Levenson1.htm

     Чума явилась в Москву в декабре 1939 года.
    Врач-микробиолог, профессор Абрам Львович Берлин, научный руководитель Саратовского противочумного института (современное название института - "Микроб"), проводил в лаборатории опыт на животных, используя живой возбудитель чумы.

     Чума относится к категории особо-опасных инфекций. Для опытов с возбудителем чумы применяют специальный противочумный костюм (наглухо застегивающийся комбинезон, шапка, очки, перчатки, бахилы), исключающий проникновение микробов. По окончании опыта исследователь обязан пройти специальную процедуру обеззараживания, костюм сжигается. И плюс ко всем этим предосторожностям после опыта с живой культурой чумного микроба исследователь должен находиться определенный срок в карантине.

     Строжайшие правила работы с возбудителем чумы в тот раз были нарушены. Во время опыта Берлину позвонили из высоких московских инстанций, он прервал опыт и подошел к телефону. Его срочно вызывали на Коллегию Наркомздрава. (Народный Комиссариат Здравоохранения). И не выдержав положенного карантина, Берлин вылетел в Москву.

     В Москве Берлин остановился в гостинице Метрополь, в центре Москвы. Сразу после заседания Коллегии, где он делал доклад о противочумной вакцине, Берлин заболел,¹ и врач, вызванный к нему из поликлиники, поставил диагноз крупозной пневмонии. Но состояние ухудшалось, и Берлина госпитализировали в клинику Первого Московского Медицинского института у Петровских ворот, известную как Ново-Екатерининская больница. Эта клиника - учебная база для студентов, которые толпами ходят там от больного к больному, и никакая, даже приблизительная изоляция там невозможна. Впрочем, никто и не думал в тот момент об опасной инфекции и о необходимости изоляции.

     В приемном покое больного принял дежурный - доктор Горелик, ассистент кафедры терапии Первого Мединститута. Он сразу поставил диагноз "легочная чума",² и преодолевая активное сопротивление начальства, которое и слышать не хотело о чуме, на свой страх и риск, изолировал больного, сообщил о случае чумы коллегам-инфекционистам и остался сам единственным врачом у его постели.

     Вскоре диагноз чумы стал очевиден для всех и вызвал шок. Чума в центре Москвы! С Берлиным, присутствовавшим на Коллегии Наркомздрава, контактировало огромное количество важных начальников, начиная с Наркома Здравоохранения Митерева, а "второконтактными" (то есть теми, кто контактировал с контактными) оказалось вообще чудовищное число людей. Организацией карантина для контактных занималось НКВД. В изоляторы инфекционной больницы на Соколиной горе поместили всех, контактировавших с Берлином. (Кстати, согласно молве, многие легко освободились, убежав из больницы через разбитые окна). К счастью, чума эта оказалась на редкость "ручной": погибли только три человека: А.Л. Берлин, доктор Горелик, и еще - парикмахер больницы, который просто из любопытства успел заглянуть в палату Берлина. Больше не заболел никто.³

     Говорили, что умирающий Горелик написал письмо Сталину, в котором умолял его пересмотреть дело арестованного брата, заверял, что брат не враг народа, что он ни в чем не виновен, и что "умирающий не станет лгать". Было бы наивно думать, что письмо человека, умирающего от чумы, было направлено адресату.

     Вспышку чумы в Москве всеми силами старались скрыть. Но несмотря ни на что в медицинских кругах Москвы о вспышке стало известно. Я знала обо всем от своей мамы, профессора Людмилы Яковлевны Кац-Чернохвостовой, которая много лет заведовала кафедрой эпидемиологии Первого Мединститута. Позже мама в своих лекциях читала студентам об этой вспышке и на ее примере разбирала допущенные ошибки. Касаться этой темы в лекциях было на грани дозволенного, и ее лекция слушалась как детектив.

