Heyfec1

Михаил Хейфец

Арабы и евреи: конфликт культур

Особый взгляд

(продолжение. Начало в №№ 1(37) и сл.)

* * *

Вот три важных эпизода для понимания ментальных особенностей израильтян.

Первый связан с прибытием в Нетанию упоминавшего уже судна «Альталена». Корабль прибыл в мае из Франции, полный оружия, боеприпасов, добровольцев-евреев, готовых вступить в бой. Плыли на нем «ревизионисты»-эмигранты, возглавлял их упоминавшийся Элияху Ланкин. Бен-Гурион не разрешил высадиться никому, пока не сдадут оружие казне. Менахем Бегин согласился отдать главную часть, но некую долю требовал оставить для своих отрядов, сражавшихся в Иерусалиме. Бен-Гурион назвал людей с «Альталены» вооруженными мятежниками и приказал потопить их артиллерийским огнем. Приказ выполнили, и шестнадцать человек погибло в море... В тот же день Бен-Гурион высказался так, что пушка, разбившая корабль, - «благословенная». Ему до сих пор не прощают сих слов наследники «ревизионистов»!

Здесь важными видится мотивы невероятного поведения обоих действующих лиц – Бен-Гуриона и Бегина.

Бен-Гурион, думается, всерьез подозревал Бегина в попытке переворота в тылу воюющего ишува (кстати, я допускаю, что кто-то из лихих сторонников Бегина распускал язык на сей счет – возможно, в присутствии осведомителей контрразведки). Кроме того, у вождя, несомненно, возникали подозрения: откуда у Бегина средства на покупку корабля, полного оружия и боеприпасов. Все, что жертвовали на Израиль евреи, сходилось воедино в казну Еврейского агентства... Кто же спонсор, выражаясь изысканно, для Бегина? В чем состоит истинный интерес подобного спонсора?

...Шла весна 1948 года. Сталин И. В. прикладывал чрезвычайные усилия для захвата абсолютной власти в тех странах, где у него имелось пока что влияние. В феврале захвачена Чехословакия. Перевороты в Польше и Венгрии. Уничтожена монархия в Румынии (ее короля Сталин наградил высшим советским орденом «Победа», но свержению Михая I с трона это не помешало). Бен-Гурион вправе был предполагать, что в его воинских частях работают советские агенты влияния. Сегодня мы знаем точно: «пальмахники» по наивности откровенничали с сотрудниками советских спецслужб, веря, что СССР и лично товарищ Сталин - лучшие друзья трудового человечества. Они, конечно, ввели этим в заблуждение советское руководство, Кремль явно переоценил просоветские настроения в Израиле и готовность сознательно работать в пользу СССР (в значительной мере, думаю, этим просчетом вызвана последующая ярость «обманутого Сталина» против евреев вообще, а Израиля в особенности). Но точно так же мог впасть в заблуждение сам Бен-Гурион, переоценивая шансы советских игроков в нарождавшемся Израиле.

Сегодня мы знаем не только, что Сталин и его люди подумывали об использовании организации Бегина в своих интересах, но и то, что евреи из ЭЦЕЛя принципиально отказались от какого бы то ни было сотрудничества с Советами. Но Бен-Гурион, с его недоверчивостью, с его подозрительностью, с вечным ожиданием козней и интриг, мог подозревать в Бегине деятеля, «клюнувшего на советскую приманку»...

(Я спрашивал Ланкина: «Кто же вам дал деньги на оружие и корабль?» - «Бидо, - ответил он, – министр иностранных дел Франции. Французы были оскорблены акциями англичан против них в арабском мире и хотели поквитаться...»)

Разумеется, Бен-Гурион чудовищно ошибался – и если б рядом находился Берл Кацнельсон, то глава правительства не сделал бы роковой ошибки. Удивительный феномен: как человек, обладавший уникальным чутьем на чужих, далеких людей, умевший предугадать парадоксальные повороты чужих партий и групп, не чувствовал ни натуру, ни характера политика, что большую часть жизни работал с ним рядом? Бен-Гурион самого Жаботинского называл «фашистом», но всё-таки делал это издали, а, когда встретились лично, писал: «Друг и коллега». Но с Бегиным-то он общался в кнессете постоянно... И почти всю последующую жизнь не ощущал, не ценил исключительного благородства натуры своего главного оппонента, подозревал в нем авантюриста и чуть ли не диктатора. Лишь незадолго до смерти в личном письме косвенно признал свою неправоту... Да, не та была это личность, что легко смиряется с собственными роковыми просчетами.

Но если уж Бен-Гурион верил, что интересы нации выше интересов любимого им пролетариата, то Бегин тоже считал, что интересы нации выше интересов его партии. Когда люди Бен-Гуриона сажали его активистов в британские тюрьмы, он приказал: «Не мстить. Евреи не стреляют в евреев». И в этот раз, хотя людей с «Альталены» убивали, а спасшихся садили в еврейские тюрьмы («Мы требовали одного - суда, - рассказывал Ланкин. – Но никакого суда не было. Подержали недолго в тюрьмах и выпустили без каких-либо объяснений»), он тоже потребовал от своих - не мстить. Евреи не будут убивать евреев! По моему ощущению, именно Бегин, а не Бен-Гурион вложил долю собственной благородной наивности и несколько прямолинейной честности в ту общественную атмосферу, которая, несмотря ни на что, все-таки возобладала в Израиле над бен-гурионовским практическим и демагогическим политиканством.

Следующий этап внутриеврейской схватки произошел осенью того же года. Посредник ООН, шведский граф Фольке Бернадотт сумел добиться перемирия между воюющими сторонами. Граф оказался самоуверенным человеком – разработал план, который, как ему виделось, мог стать мостиком к немедленному миру. В частности, эмиру Абдаллаху по плану Бернадотта должны передать почти всю территорию, отведенная в ООН под палестинское государство; Израиль и Иордания обменивались территориями – Израиль отдавал королю свою долю Негева и получал взамен палестинскую Западную Галилею. Чтобы успокоить арабов, посредник обещал, что иммиграция евреев в Израиль будет проходить впредь под контролем ООН.

Надо совсем ничего не знать об исторической ситуации, чтоб предложить подобный план обеим сторонам. Евреи никогда, ни при каких обстоятельствах не соглашались на какие бы то ни было ограничения их въезда в страну. Арабы в значительной степени ввязались в войну для того, чтобы мешать земельным приобретениям именно эмира Абдаллаха. Посему обе стороны взвыли от негодования, и у плана реально не оставалось и одного шанса на утверждения в ООН (Израиль заблаговременно заручился поддержкой советского «вето»). Но 17 сентября 1948 г. Бернадотта застрелил боевик ЛЕХИ. Зачем? Кто распустил про посредника ООН лживый слух, якобы он был связан с СС? (конечно же, «был связан» – вел переговоры с Гиммлером о спасении евреев, в частности, узников Терезиенштадта. Потому и не опасался никого, и ездил по стране без оружия и охраны). Кто натравил на него мнительных до безумия руководителей ЛЕХИ?

Конечно, могла действовать простая инерция террора. Оказавшись на обочине войны, организация автоматически жаждала вернуться на авансцену, а – кого ж убивать, когда англичане уже ушли? Бернадотт оказался желанной целью - вроде лорда Мойна. Допускаю, что его убийство символизировало некое предупреждение Бен-Гуриону: вот, мол, что ждет, если предательски продолжишь политику уступок. Но кто-то мог втайне сыграть на этом? Далеко не все нужные документы пока что опубликованы. Я жду их появления...

Парадоксально, но убийство Бернадотта придало плану графа могучую силу – «филькина грамота» выглядела теперь политическим завещанием героя, погибшего на службе ООН. Евреям могло прийтись весьма-весьма тяжко, если б в который раз не выручила их стойкая непримиримость арабов. Те предпочли прервать перемирие и возобновить войну. И, конечно, проиграли новые сражения. В результате переговоров, проходивших на острове Родос, стороны замирились, согласившись с принципом – линии фронтов станут линиями временных границ, если только евреи и арабы не согласятся какими-то участками обменяться (что-то подобное происходило в натуре, например, евреи выменяли у эмира Абдаллаха участок Иерусалимской железной дороги на какую-то нужную ему территорию в Самарии. Арабская деревня, расположенная по обе стороны полотна, оказалась разрезанной границей пополам, а в Иерусалиме возникла следующая шутка: надпись в вагоне «Не высовывайтесь из окна» следует заменить надписью «Не высовывайтесь из страны»).

За Израилем вместо отведенных ООН 55% территории подмандатной Палестины оказалось все завоеванное - примерно 80%.

Остальные 20% захватил, в основном, эмир Абдаллах, переименовавший эмират Трансиорданию в королевство Иорданию.

* * *

После убийства Бернадотта Бен-Гурион запретил любые вооруженные организации ишува - наряду с ЭЦЕЛем и ЛЕХИ он запретил Пальмах тоже. Прославленную гвардию, оказавшую решающее влияние на победу, политически всё ещё контролировали «левые сионисты», любители великого Сталина. Бен-Гурион искусно воспользовался убийством Бернадотта (и расстрелом «заговорщиков» с «Альталены»), чтобы провести самую важную из реформ, определивших историю Израиля в последующие эпохи.

