Bolotovsky1

Семинар, о котором пойдет речь, возник в 1956 г., и на протяжении нескольких десятилетий (без малого полвека) участники его еженедельно собирались, чтобы знакомиться с новостями, обсуждать проблемы, стоящие перед физикой, возможные пути их решения. Организатор и бессменный руководитель семинара в течение всех этих лет — акад. Виталий Лазаревич Гинзбург.

Современная наука не может развиваться без общения ученых. Но в не очень отдаленном прошлом, скажем, еще в XIX веке, личное общение исследователей играло сравнительно скромную роль в развитии науки. Международные конференции, например по физике, почти не проводились; в ряде стран собирались ежегодные съезды физиков, тематика этих съездов была, как правило, универсальной, т. е. докладывались работы по всем разделам физической науки. Крупный физик прошлого был кабинетным ученым, который творил в уединении, и его контакты с коллегами составляли малую часть его научной активности. Пожалуй, последним представителем великих ученых-одиночек был Альберт Эйнштейн; известно его высказывание о том, что лучшие условия для научных занятий дает место смотрителя маяка.

В.Л.Гинзбург в своем кабинете

Общение физиков в прошлом осуществлялось в основном двумя способами: либо публикацией полученных результатов в физическом журнале (число таких журналов было невелико, и за ними легко было следить), либо путем переписки.

Статью в физическом журнале могли прочесть многие, эта статья могла получить развитие в работах других физиков и в последующих статьях. Но при таком общении темпы развития были очень медленными. Прямой обмен письмами между двумя учеными был нередко очень полезен для этих двух ученых, но обсуждение, проводимое в письмах, оставалось неизвестным научному сообществу.

XX век коренным образом изменил многое не только в науке, но и в жизни физиков. Революционным изменениям, в частности, подверглись и формы научного общения. За последние несколько десятилетий неимоверно возросло число научных журналов. Прочитывать их все одному человеку стало уже физически невозможно. Появилась специальная форма научной информации — реферативные журналы. Эти журналы регулярно выходят и содержат краткое изложение (рефераты) подавляющего большинства работ, опубликованных в мировой периодике по многим областям знания. Но при этом, например, выходивший в нашей стране реферативный журнал «Физика», хотя и содержал очень краткие рефераты статей из всех или почти всех физических журналов мира, имел столь большой объем, что и с его помощью не так легко было ознакомиться, хотя бы в общих чертах, с содержанием физических журналов. Поэтому ученый, как правило, не ставит перед собой задачи следить за всей научной информацией. Главное — это найти в потоке научной информации то немногое, что является для него существенным.

Неизмеримо возросло число научных съездов и конференций, внутренних и международных, причем все такие собрания уже, как правило, не являются универсальными по тематике. Они посвящены какой-нибудь одной и притом довольно узкой проблеме. Участие в съездах и конференциях очень важно для физика. Он имеет возможность ознакомить широкую аудиторию со своей работой, ответить на возникающие у слушателей вопросы и возражения, выслушать полезное обсуждение. Он также знакомится с докладами других ученых, принимает участие в обсуждении их работ. Очень важно, что участники таких научных собраний получают доступ к самой свежей научной информации. Работа, доложенная на конференции, появляется в печати значительно позднее, и поэтому тот, кто на конференцию не поехал и доклада не услышал, узнает содержание доклада с большим запозданием, а это в ряде случаев может привести к досадной задержке в научной работе. Кроме того, очень важно само общение на конференции. Доклад, выслушанный на конференции, иногда больше дает участнику, чем чтение статьи, написанной докладчиком и излагающей содержание доклада. При чтении статьи у читателя часто возникают вопросы, в которых приходится порою долго разбираться. Обратиться с этими вопросами к автору статьи, написав ему письмо,— дело, конечно, возможное, но выяснение неясных мест по переписке занимает много времени. Иное дело на конференции. Здесь участникам предоставляются уникальные возможности для выяснения и уточнения положительных результатов, а также (что не менее важно) для того, чтобы определить направление дальнейших поисков.

В.Л.Гинзбург с секретарем семинара А.Г.Молчановым

Еще одной формой совместной научной работы являются так называемые школы. Слово «школа» в науке имеет много значений, здесь мы имеем в виду следующее. Несколько десятков квалифицированных физиков, занимающихся какой-нибудь одной сравнительно узкой проблемой, собираются в одном месте на срок порядка месяца. В течение этого времени они слушают один или несколько лекционных курсов по избранной тематике. Для чтения лекций приглашаются известные ученые, которые являются признанными авторитетами в данной области. Школы могут быть национальными или международными. В расписании каждой школы всегда выделяется время не только на лекции, но и на свободные обсуждения возникающих у слушателей вопросов, а также на личные контакты между участниками школы. Слушатели — участники школы — это, как правило, молодые физики, работающие в одной области. Школа предоставляет им возможность познакомиться друг с другом, а также и с лекторами – известными учеными. Такие личные связи очень полезны, так как они ускоряют научный рост и увеличивают продуктивность исследовательской работы.

