И посох ваш в руке вашей
Документальный мемуар 2002 года
(К тридцатилетию исхода из
СССР)
(продолжение. Начало в №№ 3(39) и сл.)
Глава 15
„Место суда, а там беззаконие...“
(Экклезиаст 3:16)
Самым
пожилым из минчан, подавших на выезд в Израиль, был как раз не еврей, а
представитель старинного дворянского русско-украинского рода Николай Павлович
Полетика, весьма незаурядная личность. Ему было 76 лет. В прошлом он – видный петербургский
университетский профессор, доктор исторических наук, автор двух известных
монографий о возникновении первой мировой войны (1935 и 1964 г.г.) и других
трудов.
Еврейкой была его жена Тамара.
Она была намного моложе: вышла замуж за Николая Павловича, будучи ещё его
студенткой. И вот теперь они с дочерью Региной увозили "папочку" к
святым местам христианства, что он
воспринимал с большим энтузиазмом.
Между прочим, я
заметил у этого блестящего эрудита и интересного собеседника одну милую и
смешную странность.
Видя, как он свободно пишет
по-английски и прямо с листа переводит на
русский любой сложный текст, я как-то привёл к нему американского
корреспондента, который, к моему изумлению, из длинного монолога профессора не
понял ни слова! Оказалось, что тот, бегло говоря по-английски, слово world (уэлд, мир)
произносит ничтоже сумняшеся как "ворлд", а Jewish fate (джуиш фэйт, еврейская судьба) у него звучит
как "Евиш фатэ"!
По всей видимости, старый
профессор был талантливым самоучкой.
Однако эпизод, о котором я
хочу рассказать, не содержит ничего юмористического.
12.05.72
вечером к Полетикам загрохотали в дверь: «Жиды!! Долго вы будете хозяйничать над нами?! Мало
вас Гитлер резал, надо было всех до конца!" Профессор выбежал на
площадку: на лестнице бушевал пьяный жилец верхнего этажа, некто Лученков. Он
запустил в Николая Павловича бутылкой вина: она разбилась о стену и залила весь
костюм. Потом бросился на старика с кулаками, продолжая антисемитские вопли,
пока сверху не спустились двое мужиков и женщина, оторвали его от жертвы и
увели домой.
Жена и соседка тем временем
звонили в милицию, и вскоре явились сразу четыре милиционера. Лученков спокойно
смотрел телевизор, но, увидев вместе с милицией жену Полетики, возобновил крики
и сопротивлялся, пока ему не скрутили руки. Даже в отделении, пока Тамара
Полетика писала объяснение, он вопил:
– "Сука жидовская! Я до
тебя ещё доберусь!"
15.05.72 состоялся суд.
Единственный из четверых милиционеров, вызванный свидетелем, дал ложные
показания: мол, Лученков не ругался и пошёл в отделение спокойно и добровольно.
Сослуживцев Лученкова,
свидетелей защиты, суд выслушал в отсутствие второй стороны, а показания
свидетелей обвинения – соседки и племянника Тамары – не принял.
Антисемитские оскорбления и
судебно-медицинское свидетельство о
нанесённых побоях судья Зайцева игнорировала. Она квалифицировала
действия Лученкова как мелкое хулиганство: "Если бы он действительно
избивал вас, – заявила она пострадавшему, – вы бы не смогли появиться на
суде!".
Приговор: два месяца
принудительных работ по месту постоянной работы (то есть, удержание 20%
зарплаты в течение двух месяцев).
16.05.72 – событие, не
имеющее связи с темой этой главы: рассказываю о нём, поскольку хронологически
оно вторглось в эпизод с нападением на проф. Н.П.Полетика.
Вдруг
приходит мне по почте открыточка из ОВИРа – точно такая же, как первая
после подачи документов:
|
Прошу
Вас 17 мая 1972 г. зайти в Управление ВД к сотруднику Гуриновичу к 16 ч. для беседы по вопросу
выезда. За
начальника паспортного отдела УВД
Мингорисполкома (подпись) 16.05.72г., гор. Минск |
Сердце, конечно,
заколотилось. Разрешение!? Может быть, они перед визитом президента Никсона
захотели избавиться от самых беспокойных отказников? Тут же звоню Гуриновичу:
– Антон Викторович! А в чём дело
– вы не можете мне
сказать?
Гуринович загадочно хихикает.
Завтра, говорит, приходите, всё узнаете! Тьфу, думаю, кабан ты старый. Но
радужные предчувствия всё-таки не исчезают.
17.05.72. Я не ошибся только в
одном: вызов действительно был связан с визитом американского президента.
Гуринович сразу повёл меня
наверх, но генерал Пискарёв, очевидно, был занят: пришлось ждать в какой-то
комнатушке вместе с двумя незнакомыми посетителями. Не наши,
сразу видно. Морды не еврейские; чисто бритые, кормлёные, самоуверенные, взгляд
изучающий. "Левин, – спрашивают, – Эрнст Маркович?.. Да-а, наделали вы дел с вашей
антисоветской писаниной... Вас же за каждое письмо судить можно".
Папочку мою с копиями всех
писем я всегда имел при себе. "Эрика" берёт четыре копии (как в песне
Александра Галича), и одну из них я обычно подшивал в это своё
"досье" – без
подписей народа, конечно, – зачем афишировать фамилии посторонних?
Невозмутимо переталкиваю им по
столу свою папочку: "Вот всё, что я написал. Найдите тут хоть одно
антисоветское слово!" Они переталкивают мне обратно: "Это нас не
интересует..."
Наконец, зовут в кабинет.
Рассаживаемся вдоль стен; кроме Гуриновича, ещё пара незнакомых.
Ожидавших вместе со мной генерал Пискарёв представляет: "Это
товарищи из прокуратуры". Как же, как же, из прокуратуры... За
версту Голдой Борисовной пахнет! ГБ, то есть...
Речь генерала свелась к тому,
что он официально, в присутствии "прокуроров" и под угрозой ареста на
15 суток предупредил меня, чтобы я не смел во время визита Р. Никсона
ездить в Москву, в Ленинград и другие города, которые он посетит.
Я легко дал такое обещание:
всё равно же я к нему не пробьюсь, а ради демонстраций и голодовок рисковать не
стоит...
17.05.72 (в этот же день)
проф. Н. П. Полетика обратился к районному прокурору с просьбой опротестовать
приговор суда как необоснованно мягкий. Но мне показалось, что этого мало.
В
последние годы минские антисемиты сильно обнаглели: благодушным
попустительством власти поощряют и натравливают погромщиков и убийц. Недавно
убиты 16-летний сын партизана Гриша Туник, студенты брат и сестра Кантор,
известный уролог, профессор Михельсон. Когда на радиозаводе произошел
взрыв вентиляционной системы, молва сразу обвинила в этом
"сионистов", и в городе установилась погромная атмосфера. Записки с
оскорблениями и угрозами регулярно подбрасывали в наши почтовые ящики...
Поэтому 20 мая 1972 г. я
написал, в дополнение к апелляции Николая Павловича следующее письмо в ЦК КП
Белоруссии:
"Мы выражаем
возмущение и протест против решения суда по делу, обстоятельства которого
изложены в письме проф. Полетика Н. П.
В День Победы, 9 мая
1972 г. после митинга у памятника жертвам нацизма – евреям, расстрелянным
в минском гетто – в беседе с гражданами секретарь ЦК КПБ тов. Кузьмин А.
Т. заявил о непреклонной решимости Партии беспощадно бороться со всяческими
антисемитскими выступлениями как с антисоветскими.
В вопиющем
противоречии с этим заявлением и, по-видимому, с проводимой КПСС политикой
находится покровительственно мягкий приговор разнузданному антисемиту
Лученкову, вынесенный Фрунзенским районным судом. Действия Лученкова сочли
возможным квалифицировать как мелкое хулиганство – нечто вроде грубых
выражений в общественном месте или приставания к женщине, – в то время как они
подпадают под действие, по крайней мере, следующих статей Уголовного кодекса
БССР:
Ст.110 (умышленное легкое
телесное повреждение или побои);
Ст.129
(оскорбление, то есть умышленное унижение чести и достоинства личности,
выраженное в неприличной форме);
Ст.1871(сопротивление
работнику милиции при исполнении им возложенных на него
обязанностей по охране
общественного порядка);
Ст.189 (угроза или насилие в
отношении гражданина в связи с его участием в пресечении
антиобщественного
поступка);
Ст.201 (злостное хулиганство;
Ст.202 (угроза убийством или
нанесением тяжких телесных повреждений, и наконец:
Ст.71, которая квалифицирует
как государственное преступление пропаганду или агитацию с целью возбуждения
расовой или национальной вражды или розни (наказывается лишением свободы на
срок от полугода до трех лет или ссылкой на срок от двух до пяти лет).
Исходя из этого,
необоснованно мягкий приговор суда выглядит пристрастным и может быть
истолкован как оправдание и фактическое поощрение антисемитских вылазок.
Мы обращаемся к вам с
этим письмом, считая, что поднятый в нем вопрос не является частным делом
жертвы хулиганства: престарелого университетского профессора, известного
ученого Николая Павловича Полетика – кстати, украинца по
национальности.
Мы считаем борьбу с
воинствующим шовинизмом и антисемитизмом одной из задач КПСС и Советского
государства.
И потому мы
рассчитываем на решительные действия с вашей стороны, которые приведут к
наказанию по заслугам государственного преступника и продемонстрируют отношение
Партии и правительства к подобным вылазкам погромщиков.
С искренним уважением:
.........................................................(36 подписей)
г. Минск, 22 мая 1972 г."
27.05.72. пришёл ответ – почтовая карточка – из ЦК КПБ:
|
т. Левин Э. Сообщаем, что Ваше
заявление, адресованное в ЦК КП Белоруссии, направлено на
рассмотрение Прокуратуры
БССР. 26 мая 1972 г. за №
сп-4657 подпись |
Глава 16
„Над реками
Вавилонскими...“
(Псалом 137:1)
Июнь 1972 года – юбилейный
месяц (год назад мы подали заявление в ОВИР) –
был, пожалуй, самым тихим месяцем за всю нашу выездную эпопею. К моему досье
в июне прибавился лишь один документ, направленный в эту же самую
"первичную инстанцию":
|
Начальнику ОВИР УВД Мингорисполкома тов.
