Heyfec1

* * *

Когда-то А. Солженицын, размышляя о судьбах России, ошеломил меня неожиданным по логике выводом: несчастье страны - в победах. Я задумался...

После жуткого поражения под Нарвой Петр I приступил к великим реформам, преобразившим державу. После блистательной победы под Полтавой «закружилась от чудесного успеха» его голова, и император вел войну, ненужную его стране целых 12 лет, захватил, правда, огромные, но чуждые ей по духу регионы; заодно погубил сына, оставив империю без наследников, без традиций, ее подбирали, брошенную на произвол, всевозможные авантюристы из чужих земель. Почти сорок лет после великого императора ушли в России впустую... После великого Бородино Россия впуталась в ненужную кампанию по свержению Наполеона (так, во всяком случае, думал человек, знавший в деле толк, - фельдмаршал Кутузов), заморозила необходимые реформы, на тридцать лет отложила отмену крепостного рабства – и потеряла жизнь целого поколения россиян (именно тогда явился в литературу «лишний человек» - самый талантливый в своём поколении, растративший жизнь впустую!). После Шипки – в России настал революционный террор...

Удивительная, сказочная победа в Шестидневной войне роковым образом отразилась на духе еврейского народа. Бен-Гурион с его поразительным политическим нюхом сказал на другой день после победы: «Отдайте им все обратно!» «Старика», как положено трудовику-сионисту, более всего пугало, что «возродится галут», что евреи, получив под власть арабов, начнут использовать физический труд феллахов, перестанут трудиться на земле или стройках, будут покупать арабские продукты, вместо того, чтоб растить свои... И Эшколь со товарищи, местечковые евреи, тоже не слишком знали, как им распорядиться с внезапно осуществленной мечтой народа. Во власти оказались Иудея (с Иерусалимом) и Самария, истинная колыбель еврейства. Согласно преданию, воины Моисея вошли в Страну Израиля с востока, через реку Иордан, завоевали, прежде всего, горные районы, прилегавшие к реке, так называемый Западный берег. Там и жили в древности, а земли у моря заселялись тогда «палестинцами», северо-греческим народом... В XX веке иммигранты и «олим» прибывали с противоположного конца мира - из Европы, поселялись, прежде всего, у моря. И подлинная колыбель нации оставалась арабской. В июне 1967 года прародина попала, наконец, в еврейские руки. Что с ней дальше делать? Как поступить?

Эшколь и Кº, люди, умудренные еврейским опытом, предложили арабам меняться: мы вам вернем почти все занятое – ну, с небольшой поправкой, оставим себе Восточный Иерусалим, возможно, ещё и пустыри, примыкающие к берегам Иордана («пояс безопасности» от внезапных атак с востока), а вы, арабы, взамен заключите с нами мирный договор с постоянными границами. Правительству Эшколя виделось, что такая сделка достаточно приемлема для противника: мы возвращаем примерно 95% завоеванных земель в обмен на пакт о мире... Отдаем почти все завоеванное в обмен на бумагу с обязательством впредь не воевать.

Опять евреев поразила слепота разумно-герцлевского толка. Конечно, с ними могли бы торговаться и дальше, в конце концов, это предварительные условия, арабы могли получить какие-то права в Иерусалиме тоже, зная евреев, я в этом уверен, но... Но арабов не интересовали еврейские условия. Вообще! Конференция глав арабских стран в Хартуме ответила тремя знаменитыми «нет»: «нет» миру с Израилем, «нет» переговорам с Израилем, «нет» признанию Израиля.

Подписать мир, даже на условиях возвращения всего потерянного (что – после страшного поражения – выглядело достаточно фантастическим) – означало для арабов одно и самое главное: признание поражения в войне. Гордый народ не в силах был с этим условием смириться...

К слову: до сих пор в Израиле идут споры – прав ли был Моше Даян, остановивший громадные колонны беженцев из завоеванных территорий, завернувший многих арабов обратно в их дома. Может, правильнее было, ну, скажем, хотя и не подталкивать никого автоматом в спину, но не мешать им удаляться... По-моему, те, кто рассуждает так (оставим мораль в резерве), остаются «израильтянами 1967 года», у которых кружилась голова от блистательных побед, они всерьез воображали себя непобедимыми «суперменами», всё им под силу, нет мощи в мире, что способна им, героям, перечить...

Вчерашние страхи, когда они в панике ждали, как неумолимый враг станет уничтожать страну Израиля, бесследно испарились, люди опьянели от самоуверенности, прямо скажем, от наглости, присущей всяким победителям, ну, и евреям, конечно, тоже...

Победа принесла стране новые хозяйственные успехи (естественно, денежные люди охотно вкладывали капиталы в державу-победительницу, сильнее которой, как считалось, не было на тысячу километров вокруг). Но победа принесла и несчастья, и новые проблемы. Однако герои «еврейской Полтавы» долго не понимали, сколько предстоит длиться кровавой войне, как упорен оскорбленный враг, какие новые – и нерешаемые – вопросы поставит перед народом великое торжество.

Главное поражение нанесли еврейству в сфере духа. Я упоминал, что огромное преимущество евреев перед арабами таилось в том, что религиозные ортодоксы полностью отмежевались от сионистских забот. Какой там сионизм, когда должен придти мессия («Машиах» на иврите)... Но после Шестидневной войны еврейские плюсы поменялись на минусы - сходные с былыми арабскими минусами.

Например, у последователей раввина Кука затрепетала великая надежда: вдруг реченное Учителем сбылось, вдруг Машиах уже на пороге... Политические решения стали основывать на «галахических постановлениях» раввинов. И вечные их враги, «черные» ортодоксы, тоже заколебались: что-то похоже гляделось, что Бог все-таки на той стороне, с красными противными соци, и стоит, возможно, к ним прислониться, присуседиться... Трезвые (хотя нередко отчаянно бесстрашные) решения, обычные при Бен-Гурионе или Эшколе, уступили в народной популярности религиозному романтизму, который не раз приводил многие самоотверженные нации к жутким поражениям...

В арабских кругах, напротив, наступило некое реалистическое отрезвление, политики впервые стали продумывать истинную оценку обстоятельств и возможностей.

Поистине во фразе Солженицына про «благословенность поражений» скрывается великий смысл – и не только для русского народа.

* * *

После отклонения мирных предложений Израиля, а особенно после смерти Эшколя от сердечного приступа, при новом премьер-министре, Голде Меир (в прошлом Голде Меирсон) началось строительство еврейских поселений на завоеванных в 1967 году территориях.

Усиленно заселялись Голанские высоты, что казалось проще всего: откуда убежало почти все арабское население. Но строили и новые поселения в Иудее, в Самарии – пока что немного, самым важным виделось поселение, созданное не правительством, а волонтерами: добровольцы поселились на окраине Хеврона, древней столице короля Давида. Правительство в принципе догадывалось, сколько проблем возникнет в будущем с евреями на окраине многотысячного арабского города, но сделать ничего не смело: юридически евреи заселяли совершенно законные еврейские участки, откуда хозяева были изгнаны арабами после погрома 1929 года.

Возникало общественное «Движение за неделимый Израиль». Его позиция поначалу выглядела несколько странной: создать прочную еврейскую базу среди огромного арабского населения - это казалось нереальным. Аннексировать территории? Тоже невозможно: еврейский характер государства ставился под вопрос появлением огромной массы арабских граждан в пределах Израиля. В конце концов, начальство успокоило сомнения выводом, что поселения явятся опорными пунктами для будущих гарнизонов, что на них обопрутся оккупационные военные соединения...

Здесь стоит оговорить важный, на мой взгляд, факт. Поселенцы, как называли жителей «пунктов на контролируемых территориях», жили и действовали с великой убежденностью в своей правоте и благодетельности своей миссии – для всех. Не только для себя. Во-первых, они заселяли историческую родину еврейского народа и в этом видели национально-религиозную миссию для евреев. Во-вторых – это я должен особо отметить, они не захватывали чью-то обработанную землю. По законам Иордании, а потом Израиля, никем необрабатываемая земля на Западном берегу (обычно это - каменистая пустыня) принадлежала казне. Поселенцы, как правило, поселялись на жутких пустошах, которые арабы явно не имели ни сил, ни средств как-то освоить, евреям приходилось подвозить сюда все, включая землю, возводить дома на голом камне, пережидать строительство домов в «караванах» - передвижных домиках на колесах; проводить коммуникации, строить дороги. Происходил, если говорить в человеческих терминах, окультуривание каменистых пустынь, совершалось оцивилизирование пропадавшей земли... Это, как виделось поселенцам, сулило новые блага – не только евреям, но и окружавшим арабам, проживавшим обычно за горизонтом их поселков: к ним тоже приходили скоростные шоссе, новые электролинии, главное, массивные заработки: ведь нанимали на все работы, прежде всего, местных жителей-арабов. Уровень жизни арабского населения Иудеи и Самарии вырос несоизмеримо с уровнем жизни в соседних арабских странах.