...Конечно, у любого живого человека, даже если он носит форму, оставались политические убеждения. Но, по выражению Бен-Гуриона, «на период службы все обязаны спрятать партийные билеты в задних карманах и никому их не показывать». Выдвижение в чины происходило исключительно по профессиональным качествам, демонстрация политических убеждений офицерами каралась немедленным увольнением из армии (вынуждены были уйти в отставку самые прославленные герои, например, «Сергей» из Негева...Тридцать лет спустя я прочел интервью главнокомандующего авиацией Бени Пеледа, занявшегося в отставке политикой (в переводе его фамилия значит - «Сталин». Наверно, киббуцник в юности?). Генерал объяснил ситуацию в армии таким образом: «Если я предложу офицерам атаковать Дамаск, они закричат: «Вперед!» Если скомандую атаковать кнессет (парламент Израиля - М. Х.), все засмеются». Общая атмосфера региона, где военные правили в соседних странах, не могла не действовать на умонастроения, даже на какие-то разговоры в среде генералов, и пиком их явился эмоциональный взрыв генерала Вейцмана, бросившего погоны на стол премьер-министру, опасавшемуся начинать Шестидневную войну. Но дальше жестов дело все-таки не заходило...)

Отныне армия превратилась в чистое орудие политического руководства страны. В этом и заключалось огромное ментальное превосходство Израиля над его соседями. Военным не закрыт вход в политику – напротив, заканчивая службу, генералы любят уходить в политические партии, их раскрученная популярность и административные навыки – привлекательный козырь для любых групп. Но это – после службы, после «ухода на гражданку»...

Параллельно – другое следствие, определившее качественное превосходство Израиля над соседями. Покончив с вооруженными группировками правого и левого толка, Бен-Гурион отменил и... репрессии за политическую деятельность. Бегину с его «альталенцами» разрешили создать политическую партию «Херут» («Свобода»), он возглавил оппозицию, через много лет стал министром, потом - главой правительства. Шамир, глава террористической группировки в ЛЕХИ, ушел в подполье, но установил тайный контакт с одним из заместителей Бен-Гуриона и передал послание начальству: «С государством Израиль мы не воюем. Прекратите нас травить – все останется в прошлом». Ему разрешили вернуться – сначала в частный бизнес, потом «трудоустроили по специальности», одним из руководителей спецслужбы МОССАД. Потом он вошел в политику и, в конце концов, тоже стал премьер-министром, сменив Бегина. Колесо политических судеб сделало в Израиле полный оборот.

Почему Бен-Гурион дозволил лидерам запрещенных им организаций вернуться в политику?

Мой коллега-журналист Дов Конторер высказал однажды предположение: на вождя ишува решающее, переломное влияние оказали наблюдаемые сила и мужество демократической Великобритании в эпоху «битвы за Англию». До этого в европейском общественном мнении укрепилось, особенно после 1929 года, убеждение, что капитализм и демократия уже отыграли свою великую историческую роль, время их кончилось. Чудилось, что капитализм при всей динамичности и мощи его развития намертво связан с социальной несправедливостью, с анархией в обществе, с неопределенностью позиции среднего класса... Демократия как система слишком продажна, «ложится под олигархов» (тогда их называли «монополистами»). Как реакция на кризис Западной цивилизации возникли в предвоенной Европе режимы новых «государственников» – фашизм, нацизм, коммунизм, «франкизм», «пилсудчина»...

В уме Бен Гуриона в 1940 году прояснилось: хоронить демократию – рано. Вполне жизнеспособна... Вот его слова: «В мае 1948 года в Тель-Авиве, мучительно взвешивая все «за» и «против» Декларации независимости, я вспоминал мужчин и женщин, которых видел в Лондоне во время бомбардировок.... На что способен народ в минуту решающих испытаний! Я понял мужество британцев, отмеченное благородством. Еврейский народ может сделать то же самое». В 1940 году он уехал в США и наблюдал там великие усилия американской демократии... Да, капитализм способен работать, ему необходимы лишь эффективные социальные реформы, которые под силу и, главное, уже «по карману» возникшему обществу.

Черчилль (своей жизнью) доказал еврейскому вождю, какая огромная сила скрыта в толщах демократического народа: «Он сумел вытащить целую нацию из глубин унижения, сделал ее духовно сильной, наконец, побудил ее к действиям, которые принесли победу». (Впрочем, Черчилль, наверно, возразил бы Бен-Гуриону: премьер Великобритании утверждал, что «львиное сердце лежит в груди народа, и все, что пришлось на мою долю, - это издать львиный рык!»). Великобритания (как и США) развили оборонную мощь эффективнее, чем нацистская Германия и фашистская Италия. По мнению Д. Конторера, Бен-Гурион, обладая великой политической интуицией, не мог не уловить тенденции эпохи и решительно повернул в сторону демократии, хотя по складу личности являлся несомненно авторитарным, даже в чем-то экстремистским вождем-радикалом.

Демократия для Израиля оказалась следствием личного выбора лидера, как и «прозападная ориентация». На первых выборах Рабочая партия вкупе с «левыми социалистами» получила абсолютное большинство в кнессете и могла проводить – вполне легально – любые социалистические программы. Прибывавшие в страну избиратели оказывались выходцами из стран с авторитарными режимами, для них абсолютное господство воли вождя выглядело бы привычным и нормальным бытием! Голосовать за правящую партию? А может быть иначе? Но вождь Израиля, при всех диктаторских замашках, выбрал иной, более трудный, более сложный для себя лично путь развития – и обеспечил огромное цивилизационное преимущество Израиля перед соседями-соперниками.

Глава 8. Между войнами

К концу Войны за независимость в Израиле жило примерно 650 тысяч евреев. Уже через четыре года община увеличилась в два раза!

Сюда приезжали евреи из семидесяти стран. Без имущества - у европейцев его отобрали нацисты и коммунисты, в мусульманских странах - власти. Всех требовалось обеспечить кровом, одеждой, постельным бельем, пищей с примусами, научить ивриту, многих – элементарным навыкам жизни в европейском обществе. И еще - трудовым навыкам: научить небывалым в прежней жизни профессиям... Короче, создавали новый народ – почти с нуля.

Естественно, ввели карточную систему. Естественно, жестко подавляли личные предпочтения. «Плавильный котел», как выражались! С культурными особенностями новоприбывших, с их особенностями, тем более с языковым и культурным своеобразием не считался никто. Всё прежнее культурное богатство подлежало ликвидации - как «гнилое наследие проклятого изгнания». Всё хотели начать с чистого листа. Государственным служащим приказали менять еврейские (идишистские) фамилии на новые, ивритские. Черток стал Шаретом, Меерсон - Меир, Лубяницкий – Лавоном, Пайкевич – Алоном...

Жизненный уровень упал – предполагают, что к 1951 году снизился втрое по сравнению с 1948-м. В стране естественным образом установился социализм – ибо, иначе, чем нормируя все на свете, взвешивая любой выдаваемый паек, оценивая каждое выделяемое рабочее место, страна не могла элементарно выжить. Но... люди безумно много работали. Сначала их расселяли в брошенных арабских селах; потом повсюду выросли новые городки (их называли «города развития») – сначала палаточные (бывало, что одна палатка приходилась на две семьи), потом жилье становилось постоянным – из жести и асбеста. Рядом ставили передвижные школы, магазины и поликлиники...

Страна заселялась по всем просторам. Людей, лишенных востребованной квалификации, посылали сажать леса - на деньги, пожертвованные американской общиной. Кстати, выяснилось, что занятие, первоначально смотревшееся как благотворительная попытка дать новоприбывшим хоть какой-то труд и платить за него хоть малые деньги на прокормление семей, но все-таки за работу, а не поощряя иждивенчество на иностранных соплеменниках, обернулось громадным социальным достижением. Когда деревья выросли, в Палестине исчез вечный бич – трахома. Израиль, например, смог набирать вдвое больше новобранцев в армию (в процентном отношении, конечно), чем арабские соседи. И, как писал публицист, «перелетные птицы запели на ветках, не обращая внимания, сами эти леса выросли или их посадили люди, так и иврит расцвел, став народным языком, обогащаясь словами, сочиненными молодежью в армии и полях...»

Как свойственно слаборазвитым странам, вступившим в эру промышленной цивилизации, Израиль развивал народное хозяйство безумными темпами – примерно на 10% в год рос валовой продукт в течение первых 18 лет существования страны. Безработица исчезла. Развитие требовало не только отчаянного труда, но и огромных капиталов – поэтому страна жила в долг. Министерство финансов прилагало фантастические усилия, чтобы выплачивать долги по каждому займу в срок - с точностью до лиры и до часа возврата (бывало, минфин успевал перезанять деньги за два часа до срока выплаты долга... Финансисты понимали: хорошая репутация – важнейшее условие бизнеса, достаточно один раз подвести кредитора, чтобы займами больше нельзя было пользоваться...)

Сразу же, в 1948 году, приняли закон об обязательном неполном среднем образовании (осуществление его натолкнулось на неожиданное для законодателей сопротивление: у выходцев из мусульманских стран в культурной традиции принято, что дети с ранних лет не учатся, а работают, помогают семье в хозяйстве или семейном бизнесе). Проблемы возникали и в системе здравоохранения: новоприбывшие страдали всевозможными болезнями, решительные и торопливые местные евреи осыпали бывших лагерников, страдавших от всех язв и микробов на свете, а также «афро-азиатов» дустом, что, возможно, спасло кому-то из них здоровье, но смотрелось высокомерным унижением в сефардских общинах... Не забудем, однако, оборотную сторону «унижения»: малярия и туберкулез исчезли, детская смертность, огромная в странах Восточного исхода, снизилась во много раз.

* * *

Израильский исследователь д-р Алек Эпштейн однажды проанализировал статьи и письма читателей, публиковавшиеся в русскоязычной периодике Израиля. Он выделил десять примет, отталкивавших и смущавших «русских людей» в общественно-политической жизни страны. Что же сбивало с панталыку «русскоязычного гражданина» в израильской социальной системе?

Вот краткое перечисление десяти израильских позиций, неприятно удивлявших «русских евреев»:

1. Чрезмерная многопартийность страны (парламент насчитывал почти двадцать партий).

