Борис Горобец

Круг Ландау

(главы из книги)

 

(продолжение. Начало в № 6(42))

От редакции. Жизни и творчеству Льва Давидовича Ландау посвящены многие материалы нашего портала. Отметим для удобства читателя некоторые из них:

Юрий Румер. ЛАНДАУ
http://berkovich-zametki.com/AStarina/Nomer7/Rumer1.htm

Геннадий Горелик. Подлинный Ландау. (по поводу рецензии М. Золотоносова на книгу Коры Ландау-Дробанцевой, МН, 2002, вып. 30)
http://berkovich-zametki.com/Nomer27/Gorelik1.htm

Элла Рындина. Кто же вы, Давид Львович Ландау?
http://berkovich-zametki.com/2008/Zametki/Nomer4/Ryndina1.htm

Борис Горобец. Круг Ландау (главы из книги)
http://berkovich-zametki.com/2006/Starina/Nomer6/Gorobec1.htm и далее

Геннадий Горелик. Ландау + Лифшиц = ... Ландафшиц
http://berkovich-zametki.com/Nomer20/Gorelik1.htm

Игорь Ландау. Мой ответ "ландауведам"
http://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer6/Landau1.htm

Геннадий Горелик. Тамм и Ландау, физики-теоретики в советской практике
http://berkovich-zametki.com/Nomer21/Gorelik1.htm

Геннадий Горелик. Треугольник мнений и фактов вокруг одного академического вопроса
http://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer6/Gorelik1.htm

Элла Рындина. Из архива Софьи Ландау
http://berkovich-zametki.com/2008/Starina/Nomer4/Ryndina1.php

Катя Компанеец. Записки со второго этажа
http://berkovich-zametki.com/2008/Zametki/Nomer10/Kompaneec1.php

Борис Кушнер. Трансцендентность человеческой души
http://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer5/Kushner1.htm

Геннадий Горелик. Квадратура круга Ландау (о книге Б. Горобца «Круг Ландау», М., 2006)
http://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer3/Gorelik1.htm

Борис Зельдович. Замечательно интересная и содержательная книга
http://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer3/Zeldovich1.htm
 

 

 

 

Глава 2. Харьковская

 

2.1. Изгнание Пятигорского из "рая"

 

"Механика" Ландау-Пятигорского

 
     Некоторые физики, изучавшие теоретическую физику в середине ХХ века по курсу Ландау-Лифшица, обращали внимание на то, что в Предисловии к тому I "Механика" (1958, 1965) было сказано следующее. "Первое издание первого тома было опубликовано в 1940 г. Л. Ландау и Л. Пятигорским. Хотя общий план изложения остался прежним, но книга существенно переработана и полностью написана заново". Практически никто не знал, какая страшная драма скрывается за непривычным сочетанием имен в этой паре. Кто такой Пятигорский? Откуда появился? Куда исчез? Учитывая "графофобию" Ландау, получается, что первую книгу писал именно Пятигорский. Наверно, не так просто было стать соавтором Ландау вообще, а по книге тем более. Значит, качества Пятигорского как физика-теоретика и как писателя были более или менее на высоте. Может быть, Пятигорский был внезапно арестован, может быть, он давно умер? Я помню, что однажды в библиотеке физического факультета МГУ увидел затертую книгу Ландау-Пятигорского в зеленовато-сером переплете. Бегло сравнил ее с "Механикой" 1958 года издания. В последней книге была новая глава о канонических преобразованиях, много новых задач. По составу остальных параграфов книги несильно различались, но тексты я не сравнивал. Спросил о Пятигорском Е.М. Лифшица. Ответы были короткими, в основном "да-нет", без подробностей. Приблизительно так: "Нет, не умер. Где-то работает. Он повел себя непорядочно, Дау прекратил с ним отношения. В теоретической физике больше ничем не известен". Видно было, что эта тема Лифшицу несимпатична.

     Нежелательность "темы Пятигорского" в окружении Ландау подтверждает профессор Юрий Николаевич Ранюк. Этот харьковский физик из УФТИ провел в 1990-х гг. историко-архивные исследования и опубликовал сенсационные документы. Они повествуют о той научно-политической драме, которая разыгралась в институте в 1935 г., когда оказались в противостоящих лагерях Ландау и Пятигорский [Ранюк, 1995; 1999]. Ю.Н. Ранюк пишет: "Всегда считалось признаком хорошего тона в воспоминаниях о Ландау Пятигорского обходить молчанием. В УФТИ знали, что эти отношения были очень непростыми. Причины этого назывались разные, но все они, как оказалось, были далеки от действительности" [1999]. Слова "как оказалось" здесь означают, что Ю.Н. Ранюку удалось получить принципиально новую информацию, разыскав Пятигорского и обратившись за разъяснениями к нему самому.

     УФТИ

     Украинский физико-технический институт (УФТИ) - один из самых известных научных институтов по физике в СССР (а сейчас на Украине). Он был создан по инициативе "отца советской физики" А.Ф. Иоффе в Харькове в 1928 г. Иоффе выдвинул стратегию создания сети физических институтов по всей стране. И в первую очередь надлежало создать такой институт в столице Советской Украины. Естественно, что УФТИ создавался по образу Ленинградского физтеха (ЛФТИ) и при громадном участии последнего. Из Ленинграда в УФТИ поехали работать И.В. Обреимов (заместитель директора ЛФТИ, руководивший созданием УФТИ, его первый директор), А.И. Лейпунский, К.Д. Синельников (ставшие позже академиками и вторым и третьим директорами института), Г.Д. Латышев, А.Ф. Прихотько, О.Н. Трапезникова, А.К. Вальтер, В.С. Горский, Л.В. Розенкевич, Л.В. Шубников - физики, ставшие известными благодаря их работам, выполненным в УФТИ (четверо последних репрессированы в 1937 г., а среди них трое последних расстреляны). Из местных физиков в УФТИ пришел, в частности, инженер-физик А.А. Слуцкин (ставший украинским академиком и упоминаемый далее в письме Пятигорского как один из ключевых фигурантов конфликта в УФТИ).

     Как известно, Ландау тяготился работой в ЛФТИ под началом Иоффе, особенно после того как он подышал вольным воздухом Европы, пообщался с ведущими физиками мира и сам завоевал себе мировое признание. После войны И.В. Обреимов рассказывал А.И. Ахиезеру, что "в ЛФТИ Ландау недооценивали, и только он, Обреимов, зная, насколько талантлив Ландау, предложил ему должность заведующего теоретическим отделом УФТИ и полную свободу действий в смысле подготовки кадров молодых теоретиков и научной тематики" [Воспоминания…, 1988. С. 46]. Ландау переехал в Харьков и приступил к работе в УФТИ с сентября 1932 г. Авторитет института в мировой науке стал быстро расти, во многом благодаря работе Ландау.

     Мировой класс УФТИ был подтвержден в 1934 г., когда в УФТИ состоялась международная конференция по теоретической физике. Всего было около 30 ее участников, в том числе восемь иностранных физиков во главе с Нильсом Бором. В их числе были Л.Розенфельд, Р Пайерлс, И Веллер, Л.Тисса (последний был уже доктором наук, но пожелал поступить в аспирантуру УФТИ к Ландау, после чего стал всемирно известным теоретиком). Из русских физиков участвовали И.Е. Тамм, В.А. Фок, Я.И. Френкель, Д.Д. Иваненко. До 1935 г. УФТИ посещали такие великие физики ХХ века, как П.Дирак и Г.Гамов, в нем какое-то время работали, находясь в длительных командировках в 1930-х гг. выдающиеся иностранные теоретики: В. Вайскопф, Ф. Хоутерманс, Г. Плачек (последний потом фигурировал в архивах НКВД как резидент германской разведки). В аспирантуру УФТИ к Ландау поступили: И.Я. Померанчук из Ленинграда, Е.М. Лифшиц, А.С. Компанеец и А.И. Ахиезер из Харькова, вскоре вошедшие в элиту теоретической физики СССР, а на работу к Шубникову поступили Н.Е. Алексеевский и А.И. Кикоин, ставшие затем известными физиками-экспериментаторами.

     Во время работы в УФТИ сам Ландау получил без защиты диссертации в 1934 г. ученую степень доктора физико-математических наук, а в 1935 г. - звание профессора.
     Ниже приводится текст краткого рукописного отчета Ландау по работе его группы.

     "Теоргруппа (итоги за II квартал 35 г.)

     За отчетный период произошли следующие выдающиеся события: 1. Лифшиц закончил работу о дисперсии магнитной восприимчивости. 2. Шурка Ахиезер блестяще закончил теорминимум и, подавая большие надежды, приступил к освоению когерентного рассеяния ядер. 3. Шура Компанеец закончил обзор по проводимости. С осени он выразил желание работать в Днепропетровске. 4. Тисса значительно ускорил темпы сдачи теорминимума. 5. То же делает и Корец. 6. Розенкевич Л. окончательно занялся счетчиками у Киры, и уходит из теоргруппы. 7. Пятигорский Л. средними темпами двигал свою научную работу. Кроме сего, он со мной написал уйму всяких программ и является единственным человеком, заботящимся о Харьковском университете. 8. Коновалов наконец-то сдал последние остатки теорминимума и, с осени с миром уходит на преподавательскую работу. 9. Ландау после долгих сборов написал 4 работы.
     Усиленными темпами ведется писание книжек (норма 12000 печатных знаков на пишущее рыло). Пишутся: Статистика - Лифшиц - срок окончания 1/ХI, 2. Механика - Пятигорский - 1/ХII, 3. Ядро - Ахиезер - 1/I .

     В результате усиленной деятельности полностью уничтожена внутри теоретической группы дезорганизованность и установлена четкая шкала зарплаты за производимую работу с автоматическим повышением при переходе на высшую ступень. Моральное действие четкости было настолько велико, что единственный сотрудник группы, недовыполнивший нормы, сам попросил снизить себе зарплату. (Многие институтские сотрудники с большим правом могли бы последовать его примеру).
     Организован конвейер практикантов, автоматически отбирающий годный материал, пропустивший за истекший период 12 душ. С 1-го сентября 20 человек, а с февраля 36 года - 40 человек.
     Л.Ландау

     Приписка другим почерком:

     "Примечание редакции: Мы были вынуждены поместить эту статью в подлиннике, ибо в противном случае т. Ландау категорически потребовал ее возвращения".¹

Конфликт республиканского масштаба
 

     Когда Ландау приступил к работе в УФТИ, Лазарь (Леонид) Моисеевич Пятигорский в это время уже там работал (с 1930 г. - о его биографии и работе с Ландау говорится в письме самого Пятигорского, см. ниже). Пятигорский считал Ландау великим физиком, а в те годы еще и "настоящим коммунистом без партбилета" (так он выразился в беседе с историком физики Г.Гореликом в 1986 г. [Горелик, 1991]). Но в начале 1935 г. в УФТИ разгорелся острый конфликт с участием Ландау и Пятигорского. Однако едва ли не центральной и наиболее активной фигурой в конфликте, фигуре, которая не один раз сыграла роковую роль в жизни Ландау, стал Моисей Абрамович Корец, ставший его новым сотрудником и ближайшим другом (подробнее о нем - в следующем подразделе).

     Суть конфликта в коллективе УФТИ, расколовшемся на два лагеря, состояла в отношении к новому, оборонному направлению работ, которые были поручены институту в марте 1935 г. решением Наркомтяжпрома, которому подчинялся институт. Речь шла о разработке СВЧ генератора (мощного магнетрона) и антенны для радиолокации, технология которой в те годы в СССР еще отсутствовала. Группа теоретиков и экспериментаторов во главе с Ландау была против проведения в институте работ по этой тематике, мотивируя тем, что большой объем работ технического характера снижает научно-теоретический уровень института. Эта группа имела хорошие отношения с директором УФТИ А.И. Лейпунским и в основном пользовалась его поддержкой, однако Лейпунский в эти месяцы находился в загранкомандировке.