Гуриновичу А.В. от
гражданина СССР и государства Израиль Левина
Эрнста Марковича, проживающего
в гор. Минске, ул.Карла Маркса, дом №13, кв.№1 ЗАЯВЛЕНИЕ По моему ходатайству перед Кнессетом, на основании Закона о гражданстве
1952 года, Статья 2, §5, в апреле 1972 года мне
присвоено гражданство государства Израиль (удостоверение №570 от 11 апреля
1972 года, выданное МВД Израиля). Одновременно я
являюсь гражданином СССР (паспорт серии ХХХ-НУ №749396, выданный 18.02.66 г. Ленинским
РОМ гор. Минска). Мною подано в Президиум
Верховного Совета и находится на рассмотрении заявление о желании выйти из советского гражданства. Таким образом, вплоть до момента удовлетворения указанного заявления я
являюсь лицом, обладающим двойным гражданством, и прошу зарегистрировать меня
в качестве такового в соответствии с советским законодательством. 25 июня 1972 г
(подпись) Левин Э. М. |
Впрочем, "в личном
плане" мне больше и делать-то было нечего, план был простой: оказаться
гражданином Израиля в чужой стране. Разумеется, в Израиле должен быть известен
каждый мой шаг в этом направлении, поэтому я переправил туда и копию этого
заявления, и следующее письмо (посланное также и по почте):
|
Министру внутренних дел государства Израиль господину Йосэфу Бургу Уважаемый господин Министр! Позвольте искренне
поблагодарить Вас, и в Вашем лице Кнессет и правительство, за оказанную нам
высокую честь – присвоение гражданства
Государства Израиль (удостоверения №569 и №570 от 11 апреля 1972 года). К сожалению,
советские административные органы уже больше года отказывают нашей семье в
разрешении на выезд в Израиль, лишая нас тем самым возможности осуществлять
свои права и обязанности наравне со всеми гражданами нашей страны Однако, находясь
вопреки своей воле на территории другого государства, мы хотели бы в меру
реальных возможностей чувствовать себя на деле гражданами Страны Израиля,
принимать участие в её общественной жизни: выборах, плебисцитах, сборах
средств и т.д. Мы просим Вас, господин Министр, помочь нам в этом, а также – например, через
Посольство Королевства Нидерландов в Москве – информировать нас о
наших новых правах и обязанностях, вытекающих из статуса граждан Израиля. Мы просим Вас также
содействовать обеспечению наших регулярных контактов с представителями
общественных организаций или другими делегациями нашей страны, посещающими
Советский Союз; содействовать тому, чтобы вдали от родины мы могли ощущать
постоянную связь с ней как её полноценные граждане: получать израильские
газеты и журналы, пособия для изучения родного языка, материалы о
политических и культурных событиях. Мы просим считать нашими
доверенными представителями Ларису Рудштейн и Якова Шульца (Йерусалим, Шдерот
Эшколь 10/19) и, в случае необходимости, надлежащим образом заверить их
полномочия. С искренним уважением и благодарностью: |
|
|
4 июля 1972 года. СССР, г. Минск |
Ася Левина Эрнст Левин |
09.07.72. мы предприняли новый
коллективный поход отказников – на этот раз не в МВД БССР, а в ЦК Компартии
Белоруссии. Было нас не много: человек 10 – 15, представлявших пять семей. Накануне я подготовил
письмо Первому секретарю ЦК Машерову, и мы добивались, чтобы он принял нас
лично с этим письмом:
Уважаемый
Пётр Миронович!
Мы обращаемся к Вам за
помощью в решении вопроса, который давно мог быть решён МВД БССР без
вмешательства партийных органов, на основе лишь чёткого выполнения советских
законодательных актов и международных соглашений.
В
течение длительного времени мы безуспешно добиваемся разрешения на выезд к
нашим родственникам в государство Израиль. Подобные ходатайства – с учётом
непричастности ходатайствующих к государственным и военным тайнам СССР – как правило,
удовлетворяются. По неизвестным причинам мы оказались исключениями из этого
правила, хотя никто из нас ни с какими секретами не связан. Нам отказывают под
самыми нелепыми предлогами или вовсе без объяснения причин.
Так,
семье Э.Левина было отказано год назад под предлогом отсутствия дипломатических
отношений с Израилем; затем – в октябре – из-за того, что его
брат, проживающий уже 18 лет в Ленинграде и не имеющий с ним никаких связей,
является научным работником. В ноябре ему было заявлено, что его не выпустят,
пока Израиль не выведет свои войска с оккупированных территорий; в январе 1972
г. – просто "считаем нецелесообразным"; в феврале – опять "из-за
брата"; затем снова "нет дипломатических отношений" и наконец, в
июне, после целого месяца обещаний – "по тем же
причинам, что и ранее".
Семье Н. Альшанского
отказывают более 10 месяцев: вначале из-за того, что, работая на телефонной
станции, он якобы был связан с секретами; затем, когда абсурдность этого
утверждения стала очевидной, "мотив" отказа был изменён: он, мол,
подполковник запаса, и "много знает" (хотя он уволен из армии 11 лет
назад). Недавно его без объявления причин разжаловали в рядовые и лишили
пенсии, поставив в тяжёлые материальные условия, однако – уже рядового – продолжают
задерживать. И при этом – заставляя терпеть лишения – "по гуманным
соображениям сохранения семьи" не разрешают выехать жене и взрослым детям!
Семье
Малки Давидович, возбудившей ходатайство о выезде в декабре 1971 года, отказали
без всякой мотивировки. Затем объяснили отказ тем, что младший сын, который не
собирается выезжать в Израиль, недавно вернулся из армии, где якобы имел
доступ к секретам. Это не подтвердилось: в армии он работал жестянщиком! Всё же
его заставили подписать заявление, что он не намерен ходатайствовать о выезде,
пообещав в этом случае выпустить всех остальных. Однако это обещание не
выполнено до сих пор. Более того, аннулировано разрешение Е. Шеркину, который
вступил в брак с одной из дочерей М.М. Давидович, создав таким образом
отдельную семью. Молодожёнам предложено развестись: пресловутые
"соображения гуманности", видимо, страдают непостоянством.
Семье
А. Розенблата, подавшей заявление на выезд в январе 1972 года, начиная с марта,
со дня на день обещали выдать разрешение. А 10 апреля им вдруг отказали с
добродушно-юмористической мотивировкой: "Вы – мясник, а мясников у нас
и так не хватает"! Затем, отбросив шутки, ОВИР предположил, что сын А.
Розенблата на заводе им. Ленина "подписывал секретный
допуск". Как водится, это оказалось вымыслом. Тогда решили, что он, хотя и
не подписывал, всё же "имел связь" с секретной работой. Пусть,
дескать, остаётся здесь, тогда всех остальных выпустим! Непонятно, почему в
таком случае не выпускают семью Э. Левина, брат которого ни за какие блага не
согласится уехать из СССР?!
Возмутителен
цинизм, с которым у Жанны Алексеевой требуют "разрешение" от мужа, подонка и шантажиста,
который уже долгие годы скрывается от уплаты алиментов на содержание дочери!
Алексеевой предлагают самой разыскать его и взять такую справку (за которую он,
внезапно появившись, потребовал 1000 рублей, после чего снова исчез)...
Описанные
выше обстоятельства мы не можем квалифицировать иначе как произвол, который
даже не пытаются облечь в приличную форму соблюдения таинственных
"инструкций" – никакие инструкции не могут быть так
противоречивы.
Насильное
удержание, сопряжённое для нас с общественной изоляцией, материальными
тяготами, лишением возможности нормально жить и работать, ставит нас в
положение виноватых без вины, осуждённых без суда, заключённых без объявления
срока наказания. Оно противоречит не только правовым, но и элементарным
этическим нормам, граничит с издевательством и садизмом.
Мы
призываем вас проявить добрую волю и гуманизм, помочь нам осуществить наше
законное право на воссоединение с близкими, во всяком случае – ответить на
наше письмо, ибо мы уже достаточно унижены непроницаемой стеной бездушного
молчания, на которое наталкиваются наши многочисленные жалобы во все возможные
инстанции.
|
Левин Эрнст |
Давидович Малка |
Розенблат Александр |
|
Левина Ася |
Давидович Роза |
Антонова Александра |
|
Альшанский Наум |
|
Розенблат Владимир |
|
Альшанская Клара |
Алексеева Жанна |
Розенблат Татьяна |
|
Альшанский Михаил |
Плоткина Зина |
Язгур Фрида |
|
Альшанская Полина |
|
Шеркин Ефим |
|
|
|
|
|
гор. Минск |
|
9 июля 1972 г. |
Надо признать, что МВД БССР вело
себя гораздо демократичнее, чем эта цитадель "Партии-Нашего-Рулевого".
Здесь нам сразу заявили: "Машерова нет!" и никаких
компромиссов не предлагали; ни один из секретарей и завотделов не желал с нами
разговаривать. Из вестибюля охрана нас немедленно выперла. До конца рабочего
дня мы стояли "у парадного подъезда", и ни одна,
извините, партийная сволочь, не заинтересовалась нашими проблемами и не
соизволила к нам выйти – только
начальник охраны, пригрозивший арестом. Пришлось бросить письмо в ящик.
Копию этого
письма, как и всех других важных и информативных документов, я переслал с
уезжающими в Израиль.
Между
прочим, способы пересылки конспиративной ксивы, этакий
детективный элемент нашего быта, были для меня увлекательной игрой –
как, вероятно, для большинства мужчин, до старости остающихся мальчишками.
Кроме простой и надёжной (хотя
не слишком оперативной) передачи через посольство, у каждого были свои методы
устройства тайничков, чтобы безопасно миновать пограничный шмон на
брестской таможне. Например, я для себя выбрал два проверенных способа: "тамбурный" и
"сигаретный".
Первый
применялся,
когда ехал свой, особо доверенный человек. Между Минском и Брестом он выходит
покурить в тамбур своего или соседнего вагона, слегка вывинчивает ножиком два
шурупчика на какой-нибудь настенной табличке – и зажимает под ней сложенную бумагу. Там она остаётся, пока все
пассажиры проходят досмотр, а потом
– уже в Польше или Австрии, он снова вынимает её и кладёт в карман,
чтобы в Вене отдать представителю израильского МИД (точнее, "русского
отдела", который сотрудничал с советскими евреями. Фактически он относился к
Канцелярии Главы правительства; позже его сменило так наз. "Бюро по связям").
Я и сам, когда нас, в конце концов,
выпустили, провёз этим способом пару документов, которые не успел отправить
дипломатической почтой Посольства Нидерландов.
Второй способ использовался,
когда "контрабандист" был не слишком искушённым. С коробки болгарских
сигарет "БТ" я сдвигал целиком неповреждённую целлофановую оболочку
(осторожно раскрыв её снизу) и заменял часть сигарет сложенными бумагами. Потом
натягивал оболочку обратно и заклеивал её бесцветным клеем: коробка
снова была "непочатая". Нужно было только следить, чтобы она по весу
не слишком отличалась от нормальной: ведь бумага гораздо тяжелее сигарет!
Сейчас смешно вспоминать
эти детские игры: ну какие у нас могли быть "криминальные" секреты! В
Израиле мы наслушались рассказов, как богатые – по нашим понятиям
баснословно богатые – евреи с Кавказа или из Средней Азии вывозили своё
золото и бриллианты: запекали в лепёшки, вшивали в края простынь, прятали под
сучкáми багажных ящиков...
Один "грузин" хвастался, что он провёз в багаже полный чемодан
советских денег (их можно было обменять на валюту в Вене). – "Как
же тебе удалось?!" – "А у меня было два чемодана денег:
один я таможенникам отдал. С хорошим человеком всегда можно договориться"!
Глава 17
„Хлеба не ел и воды не пил...“
(Исход 34:28)
Очередное событие июля 1972
года – официальный визит в Москву новоизбранного Генерального Секретаря
ООН, австрийца Курта Вальдхайма, который сменил У Тана. Он должен был прибыть
17 июля; а на сколько дней – неизвестно. В связи с его приездом была отправлена
в Кремль следующая фототелеграмма:
|
МИНИСТЕРСТВО СВЯЗИ СССР ФОТОТЕЛЕГРАММА |
|
Из: Минска № 14/7 го ч. мин. Пор. служ.отм. |
|
Куда,
кому:............................Москва, Кремль, Председателю СМ СССР
А.Н.Косыгину Текст: Довожу до Вашего сведения,
что с 17 июля 1972 года в знак протеста против произвола по отношению ко мне
советских административных органов я объявляю голодную забастовку на всё
время визита в СССР Генерального Секретаря ООН Курта Вальдхайма. Во избежание
обвинений в нарушении общественного порядка голодовку буду проводить дома. Гражданин СССР и государства
Израиль
(подпись)
Левин Э.М. 14 июля 1972 г. |
Была
пятница. В конторе я отдал начальнику отдела копию этой телеграммы и
предупредил, что с понедельника бастую и на работу не выйду несколько дней –
точно не знаю, сколько.
