Александр Шапиро
Шёл 1943 год, страшный и суровый. На оккупированной немцами Украине тысячи евреев ежедневно подвергались гонениям и страху смертельной опасности. Их загоняли в гетто, где над ними издевались, подвергали лишениям и морили голодом, убивали…
Кому удавалось – бежали, пытаясь сохранить свои жизни, из колонн узников, шедших на расстрел; прыгая с грузовиков и телег; выползая по ночам из переполненных после экзекуций рвов; уходя в щели заборов и проползая под проволокой ограждения…; теряя навсегда родных и близких, полураздетые и часто израненные.
Многие пробирались на территорию Транснистрии, находившуюся под протекторатом Румынии, где в то время уже не проводили массовых расстрелов евреев, боясь сурового возмездия, особенно после поражения немцев под Сталинградом. Им предоставляли возможность умирать самим от голода, холода и разных болезней.
Одиннадцать таких беженцев-евреев, волею войны поселились под одной крышей пустующей "цыганской" хаты на самой окраине села Матийково, Барского района Винницкой области. Стояла она на улице Причепиновка и располагала одной комнатой с русской печью. Недалеко были лесоразработки, которые давали возможность хоть как-то прокормиться, но когда работа там закончилась, люди остались без средств существования, предоставленные самими себе.
Были все они различны по возрасту и опыту довоенной жизни, называли друг друга по именам, фамилии никто и не спрашивал. Больше половины без специальностей, но каждый со своим страшным горем…
Ицык, постоянно кашляющий, видимо, больной человек средних лет. Шике, хитроватый и усатый, мужчина лет под 40. Их семьи погибли, выжили только они.
Рахмил, очень красивый и стеснительный мальчик. Когда он заходил за подаянием в крестьянскую хату, то стоял и молчал, а потом уходил. Некоторые хозяева догоняли его и совали немного еды. Взамен он протягивал иголку или булавку.
Этот товар имелся и у шестнадцатилетнего Сёмки, да ещё нитки, другая мелочёвка, которую он предлагал местным селянам за продукты. Ходил он вместе с несколькими такими же "квартирантами" с утра до позднего вечера по окрестным сёлам в поисках еды.
Жили сотоварищи по несчастью вместе, но коммуны у них не было, каждый питался порознь.
В лучшем положении находилось несколько ремесленников. Аврум, молодой человек лет 30, пытался что-то предпринимать, одно время даже варил мыло из говяжьего жира.
Бенци – имел специальность портного и часто шил местным крестьянам одежду.
Был среди них и скорняк Бейрл, который бежал от смерти из гетто и остался вдвоём с четырнадцатилетним сыном Муней. Он умел шить кожухи из выделанных овечьих шкур и жители окрестных сёл не только кормили его во время работы, но и оплачивали труд продуктами. Помогал Бейрл выжить и своим соседям: Эте Достман с шестилетним сыном Аликом и тринадцатилетней дочерью Фаней.
По вечерам собирались обитатели комнаты вместе, разводили огонь в печи, и каждый варил в своём глиняном горшке то, что сумел раздобыть за день. Долго сидели они потом на полу, обсуждая услышанные новости, радуясь успехам Красной армии, мечтая об освобождении. Многое вспоминали, но… никогда не касались тем, связанных с ужасами гибели своих родных – всё это болело в каждом из них.
А потом пели песни. Народные, бытовые, те, что знали и помнили, в том числе и новые, рождённые в гетто. Пели в основном на идиш, и слова на родном языке успокаивали, помогали на время забыться, оказаться в довоенном прошлом, среди своих родных и близких, почувствовать рядом локоть такого же обездоленного человека. И ещё воззвать к Б-гу, который, а они свято верили в это, не оставит их в беде:
Эх-ху, ви а зой,
фар вус шлугтмин унз а зой,
ви из тотэ дайн рахмонэс?
Эх-ху, почему,
почему нас так бьют,
где, отче, твоё милосердие?
Так провели они в этом спасительном убежище около года. Потом их пути разошлись – пришли солдаты-освободители, снова восстановив советскую власть. И могла эта страничка еврейской истории забыться навсегда, если бы о ней подробно не рассказал тот самый Сёмка, теперь Семён Додик в своей книге "Судьба и жизнь мальчика из расстрелянного гетто" (Российская библиотека Холокоста, М. 2004 г.)