     Справка: Александр Ильич Лейпунский (1903-1972) - советский физик, академик АН Украины с 1934 г., Герой Социалистического Труда (1963), лауреат Ленинской премии (1960). Родился в 1903 г. в п. Драгли Сокальского уезда Гродненской губернии (ныне Польша). В 1926 г. окончил Ленинградский политехнический институт, работал в Ленинградском физико-техническом институте. Один из организаторов Украинского физико-технического института, где работал с 1929 по 1941 гг., с 1933 по 1937 гг. директором (с перерывом). В 1941-1952 гг. - заведующий отделом Института физики АН Украины в Киеве. С 1952 г. работал в Физико-энергетическом институте в Обнинске (с 1959 г. - научный руководитель института) и с 1946 г. - заведующий кафедрой Московского инженерно-физического института. Научные работы принадлежат, главным образом, к области ядерной физики и ядерной энергетики. Лейпунский положил начало ядерно-физическим исследованиям в Советском Союзе. В 1932 г. он вместе со своими коллегами по УФТИ впервые в СССР осуществил реакцию расщепления атомного ядра ускоренными протонами. В дальнейшем сосредоточился на физике взаимодействия нейтронов с ядрами. Осуществил широкие исследования в области ядерной энергетики. Был одним из первых, кто понял перспективы, которые открывает перед человечеством ядерная энергетика. Еще до войны выступил с серией научных статей и докладов, посвященных возможности осуществления цепной ядерной реакции. В результате его аспиранту Маслову было даже выдано авторское свидетельство на изобретение атомной бомбы! После войны Лейпунский предложил идею атомного реактора на быстрых нейтронах. Под его руководством была сооружена серия исследовательских и первый советский промышленный реактор на быстрых нейтронах в Казахстане. 14 июня 1938 г. (пик "ежовщины") Лейпунский был арестован "по подозрению в шпионаже в пользу Польши". 9 августа того же года (после прихода Берия к руководству НКВД) он был освобожден и возобновил работу в УФТИ [см. подробнее: Павленко и др., 1998; Ранюк, "Дело УФТИ", Интернет].

 

Доклад Е.М.Лифшица о Л.Д.Ландау на торжественном заседании в Отделении физических наук АН СССР, посвященном 70-летию Ландау, январь 1978 г. В президиуме сидят (слева направо): Академики А.Б.Мигдал, Я.Б.Зельдович, В.Л.Гинзбург, Е.П.Велихов (вице-президент АН СССР), наполовину загорожен И.М.Лифшиц, И.М.Халатников, стоит Е.М.Лифшиц (из архива Е.М.Лифшица).

     У Лейпунского было высокое покровительство в Москве, в Наркомтяжпроме, в лице Орджоникидзе, а также в ЦК ВКП(б) в лице Пятакова и Бухарина. Последний был также знаком с Ландау, встречался с ним и Корецом по поводу публикации статьи Ландау в "Известиях" от 23 ноября 1935 г. Статью под названием "Буржуазия и современная физика" поместили за подписью Ландау (отрывок из нее см. в Главе 8). Написана же она была Корецом - очевидно, с целью получения поддержки у высшего партийного руководства страны.

     С апреля 1934 г. и до осени 1935 г., когда Лейпунский находился в загранкомандировке, на место директора был назначен, по словам Ю. Ранюка, "никому не известный и непонятно откуда взявшийся Семен Абрамович Давидович" [Ранюк, 1995; Интернет]. Инициаторами принятия институтом оборонных заказов были временно исполнявший обязанности директора УФТИ профессор В.В. Гей (выходец из ЛФТИ) и украинский академик Абрам Александрович Слуцкин, возглавлявший отдел в УФТИ. Их горячо поддержал новый директор. У этой группы также были высокие покровители - Харьковский обком партии и Харьковское управление НКВД. В связи с началом работ по оборонной тематике УФТИ стал режимным институтом: появился секретный отдел, построена ограда, введены пропуска, собирались уволить иностранных специалистов, работавших в УФТИ. Привыкшие к свободному режиму сотрудники были всем этим крайне недовольны. Некоторые выражали свое отношение своеобразно: Ольга Трапезникова, жена и сотрудник Льва Шубникова, цепляла пропуск к ошейнику своей собаки, Ландау и немецкий физик Ф. Хоутерманс прикрепляли пропуска к спине ниже пояса и предъявляли "всё вместе" вахтеру (как вы думаете, кто был автором последней репризы?)

     Группа иностранных физиков, работавших в УФТИ, состояла в основном из немецких подданных, покинувших нацистскую Германию. (В одном из документов упоминается, что эта группа насчитывала 11 человек [Есаков, Рубинин, 2003, С.534].) Наряду с ядерщиком Фридрихом Хоутермансом (1903-1966), иностранцами в УФТИ были: Мартин Руэманн (научный руководитель УФТИ - смысл непонятен, но так сказано в опубликованных документах) и его жена Барбара Руэманн, Шарлотта Шлезингер (жена Хоутерманса (?)), аспирант Ландау венгр Ласло Тисса, начальник Станции глубокого охлаждения УФТИ немецкий коммунист Александр Вайсберг (1901-1964). Последний опубликовал в 1990 г. в Польше книгу "Большая чистка", из которой приведем следующую цитату (по статье Ю.Н. Ранюка [1995]).

     "Дела в институте шли все хуже и хуже. Наконец, ведущие сотрудники института приняли решение прекратить дальнейший развал работы. Они собрались вместе и написали заявление в ЦК партии с просьбой отозвать Давидовича и вновь доверить руководство институтом Лейпунскому. <…> Колебалась не только партийная организация УФТИ, колебался также харьковский НКВД, стоящий на стороне Давидовича, и очень осторожно брался за дело. Давидович требовал, чтобы кого-нибудь арестовали. Но тогда еще не решались трогать Ландау, всемирно известного ученого, или арестовать меня, иностранца.<…>. Они выискивали в нашей группе самого незащищенного человека. Им оказался молодой аспирант по фамилии Корец, работавший у Ландау. Корец боготворил Ландау и с большим азартом участвовал в борьбе с Давидовичем. <…> Позже, через несколько недель Корец был арестован. Это действительно парализовало инициативу нашей группы. Ландау был единственным, кто не сломался" [цит. по: Ранюк, 1995].

     Это произошло 27 ноября 1935 г. А 1 декабря директором УФТИ был вновь назначен А.И. Лейпунский, отозванный из Англии. Ранюк цитирует справку из Архива Харьковского КГБ, в которой говорится, что "Корец М.А. является участником контрреволюционной подпольной группы, проводит разложенческую работу среди сотрудников УФТИ и занимается контрреволюционной агитацией". На допросе, протокол которого также цитирует Ранюк [1995], Корец не признал себя виновным. Он заявил: "…что же касается моих разговоров против выполнения оборонной работы, то я такие разговоры вел, только не против ее выполнения, а против той организации руководства выполнением оборонной работы, которую организовало руководство института, в частности, директор института Давидович, и, по моему мнению, такая организация снижала как теоретический уровень института, так и качество выполнения самой оборонной работы".

     Во время следствия Пятигорский дал показания главным образом против Кореца, но в некоторой степени и против Ландау. В протоколе допроса свидетеля Пятигорского от 5 декабря 1935 г. есть следующая запись:
     "Вопрос: Что вам известно о контрреволюционной деятельности Кореца и его связях?
     Ответ: Мне известно, что в нашем институте существовала антисоветская группировка, в состав которой входили Корец, Ландау, Шубников, иностранно-подданные, прибывшие из Германии Вайсберг и Руэманны, прибывшие также из Германии. <…> …со мной вел целенаправленные разговоры и Ландау, говоря, что научные работники-партийцы, которые стоят во главе института, хотят развалить работу института, а для этого они набрали заданий оборонного значения, что снижает общий уровень института".

     Пятигорский был единственным коммунистом среди теоретиков отдела Ландау, в который входили еще Е.М. Лифшиц, А.И. Ахиезер, А.С. Компанеец и И.Я. Померанчук. Причем это был убежденный коммунист, обязанный Советской власти тем, что выжил, получил образование, стал преподавателем и ученым. Во время еврейских погромов на Украине у него была убита вся семья. У самого подростка Лазаря Пятигорского отрубили руку. Он уцелел, но стал беспризорником. Как известно, в те годы государство всего за несколько лет решило проблему беспризорных детей и подростков. Ими занималось ЧК во главе с Феликсом Дзержинским. Пятигорский попал в колонию для беспризорников, где получил школьное образование и воспитание в духе Макаренко или, если угодно, - коммунистической идеологии. Несмотря на то, что Пятигорский, как и Корец, боготворил Ландау, не выступить он не мог - прежде всего из чувства партийного долга. Да он и не считал нужным молчать. Он говорил правду и искренне отстаивал те позиции, в которых был убежден. Во всяком случае, Пятигорского нельзя обвинить ни в клевете, ни в лицемерии, ни в карьеризме, ни в том, что он дал показания из трусости. Он верил в справедливость советского суда. Вроде бы и не напрасно верил, так как в те месяцы ни Ландау, ни кто-то еще, кроме Кореца, не был арестован, а Корец по суду более высокого уровня вскоре был оправдан (см. ниже). Однако, может быть, можно приписать Пятигорскому проявление до некоторой степени синдрома Павлика Морозова, который, как известно, донес на отца как на врага Советской власти. Ведь Пятигорский все-таки дал показания, причем не только против своего идейного противника Кореца, но и против Ландау, перед которым преклонялся.
     Г. Горелик сообщает, что "по поводу своих свидетельских показаний 1935 г. полвека спустя он сказал: "Я - коммунист и не мог врать советскому суду. Я сказал правду. Позже я не раз обдумывал это и понял, что не мог поступить иначе"" [Горелик, 1991].

     А был ли донос Пятигорского?

     Примером того, как в "женской" литературе о Ландау появляются лжефакты, призванные морально уничтожить намеченную жертву, могут послужить два следующих фрагмента из 4-го издания книги Майи Бессараб, в которых речь идет о Пятигорском: "Впервые выходит книга об академике Льве Давидовиче Ландау, в которой нет белых пятен в его биографии: раскрыта история его ареста и освобождения, названа фамилия предателя, в корыстных целях написавшего гнусный донос, будто Ландау - немецкий шпион", - и: "… он не постеснялся появиться в Капичнике и просил у Ландау прощения. Дау не подал ему руки. - "Я негодяев не прощаю", - сказал он. - Этот человек так и остался стоять с протянутой рукой и со слезами на глазах". [Бессараб, 1990].
     Здесь, что ни слово - то лжефакт. Это ясно из опубликованных документов, добытых Г. Гореликом в архивах госбезопасности и Ю. Ранюком в архивах УФТИ и в переписке с Пятигорским.

     Во-первых, не было доноса Пятигорского о том, что Ландау - немецкий шпион. Хотя сам Ландау после тюрьмы рассказывал, что его обвиняли в том, что он немецкий шпион, такого пункта нет в обвинительных документах (см. Приложение). В них сказано, что Ландау вел "подрывную вредительскую деятельность" "в составе контрреволюционной группы", "антисоветской группы". Что касается шпионажа, то слова на эту тему, действительно, имеются в протоколе допроса, но они относятся к Корецу. Следователь говорит Ландау: "Установлено, что поручения выпустить листовку <…> были даны Корецу представителем немецкой разведки, агентом которой являлся Корец. Вы об этом не могли не знать". Появлению же немецких мотивов в делах Кореца и Ландау, очевидно, послужило то, что в группе, сплотившейся вокруг Ландау, которая выступала против развития оборонной тематики в УФТИ, находились, как уже упоминалось выше, граждане Германии, прикомандированные к институту: А. Вайсберг, Ф. Хоутерманс, Мартин и Барбара Руэманны и другие.
     Во-вторых, в показаниях Пятигорского не было корыстной мотивации, под которой в книге М. Бессараб понимается его желание остаться единственным автором в книге "Механика". В отсутствии такой мотивации убежден также Г.Горелик, беседовавший с Пятигорским [Горелик, 1991].