У меня не было
никакого опыта голодовок, и "профессиональные революционеры" могли
бы надо мной посмеяться. Я не подготовил к ней свой организм и вдобавок
ограничил себя в воде: голодовка получилась "полусухая".
У меня сохранился до сих пор дневник этой голодовки, который я и перепечатываю
дословно, не меняя ни названия, ни содержания:
ДНЕВНИК ДИСТРОФИКА
|
Воскр. |
22:00 |
Вес 85 кг, объём |
Последняя жратва:
яичница, сосиска, |
|
16 июля |
|
брюха 103,5 см |
два помидора, стакан
киселя |
|
Понед. |
00:00 |
сигарета 1 |
|
|
17 июля |
01:30 |
сигарета 2 |
|
|
(1 день) |
02:10 |
задрых |
|
|
|
08:00 |
встал |
|
|
|
10:00 |
сигарета1. |
|
|
|
11:30 |
сигарета2 |
|
|
|
14:30 |
сигарета 3 |
|
|
|
15:30 |
сигарета 4. |
|
|
|
16:20 |
сигарета 5 |
|
|
|
17:30 |
сигарета 6 |
|
|
|
18:40 |
сигарета 7 |
|
|
|
20:00 |
сигарета 8 |
полстакана воды |
|
|
21:20 |
сигарета 9 |
|
|
|
23:00 |
сигарета 10 |
полстакана воды |
|
Вторн. |
00:00 |
задрых |
|
|
18 июля |
07:40 |
встал |
Слегка тошнит,
покалывает слева под ребрами. |
|
(2 день) |
09:00 |
сигарета 1 |
Временами зуд, жар наплывами
в грудной клетке |
|
|
10:30 |
полстакана воды |
|
|
|
11:00 |
сигарета 2 |
|
|
|
13:00 |
сигарета 3 |
|
|
|
13:40 |
полстакана воды |
Тошнота, головокружение |
|
|
15:30 |
сигарета 4. |
|
|
|
17:30 |
сигарета 5 |
|
|
|
18:20 |
|
полстакана воды |
|
|
20:30 |
сигарета 6 |
полстакана воды |
|
|
21:25 |
сигарета 7 |
|
|
|
22:20 |
сигарета 8 |
полстакана воды |
|
|
23:00 |
полстакана воды |
|
|
Среда |
01:10 |
задрых |
|
|
19 июля |
07:20 |
встал |
Болит желудок. Отрыжка
тухлыми яйцами. |
|
(3 день) |
08:00 |
полстакана воды |
Может, мало пью? |
|
|
09:10 |
сигарета 1 |
|
|
|
09:40 |
сигарета 2 |
|
|
|
11:00 |
полстакана воды |
Почему-то свербит макушка |
|
|
12:00 |
сигарета 3 |
Голод не усиливается: такой
же, как вчера |
|
|
13:00 |
сигарета 4 |
стакан воды На ладонях
слезает кожа, вроде лишайчиков |
|
|
15:00 |
|
полстакана воды |
|
|
18:00 |
сигарета 5 |
полстакана воды |
|
|
19:40 |
– Аська уговорила |
проглотить одну
таблетку (0,5 г) поливитаминов и одну |
|
|
|
витамина С, запил |
стаканом воды – целый обед!
Не нарушил ли голодовку?! |
|
|
21:20 |
сигарета 6 |
|
|
|
22:00 |
сигарета 7 |
Не жру уже трое суток: ровно
72 часа. Ничего страшного! |
|
|
23:20 |
полстакана воды |
1таблетка витамина С |
|
Четверг |
00:40 |
сигарета 8 |
|
|
20 июля |
01:00 |
задрых |
|
|
(4 день) |
08:00 |
встал |
|
|
|
09:00 |
сигарета 1 |
|
|
|
09: 40 |
полстакана воды |
|
|
|
10:00 |
сигарета 2 |
|
|
|
10:45 |
сигарета 3 |
|
|
|
12:00 |
сигарета 4 |
полстакана воды |
|
|
12:40 |
сигарета 5 |
|
|
|
14:50 |
сигарета 6 |
полстакана воды |
|
|
16:00 |
сигарета 7 |
1 таб. витамина С с глюкозой |
|
|
18:20 |
сигарета 8 |
поливитамины (2х0.5 гр.), 1
стакан воды |
|
|
20:00 |
сигарета 9 |
|
|
|
21:40 |
сигарета 10 |
|
|
|
22:00 |
|
конец четвертых суток |
|
|
22:40 |
сигарета 11 |
|
|
|
23:50 |
сигарета 12 |
полстакана воды |
|
Пятница |
00:30 |
сигарета 13 |
|
|
21 июля |
01:30 |
задрых |
|
|
(5 день) |
06:50 |
встал |
|
|
|
08:00 |
сигарета 1 |
поливитамины 2х0.5гр., 1
таб. витам. С, полстакана воды |
|
|
10:30 |
сигарета 2 |
полстакана воды |
|
|
12:30 |
сигарета 3 |
|
|
|
13:00 |
сигарета 4 |
|
|
|
15:00 |
сигарета 5 |
|
|
|
17:00 |
полстакана воды |
|
|
|
17:50 |
сигарета 6 |
|
|
|
19:00 |
сигарета 7 |
|
|
|
20:00 |
сигарета 8 |
|
|
|
21:15 |
сигарета 9 |
стакан воды |
|
|
22:00 |
сигарета 10 |
полстакана томатного соку,
пять суток, конец голодовки |
Никаких
ощутимых последствий моя голодовка не возымела. Правда, слегка похудел: на 3
кг, что при моих-то 20 лишних килограммах просто смешно. То место, которое я
называю своей талией, я, правда, забыл измерить, но помню, что брюки с меня не
сползали. Ну, а на Вальдхайма с Косыгиным это мероприятие и подавно никак не
повлияло: они не слышали о нём, хоть я и получил телеграфное сообщение, что моя
фототелеграмма товарищу Косыгину вручена по назначению 15.07.72 в
12 час. 25 мин.
А вы – товарищи,
которым её перешлют и которые будут о ней друг другу рассказывать, –
обратите внимание прежде всего на
подпись: Гражданин СССР и государства Израиль! Теперь я
вам везде буду с полным правом эту подпись в глаза тыкать. Теперь, "Ворон,
ворон", уже не "весь я твой"! А там, даст Бог, и
вовсе стану "я не твой"! Всё-таки моя страна неплохо защищает
своих граждан (например, от ваших братьев-арабов)...
В один
из жарких дней конца июля бреду домой с работы. Задумался. Подошёл уже к
Проспекту – вдруг кто-то окликает:
– Эрнст Маркович! Добрый день!!
Озираюсь: слева, от фасада КГБ, спешит ко
мне... (сразу я его и не узнал!)... Перцев!
– Добрый день, – отвечаю
недоверчиво. Узнать его действительно трудно. Один раз, почти год назад,
встречался я с хмурым мизантропом-чиновником, а сейчас передо мной... ну,
лучший друг!
Весь его вид выражает:
"Дорогой! Сколько зим, сколько лет!" – даже руки развёл, будто
обнять меня хочет. "Как здоровье, как жена, сын?"... Вот артизд!
(Так Владимир Высоцкий произносит в одной из своих песен:
|
У неё – два
знакомых артизда кино И один – знаменитый
артизд из Таганки). |
Но Перцев вдруг гасит улыбку и
произносит торжественным, почти клятвенным тоном: – "Эрнст
Маркович! Мне поручено выяснить, знáете ли вы, чем занимается в
Ленинграде ваш брат. И если окажется, что вы этого нé знаете, то – даю вам
честное партийное слово – вы уедете!"
О-го-го! И ура! Наверно,
вопрос о нашем разрешении уже решён на самых верхах! А эти, как обычно,
набивают себе цену! Ну, разве что он и вправду поедет согласовать какие-то
детали...
Но я слабо и недоверчиво
усмехаюсь ("да, мол, нелёгкая у тебя, брат, задача...") и говорю:
"Ну, тогда − с меня бутылка!"
– "Идёт!" –
серьёзно отвечает Перцев, и мы расходимся, озабоченные предстоящими
трудностями...
Ася не склонна была
так уж обольщаться и питать преждевременные надежды, но, в общем, и она сильно
успокоилась, поверив в мою интуицию. Она взяла на работе отпуск и уехала за 150
км в Любань, к родителям, у которых уже гостил наш Гошка.
В отличие от нас,
тесть и тёща легко получили разрешение; они вышли на пенсию ещё весной. Свой
партбилет тесть отослал, не заходя в райком. Теперь им предстояло продать
домик-садик-огородик, освободиться от ненужных вещей, прикупить нужных,
упаковать книги, – в общем, Ася поехала во всём этом помогать, после
чего они собираются переехать к нам, чтобы уже из Минска отправить багаж и
самим сесть в поезд до Вены. При этом они наивно полагают, что окружающий их в
Любани братский народ поверит, будто школьный завуч и училка
просто перебираются, выйдя на пенсию, к дочери в Минск, а не во вражью
жидовскую страну. А то ведь могли бы и дом поджечь, да и топором по башке
недолго... Изменников Родины никто защищать не станет!
Прошло несколько дней, и я
окончательно поверил, что нас вот-вот выпустят: 3 августа
Сонька Власьевна издала изуверский, совершенно бандитский указ: отныне
каждый выезжающий в Израиль специалист должен оплатить затраты на полученное им
"бесплатное" высшее образование!
Цены установлены произвольные
и поистине фантастические! Я должен уплатить за свой диплом инженера 7.700
рублей; Ася за университет – 6.000; а вместе с визами и другими
выездными платежами набирается около 16.000 рублей, сто моих зарплат в
"Электроналадке", почти $18.000 по официальному
курсу!!
Ну, уж теперь, подложив такую
свинью, они должны нас выпустить: чтобы полюбоваться на нашу
растерянность и отчаяние. Вот оно, еврейское счастье... Это ж надо: 16 тысяч!
Только советский человек
способен представить себе, что означает эта цифра! Семья вроде нашей, хорошо
обеспеченная по здешним понятиям, вряд ли смогла бы скопить такую сумму из
своего заработка за всю жизнь. Десятилетиями люди собирают деньги на
автомашину; из сотен моих знакомых только у троих или четверых была
"Волга", для остальных она была несбыточной мечтой. За наш
выезд советская власть потребовала больше, чем стоят три
"Волги" последнего образца! Гитлер, до того как стал
уничтожать евреев, был к ним гораздо либеральней, чем Брежнев: отдай всё, что
имеешь – и уезжай! А коммунисты говорят: отдай и то, чего не имеешь
– или сиди здесь! Короче, это новая форма отказа – самая жестокая
и изощрённая. И всё-таки – было бы только разрешение! Не знаем, где
взять столько денег, но надеемся: еврейская солидарность должна нас спасти!
Глава 18
„И явился к нему голубь
в вечернее время...“
(Бытие 8:11)
Ещё в
июле Лорка в письме, а Яшка по телефону из Израиля, вскользь упоминали о
каком-то нашем родственнике, который собирается посетить Советский Союз, и,
возможно, нас разыщет. Мы уже привыкли к визитам еврейских туристов, и это
сообщение пропустили мимо ушей: ну, приедет, big deal! Уж как-нибудь примем...