Эшколь даже пытался наладить арабскую автономию, опиравшись на местных старост, чтобы арабы вершили свои дела сами – без еврейского вмешательства (помнил принципы власти британских колонизаторов). Но инициативу сорвал король Иордании – монарх всё ещё не терял надежды вернуть королевству утерянные районы, и еврейские демократические штучки-дрючки с выборами глав городов и сел королю вовсе не требовались.

«Главным решателем» проблем на территориях считался Моше Даян, министр обороны у Эшколя и у Голды Меир. Человек проницательный, энергичный, гибкий, с оригинальными идеями и тонким политическим чутьем, он виделся подходящим лидером, чтобы справиться с арабскими делами.

Сегодня мне думается, что этот, несомненно, умный человек подходил к встававшим перед ним заботам... как бы выразиться... по-европейски. Мол, все поступки людей диктуются, как было (и остается) модным в Европе полагать, прежде всего, «бытием, определяющим сознание»: так думали не только марксисты, но и западные либералы, противники коммунизма. Они полагали, что свободный человек, прежде всего, заботится о своем деле, о своем бизнесе, заработке, карьере, семье. Мятежи, восстания, борьба – все имеет истоком бедность: страдающие от нехваток люди составляют кадры и массу восстающих колониальных народов и вообще Третьего мира. Нужно обеспечить арабам Западного берега всё повышающийся уровень жизни, открыть новые больницы, школы, университеты, обеспечить работой и правом беспрепятственного выезда в любую арабскую страну, в нефтяную страну, на заработки к своим, арабам, – и воцарится на Западном берегу тишь да гладь, да благодать...

Кстати, неимоверно долго расчет Даяна срабатывал – лет, примерно, двадцать.

Мне-то видится, что более прав петербургский литератор А. Мелихов: «В основе национальной борьбы лежит, прежде всего, оскорбленная гордость... Пружина чести – наш кумир, и вот на чем вертится мир. Желание ощутить себя красивым и уважаемым ничуть не слабее потребности в комфорте и безопасности, чего никак не могут понять практичные люди, пытающиеся подкупить национальные обиды деньгами, квартирами и рабочими местами. Нет, главная потребность народа – возможность во всеуслышание говорить о своих предках, героях, о своих достижениях спокойно и возвышенно (курсив автора – М. Х.). Если народ этой возможности лишен, бесполезно подсчитывать, какое количество колбасы, квартир и больничных коек он получил... Народ создается и сохраняется не корыстью, а грезой о какой-то высокой миссии». Евреи, приехавшие из России, знали это с детства. В конце концов, они могли оглянуться на собственную ситуацию: разве в СССР материально плохо жили? Обычно не хуже высшего слоя среднего класса. Но как только подвернулась некая возможность, массами стали покидать страну, бросая все, - потому что никогда не имели возможности говорить о своей национальной грезе, о высокой миссии спокойно и возвышенно. И умчались прочь. А вот уроженцы Израиля такого чувства ущербности не испытывали - с самого рождения, об этом заботились их вожди и воспитатели, и они долго не ощущали его наличие в своих новых арабских подданных.

Вторым по значению министром в кабинете Голды считался давний соперник Даяна, Игаль Алон, легендарный командующий Пальмахом... Он был таким же гордым «саброй», как Даян. Сама Голда Меир тоже проявила себя женщиной железной решительности и могучей воли, «единственный мужик в кабинете», как острили по ее адресу восхищенные избиратели. Увы, у нее наличествовал крупный недостаток для успешного политика. «Что ж делать, если наш премьер-министр знает в мире лишь два цвета – белый и черный», однажды пошутил на эту тему Даян...

В ту эпоху впервые выявился важный порок нового поколения руководителей страны – людей, родившихся и росших в Израиле всю жизнь. Они воспитывались с детства под опекой могучих личностей, титанов с вековыми традициями стального еврейского упорства в принципах, но одновременно - невероятной гибкости и способности выживать в экстремальных условиях. Юные израильтяне незаметно привыкли, что если возникнет жизненно сложная проблема у общины или у страны – ну, «старики» найдут решение, иногда странное, то казавшееся безумно дерзким, то наоборот безумно уступчивым, но неизменно оборачивавшееся для Израиля конечным успехом. А дело молодежи - исполнять невероятные приказы «стариканов»... И вместе выстроили на пустом месте одну из сильнейших армий планеты, отличную оборонную промышленность (включая атомное оружие), завели сельское хозяйство – одно из самых эффективных в мире; за считанные годы многократно увеличили национальный продукт, внедрили всеобщее образование, открыли пяток университетов с десятками тысяч студентов... Все виделось посильным этим мощным «сабрам» (т. е. кактусам, растениям, колючим снаружи и сладким внутри). Однако, как выяснилось с годами, – всё, кроме одного- единственного: они не научились воплощать в жизнь не чужие решения (великих «стариков»), но собственные планы, проводить в жизнь личные наработки. Великолепным генералам и образованным в лучших университетах политикам никак не удавалось обнаружить единственно верное, хотя бы даже фантастическое решение и убедить коллег и народ в личной правоте (это, например, произошло с «планом урегулирования Алона»).

«Старики» исполнили заветную мечту: вырастили новый еврейский народ – физически сильных парней и девушек, гордых, непреклонно-волевых, трудолюбивых у станков и в поле, но...

Но сей новый народ в какой-то мере утратил важнейшие качества старого еврейства. Где, например, еврейская проницательность и расчетливость, еврейская гибкость и воля к выживанию, еврейское понимание важности в жизни не только побед, но - соблюдения моральных принципов. А без принципов морали любые победы оборачиваются поражениями, подстерегающими в самый неожиданный момент - хотя иногда только со временем.

Короче, послевоенный Израиль видится много богаче, много сильнее, много самоувереннее прежнего, но уровень руководства, как кажется сегодня, на любых уровнях оказался менее «реактивным и адекватно отвечающим» на вызовы жизни. Молодежи требовалось многому выучиться в политическом и административно-социальном опыте, но пока она это не слишком понимала...

А как раз арабский мир порождал новых лидеров – разных по характерам и убеждениям, но, как правило, сильных и гибких, более мудрых, чем первое поколение суверенных правителей.

Глава 9. Война и мир

Мне кажется, евреи до сих пор не осмыслили, что именно происходило в Египте в дни Шестидневной войны 1967 года.

Узнав про масштаб разгрома, президент Насер объявил по радио, что берет на себя ответственность за поражение и - подает в отставку с поста главы государства... Второй человека в государстве, верховный главнокомандующий и Герой Советского Союза маршал Амер покончил самоубийством, узнав, что будет предан суду за проигрыш войны.

Для евреев – это довольно обычная в обществе процедура. Бен-Гуриона, «отца нации», отправили в отставку, когда, по мнению политической элиты, великий «Старик» занял ошибочную позицию по «грязному делу», связанному с еврейским шпионажем в Египте. Потом евреи прокатили на выборах главковерха победоносной войны Рабина и создателя израильской «оборонки» (включая атомную) - Переса и многих других, часто прославленных и безупречных людей. В Израиле премьер и министры считаются слугами народа, ну, а если слуги заваливают какое-то дело, хозяин провожает их, как говорят в Израиле, «абайта» - домой. Часто и несправедливо провожает, как любой капризный, а иногда вздорный и близорукий хозяин дома – о минусах демократии на эту тему мы уже говорили, но это есть принцип демократической жизни, своего рода государственный быт (за отставленным, однако, остается право вернуться в политику на новом этапе и испытать свою волю и таланты заново. Такова, например, судьба и Рабина, и Переса, и нынешнего премьера Ариэля Шарона).

Иная ситуация - в арабском мире. Долго арабами руководили родовитые эмиры или короли милостью Божьей – Божьей, а не народа. Перед Богом несли ответственность! Королей сменили революционно-военные диктаторы, но и они несильно отличались от предшественников (как выяснилось, власть постарались передать по наследству старшим сыновьям, и «демократическая монархия» казалась народам вполне приемлемой, возможно, наилучшей формой сохранения общественного порядка).

А вот в Египте 1967 года вождь и президент самой крупной страны арабского мира принял ответственность за провал политики на себя, не свалив ее ни на Бога, ни на помощников, ни на «стрелочников»... Признал себя виноватым за проигрыш войны. И добровольно, без чьего либо принуждения, сделал «еврейский вывод» - ушел в отставку.