     Наконец, М. Бессараб сочинила эффектную сценку с несостоявшимся рукопожатием. О том, как Ландау и Пятигорский встретились в УФТИ впервые после войны пишет М. Каганов: "Бывая в Харькове, Л.Д. в УФТИ не заходил. И зашел в первый раз тогда, когда Кирилл Дмитриевич Синельников, директор УФТИ в те годы, болел и уступил Л.Д. свой кабинет<…> Ландау не хотел встречаться с Синельниковым, хорошо помня его поведение в прошлые годы. <…> Ландау <…> выступил в УФТИ с докладом. После доклада непосредственно на сцене Дау обступили: вопросы, приветствия и т.п. Подошел и Пятигорский<…>. За Л.М. Пятигорским тянулась дурная слава: считалось, что он - один из тех, кто виновен в аресте Л.Д. Хорошо помню (выделено мной - Б.Г.) Пятигорский протянул Ландау свою единственную руку. Вторая была отрублена во время еврейского погрома в каком-то украинском местечке давно, когда шла гражданская война. Дау протянутую руку пожал. Через много лет жена Л.М. пришла ко мне в ИФП и принесла копию справки, выданной в КГБ, где сказано, что в деле Ландау фамилии Л.М. Пятигорского нет. Сцена с рукопожатием врезалась в память, хотя сути ее я не понимаю. Скорее всего, сработала "презумпция невиновности": не было доказательств виновности, хотя, уверен, Дау хорошо помнил, что Пятигорский выступал против его позиции в выборе научной тематики УФТИ, обвиняя Ландау в том, что он отвлекает Институт от решения "истинно важных", нужных производству задач (все это относится к тридцатым годам, когда подобное заявление воспринималось как серьезное обвинение)" [Каганов, 1998. С. 21]. Правда, книга Каганова вышла в 1998 г., а книга Бессараб - в 1990 г., и она, по-видимому, ничего не знала об описанной им встрече. Вряд ли также академик с ней делился всеми подробностями своих дел и переживаний - в этом можно согласиться с журналистом Д. Новоплянским. Приведем перепечатку его статьи в газете "Правда" от 19 августа 1991 г.

     Страшное горе обрушилось на старого коммуниста Леонида Пятигорского. Со страниц книги, выпущенной издательством "Московский рабочий", его объявили предателем, доносчиком. Четырежды повторяли, будто выжигали на нём тавро: "негодяй". Собственно, это был гвоздь нового, дополненного издания. Сенсация. Уже первая фраза мини-предисловия оповещала: здесь впервые "названа фамилия предателя, в корыстных целях написавшего гнусный донос, будто Ландау - немецкий шпион". На разных страницах мелькала обещанная фамилия - вот кто в 1938-м оклеветал, посадил в тюрьму и едва не погубил одного из самых талантливых физиков-теоретиков двадцатого века. На странице 123-й раскрывался коварный замысел: убрать молодого Ландау, чтобы присвоить его труд. На странице 125-й суровый вердикт: простить Пятигорского "мог бы только такой негодяй, как он сам".

     Обвинения тяжкие. По нынешним временам - вдвойне, втройне. Они потрясли человека, которому уже за восемьдесят. У него доброе имя, учёная степень, учёное звание. Были. Отныне он - презренный стукач - не больше. Бросился в издательство, умолял задержать книгу, пока она не разошлась. Его жалобы отмели, как вздорные. Аргумент один: автор книги - родственница академика, ей нельзя не верить. И это издание - уже четвёртое.
     "Но в прошлых изданиях, - написал мне Пятигорский, - не было и намека на донос, даже на арест. Когда Майя Яковлевна Бессараб готовила второе или третье издание, она со мной консультировалась, как с человеком, знавшим Ландау и заслуживающим доверия. Теперь читаю, будто она еще со студенческих лет знала, что я - предатель. Как же могла она со мной, предателем, мило беседовать, чай пить, дарить мне книгу с ласковой надписью? Если же вдруг решила подправить свой труд в духе времени, - не грех бы сто раз проверить-перепроверить, прежде чем кого-то клеймить. Живу всего в сорока километрах от Москвы - долго ли приехать? Ладно, со мной она не обязана разговаривать, но уж явиться в Бауманский народный суд - сам закон велит. Однако три раза заседания откладывались - она не приходила. А книга в широкой продаже. Я оплёван, растоптан. Где искать защиты? Мне советуют обратиться в КГБ..."

     Ответ пришёл быстро. Материалы уголовного дела №P-18609 сохранились, и уточнить причины ареста Льва Давидовича Ландау - не проблема. Народный депутат РСФСР, начальник управления КГБ по Москве и Московской области В. Прилуков, ссылаясь на эти материалы, начисто опровергал какую-либо причастность Пятигорского к аресту. Более подробный документ пришёл из Центрального архива КГБ СССР:
     "Причиной apеcma Л.Д. Ландау послужили показания научных работников Украинского физико-технического института Шубникова Л.В, Розенкевича Л.В., арестованных в 1937 году УНКВД по Харьковской области. В КГБ СССР сведений о Вашей причастности к аресту Ландау Л.Д. не имеется, о чем сообщено в Бауманский райнарсуд г. Москвы".

     На суде у автора спросили, располагает ли она доказательствами. Бессараб отвечала, что жила, росла в семье учёного и беседовала с ним на разные темы. Ей помнится, как сам Ландау после освобождения называл виновника ареста. Он и другим говорил о нелепом доносе. Допустим. Однако память легко может подвести кого угодно. Мог ошибиться и Ландау, просидевший год в Бутырской тюрьме и вышедший оттуда полуживым. Да и стал бы он говорить домашним или приятелям всю правду? Если верить не книге, а подлинным документам, он вряд ли мог посвящать в свои дела юную родственницу...
     Суд показал, что автор и издательство не были знакомы с подлинными причинами ареста Ландау. Книга повторяла, будто Пятигорский сочинил заявление-донос, гласившее: "немецкий шпион". В действительности, никакого заявления не было и, как видно из протоколов допроса, в ряду предъявленных Ландау обвинений ни разу не упоминался шпионаж.

     В журнале "Известия ЦК КПСС" № 3, 1991 г. были опубликованы документы об аресте Л.Д. Ландау - двадцать четыре страницы. Они запечатлели одно из самых трагических событий в жизни учёного и заслуживают большого общественного внимания. В книге же М. Бессараб вместо правдивого рассказа об этом событии - сенсационные домыслы.
     Суд обязал издательство и автора принести извинения Л.М. Пятигорскому за опубликование в книге "несоответствующих действительности сведений".

     Д. Новоплянский

     Итак, М. Бессараб не видела документов и не предполагала, что они могут быть найдены и обнародованы, а свои домыслы опубликовала, исходя из общих предположений, которые ей казались очевидными. Ей очень хотелось найти и преподнести сенсацию. На "героя" же сенсации, старика-инвалида, было наплевать (информацию из него она уже выжала - см. письмо Пятигорского), тем более что он - "предатель". Но этот инвалид сумел дать свой последний и решительный бой. И произошло почти невозможное: старик-инвалид победил, а М. Бессараб заставили в печати это признать и извиниться.

     "Вечерняя Москва", № 17, 25.01.1991 г.

     Уважаемая редакция!

     В конце минувшего года Бауманский районный народный суд г. Москвы рассмотрел и удовлетворил иск Леонида Моисеевича Пятигорского о защите его чести и достоинства и обязал издательство "Московский рабочий" опубликовать следующее сообщение:
     "Издательство "Московский рабочий" и Майя Яковлевна Бессараб, автор книги "Ландау. Страницы жизни" приносят извинения Леониду Моисеевичу ПЯТИГОРСКОМУ за опубликование в этой книге несоответствующих действительности сведений о том, что совместная работа с Л.Пятигорским "едва не стоила Дау жизни", что Пятигорский "сочинил на Ландау гнусный донос", послуживший причиной его ареста органами НКВД в 1938 году".

     Хотя эти несколько строк - всё, что требует решение суда, необходимы, думается, и дополнительные разъяснения. Строки о Л.М. Пятигорском, вызывающие наше глубокое сожаление, появились в книге, выпущенной в 1990 году. Это было 4-е, дополненное издание, что свидетельствует о большом читательском интересе к ней. Но надо признать, что в книге некритически воспроизведен пересказ академиком Ландау сообщённых ему следователем НКВД сведений о "доносчике".

     Между тем, судя по представленной в Бауманский райнарсуд архивной справке КГБ СССР, показаний Л.Пятигорского вовсе нет в "деле" Ландау; напротив, основанием для ареста послужили показания научных работников Ш<убникова> и Р<озенкевича>, арестованных в 1937 году. Вряд ли теперь мы узнаем, почему тогда была названа фамилия мнимого доносчика - скорее всего, чтобы скрыть доносчиков реальных...
     Понимаем, что причинили Л.М. Пятигорскому тяжёлые переживания. Надеемся, что наше искреннее сожаление по этому поводу будет принято.

     М. Бессараб, литератор И.Третьякова, редактор издательства "Московский рабочий"

     Вместе с тем, стремясь к исторической правде, приводим также документ, заимствованный из статьи Ю. Ранюка [1999], который прямо свидетельствует о действиях Пятигорского по "разоблачению" группы Кореца-Ландау. Он представляет собой заявление Пятигорского в НКВД Украинской ССР. Заявление написано Пятигорским от руки. Оно не датировано, но, по-видимому, относится к лету 1935 г. Как оно было обнаружено Ю. Ранюком, в тексте статьи последнего не говорится. Здесь оно приводится стереотипно, без редактирования стиля и грамматики.

     В НКВД УССР. Заявление Пятигорского Л.М.

     В конце июля этого года я шел на лекцию в университет. Меня остановил иностранный специалист инженер Вайсберг и начал со мной разговор о том, что его несправедливо уволили из ОСГО <Опытная станция глубокого охлаждения, начальником которой был Вайсберг>. Предложил мне зайти в кафе, взял пирожных и перевел разговор на положение в УФТИ. Это положение он охарактеризовал так: Научный уровень института снижается, институт идет к гибели. В качестве причин он выставлял то, что Гей <замдиректора УФТИ по науке>, и другие члены партии, которые не подготовлены к научной работе, тянут институт вниз, снижают его уровень до своего. По его мнению, директор Давидович губит институт. Вайсберг также намекнул мне на то, что, по его мнению, т. Гей спецработу в Москве "выпросил". Выходом из создавшегося положения он считал бы иметь в УФТИ руководство парторганизацией из рабочих, а секретарем "крепкого парня". Попутно готовить кадры коммунистов научных работников. Никаких конкретных мероприятий Вайсберг при мне не называл. Я высказал несогласие с тем, что коммунисты тянут УФТИ вниз. В доказательство того, что это ложь, привел в пример т.т. Гарбера и Комарова, которые, по-моему, вполне в курсе научных интересов института. На этом наш разговор закончился. Вайсберг прекрасно ориентируется в политической обстановке в СССР, часто высказывает совершенно твердые, правильные утверждения. Поэтому посчитать его разговор со мной политической ошибкой я не смог и стал присматриваться к Вайсбергу. Бросилось в глаза то, что он со многими сотрудниками УФТИ подолгу беседует, расхаживая с ними по асфальтовой дорожке во дворе. В частности, он обрабатывал, как мне кажется, членов партии, помощника директора института т. Кравченко, имея с ним несколько продолжительных разговоров. От некоторых сотрудников я слышал, что он им говорил о рабочих аспирантах (коммунистах), что никуда не годится. Постепенно у меня начало складываться впечатление, что Вайсберг создаёт в УФТИ склочную обстановку, организовывает атмосферу слухов, сплетен, враждебного отношения к парторганизации и дирекции. О своих подозрениях я в конце июня довёл до сведения т. Заливадного <парторга - Прим. Ю.Р.>. У нас в УФТИ работает ряд иностранцев. От Тиссы, сотрудника теоретического отделения, я не раз слышал "новости" о разворачивании "склоки" в УФТИ, и в большинстве случаев на мой вопрос: где ты всё это набираешь? он мне отвечал, что слышал всё от Вайсельберга (тоже иностранец, не работает, но живёт в УФТИ). Вайсельберг - приятель Вайсберга. Я рекомендовал ему поменьше питаться слухами, но он мне ответил, что узнаёт их волей-неволей, т.к. ужинает у Вайсельберга. Всё это ещё раз говорит о том, что Вайсберг находится в центре или, во всяком случае, близко от центра группы людей, которым нужна склока. Деятельное участие в этой группе принимала (иностранка) Варвара Руэманн. От Ландау я слышал, что (иностранец) Гаутерманс определил продолжительность жизни нашего УФТИ в 2 месяца. На научном языке сказал, что означает только то, что если все дела будут идти так, как идут, то больше 2 месяцев институт не протянет. Таким образом, на Вайсберга сориентированы В. Руэманн, Гаутерманс <правильно: Хоутерманс>, Тисса, который объяснял своё недовольство чисто плохими отношениями с Давидовичем <директором УФТИ>.

