуже того, бывший большевик Богданов. "Махистом" и "отзовистом" его еще дедушка Ленин обзывал. В 1914 году врач Богданов ушел на фронт и там оценил роль переливания крови для спасения раненых.
Политикой же он больше не занимался. Даже в 1917-ом.
Богданов полагал, что с помощью переливания крови можно добиться омоложения
организма. Опыты он проводил на себе и убеждал своего старого знакомого по подполью
Красина, что в результате стал выглядеть лучше. Красин рассказал об этом Сталину.
Тот заинтересовался, пригласил Богданова к себе и предложил помощь, заодно порекомендовав
восстановиться в партии. Богданов отказался, чем сильно удивил генсека. Вряд
ли после этого Богданову сильно помогли в его опытах. Тем более, ни о каких
тайных лабораториях не могло быть и речи.
Геронтология для Политбюро делает слух об омоложении с помощью юной крови более связным и естественным, но тогда время оформления слуха выглядит иначе. В тридцатые годы Сталину вместе с другом Енукидзе скорее виагра была нужна. Да и Калинин, на которого Додин грешит, был тогда отнюдь не дедушкой. Проблемы геронтологии стали актуальными для КПСС в куда более поздние, брежневские времена. Тут уж госпожа фон Менке ни при чем, вопросы возникают лично к Вениамину Залмановичу. Как мемуарист он все же, мягко говоря, не совсем надежен. К примеру, в антисемитском журнале первый муж его матери назван Мишелем Вильнэ. Француз вроде бы. В израильском же журнале он уже Миша Вильнаи. А это уже ближе к Земле обетованной.
Пустячная деталь, конечно, но стиль мемуариста все же отражает. Но непонятно, зачем же доктор технических наук, потомок еврейского банкирского и немецкого дворянского рода, поселенец из Маале-Адумим, городка на территории Палестинской автономии, создает столь оригинальные мемуарные повествования?