В середине августа пришло
очередное письмо, в котором Лора снова напомнила: "В прошлом письме
я говорила о нашем родственнике, который имеет себя быть в Союзе в конце
августа... Не упустите, если не уедете до тех пор"... О,
даже так? Что же это за птица, наш загадочный родственник?
И вот, в пятницу, 25
августа вечером раздаётся телефонный звонок (кажется, из Ленинграда) и
деловой женский голос единым духом выпаливает на американском английском:
"Мистер Левин? Я – секретарь мистера Леонарда Шретера! Мистер
Шретер ждёт Вас в воскресенье утром в Риге, отель такой-то, комната такая-то! О.К.?"
– O.K. – отвечаю, – Thank you very much! And э-э-э... –
Дзынь! – положила трубку. Ага! Вот он кто, наш "родственник"!
В субботу, 26 августа мы с
Асей к вечеру уже были в Риге. Ночевать нас друзья поместили к Маргарите
Шпильберг, "соломенной вдовушке": Аркадий, её муж, был арестован
более двух лет назад и получил три года лагерей строгого режима за еврейский
"самиздат". Младшую из двух дочерей он до ареста не успел ещё ни разу
увидеть...
Наутро мы постучались в
указанный номер указанной гостиницы. Раздалось бодрое "Come in!", и на Асю с радостным
воплем "Лора!!", бросился с объятиями моложавый рыжий
американец в одних трусах: остальное было разбросано по всей комнате, а смятые
носки валялись на столе. Мы сразу почувствовали себя если не родственниками, то
очень давними друзьями. Это и был наш адвокат из Сиэттла, штат Вашингтон,
Леонард Уильям Шрётер.
Прибалтика –
почти единственное место в СССР, не успевшее потерять самобытность городов, уют
и налаженность быта, остатки западной цивилизации. Ригу, Таллин, Каунас,
Вильнюс новые хозяева не превратили ещё в безликую и безжизненную
социалистическую новостройку с гигантскими унылыми пространствами, загаженными
и запустевшими.
Мы любили Ригу и в гостинице
оставались недолго. Несколько часов
прогуливались по улицам, а потом сидели в маленьком уютном кафе
"Кристина". И безостановочно говорили – так же, как и
Лен, не обращая ни малейшего внимания на слежку. Удивляюсь до сих пор, как нам
удавалось, при моих скудных познаниях в разговорном английском и иврите,
прекрасно понимать друг друга!
Оказывается,
Леонард успел за неделю побывать в Москве и Ленинграде, поговорить с десятками
еврейских активистов и русских правозащитников. В Москве он встречался с главой
Комитета прав Человека академиком А.Д.Сахаровым, его "главным
юристом" Валерием Чалидзе и старыми отказниками, в Ленинграде – со
Львом Лернером, а к третьему пункту своего турне – Риге –
подключил в нашем лице и Минск. Больше всего Шрётера интересовало мнение
еврейских активистов по двум вопросам: какую роль сыграл визит Президента
Р. Никсона (28 – 30 мая 1972 г.) и как должен вести себя Запад в
связи с недавним указом о введении грабительского выкупа "за высшее
образование".
Поездка была подготовлена активистами,
уже вырвавшимися в Израиль. Они заранее связались с друзьями и предупредили их,
что Шрётеру нужно не только откровенно рассказывать всё, но и считать его своим
полномочным представителем и посланником к правительствам и еврейским
организациям стран Запада.
Оказалось, что по
первому вопросу – о визите – почти у всех активистов еврейского
движения мнение было единым: приезд "Книксона", как мы
с лёгким презрением окрестили американского президента, принёс евреям больше
вреда, чем пользы.
У всех было подозрение, что
услужливый Никсон, на которого возлагали столько надежд, в переговорах с
Брежневым вообще не затронул вопрос о свободе репатриации, а больше стремился
сбыть русским излишки американской пшеницы и кукурузы.
Но зато к его приезду
власти развернули широкую кампанию по изоляции потенциальных "возмутителей
порядка": отказников и членов Инициативной группы по защите прав Человека
в СССР. В Москве, Ленинграде и Киеве от них требовали отказа от любых "антиобщественных
акций"; запрещали появляться в общественных местах и даже подходить к
окнам, выходящим на улицы, по которым должен проехать Никсон. Десятки
активистов на время визита заключили в тюрьмы без всякого обвинения. Их родным
милиция объявляла, что причина ареста – "нарушение
общественного порядка в прошлом и намерение нарушить в будущем". А
инженера В. Престина и солиста балета В. Панова арестовали по ложному обвинению
в мелком хулиганстве. Надолго отключали квартирные телефоны (в том числе
академику А. Сахарову, Валерию Чалидзе, Петру Якиру, Рою Медведеву и
многим евреям-отказникам). В Минске, Риге, Вильнюсе, Кишинёве евреев высаживали
из следующих в Москву поездов и не продавали им билетов на самолёты (при их
покупке нужно предъявить паспорт). Был случай, когда русскому мужу разрешили сесть
в самолёт, а жене-еврейке отказали ("Хроника текущих событий",
выпуск №26 от 5.07.72.).
А через месяц после
визита Никсона – ввели свой бандитский выкуп. Нужно же платить за
американское зерно, вот пусть и платит за него мировое еврейство,
спасая своих соплеменников: ведь сами-то они и за сто лет таких денег не
соберут! Неужели и это согласовано с "Книксоном"?! В год
президентских выборов?!
По второму вопросу
(должен ли Запад выкупáть советских евреев)
единодушия у активистов не было, поэтому я высказал Шрётеру своё личное мнение:
ни в коем случае! Не продавать коммунистам пресловутой ленинской "верёвки"
на свою же шею, а всеми средствами добиваться отмены злодейского указа!
При своей мизерной зарплате
советский специалист в первые же несколько лет окупает все затраты на высшее
образование; дальше он зарабатывает свою пенсию, и эти деньги государство ему
при выезде не возвращает, а пенсионерам – не переводит за границу – в
отличие от цивилизованных стран. Не выкупаются при отъезде облигации
многочисленных госзаймов; произвольная цена за визы (900 рублей на человека при
средней зарплате около 130 рублей в месяц!) сама по себе – неслыханный
грабёж.
Иными словами, указ этот –
вопиющее беззаконие. И нельзя давать Советам ни дешёвой пшеницы, ни
"статуса наибольшего благоприятствования", пока они не откажутся от
работорговли.
Наоборот, нужны новые
экономические санкции против них. А евреи, сказали мы Шретеру, столько ждали
возвращения в Сион, что могут потерпеть ещё немного, пока демократические
страны не заставят работорговцев отступить.
Потом мы поблагодарили
Леонарда за помощь в получении израильского гражданства. Он заметил, что это
единственный известный ему случай, первый за всю историю (видимо, единственный
из 570, если судить по номеру моего удостоверения?), когда Свидетельства о
гражданстве дошли по назначению! Я сказал: дай Бог – не последний! Разве
так сложно уговорить Нидерланды, представляющие интересы нашей страны в СССР,
взять на себя и эту миссию? Более того, надо бы в передачах "Коль
Исраэль" на русском языке регулярно перечислять фамилии тех советских
евреев, которым присвоено израильское гражданство – даже если документы
не дошли до них, перехваченные КГБ! При этом нужно разъяснять, что государство
Израиль защищает права и интересы этих своих граждан наравне с живущими в
Стране.
Лен поинтересовался,
почему это так важно. Я объяснил, что в СССР
существуют законы, дискриминирующие иностранных граждан и лиц без
гражданства. Но первых защищают их консульства, а у последних никакой защиты
нет. Двойное гражданство не признаётся, и если бы я вышел из советского, не
получив заранее израильского, я рисковал бы стать лицом без гражданства
со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями: обязательная
регистрация, надзор, ограничение свободы передвижения, возможность
насильственного назначения места проживания по выбору властей и т.д.
Без разрешения нельзя даже
временно покидать город, где ты зарегистрирован, и в Уголовном
кодексе есть особая статья: "злостное нарушение иностранцами и лицами без
гражданства правил передвижения на территории СССР". Опять-таки, для
иностранцев предусмотрена возможность "разрешать вопрос об уголовной
ответственности дипломатическим путём", а для лиц без гражданства –
только советский суд.
Примером разного подхода к
своим и чужим (или ничьим) гражданам может служить Статья 62 УК БССР
(шпионаж): своего можно обвинить в шпионаже за сбор сведений, "составляющих
государственную или военную тайну", а чужого – также и за "иные
сведения для использования их в ущерб интересам СССР" (скажем, за
сведения о приеме евреев в аспирантуру).
Я изложил Шрётеру свой наивный
план: стать "интернированным иностранцем" в Союзе (меня обнадёживало
то, что 500 рублей и заявление о выходе из гражданства они всё-таки приняли),
затем своим израильским паспортом пробить дорогу в голландское посольство и
постепенно, без всяких "антиобщественных акций", так надоесть
властям, чтобы они выслали меня из страны! Но, прибавил я, главная надежда,
конечно, на вас, на Запад...
Хотя вначале Лен Шрётер
показался нам несколько легкомысленным, к концу встречи мы знали: на этого
парня таки можно положиться. А на помощь отказникам со стороны израильского
правительства – не слишком... – "Cоциалисты! – вздохнул Шрётер.–
Они пуще всего боятся разозлить русского медведя"...
В 14:00 экспресс
"Чайка" отошел от рижского перрона. В 23:38 он прибыл в Минск.
Назавтра был
понедельник, 28 августа 1972 года. Ася уехала на работу. Я тоже
собирался на свою "принудиловку", но едва успел допить кофе, зазвонил
телефон:
– Эрнст Маркович? Доброе утро!
Гуринович.
– Доброе утро, Антон
Викторович!
– Зайдите к нам сегодня.
– Во сколько?
– А когда хотите!
– По какому вопросу?
– По вопросу выезда, –
отвечает он иронически.
На работу я не пошёл.
Быстро собрался и поехал в ОВИР. Прихватил с собой неразлучную свою папку с
письмами и... японскую стереоскопическую открытку с подмигивающей красоткой.
Выпускают! Это была не надежда, не догадка, а твёрдая уверенность.
Гуринович был
добродушен и несколько суетлив. Он усадил меня и поковылял наверх. Потом
вернулся, сказал: "Ждите!" – и занялся своими бумагами,
время от времени посматривая на меня многозначительно и таинственно. Я
перелистывал свою папку.
Минут через двадцать он
посмотрел на часы, поднялся и повёл меня в кабинет Пискарёва.
Генерал тоже занимался бумагами.
Я сел у стены, справа от его стола, а Гуринович – у другой, напротив, на
краешке стула.
Выдержав паузу, генерал
отодвинул бумажки и встал, расправив плечи – будто командовал парадом
победителей:
– Ну, Эрнст, я обещал тебе,
что добьюсь, и я добился! Вам разрешён выезд в Израиль. Идите, оформляйте
документы.
Гуринович отечески улыбался.
– Спасибо, Виктор Алексеевич, –
сказал я не слишком уверенно, но вполне искренне.
Итак, не Исачок
Житницкий полтора года назад, а именно Леонард Шрётер стал тем голубем с
оливковой веточкой, который принёс нам долгожданную весть: «Понизилась
вода на земле"!
Нужно немедленно ему позвонить
в Ригу: может быть, он ещё не уехал.