     Корец неохотно вступал в разговоры со мною. В группе людей, которые организовывают склоку (Вайсберг, Корец, Ландау, Шубников, В. Руэманн), он играл, по-моему, видную роль. Его называли организатором положительной программы. Так, якобы в критической статье в стенгазете он дискредитировал двух сотрудников спецлаборатории, членов комитета комсомола, приводил их в пример неправильной политики зарплаты в институте.
     У Ландау я видал список сотрудников с указанием их зарплаты, причём против каждого проставлена ещё зарплата, которую следовало бы платить. Думаю, что весь список и вся идея упорядочения зарплаты - в духе статьи Кореца и по идее самого Кореца.

     Сам Корец получал зарплату, совершенно не соответствующую его работе в УФТИ. Корец имел чрезвычайно плохое влияние на Ландау. Они находились в дружеских отношениях, очень много бывали вместе, и была явно видна перемена Ландау в худшую сторону по приезде Кореца в институт. Вместо того чтобы осуществлять подготовку кадров организованно, Корец толкал Ландау на путь авантюризма, отрыва от партии, самостоятельных действий, причём всегда, в конечном счете, думал о том, что борьба с Давидовичем идёт на "кто-кого", и если потерять в темпе, то Давидович уничтожит институт. Думаю, что большинство вредных идей принадлежат Корецу (новая смета зарплаты, разделение института на две части, если мы не съедим Давидовича, то Давидович съест нас, идея о блокировании с иностранцами и др.) Во всяком случае, говорит он всегда очень демагогически, уверенно, всегда делая вид, что кто не согласен с ним, тот желает гибели институту. На комитете комсомола Корец признал, что скрыл своё соцпроисхождение, а Ландау на следующий день опять убеждал, что не скрыл. В то же время <Корец> убеждал Ландау, что уход Ландау с работы вредно отразится на Кореце. Вот такая двухличность есть характерная черта Кореца. Я уверен, что Корец стоит в центре склоки. Не думаю, чтобы он один мог сыграть вреднейшую, дезорганизующую роль в УФТИ, разлагая сотрудников, противопоставляя себя, свою линию, линии парторганизации, создавая вокруг парторганизации и комсомола нездоровую атмосферу, тем самым проводя практически вредную работу.

     Ландау очень часто заводил со мной беседы о порядках в институте. Он говорил мне о том, что институт идёт к гибели, Давидович ведёт институт к развалу. Говорил мне, что спецработы сильно снижают уровень института, что спецработы он выпросил в Москве для того, чтобы выслужиться и загрузить институт спецработой. По его мнению, в институте имеется часть сотрудников - Гей, Заливадный, Музыканский и др. во главе с Давидовичем, которым на руку, чтобы институт шёл вниз - они тогда не вылетят. Ландау несколько раз говорил мне о том, что неправильно построена в институте зарплата. <неразборчиво> Ландау на собрании, бросившему по поводу выступления т. Вальтера: "Интересно, сколько заплатил Вам за это выступление Давидович?" Ландау мне не раз говорил о том, что "слуцкины не грамотны в физике и это факт, а вот считаются физиками". Вообще такая тенденция на изоляцию некоторых служащих (спецлаб) от института. Ландау убеждал меня, например, в необходимости разделить институт на две части - лаборатория Слуцкина совместно с лабораторией ядерной отдельно и, кроме того, отдельно "собственно УФТИ" из Шубникова, Обреимова и Ландау. Ландау говорил мне о том, что спецработа в УФТИ будет провалена, так как её поручили не настоящим физикам, не привлекли научных руководителей. Вообще получилось так: смотрите, что они делают - набирают спецработу, нельзя этого делать. А уж если брать, то необходимо поручать её научным руководителям и, одновременно, говорилось о снижении уровня спецработ. Эти разговоры сначала шли, понятно, по линии критики Давидовича и я тогда разделял в разговоре с Ландау его мнение о том, что Давидович нетактичен, но против его разговоров о спецработах и спецработниках делал решительный отпор. Позже, когда я стал замечать в разговорах Ландау то же, что сказал Вайсберг, я решительно советовал ему действовать через парторганизацию и не вдаваться в авантюры. Но Корец имел сильное влияние на Ландау, и Ландау не хотел никого вполне слушать. По-моему, путь антисоветских разговоров, о которых я говорил, Ландау занимает благодаря Корецу. О том, что от Ландау пахнет Вайсбергом, я заявил Комарову. Дау же говорил, что снятие Давидовича есть первый этап борьбы за развитие физики в Советском Союзе. План он рисовал примерно такой:

     1) Добиться снятия Давидовича, 2) Укрепить УФТИ как научную единицу, 3) Сделать из УФТИ центр подготовки кадров. Кореца Ландау называл организатором, т.к. будто бы Корец внёс ему ряд ценных предложений, как готовить кадры. Мне представляется, что в основе своей Ландау не хотел вести антисоветскую линию, но, сблизившись с Корецом, пошёл по враждебному партии пути.

     Буквальная травля Стрельникова как научного работника, то, что его не хотели утверждать кандидатом наук, в то время как Бриллиантова утвердили, ещё раз подчеркивает политическую направленность группировки, организовавшей склоку. Я часто говорил Ландау: "Вы против Стрельникова, а почему утвердили Бриллиантова?" Он говорил тогда, что, мол, имела место ошибка, что Бриллиантова утвердили. Когда я говорил обо всём этом с Ландау, он мне заявил: "что же я травлю коммунистов, что ли?" Я не мог ему ничего возразить, ибо это означало бы обвинение в антисоветском поступке своего научного руководителя, а в институте парторганизация осторожно подходила к политической характеристике Ландау.

     Лично я знаю Ландау с 1932 г., с тех пор, как он приехал в УФТИ. Мне всё время казалось, что он становится всё ближе к партии и партийным взглядам, но так было только до тех пор, как Корец не начал на него влиять. В конце я хотел бы отметить, что, по моему, просто ошибкой назвать творящееся в УФТИ нельзя, как я говорил, в своё время, Заливадному и Комарову и как еще все ясно мне стало потом, в УФТИ склока была только ширмой, методом, который был составной частью более широкой авантюры.

     Как видим, этот документ проливает свет на многое, происходившее в УФТИ в те месяцы и впоследствии. Рискну высказать несколько своих соображений.
     Каким словом обычно называют подобные заявления в органы госбезопасности - говорить излишне. Значит, не так уж неправ был Ландау в своей оценке поступка Пятигорского. Другое дело, откуда он узнал о существовании этого заявления. Может быть, свой вывод он сделал только на основании показаний Пятигорского на суде над Корецом? (см. письмо Пятигорского Ранюку). Нет, не только. Как сообщает Ю. Ранюк: "Ландау было известно о роли Пятигорского в деле Кореца и о его свидетельских показаниях, касавшихся не только Кореца, но и его самого. Одним из источников такого рода конфиденциальной информации был, как ни странно, начальник Харьковского областного управления НКВД Мазо, который, будучи личным другом директора УФТИ А.И. Лейпунского (члена горкома партии), информировал его о "сигналах", поступавших в НКВД из УФТИ <…>.

     Получается, что отчасти права была и М. Бессараб. Конечно, она сильно сместила акценты. По-видимому, свидетельские показания Пятигорского на процессе Кореца и приведенное его заявление в органы не сыграли решающей роли в аресте Ландау. Такую роль сыграла листовка Кореца, который был как раз врагом Пятигорского. Но в ходе следствия по делу Ландау центр тяжести обвинения снова сместился: во-первых "вредительская деятельность" в УФТИ, и только, во-вторых - антисоветская листовка.
     Очевидно, смягчающим для Пятигорского обстоятельством может служить и то, что он действовал по искреннему убеждению, а не из подлости или корысти. Об этом говорит и Ю. Ранюк: "Не будем строго судить Пятигорского. Он по-своему понимал свой долг гражданина, комсомольца и друга Ландау. Сирота, воспитанник детского дома, следовательно, "сын железного Феликса" (напомним, что ЧК и ГПУ шефствовали над беспризорниками), мог ли он не выполнить указания своих воспитателей? Он выполнял заказ и собирал "компромат" на Кореца, который был "намечен" к аресту. Не мог он, даже вопреки своей воле, обойти вниманием и Ландау. С этого, собственно, началось "дело УФТИ". Свой поступок Леонид Моисеевич расценивал как жизненную катастрофу" [Павленко и др., 1998; Ранюк, 1999].

     Объяснительное письмо (1990 годы)

     Приводим перепечатку письма Л.М. Пятигорского Ю.Н. Ранюку, в котором освещаются события в УФТИ в 1935 г. такими, какими они ему виделись.

     …Я родился 17 мая 1909 г. в селе Александровка Александровского р-на, Кировоградской обл. Два года был беспризорным, затем в детдоме им. Парижской Коммуны в г. Харькове, в доме полуподростков и в доме подростков. С 15 лет жил самостоятельно.
     В средней школе не учился. Будучи в детском доме, увлекался астрономией и по совету профессора ХГУ Николая Павловича Барабашова самостоятельно подготовился к ХГУ, был принят в 1927 году и закончил его в 1931 году.
     С 1922 г. в течение трёх лет был председателем харьковского горкома Юных Спартаков, с 1924 г. - член ЛКСМУ, с 1940 г. - член КПСС. В 1924 году поступил на работу в Госиздат Украины, где работал в должности адресовщика детских коммунистических изданий <…> до 1927 года. Как и многие другие сотрудники физико-математического факультета, я все годы (т.е. с 1930 по 1956) работал одновременно в ХГУ и в УФТИ.

     Моя работа в ХГУ началась в 1930 году, т.е. за год до окончания университета, когда я был принят в качестве преподавателя факультета социалистического воспитания. Преподавал я математику. В 1931 году был принят в ХГУ на должность преподавателя высшей алгебры. В 1931 году поступил в аспирантуру УФТИ по специальности "Теоретическая физика". Моим научным руководителем был Л. Д. Ландау.
     …Ландау поставил перед собой великую и очень трудную задачу: организацию в нашей стране работ по физике и теоретической физике. Размах его работ был, можно сказать, революционным.
     1. Прежде всего, он занялся вопросом кадров.
     2. Составил список всех физиков нашей страны.
     Ландау вообще любил классифицировать всё, что он принимался изучать.
     Классифицировал он и физиков СССР. Очень резко относился к тем, кто тормозил развитие науки в нашей стране.