Это оказалось, как ни удивительно, светлым потрясением для народа, оно затмило даже весть о поражении: открывалась новая страница в истории арабской жизни. Страница демократической власти. Пусть на свой, якобинский лад, но демократии... Миллионы людей вышли на улицы, прощая вождя за ошибки и прося вернуться. Они хотели жить при новом строе, который обещал ответственность вождя – перед ними.

Насер вернулся. Пытался продолжить войну. Сумел получить неслыханную, огромную помощь от оскорбленных разгромом своего оружия советских боссов. Возникает ощущение, что в Кремле потеряли голову от унижения и страха, особенно – военные (правда, американцы, да и израильтяне тоже, злорадно – к слову, и несправедливо – поносили качество советского вооружения как причину проигрыша войны. На самом деле, виновато было не оружие, вернее не столько оно, преимущество евреев сказалось, прежде всего, в той социальной системе, что вырастила свободных и образованных людей, мужественно и расчетливо принимавших важные решения на поле боя, где именно, если верить Л. Толстому, решается судьба любой победы. Мой друг, служивший три года в Советской армии, а потом много лет ходивший на сборы в израильскую, так определял разницу в воспитании солдата в обеих армиях: «В русской армии меня учили: «Не думай! Твое солдатское дело – выполнять приказ командира. Он думает, а ты выполняй». В израильской: «Думай, что делается вокруг. Все время – думай. Если командир погибнет – ты должен уметь его заменить в любую минуту...» Египтян воспитывали как раз на советских принципах.

Тут припомнилось, как после победы прусской армии над Австрией и Францией тогдашний канцлер, мудрый и опытный Бисмарк определил причину разгрома врага: «Победу одержал германский школьный учитель». Он имел в виду преимущество прусского образования перед австрийским и французским...)

Кремль разорвал дипотношения с Израилем – пожалуй, самое нелепое и дикое, что можно было свершить в этом казусе (он лишился какого бы то ни было влияния на одну из сторон конфликта). Зато возместил, причем многократно, утраченное в боях египетское оружие: по данным Британского института стратегических исследований, было потеряно примерно 900 танков, более 400 самолетов, свыше тысячи артстволов, причем египтяне отдали врагу примерно 80% от общего количества. Только на Синае бросили почти целыми 291 Т-54, 82 – Т-55, свыше 25 модернизированных «тридцатьчетверок», 72 тяжелых ИС-3М, 29 амфибий ПТ-76 и 51 самоходку СУ 100. (Впоследствии советские советники гордились тем, что форсирование Большого Горького озера, в значительной мере решившее исход следующей войны, 1973 года, евреи провели на русских трофеях-амфибиях и бронетранспортерах: вот, мол, как советские поделки с толком можно использовать в «умелых хозяйственных руках»...)

Но я невольно отвлекся в военные дела, не касающиеся моей темы. За шесть последующих лет Египту «практически бесплатно», по признанию российских исследователей, снова поставили 1260 Т-54 и Т-55, четыре сотни Т-62, полторы сотни бронетранспортеров (БМП-1) новейшей конструкции, зенитно-ракетные комплексы и много чего другого. Насер решил повторить один раз уже подведшую его тактику: он опять отказался от взятых на себя (под гарантию великих держав и ООН) обязательств 1967 года и уже в апреле 1969 года объявил Израилю новую войну – так называемую «на истощение». На берегу пограничной линии Суэцкого канала.

И потерпел поражение. И поехал в Москву за помощью, которая в несколько раз превосходила все, что давалось Египту до этого. Прислали (вдобавок к новому вооружению) 20 тысяч советских служак, именовавшихся «советниками», но на деле более чем активно участвовавших в главных сражениях новой войны.

Масштабы советской бесплатной помощи - неописуемы. Вот отрывок из воспоминаний капитана-подводника В. Крыштоба: «Когда в конце 1969-начале 1970 годов у арабов начались поражения, у 64-го причала в торговом порту Александрии выгружали советскую военную технику для Египта. Каждую ночь! А потом и вовсе вошла в Александрию танковая дивизия. Выгрузилась за одну ночь, это сегодня вряд ли кто сумеет. Экипажи прибыли отдельно, а техника как бы в виде военных поставок. Ночью экипажи сели в танки и рванули на 80 километров от Александрии в пустыню. К рассвету поставили вокруг себя проволочные заграждения, отрыли капониры, командные пункты, развернули связь и всю оборонную инфраструктуру. Это была настоящая советская танковая дивизия... А на набережной - гражданские частные причалы, буфеты, рестораны, зонтики, и вперемежку с ними наши ракетные установки с чисто советскими экипажами ракетчиков... Личный состав жил прямо в этих установках, их никуда не выпускали. Ни в какие увольнения. Официально в Египте ведь никаких ракетчиков или танкистов не было... Я так и не знаю до сих пор, известно ли кому-нибудь из историков, что СССР ввел войска в Египет... Слава Богу, Садат социализм строить не захотел и наши войска выгнал. Что Бог ни делает – все к лучшему».

Летом 1969 года американцы предложили новый план мирного урегулирования – Израиль возвращает все захваченные территории и взамен получает полное признание от арабов. Насер колебался, наконец, сдался - примерно через год. Хотя советские источники пишут о блистательных успехах «советников» в боях на истощение и о громадных потерях израильтян (видимо, по данным отчетов из Минобороны?), но то, что Насер согласился прекратить войну и испробовать мирный путь, говорит все-таки о новом поражении его армии.

Но, видимо, личные силы президента оказались надорваны: и армия дважды проигрывала войны, и социальные программы лопались (конфискация земельной собственности «двухсот семей», традиционного оплота египетской элиты, церквей и мечетей, все это принесло стране и народу то, к чему дележка чужого имущества приводит повсюду – народ реально не получил ничего). Асуанскую ГЭС тоже не успевали достроить. Насера наверняка унижало, что взамен выдворенных британских оккупантов появились в стране новые «советники», от которых неведомо чего следовало ожидать (коммунизм он люто не любил), как и то, что европейские государства вложили в Египет безвозвратные суммы, соизмеримые с советскими инвестициями в Асуанский проект, то есть денег Египту они не пожалели, но вложили эту помощь не в плотину, а в спасение бесценных памятников древней культуры (от затопления). Арабские союзники втихомолку откалывались – одна страна за другой, правда, не уставая вслух уверять в преданности. В Сирии, например, после военного переворота пришел к власти генерал-летчик Асад, не склонный доверять сопернику из Каира; сильный удар нанесли Насеру и палестинцы – сначала свергли его протеже, председателя Организации освобождения Палестины, выбрав вместо него нового вождя – Арафата, самостоятельного, своевольного, себе на уме политика. Когда король Иордании, на территории которого расположились основные базы палестинцев, предложил Арафату заключить с его правительством договор о дружбе и взаимопомощи, выяснилось, что палестинцы планируют нечто другое: создав собственное вооруженное «государство в государстве», они наметили произвести в Иордании социалистическую революцию против короля. Насер встретился с новым руководством ООП, которое презирал, чтобы предупредить Арафата с командой: вы обязаны отказаться от замысла свергать Хусейна. «Хватит произносить героические речи о сопротивлении. Я хочу сохранить Хусейна. Я не требую, чтоб вы раскрыли свои секреты, но говорю прямым текстом – не смейте делать ничего подобного». Но Арафат, что называется, наплевал на указания вождя революции... Короля попытались убить. Тот, однако, упредил заговор встречным ударом: его бедуинские части в сентябре 1979 года перебили свыше трех тысяч палестинских боевиков и выгнали остальных в Ливан (часть бежала, укрывшись за Армией обороны Израиля). Старый замысел Насера использовать палестинских партизан с юга, из Газы, и с востока, из Иордании, для атак против Израиля намертво был пресечен и похоронен.

Не выдержав растущего напряжения, уходящей из-под ног социальной почвы, измучившись от краха политики по всем направлениям, Насер скоропостижно скончался 28 сентября 1970 г. - от инфаркта. Вместо него Египет возглавил один из самых выдающихся политиков XX века, деятель подлинно мирового уровня, соратник Насера с 30-х гг., один из первых «свободных офицеров» – Анвар Садат.

* * *

Мне видится, что Садат – недооцененная своим народом великая фигура в истории арабского мира. По сыгранной исторической роли смотрится этаким арабским Ататюрком, «отцом нации», спасшим страну от последствий войны и введшего ее в лоно Западной цивилизации. Садата, в отличие от Ататюрка, рано убили, и он не смог завершить грандиозные замыслы по преобразованию Египта, но сделал - великие дела...