Спустившись в ОВИР, я первым
делом достал японскую красотку и, протянув её Гуриновичу, сказал, непроизвольно
подражая тону генерала Пискарёва:
– Вот, Антон Викторович! Я
обещал вам подарить её, когда получу разрешение, и я вам её дарю.
Гуринович был явно обрадован. –
"Вы хоть надпишите", – пробурчал он с некоторым смущением.
Я вынул авторучку, перевернул
открытку чистой стороной и... задумался. "Дорогому" не напишешь,
"уважаемому" тоже не хочется... Как же его назвать? И надписал:
"Незабвенному
Антону Викторовичу Гуриновичу на память −
Э. Левин, 28 августа 1972 г."
Из дому я сразу же
позвонил Асе на работу и скучным, равнодушным голосом спросил:
– Какой у нас сегодня день?
– Понедельник, – сказала
она с недоумением. – А что?
– Жалко, что не пятница...
– Разрешение!!? –
закричала в восторге моя супруга: за тринадцать лет мы научились понимать друг
друга с полуслова.
|
"Ну, являюсь на службу
я в пятницу, Посылаю начальство я в задницу!.." |
(А. Галич,
"Баллада о прибавочной стоимости")
С работы Ася уволилась
в этот же день. Вечером она рассказала, что её начальство не только
не обрадовалось, но даже несколько растерялось. Начальник отдела, который
должен был её всячески притеснять и третировать, уже забыл, что она – "предатель Родины", а видел лишь умную и
красивую молодую женщину, толкового работника и единственную в отделе
сотрудницу, умеющую печатать на машинке! Он даже пытался втолковать ей, что
после заявления об увольнении работник должен ещё ждать две недели,
на что она, в свою очередь, удивилась:
– Да вы что, не понимаете? Я уезжаю в Израиль, навсегда уезжаю из вашей
страны! Мы получили разрешение! Ни одного дня я ждать не буду, оформляйте
немедленно.
– Ну, ладно, – сдался он. – Только, знаешь, одна просьба: отпечатай мне
напоследок ещё вот этот, последний документ.
Спорить Ася не стала,
отпечатала. Потом, пока отдел кадров накладывал резолюции и писал в трудовую
книжку "по собственному желанию", её шепотом поздравляли в коридоре,
просили им написать, а один "плэйбой" (не еврей, а стопроцентный
белорус) попросил даже прислать ему вызов. Наивный человек! Пришлось ему объяснять,
куда он может загреметь с этим вызовом...
Я тоже явился в свою
проектную контору. Получил расчёт, посмотрел трудовую книжку: никакой записи о
приёме на работу в ней нет. Решил: ладно, чего разводить писанину! Нет приёма,
не надо и увольнения, и заявления, а без четырех месяцев стажа тоже как-нибудь
проживу. Несерьёзный я всё-таки человек: забрал свою трудовую книжку и пошел. А
вот теперь жалею! Надо было вписать: по крайней мере, знал бы, как эта
контора называлась. А то забыл ведь начисто!
Мои краткосрочные коллеги меня
тоже поздравляли: "Добился всё-таки!" – и желали хорошо устроиться. Обещал им написать, и
кажется мне, что я эту просьбу выполнил... Теперь уже не помню. Чтó я хорошо помню –
наверно, до смерти не забуду, – так это свою реакцию на поздравления, на
само разрешение, на одержанную победу...
|
Для любви родятся
люди в среду, А четверг сулит нелёгкую победу. |
– есть такие стишки, где предсказана судьба
людей, родившихся в каждый из семи дней недели. Я родился в четверг. И победа
оказалась столь трудной, что не было уже сил и нервов, чтобы радоваться и
веселиться. Была какая-то апатия...
Глава 19
„Крепитесь и мужайтесь, не
бойтесь и не страшитесь!“
(Второзаконие 31:6)
В тот же
день я позвонил Шрётеру в Ригу. Он встретил известие о разрешении восторженными
кликами и признался, что, прощаясь, почти не надеялся когда-нибудь нас ещё раз
увидеть. Потом, перейдя с английского на иврит (конспиратор!), спросил:
– Ма наасэ ым а-кóфэр? (Что будем делать с
выкупом?) – Я ответил тоже "конспиративно":
– Ныхъé вэ ныръэ... Лехá кен ядýа, мá еш лаасóт. Action! (Поживём – увидим. Тебé-то известно, что надо
делать. Действуй!)
Через день Лен уже встречался
в Лондоне с руководителями еврейских организаций Великобритании. Кроме того, он
подробно рассказал о своей поездке лондонскому корреспонденту "Jerusalem Post"
Дэвиду Леннону. Из статьи почти на всю газетную полосу, я приведу лишь
некоторые тезисы. Л. Шрётера:
l Все, с кем я говорил, считают, что никогда ещё не было
хуже, чем сейчас. Обнадёженные ростом числа разрешений и визитом Никсона,
многие сожгли за собой мосты. После указа о налоге они не могут уже ни ехать,
ни вернуться к нормальной жизни...
l Прежний накал борьбы за выезд, смелость и презрение к
опасности возможны были, пока была надежда... Теперь её нет.
l В Москве ждут разрешений около 400 семей; около 60% из
них должны платить по 15-20 тысяч руб. Семья Виктора Польского
"стоит" 40 000 р., семья проф. Беньямина Левича – 82 000 р. В
Минске из 4000 евреев, подавших на выезд, около 1000 должны будут заплатить
налог; в Ленинграде – 350 из 1000. В Риге дипломированных
специалистов среди подавших примерно 30-40%. Многие в панике, они умоляют
помочь им деньгами; другие – особенно лидеры движения – требуют
ни в коем случае этого не делать. Они говорят, что Запад должен рассматривать
этот "налог" как разбойничий выкуп за пленника или раба. Еврейские
лидеры из Москвы, Минска, Риги и Ленинграда
убеждены, что аппетиты советского режима безграничны; что он осмелился ввести
налог, лишь когда учуял готовность Запада его платить. Они одобрят самые
суровые меры вплоть до экономического бойкота СССР – и очень надеются, что
Правительство США ценит Права Человека выше, чем экспорт своей пшеницы...
l Они заняли такую позицию, поскольку обстановка в
стране впервые за много лет угрожает жизни людей. Русские
демократы-правозащитники и иностранные дипломаты в СССР говорят об эскалации
антисемитской ("антисионистской") кампании, о недавних нападениях на
евреев-работников Посольства США: антисемитские "эпитеты" никогда не
выкрикивали так откровенно...
l После указа еврейские юноши отказываются поступать в
институты, а значит, будут призваны в армию и затем не смогут уехать "по
причине секретности" – ни сами, ни члены их семей...
l Валерий Чалидзе считает указ незаконным уже потому, что
он не должен иметь обратную силу: люди учились бесплатно, и никто их не
предупреждал, что нужно будет платить за обучение...
l Даже суммарная стипендия за весь курс обучения не
превышала 2400 рублей, а минимальный "выкуп" составляет 5000...
l По словам Чалидзе, в СССР срок взимания долгов
определён в три года, и требовать их через десятки лет после окончания учёбы – вопиющее
беззаконие. Кроме того, затраты на образование освобождены от налогов, и
каждому, кто платит выкуп, следует вернуть большую сумму вычтенного ранее
подоходного налога...
l В новом спецлагере в Пермской области все низшие
административно-командные должности, занимаемые заключёнными, отданы бывшим
нацистским военным преступникам и полицаям, уничтожавшим евреев в годы войны.
l Многие евреи, требовавшие репатриации и отказавшиеся
от советского гражданства, осуждены по фальшивым уголовным обвинениям: они не
известны на Западе, их семьи голодают и не получают никакой помощи...
l Еврейские лидеры просили меня опубликовать такое
заявление:
"Мы знаем о
бюрократическом равнодушии в Еврейском Агентстве и Министерстве абсорбции, но
предпочитаем любых бюрократов и самые неблагоустроенные центры абсорбции самой
комфортабельной жизни в СССР. Самые грубые израильские чиновники
предпочтительнее самых вежливых кагэбэшников"...
l Они иногда недовольны политикой Израиля по отношению к
советским евреям, но постоянно выражают благодарность и симпатию еврейству
Запада за действенную поддержку и помощь.
l Иногда до отказников не доходят адресованные им
продуктовые и вещевые посылки; часто они прибывают на имя тех, кто уже уехал в
Израиль: необходимо улучшить информацию.
l Отказникам звонят со всего света, но надо бы чаще
оплачивать телефонные разговоры и недавно прибывшим активистам.
(Действительно, если
бы мне позвонил Яша Шульц, мне было бы достаточно сказать: "Лев
Петрович просит повторить вызов!", и всё было бы сделано. Но
позвонил на плохом русском очень милый лондонский раввин, и мне пришлось долго
диктовать по буквам трудную фамилию Овсищера, и адрес, и кто он такой, и что
значит "повторить", и зачем... Да и времени сколько
пройдёт!)...
l Главная просьба – побольше учебников
иврита (до сих пор им приходится вручную копировать самоучитель "Элеф
милим"!), а также диктофоны и
пишущие машинки – для связи с внешним миром и между собой... За
всё время Свидетельства об израильском гражданстве получили только Эрнст Левин
и его жена (Минск).
l Отказники советуют поручить Посольству Нидерландов
вручение таких свидетельств, а по израильскому радио передавать имена людей,
получивших гражданство. (Далее следовал мой рассказ об опасностях, грозящих в
Союзе лицам без гражданства – Э.Л.)...
l Они также глубоко возмущены
тем, что их письма к советским и западным
лидерам, с таким риском написанные и переправленные в Израиль, не
публикуются в прессе, не передаются по радио и не доходят до советских и
зарубежных евреев. Ни Израиль, ни Запад не имеют морального права скрывать эти
документы.
l Ещё одна просьба: чтобы их посещали "с частным
визитом" не только юные пары в туристский сезон, но и знающие люди – может быть, и
неофициальные корреспонденты; чтобы в русских передачах "Голоса
Америки" и "Би Би Си" были новости и для них.
Подводя итоги своему
отчёту, Л. Шрётер отметил, что из Минска и Ленинграда уехало в Израиль примерно
равное число евреев, но в Минске в несколько раз больше новых заявлений, а
ленинградские активисты называют свой город "городом страха", где евреи напуганы двумя судебными
процессами последних лет.
Лен
пробыл в Лондоне ещё пару дней. И в эти дни он сделал кое-что, что расходилось
с нашим рижским "коммюнике". Этот хитрый еврей будто бы не понял моей
последней фразы по телефону, когда я сообщил ему в Ригу о разрешении. На вопрос
о выкупе я ответил "поживём – увидим!" (имея в виду наш
собственный выезд и надеясь собрать на него деньги), а потом добавил: "Тебе-то
известно, что надо делать!" (имея в виду стратегию Запада – то
есть, выкуп за евреев не выплачивать,
а добиваться отмены грабительского указа)! Но Лен Шрётер решил в нашем частном случае всё-таки
подстраховаться, и вскоре Лора с Яшей в Йерушалаиме получили его письмо из
Сиэттла, США (отправленное 25 сентября 1972 года), в котором, среди прочего,
говорилось:
... It was my
opinion in the
Thus in
(... Я считал в Союзе
и считаю сейчас, что в случае Эрнста и Аси мы должны заплатить
выкуп, хотя и потихоньку.
Поэтому в Лондоне 3
сентября я договорился с Сириллом Штейном, что деньги будут заплачены...
Поскольку я беспокоюсь за их безопасность и поскольку Эрнст и Ася – важные
лидеры, мы должны их вытащить. Только не распространяйтесь об этом...).