     3. Но классификацией Ландау не ограничился. Он начал создавать кадры физиков. С этой целью он, прежде всего, организовал отдел теоретической физики, который он сам же и возглавил. В отдел был принят ряд молодых людей в качестве аспирантов:
     Ахиезер А.И., Компанеец А.С., Герман В.Л., Лифшиц Е.М., Померанчук И.Я., Пятигорский Л.М. Здесь Пятигорский несколько неточен. Теоретический отдел в УФТИ существовал со дня образования института. Первым руководителем теоротдела был друг Ландау по университету Д.Д. Иваненко. - Прим. Ю.Р.>
     4. Л.Д. Ландау разработал программу теорминимума, которую сдали не только аспиранты теорлаборатории, но и многие молодые физики нашей страны. Всего с 1933 по 1961 г. теорминимум сдали более 40 человек.

     5. Ландау организовал сдачу теорминимума экспериментаторами УФТИ.
     6. Вместе со своим ближайшим учеником Е.М. Лифшицем он создал "Курс теоретической физики"… Первое издание первой части этого курса была осуществлено Л.Д. Ландау совместно с Л.М. Пятигорским. Предполагалось написание следующего тома "Квантовая механика", но бурные события, связанные с катастрофой 1935 года, нарушили эти планы. Соавтором стал Е.М. Лифшиц.
     7. Ландау организовал преподавание физики и теорфизики в ХГУ и на физмехе Харьковского Политехнического института.
     Дальнейшее не будет понятно, если я не укажу одно обстоятельство, которое мне не хотелось бы упоминать, но без которого многое не будет понятно. Дело в том, что моя предыдущая биография, в частности, работа в течение почти года на селе, где в тяжёлые годы удалось обойтись без искривлений, <…> я пользовался симпатией и доверием руководства ХГУ. Поэтому, когда я на партийном бюро предложил заменить проф. Желиховського на проф. Ландау, мне это, в конце концов, удалось. Удалось с большим трудом, но всё же удалось.

     Ландау стал заведовать кафедрой общей <экспериментальной - Прим. Ю.Р.> физики, а я по его предложению читал курс "Квантовой механики", курс "Дополнительных глав квантовой механики", курс "Истории физики", и был назначен заведующим кафедрой теоретической физики… Сам же Л.Д. Ландау прочитал курс общей физики. На мой взгляд, он гораздо лучше тех курсов, которые издавались и издаются у нас и за рубежом. На лекции его приходили преподаватели ряда вузов, а также научные работники-физики…
     На своих лекциях Ландау иногда вёл себя непривычно, и меня не один раз вызывали на партбюро ХГУ с указанием, что так вести себя нельзя. Я на всё это отвечал, что лекции Ландау - это блестящая страница в истории нашего факультета и за это я могу простить ему щелканье семечек на лекции и многое другое. Мне всё прощали (ведь это я привёл его в университет).
     Для решения задач по общему курсу физики Ландау взял М. Кореца, своего знакомого по совместному пребыванию в Ленинграде. Но М.Корец не понимал даже условий задач, которые должен был решать, и это неизменно вызывало смех студентов.
     Героической работе Ландау по организации советской физики кое-что помогало, но кое-что очень мешало.

     Очень помогало ему то, что сотрудники Ландау с огромным уважением относились к нему как к учёному и буквально ловили каждое его слово, связанное с физикой. Не только я, но и многие студенты и преподаватели поняли, что он гениальный учёный. Это понимали очень многие, и это дало возможность сохранить его на факультете, невзирая на все случайные обстоятельства.
     Очень и даже трагически помешало ему то, что после прихода Гитлера к власти большое число немецких физиков оказалось в УФТИ. Среди них были такие благородные люди, как Фритц Фритцевич Ланге, Мартин Зигфридович Руэманн и др. Но были и другие, как например, Барбара Руэманн. Они вели себя недопустимо, и, в конце концов, оказали трагическое влияние на УФТИ.

     Перехожу к важнейшему событию тех злосчастных лет.
     Приближалась война с Германией. Многие не понимали положения, в котором оказалась наша страна. Мы во многом оказались неготовыми к войне, в том числе и в том, что касалось физики. В частности, у нас не было радиолокатора. Поэтому таким потрясением для нас было то, что над нашим УФТИ появился вдруг немецкий самолёт-разведчик, и никто его не задержал! Но это было уже после начала войны, а до этого была история с радиолокатором, которая, в частности, сломала мою судьбу.

     Не знаю, что по этому поводу думают другие, но я лично хорошо знаю, что важнейшая часть радиолокатора - источник радиоволн - так называемый магнетрон был разработан в УФТИ задолго до войны. Организатором всей этой работы был академик Абрам Александрович Слуцкин. У него был корпус, в котором производились все работы по этой проблеме. Второй важнейшей частью радиолокатора является антенна. Создание её стало необходимым условием дальнейших работ по радиолокации. Это работа не столько экспериментальная, сколько теоретическая. Построить антенну можно, но как её спроектировать?! Вот тут-то и началась травля Слуцкина. Целая группа лиц, в основном "гостей" из Германии, утверждали следующее: "Ландау ведёт важную работу по организации советской теоретической физики. Не надо ему мешать! УФТИ должен заниматься фундаментальными проблемами физики, а Слуцкин, его корпус, его сотрудники только мешают и создают трудности в организации советской физики. Поэтому, - считают они, - Слуцкина и его сотрудников, весь коллектив радиофизиков надо отделить от УФТИ, чтобы они не мешали работе".
     Что тогда творилось в УФТИ - трудно описать!
     Ко мне явился М.Корец и передал мне поручение Л.Д. Ландау: "Вы должны написать для институтской газеты "Импульс" статью, в которой потребовать отделения Слуцкина, его отдела и его работ от УФТИ".

     Я Мише Корецу ответил: "Не могу это сделать потому, что уверен в прямо противоположном: теоретики должны помочь Слуцкину, оставив на время другие дела". М.Корец сказал, что передаст Ландау мой отказ. На следующий день он обратился ко мне с тем же предложением. Так продолжалось много дней. Тогда я впервые перестал нормально спать. Я оказался в центре совершенно неожиданных и нежелательных для меня событий. "Нападение", как я теперь понимаю, было сделано не только на меня, но и на А.К. Вальтера и К.Д. Синельникова.
     Хочу особо подчеркнуть, что никаких разговоров о том ужасе, который на меня обрушился, я ни с кем не вел, о поведении Ландау и Кореца по отношению ко мне никому не рассказывал, кроме моего личного друга А.К. Вальтера.
     И вдруг - новость. Арестован М.Корец. Меня вызвали на заседание суда. Суд был над М. Корецом. На суде присутствовали Ольга Николаевна Трапезникова - жена блестящего физика Л.В. Шубникова и жена Кореца.

     После ряда формальных вопросов меня спросили: верно ли, что М. Корец был против работы Слуцкина в УФТИ над проблемой радиолокации? Я ответил: да, это верно. Как вы считаете, почему он так думал? Почему он был против работы Слуцкина? Я ответил: "По глупости, он ничего не понимал". После этого мне сказали, что я могу уходить. Я пошел в УФТИ и сел в библиотеке. Лицо горело от возбуждения. С тех пор прошло несколько десятков лет, но я всё ещё не могу успокоиться после переживаний этого ужасного дня. А будущее готовило ещё большие испытания для моей психики, вообще для моего здоровья.
     В библиотеку УФТИ вошёл Л.Д. Ландау и пальцем вызвал меня. Зайдя в кабинет, Ландау попросил у меня журнал, в котором был список физиков. Журнал хранился у меня, поскольку Ландау считал меня ближайшим своим сотрудником по организации физики. Получив журнал, он вычеркнул меня из списка, озаглавленного "коммунисты" и вписал в список "фашисты". Что ему рассказали обезумевшие от горя женщины - О.Н. Трапезникова и жена Кореца, я так и не узнал. Ландау не задал мне ни одного вопроса и сказал, чтобы я не ходил на теорсеминары.

     Все предыдущие годы я был близок к Ландау. Он относился ко мне очень хорошо. Мы вдвоём уходили с лекций в университете и об очень многом разговаривали. Изменение отношения произошло после моего отказа написать статью против Слуцкина…
     Теперь по поводу книги "Механика". Ландау объявил мне, что, как и раньше, я буду писать, а он корректировать заключительные параграфы.
     Несколько слов о том, как писался курс теоретической физики.
     1. Идея написания курса и список томов был составлен Л.Д. Ландау.
     2. Конспекта лекций Ландау по механике у меня не было. Были только краткие заметки по его лекциям в теоретической лаборатории. Несколько листочков. После того, как я заканчивал написание очередного параграфа, я передавал его Ландау, и он окончательно редактировал его. Эта работа состояла в том, что он вычёркивал то, что считал лишним. Именно это сокращение (примерно 15-20%) придало книге тот вид, который она имеет.

     Здесь я должен сказать, что некоторые книги курса писались совершенно иначе. Ландау прочитал в теоротделе и на физмехе курс теории поля. Конспект этого курса лёг в основу книги "Теория поля". Первые лекции курса "Статистическая физика" написал М.П. Бронштейн. Когда я был в Ленинграде, М.П. Бронштейн дал мне прочитать эти главы. То ли потому, что торопился, то ли потому что после разрыва я был "не в себе", но я увёз эту машинопись в Харьков. Там я сразу же передал её Ландау. Курс "Квантовой механики", кроме седьмого параграфа, очень слаб. В нём даже нет теории спектра атома водорода, т.е. теории, которая лежала в основе квантовой механики. Седьмой параграф был написан Ландау. При написании других частей курса были самым широким образом использованы конспекты А.С. Компанейца, который хорошо записал элегантные лекции Л.Д. Ландау.

     Я уже сделал доклад на теорсеминаре по теме кандидатской работы, данной мне Ландау для кандидатской диссертации. Тема называлась "Образование электронно-позитронных пар при бета-распаде". После разрыва эта тема была передана аспиранту из Венгрии Ласло Тиссе. Он рассказал мне, что Ландау ему сказал: "Либо эта тема, либо никакая другая". Вместе с Е.М. Лифшицем была в пожарном порядке защищена эта тема. Мне остаётся добавить, что Тисса сдавал кандминимум по моим конспектам и что он больше года чуть ли ежедневно приходил ко мне домой, ужинал и разговаривал по вопросам кандминимума.
     Однажды мне рассказали, что Ландау хотел бы со мной поговорить. Я специально к нему не поехал, но, будучи в институте физпроблем, встретился с ним. Никакого извинения с его стороны не было…

     Глубокоуважаемый Юрий Николаевич!
     Направляя Вам эти листки моих воспоминаний, я разрешаю поступить с ними по Вашему усмотрению. Со своей стороны могу сказать, что всё написанное является, безусловно, правдой без прикрас. А следует ли это где-либо опубликовать, я оставляю на Ваше усмотрение.
     От всей души желаю Вам, Вашей стенгазете, всем моим знакомым, от которых я, к большому моему сожалению, отдалился, всего самого, самого доброго.