К слову, начинал Садат подобно Ататюрку - обратился за помощью к Кремлю, чтобы вести войну. И ему, как Ататюрку, дали искомое оружие, и он выиграл задуманную партию и... И, как Ататюрк, переключился на противоположный фланг: все-таки Запад по прежнему виделся народам Азии непобедимым устоем нового мира.

Получив в Москве советское оружие, Садат не пустил его сразу в ход, а прозрачно намекнул израильтянам, что не отвергает переговоры о возможном мире. Ответа лидер не дождался: правительство Голды Меир, да и почти все граждане Израиля, пребывали в эйфории от 1967 года, от превосходства над «дикими и отсталыми арабами», которым куда уж лезть с кувшинными рылами воевать с ними, этакими сверхчеловеками...

Кроме того, военных в Израиле очаровывал тот факт, что линия возможного фронта в случае войны пройдет далеко от собственно Израиля: ни артиллерийские снаряды не долетят до городов, ни бомбы не успеют сбросить самолеты противника, перехваченные на взлете. Евреев обуяло совершено, я бы сказал, советское высокомерие, обращенное на весь мир, даже российские конструкторы оружия уже виделись им этакими устаревшими недотепами...

Забылось, однако, что в мире все имеет оборотную сторону. Например, отдаленность границ от центров страны означала не только безопасность тыла, но и растянутость коммуникаций, невозможность быстро подбрасывать через пустыни нужные войскам боеприпасы и всё остальное требуемое. Опытную военную разведку Израиля Садат парализовал блестящей операцией египетской спецслужбы, которая годами внедряла суперагента в доверие к начальнику МОССАДа. Этому мудрецу и его аналитикам правительство и верхушка израильской армии доверяли чрезмерно. Ого-го, мудрый и всезнающий МОССАД!

Военные преимущества дала Садату и неожиданная социальная операция – выдворение из страны советских «советников». Президент не терпел коммунизма, это правда, он опасался сей формы колонизаторского влияния на арабский мир, но, думается, мог бы и перетерпеть (терпел же Насер, любивший коммунизм в том же примерно диапазоне). Но, если верить вышеупомянутому советскому капитану подлодки Крыштобу, прямому свидетелю событий, то сосудом, опорожнение которого переполнило бочку арабского негодования, явился... столетний юбилей В. И. Ленина. Люди моего поколения помнят, какой невыносимой виделась безумно-истерическая пропаганда, накачанная через СМИ (анекдот – для молодых, не помнящих читателей: «К ленинскому юбилею наши предприятия выпускают новые товары: пудру «Прах Ильича», духи «Пот Ильича», мыло «По ленинским местам»). Советским людям некуда было уйти от монопольной власти секретаря ЦК по идеологии т. Суслова, мы мучительно всё терпели... Но когда то же самое политработники стали проделывать с египетскими офицерами, вдобавок происходившими из элитных и богатых семей, военный истеблишмент прямо взбесился. Садату совершенно не нужен показался возможный протест военных, да еще накануне задуманной войны. И президент провел социально-хирургическую операцию для успокоения армии - выдворил настырных «советников»... С глаз долой – из сердца вон.

Повторяю: эта грандиозная акция вряд ли составляла часть военных приготовлений. Она прошла параллельно... Но выдворение «советских товарищей» провоцировало появление огромных военных преимуществ у Египта перед Израилем. Евреи, ослепленные «западным превосходством» на «дикими арабами», решили, что уж без советских-то воинов Египет вовсе не опасен (это мне напомнило модное в СССР пренебрежение горожан к селянам, когда слово «колхозник» звучала в городах этаким презрительным оскорблением в адрес выходцев из сел. Ума, конечно, абсолютно никакого, я упоминаю факт в рамках нашей темы: вот так же израильтяне воспринимали свое «культурное превосходство» над противником как нечто пожалованное свыше, позабыв, что играть в высокомерие с созданиями Бога – всегда опасно).

Ход войны Судного дня 1973 года я опущу. Израильтяне поначалу проиграли, недооценив ум и стратегию врага, его воинское искусство, стойкость и мужество. Застало врасплох их и новое советское оружие, приспособленное к битвам нового типа (противотанковые управляемые ракеты, парализовавшие боевое превосходство израильских танкистов над египетскими, ракеты «земля-воздух», сбивавшие прежде неуязвимые «фантомы»)... Но через 18 дней война кончилась разгромом арабов – Египта и Сирии (Иордания благоразумно воздержалась от участия в кампании).

Победу одержало, прежде всего, великолепное мужество и инициатива израильских младших офицеров (запомнился такой случай: в узком проходе между отвесными скалами на Голанах командир танка Цвика (по-русски – Гриша, а фамилию его я забыл) целую ночь воевал, оставшись один-одинешенек в боевой машине и сдерживая прорыв... 50 танков сирийцев! Эта легенда объяснима так: противнику не пришло в мозг, что против него сидит и метко поражает каждый сунувшийся в проход вражеский танк всего один стрелок. Цвика помощи у штаба не просил, понимая, что эфир прослушивают, и если враг заподозрит, что он один, – его снесут сирийцы не глядя. Но не знали этого факта и в собственном штабе. У евреев «группа Цвики» числилась благополучным отрядом, им желательным казалось позаботиться о тех, кому труднее, кто защищал вроде бы более уязвимые перевалы. На утро ему, правда, прислали подкрепление... Целых пять резервистов! У танка полный экипаж появился. И он успешно сдерживал целую сирийскую бригаду, пока она не получила от командования внезапный приказ на отступление).

... Теперь - лирическое отступление автора, дозволенное ему жанром книги-эссе.

Сначала – про мое личное удивление в Израиле, когда я узнал, что израильтяне, оказывается, не подозревали о близком начале войны. Я в октябре 1973 года - рядовой гражданин города Питера, не имевший допуска ни к каким секретам, но по обычаям совков вычитывавший всю нужную информацию из намеков в газетах, так вот, читая советскую прессу, совершенно точно понимал, что война начнется со дня на день. Египтяне показали себя профессионально большими молодцами, запудривши заносчивые мозги израильской верхушке, и я, естественно, не могу этому радоваться, все-таки проиграли мои люди, моя сторона, но - правда есть правда...

Тот год запомнился мне еще фактом... Для начала старый советский анекдот: воскресший Наполеон читает газету «Правда» и грустно роняет: «Была б у меня такая газета, шиш бы кто узнал про Ватерлоо»... В декабре, через два месяца после окончания войны Судного дня, я лежал в Институте скорой помощи в Ленинграде, и к нам в палату поступил новый больной, молодой паренек. Мы, конечно, расспрашивали, что у них там, «на воле». Новичок восторженно рассказывал про полный разгром евреев, про то, как Голда Меир рвет волосики на седой головке... Ему об этом только что на политзанятиях высокий военный чин рассказал... В тот момент кто-то в палате включил приемник, и донеслись последние известия по Би-би-си: «Сегодня состоялся обмен пленными между Израилем, Египтом и Сирией. На родину возвращено свыше восьми тысяч военнопленных-арабов и свыше 270 пленных евреев» (цифры привожу по памяти, примерные, но соотношение – вроде такое). Новичок аж взвыл! Это говорится к тому, что российская масса долго и простодушно доверяла советской пропаганде: «В газетах написано...». Она полностью сохранила это наивное свойство, переехав в Израиль и читая вроде бы другие газеты...

* * *

Здесь я временно оставлю арабов, и Садата, и Арафата, и Асада и прочих, и переключаясь на еврейскую сторону событий: в те послевоенные годы в Израиле произошел важнейший сдвиг истории, обусловивший цивилизационный скачок. Сначала скачок захватил евреев, потом, как всегда с опозданием, но перекинулся на и окружающих арабов.

Итак, для Израиля война завершилась победой – по моей оценке, самой выдающейся в истории Армии обороны Израиля. Если в Шестидневную войну на евреев работали все-таки внешние факторы, случайные, психологические - внезапность первой атаки, бездарность полевого руководства маршала Амера, фактор арабской хвастливости, угрожавшей Израилю «немедленным уничтожением» и заставившей евреев напрягать все моральные силы до предела, то в новую войну похожие факторы работали против Израиля. Поэтому кампания была выиграна за счет чистого превосходства на поле боя, и если говорить шире – за счет преимуществ общественного строя, при котором гражданин всеми силами помогает своей армии (пожилой хозяин некоей гостиницы в Тверии, в прошлом еврей из СССР, рассказывал мне: «Услышал, что на Голанах идет война, и взял машину, и поехал: может, чем-то пригожусь, что-то подвезу или отвезу... Вывозил раненых»).