Слева направо: Михаил Айзен и Семён Додик. Встреча спустя 62 г. в Баффало, 12 октября 2005 г.
Пятнадцатилетним подростком встретил он войну в родном городе Бар, где жил со своей семьёй. Вскоре там организовали гетто, а 19 августа 1942 года немцы из зондеркоманды, отсортировав на местном стадионе людей, неспособных к работе, куда вошли женщины с детьми, старики и инвалиды – около 3-х тысяч человек, повели колонной на расстрел. Среди них была его мама. Через два месяца были расстреляны 2 тысячи оставшихся трудоспособных евреев, в том числе и его отец с сестрой. Задолго до этого были убиты брат его отца с женой вместе со всем еврейским населением местечка Миньковцы.
Сёму после первой кровавой акции отправили в рабочий лагерь под Винницу, где прокладывали шоссе к ставке Гитлера, откуда
Сёма бежал обратно в гетто, к отцу. Во время второго расстрела он снова бежал и таким образом оказался в Матийково. Потрясённый случившимся, с обмороженными пальцами ног, оставшийся круглым сиротой мальчишка, оборванный и грязный, он нашёл в себе силы ходить по окрестным сёлам вместе с другими в поисках еды, чтобы выжить.
"Чаще всего нам давали немного картошки, но иногда
кусок хлеба, стакан крупы, муки. Относились к нам селяне участливо, жалели нас.
Часто говорили: "Где-то и мой так ходит…" Очевидно, что без помощи селян мы
бы не выжили, умерли бы с голода", – вспоминает в книге Семён.
Он выжил. Желание бороться с фашистами привело его в партизанский отряд имени Кармалюка, где он провоевал несколько месяцев, был ранен.
В конце войны, призванный в Советскую армию уже бывший партизан, свою службу закончил в Австрии, демобилизовавшись в запас офицером.
Пришло долгожданное мирное время, и теперь главным делом его жизни стала учёба. Семён Додик сдал экстерном экзамены за курс средней школы. Закончил институт. Женившись, переехал в Москву, где и живёт с 50-го года.
Он защитил диссертацию и стал кандидатом технических наук, получил 28 авторских свидетельств на изобретения. До выхода на пенсию работал научным сотрудником одного из НИИ. Его книга "Полупроводниковые стабилизаторы постоянного напряжения и тока" известна многим поколениям студентов.
Ещё в детстве Семён любил читать о приключениях, мечтал стать путешественником и чуть не поступил учиться в Одесскую мореходку. Поэтому увлёкся туризмом, стал участвовать в разных походах. Исходил подмосковные леса, научился многим непростым премудростям этого дела, стал водить группы сам. Особенно полюбил туристские песни, которые помогают, поддерживают его в жизни. Возможно, напоминают они ему своим хоровым исполнением время его далёкой юности, только трагические мотивы сменились теперь лирическими, а ведь он, как никто другой, знает цену песне.
Додик становится ещё "байдарочником", совершает водные переходы по рекам и озёрам Кольского полуострова, Северной Карелии, Заполярной тундры…, а пешком путешествует по Камчатке, Сахалину, острову Кунашир и другим местам.
В походах по Подмосковью пристрастился он к сбору грибов и ягод, фиксировал самые удачные места их нахождения. Это настолько увлекло его, что Семён стал специалистом и по грибам, издав в 1999 году тиражом 40 тысяч экземпляров книгу "Грибы российских лесов".
Последние годы Семён Додик проводит активную работу в московском научно-просветительском фонде "Холокост", пишет статьи, выступает с лекциями.
В апреле 2003 года туда поступила книга Анатолия Штаркмана "Новая Ушица", изданная в Израиле. Руководитель фонда Илья Альтман обратил внимание на то, что одна из вошедших в неё историй напоминает уже описанную Семёном, и посоветовал Додику прочитать книжку. В ней он обнаружил воспоминания Михаила Айзена, который рассказывал о своём пребывании вместе с отцом во время войны в селе Матики. Многое совпадало в этой истории с его собственной. И имена в русско-еврейской интерпретации: Михаил (Муня), Борис (Бейрл). Название Матики (возможно Матийково). И то, что отец Михаила шил кожухи…
Семён начал поиски, и, связавшись с автором книги, установил, что Айзен теперь живёт в США, городе Баффало. А когда в первом телефонном разговоре назвал его Муней, тот был приятно потрясён – так его продолжает называть только жена и близкие родственники.