     Л. Пятигорский

     Итак, мы познакомились с одной из трагических судеб. Л.М. Пятигорский, несомненно, талантливый теоретик (иначе он не стал бы соавтором Ландау), практически полностью сошел с небосклона теоретической физики, после того как был подвергнут остракизму со стороны Ландау. Он защитил кандидатскую диссертацию лишь 20 лет спустя, в 1955 г. в Харькове. Естественно, по совершенно другой теме ("Взаимодействие заряженных частиц с медленными электромагнитными волнами в плазменных волноводах"), ведь Ландау отобрал у него первую тему, уже серьезно проработанную. После войны (?) он переехал в Подмосковье, в Зеленоград. Иногда приезжал в Москву, даже бывал в Институте физпроблем. Но Ландау ничего ему не простил. После войны очень редко Пятигорский звонил бывшим харьковским друзьям. Однажды в 1960 гг. Дмитрий Компанеец услышал странный разговор своего отца А.С. Компанейца по телефону. Странность состояла в том, что отец обращался к позвонившему человеку на ты. При этом он называл его Леня. Александр Соломонович ни с кем, кроме харьковского друга юности Е.М. Лифшица, не был на ты, и к тому же со всеми - только по имени и отчеству. Звонивший спрашивал совета по вопросу трудоустройства дочери. Потом отец сказал Диме, что это был Пятигорский. Он добавил, что в окружении Ландау считается, что из-за Пятигорского Ландау и был арестован. Поэтому с ним почти никто не общается. Как мы теперь знаем, до войны Тисса все же продолжал контакты с Пятигорским - обсуждал с ним свою кандидатскую тему, которая ранее была темой Пятигорского, уже неплохо разработанной, но Ландау после "предательства" тему отобрал и передал Тиссе. В то же время, как считали некоторые бывшие друзья, если Пятигорский сам им звонил или приходил в институт, то нехорошо было с ним не здороваться и отворачиваться. Он заслуживал в обращении некоторого снисхождения, так как был инвалидом с отрубленной рукой, жертвой еврейского погрома.

     Итак, по-видимому, трудно считать, что Пятигорский был невиновен перед Ландау. Однако тяжесть его вины, возможно, была преувеличена и незаслуженно перенесена Ландау на него одного. На него вывалился весь груз обвинения в тех несчастьях, которые накатились на Ландау. При этом даже не выслушали, не дали возможности объясниться. В то же время, пока Пятигорский оставался нужен как писатель 1-го тома Курса, деловые отношения с ним Ландау не свел к нулю. Он молча продолжал давать задания Пятигорскому по написанию заключительных глав книги "Механика". Правил приносимый Пятигорским текст, а потом всю книгу отдал в печать, поступив справедливо - под двумя авторскими фамилиями. Но тему неоконченной диссертации у Пятигорского отобрал. В общем Ландау морально уничтожил "предателя".

     Вместе с тем я ни разу не слышал (например, через Е.М.Лифшица) оценки самим Ландау или же Лифшицем поведения других "активистов" из окружения Ландау в УФТИ в 1935-37 гг. В частности, критического анализа поведения Кореца. Правда, поскольку я не знакомился ранее с историей УФТИ, то и вопросов на эту тему почти не задавал - ни Лифшицу, ни себе. Однако по умолчанию предполагаю, что Е.М. было неприятно возвращаться к тем воспоминаниям, а его личное восприятие событий тех лет было полностью конформным по отношению к восприятию Ландау.
     В заключение приведу по-своему примечательную телеграмму от Л.М. Пятигорского в адрес Е.М. Лифшица к 70-летию последнего в 1985 г. (под наградой в ней имеется в виду орден Дружбы народов):

     "Поздравляю высокой наградой за великий труд. Здоровья, счастья. Пятигорский".

     В телеграмме можно усмотреть нестандартный этический момент. Многие ли отверженные способны искренне и свободно, без вынуждающих или же конъюнктурных обстоятельств, высказать слова, признающие превосходство своего противника - того, кого взяли на место под Солнцем, ранее занятое самим отверженным?

     2.2. Корец  - "безумство храбрых"

     "Характеристика"

     Остановимся подробнее на личности и судьбе Моисея Абрамовича Кореца (которого Ландау и друзья называли Мишей). Именно ему предначертано было сыграть ключевую роль в судьбе Ландау. Тем самым по всей логике исторического периода СССР 1935-1940 гг. этому молодому человеку (ему тогда было 27-30 лет) чуть было не довелось свалить историческое ландауское древо теоретической физики - как с уже расцветшими, так и с виртуальными, еще не разросшимися ветвями. Этой причины достаточно, для того чтобы фигура Кореца стала знаковой в истории советской физики и потому заслуживающей критического анализа. Предпримем же такую попытку.

     Характеристика

     Корец Моисей Абрамович, родился в 1908 году в семье кустаря в гор. Севастополе, служащий, еврей, беспартийный, обр. высшее.
     В УФТИ Корец прибыл из Уральского физико-технического института 13.03.35 г. и поступил на работу инженером теоретической группы, на этой должности он работал до 14.11.35 г., т. е. до увольнения из института за сокрытие соцпроисхождения. Как специалист-физик Корец для УФТИ ценности не представлял. Ранее дважды исключался из комсомола за скрытие своего социального происхождения и антикомсомольское поведение. В УФТИ до ареста также исключался из комсомола за сокрытие соцпроисхождения, за отрыв от комсомольской организации и за попытку дискредитации оборонных работников. Был активным участником группы, борьба которой против дирекции и оборонных работников ударяла по выполнению оборонной тематики УФТИ. Корец, прикрываясь комсомольским билетом, активнейшим образом сколачивал эту группу, создавая впечатление согласованности действий этой группы с комсомольской и партийной организациями. Он выдвигал положение, что научный уровень УФТИ снижается, так как много ведётся работ технического характера (в то время были получены распоряжения об увеличении работ оборонного порядка), требовал снижения зарплаты сотрудникам, выполнявшим оборонные задания, отстаивая уравниловку в зарплате, высмеивал работников, выполнявших оборонные задания и т.д. Вообще работа Кореца была направлена на срыв тем. фин. плана и, в частности, заданий оборонного значения.

     Директор УФТИ Лейпунский
     Секретарь ПК Гарбер
     Председатель МК Барит

     Эта характеристика была выдана М.А. Корецу в конце 1935 г., уже после увольнения из УФТИ, когда он только что был арестован [Ранюк, 1999]. В ней, как мы видим, первой стоит подпись А.И. Лейпунского, вернувшегося из загранкомандировки.
     В следующем кратком автобиографическом документе (из ответа следователю НКВД) Корец сообщает о себе: "До 25 года - Симферополь, потом Москва, артель переплётчиков, потом чернорабочий. В 1927 году поступил учиться в Московский индустриально-педагогический техникум. В 1929 году перевёлся в Ленинградский физмех. институт, где пробыл до 1932 года. С 1932 года в Свердловске научный сотрудник в Институте физики. В 1935 году по приглашению Ландау приехал в УФТИ" [там же].

     Корец познакомился с Ландау осенью 1931 г. в Ленинграде и вошел в ближний круг его общения (вместе с Иваненко, Гамовым, Батенским). Тогда он был студентом последнего курса физмех факультета Ленинградского Политехнического института, где преподавал Ландау. До конца 1934 г. Корец работал в Уральском физико-техническом институте. В Украинский ФТИ зачислен на должность инженера теоретической группы 14 марта 1935 г. Уволен 14 ноября 1935 г., после того как его борьба во главе группы теоретиков за раздел института и сохранение за группой чисто теоретической тематики закончилась неудачей.

     Первый арест

     28 ноября 1935 г. Корец был арестован НКВД с санкции, полученной от Наркомтяжмаша (куратора УФТИ) из Москвы [Павленко и др., 1998]. Ю.Н. Ранюк сообщает: "В итоге Корец был обвинен в том, что "проводил дезорганизаторскую работу среди сотрудников института по срыву выполнения заданий оборонного значения". Суд, состоявшийся 26 февраля 1936 г., приговорил его к лишению свободы в общих местах заключения сроком на один год и шесть месяцев" [Ранюк, 1995].

     Девятый вал террора 1937 г. еще не накатил, и пока еще тоталитарное государство карало своих врагов необязательно по сфабрикованным обвинениям и не самыми жестокими сроками заключения. Как видим, и формулировка обвинения, в общем, близко соответствует тому, что имело место в действительности. (Другое дело, что в тоталитарном государстве за эти действия работнику дали срок, а в демократическом - хозяева просто выгнали бы с работы.) Отмеченной особенностью исторического времени - до наступления пика террора - объясняется и то, что произошло сразу после ареста Кореца. Прежде всего, это - мужественный, рискованный, но и результативный шаг Ландау - его письмо в защиту Кореца, направленное наркому внутренних дел Украины Балицкому.

     31.12.35 г.

     Уважаемый товарищ Балицкий!
     Обращаюсь к Вам с просьбой вмешаться в разбор дала сотрудника Украинского физико-технического института инженера Кореца, арестованного 28 ноября с.г. Тов. Корец был в течение последнего года моим ближайшим сотрудником. Я хорошо знал его в личной жизни как человека, бесконечно преданного советской власти. Вместе с ним мы поставили себе задачу сделать все, что в наших силах для того, чтобы сделать науку в нашей стране первой в мире. Я совершенно не могу себе представить, чтобы этот человек мог сделать что-либо враждебное политике партии. Мне не удалось узнать что-нибудь определенное о причинах его ареста. Я не могу не связать его с деятельностью бывшего директора Давидовича. Внутри института Давидовичем была создана атмосфера грязных интриг и грубой травли. Большинство основных сотрудников института считают, что Давидович разваливает институт, и возбуждали перед центральными органами просьбу о его снятии, В ответ на это Давидович пытался всюду и везде представить дело так, что сотрудники института борются не с ним, а с порученными институту спецработами. В частности, такие обвинения Давидович распространял по отношению ко мне и поэтому я с полной ответственностью могу утверждать, что они представляют собой грубую ложь, не имеющую никакого обоснования в реальной действительности. В настоящее время эти возмутительные обвинения отпали со снятием Давидовича и назначением ЦК ВКП(б) на его место Лейпунского. Я не сомневаюсь в том, что Давидович и его помощники могли систематически вводить в заблуждение органы НКВД, не считая удобным слишком грубо клеветать на меня, старались представить в виде главы заговора моего ближайшего сотрудника и помощника. Вся деятельность товарища Кореца в УФТИ происходила на моих глазах, и я готов в любое время дать исчерпывающие показания по его поводу. Я очень просил бы Вас, если Вы найдете это возможным, предоставить мне случай в личной беседе с Вами переговорить о деле Кореца.

     Научный руководитель теоретического отдела УФТИ
     Л.Д. Ландау
     Харьков, Чайковского 16
     Вскоре был назначен пересмотр дела Кореца в Харьковском облсуде, который вынес оправдательный приговор. (До знакомства с этими документами автор не представлял себе, что такой поворот по политическому делу - уже после убийства Кирова - был возможен)

     Постановление

     г. Харьков, 1936 года, июля 25 дня. Я, начальник 4 отделения СПО ХОУ НКВД ст. лейтенант госбезопасности Фрей, рассмотрев следдело по обвинению Кореца М.А.,

     Нашёл что проведенными дополнительными следственными мероприятиями по делу Кореца материалов в достаточной мере по привлечению его в качестве обвиняемого не добыто, а посему, руководствуясь статьей 97, установил:
     Дело № 7771 по обвинению Кореца Моисея Абрамовича дальнейшим действием прекратить. Избранную меру пресечения в отношении обвиняемого подписку о невыезде отменить, объявив ему об этом.

     В одном из пунктов нового решения суда, в частности, было записано: "…п.3. Что подсудимый Корец никогда не проводил работы по срыву оборонных заданий, что могут подтвердить бывший секретарь парткомитета Музыканский Семен Петрович и научный работник института Лифшиц Евгений Михайлович". Дело было отправлено на доследование в НКВД. Там было дано заключение, что "проведенными дополнительными следственными мероприятиями по делу Кореца материалов в достаточной мере по привлечению его в качестве обвиняемого не добыто".
     Корец был досрочно освобожден в августе 1936 г. после 9 месяцев заключения. Он уехал в Воронеж, где проживала его мать. "Лейпунский уволил Давидовича с работы в УФТИ. Вместе с ним были изгнаны и его сторонники в институтской борьбе: С. Давидович, Ю. Рябинин, Стрельников и другие были вынуждены искать работу в Днепропетровском физико-техническом институте. Владимир Гей возвратился в Ленинград".
     Между тем из Харьковского в Воронежское НКВД отправилось сообщение, которое перепечатываем целиком [Павленко и др., 1998].