2. Отсутствие единства в правительстве (министры публично критикуют главу правительства).

3. Разобщенность оппозиции. Все ругают всех!

4. «Политические назначения»: министрами и функционерами назначают депутатов или партийных чиновников, не имеющих представления о сфере деятельности, которой их назначили руководить.

5. «Пережитки» социализма и планового хозяйства в экономике.

6. Важные позиции сторонников «левых партий» в государственном аппарате и в СМИ.

7. Несогласованность законодательных норм. Действие в реальной жизни и в судах британских и даже оттоманских законов – а прошло более полувека с обретения Израилем независимости.

8. Слабость гражданского общества, малость внепарламентских протестов.

9. Формальное существование «чрезвычайного военного положения», не отмененного за почти что 60 лет,

10. и, наконец, удивляющий многих «гражданский» характер израильской армии (добивающейся, однако, серьезного обеспечения безопасности страны).

«Интересно отметить, - пишет А. Эпштейн, - что все без исключения эти характеристики сложились давно, еще в эпоху правления первого премьер-министра Давида Бен-Гуриона».

Только две страны в мире - из тех десятков, что получили независимость после второй мировой войны, Израиль и Индия, сохранили надолго демократическую форму правления. Почему это так удивляет исследователей? Потому что как раз эти две страны уже полвека с немалым хвостиком состоят в постоянном военном конфликте с соседними мусульманскими государствами.

В обеих устоявших демократиях явно проявилась, однако, особенности, вовсе нехарактерные для привычных, европейских демократий. В Израиле и в Индии правящие партии господствовали десятилетиями подряд (Индийский национальный конгресс проиграл выборы лишь через 20 лет, в 1967 году. Гегемония Рабочей партии Израиля продолжалась еще дольше - 29 лет (до 1977 года). К слову, и в Израиле, и в Индии пули убийц обрывали жизни законно избранных лидеров страны, что вовсе несвойственно современным европейским странам.

И еще: оба общества полярно расколоты. По всем главным пунктам жизни. Скажем, согласно опросу 1962 года, 26% израильтян выступали за развитие экономики по капиталистическому пути, а 54% являлись сторонниками социализма (см.: Alan Arian, «The Choosing People. Voting Behavior in Israel», Cleveland, 1973, p. 128). Во внешней политике обе страны постоянно лавировали между мировыми блоками: скажем, вопрос об отношениях с Советским Союзом раскалывал Израиль не меньше, чем вопрос об урегулировании с арабскими странами. И хотя враждебность Бен-Гуриона коммунистической идеологии, советскому режиму (и руководству) была примерно такой же, как у Джавахарлала Неру (по словам политолога Ури Бялера, «Бен-Гурион... не сомневался в абсолютной враждебности коммунистического блока по отношению к сионистскому движению»), это не мешало лидеру страны верить, что ему необходимо избегать столкновений с Россией любой ценой. Бен-Гурион даже подумывал, а не заключить ли ему военно-стратегическое соглашение с СССР?

Вот еще особенность политической системы обеих стран: при наличии сильных руководителей, авторитаристов (в той и другой стране), наиболее важные вопросы внутренней политики решались – как правило – через компромиссные переговоры конфликтующих сторон. При господствующем положении, например, Рабочей партии в Кнессете, в силовых органах, в местных органах власти, - главные вопросы (о статусе религии, о создании единой системы образования, о путях формирования конституционного законодательства и т. д.) решались всеми партиями вместе. Регулярно проводились выборы, властно работала сильная судебная власть... Бен-Гурион много раз объявлял, что главным принципом его политики остается сохранение единства еврейского народа! (Хотя честно признать, компромисс он обычно находил, это правда, но в большинстве казусов обсуждаемые вопросы вовсе не решались, а как бы «замораживались», и споры вокруг них продолжались десятилетиями.)

Еще одна важная особенность режима, установленного Бен-Гурионом: средства массовой информации принадлежали в Израиле разным партиям. Оппозиционные группы пытались достичь политических целей, не выходя за рамки существующей системы, ибо у них всегда оставалась возможность выложиться, обращаясь непосредственно к массам. В Израиле не существовало контроля правящей партии над прессой, над СМИ: даже в годы абсолютного политического авторитета Бен-Гуриона газеты политических противников и конкурентов расходились по всей стране. «Ревизионисты», например, выпускали «Ха-машкиф» (Наблюдатель», впоследствии – «Херут», то есть «Свободу»), либералы (партия Общих сионистов) издавали «Ха-бокер» («Утро»), левосоциалистические партии - газеты «Ла-мерхав» и «Аль Ха-мишмар», коммунисты распространяли «Коль Ха-ам» («Голос народа»). Коалиционные соглашения, заключаемые после выборов между партиями, входившими в правительство, определяли повестку Кнессета, причем отдельные законы буквально «навязывались» правительству – навязывались меньшинством большинству! Бен-Гурион, при всей авторитарности его характера, сознавал: демократия не есть подчинение меньшинства большинству, демократия, в первую очередь, защита прав меньшинства. А когда об этом забывал (бывали в его жизни и такие эпизоды), ему неукоснительно напоминали про это правило члены его же партии – он либо сдавался, либо терпел поражение.

Еще явление, отмеченное д-ром А. Эпштейном: парадоксальным образом огромная централизация государственной власти сочеталась в Израиле с высокой готовностью правительства передавать полномочия независимым общественным структурам. Возможно, сыграло историческую роль долгое пребывание еврейских учреждений в функции параллельной власти при британском Верховном комиссаре, но, во всяком случае, община оставалась убежденной, что центральная власть никогда так плодотворно не сработает на местах, как общественная организация, если только она ладит с правительством. Скажем, Гистадрут и после 1948 года в немалой степени определял здравоохранение, строительство, соцобеспечение, обладал немалым влиянием на принятие экономических решений в кнессете. Еврейское агентство играло активную роль в поселенческом движении, в отношениях с евреями диаспоры. Земельный фонд приобретал земли и управлял ими...

Один из важнейших конфликтов в Израиле, длившийся многие десятилетия – это культурное противоборство выходцев из Европы, занимавших ключевые позиции в ишуве, с евреями, прибывавшими сюда же из Африки и Азии. Можно долго описывать этапы (длилось это годами - с разными поворотами, с изгибами, с претензиями с обеих сторон), но для нашей темы важен итог: в Израиле, как говорится, «на живом примере» доказано – не существует цивилизационной пропасти между европейцами и азиатами. В течение жизни всего лишь двух поколений выходцы из афро-азиатских семей заняли важные позиции в «смешанном» обществе – нынче в Израиле и президент, и министр обороны «из Марокко», бывал начальник генштаба «из Ирака», работал министр иностранных дел «из Туниса»... Люди восточных общин расположились в самых важных точках израильской жизни и культуры, вживе доказав бессмысленность не только расизма, но даже цивилизационной пропасти между континентами. Пропасть, как выяснилось на практике, существует, но она преодолима, если возводят «мосты» – при взаимном стремлении и желании такой «мост» строить (в Израиле «желание преодолеть» означало возможность выживания самого общества).

Вот кусочки воспоминаний одного из самых ярких и популярных писателей (он же крупный чиновник в сфере культуры), выходца из Багдада - Эли Амира:

«Багдад был город кипящий и полный жизни. Представьте кафе, чайханы, мясные рестораны, уличные прилавки с горками маслин (там были без преувеличения десятки видов), с многообразными соленьями и зеленью, с только что извлеченными из печи иракскими лепешками, питами, набитыми яйцами и всевозможными салатами, так что не знаешь, к чему приступить в первую очередь. Летом продавалась только что выловленная рыба, которую прямо перед тобой жарили на костре, - огромная рыба, не какая-то мелочь, ее полагалось есть непременно руками, с карри и амбой.

Незабываемы певицы и танцовщицы, знаменитые исполнительницы танцев живота (а это, между прочим, искусство)... В Багдаде отели, кинотеатры и театры, он казался живым, хотя небольшим городом – в нем жило тогда 400 тысяч человек, каждый пятый был евреем... Евреи прекрасно ладили с мусульманами, более того, практически при каждом правителе или министре состоял компаньон-еврей, заботившийся, чтоб у подопечного не переводились деньги... В общем, Багдад был современным городом... – помню роскошные сады и великолепные дома, их можно назвать дворцами...

И вот мы в Израиле – песок, узкое шоссе, дрянной грузовик, транзитный лагерь за колючей проволокой. Ни садов, ни зданий, только бараки и вавилонская башня языков – польский, идиш, арабский, румынский, никто никого не понимает. И всё: от иллюзий и мечтаний ничего не осталось. Мужчины потеряли свой мир, им приходилось заниматься чем угодно, прокладывать дороги, сажать деревья. Считалось, что невероятно повезло тем, для кого нашлась хоть какая-то работа.

...Должен признаться, что мы в свое время больше всего страдали от пренебрежения к нашей культуре, в отличие, кстати сказать, от «русских», чувствующих собственное культурное превосходство. Мы приехали из арабской страны, чья культура и технология потерпели поражение в войне, и посему к нам в культурном отношении относились, как к мусору. Арабская музыка монотонна, исполнительницы танцев живота – проститутки. Это было самым обидным и унизительным. Чтобы все изменилось, должно было пройти сорок лет...

Должен признать, что израильское общество подвижно и динамично, к тому же здесь нет расизма, поэтому преуспеть может каждый, хотя, конечно, выходцам из восточных стран и «эфиопам» несравненно труднее. Связано это с тем, что уроженец страны подсознательно воспринимает нас как арабов, как тех, кто принадлежит к арабской культуре, не имеющей никакого веса и ценности в Западном мире. Преодолеть это предубеждение очень сложно. Напротив, если сюда приезжает американский еврей, ему автоматически приписывается превосходство, ибо он из Америки, центра мира, чья культура и технология главенствуют и побеждают.