В кругу семьи Айзен. Сидят Семён Додик с внучкой Ириной. Стоят Михаил Айзен с женой Мусей
Между ними завязалась оживлённая переписка по электронной почте. Они обменялись написанными воспоминаниями и прояснили многие разночтения, о которых Михаил так написал Семёну: "…я был в то время на два года моложе, ты был один и выживал один, и должен был сам крутиться везде, а я был под опекой отца. У каждого индивидуума своё восприятие, и один и тот же предмет или событие воспринимаются по-разному. В первые послевоенные годы, да и позже тоже, не принято было говорить об оккупации и перенесенных страданиях. Это всё началось с середины 80-х, а за годы молчания многое позабылось. Время и возраст своё дело сделали".
О своём мытарстве в военное лихолетье Михаил Айзен поведал в очерке "Горькая память", опубликованном в сборнике "Война в сердце моём" (Нью-Йорк, 96г.) В Новоушицком гетто погибли его мать и сестра, а он с отцом и дядей чудом остались живы. Пережив много испытаний, они очутились в Матийково.
Когда Муню в ноябре 1944 года призвали в армию, он горел желанием скорее попасть на фронт, чтобы мстить фашистам за их злодеяния. Его призыв участия в боях не принимал, но военная служба стала основным делом Айзена. Ей, окончив военное училище, он отдал 30 лет своей жизни, демобилизовавшись в звании подполковника.
Судьба беженца, однако, не оставляла его, ещё дважды напомнив о себе. Первый, когда, теперь уже вместе с семьёй, он покидал охваченный волнениями Баку, где они жили. И последний – когда эмигрировал из Киева в США.
Уже несколько лет Михаил с увлечением занимается поисками корней своего семейства, собирает материалы о переплетении судеб разных людей, по истории маленьких еврейских местечек. В папках под общим названием "Мир мал и тесен" собраны многочисленные письма и разные документы. Только фотографии пяти поколений его семьи, которые он разместил на большом стенде, насчитывают 200 снимков.
Фотомонтаж пяти поколений семьи Айзен
Переписка с Додиком, которая велась уже больше двух лет, вдруг, принесла волнующее сообщение. "Меня пригласили на конференцию по Холокосту в США (город Нешвилл, штат Теннесси), – писал Семён, – и я дал согласие. Лететь буду через Торонто, откуда могу заехать в Баффало. Будет это во второй половине октября".
Конечно же, их встреча состоялась. Спустя 62 года. На другом континенте и далёком меридиане.
Несколько дней гостил Семён Додик у Муси и Муни Айзеных. О чём только не говорили, кого не вспомнили… Днём, Михаил ездил с ним по городу, показывая его достопримечательности, а по вечерам, после ужина они пели… Те самые песни на идиш, которые запомнили ещё мальчишками. И не выветрились они из памяти самыми жестокими испытаниями. Потому что всегда радовали и очищали их души, а самыми простыми и трогательными были слова о любви, без которой нет жизни. Как, например, в песне, которую Муся и Муня поют все пятьдесят шесть лет своего супружества:
Ин а зиммерикер нахт, акейгин дер ливуны,
осты мир гебрахт ди ыйршты матуны…
А голдн ринг мыт а ройтн диаманд.
Однажды, в летнюю лунную ночь
ты принёс мне свой первый подарок…
Золотой перстень с красным бриллиантом.
На железнодорожном вокзале Додик обнялся с Айзеном и, уже стоя в тамбуре вагона, прощально помахал ему рукой. За спиной у него висел туристский рюкзак, который чуть съехал набок, но Муня, вдруг, увидел вместо него большую холщовую сумку, с которой Сёмка никогда не расставался в те далёкие годы…
Прошло несколько дней. Семён позвонил с конференции и рассказал, что устроители не знали в какую группу определить его – к узникам гетто, партизанам или воинам – он прошёл через всё…
– К победителям! – вырвалось у Михаила Айзена,
– другого ответа, думаю, и не может быть.
Баффало
***
Когда нужен центр медицинской косметологии, обращаются на сайт eac-clinic.ru.