Но этому населению после войны, пусть победной, казалось (и справедливо), что его прославленные лидеры, образно говоря, «прокакали» кампанию. Слишком обширный обнаружился в сложившейся системе бардак и балаган... Прошли массовые выступления народа. Голду Меир и Моше Даяна сместили с главенствующих постов. Новым главой выбрали человека, непричастного к проигранным битвам и к сопутствующему бардаку, - бывшего главнокомандующего в Шестидневную войну, только что завершившего свою каденцию на посту посла Израиля в США – Ицхака Рабина. Он был «саброй» - евреем, родившимся и выросшим в стране, символом нового начала в политической истории Израиля. На очередных выборах партия социалистов одержала традиционную победу, правительство виделось серьезным и перспективным, тем паче, что вторым номером у Рабина шел министр обороны Перес, еще со времен Бен-Гуриона считавшийся новатором, сторонником обновления хозяйства и системы управления страной. Невозможно сегодня даже представить, с какой надеждой всматривались избиратели в нового главу правительства: наконец-то старых местечковых «голов» сменил человек нового типа, блестящий генерал, успешный посол. Уж они-то с Пересом реформируют нам страну!

Но – быстро возникло впечатление, что Рабин не делал... ничего. Просто - ничего не решал. Генерал, прославленный в сражениях, на каждом шагу в новой должности обнаруживал, насколько он нерешителен... Вот пример. Террористы германской «Красной армии» захватили в воздухе французский пассажирский самолет и посадили его в Уганде (согласовав с местным диктатором Амином). Отделили заложников, пассажиров-евреев. Правительство Рабина подготовило фантастическую спасательную операцию: послало отряд воздушных десантников за 1300 километров от Израиля. Так вот, Рабин дал верховную санкцию премьера на операцию (готовил ее - из гражданских лиц – лишь министр обороны Перес) тогда, когда самолеты уже... взлетели в воздух.

Сегодня, когда на ситуацию того Рабина можно посмотреть из будущего, мне понятны особенности его поведения. Он был великолепным штабным, а не полевым офицером, асом расчетов вариантов, а не гением интуиции, подсказывающей полководцу нужное решение прямо на поле схватки (каким, например, оказался его бывший подчиненный, произведенный им в генералы, – Ариэль Шарон). И еще – у Рабина имелось огромное чувство ответственности за каждое принятое решение, особенно в делах безопасности страны: это виделась даже неким психическим пунктиком человека. Но... сделали-то его премьером, сыграв на исключительной популярности как полководца. Однако руководство армией – принципиально иная сфера работы, чем руководить страной. Да еще страной полусоциалистической, в которой 96% предприятий составлял частный сектор, но практически почти все заводчики, и коммерсанты находились в полувассальной зависимости от правительства. Такой системой поруководи – с сугубо военным опытом и сугубо военными знаниями...

Руководить махиной – нет, у Рабина не нашлось ни нужных знаний, ни связей, ни навыков. Он по военной привычке обдумывал каждое решение, бесконечно пересчитывая возможные варианты и - не обладал интуицией найти в перечне лучший, если не единственный...

А в стране назревала ситуация, которую Ленин называл революционной (в позднем СССР ее назвали бы «перестройкой») – особый вид буржуазной революции, свергающей не феодальный строй, к чему в истории привыкли, а социалистический. Народ Израиля понемногу, но неуклонно богател, людям поднадоел процесс чистого «выживания», сытости, жилья, одежды, хорошего образования и медобслуживания – это все социализм обеспечивал. Но зажиточным людям захотелось большего - свободы, самовыражения, раскованности в поведении, путешествий, вообще всяких «излишеств»... Короче говоря, израильтянам социализм надоел - как в любом минимально разбогатевшем и сравнительно благополучном обществе.

Начинавшееся богатство развращало тех, кто обладал главным капиталом, доступным человеку при социализме, - властью. Чиновники и даже сановники запутывались в хозяйственных махинациях. На мой взгляд, пикантность ситуации заключалась в том, что «махинациями» подобные действия считались при социализме, а при капитализме те же действия выглядели (так мне видится) нормальными хозяйственными операциями... Но население раздражалось от возникающих проблем, моральный облик правившей партии вызывал сомнения. А без права на моральную безупречность править в демократическом обществе сложно...

Одного за другим Рабин отправлял под суд проштрафившихся чиновников правящей партии. Но молния поразила израильский социализм, когда под следствие попал сам глава правительства.

...В свою бытность послом в США Рабин читал лекции и получал законные гонорары по ним, откладывая на счет в американском банке. Когда вернулся в Израиль, ему по местному социалистическому закону полагалось обменять полученные доллары на местные лиры и положить их на лировый счет (граждане Советского Союза, возможно, помнят, что при социализме обладание иностранной валютой считалось преступлением. В социалистическом Израиле – то же самое). По словам Рабина, счетом ведал не он, а жена (что вполне, кстати, возможно, женщине труднее отказаться от соблазна сохранить валюту в семье, тем более – вполне честно заработанную). Но, как ни крути, закон – пусть социалистический – был нарушен. К несчастью супругов, в американском банке оказался болтливый служащий: желая привлечь израильских клиентов, он хвастал, мол, наш банк такой надежный, такой надежный, у нас даже ваш премьер держит деньги... Слушок дошел до журналиста, тот опубликовал скандальный материал. Рабин повел себя по-рыцарски: сказал, что хотя ничего о счете не знал, но за жену отвечаю я – и подал в отставку (юридически история завершилась сущей ерундой: Лея Рабин заплатила по суду положенный штраф – и всё). Но история взорвала внешне спокойную канву исторической жизни. Рабина признали виновным в нарушении закона (кто ж особо в публике разбирался, что доллары заработаны абсолютно честно, до того ли ей было), сменившего его Переса подозревали, в свою очередь, что это он, подлец, интригой свергнул конкурента во власти («сделал тот, кому это выгодно», помните?) и, следовательно, тоже морально нечестный человек, интриган и предатель... Повторюсь: я лично уверен, что не эти истории подрубили израильский социализм, он попросту всем надоел. Людям хотелось свободы, пусть связанной с риском, они чувствовали, что выросли как общество, что уже готовы не к общинному, а к личному бытию. История со счетом просто дала исторический сигнал к отбою. Но, как бы ни было, очередные выборы 1977 года партия Труда проиграла. Премьер-министром после 29 лет ожидания стал лидер парламентской национально-либеральной оппозиции - Менахем Бегин.

Добавочным шоком для социалистов оказалось то, что вторым номером в кабинете, этаким «мозгом» нового правительства (он пользовался огромным влиянием на премьера), оказался бывший герой социалистов – Моше Даян. Даян, про которого абсолютный чемпион мира по боксу Мухаммед Али когда-то сказал: «Я – самый известный человек в мире. После Моше Даяна»...

* * *

Бегин на свой лад – удивительная, уникальная фигура в мире еврейской политики.

Я писал выше о его преувеличенном благородстве, отнюдь не принятом в рутинной политике. Кроме того, Бегин всегда сохранял – неважно, в советской зоне, в польской армии, в подполье, в израильском кнессете облик, манеры, понятие о достоинстве и чести, свойственное... как бы сказать... польскому джентльмену. Аристократизм особого, вызывающего вида. Помню его в роли премьера - как странно смотрелся человек в строгом черном костюме, в неизменном галстуке – единственный депутат среди ста девятнадцати остальных в рубашках на голое тело, часто расстегнутых до пупа – в зале заседаний парламента... (опять вспомнился анекдот. Депутат Рабинович от жары снял в кнессете пиджак. Ему делает замечание спикер. «Но у меня есть разрешение» - протестует Рабинович. «Кто разрешил?» - «Английская королева» -??? – «Когда я был депутатом британского парламента и попробовал снять пиджак в присутствии королевы, она подозвала меня и сказала: «Рабинович, пиджак вы будете снимать в вашем парламенте»).

Его будущий египетский собеседник Бутрус Гали, профессор права в Каире, связал свое видение Бегина с «типичным европейским юристом начала века»... Тонкое наблюдение! Обожествление закона, поклонение букве в любом объеме – именно такими нам видятся сегодня легендарные юристы того времени, а Бегин именно у них учился на юридическом факультете Варшавского университета. Он соединял в себе черты национального романтика, мечтателя, что называется, до кончиков ногтей на руках и ногах, и одновременно сурового государственника. Когда, например, стал премьером, то соратники по партии, конечно, мечтали «пожировать», захватывая шикарные государственные местечки. Но босс не позволил тронуть ни одного опытного чиновника, хотя бы тот принадлежал к лагерю противников. Благо государство оставалось для него выше, чем благо партии, и заслуги мерялись не партийной принадлежностью или личной преданностью лидеру, но – пользой, которую служащий мог приносить стране. Удивительное качество для государственного человека нашего времени!