...У нас боятся арабов, и тут причины имеются – в конце концов мы с ними в состоянии войны. Но арабы – факт жизни, я живу напротив и рядом с ними, они остаются, и я остаюсь, значит, нечего делать, я обязан освоить их язык и понять их культуру. Конечно, мне надлежит их бояться и быть с ними осторожным, но не следует забывать и о том, что и они нас боятся.

...Мы опережаем арабский мир на 50-60 лет в том, что касается технологии, миропонимания, наконец, желания и устремленности к миру, которых у них нет. Они продолжают блюсти траур по своим потерям, сокрушаться о проигранных войнах и неудачных интифадах, их сводит с ума, что крошечная страна побеждает огромный арабский мир...

- Какая эпоха казалась вам самой яркой, насыщенной, притягательной?

- Когда мы только что приехали. Ощущение было такое, будто оказался внутри мечты, внутри сна. Мы только достигли независимости, столько еще предстояло сделать, власть была упорядоченной, политика – некоррумпированной, общество – социалистическим... Я видел отцов-основателей, каждый из которых казался титаном. Мне казалось, что евреи достигли последней и счастливой станции» (беседу записала И. Солганик).

Уже через несколько лет (в начале 50-х гг.) рост национального богатства сделал куда менее обязательными социалистические порядки. На выборах увеличила свое представительство партия либералов – «Общесионистская», вошла в правительственную коалицию, получила хозяйственные портфели. Социалистический пресс сильно ослабел...

В чем проявили себя в Израиле сильные и слабые стороны демократической системы?

С одной стороны, система сделала процесс принятия решений, причем важных и неотложных, долгим и нудным, топила и топит его в бесконечных обсуждениях и словопрениях, заставляет мириться с людьми и порядками, с которыми мириться не хочется... И даже самых убежденных и принципиальных деятелей, вроде Бен-Гуриона или Бегина, она принуждала задумываться (если они умны, а не просто упрямы) – а знаю ли я сам истину, когда нечто предлагаю? Знаю ли я, на каком волоске держится мир? Я ли хозяин мира или есть Некто надо мной? Может, лучше еще раз подумать над сутью вопроса, может, не стоит торопиться с решением, даже в принципе верным, если оно оскорбляет каких-то моих земляков?..

Демократия вырабатывает у населения отторжение понятий «враг» и «друг народа», она вынуждает массы догадываться, что в благе страны заинтересован любой из граждан, просто каждый понимает благо по-своему, как говорится, «в меру своей испорченности». Возможно, другой - неправ, как раз это вполне возможно, но он не враг, даже если не согласен со мной, он просто заблуждается... Такая система позволяла Израилю сплачивать разношерстное, разнокультурное население в единую движущуюся массу народа, позволяла любому меньшинству надеяться, что его голос звучит, ему позволено убеждать остальных, а, значит, в принципе меньшинство может стать когда-то большинством, если приложить достаточно ума, достаточно сил... А если их не хватило, значит, сил нет, воли маловато, значит, сам в какой-то степени виноват в том, что остался в меньшинстве... В свою очередь, большинство, получая сигналы от оппозиции, способно во время откликаться на наступающие изменения в жизни, избегать революционных потрясений и сцепленных с ними хозяйственных, культурных и, главное, человеческих потерь.

Вот эпизод, по-своему характеризующий уникальность устоявшейся израильской системы.

В 1953 году Бен-Гурион ушел в отставку. Он был на пике популярности, только что одержал тяжелейшую победу над Бегиным по вопросу о репарациях из Германии за еврейскую собственность, конфискованную нацистами. И вдруг заявил – ухожу. Устал.... Много лет тяжело работал, не в состоянии рожать новые идеи, а без таких идей – какое ж руководство... Как пошутил секретарь его кабинета: «Пришел мессия, собрал всех изгнанников израилевых и одержал победу над соседними народами, и завоевал Землю Израиля... а потом был вынужден занять место в коалиции»... Окружающие, что называется, в ногах валялись, упрашивая «Старика» остаться: не находилось много охотников тащить-то на себе такой груз. Он оставался неумолимым. Прочитал по радио в качестве объяснения народу псалом короля Давида: «Господи! Не надмевалось сердце мое, и не возносились очи мои, и я не входил в великое и для меня недосягаемое» - и уехал в облюбованный заранее киббуц Сде-Бокер («Утреннее поле»). Киббуц основали в центре пустыни Негев. Понравилось, видите ли, премьеру, что кучка энтузиастов сидит в пустыне и создает оазис (между прочим, там, вдали от полиции, скрывался убийца графа Бернадотта. Он и стал телохранителем экс-премьера – понятно, много охотников могло найтись до жизни «Старика» в неохраняемой пустыне, так что телохранитель ему требовался) – и когда «объект» поварчивал на строгости стража, все-таки он более не «vip», страж выговаривал: «Давид, кто из нас, в конце концов, был террористом – ты или я?». И «Старик» подчинялся. Начал с работы, которой занимался в юности, – развозил по полям навоз. Но работа, увы, оказалась тяжеловатой, не по возрасту, и правление перевело его в пастухи...

Он счастлив. Когда упросили вернуться в министерство обороны (там дела без него пошли плохо, большая была ошибка – назначить преемника, о котором Кацнельсон когда-то сказал: «Большой ум, но черная душа»), и «Старик» вернулся в начальники против воли – пришел в бывший кабинет здоровым, загорелым, окрепшим, сильным, как никогда прежде.

* * *

Перейдем теперь к ситуации в арабском мире.

Появление Израиля на карте мира, поражение объединенных арабских армий взломало ровное и лениво-привычное течение истории.

На переговорах о перемирии в 1949 году представитель Израиля спрашивал противостоявшего Махмуда Риада (впоследствии министра иностранных дел Египта и Генерального секретаря Лиги арабских стран): «Почему, собственно, нельзя сразу заключить мир? Зачем и кому нужен переходный период? Пусть линия прекращения огня останется постоянной границей, и всё». Риад отреагировал просто: «Мы не можем пойти на это. Перемирие - да, но подписать мирный договор означает признать, что вы остаетесь здесь. Мы не готовы к этому. Ситуация в нашей стране и в арабском мире в целом не позволяет этого. Мы не можем жить в мире с вами». Конец легенде...

Как ни странно, Бен-Гуриона состояние «перемирия» не беспокоило: «Мы сумели отвоевать очень большую территорию, гораздо большую, чем могли предположить. Теперь работы хватит на два-три поколения. Что касается остального - видно будет». Он знал: у него появились могущественные союзники. Арабы. Король Иордании захватил себе Западный берег и Восточный Иерусалим, Египет – Газу. Международное давление в пользу палестинских арабов могло действовать только обоюдно – и на евреев, и на арабов. А кто ж решится на арабов давить? Никто. Поэтому лидер евреев сходу объявил о переносе столицы из Тель-авива в Иерусалим, вопреки резолюции ООН, объявившей город «международным». «Почем я решил, что нам это дело удастся? А у нас есть союзник – Трансиордания. Если им позволяют остаться в Иерусалиме, почему ж запретят нам? Абдаллах, он никому не позволит выставить его из Иерусалима, значит, нас тоже никто не заставит. Все предостережения ООН – пустые слова»...

Относительно недавно стал известен поразивший меня факт: две израильские бригады двигались боевым походом по непроходимой пустыне на юг, к побережью Красного моря, и - египетские пограничники позволили на трудном участке спрямить им сложный переход - по своей территории, чтобы они скорее вышли к Акабе и отделили Египет от Трансиордании полосой израильской территории. Египтяне что, предпочитали иметь соседями не земляков-арабов, а евреев?

Оба правителя – в Иордании и Египте – подумывали, а не заключить ли все-таки формальный договор с евреями и юридически увековечить собственные захваты в Палестине... Велись секретные контакты с Бен-Гурионом. Возможно, муфтий, возглавлявший подпольные ячейки палестинских арабов, и подослал убийцу на ступени мечети Аль-Акса в Иерусалим? Короля Абдаллаха застрелили - на глазах у юного внука и будущего преемника Хусейна (неделей раньше застрелили политического союзника Абдаллаха, премьер-министра Ливана эль-Сольха). На несколько десятилетий покушения определили политику Иордании: юный король Хусейн запомнил - главные враги - «свои», Израиль напротив заинтересован в контактах, компромиссах, соглашениях...

Установил Иерусалим контакты и с правительством египетского короля Фарука. Но в 1952 году в Каире «Свободные офицеры» свергли монарха и захватили в Каире власть, провозгласив республику. Вскоре президент-полковник Насер перевернул традиционное арабское видение мира – мировую политику и самое содержание власти. Его концепция прозвучала как подлинная революция в арабском мире.

...Насер, несомненно, - великая в своем роде фигура: как никто, ощущал он менталитет египетского народа, интуитивное национальное представление о Египте как великой державе региона (сегодня там в 10 раз больше граждан, чем в Израиле, в 5 раз больше, чем в Сирии, в 15 - чем в Ливии. Разве что Иран и Турция могут соперничать с громадной по региональным масштабам страной). У Египта в памяти славная и древняя цивилизация. Можно, сказать, в психологии египтян таится увлеченность грандиозными проектами, масштабными делами. И Насер инстинктом истинного уроженца страны ощутил: только великие, ослепительные замыслы сделают захваченную им власть легитимной в глазах подчинившейся нации.