     Особенно хорошо я помнила, как мама говорила о героизме доктора Горелика - о героизме профессиональном, потому что он не просто изолировал больного чумой, но и остался с ним, чтобы обеспечить медицинскую помощь, обрекая себя на верную смерть, так как от легочной чумы в те годы не было никакого средства, и еще - о героизме гражданском, потому что он не побоялся противостоять начальству - всем тем, кто отчаянно противился диагнозу чумы, этой катастрофе, за которую придется тяжело платить. Он не побоялся действовать на свой страх и риск, согласно своему убеждению, изолируя больного, извещая инфекционистов и конечно - страшные "компетентные органы". Напомню - это были тридцатые годы, годы террора, годы всеобщего страха....

     Так с детства осталось в моей памяти имя доктора Горелика - имя героя, остановившего чуму в столице.

     О вспышке чумы в Москве ничего не писали, да иначе и быть не могло. Все, что связано с инфекционными заболеваниями, а особенно с особо-опасными инфекциями, было строжайше засекречено. У нас вообще невероятно любили секретность. Особенно боялись "выносить сор из избы", боялись, как бы неблагоприятная для государства информация не "просочилась" за границу. Как стало потом известно, даже дезинфекцию гостиницы, где находился Берлин, проводили по ночам, чтобы, не дай Бог, не узнали иностранцы. Стремление засекретить превозмогало все, и нередко, как говорил Козьма Прутков, "превозмогало разум". В учебнике эпидемиологии, написанном моей мамой для студентов-медиков, была карта мира с указанием природных очагов чумы в разных странах^,4 в том числе и в СССР. В первом издании учебника (1949 год) карту "пропустили", а при переиздании (в 1957 году, уже после маминой смерти) потребовали "устранить" природные очаги чумы на территории Советского Союза. Так росчерком пера были уничтожены природные очаги в Поволжье, Забайкалье и других местах - пусть молодые врачи думают, что опасность чумы есть только в капиталистических странах.

     Совсем недавно, разбирая старые бумаги, я нашла пачку старых листов с фотографиями сотрудников Первого Мединститута - такими листами сопровождают альбомы выпускников. Фотографии относятся к 1937 или 38-му году. Много знакомых лиц - наши преподаватели разных кафедр и разных клиник, только очень молодые (я окончила Первый Мединститут в 1954 году). Фотографии были размещены по рангу - лист с портретами администрации (директор, секретарь парткома, председатель профкома, декан, секретарь комитета комсомола), лист с заслуженными деятелями науки, несколько листов с профессорами, затем - с доцентами и ассистентами. При этом не было указано, кто откуда - с какой кафедры, из какой клиники - только должность, инициалы, фамилия. И вдруг - ассистент С.З. Горелик. Тот самый Горелик?! Или это однофамилец? Как узнать? Как звали того Горелика, или хотя бы какие инициалы у того Горелика?

     Первое движение (через друзей) - к заведующему кафедрой инфекционных болезней Первого мединститута: как звали доктора Горелика, остановившего чуму в Москве? Профессор очень смутно припоминает чуму в Москве, о Горелике не слышал. В книге Н. Рапопорт (1) упоминается профессиональный подвиг молодого врача Горелика. Просто Горелика - без инициалов. Притом "молодого доктора". А на меня с фотографии смотрит серьезный и отнюдь не молодой человек, с седыми висками...

     Но вот в интернете нахожу воспоминания А.А. Тиктинера (2), племянника доктора Горелика, и узнаю, что его дядя, Симон Зеликович Горелик, был тем самым доктором, который остановил чуму в Москве в 1939 году. И теперь ясно - на моей фотографии тот самый Горелик!

     Из воспоминаний А.А. Тиктинера узнаю об истории семьи Гореликов.

     Симон Зеликович Горелик родился в 1885 году в Белоруссии, в местечке Паричи Бобруйского уезда Минской губернии. Он был один из 12 детей Зелика Горелика, крупного лесопромышленника, купца первой гильдии, Поставщика Двора Его Императорского Величества.

     Зелик Горелик, купец - лесопромышленник, хорошо понимал, какую ценность представляют леса, как важно беречь лесные богатства страны. Он щедро жертвовал деньги на развитие лесотехнического образования в России. Интересно, что сейчас, в 2006 году, спустя почти сто лет, теперешний ректор Лесного Университета в Москве, Валентин Анатольевич Макуев, хорошо знает имя Горелика, как крупнейшего жертвователя.