Позже я расскажу, что
стало с этими деньгами, а пока вернёмся вместе с Леонардом Шрётером в
Соединённые Штаты.
Уже 5 сентября он изложил свой
отчёт о поездке в Советский Союз референту Ричарда Никсона по делам
нацменьшинств Леонарду Гарменту: сначала устно, а затем в виде меморандума
Белому Дому на восьми страницах. Подзаголовок "Confidential" не помешал цитировать и обсуждать этот документ
журналистам "Нью-Йорк Таймс" и "Вашингтон Пост", газетам
Чикаго, Сиэтла, Лос-Анджелеса, ... И, конечно, десяткам еврейских изданий.
В меморандуме – кроме
того, о чём Шрётер рассказывал в Лондоне корреспонденту "Jerusalem Post",
− он подчеркнул ещё некоторые моменты:
l Я специально уполномочен говорить от имени советских
евреев. Мне поручено изложить их точку зрения, пожелания и опасения
Правительствам и еврейским общинам Великобритании и США. Я сделал это в
Лондоне, и есть основания думать, что результаты последуют. Надеюсь на это и в
отношении Президента США.
l Существует опасность, что, отчаявшись собрать
требуемую сумму и за десятки лет, некоторые евреи могут прибегнуть к средствам,
которые в СССР расценивают как экономические преступления, и вызвать этим новые
антиеврейские судебные процессы.
l Если советские власти увидят готовность Запада платить
за евреев, они станут требовать деньги и за техникумы, и за средние школы. Они
собирались ввести этот налог ещё весной 1970 года и заручились поддержкой
общественности на партийных и других собраниях с помощью пропаганды
("евреи бесплатно учатся, а потом применяют эти знания против нас во
вражеской стране"). Сейчас они сочли момент подходящим для безнаказанной
реализации своего замысла. Они считают, что реакция Запада ограничится
несколькими заявлениями и демонстрациями; что визит Президента, его стремление
к разрядке напряжённости и развитию торговли с СССР воспрепятствует серьёзным
антисоветским акциям, потому что перед выборами Президенту важнее всего именно
успех этого визита и заключение торговых соглашений.
l С этой уверенностью советских властей в своей
безнаказанности связаны и репрессии накануне и во время визита Никсона, и
погромная атмосфера, и угроза новых судебных процессов, и антисемитские статьи
в прессе, и усиленное глушение радиостанций "Свобода", "Кол
Исраэль", "Би Би Си" и "Голос Америки".
l В целом лидеры евреев СССР
считают несчастьем для себя визит американского Президента и приходят к мнению,
что продажа зерна для Соединенных Штатов важнее, чем Права Человека и свобода
личности. Это мнение высказывалось и
мне, и другим; похоже, что его ясно услышит весь Запад, и именно в этот год
президентских выборов.
l Еврейские активисты в СССР, и не только они одни,
считают, что бойкот со стороны западного делового мира мог бы показать
советским руководителям доходчивее любых речей и демонстраций, что введение
"налога на образование" им экономически не выгодно.
Кроме Белого Дома,
Шрёттер ознакомил с результатами своей поездки руководителей еврейских
организаций США и ряд влиятельных сенаторов; 14 сентября 1972 г. он выступал в
Палате Представителей Конгресса. Прошла серия совещаний, участники которых были
готовы заявить протест против работорговли, и
спорили главным образом о форме: как и кому его заявить?
Резолюция Сената? Личные послания сенаторов Послу Добрынину? Поручение Никсона
Киссинджеру, едущему в СССР?
Год выборов обострил
противоречия между республиканцами и демократами. Содержание протеста отступало
на второй план...
Наиболее решительную
позицию занял земляк Лена Шрётера,
сенатор-демократ от штата Вашингтон Генри М. Джексон: только
чёткий законодательный акт может образумить СССР. Оба они убеждали своего
третьего земляка (также демократа от штата Вашингтон) сенатора Уоррена
Мэгнессона, автора законопроекта о торговле Запада с Востоком, ввести в этот
проект соответствующую поправку. Их поддержал сенатор Авраам Рибиков
(Коннектикут). От совещания к совещанию число их сторонников росло. Помощники
Джексона сформулировали проект поправки: свобода эмиграции является
условием предоставления любой соцстране "статуса наибольшего
благоприятствования в торговле с Соединёнными Штатами", то есть и
льготных цен, и кредитов, и гарантий по займам. Белый Дом не стал протестовать.
Поздним вечером 26
сентября, уже собрав на очередном совещании достаточно сторонников, чтобы
внести свою поправку, сенатор Генри Джексон ехал домой ужинать и по пути
завернул в правление ложи Бней Брит, где шло собрание Всеамериканской
Конференции в защиту советского еврейства (объединения 34-х еврейских
организаций США). Там всё ещё спорили о форме воздействия... Сенатор
обратился к собравшимся:
– "Пора
поставить наши высшие гуманитарные ценности впереди торгового доллара – твёрдой и
немедленной акцией, которую русские будут способны понять. Вы хотите знать, что
вам нужно делать? Я укажу вам путь! Идите за моей поправкой! И будем
стойки!"
"Это выглядело довольно
странно, – писала одна из вашингтонских газет. – Сенатор с
Запада, из штата, третьего в стране по экспорту пшеницы, убеждал собрание
раввинов и глав еврейских общин поддержать его поправку «Торговля с
Востоком и фундаментальные Права Человека»! Его поддержали
единогласно".
27 сентября Генри Джексон
представил поправку в Сенате.
После трехдневных дебатов она
была согласована. В эти дни многие избиратели звонили друг другу, прося звонить
своим сенаторам, чтобы те голосовали за поправку. В результате число её
сторонников дошло до 76, причём, кроме сенаторов-демократов, в их числе
были и консерваторы, и республиканцы.
Поправка была принята!
Обнаглевшие кремлёвские
вымогатели, забывшие, что это они, а не американцы, отчаянно нуждаются в
льготном статусе и кредитах, что они со своей разрушенной экономикой,
огромными долгами по ленд-лизу со времён войны и
гигантскими затратами на вооружение, не
могут диктовать и шантажировать, опомнились. Постепенно, огрызаясь и
щёлкая зубами, они пошли на попятную.
Стали "в
индивидуальных случаях" освобождать от выкупа или снижать его,
потом "не применять" указ (так и не ставший законом) к
целым группам населения, и через несколько месяцев его действие полностью
прекратилось. Но нашей семьи это не коснулось. Мы попали в число тех – к
счастью, немногих, – кого вынудили заплатить эту фантастическую сумму
полностью.
В сентябре –
октябре мы ещё не знали об этих событиях в Америке. Мы знали одно: Запад за нас
платить не будет, а будет добиваться отмены выкупа. То же самое должны делать и
мы. Сидеть и ждать не было уже никаких сил...
В Министерство финансов СССР
28 августа 1972 г.
ОВИР УВД гор. Минска сообщил мне о том, что моей семье разрешен выезд на
постоянное жительство в Государство Израиль. Одновременно было объявлено, что
для получения виз я должен уплатить за образование 7700 руб. (Белорусский
политехнический институт), а моя жена Левина А.З. – 6000 руб.
(Белорусский Государственный университет). На наш взгляд, это требование
является неправомерным по следующим причинам.
1. Мы возбудили
ходатайство о выезде больше года назад, в июне 1971 года и не были
предупреждены о выкупе, т.е. введены в заблуждение.
2. Я окончил институт
в 1957г. За 15 лет трудовой деятельности моя зарплата была в пределах от 80 до
170 руб. в месяц, а выполняемый мною производственный план – от 300 до 900
руб. Причём по характеру моей работы (наладка электрооборудования) в него не
была включена стоимость сырья или материалов, а лишь затраты труда. Легко
подсчитать, что все расходы государства на моё образование я возместил ему
максимум за два-три года работы. То же касается моей жены, окончившей
университет в 1963 году и имеющей девятилетний трудовой стаж.
3. Одновременно с нами
выезжают родители жены, пенсионеры 1912 и 1917 года рождения, оставляя
государству 2 ежемесячные пенсии по 100 руб., которые по закону назначены
пожизненно и даже при продолжительности жизни в 70 лет составят в сумме не
менее 30 000 руб. – вдвое больше требуемого!
4. Я и моя жена,
окупив за первые годы труда все затраты на наше образование, лечение и т.д., в дальнейшем приносили государству чистый доход − и тем самым заработали около
половины своей собственной будущей пенсии, которая не возвращается при
выезде.
5. Государство не
возвратило нам долг по внутренним займам: стоимость облигаций, купленных нами и
нашими родителями, превышает 3 000 рублей.
Исходя из
вышеизложенного, требование фантастического выкупа (вместе с госпошлиной более
15 000 руб.) представляется произвольным и ничем не обоснованным: ни
экономически, ни юридически.
Убедительно прошу Вас
дать указания соответствующим органам о его отмене и произвести реальное
экономическое обоснование наших взаимных расчётов с государством.
С уважением
Левин Э.М.
г. Минск 10 сентября 1972 г.
Нетрудно догадаться,
что ответа на это письмо мы не получили. Ни Министерство финансов, ни МВД БССР,
куда его оттуда переправили, не имели отношения к дьявольскому указу...
На наших выездных визах было
напечатано: "Дата выдачи 31 августа. Действительна до 18
сентября". Попробуй, собери за этот срок такую сумму! Известны
были случаи, когда выданные визы вдруг аннулировали − и это было почти
убийством. Но Гуринович меня успокоил: "Не волнуйтесь, мы продлим визы: на
сколько нужно будет, на столько и продлим. Вы получите их, когда внесёте
деньги. Нам оставалось, по сомнительному совету поэта Фёдора Тютчева, «только
верить"...
Собирали
мы эти деньги почти три месяца. Но и этот срок не освободил нас от скопившейся
за полтора года отказа усталости, нервного напряжения борьбы, риска и
неуверенности в будущем.
Сын после каникул опять ходил
в школу (даже со своим барабаном и красным галстуком!), а у нас были
"дела, дела, дела" (Б.Окуджава, "По Смоленской дороге").
Асины родители в
Любани разрешение имели уже давно. Как пенсионеров их освободили от платы за
образование. Но их прежние планы (продать свой домик с садом-огородом, накупить
хорошей мебели, одежды, ковров, посуды, домашних вещей и взять всё это с собой,
багажом) – эти планы пришлось отменить. Наоборот, распродали вместе с
домом всю утварь до последнего половика, а покупки свели к минимуму. Все остальные
их деньги – около шести тысяч – пошли на наш выкуп; вместе с
выручкой от распродажи нашего скромного имущества и сертификатов это составило
уже половину суммы!
Но это не было конфискацией!
Нам сообщили, что деньги, взятые взаймы в Союзе на уплату выкупа, возвратят
кредиторам в Израиле из средств Сохнута (Международного Еврейского Агентства
по созданию и развитию национального очага в Палестине, образованного под эгидой Лиги Наций
ещё в 1922 г.). То есть, мировое еврейство всё-таки будет нас выкупáть, но – не снабжая большевиков валютой! Умно.
И курс возврата реальный, даже выгодный: 1 израильская лира (около 1/4
доллара) за советский рупь! Всё это мы тёще объяснили и порадовались:
ведь сколько здоровья, времени, денег на разъезды, взятки при доставании
дефицитных товаров и отправке багажа мы все на этом сэкономим! Тёща, однако,
была безутешна. Пришлось её ублажить: мы купили ей за остатки сертификатов
дешёвый синтетический ковёр. Фактически, за её же деньги...