Он выдвинул две огромные, ошеломившие мир Арабского Востока идеи. Первая: арабы есть единая нация, искусственно разделенная империалистами и феодалами на разные государства. Арабскую нацию – всю - нужно заново соединить в единую державу (названную «Объединенной арабской республикой»). Вторая идея: власть у арабов должна стать демократической. Понятие «демократия» в понимании Насера не совпадало, естественно, с западным (или еврейским) пониманием этого термина. Демократия по-насеровски не признавала ни прав человека, ни прав меньшинств, ни неприкосновенности оппозиции, она была, если хотите, «народной демократией» сталинской модели. Однако продвинутость египетского варианта в сравнении с традиционной, монархической системой заключалась в том, что власть не считали дарованной от Бога или унаследованной от древнего и знатного предка: она обязана служить народу, и в этом полагался смысл ее существования. Эта формулировка, как бы далеко ни отстояла от практических нужд народа, конечно, виделась огромным прогрессом в общеарабском мировоззрении (как некогда - якобинская Конституция. Она ведь тоже выглядела достаточно далекой от уважения к оппозиции, к правам человека...)

Важными противниками показались новому президенту не какие-то евреи, которые сидели у себя в Израиле и занимались еврейскими делами, даже чем-то удобными для арабов, ибо всасывали на свою территорию земляков-евреев из арабских стран. Нет, главными врагами смотрелись традиционные арабские правители – короли и эмиры (как Солженицын образно когда-то выразился про Сталина: «не Керенский у него главный враг, а троцкисты»). Насера, как всех египтян, раздражали колонизаторы, мозолившие глаза: британцы, сохранявшие гарнизоны в зоне Суэцкого канала, французы, включившие арабский Алжир в состав «прекрасной Франции». И потому полковник продолжил тайные переговоры с евреями... Конечно, он не был заинтересован в договоре: даже суперпопулярному политику не позволили бы заключить мир с евреями («сразу убьют, как предателя», объяснил советскому резиденту личный друг президента, журналист Хейкал), но важным казалось сохранить спокойствие на северо-восточной границе, пока вождь занят важными и амбициозными проектами в остальном арабском мире.

Дальнейшее известно. Мне видится, что Насер от природы оказался харизматическим вождем, пылким оратором, знатоком народа в его силе и его слабостях, но... Но выявил себя слабым расчетчиком в конкретной политике. То есть худо понимал чужие интересы, чужую логику поведения и вытекавшие отсюда следствия для его страны... Долгие годы президенту исключительно везло, удивительно удачливо выходил расклад в мировых делах, и это вскружило азартную военную голову, заставило верить в свою интуицию – он искренно забывал, что сделанные предварительные прикидки и варианты обычно оказывались у него ошибочными. Но раз повезло, раз выиграл в итоге – значит, все было правильно.

Вот, к пример, его удачи. Удалось свергнуть власть династии короля Фейсала в Ираке. Удалось подавить исламских радикалов в Египте (их вождей и идеологов он повесил). Удалось поддержать восстание против французов в Алжире. Наконец, присоединил к Египту Сирию. Вместе с другими лидерами создал мировое Движение неприсоединившихся стран и выглядел (да и стал на самом деле) крупной, мирового масштаба фигурой. Все вдохновляло, все соответствовало амбициям и претензиям. Но, увы, не восполняло нехватку политического чутья, того нюха, которым в изобилии обладал как раз его главный конкурент с еврейской стороны - Бен-Гурион.

Насколько мне видится, глубинное развитие событий в арабском мире шло вопреки главным идеям Насера. Арабская нация по сути не стремилась объединиться в одну общность, напротив, в реальности гигантский арабский массив дробился, появлялись новые устойчивые народы – иракский, ливийский, сирийский, ливанский, йеменский, как и египетский, к слову сказать... Именно успехи Насера на мировой сцене неуклонно подводили его к последующим и совершенно неожиданным, внезапным поражениям. Сирийцы, например, едва войдя в Объединенную республику, поспешили выскочить из нее вон. Иракский лидер, захватив власть под насеровским флагом «панарабизма» и «демократии», стал в итоге злейшим врагом египтянина. Ливийский лидер, в котором Насер любовно провидел будущего наследника, повел собственную, личную линию... Все шло не так, все крутилось наперекосяк...

Недостаток чутья и гибкости подводил вождя в социальной политике. Насер справедливо видел: необходимо расширить обрабатываемые земли в Египте, и это можно осуществить, построив Асуанскую плотину на Ниле. Она избавляла страну от вековых стихий – от наводнений и засух, от водной зависимости от соседей с юга. Вообще громадный проект Асуана вдохновлял народ, дарил социалистическую надежду на светлое будущее. Но... Перед президентом вставала вечная в таких ситуациях проблема: где достать капиталы на громадную программу? Можно, конечно, использовать методы СССР (там, например, средства на Днепрогэс и тому подобное добыли решительным способом: ограбили крестьянство, закрепостили заново, сделали мужиков государственными рабами). Насер предпочел иной, много более гуманный путь: сыграл на конфликтах «двух миров» и мечтал получить с двух сторон нужные кредиты для преобразования страны. Это был, несомненно, умный и безболезненный способ египетской революции, но он требовал от лидера исключительного искусства маневрирования, верха чутья и гибкости в мировой политике. А этих-то качеств лидеру Египта как раз и не хватало.

Тем более, что в стратегические игры вмешался фактор, в который раньше никто не вглядывался, да и сам Насер до поры-до времени не придавал ему серьезного значения. На сцену истории начали выходить палестинские арабы.

* * *

Они пока что не воспринимали себя отдельной частью арабской нации. Напротив, разделяли насеровский взгляд, что существует в замысле, в грезе, некая Великая арабская держава, разделенная империалистами на Сирию, Трансиорданию и Палестину, и должно всех арабов объединить под единой администрацией. Поэтому вторжение в Палестину шести арабских армий воспринималось в Палестине как долгожданный приход земляков-освободителей. (Муфтий, правда, пытался сохранить чисто палестинское влияние, объявив Временное правительство освобожденных территорий, но внезапный разгром его сторонников под Цфатом, у города, где его люди намечали провозгласить временную столицу Новой Палестины, сорвал осуществление идеи, а окружение и последующий разгром Армии Освобождения эль-Каукджи перечеркнули все похожие замыслы.)

Палестинские арабы долго возлагали надежду на помощь земляков из других стран, и какой же силы охватило их разочарование, когда поняли, что играют роль пешек в играх соседних правителей, что о них, о палестинцах, всерьез никто не думает. Никто они и звать никак... Абу-Мазен, нынешний глава палестинцев, когда-то писал в Бейруте: «Арабские армии вошли в Палестину, чтобы защитить палестинцев от сионистской тирании. Вместо этого они бросили их на произвол судьбы, заставили эмигрировать, окружили их политической и идеологической блокадой и поселили в тюрьмах, похожих на гетто, в которых жили евреи в Восточной Европе». Я не берусь судить, правильно ли Абу-Мазен оценивает происшедшее – но он выражал истинные чувства своего народа.

Циничные, часто кровавые попытки королей, эмиров и президентов творить из палестинских организаций «дальние» орудия своей политики перевернули самосознание палестинских арабов. Они стали проводить собственные вылазки через границы Израиля, убивая первых подвернувшихся под руку евреев. За первые четыре года правительство Бен-Гуриона насчитало «инцидентов», как их политкорректно называли, три тысячи штук! Внешне, на международном уровне, эти «инциденты» выглядели разновидностью местной уголовщины – мол, бывшие собственники имущества расправляются с евреями, завладевшими арабской собственностью, кто ж может помочь пострадавшим, кроме полиции? Наткнувшись на подобное толкование ситуации при подаче жалоб в ООН, израильтяне создали «спецполицию»: маленький отряд (сначала - человек в двадцать), поставив под командование инициативного и решительного командира, майора Ариэля Шарона.

В отличие от обычных солдат-полуфермеров, воины Шарона – это первые в Израиле профессионалы-командос. Мстить палестинским арабам? Нет, это считалось бессмысленным. Уместнее виделось наказать закордонные арабские власти, чтоб для самих себя те обуздывали палестинскую вольницу на своих землях. «Мы не можем, - сказал инициатор меры, Моше Даян, - гарантировать, что ни одна водопроводная труба не будет взорвана и ни одно дерево не будет выкорчевано из земли. Мы не можем прекратить убийств рабочих в апельсиновых плантациях и целых семей в их собственных постелях. Но что можем сделать – чтобы наша кровь оплачивалась дорогой ценой, и настолько дорогой, что арабам, арабским армиям и их государствам, станет невыгодно оплачивать ее подобной ценой».

...Люди Шарона взрывали важные объекты в Хан-Юнисе, Кунтилле, Калькилии. Погибали египетские командиры, готовившие спецоперации палестинских отрядов. Не раз случалось, что «особый батальон» Шарона превышал отпущенные планом операции полномочия – в естественном ходе боев. Например, когда была убита израильтянка с детьми, десантники Шарона получили приказ атаковать деревню Кибию, откуда вышли боевики на операцию, и взорвать несколько домов, причем разрешили «для острастки» уничтожить 10-12 иорданцев. Однако, когда дома в Кибие взорвали, выяснилось, что на крышах и в подвалах спрятались женщины и дети, не решившиеся убежать от израильтян. Погибло свыше 70 человек. Скандал вышел мировой, но Бен-Гурион взял командира под защиту, поняв, что превышение приказа вышло из-за промаха в бою, а не из-за преступного умысла.