     Богатый купец, Зелик Горелик, сочувствовал революции. Прятал у себя матросов с восставшего крейсера "Потемкин". Щедро снабжал деньгами для революции мужа своей дочери, Григория Шкловского, тесно связанного с Лениным в период его жизни в Швейцарии. Укрывал у себя Григория, после его бегства из Сибирской ссылки.

     А.А. Тиктинер пишет, что Григорий Шкловский "был активным участником знаменитого II Съезда партии, ее главным финансистом... Он обеспечивал быт вождей и депутатов Госдумы... В Швейцарии у Григория подолгу гостил В. Ленин и другие видные революционеры. ... В марте 1917 года у Григория родилась дочь Наталия, поэтому Ленин не взял его с собой в известный "опломбированный" вагон, и большевик проделал тот же путь один, предусмотрительно оставив в Берне семью".
     После революции Шкловский был назначен "комиссаром Дорогомиловского района, но вскоре был направлен консулом Советской России в немецкий Гамбург, где и прожил до 1924 года. После провала "Гамбургского восстания", организованного с помощью СССР, консул-революционер был выслан и возвратился на родину".

     В 1937 году Шкловский был арестован и расстрелян. Была арестована и погибла его жена - сестра Симона Зеликовича Горелика. Брат, Абрам Зеликович Горелик (литературный псевдоним А. Лежнев), был известным в 20-е и 30-е годы литературоведом, впервые показавшим, что Шолохов не может быть автором "Тихого Дона". Он был арестован в 1938 году и погиб. Это о нем писал в своем предсмертном письме Сталину Симон Зеликович Горелик.

     Перед Первой мировой войной семья Гореликов переехала из Белоруссии на Украину, в город Екатеринослав (ныне Днепропетровск). А.А. Тиктинер пишет: "После революции З. Горелик, как и все остальные ее благодетели, потерял все, что имел. Будучи уже в преклонных годах, разоренный "друзьями"-революционерами, купец стал очень религиозен и вскоре умер".
     В воспоминаниях А.А. Тиктинера описана и вспышка чумы в Москве. С горечью и недоумением А.А. Тинктинер говорит: "По непонятной причине в энциклопедиях сам Симон Горелик упоминается только как отец известного радиофизика - профессора Габриэля Семеновича (Симоновича) Горелика, а случай с чумой известен только узким специалистам". Еще бы - все, что связано с чумой, было скрыто за семью печатями.

     Но теперь я знаю, где искать сведения о Симоне Зеликовиче: имя его сына Габриэля Симоновича Горелика, крупного радиофизика, хорошо известно, он много лет работал на радиофизическом факультете Горьковского Университета, потом в Москве, в Физико-техническом институте. Заведующая музеем радиофизического факультета Горьковского Университета Нина Васильевна Горская любезно отозвалась на мое письмо к ней. Вот что она сообщила о семье Габриэля Семеновича Горелика:

     - Отец Г.С. Горелика, Симон Зеликович Горелик, получил медицинское образование в Париже, в Сорбонне, а закончил он медицинский факультет в Женеве. После революции, в 1917 году, Симон Зеликович Горелик вернулся в Россию. В годы гражданской войны был врачом в Красной Армии. В 1921 году, после демобилизации, вызвал семью из Швейцарии к себе в Москву

     - В Париже, в 1906 году, у него и его жены Ревекки Рахмилевич родился сын Габриэль Семенович Горелик. Были в семье еще две дочери, старшая Мира и младшая Лея.
     - В письме есть постскриптум: "Вам, возможно, известно, что сейчас в Москве живет внук С.З. Горелика, сын Г.С. Горелика - Андрей".

     И вот я беседую по телефону с внуком Симона Зеликовича, Андреем Габриэлевичем Гореликом. Он доктор физико-математических наук, профессор, живет в Москве, заведует кафедрой оптико-злектронных систем в Московской Государственной Академии Приборостроения и Информатики. Он помнит деда молодым и полным сил. "Отец надеялся, что дед справится с чумой, что он выживет - он был таким крепким и сильным", говорит Андрей Габриэлович. Ложные надежды - легочная чума в те времена, при полном отсутствии средств лечения, приводила к гибели в ста процентах случаев.