Уже в начале своего недолгого государственного поприща он услышал про невероятное для региона событие: премьеру Израиля доложили – египетский президент заявил в каирском парламенте, что готов прибыть лично в любую точку мира, если это поможет заключить мир. В тот же день Бегин распорядился: Садата официально пригласили приехать в Иерусалим.

* * *

Абсолютно ошеломившее мир заявление президента Садата о готовности приехать на край света ради мира, даже явиться в кнессет (это слушал, этому поаплодировал Ясер Арафат: известный лукавец принял сказанное с трибуны парламента за эффектную риторическую фигуру, за которой не таилось реального содержания), имело легендарную предысторию.

Излагают так: якобы израильская разведка вызнала в Каире, что арабская террористическая организация готовит покушение на президента Садата. Шеф МОССАДа доложил Бегину, и тот распорядился немедля связаться с кем-то из египтян и передать всю имеющуюся информацию в Каир.

Я долго воспринимал «версию» как типичный вариант «бегиновской легенды» - о благородном политике, таком благородном, что даже по отношению к опаснейшему врагу не применяет уловок и хитростей. Каково же было изумление, когда в основном источнике по этому сюжету, в книге воспоминаний бывшего министра иностранных дел Египта (а потом генсека ООН) Бутроса Гали я прочитал, что Даян однажды при нем спросил Садата, не под влиянием ли его, Даяна, тайной встречи с личным другом президента в Марокко тот принял свое великое решение о визите в Иерусалим. Гали упоминает про разочарование Даяна в момент, когда Садат вымолвил: «Нет. Я принял решение однажды в самолете, внезапно для себя самого!» Но, значит, что-то такое, какая-то встреча все-таки была в их жизни? Не с какими-то пустяками министр иностранных дел Израиля ездил на конспиративную встречу с египтянином в далекую арабскую страну?

...Книга Бутроса Гали вообще производит сильное впечатление на всякого, кто немного знаком с историей проблемы. Начнем с того, что Бутрос Гали – не мусульманин, а копт, египетский христианин. Его род - один из знатнейших в Египте (еще дед Бутроса служил премьер-министром, а дядя – министром иностранных дел у египетских королей). Бутрос материально и морально пострадал в революцию («национализация, являвшаяся формой конфискации, коснулась нас всех»). Политические права ему вернули, потому что он не был карьерным дипломатом, а ученым мужем, профессором университета, автором научных трудов и популярных обзоров по внешней политике. Их читал президент Садат, за них и выбрал его в государственные министры по иностранным делам, когда прежние сотрудники президента подали в отставку в знак протеста против новой политики. Бутроса назначили внезапно, за считанные дни до отъезда в Иерусалим. Поэтому в мире его видели не просто ближайшим соратником президента, но, можно сказать, вдохновителем новой удивительной линии. В списках жертв, позже намеченных для «исполнения» убийцами Садата, Бутрос Гали значился под №2 (даже министр обороны – лишь под №3). Так вот, после этой информации, - какое же возникает удивление, когда узнаешь из текста от первого, можно сказать, лица, что Гали не имел никакого отношения к выработке политической линии Садата. Скорее он, хотя и невольно, вредил президенту, и вообще ученый профессор не владел элементарными фактами, не имел первичной информации о вероятном противнике или оппоненте.

Вот доказательство – цитата из текста: «Наш самолет пошел на посадку... Израиль представлялся мне такой же загадкой, как планета в другой галактике. Десятилетиями это был враг, раковая опухоль на теле арабского мира, которую мы должны были уничтожить всеми имеющимися силами... Мы въехали в Иерусалим. Трудно было поверить в то, что мы увидели: египетский флаг развевался над израильской машиной, с трудом пробивавшую путь сквозь огромную толпу, приветствовавшую президента Садата. Египетские флаги были повсюду. Я никогда не видел подобного массового выражения народных чувств!.. Первое, что я сделал, оставшись один, - подошел к окну взглянуть на огни Иерусалима... Я видел огромный размах израильского строительства и со страхом подумал, что арабский мир никогда не сможет вновь обрести Иерусалим...

Мустафа Халиль взглянул на меня. Он был реалистом.

- Вы верите, что они вернут нам Иерусалим? Со всем этим огромным строительством? Я боюсь, что Иерусалим навсегда потерян для арабов.

- Даже если так, - сказал я, - мы должны верить в обратное, иначе потеряем все».

Итак, ученый профессор и министр не понимал в ситуации – ну, ровно ничего. Его президенту приходилось полагаться только на себя.

* * *

Что подвигло Садата, бывшего феллаха, бывшего политзаключенного («Мужчина познает настоящую цену себе лишь в двух местах – в тюрьме или на войне», его слова), бывшего офицера, что подвигло его на слова, поразившие весь мир:

- Я готов ехать на край света, если это поможет защитить египетского юношу, солдата или офицера от участи быть убитым или раненым. Я готов поехать в их страну, даже в кнессет, чтобы говорить с ними.

И добавил: «Единственное предварительное условие: я хочу говорить со всеми ста двадцатью депутатами кнессета».

...Садату перешло тяжелое наследство от Насера (он был, к слову, назначен в вице-президенты всего за год до внезапной смерти босса – лишь одним из кандидатов в ряду возможных преемников. Вот, мол, на пробу посмотрим этого, а вдруг сгодится... Ситуация, знакомая россиянам по последнему году власти Ельцина). И потому поначалу воспринимался египетской элитой как случайная фигура, ни за что-ни про что влезшая на престол. С делами босс при жизни знакомил заместителя мало, больше присматривался, и потому мало разрешимые проблемы, те, что свели в могилу обаятельного, яркого, но, по правде сказать, не весьма компетентного предшественника, вскрылись перед глазами наследника абсолютно внезапно. Великая страна, региональная держава оказалась на поверку... начисто разоренной. Разоренной войнами и революцией.

Глубоко заложенная в сознании народа «линия Насера» строилась на единении арабов вокруг Египта. Чтобы сцементировать постоянно разбегавшихся союзников - от Марокко до Багдада - в некую общую сумму персонажей, Насер пользовался непобиваемым никем тузом: освобождением Палестины. Во имя Палестины, во имя возвращения Святой земли миру ислама, во имя превращения ее из очага войны в землю мира, очищенную от злокозненного еврейства, Каир мог претендовать на лидерство в арабском мире. Без Египта серьезной арабо-еврейской «горячей» схватки получиться ни у кого не могло.

Но... Всегда возникает, злосчастное «но»! Неразрешимая проблема мешала, та же самая, что калечила политику самых главных мировых центров – Вашингтона и Москвы... Всем народам, включая российский, казалось, что повсюду идет схватка двух лагерей, сверхдержав, и политические события планируются либо в Овальном кабинете, либо на Старой площади. Но в реальности «доверенные люди» Кремля или Вашингтона повсюду сами строили собственные планы, сами ловили свои национальные интересы, личные расчеты и де-факто заставляли Больших начальников выполнять их наметки, финансировать и вооружать их конфликты, которых сами по себе ни Вашингтон, ни Москва не желали. Разве хотел, скажем, Сталин долгой войны в Корее? Ничего подобного, его элементарно обдурил Ким Ир Сен (вкупе с послом Москвы Штыковым). Разве Брежнев думал о революции в Кабуле? Он по Би-Би-Си о ней впервые услышал, в гробу он этот Афганистан видел. В афганскую войну загнал его волевой революционист Амин... Разве мог помыслить Рейган, что в Афганистане его люди вырастят Америке такой подарок - Бин Ладена? Разве, помогая Саддаму Хусейну одолеть Иран, министры Рейгана понимали, что они совершают – для будущего Америки?

Но та же ситуация возникала и на «более нижних этажах». В Пакистане, например, с ужасом увидели в Кабуле «талибов»... И Насер, организуя палестинских «федаинов», абсолютно не ощущал никаких палестинских стремлений (почему я так утверждаю? Но в противном случае мог хоть как-то организовать им автономию, какое-то предгосударство в Газе, где почти два десятилетия считался полным хозяином. Но в Каире не шевельнули и мизинцем в этом направлении). Палестинцы Насеру виделись удобным инструментом влияния на земляков-арабов... Вообще каждый босс в команде арабских правителей старался иметь свой рычажок влияния на рынке палестинских сил: так возникали просирийские группировки, проиракские, проиорданские... Кто кому платил, тот заказывал нужную музыку – и чаще всего не против евреев, а против конкурентов от Насера...

Президенту Египта удалось худо-бедно сколотить подобие единого палестинского движения – Организацию освобождения Палестины. Но после войны 1967 года он потерял над ней контроль. Хвост завертел собакой. Теперь палестинские боевики стали диктовать арабским королям и премьерам, что им делать на мировой арене - с кем дружить, кого слушать, кого принимать, а кого нет...