Однако позже возник более опасный конфликт. Отряд боевиков из Газы, проникнув в Израиль, убил шестерых гражданских лиц, атаковал военные машины, попытался разрушить радиопередатчик... В ответ 149 парашютистов Шарона (отряд рос) совершили налет на штаб египтян. К арабам прибыло подкрепление. Произошла жуткая стычка, Шарон потерял восемь солдат, египтяне – тридцать семь убитыми и тридцать ранеными. Позднее Насер вспоминал что эта схватка с отрядом Шарона стала для него «поворотным пунктом» на путях к войне: тогда он и принял решение создать отряды «федаинов», нечто подобное израильским «пальмахникам»... И – заодно перекрыл Тиранский пролив для прохода израильских судов из Красного моря в Израиль.

События сдвигались по направлению к полноценной войне.

Думается, причина войны коренилась все-таки не в частных стычках, как ни пытаются подобным образом истолковать их обе стороны. Причина - в стратегическом видении обеих сторон. Война выглядела неизбежной, всё остальное, включая «инциденты», прилагалось к ней, как говорится, «применительно к подлости». Бен-Гурион, например, так объяснил резкость ответных реакций Израиля. Во-1-х, мы стремились устрашить врага, признал он. «Старик» полагал, что арабу внятен только язык силы, язык жесткого наказания. Главная, однако, «причина - воспитательная. Посмотрите на этих евреев. Они приехали из Ирака, Курдистана, из Северной Африки, из стран, где их кровь всегда оставалась неотомщенной, где разрешалось жестоко обращаться с ними, мучить, бить... Они всегда были беспомощными жертвами... Мы должны дать им возможность разогнуть сгорбленные спины и доказать, что их мучители не останутся безнаказанными, что ответственность за их жизнь и безопасность берут на себя граждане независимой страны и суверенной армии».

Следовательно, Бен-Гурион по-прежнему оставался озабочен центральным делом своей жизни – воспитанием из евреев принципиально нового народа. Воинственных и бесстрашных израильтян.

Насер... Каковы его главные цели? Убрать местных феодалов, королей и эмиров, объединить арабскую нацию воедино. Но короли и премьеры зависели от Великобритании или США (меня, например, поразило, что король Иордании Абдаллах, договариваясь с евреями о мирном договоре, объяснял задержку решения тем, что «он не один хозяин в своей стране», и обусловил королевское согласие на мир... изъявлением воли британского посла. Сегодня такое трудно даже вообразить). США как новая империя вовсе не стремились объединять арабов по национальному признаку, их «союзный блок» строился на ином, антисоветском принципе - скажем, объединяли Ирак с Турцией или Пакистаном... То есть действовали, вопреки идеологическим приоритетам Насера. Президент естественным образом попадал в ситуацию постоянного противостояния западным режимам. Самый ход мировых событий сдвигал его к советскому блоку, хотя коммунизм сам по себе, лично, Насер не терпел (сплетничают, якобы в его кабинете висел портрет фюрера III Рейха). Тут, кстати, подвернулся в прикуп Египту джокер на Смоленской площади: уселся в кресло новый министр иностранных дел СССР Дмитрий Шепилов, сменивший консервативного и осторожного Молотова.

Молодой и талантливый деятель возжаждал проявить себя на высоком посту. И справедливо ему виделось, что в «Третьем мире» у Советского Союза имеются великолепные внешнеполитические возможности, и – как же не использовать?! На то он министр, на то - политик...

Где-то в начале 1955 года Насер попробовал «кончиками пальцев холодную воду»: через посредников просил СССР поставить оружие. В Кремле растерялись. Все оружие в Союзе считалось секретным, включая автомат Калашникова. Оружие доверяли (и то не современные образцы) солдатам «народной демократии», союзникам, вполне политически управляемым Москвой. Но Хрущев, крутой и инициативный лидер, принял рекомендацию любимца Шепилова и приказал: Египту оружие - дать! Правда, поставки вели по «израильской модели» - через Чехословакию. «Во второй половине 1955 года, - сообщает российский источник, - в Египет поступило огромное количество боевой техники и вооружений общей стоимостью в 250 миллионов долларов, в том числе 230 танков, 200 БТР-ов, 100 самоходных орудий, более пятисот артиллерийских орудий, 200 боевых самолетов, эсминцы, катера и подводные лодки» (тот же источник оговорил, что поставки оказались «фактически бесплатными»).

Насер одновременно пытался получить кредит на строительство Асуанской плотины в США. В принципе Штаты не отказывали в займе на огромную по тем временам сумму - миллиард двести миллионов долларов, ибо с немалой симпатией в Вашингтоне наблюдали за пробуждением арабского мира к «новой цивилизации», за попыткой модернизировать Египет, а вслед за ним – весь арабский регион. Поворот вполне отвечал стратегическим интересам США: для экономики возникал гигантский рынок новых товаров и новых технологий, и США в противовес Великобритании превращались в полноценного гегемона на Среднем Востоке. Но громадные поставки чешского оружия, естественно, вызвали у хозяев денег требование - дополнительные гарантии для займа, а именно - заключение мирного договора с Израилем. Секрет условия вовсе не в особых отношениях США с Израилем, как могут сегодня подумать читатели: тогда таких отношений не было, и США больше сочувствовали Египту, а не Израилю. Но заем на громадную стройку никто не даст, если кредитор чувствует угрозу возможной войны: стройку могут разбомбить, взорвать, мало ли что, и деньги пропадут... Риск кредита окажется слишком велик (кстати, Израиль проводил-таки боевые акции против ирригационных объектов в Сирии. И, между прочим, крайние израильские «ястребы» и до сих пор видят в Асуанской плотине гарантию незыблемости израильско-египетского мирного договора – ее разрушение в случае войны угрожает полной гибелью долине Нила).

Между Насером и Бен-Гурионом имелось несомненное сходство: оба любили неожиданные акции, оба любили ставить противников перед внезапно свершившимся фактом. Вот, всё уже сделано в реальной жизни, теперь разбирайтесь... Насер совершил неожиданный для мира финт: национализировал Суэцкий канал, хотя до законного срока истечения договора с Францией и Великобританией оставалось 12 лет, и заявил, что доходы от канала пойдут на финансирование плотины. Акция эта настолько восхитила Н. С. Хрущева, что премьер СССР немедля обещал Насеру тот самый кредит, в котором президенту отказали американцы.

В этот момент и вырос цивилизационный отрыв полуфеодального Египта (а с ним остального арабского мира) от Запада, и напротив начался резкий рывок полусоциалистического Израиля к былым капиталистическим противникам - к Великобритании, Франции и Германии.

Впрочем, если честно, то правящая еврейская элита всегда в тайниках души скрывала истинное восхищение британскими порядками, какие бы по адресу мандатного начальства резкости официально ни выкрикивала. Британская законность! Британский суд! Британская военная система! Все пленяло сердца палестинских евреев (неслучайно своих прославленных вояк, в прошлом «пальмахников», Бен-Гурион посылал учиться именно в британские военные академии). Вот эпизод, который когда-то поразил меня: Бен-Гурион напрямую предлагал британскому дипломату принять Израиль в... Британское содружество наций. Да-да, это после их совместного прошлого, включая знаменитый антибританский террор... Конечно, из проекта ничего не вышло, британцы не смели вызвать шторм в лагере арабских союзников, «однако, - как говорится в «чукотском» анекдоте, - тенденция»...

Конфискация Египтом Суэцкого канала вызвала серьезный интерес к возможностям Израиля у главного собственника акций канала – у Франции. Через нее в сделку вовлекли Великобританию. Собственно, великие державы в принципе не нуждались ни в каком содействии Израиля: неравенство сил в их пользу выглядело громадным. Но обоим правительствам требовался благовидный предлог для вторжения в Египет – предлог для общественного мнения своих стран, им понадобился некий «нехороший дядя», который возьмет на себя позор за агрессию против суверенного Египта – а в обмен получит вознаграждение за позор от подлинных хозяев сделки... Они предложили Бен-Гуриону взаимовыгодную комбинацию: Израиль станет отвратительным агрессором, вторгнется на Синайский полуостров, захватит, что хочет и сможет, приблизится к Суэцкому каналу. Вот тогда две миролюбивые европейские державы, спасая общечеловеческие ценности и достояние, сиречь Суэцкий канал, от ужаса военных действий, потребуют отступить. Израиль, естественно, согласится, Египет, естественно, откажется. Англо-французский десант высадится и «наведет спокойствие на международной водной артерии». Всем будет хорошо, кроме Египта, неправда ли?

Бен-Гурион клюнул на сделку. У него, кажется, закружилась голова от перспектив. Как, можно вступить в войну с Египтом под прикрытием французской авиации и британского флота? Получить надежных союзников на Западе – впервые в истории Израиля! Да под шумок ещё прихватить громадные территории на юге, в три раза превышающие Израиль по площади! И взять под контроль водные пути в Красное море, заблокированные Египтом! Он возмечтал, как разделит потом Иорданию между Израилем и Ираком... «Вещуньина с похвал вскружилась голова...», так говорилось в мудрой басне?

Дальнейшее известно широко. Стороны выждали, пока Советский Союз увяз в военном подавлении восставшей Венгрии, и начали совместную операцию. Египетские войска, вооруженные чешской техникой, видимо, еще не освоили ее, не привыкли – и армия под командованием Даяна разгромила египтян на полуострове в течение шести дней. Тут союзники предъявили ультиматум Каиру и Иерусалиму, вторглись в Египет и за четыре часа подавили попробовавший сопротивляться «город-герой Порт-Саид» (так его на моей памяти именовали советские газеты). Но тут-то вся ситуация и перевернулась полностью!