Всё это происходило
уже у нас в Минске, куда мы перевезли родителей из Любани, вместе с оставшимся
у них в доме скудным барахлом и приличным количеством книг. Точнее,
перевезли их на своих машинах два моих бывших сослуживца: Гриша Лундин и
Давид Бедерсон, которые после нашего разрешения часто у нас бывали. Оба хотели
ехать в Израиль, но пока не подавали: Гришу задерживал бракоразводный процесс с
русской женой, а Давида – партийная тёща, влияющая на свою дочь.
Они же оказались самыми
щедрыми жертвователями из моих коллег: Давид принёс нам на выкуп 250 рублей, а
Гриша – 300! И оба не электрики, а механики, шеф-инженеры: Гриша по
дизелям, а Додик по турбинам. Богатые эти "шефы"! Кстати, третьим
таким же "спонсором" был мой школьный товарищ Марик Грунтфест в
Ленинграде: тоже специалист по турбинам и тоже – 300 рублей! Это – большие
деньги: месяца четыре можно жить...
Не помню, кто из них,
Додик или Гришка, взял у себя на работе грузовичок и отвёз на товарную станцию
в Брест (350 км) два здоровенных деревянных ящика с родительским багажом.
Впрочем, туда же поместилось и наше с Асей имущество, которое состояло из книг,
фотоальбомов, кофемолки и велосипеда. На оставшееся место Гриша Лундин всунул
свой ковёр (разрешалось отправлять два) и брезент для машины. Сам он собирался,
как и мы, ехать без отправки багажа, с чемоданами. Я не задумывался тогда,
почему это он ещё до подачи документов так уверен, что получит разрешение. А уж
он-то наверняка поездил по подземным дизельным электростанциям ракетных баз...
Почти до конца октября
мы жили вместе с родителями, и это было не просто, хотя тёща много помогала по
хозяйству. Масса времени и нервов уходила на пустые разговоры: о том, как будет
в Израиле, и смогут ли они вообще там жить при жаре, войне и капитализме, и
правильно ли, что дочки тянут их за собой, и только-только вышли на заслуженную
пенсию, а там ведь пенсия на пять лет позже, и о садике, и об огородике, и так
без конца...
А между этими
разговорами мы ещё копировали и нотариально заверяли аттестаты, дипломы и
трудовые книжки, меняли на "международные" свидетельства о рождении и
браке, водительские права; готовили к сдаче квартиру, распродавали всё, что
могли продать, и раздаривали всё, что не могли. (Ася продала последнюю пару
туфель и в Израиле, сняв сапоги, должна была ходить на уроки иврита в домашних
шлёпанцах).
Ежедневно мы принимали
десятки гостей: знакомых и незнакомых евреев, приходивших, начиная с раннего
утра, с разнообразными вопросами, просьбами и поручениями. Приходили старые
друзья и знакомые (те, что не боялись) – по школе, по институту, по КВН,
по работе, и новые – соратники по еврейскому движению,
"курсанты" моего ивритского кружка...
Многие
приносили что-нибудь на память и деньги на выкуп – чаще всего по 100 рублей. Я
пунктуально заносил всё в книжечку (потом я не вёз её с собой, а передал через
голландское посольство вместе с "опасными" бумагами и рукописями) и
всем говорил: "В Израиле рассчитаемся!" Они, конечно, этим
возмущались, но в Израиле я сделал своим правилом: как только прибывал
кто-нибудь из моего списка, мы приезжали к нему на своей "Ренушке" с
переносным холодильничком, набитым бутылками, закусками, фруктами, разными
деликатесами и сладостями на гораздо бóльшую сумму и устраивали праздничную
встречу...
А пока мы стремились
поскорей отправить родителей. Визы они, слава Богу, уже получили, оставалось
отметиться в "транзитных" посольствах, "легализовать"
документы (подпись нотариуса заверил
зам. министра юстиции БССР, а его подпись должно было ещё заверить МИД СССР!) и
– заказать билеты на поезд до Вены. Для этого в октябре я поехал с тёщей
на пару дней в Москву.
Навестил там Володю Слепака, своего товарища по
отказу. Его не только всё ещё не отпускали, но готовились также судить за
"антиобщественную деятельность". Держался он философски.
Владимир Слепак с женой Марией
(Москва, 1972 год)
Между прочим, Володя рассказал, что его
сыну, прогуливавшему их большую и пушистую собаку, какой-то алкаш сказал
возмущённо: "Рабочему человеку
выпить нé на что, а жиды с медведями
гуляють!" (ударение на я).
В приёмной МВД СССР, где мы были по тёщиным
делам, пожилой еврей со щеголеватыми усиками, тоже ожидавший приёма, заметил
мою японскую зажигалку – подаренную мне одним из американских
туристов-сионистов:
– "Покажите, покажите!"
Зажигалка была не простая: большая, плоская,
позолоченная, украшенная инкрустацией: флагом
Израиля из белого и синего перламутра; зажигаясь, она вызванивала "hа-Тикву", наш Государственный Гимн. Еврей её
долго разглядывал, потом вдруг... поцеловал её и заплакал.
Его не выпускали давно, и он сильно изнервничался.
Мы познакомились, обменялись телефонами. Оказалось,
что это – тот самый Эдди Рознер, "Золотая Труба", знаменитый
руководитель джаза, на концерте которого я был лет пятнадцать тому назад! Я
вспомнил его "Голубой прелюд" и остряка-конферасье, которого все с
одесским шиком именовали "Пиня Гофман, король подтяжек".
"Тиха вóда
бжеги рве:
Нé веш навэт, як и гдзе"... – пытался я изобразить одну из песенок Гофмана.
Рознер рассказал, как он после войны собирал свой джаз
из поляков, венгров, чехов, румын, цыган и прочих лáбухов.
Моя тёща, человек непосредственный, спросила:
– "А
на каком же языке вы с ними со всеми разговаривали?"
– "На идиш, конечно!" – отвечал Эдди Рознер.
В Иерусалиме жили две его сестры: Этти Вольнерман и Аhува Зильбигер. Узнав, что я уже получил разрешение, он
попросил их навестить...
Тёща моя, бесцеремонно оглядев Рознера, задала ему ещё
один вопрос:
– "А сколько же вам лет?"
– "Шестьдесят
два".
– "Смотрите, –
удивилась тёща (она была лет на семь моложе), – у вас же ни одного
седого волоса!"
– "Ах, мадам, я вас умоляю, – ответил маэстро светским тоном. –
Это же фганцузская кгаска!"
Там же мы познакомились ещё с одним деятелем
искусства, ленинградским солистом балета Валерием Пановым (Валерий и Галина
Пановы, известная балетная пара). Оказалось, настоящая его фамилия –
Шульман. Да и в глазах у этого статного красавца явно проглядывало нечто
родственное...
Покинув
МВД, я нашёл киоск уличного гравёра (его лицо тоже показалось мне
"родственным"), каллиграфически написал на бумажке и попросил
скопировать на обратную сторону моей зажигалки библейские слова: ואמץ" "חזק ("КРЕПИСЬ
И МУЖАЙСЯ!") – И подарил зажигалку Эдди Рознеру.
В конце
октября родителей, наконец, проводили. Книги также были отправлены, а чемоданы
куплены и почти уложены. Стало у нас тихо, спокойно и даже по-своему уютно:
самое необходимое из нашей проданной и раздаренной мебели заберут уже после
нашего отъезда. Так что едим и спим не "на чемоданах"... Гости,
правда, продолжают ходить с утра до вечера, и по любому пустячному поводу. Например,
просят заполнить им по-польски анкетку для транзитной визы, чтобы сэкономить
три рубля на переводчике. Но и пожертвования продолжаются...
Ася тоже съездила в Москву, к своему дяде Давиду, большому человеку, главному ревизору
московской цветочной торговли! Он мог всё: достать билеты на любой спектакль или самолёт, номер в любой
гостинице и самую дефицитную книгу! Свою племянницу он обожал и отвалил нам на
выкуп рекордную сумму: 1200
рублей! Затем Ася, проникнув по чужой визе в Голландское Посольство, отправила дипломатической
почтой весь архив рукописей, документов и магнитных записей. Вместе с ними
уехали толстые пачки манускриптов профессора Н.П.Полетики: они с женой тоже
ждут визы. Жалько, что не отправили и моих тетрадей со стихами: думали, уж их-то на границе
пропустят...
Я тем временем уладил дела с домоуправлением и сходил
в военкомат сняться с военного учёта. Там долго хлопали глазами; неужели это
был первый случай в их практике?
Около года назад, ещё в отказе, военкомат сильно меня
напугал своей повесткой. "Ну, всё, решил я, упекут меня на сборы офицеров
запаса"! Но оказалось, что они мне присвоили очередное звание –
старшего лейтенанта инженерных войск. Во дают!
В начале ноября внесли свою лепту асин дядя
Беня из Брестской области и две мои могилёвские кузины. Теперь нам не хватало
(учитывая и билеты) "всего лишь" четырёх тысяч – меньше, чем на одну машину! На
"Москвича" хватает, а на "Волгу" –
мало!
Именно тогда (кстати, о "Волгах"!) и
произошла моя "конспиративная" встреча с нью-йоркскими раввинами, описанная
в самом начале нашего повествования. Разумеется, они спросили меня, не прислать
ли мне денег на выкуп, но я сказал:
не нужно, я возьму в долг. Вот если в Израиле вы подбросите мне пару тысяч,
чтобы расплатиться, это будет неплохо.
Они немедленно дали мне телефон рабби Моше Ляйфмана из
американской духовной семинарии в Иерусалиме, у которого для меня будут лежать
две тысячи долларов. Про себя я подумал:
"Не платить же советским бандитам за
4000 рублей стерлингами – это
ведь раз в пять переплачивать! Хрен им, а не валюту! Как-нибудь и сами
выкрутимся – у нас ещё Ленинград в запасе.
Ленинград вскоре появился в лице моего брата
Оськи. Он собрал сам, взял в долг у друзей, получил от моих одноклассников
Марика Грунтфеста в Ленинграде и Вальки Кравцова в Мончегорске в сумме около
двух тысяч рублей. Третью тысячу мне доверил один богатый сапожник –
чтобы я вернул 1000 лир его сыну в Израиле, – а последнюю, четвёртую, нам ссудил Кипнис.
К этому времени его жена Эстер (ей уже было за 70) решила,
наконец, не разлучаться с ним; они подали новое заявление –
теперь уже на обоих – и успели даже получить визы, но билетов ещё
не заказывали: ждали нас, чтобы
ехать всем вместе.
Итак, деньги в сумме моего заработка почти за всю
трудовую жизнь были готовы для выплаты за нашу свободу. И был канун нашего
семейного праздника – ХIII годовщины свадьбы и моего
38-летия.
И Ася сказала:
«Хочешь сделать мне подарок? Отнеси и отдай им эти деньги: я не могу спокойно спать, пока они лежат у нас дома!"
Но я всё же, "для очистки совести", позвонил
в МВД БССР: "Я слышал, Пётр
Михайлович, плату за образование вроде отменяют? Во всяком случае, многих от
неё освободили. Я ведь тоже заявление подавал, и его переправили к вам"...
Полковник Котунов ответил твёрдо и с явным
злорадством:
– "Можете не беспокоиться, вас это не
коснётся! Платите и уезжайте..." – он запнулся. Наверно, хотел добавить,
куда...