     НКВД УССР, Харьковское облуправление,
     3 отдел УГБ, 5 июля 1937 года, № 813321.

     Сов. секретно
     3 отд. УНКВД по Воронежской области гор. Воронеж.
     По имеющимся у нас данным, в г. Воронеже проживает и работает гр-н Корец Моисей Абрамович, 1908 года рождения, инженер-физик.
     Корец нами разрабатывался как член контрреволюционной троцкистской вредительской организации.

     В 1935 г. Корец был нами арестован, однако виновность последнего доказана полностью не была, вследствие чего Корец не был осуждён и дело о нём прекращено.
     В настоящее время мы приступили к ликвидации всей контрреволюционной вредительской группы в УФТИ и материалами следствия, полученными нами, установлено, что Корец является одним из активных участников указанной контрреволюционной группы и ближайшим другом руководителя этой группы троцкиста профессора Ландау.
     Корец нами намечен к аресту.
     Просим срочно установить Кореца М.А., взять его до ареста в активное агентурное обслуживание и информировать нас о всех добытых там материалах.

     Зам. нач. УНКВД по Харьк. обл. Гришин
     Зам. нач. 3 отд. Торнуев
     Ю. Ранюк заключает свою статью (постоянно здесь цитируемую) словами: "Отсюда становится понятным дальнейший ход событий - "агентурное обслуживание" Ландау и Кореца в Москве и их арест" [1995].

     Группа Ландау под ударом

     Однако на этом заглавная роль Кореца в предвоенной истории Ландау, к сожалению, еще не была отыграна. Произошедший скандал всеукраинского масштаба в УФТИ еще откликнется трагическим эхом при аресте Ландау и следствии в НКВД по его делу. Переезд Ландау (бегство) в 1937 г. в Москву, его арест в 1938 г. и показания, - все это жестко связано с именем Корец.

     Макроскопическая картина второй половины 1930-х гг. в СССР хорошо известна: тоталитарный режим, усугубляемый личностными качествами вождя, характеризуется резким нарастанием антинародных репрессий по отношению к миллионам граждан, в подавляющем большинстве не виновных перед этим режимом. Просто государству нужны миллионные армии рабов для строительства сталинского социализма и коммунизма. Наряду с этим - глобальная идеология Коминтерна, подрывная революционная деятельность по всему миру, создание мощной армии, не особенно скрываемая агрессивность военной доктрины, которая провозглашала ведение войны в основном на чужой территории (слова из знаменитой песни предвоенных лет: "… и на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом"). Эта агрессивность коммунистического государства пугала и отвращала просвещенные, европейски цивилизованные круги советского общества. По-видимому, это спровоцировало сопротивление группы Ландау проведению в УФТИ физико-технических исследовательских работ в военных целях. Наверное, группа особо не задумывалась над тем, оборонительного или наступательного назначения разработки предлагались институту.

     Однако нас здесь будет интересовать микроскопический анализ: иначе говоря, как действовали в указанных макроусловиях отдельные люди с их конкретными характерами (в данном случае - внутри окружения Ландау) в данном учреждении (УФТИ), в котором возникли узкоспецифические условия работы - конфликт между физиками-теоретиками и "оборонщиками". При таком рассмотрении микросистемы нужно учесть как ее начальное состояние (начало 1935 г.) так и кинетику процесса - приход новых лиц, появление новой тематики, противостояние высоких чинов в Харькове таковым в Москве. При этом важна тщательная сверка хронологии событий, т.е. анализ их последовательности во времени.

     Даже при беглом взгляде на даты поступления Кореца в УФТИ и его увольнения поражает то, что общий срок его пребывания в институте составляет всего чуть более полугода! Как же мгновенно Корец "вошел в тему"! - сумел стать в центре событий, с ходу начал активно выражать свое мнение о том, по какому научному направлению следует вести институт, а по какому не следует. Не будучи при этом сколько-нибудь значимым ученым-физиком (последнее следует из отсутствия научных работ, из характеристики, выданной УФТИ, а также, например, из ремарки "малоизвестный физик" в книге Е.Л. Фейнберга [1999, С. 282]). Для проводимой логики пока не важно даже, правильным ли было защищаемое Корецом генеральное научное направление института - чистая физика, а не прикладная (см. в письме Пятигорского о борьбе Кореца с тематикой по радиолокации, актуальность которой нашла свое скорое и прямое подтверждение с началом войны). В показаниях Кореца говорится, что он был "…против той организации руководства выполнением оборонной работы, которую организовало руководство института, в частности, директор института Давидович и, - продолжает Корец, - по моему мнению, такая организация снижала <как> теоретический уровень института, так и качество выполнения самой оборонной работы". Пусть даже всё так, но…

     Вероятно, среди читателей этой главы окажутся научные работники. Пусть попытаются себе представить, как бы они отнеслись к новому (принят всего месяц назад), совсем молодому (27 лет) сотруднику, ничего еще не успевшему сделать ни для науки или техники вообще, ни для института в частности, если бы этот сотрудник стал самым активным из выступающих за исправление организации работ в институте, продвижение одного из направлений и сдерживание другого.
     (К примеру, я проработал 30 лет в режимном институте (ВИМС), который был головным в СССР по геологии урана. Представил себе, как отнеслись бы ко мне коллектив, начальство и в том числе кураторы из КГБ - которые заведомо были - если бы я, несмотря на свой стаж, степень, книги (в частности, по тому же урану), вдруг стал выступать за свертывание работ по урану, так как это, мол, отвлекает силы и средства, снижая научный уровень работ по "чистой" минералогии и кристаллографии, которые, кстати, также успешно проводились в институте. Наверняка как минимум сочли бы свихнувшимся. Сначала, наверное, в грубой форме предложили бы "заткнуться". А если бы уперся, то лишили бы допуска и уволили. Правда, под суд не попал бы - время во второй половине века было уже не такое жестокое, как в 1930 гг.)

     Однако М.А. Корец был на редкость пассионарной личностью. Спустя всего несколько недель (!) после перевода в УФТИ из уральского ФТИ он сумел встать (правда, не один, а вместе с Ландау) во главе лагеря борцов с "оборонщиками" института. Для этого Корец, поддерживаемый Ландау, энергично пропагандировал - в частности, через стенгазету - раздел института на две части, "теоретическую" и "прикладную". Но этого мало. Попутно, из-за неприсоединения к линии Ландау-Кореца, последний сумел отсечь от Ландау единственную пишущую руку - его ближайшего помощника Пятигорского, который начал писать курс теорфизики (учитывая "графофобию" Ландау). А ведь эта рука уже подготовила более половины первой книги курса - "Механики" - а также вела запись лекций по электродинамике (см. в Главе 6 параграф о Курсе теорфизики). Указанная сумма реальных организационных последствий, индуцированных деятельностью молодого человека (Кореца) в течение менее чем полугодия после поступления его в знаменитый на весь мир институт, несомненно, доказывает, что это была неординарная личность - выдающийся организатор-разрушитель. И еще вопрос, кто на кого больше влиял - Ландау на Кореца или наоборот - так, как это, кстати, виделось Пятигорскому (см. выше его письмо).

     Но вернемся к хронике событий в Харькове. В конце лета 1935 г. Ландау, Шубников и Корец с супругой отправились в пешее путешествие по Крыму. Как сообщает Г.Горелик, "в центре походных разговоров были оставшиеся в Харькове проблемы. <…> трудность проблем не столько угнетала, сколько раззадоривала, побуждала бороться за правое дело" [Горелик, 1991]. Здесь цитируемый автор тонко подметил момент "раззадоривания" как милую поведенческую черту молодых пассионариев, Кореца и Ландау. Но ведь это их "раззадоривание" реально привело к тому, что через два года были расстреляны люди, их товарищи по работе Л.В. Шубников, Л.В. Розенкевич и В.С. Горский. Конечно, все можно списать на высшую силу - сталинский режим. А что, разве были иллюзии, что в СССР воцарилось надолго нечто иное? И не пришла в голову мысль, что вместо раззадоривания надо бы вести себя поскромнее, потише, хотя бы уж не подставляя других? (Но, судя по игривой лексике автора последней цитаты и отсутствию у него даже намека на критический анализ роли Кореца, такая мысль не посетила и его.)

     Что же касается "правого дела" - это зависит от позиции и убеждений. Для одних правое дело состояло в приоритетном развитии теоретической физики, для чего они предлагали разделить УФТИ, создав отдельный институт теоретической физики на базе отдела Ландау. Для других правым делом была техническая подготовка страны к грядущей войне, в данном случае заключающаяся в срочной разработке мощных магнетронов и расчетах радиолокационных антенн. Для третьих (Лейпунского) оно заключалось в необходимости сохранить институт в целости, а также в достижении компромисса по развитию и того, и другого направлений.

     Подчеркну, что вряд ли Ландау и Корец сознательно боролись с "оборонщиками", чтобы подорвать обороноспособность СССР, как это было представлено впоследствии после арестов Ландау в 1938 г. и Кореца в 1935 и 1938 гг. На самом деле Ландау боролся за то, чтобы развивать свою тематику и сохранить тот уровень мирового масштаба, который был достигнут в УФТИ к 1934 г. благодаря работам его группы. А если уж так необходимо заниматься "оборонкой" (сейчас оборонными, такими, как радиолокационная техника, а дальше, возможно, и агрессивными видами вооружений), то пусть Слуцкин и компания это делают, а его - чтоб не трогали! Пусть, наконец, разделят УФТИ надвое, огораживают оборонный институт забором, ставят охрану, вводят режим и т.д., лишь бы сохранили все, как было до начала 1935 г., для другого института - теоретического. Другое дело, что субъективное нежелание Ландау работать на оборону выражалось в его действиях на поле тоталитарного государства, да еще в период общего нарастания репрессий (сразу после убийства Кирова!) Таким образом, вполне понятна становится линия следствия в 1938 г., которому не нужно будет ничего (или почти ничего) выдумывать после ареста Ландау и Кореца за изготовление антисталинской листовки: "…срыв важнейших научных работ института, предназначенных для нужд обороны страны" (см. Приложение: Протоколы…).

     …После отпуска Ландау и Корец отвезли в Москву, в газету "Известия" статью "Буржуазия и современная физика". Статью написал Корец, но подписал только авторитетный Ландау. Их принял Н.И. Бухарин, прочел статью при авторах и одобрил (она вышла в номере от 23 ноября 1935 г., т.е. уже после увольнения Кореца из УФТИ и накануне его ареста; отрывок из статьи см. в Главе 8). Заручившись высокой поддержкой, Корец пишет обширную статью в стенгазету УФТИ, в которой излагает позицию и намерения друзей и сочувствующих Ландау. До войны стенгазеты в СССР играли роль, несравненно большую, чем в послевоенные годы. Они были чем-то вроде китайских "дацзыбао" - стенгазет времен культурной революции Мао-Цзэдуна. То есть данная статья Кореца была мощным выпадом против дирекции и ее линии на исследования по оборонной тематике в УФТИ. Естественным было ожидать реакции противника. И она последовала.

     Тогдашний директор Давидович нашел мелкое, с точки зрения людей послевоенной поры, но отнюдь не мелкое в 1930-е гг., несоответствие в анкете из личного дела Кореца в отделе кадров УФТИ и в его комсомольской анкете: в первой из них Корец не упоминал, что его мать какое-то время занималась мелкой торговлей в годы Гражданской войны. В те годы это свидетельствовало о мелкобуржуазном социальном происхождении Кореца и в принципе препятствовало его вступлению в комсомол и партию, а также занятию ряда должностей. Поэтому нередко люди приукрашивали свои анкеты. Если их разоблачали, то изгоняли из комсомола, партии, увольняли с работы. Такова была реальная и печальная практика классовой борьбы в предвоенном СССР. Давидовичу удалось представить материалы в стенгазете с проектом разделения УФТИ как массовую агитацию против интересов социалистического государства со стороны мелкобуржуазных элементов, действующих под руководством Кореца, проникшего в УФТИ путем сокрытия своего враждебного классового происхождения (вспомним тезис Сталина: "По мере строительства социализма классовая борьба обостряется").