     Спрашиваю я и об отце, Габриэле Симоновиче Горелике. Г.С. Горелик приехал к отцу в Москву из Швейцарии в 1921 году, в возрасте 15 лет, вместе с матерью и двумя сестрами. С 1923 по 1929 год окончил Московский Университет, специализировался по теоретической физике, был учеником академика Мандельштама. По словам Андрея Габриэловича, отец, владевший несколькими европейскими языками, начал было работать в Коминтерне, но скоро понял ненадежность обстановки и обратился к науке.

     Спрашиваю Андрея Габриэловича, почему отец ушел из Горьковского Университета, где так успешно работал? И как понять слова его соавтора, физика Александры Григорьевны Любиной, которая пишет в своих воспоминаниях: "Мы, его друзья, не можем смириться с тем, что он умер так рано и так нелепо,⁵ что неизлечимую рану ему нанесли в стенах Горьковского Университета, который он увлеченно и деятельно любил". - "Видите ли, - отвечает А.Г. - Его книга "Колебания и волны" была книгой его жизни. А когда началась борьба с идеализмом в физике, его так травили, что он просто сломался". Это мне так понятно - это уже касается жизни моего поколения: "формализм" в музыке, "формализм" в живописи, "буржуазная наука" генетика, "нервизм" в физиологии и медицине, "безродные космополиты" - евреи, "идеализм" в физике, "буржуазная наука" кибернетика, "дело врачей-убийц"... И шельмование композиторов, художников, ученых-генетиков; антисемитская компания, преследования журналистов, физиков, кибернетиков, врачей - средневековье последних лет Сталинского правления...

     Из беседы с Андреем Габриэловичем я узнаю и о других детях С.З. Горелика. Старшая дочь Мира была замужем за Лухмановым, заместителем начальника контрразведки Дальневосточного края, который был арестован в конце 30-х годов и получил 10 лет без права переписки, то есть расстрел; Мира рано умерла. Младшая дочь Лея с сыном Михаилом Всеволодовичем Ломоносовым в 1992 году эмигрировала в Израиль. М.В. Ломоносов - математик, сейчас - профессор Университета в Беэр-Шеве.

     Андрей Габриэлович рассказывает, что дед со второй женой, Эмилией Яковлевной, и с двумя дочерьми жил в доме у Красных ворот (Хоромный переулок, дом 2), там в 20-е или 30-е годы он получил 3-х комнатную квартиру. Этот дом принадлежал Наркомату Иностранных Дел, там жил нарком Литвинов, сейчас там есть табличка с именем Литвинова. Спрашиваю Андрея Габриэловича, был ли дед как-то связан с Наркоматом Иностранных Дел? Нет, он этого не помнит. Андрей Габриэлович мальчиком жил в квартире деда. Он вспоминает: "У деда был прекрасный голос и слух. Когда он пел, вся квартира наполнялась его голосом".

     Любопытная деталь, о которой упоминает в своих воспоминаниях А.А. Тиктинер. Оказывается, в тот роковой день, когда больной А.Л. Берлин поступил в Ново-Екатерининскую больницу, Симон Зеликович Горелик дежурил в последний раз: он получил назначение на крупную административную должность в Казахстан и должен был уехать. Так ли это было на самом деле? Напомню - в 1937 году арестованы сестра С.З. Горелика и ее муж Шкловский; в 1938 году арестован его родной брат, а в 1939 году - арестован и расстрелян муж его дочери Миры. Направление на крупную административную должность в такое время кажется мало вероятным. Но как бы то ни было, ясно одно - доктору Горелику было судьбой предназначено другое: остановить чуму в Москве, погибнуть самому и войти в историю, - которая потом так неблагодарно забыла о нем...