Уж конечно, он знал не хуже меня, что в Минском
Госбанке больше месяца лежит на моё имя перевод из Лондона на сумму в 5000
фунтов стерлингов, которые они с удовольствием бы захапали, выдав мне за них
10000 рублей (им тогда еще не придумали такого удачного названия:
"деревянные")!
Наивный советский человек, я всегда считал себя
прекрасно обеспеченным, зарабатывая в свои лучшие времена по 200 "деревянных"
в месяц, то есть около 40-50 долларов! Я не
мог представить себе, что в Израиле буду получать в 20-30 раз больше, и
гигантская сумма выкупа меня просто завораживала. Тем сильней мне хотелось
лишить Софу Власьевну хотя бы части её удовольствий, и я тоже (как полковник
Котунов!) чувствовал некоторое злорадство, когда писал следующее заявление:
|
Начальнику
Белконторы Госбанка СССР тов. Радкевичу В.Д. от
гр. Левина Э.М., прожив. в гор. Минске, ул.К.Маркса 13 кв.1 Прошу перевод №758 от 10.10.1972 г. из Моснарбанка,
Лондон, перекредитованный по авизо 323 от 5.10.1972 г. из Минской облконторы
Госбанка на сумму девять тысяч девятьсот девяносто четыре рубля 50 коп.
(9994-50) с правом конверсии на иностранную валюту на имя Е.Левин, возвратить
отправителю в Моснарбанк, Лондон, в связи с тем, что я не считаю возможным
его принять. Подпись (Левин Э.М.) 14 ноября 1972 года. |
Должен признать, что я отказался от лондонских
денег не только из желания нагадить "Соньке": была и вторая причина.
Когда в октябре мой "связной" Mr. A.Homburger сообщил, что наши друзья в Лондоне собрали специально
для нашего выкупа £5.000, он добавил, что эти деньги даются взаймы.
"Хорошенькое дело! − подумал я, осмыслив эту
новость, − вернуть 5000 фунтов! Это же около 45000 израильских лир за 10000
рублей! А Сохнут дал бы моим кредиторам 10000 лир − и я в расчёте! Нет уж,
лучше набрать долгов здесь, а там, даст Бог, их за меня оплатят!
Знал бы я тогда, что мой Alfred
Homburger − это на самом деле Len Schroeter − Cyril Stein − Greville Janner, я
бы догадался, что "loan" сказано для маскировки: Запад же
"не выкупáет евреев", а исключения для "important leaders"
негласны! Но я понял это только в Израиле, прочитав
письмо Леонарда Шретера Шульцам, а рисковать не мог. Поэтому и занимал деньги на выкуп в
Минске, а эти 5000 фунтов вернул в Лондон.
Итак, в наш семейный праздник, 15 ноября 1972 г. вместе с Оськой в роли телохранителя мы отнесли в Госбанк 14920
руб. 00 коп. за "бесплатное высшее образование", визы и аськин
выход из гражданства: мой был оплачен ранее − при отказе от него. Кассир
равнодушно выписал мне квитанции: его такие суммы в душевный трепет не
приводили.
Вечером мы с друзьями отпраздновали всё вместе: и мой
день рождения, и день свадьбы, и день освобождения из рабства.
Глава 20
„И посох ваш в руке вашей!“
(Исход 12:11)
Назавтра, сфотографировав предварительно на
память, отнесли квитанции с остальными справками в ОВИР, сдали к чёртовой
матери серенькие советские паспорта и получили взамен розовенькие "визы
выездные обыкновенные".
Конец недели провели с
братом, а 20 ноября, в понедельник, простились
"и,
быть может,
навсегда"! Он уехал в Питер, мы – в Москву. Там за три дня (ночуя
у Слепаков) уладили дела в трёх посольствах и взяли 5 билетов (себе и Кипнисам)
на поезд Москва-Вена с посадкой в Минске утром 29 ноября.
Попрощались с московскими соратниками и с
асиным дядей Давидом, нашим благодетелем. Он блеснул и на этот раз, пригласив
нас обедать во вращающийся ресторан "Седьмое небо" на новой
Останкинской телебашне: очередь на годы вперёд для него не существовала. Нас
встретил, показал объект и сел с нами вместе за столик сам главный инженер
строительства телебашни товарищ Израитель.
Ели чуть ли
не рябчиков...
В Минске я передал "наследникам" всю свою
еврейскую литературу, учебники, плёнки и "наглядную агитацию"...
Потом Гриша Лундин позвал нас вместе с Овсищером в гости к своему отцу, где
мы познакомились с новым единомышленником – Ефимом Ароновичем Давидóвичем, высоким худощавым
человеком лет сорока восьми, с тёмными усталыми глазами. Он мало говорил и
очень хорошо слушал. Гриша и его отец Калман Пейсахович много рассказывали нам
об Израиле, где они побывали; о своих израильских родственниках, строивших и
защищавших страну... Ставили пластинки с израильскими песнями. Одна из них – "Абáйта!" ("Домой!") – созвучная нашему общему настроению, доводила
до слёз...
С Давидовичем мы оказались "двойные
земляки": родились в Минске, а в начале войны оба оказались в Сызрани, на
Волге. Мне было 7 лет, а ему 17; через два года он уже был младшим лейтенантом
на фронте, ещё через два капитаном, а в 45 лет − полковником − ушёл в отставку
после двух инфарктов миокарда.
Полковник
в отставке Ефим Давилович
Поздняя, холодная осень.
Из последних сертификатов мы купили в "Берёзке" большую пушистую
лисью шапку к аськиному элегантному бежевому пальто и сапогам. Я щеголял в
своей седоватой áглицкой "волчьей" шубе. Чтобы довести роль
джентльмена до финала, мне не хватало последнего пижонского аккорда. И я купил
в той же "Берёзке" бутылку голландского малинового джина: у него был
какой-то необыкновенно свежий вкус и аромат.
Затем я позвонил Перцеву по домашнему телефону и
сказал:
– "Павел Семёнович, помните,
я вам обещал – когда получу разрешение, ставлю бутылку? Ну вот, через
пару дней мы уезжаем, хочу сдержать своё слово".
Перцев даже не спросил, как я узнал номер его
телефона. Мы быстро договорились о встрече в ресторане "Журавинка".
−"Только давайте пойдём туда каждый
отдельно", – попросил он.
Я выставил джин, он заказал
хороший ужин. Официантка, конечно, покосилась на "чужую" бутылку, но
при таком сотрапезнике я был спокоен: это он возьмёт на себя.
В разговоре каждый из нас держался своей роли, по
принципу "поп – своё, чёрт – своё". Он расспрашивал о моих друзьях:
Лёве Овсищере, Науме Альшанском. А я говорил,
какие это честные люди – и порядочные, и абсолютно надёжные в смысле госбезопасности, и нечего их мучить, нечего
удерживать, они уже своё отвоевали за эту страну, теперь им бы
отдохнуть. "И вообще, – говорю, – Павел Семёныч, поверьте мне, недолго вам дружить с
арабами, они же скоро там у себя всех коммунистов перережут!"
Так вот мы и допили бутылку,
захорошели слегка. Вспомнил он Исачка Житницкого. "Учится, – говорю. – На архитектора".
– "Устроитесь, – говорит, – хоть позвонили бы.
Телефон мой вы знаете, а фамилию... Ну, скажем, тоже Левин... Наум
Львович". (Небось, из Альшанского с Овсищером себе имя-отчество слепил,
шустрый какой!)
– "Не знаю, Павел Семёныч,
неудобно как-то. Мы ведь с вами вроде как противники... Не враги, – подчёркиваю, – а противники: ну вот,
как в шахматах!"
– "Ну что ж, – выдаёт он мне
комплимент. – Вы были достойным противником. Нелегко было к вам
придраться".
На том мы и разошлись: слегка под
хмельком и с чувством выполненного долга...
(В Израиле я при случае рассказал об этой встрече
шинбетникам – своим, то есть, гэбэшничкам... И телефончик дал
списать).
28 ноября. Традиционные проводы.
Веселее всех – наш Цфаня: мы с Аськой так измучились за эти полтора
года, что ещё не скоро восстановим способность веселиться, а остающимся пока
радоваться не с чего. Вдруг позвонил Перцев: пожелал счастливого пути и хорошо
устроиться. Я пересказал это остальным. Комментировали без особого удивления:
помнили отъезд Исачка.
Разошлись 29 ноября: было уже 2 часа ночи. Ася
в последний раз прибрала квартиру. Спать оставалось часа четыре. Один Гошка
давно и безмятежно дрыхнул...
Утро было холодное, сырое
и мрачное – прямая противоположность сияющему Кипнису, к 8:00
пригнавшему такси; там уже сидели его жена и дочь с красными заплаканными
носами.
Погрузили в багажник
чемоданы. Кипнис и я с Гогой втиснулись в машину. Наша Мамка-именинница (сегодня ей ровно 33 года!) вместе с
друзьями-провожающими решила в последний раз прогуляться пешком: до вокзала
близко, а время ещё есть...
И вот мы уже машем из окна скорого поезда
Москва-Минск- Брест-Варшава-Вена. На перроне − толпы провожающих и много
фотолюбителей в штатском, жаждущих запечатлеть их лица...
?
КАК МЫ СОБИРАЛИ ДЕНЬГИ НА
ВЫЕЗД
Сколько всего нужно было (рублей):
|
Мой диплом (БПИ) |
7700 |
Билеты, разъезды и проч.
|
400 |
|
|
Асин диплом (БГУ) |
6000 |
Расходы на прожитие |
400 |
|
|
Визы и выход из гр-ва |
1800 |
Обмен на валюту |
300 |
|
|
Итого нужно было: |
16.600 |
|||
|
Сбережения за 13 лет нашей семейной жизни |
900 |
|
|
Продажа имущества (мебель, одежда,
обувь и проч.) |
1500 |
|
|
Помощь
родственников из пяти городов |
3250 |
|
|
Долги с
возвратом в Израиле |
8000 |
|
|
Итого собрано своими
силами и семьёй |
13650 |
|
|
Не хватает: |
2950 |
|
Пожертвования друзей по школе, КВН, институту
и сослуживцев по "Электроналадке"
|
Марик Грунтфест |
300 |
Абрам Гельфанд |
100 |
|
|
Валька Кравцов |
100 |
Натан Кантор |
100 |
|
|
Таня Смирнова |
75 |
Сеня Эйдельман |
100 |
|
|
Теодор Берёзкин |
100 |
Давид Бедерсон |
250 |
|
|
Миша Гольдман |
100 |
Лёва Юндов |
50 |
|
|
Павлик Берлин |
100 |
Гриша Лундин |
300 |
|
|
Боря Дрознин |
100 |
Инна Берковская |
100 |
|
|
Гр. Никифорович |
100 |
Отец Гр. Лундина |
100 |
|
|
Яша Басин |
100 |
Нёма Авербух |
50 |
|
|
Вадим Баршай |
100 |
Олек Бельзацкий |
70 |
|
|
Итого собрано
друзьями: |
2395 |
|||
|
Не хватает: |
555 |
|||
Пожертвования товарищей по еврейскому
движению и посторонних
|
Лев Овсищер |
100 |
|
|
Наум Альшанский |
100 |
|
|
Изя Игольников |
50 |
|
|
Элла Лифшиц |
20 |
|
|
Эдик Берман |
50 |
|
|
Алик Плакс |
50 |
|
|
Итого: |
370 |
|
Всего получилось 16415 руб. Но ведь
асина зарплата ещё шла на прожитие! Так что хватило – даже на выпивку!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