Советский Союз ультимативно угрожал развязать войну. Конечно, то был чистый блеф в духе незабвенного Никиты Сергеича, в войну СССР не ввязался бы, не был к ней готов ни морально, ни тактически, но тогда к блефам Хрущева ещё не привыкли и воспринимали «нашего Никиту Сергеевича» всерьез. Всё решала, однако, позиция Штатов. А президент Эйзенхауэр «заиграл в принципы», что в американской политике бывает не всегда, но иногда случается. Когда-то Трумэн, исходя из принципов совести, сыграл в пользу Израиля, а в этот раз Эйзенхауэр сыграл в пользу Египта. Раз мы, Штаты, считаем наглой и бесстыжей агрессией вторжение войск СССР в Венгрию, рассуждал президент США, с какой стати я буду покрывать агрессию моих же союзников против суверенного Египта?! И вступил в блок с СССР против «своих» - против Англии и Франции.

Обе европейские державы сдрейфили и мгновенно отозвали десанты обратно. Израиль вынудили отступить, обещав гарантию свободного судоходства через Красное море, демилитаризацию Синая под мандатом ООН и передачу сектора Газа под управление ООН. С последним обещанием Бен-Гуриона обманули сразу, а нарушения первых двух пришлось евреям ждать одиннадцать лет.

Говорят, госсекретарь Джон Фостер Даллес спросил израильского посла: когда Армия обороны Израиля собирается отступать из Синая? Посол что-то провякал, мол, трудно... «Я не понял, - перебил министр, - так вы отступаете когда? Завтра или послезавтра?»

Итак, для Израиля блестящая военная победа обернулась политическим поражением, и наоборот, проигравший на полях боев Насер добыл великий дипломатический триумф. Вопреки предварительным прикидкам... Вот это я и называю редкостной удачливостью египетского вождя.

Позднее Бен-Гурион признался: «Я погорячился». Помолчал и добавил: «Видите ли, победа пришла слишком скоро. Это меня опьянило». По правде сказать, опьянение перспективами, по-моему, началось раньше победы. Откуда вообще взялось у еврейского лидера стремление, обычно ему несвойственное, к бессмысленному завоеванию пространств, когда и старые-то области далеко не освоены, он это знал лучше всех, специально селился в пустынном Негеве, чтобы увлекать туда молодежь (а сколько незаселенных просторов оставалось - и еще остается - в богатейшей и плодородной Галилее?). Бессмысленное, бесплодное представление о расширении пределов напоминает мне, простите, одержимость Гитлера «землями на востоке, жизненно необходимыми немцам», когда собственный народ уже целое столетие бросал немецкие деревни и переселялся в процветающие германские города, и там вдобавок у немцев резко падала рождаемость. Видимо, существует присущее не только безумцам, вроде Гитлера, но даже разумным политикам, вроде Бен-Гуриона, психическое заболевание - опьянение географической картой (Ален Безансон называл это «геополитическим безумием»).

Но политическое поражение Израиля неожиданно обернулось огромным выигрышем страны в социальном, экономическом и военном развитии. Напротив, политический триумф Египта довел страну до крупнейшей катастрофы в истории независимого государства... Вот так бывает в истории: пойди, угадай – где найдешь, где потеряешь? Пути Его, как говорится, неисповедимы...

«Фидаины» перестали появляться из Газы, и на других границах установилось подобие спокойствия – на десять лет, а это неслыханно долгий период в истории Израиля, его назовут потом «золотым веком». Эйлат открылся для судоходства, нефтепровод связал Красное и Средиземное моря. Политические эксперты еще раз доказали, что ничего не понимают в социальной психологии Третьего мира: предсказывали Израилю, покусившемуся на «великого вождя» неприсоединившихся народов, дипломатическую изоляцию, а вышло, как говорил В. И. Ленин, «даже совсем наоборот». Молодым государствам и народам, только еще готовившимся к независимости, Израиль казался образцом развивающейся державы и, что важнее, державой, безопасной для их собственного существования. Разгром Насера, амбиций которого новые страны побаивались куда сильнее, чем претензий прежних империалистов (те ведь уже ушли домой, а этот – куда его занесет?), с другой стороны, Израилю-то, как показала практика, не позволяют присваивать чужую землю, это тоже всех вдохновляло. Теперь в Азии, Африке, Латинской Америке просили у Иерусалима помощи, любой, прежде всего, сельскохозяйственной, и технической, и военной...

Круто изменились отношения Израиля с Европой. Франция, смертельно оскорбленная вмешательством США в ее проблемы с каналом, преисполнилась симпатии к обиженному и верному союзнику. Когда правительство в Париже возглавил «единомысленник» Бен-Гуриона, социалист Ги Молле, генеральный директор минобороны Израиля Шимон Перес получил неслыханную в истории поддержку великой державы. В секрете (прежде всего, от общего недруга, в пику которому все делалось, от США), через латиноамериканские страны, Израилю переправили оборудование и технологию для ядерного реактора и обогащения урана. Кроме того, Франция поставила израильтянам прекрасные сверхзвуковые самолеты «Мираж», израильские летчики могли тренироваться к боям на самолетах, не уступавших советским «МИГам» (я уж не говорю о «мелочи»: израильской разведке удалось подкупить французского менеджера, отвечавшего за уничтожение рабочих чертежей «Миража», и тот сжигал в котельной пустые бумажки, а чертежи и документацию отправлял в Израиль. В Иерусалиме завели собственную авиаиндустрию). Добрые отношения с Германией, сочувствовавшей обиженным евреям, привели к тому, что у Израиля появились новые и важные возможности для закупки современных вооружений.

Израиль продолжал расти невероятными темпами: валовой продукт хозяйства значительно превысил прежний уровень, но темпы роста росли еще быстрее, они достигли 11% в год. Была завершена гигантская стройка, аналогичная Асуанской плотине, - водовод, пролегший через страну, позволял ликвидировать любую засуху на полях - от северной Галилеи и до южного Негева. Соответственно, Израиль преобразовался в страну, которая сама себя кормила, – сумма сельскохозяйственного экспорта сравнялась с суммой сельскохозимпорта. Жизненный уровень граждан за десять лет вырос примерно в два раза.

Пожалуй, одним из самых важных достижений оказалось начало – пока начало – новых отношений с Соединенными Штатами. Успехом израильтяне, однако, обязаны были не себе, а преимущественно заслугам президента Насера.

Возможности получения любого количества современного оружия под льготный кредит (фактически, как выяснилось в истории, почти бесплатно), да и возможность получения дешевого кредита на Асуанский проект, естественно, соблазнили сердце Насера – не могли подобные льготы нормального политика не соблазнить. Египту поставляли эскадренные миноносцы, пушки, гаубицы, зенитки, новейшие танки (Т-55), бомбардировщики, истребители, самолеты-разведчики. Цитата из российского источника: «Накануне войны (1967 г. – М. Х.) вооруженные силы Египта насчитывали около 300 тысяч человек, в их распоряжении имелось 1200 танков, до 500 боевых самолетов и около 90 боевых кораблей, почти все советского производства». Союзная сирийская армия имела еще «340 танков и самоходных установок, до 300 стволов артиллерии, 106 самолетов (тоже советского производства)... По некоторым данным, вооруженные силы Египта и Сирии превосходили армию Израиля в 2,5 раза, по танка в 2 раза, по самолетам – в 1.5 раза».

Но... За все в мире приходится платить, и бесплатный сыр имеется – где, вы помните? Поскольку с деньгами выходила постоянная нехватка, платить приходилось, казалось бы, дешевым товаром – словами. Лестью, восхвалением дорогого друга, защитника угнетенных, борца с мировым империализмом, ну, всякими комплиментами, что так ценилось (до сих пор многими в России ценится) закомплексованным правительством и народом шестой части суши. За комплиментами, конечно, не скрывалось реального уважения или близости к Союзу (что было доказано очень скоро), но платить приходилось – например, голосованием в ООН за нужные Большому брату резолюции. Естественно, подобная позиция разворачивала администрацию Штатов в противоположном изначально взятому направлению, располагала Вашингтон душой к «послушному» и «мягкому» Иерусалиму. Эйзенхауэр, полагавший, что он спас Египет от военного разгрома в 1956 году, выразился так: «Кажется, это было не самое правильное решение». А Израиль, естественно, не упускал минимальной возможности завязывать контакты по всем анти-насеровским линиям, включая госдепартамент, ну, и с шахом Ирана, конечно, и с Эфиопией, и даже с некоторыми арабскими режимами..

Лидером Израиля стал в те годы преемник престарелого Бен-Гуриона, экс-министр финансов Леви Эшколь. Великолепный и тщательный хозяйственник, из тех чудо-организаторов-евреев, о которых складывают мифы (в России, кстати, тоже) Он по совместительству унаследовал от «Старика» пост министра обороны. Но военное дело, в отличие от босса, не считал своей стихией и передоверил все проблемы главнокомандующему, начальнику генштаба генералу Рабину. Эшколь щедро отпускал на армию средства, но бдительно проверял, как эффективно деньги расходуются, в чем считался великим специалистом.

В середине 60-х Эшколя вовсе не волновали проблемы войны: у него экономику крепко «перегревало» - стремительным развитием ВВП, притоком инвестиций в местный бизнес, ростом инфляции... Требовалось хозяйство «остужать», чтобы не разболталось, а это процесс политически всегда рискованный и непопулярный, – словом, голову правителя занимали мирные вопросы. Тем более, что аналитики генштаба уверенно успокаивали: войны в ближайшее время не предвидится, Насер увяз в Йемене, где подавляет местных племенных вождей, и пока армия не освободится, нами он не займется... Кто ж начинает войну разделенной на куски армией?!