Палестинская боевая оппозиция пошла по одному-единственному вектору: продолжать войну с Израилем. Ибо конечная объявленная цель ее – уничтожение Израиля, а из этого само собой вытекало: достижима эта цель только и единственно через войну. Всякий политический компромисс - чистая измена великой задаче... Да и подустали палестинцы от прежней наивной веры в честность высоких арабских покровителей. Они подозревали – и имели на то многие основания – что единоверцы на любых переговорах способны предать палестинский народ ради своих интересов. Так что лучше пока что обойтись без каких бы то ни было переговоров. Спокойнее на душе...

Любые действия арабских правителей в их, палестинцев, пользу почитались в палестинской среде естественными всеарабскими обязательствами. За которые благодарить не положено. Потому и ответных обязательств, подразумевающих выполнения чужой воли, не предусматривалось. Но поскольку финансировали палестинские организации разные и многие «спонсоры», то единой палестинской воли, кроме общего стремления продолжать борьбу, ни по одному вопросу не возникало.

На это накладывался дополнительный психологический момент: палестинские боевики проявили себя смелыми и самоотверженными вояками, война казалась им естественным состоянием человека, как некогда казакам или крымским татарам... Для чего народ живет? Чтобы воевать, для чего ж еще... Наоборот, переход к политике, в которой они не разбирались, в особенности, к политике на уровне великих держав, представлялся немыслимой и коварной вражеской абракадаброй, придуманной исключительно для обмана народа.

Поэтому вместо того, скажем, чтоб как-то договориться о взаимопомощи с королем Хусейном, предоставившим им лагеря и военные базы, они предпочли свергнуть благодетеля – вдобавок плохо рассчитав соотношение политических и военных сил в Иордании. Мы, мол, этому гаду Хашимиту не обязаны ничем... И от рук собратьев-арабов ООП потеряла куда больше бойцов, чем от израильтян на всех мыслимых фронтах. Перебравшись из Иордании в Ливан, палестинцы спровоцировали в дивной «арабской Швейцарии» пятилетнюю гражданскую войну между религиозными группами, разорили приютившую страну и... вызвали ее последующую сирийскую оккупацию.

Мне думается, не сразу, но в процессе переговоров с евреями, Садат осознал: если он не освободит Египет от цепей обязательств перед палестинскими арабами, ему не вернуть Синай своей стране. Выбирай – или вернешь свою землю, или защитишь идеалы братьев... Реальный политический выбор.

Поначалу Садат, однако, пытался примирить обе цели – освобождение Синая и независимость Палестины. Уже в сентябре 1972 года он появился на Палестинском национальном совете и убеждал создать правительство Палестины в изгнании. Это дало бы возможность создать палестинскую централизованную линию в политике, какую-то основу для переговоров в защиту их интересов, кроме обычного гордого требования – «извольте, евреи, кончать жизнь национальным самоубийством, ибо нами считается это деяние справедливым и желательным». Профессор Дауд эль-Алами так объяснил причины отказа – не кому-нибудь отказа, господа, не чужаку, еврею или американцу, но - верховному патрону всего арабского мира, снабжавшего их деньгами и оружием: «Принятие этого плана означало бы для палестинцев разрыв с прошлым, осуждение террористических актов и определенные цели в будущем». Ни к первому, ни ко второму, а особенно к третьему никто не был готов. Видимо, понадеялись, что пронесет, уладится... «Черный сентябрь» в Иордании ничему борцов не научил.

Когда Садат объявил миру о готовности поехать в Иерусалим, в кнессет, он изложил свою предварительную позицию: прекращение оккупации занятых в 1967 году территорий, предоставление палестинцам всех прав, включая право на собственное государство; взамен Израиль получал мир и общее обязательство арабов не применять силу в будущем и решать все возникающие проблемы с евреями только мирными средствами.

Зная то, что случилось в Кэмп-Дэвиде и тем более позже, в Осло, я вправе предположить: если б арабские лидеры дружно поддержали инициативу Садата, у его программы тогда имелись огромные шансы на реализацию. Ведь главная препона (до сих пор) – это еврейские поселения, но тогда они как раз почти отсутствовали, и поселенцев насчитывалось лишь несколько тысяч человек на всех огромных землях. Если бы, скажем, Асад сидел рядом с Садатом в Кэмп-Дэвиде перед Картером (хотя, скорее всего, такие переговоры шли бы не в США, а в Женеве) и если бы он подписал те же обязательства, что Садат, наверняка Сирия получила бы Голаны ещё в 1979 году - на условиях демилитаризации и разъединения войск.

Что касаемо палестинцев... Тут требуются более обширные размышления.

Все сомнения, все возражения израильтян в ходе полуторалетних переговоров выстраивались, по сути, на одной-единственной отправном пункте: они не верили никаким арабским обещаниям и обязательствам. В том и заключалась дополнительная тяжесть наследия Насера для его преемников... Это только новичкам в бизнесе или в политике кажется, что солгать и тем сорвать банчишко – ух как выгодно! Насер был именно таким новичком... Но в следующий раз хитрец лишается всех добытых преимуществ, и если намерен сделать политику или бизнес своей профессией – он конченый человек... Репутацию восстановить невозможно. Дважды проиграв военные кампании, вождь Египта выходил из поражений, принимая обязательства под гарантию великих держав, но - при подвернувшемся случае - их нарушал. У евреев сложилось убеждение, что арабу солгать – как говорят в России, что два пальца обмочить... Даже если араб – президент. Я слышал сам такие вот объяснения: араб, мол, по психологии – человек артистичный, он даже не лжет, он вживается в исполняемую роль, он верит в то, что говорит, – но лишь в те часы, когда роль исполняет. Но вот все сыграно, грим снят – и исполнитель зажил другими целями, и упрекать его за то, что солгал на сцене, невозможно, это все равно, что упрекать артиста в обмане, когда спектакль окончен... Евреи даже придумали философски-теологическое объяснение: арабы, мол, верят, что всё в жизни решает Бог, а не человек, поэтому араб вправе обещать, что угодно, но если Бог решит по-другому, всё равно же будет по-другому, так нечего за человеческое слово особо держаться (оговорка: если Бог решит, что правы евреи, так чего бороться – все равно по-еврейски дело Бог решил. Повинуйся Его воле – и все...)

Садат мог обещать Бегину или Даяну многое и важное для Израиля – но его слова вызвали у них колоссальные сомнения (вдруг хитрый араб подпишет составленное, заберет себе Синай, придвинет войска к границам и там-то изготовится к новой войне)... Для любого из еврейских политиков быть обманутым на переговорах означало не только политическую смерть – это само собой понятно - но еще и громадное личное унижение. Обмануться как дурачку после опыта стольких предыдущих хитростей противника...

Насколько евреи слабо верили в прочность заключенного мира, я понял, прочитав ответы Бегина после прибытия его из США, после всемирно памятного объятия с Садатом...

– Господин премьер-министр, - спросил его журналист, - Вы не боитесь быть обманутым?

– Вечного на свете вообще ничего нет, - ответил Бегин. – Но если договор продержится десять лет, я буду считать, что он себя окупил...

Прошло двадцать семь лет. И пока нет признаков, что договору что-то угрожает...

Но могли ли Бегин и Даян тогда в это поверить? В фантазиях огромного оптимизма – только...

Возвратимся, наконец, к поднятой раньше проблеме, - имелись ли у палестинцев шансы на осуществление их мечты в Кэмп-Дэвиде, на создание Палестинского государства в рамках общего проекта, предложенного Израилю Садатом?

Сегодня опубликованы новые документы и мемуары, и можно уверенно определить: все, за что палестинцы борются нынче, потеряв три десятилетия, жизни тысяч товарищей, и пока не зная, смогут ли в итоге чего-то конкретного достигнуть – всё это они могли получить в ходе мирных переговоров Садата 27 лет назад.

Заместитель заведующего Ближневосточным отделом московского МИДа Гриневский, свидетельствует: вопреки твердым еврейско-антикоммунистическим предрассудкам, что, мол, Москва мутит и зло войн исходит исключительно от нее, министр Громыко, получив оперативную информацию, мол, Даян приступил к подготовке встречи с арабами, предложил Арафату, находившемуся с обширной делегацией в Москве, подключиться к переговорам. Мирная конференция отвечала затаенным желаниям Москвы: перенести бы ее из Кэмп-Дэвида в Женеву, устроить под совместной рукой Кремля и Белого Дома, и каждая сверхдержава давила бы на своих союзников, а в итоге выработалось бы всеобъемлющее мирное соглашение. Арабам возвращали территории, палестинцам – государство, Израилю – мир и арабское признание под письменную гарантию обеих сверхдержав. Громыко решение такого типа казалось триумфом советской внешней политики.