     Заслуживает внимания и такой факт. Невзирая на всю засекреченность московской вспышки чумы, многие ее участники получили правительственные награды (1). Может быть, и те, кто противился диагнозу чумы. Многие - но не главный герой, погибший доктор Горелик... О том, какую "награду" получил доктор Горелик я узнаю из разговора с Андреем Габриэловичем: меньше чем через полгода после его гибели вторая жена доктора Горелика, Эмилия Яковлевна, медицинская сестра, друг С.З. по годам гражданской войны и участница финской войны 1939-40 годов, была арестована и погибла в тюрьме. "Она очень свободно писала и говорила о безобразиях, творившихся на фронте, повторяла, что все врут, все врут" - говорит Андрей Габриэлович. И чтобы "награда" была еще более ощутимой - в квартиру Горелика на место жены въехал следователь, ведший "дело" Эмилии Яковлевны, составив "приятную" компанию его дочерям, Мире и Лее.

     О самом Симоне Зеликовиче Горелике известно очень немного. Известно, что с 1921 по 1939 год, год его гибели от чумы в возрасте 54 лет, он работал врачом в Москве. И это все. Что-либо уточнить об этом периоде его жизни (18 лет!) не удалось - довоенные архивы Первого Московского Медицинского института, по-видимому, в годы войны попали в Уфу, куда эвакуировался институт, и сейчас оказались недоступны. Известно только, что в 1937-39 годах С.З. Горелик был ассистентом кафедры терапии Первого Мединститута. Мои друзья-однокурсники пытались узнать что-то на кафедре истории медицины. Но даже сотрудник кафедры, написавший о Ново-Екатерининской больнице, знает только историю времен Екатерины, а не новейшую ее историю, и о вспышке чумы в Москве в 1939 году не слыхал .

     Прошло почти 70 лет со времени описанных событий. Уходит поколение, знавшее историю чумы в Москве из устных рассказов. Но в России уже много лет гласность, многое тайное становится явным, многое опубликовано. И вот в статье Натальи Белоусовой "Чума" (3), напечатанной в 1998 году, рассказано о ранее засекреченных (и ныне рассекреченных) эпидемиях чумы в Советском Союзе, в том числе и о вспышке 1939 года в Москве. В статье упоминается имя А.Л. Берлина (источник инфекции), но о докторе Горелике просто нет ни слова. Так история возвращается, а человек забыт. Забыт непростительно, потому что Москва была спасена от эпидемии чумы, и предотвратил эту эпидемию врач Горелик, поставивший диагноз и ценой своей жизни изолировавший опасного больного. Наш долг - вернуть истории имя забытого героя - врача Симона Зеликовича Горелика.

     Литература

    (1). Н. Рапопорт "То ли быль, то ли небыль", Санкт-Петербург, 1998, стр.56.
     (2). http//tiktiner.narod.ru/t_r_ind2.html
     (3). Н. Белоусова, "Чума", Совершенно секретно, 1998, 10/8.

     Автор искренне благодарит всех, кто помог собрать факты о жизни и подвиге Симона Зеликовича Горелика: заведующую музеем радиофизического факультета Горьковского университета Нину Васильевну Горскую; внука Симона Зеликовича Горелика, заведующего кафедрой оптико-электронных систем Московской Государственной Академии Приборостроения и Информатики Андрея Габриэловича Горелика; заведующего операционным блоком больницы №24 г. Москвы ("Ново-Екатерининской" больницы) доктора Геннадия Абрамовича Поволоцкого; старшего научного сотрудника Первого Московского Мединститута доктора Ирину Михайловну Трошину.

     Примечания

    1. По другим данным он приехал уже больным и в таком состоянии делал доклад. ^{назад к тексту >>>}
     2. Наиболее опасная, абсолютно смертельная форма чумы. ^{назад к тексту >>>}
     3. Когда событие засекречено и факты передаются из уст в уста, неизбежны разноречия. Профессор Я.Л. Рапопорт - в книге его дочери Н. Рапопорт - вспоминает о 3-х погибших, у Н. Белоусовой упомянуты 4 случая (еще медсестра), в Воспоминаниях А.А. Тиктинера предположительно говорится о 12-ти погибших. ^{назад
к тексту >>>}
     4. Природные очаги чумы - места обитания грызунов-носителей чумного микроба, являющихся потенциальным источником чумы человека ^{назад к тексту >>>}
     5. Г.С. Горелик погиб, попав под электричку в г. Долгопрудном, под Москвой, когда работал в Физико-техническом институте. ^{назад к тексту >>>}