     После ареста Кореца заместитель директора УФТИ П.А. Кравченко дал на следствии показания против него, в которых, в частности, говорилось: "Эта группа² за 3-4 месяца <…> держала институт в лихорадке, что очень сильно отразилось на сроках выполнения правительственного задания" [Павленко и др., 1998].
     Как уже писалось выше, Корец не признал себя виновным, и получил полтора года лишения свободы. Но вскоре НКВД провел новое расследование и не нашел состава преступления в действиях Кореца (!). В новом суде он был оправдан.
     Естественно, что события, происходившие с Корецом, ставили под удар и всех его союзников, в том числе Ландау. Хотя пока органы не трогали физика с мировым именем, но, по крайней мере, с тех пор, т.е. с 1935 г., он был взят под негласный контроль со стороны Госбезопасности, который осуществлялся, очевидно, с помощью сексотов. Во всяком случае, именно к моменту освобождения Кореца приурочен первый по времени из опубликованных документов о слежке за Ландау. В нем прямо сказано о "ближайшем друге <руководителя контрреволюционной группы Кореца> троцкисте профессоре Ландау" (см. выше фрагмент донесения Харьковского УНКВД из статьи Ранюка [1995]). События принимали лавинообразный характер.

     По-видимому, с этого времени также руководство Харьковского университета, где Ландау был завкафедрой общей физики (параллельно с работой в УФТИ), искало предлога от него избавиться. 26 декабря 1936 г. Ландау был уволен приказом ректора ХГУ Нефоросного. Предлогом послужило якобы недовольство некоторых студентов тем, что лекции Ландау трудно понимать [Кикоин, в кн.: Воспоминания…, 1988, С. 163]. В ответ на это в один и тот же день подали заявления об уходе из ХГУ Е.М. Лифшиц, А.И. Ахиезер, И.Я. Померанчук, Л.В. Шубников и В.С. Горский (все они работали одновременно в университете и в УФТИ). На заседании ученого совета ХГУ их обвинили в антисоветской забастовке, предпринятой накануне зимней экзаменационной сессии. Даже К.Д. Синельников (сильный физик и впоследствии многолетний директор УФТИ) выступил и обвинил Ландау в участии в "физическом джаз-банде" вкупе с невозвращенцем Г. Гамовым (джаз в те годы ассоциировался с вредной буржуазной тенденцией в музыкальной культуре). Всю группу во главе с Ландау вызвали в новую украинскую столицу Киев, в наркомат просвещения. Ландау не поехал. Остальных принял нарком Затонский. Он обещал сгладить конфликт, восстановить Ландау в ХГУ и даже предоставить ему место завкаферой теоретической физики. Остальным велел возвращаться на работу. Однако по какой-то причине (НКВД Украины?) ничего из обещаний наркома просвещения не было выполнено. Более того, все названные физики, подавшие заявление об увольнении, были уволены приказом с убийственной формулировкой: "Уволить за участие в антисоветской забастовке". Но, как сообщает А.И. Кикоин, ученику Ландау А.И. Ахиезеру удалось через своих высокопоставленных знакомых из Москвы, проверявших работу ХГУ, добиться изменения формулировки на вполне приемлемую: "Во изменение формулировки приказа от такого-то уволить по собственному желанию" [Там же, С. 164].

     Скорее всего, эта первая формулировка, подшитая к личным делам и наверняка посланная как копия в НКВД на каждого из фигурантов, также сыграла роль в тягчайших последствиях в отношении наиболее активных союзников Ландау и Кореца в деле УФТИ - аресте через несколько месяцев в 1937 г. и последующем расстреле физиков Л.В. Шубникова, Л.В. Розенкевича и В.С. Горского.

     Корец в Москве: продолжение следует…

     После переезда самого Ландау в начале 1937 г. в Москву, в Институт физических проблем (по приглашению П.Л. Капицы) Корец также переехал в столицу. Ландау устроил его в Московский государственный пединститут (МГПИ). Кроме того, Корец стал писать научно-популярные статьи, пару из которых опубликовала "Техника молодежи". Но его продолжало тянуть к смертельно опасной политической борьбе с коммунистическим режимом. И риском сгореть в этой борьбе Корец щедро делился со своим великим другом. Всего через год жизни в Москве, в апреле 1938 г. он принес Ландау написанную им листовку (см. Приложение). Попросил ее прочесть и внести поправки. Листовку он собирался распространить во время первомайской демонстрации. Из показаний Ландау после ареста видно, с каким опасением и неохотой принял он из рук Кореца это смертельное послание. "…Корец поставил передо мной вопрос о желательности перехода к агитации масс в форме антисоветских листовок. Вначале я отнесся к этой идее отрицательно <…>. Однако Корец сумел убедить меня, причем я поставил ему условие, что я ни с чем, кроме самого текста листовок, не знакомлюсь, что он не знакомит меня ни с какими данными о людях, связанных с распространением этих листовок (о существовании которых он мне сообщил), и вообще ничего больше не рассказывает мне об этой деятельности" (полный текст Протоколов см. в Приложении).
     28 апреля 1938 г. Л.Д. Ландау и М.А. Корец были арестованы и помещены во внутреннюю тюрьму НКВД (об этом следующая Глава 3).

     Как оценить связку "Корец-Ландау" с исторической и с общечеловеческой точек зрения? Попробуем найти более или менее близкие аналогии. Приведу один известный и два неизвестных эпизода, которые относятся к постсталинскому периоду, т.е. к тоталитаризму жестокому, но уже вышедшему из периода "Большого террора", как называют на Западе интервал 1930-х гг. в СССР.
     (А) Эпизод в связке "Сахаров-Гинзбург", 1971 г. Вот цитата из книги В.Л. Гинзбурга о ситуации, сложившейся в ФИАНе в 1971 г. "Помню, как, вступая в должность, я делал доклад на Ученом совете ФИАНа и <…> сказал: "И.Е. Тамм оставил нам в наследство Отдел, и мы, его ученики, не должны пустить это наследство по ветру". <…> А.Д. <Сахаров> был на Совете и <…> сочувственно кивал головой. Пишу и потому, что говорил я на Совете "со значением". Дело в том, что А.Д. тогда развертывал свою правозащитную деятельность, разрасталось и противодействие ей, а я узнал, что А.Д. дал нескольким сотрудникам Отдела подписать какие-то документы, вероятно, протесты. Сам А.Д., трижды Герой и академик был до какой-то степени (до какой именно, мы теперь знаем) защищен, а рядовым сотрудникам могло прийтись несладко. Защитить их у меня было мало возможностей <…> и Отдел в целом мог сильно пострадать. Так или иначе, я все это четко сказал А.Д. <…> Раз уж он сравнительно недавно (в 1969 г.) вернулся в Отдел <…> и ценил возможность научного сотрудничества, то пусть не вовлекает сотрудников Отдела в свою деятельность. <…> А.Д. на мою просьбу откликнулся с полным пониманием и сказал: "Волк не охотится в своих владениях". Итак, был заключен "пакт", который А.Д., насколько знаю, строго соблюдал".

     (Б) Ситуация в паре "Мейман-Лифшиц". В 1970 гг. друг Е.М. Лифшица математик профессор Наум Натанович Мейман (лауреат Сталинской премии за участие в расчетах по водородной бомбе в составе группы Ландау) активно включился в движение за право выезда евреев в Израиль. Он был одним из наиболее видных деятелей этого движения, и зарубежное радио часто упоминало его фамилию среди других "сионистов", действовавших в СССР. У Н.Н. Меймана состоялся разговор с Е.М. Лифшицем, суть которого сводилась к тому, что Мейман не хотел "бросать тень" на своего друга, который не примыкал к активным "сионистам", хотя и сочувствовал им. Мейман, в частности, спрашивал Лифшица, может ли он по-прежнему ему изредка по-дружески звонить, при условии не вести политических обсуждений. Последнее могло бы привести к тому, что Лифшица перестанут выпускать в заграничные поездки (это была бы, пожалуй, единственная реальная потеря для члена Академии в те времена). И Мейман, действительно, не раз разговаривал по телефону с Лифшицем в тот период, но делал это очень аккуратно, не предлагал никаких антиправительственных акций и "не подставлял" друга.

     (В) Ситуация в группе диссидентов "Лариса Богораз, Павел Литвинов и другие". Здесь некоторая аналогия с историей "Кореца-Ландау" просматривается в том, что речь идет в обоих случаях о демонстрации на Красной площади. Известный диссидент физик Павел Михайлович Литвинов, участник первой в истории СССР антиправительственной демонстрации на Красной площади, когда 21 августа 1968 г. семь человек в центре Москвы протестовали против вторжения советских войск в Чехословакию, рассказал мне в 1996 г. следующее. У них с Ларисой Богораз-Даниель, лидером этой демонстрации, возникли накануне разногласия. Она считала, что чем больше людей примкнет к демонстрации, тем лучше. Литвинов же считал, что выйти должны только те, кто пойдет сам, без всякого давления и уговоров, сознавая, что при аресте наверняка будет избит и потом получит большой срок. Он рассказывал мне, что, возможно, смог бы вывести еще до тридцати-сорока человек, если бы ставил в разговорах с потенциальными участниками вопрос ребром.

     В итоге, как мне представляется, обозначенная позиция, которую занимали в советское время известные революционеры и активные протестанты в щепетильном вопросе отношений со своими друзьями по прошлой мирной жизни, является едва ли не единственно цивилизованной, т.е. гуманной и нравственной формой сознания и поведения.
     М.А. Корец получил за листовку и "вредительскую деятельность" "10 плюс 10" - десять лет лагерей и столько же поражения в правах. Он пробыл в заключении и ссылке 18 лет. Реабилитирован в 1956 г. После этого проживал в Москве, сотрудничал с журналом "Природа". В начале 1980 г. в беседе с Г. Гореликом он признал, что лично написал антисталинскую листовку. "Ясно было, что воспоминание о листовке не доставляет ему удовольствия. Ведь <…> она обошлась в два лагерных десятилетия <меньше> для него самого и едва не стоила жизни Ландау", - заключает Г.Горелик [1991].И опять как-то коробит интонация автора: за игривым штампом "не доставляет ему удовольствия" стоит трагедии многих арестов и трех расстрелов, которая явилась следствием действий Кореца. Но все же вероятно, что Г.Горелик намекает этим штампом на позднее раскаяние Кореца в его героико-романтической и в то же время авантюристской деятельности тех лет. Деятельности, в результате которой им была успешно отмобилизована для борьбы со сталинским режимом часть лучших сил советской физики. И брошены в бой с почти 100% гарантией уничтожения.

     Однако напрямую о раскаянии Кореца ничего не сказано - ни героем событий, ни беседовавшим с ним историком. В отличие от героя первого раздела этой главы, в которой он написал своему собеседнику - другому историку - покаянное письмо.
     В 1980 гг. семья Кореца выехала в Израиль. М.А. Корец умер в 1984 году.

     (продолжение следует)

    Примечания

     1. Комментарий по стилю записки см. в Главе 9. - Б.Г. ^{назад к тексту >>>}
     2. Чуть выше Кравченко в составе "этой группы" назвал Кореца, Шубникова, Ландау, Розенкевича, Вайсберга, Руэманнов Мартина и Барбару. По-видимому, он именно в данной последовательности усматривал степень соучастия каждого в инкриминируемых деяниях. ^{назад к тексту >>>}     
   

---

   

---

    
         

___Реклама___

---