Но Ясер Арафат отказал высокоуважаемому Андрею Андреевичу. Твердо отказал...

- Вы поймите, - объяснял ему советский «Мистер «Нет», - если не признаете Израиль, если требуете всё или ничего, мы не в состоянии вам помочь. Мы ничем не можем вам помочь!

Гриневскому думается, что Арафат догадывался (или понимал?), насколько прав Громыко, насколько выгоднее сейчас не ссориться с Садатом, а присоединиться, используя полученные дипломатические выгоды в интересах палестинцев. По ощущению Гриневского, он и тогда выглядел на голову умнее боевых товарищей... Увы – не был хозяином в своем доме. Воинственные спутники, числом под три десятка, узнав, что Брежнев примет не всех приехавших с лидером, а лишь троицу во главе с Арафатом, едва не перестреляли друг друга в споре, кто пойдет на встречу с генсеком КПСС. Говорю «перестреляли» не в переносном смысле слова, а в прямом – они гонялись по гостинице ЦК друг за другом с револьверами. Гриневский предотвратил кровопролитие «братьев по классу», обещав, что генсек – ой-ой! - примет всех-всех... Только успокойтесь, только не стреляйте друг в друга хотя бы в здании ЦК КПСС.

Если бы Арафат решился на переговоры с «предателем Садатом» (а он получил от Каира приглашение поучаствовать), лидера ООП могли ликвидировать свои - «за измену родине». Он понимал это много яснее уважаемого Андрея Андреевича.

Как бы ни было, Громыко должен был уступить экстремистам. На что в принципе вынудить его было трудновато. Кому бы то ни было... Но СССР оказался не в силах защитить свои политические интересы и поплелся за боевиками, которых мир ошибочно принимал за его прислугу. Нет, это они командовали московским парадом...

Более того, Громыко стал помогать и содействовать им: раз нельзя использовать инициативу, что сама полезла в руки, надо хотя бы помешать использовать ее американцам. Министр сформулировал для Гриневского задачу Смоленской площади: использовать все возможности СССР в «третьем мире», чтобы сорвать инициативу Садата.

... Дополнительную причину, почему и палестинские боевики, и министры в арабском мире отказывались идти на переговоры с Израилем, даже на выгодных для своих стран условиях, я понял, прочитав в книге египтянина Бутроса Гали такие строки:

«Израиль был более сильным, более развитым, более изощренным и более современным, чем Египет, и обладал большей поддержкой в мире. Перед лицом такого противника Египет имел только один основополагающий источник силы – отказ от переговоров, поскольку арабская сила не была эквивалентна израильской. Для многих арабов «отказ» был цементом, сплачивающим арабское единство. Стоило нам начать переговоры, сражение будет наполовину проиграно, потому что всякий диалог требует равенства, в то время как факты свидетельствовали об очень большом дисбалансе сил».

Короче, сказался громадный комплекс неполноценности, которую хотелось замаскировать гордой позой «непризнания врага»! (Помню, евреи, приехавшие в Израиль из СССР, рассуждали примерно по той же схеме, только применяя ее к Израилю: мол, нет у нас нефти, поэтому не может быть нашего влияния на мир, поэтому не о чем с арабами разговаривать, обязательно проиграем...)

Израильские аборигены объясняли им (нам?) политическую истину, которую требовалось знать, а ее не знали, как выяснилось, и многие политики, и многие народы: сила определяется не одной собственной мощью, она вычисляется как итог сложения энергии твоей и твоих союзников, их готовности тебя поддерживать (а где-то и тебя урезонить...). Садат абсолютно правильно рассчитал момент для начала переговоров: проведя войну с Израилем, он вызвал непредсказуемую акцию – огромный рост мировых цен на нефть, и Соединенные Штаты оказались заинтересованы в урегулировании конфликта, президент отправил Киссинджера на Средний Восток, и они всячески вынуждали Израиль идти навстречу Садату. Таким образом, мастеру политической игры из Каира удалось в немалой мере сбалансировать собственную слабость, получив поддержку мощных Соединенных Штатов... А уж если бы его поддерживали остальные арабы и еще Советский Союз вкупе... У него на руках оказалась бы масса козырей в переговорах, уравновесивших военно-экономическую слабость его стороны.

Садат понимал: прежняя арабская политика «ни мира-ни войны» работает на Израиль, потому что у разоряемого военным противостоянием Египта неоткуда появиться новым силам, чтоб подняться вровень с противником... Нужно перестроить всю систему, и для начала арабам требуется мир, нужно воспользоваться миром, чтобы набрать силы, а уже потом можно приступать к решению следующих задач.

Скажем, задач палестинских...

Возможно и другое: он уже понял, что вообще решить палестинскую проблему могут только сами арабы Палестины... Бесполезно говорить за них: что бы он ни делал, это покажется недостаточным. Только злоба будет – в ответ.

Чего, видимо, Садат не учел – размаха противодействия, которое получили враги, и мощь Советского Союза, брошенную на то, чтобы сорвать миротворческие усилия Египта. Это была огромная мощь в странах Третьего мира: Союз средств не жалел (на чем и надорвался в итоге)... А Третий мир на самом деле боялся, что, объединившись, США, Египет и Израиль сделаются господами Африки и в Азии... Это была, конечно, некая геополитическая фантасмагория, но она жутко пугала былых союзников Египта.

Садат не знал и того, что мнимые друзья США, европейские державы, в душе терпеть не могут Штаты (уже тогда. А вовсе не во время Иракской кампании, как видится моим современникам). Когда читаешь в книге Гали, что говорили ему французские политики высокого ранга, в шок впадаешь... Это даже не антиизраильские, а старые антисемитские выпады эпохи «антидрейфусаров» и «петеновцев»!

Египет оказался в одиночестве: его исключили из Лиги арабских стран, которую он же создал. Доходило до психических уродств, напомнивших истерики московских процессов 1937-38 гг.: Садата, например, «исключили из членов арабской нации»...

Я жил в ссылке в Казахстане и ловил в газетах новости, поступавшие из Кэмп-Дэвида. Помню, упоение и восхищение, с каким газета «Правда» объявила о провале переговоров Бегина с Садатом, о том, что они возвращаются по домам, несолоно хлебавши. И - в следующем номере жуткий по непристойности вой: мирный договор оказался заключенным.

Позднее в Израиле я читал отрывок из мемуаров президента США Картера, как это все происходило в жизни...

Бегин и Садат не могли договориться буквально ни по одному пункту. Поймите Бегина: всю жизнь он разделял идеи «правых» еврейских националистов, его партия возглашала - «Еврейское государство по обоим берегам Иордана!» (она претендовала не только на земли собственно Палестины, но Иордании тоже). Лично Бегин заявлял, что когда придет ему срок уйти на покой, поедет умирать на берега Синая... И вдруг – предстояло переступить через все, что казалось смыслом предыдущей жизни... Какое великое мужество требовалось для этого!

Наконец, Картеру стало ясно, что все кончено, что ничего не получится... Собеседники решили разъехаться по домам. И президент США Картер попросил встретиться в последний раз. Не для переговоров, нет, а просто поговорить друг с другом, получше познакомиться...

Ну, когда президент Соединенных Штатов просит о небольшой услуге, отказывать как-то не принято. Лидеры согласились.

На следующий день - перед вылетом - сошлись у Картера.

Поскольку вести переговоры не требовалось, они начали с нейтральной темы: каждый обвинял другого в злых умыслах – например, в контрабанде наркотиков через границу: Бегин верил, что арабы травят его народ, Садат – что евреи его людей... Постепенно темпераментные люди разошлись. Раз нет переговоров, можно дать душе немного воли: начались - резкости. Особенно бушевал Садат, буквально орал на Бегина: «Я знаю, чего вы хотите, господин премьер-министр! Вы хотите нашей земли. Вы ее не получите – ни дюйма не получите. Мир – да, мир я вам дам, но земли – ни клочка, ни одного...»

И именно в этот момент, по наблюдению Картера, что-то сломалось в воздухе Кэмп-Дэвида. Может быть, потому, что Садат, артист по жизни, вышел из себя и орал на Бегина как человек на человека – и тот вдруг понял: этот не играет, этот не обманывает. Садат не таит на будущее – войну. Мир – это он предлагается евреям совершенно всерьез...

Мог ли найтись в Израиле вменяемый политик, который отказался бы от мира?

Все разногласия, которые казались непреодолимыми, рассыпались у Картера на глазах. К концу беседы проект договора был практически почти готов к подписанию.

* * *

(продолжение следует)