Перейдем к сопернику Эшколя – к Насеру. Этот лидер, напоминаю, был вождем своего народа. Особенностью вождя в отличие от лидера, даже сильного, считается полное освобождение от общественного контроля. Сегодня сказал одно – народ воспримет как догму! Завтра скажет противоположное – никто не удивится, найдут изящное объяснение – это тоже станет законом. Подобная свобода придает огромное обаяние, великий шарм лидеру нации. Он - единственный свободный человек в окружении послушных исполнителей, он выглядит манящей фигурой для всех, кто к нему приближается. Но зато – в случае ошибки – никто не поправит, никто не посмеет внести на месте, где ошибочность решения видна сразу, поправку. Вырастало поколение не соратников, но в лучшем случае эффективных исполнителей, и это особо опасно, когда вождь по каким-то причинам (возможно, личным) выпускает ситуацию из уверенных рук...

Исторический парадокс лета 1967 года, как стало проясняться через десятилетия, заключался в том, что тогда войны не хотел никто. Ни заказчик, ни исполнители... Она оказалась чистым недоразумением, неожиданным следствием хитрой, политической, а не силовой игры.

Разумеется, пока эта версия – на уровне сплетни. Но слишком уж эффектная, чтоб я отказался от ее изложения.

Американский профессор-раввин Дэн Кон-Шербок писал: «В это время США погрязли во вьетнамской войне. Несколько месяцев Китай подстрекал Советский Союз интенсифицировать вмешательство в средневосточные дела, чтобы заставить США уменьшить бомбардировки Северного Вьетнама и начать мирные переговоры. 12 мая 1967 года советский посол в Каире передал египетскому правительству сфабрикованную информацию о продвижении израильских войск к сирийской границе. Спустя два дня... Египет был объявлен на военном положении».

Однако Советский Союз не желал развязывать полномасштабную войну, он лишь усиливал местную напряженность - ради своих дальневосточных интересов. Арабский историк Дауд эль-Алами подтверждает: «Русские дали понять, что они не смогут поддержать агрессора, каким неизбежно окажется Египет в случае первого удара». Явно удерживали Насера от слишком серьезной реакции на свою же провокационную информацию.

Но почему Насер клюнул на примитивную наживку, не проверив информацию возможностями египетской разведки? Он же не был ни глуп, ни доверчив. Но... Внезапное обострение конфликта с Израилем вытаскивало вождя из обозначившегося крушения его генеральных идей - «панарабизации» и «демократизации». Арабы отшатывались от него, побаивались, бунтовали... И вот на горизонте возник общий враг, готовящий прямой удар по арабской стране, по Сирии (не по Египту, между прочим), и это давало возможность всех, наконец, сплотить: без Египта противостоять усиливающемуся год от года Израилю ни у кого не наличествовало силы. И то, что информация принадлежала не ему, а Москве, тоже придала для всех особую убедительность, явную достоверность. Не сам, мол, придумал, в своих интересах, Москва ему сообщила, а у нее ого-го какие штирлицы работают...

Сирию в качестве израильской мишени в Москве наметили неслучайно: Дамаск считался истинным фаворитом Кремля, а не Египет (в Египте коммунисты сидели в тюрьмах, а в Сирии – два министра в правительстве). Сирия поддерживала новую и весьма симпатичную палестинскую организацию ФАТХ, а Египет в ней как раз сомневался: Ясер Арафат почему-то не вызывал у Насера добрых чувств, у него имелись другие любимцы. В апреле 1967 года между сирийцами и израильтянами прошел воздушный бой, и сбитыми оказались шесть МИГов, а израильские «Миражи» вернулись на аэродромы все целыми. Насеру, вступавшемуся за непокорную, но все-таки за свою, арабскую Сирию, автоматически возвращалась позиция великого вождя объединенных арабских сил против коварных евреев. Так что советская информация пришлась Каиру весьма по ноге: удалось заставить – под такие-то сладкие сведения – сирийцев включиться в новую коалицию и даже ввести в союзники давнего врага Насера, «лакея империализма» короля Иордании Хусейна.

Думается, в Каире ошибочно видели, что ничем особенным президент не рискует (я говорил, у него отсутствовало истинное чутье чужой политической воли и чужих замыслов). Разумеется, вводя войска на Синай и перекрывая Тиранский пролив, Египет нарушал условия соглашения, достигнутые десять лет назад под гарантию Америки. То есть оскорблял он не только Израиль, но и великую державу, которая за него поручилась. Но Египет своевременно озаботился согласием СССР поучаствовать в войне, если втянутся Штаты. Так что с этой стороны арабы опасности не ждали.

Евреи Насера заранее уведомили через посредников про так называемый «казус белли» («повод к войне»): перекрытие Тиранского пролива будет считаться в Иерусалиме актом открытого объявления войны. Видимо, поэтому египетским войскам приказали на Синае окопаться на случай внезапного израильского удара. Но трехнедельные колебания Эшколя и его министров успокоили Каир... Насер никогда не уважал тех, кто долго размышлял, долго взвешивал решения...

Кроме того, вождь распускал язык, как положено вождю, не понимая опасности ситуации: пригрозил на митинге уничтожить Израиль в ближайшем будущем. Ну, он сказал – мало ли кто что говорит с трибуны... Вождю ведь позволено! Но в Иерусалиме эту речь восприняли, как открытое изложение ближайших планов Египта.

Эшколь возлагал все надежды на дипломатическое искусство своего министра иностранных дел: как-никак Насер нарушил гарантии, данные Израилю от имени ООН, не может же никто из «великих» не вмешаться... Есть президент Джонсон, есть великий де Голль... Но президент Египта лучше евреев чувствовал равнодушие мира: ну, дали какие-то обязательства 10 лет назад, так из-за них воевать, что ли...

Чего Насер решительно не понял – это масштабов израильской паники. Никто в Иерусалиме не мог сообразить, почему вдруг Египет ни с того-ни с сего полез на военный конфликт. Война с Сирией как повод? Но в это никто не верил - именно потому, что такую войну никто в Иерусалиме не планировал, Эшколь совершенно точно это знал, он даже просил советского посла лично съездить, убедиться на месте, своими глазами, что сосредоточения войск на севере у евреев нет (посол отказал. Возможно, его уже информировали об уловках собственного МИДа?). Тогда зачем Насеру понадобились столь рискованный трюк? Иного объяснения, кроме готовящейся войны не на жизнь, а на смерть, никто в еврейском правительстве прозреть в сложившейся ситуации не мог.

Как ни удивительно, но нерешительность Эшколя и его миролюбивого окружения сыграла важную функцию в последующих сокрушительных победах Армии обороны Израиля. Во-первых, солдаты остро чувствовали, что их политики войны не хотят, следовательно, если будет война, то это - война без выбора, война за спасение страны. А воюет все-таки и сегодня не только техника, но люди, их воля, умение, желание, смекалка, техника к этому прикладывается (хотя, конечно, важна и сама по себе). Израильские солдаты оказались морально готовы к любым военным перегрузкам, египетские, наоборот, расслабились, окапываясь, надеясь, что война не состоится, удастся её пересидеть... Те три недели, пока политики принимали решения, армия израильтян тренировалась, оттачивая в деталях планы атак. Нервы участников событий зашкаливали: замглавнокомандующего Эзер Вейцман (племянник Хаима Вейцмана, воспринимавший себя как аристократ в новой стране) сорвал и швырнул погоны на стол нерешительного премьера... Главком Рабин даже слег на сутки из-за нервного приступа: ведь планы генштаба, учения – всё разрабатывалось на основе доктрины превентивного (предупредительного) удара по врагу, а министры тянут! Чего? Вдруг противник что-то узнает, к чему-то подготовится, перейдет в наступление и сорвет наши наработки, к которым столько лет готовились?

(Рабину впоследствии этот нервный срыв многие вменяли в вину: мол, в решающий момент военному человеку характер отказал... Я худо знаю людей с настоящим военным характером, но как государственного деятеля в моих глазах этот срыв высоко характеризует Рабина: человек чувствовал огромную ответственность за принимаемое военное решение. Постоянное взвешивал варианты... И - нехватка, конечно, авантюрности, качества, симпатичного, возможно, на войне, но в государственных делах – опасного, я ее тоже весьма ценю.)

Кажется, это была первая война в новейшей истории, которая велась в нынешних бешеных темпах, когда противнику не дают и часа, чтоб сориентироваться, обдумать, подготовиться к боевой ситуации. Сохранились воспоминания советского военного атташе в Египте. С. Тарасенков посетил ставку египетского главковерха на четвертый день, когда война фактически заканчивалась: «Офицеры не представляют оперативную обстановку на фронте, пьют кофе, слушают приемники... Сам маршал абсолютно не владеет стратегической обстановкой, не в курсе того, что происходит на поле боя. По его словам, главное сейчас... это политическое решение Насера о закрытии Суэцкого канала... Амер уверен, что Египет ведет войну не с Израилем, а с Соединенными Штатами...». Ничего не понимая в реальном ходе действий, полководец занимался политиканством (относительно недавно мы наблюдали похожую ситуацию в России по поводу Ирака. Насколько генералы до сих пор не готовы к войнам нового, скоростного типа, не готовы даже профессионалы - вспомните, насколько всерьез военные объясняли мгновенные победы американцев тем, что якобы генералы Саддама Хусейна подкуплены, иначе ход войны просто непонятен. То же политиканство у них вместо нормальной оценки реальной боевой обстановки).

Атака на Сирию, кстати, изначально не планировалась в израильском генштабе, поскольку сирийская армия в бой в первые дни не вступала, провела лишь пару небольших атак да ещё артобстрел приграничных селений. Формально захват Голанских высот Армия обороны Израиля совершила лишь в последний день войны – по просьбе поселенцев Севера, просивших избавить их от снарядной угрозы. Но фактически, думается, главную роль во внезапной операции возымели тайные просьбы американцев: они давно планировали удар по Сирии, но все их проекты оказывались неуспешными, и израильтяне с радостью подарили Штатам возможность поквитаться с Сирией за свои былые неудачи.

(продолжение следует)