Но и научные конференции, и школы не являются формами повседневного научного общения. Они созываются, как правило, один раз в год или раз в два года. Научному же работнику необходимо намного более частое общение. Конференции и школы — это общение для подведения некоторых итогов. Оно не заменяет необходимого рабочего, будничного общения.

Формой такого рабочего, будничного общения и является научный семинар. Семинар — это еженедельные собрания научного коллектива, формально этот коллектив состоит из сотрудников лаборатории, отдела или какого-нибудь другого административного подразделения. Семинар обычно и называется по имени того подразделения, в котором он проходит: семинар оптической лаборатории, семинар криогенного сектора и т. д. Однако такое название вовсе не означает, что на семинар приходят только сотрудники своей лаборатории. На некоторые семинары приходят сотрудники нескольких или многих институтов, интересующиеся тематикой семинара, приходят студенты, дли которых семинар — это еще не форма работы, а скорее учеба. На семинарах обсуждается практически все, что имеет отношение к избранной тематике – статьи, опубликованные в отечественной и зарубежной периодике, работы, выполненные участниками семинара, доклады ученых, приглашенных «со стороны» (т, е. таких, которые не являются участниками семинара, но результаты чьих работ представляют интерес). Заслушиваются здесь отчеты о научных командировках (и зарубежных, и отечественных), отчеты о конференциях. Нередко доклады носят информативный, а то и просто учебный характер, помогают оживить забытые знания или знакомят с новыми направлениями в науке. Словом, семинар — это одновременно и конференция, и школа, и повседневная работа, и учеба, и личные контакты, и регулярный источник информации, и многое. другое. Добавим еще, что хороший семинар — это школа во всех смыслах слова, т. е. такое место, где происходит и обучение, и воспитание, и формирование научного и нравственного облика ученого.

Конференц-зал ФИАН. 1000-ый семинар В.Л.Гинзбурга

В последние годы прошлого века появился и вошел в обиход новый мощный источник информации – Интернет. В Интернете имеется богатая научная литература, а переписка по Интернету с партнерами по науке обладает тем достоинством, что адресат мгновенно получает отправленное ему письмо или рукопись научной статьи. Польза от работы в Интернете очень велика. Но все же, мне кажется, работа в Интернете – это, скорее, форма индивидуальной работы. Семинар же, как по замыслу, так и по исполнению – это форма коллективной научной работы.

* * *

За многие годы научной работы мне приходилось бывать на многих семинарах. Запомнились семинар И. Е. Тамма в Физическом институте им. П. Н. Лебедева (ФИАН) — первый научный семинар в моей жизни, на который я попал еще студентом, семинар В. И. Векслера — тоже в ФИАНе, семинар Л.Д.Ландау в Институте физических проблем. Об этих семинарах у меня сохранились яркие впечатления, не потускневшие и сейчас, спустя уже много лет. Эти семинары отличались по численности и составу участников, по тематике, по принятому порядку проведения. Семинары отличались друг от друга так же, как и их руководители, каждый из которых был яркой индивидуальностью, по-своему учился сам и по-своему учил молодежь.

Семинары не всегда играли столь большую роль в научной работе. Расцвет этой формы научной работы начался, по-видимому, после первой мировой войны и совпал (если говорить о физике) с рождением и развитием нового физического знания — теории относительности, квантовой теории, физики ядра. В те годы все больше возрастала роль научных коллективов и даже всего научного сообщества в развитии нового знания. Научные семинары, как оказалось, были очень удобной формой коллективной научной работы.

После этого довольно большого, но необходимого отступления перейдем теперь к истории семинара В. Л. Гинзбурга.

Этот семинар начал свое существование в 1956 г. В то время в теоретическом отделе ФИАНа работал семинар И. Е. Тамма, посвященный квантовой теории и ядерной физике. В. Л. Гинзбург активно участвовал в работе этого семинара, но он много времени уделял исследованиям в других областях физики, лежащих вне тематики Таммовского семинара. Сотрудники возглавляемого им сектора также работали в таких областях физики, которые не могли регулярно обсуждаться на семинаре И. Е. Тамма. Однако систематические обсуждения были необходимы, и В. Л. Гинзбург решил организовать небольшой семинар для обсуждения текущей тематики своего сектора.

На первых заседаниях семинара присутствовали пять-семь человек. Это были сотрудники сектора Г. Ф. Жарков, Л. В. Келдыш, С. И. Сыроватский, В. П. Силин. С первого дня участником семинара стал Д.А. Киржниц, тогда входивший в состав сектора И. Е. Тамма. Почти сразу стал посещать семинар А.В.Гуревич. Он тогда еще работал не в ФИАНе, а в ИЗМИРАНе (в Институте Земного Магнетизма), но сотрудничал с В.Л.Гинзбургом. На семинаре присутствовали также аспиранты отдела Р. Н. Гуржи, И. И. Иванчик и еще один-два человека, в том числе и автор этих строк, на которого В. Л. Гинзбург возложил обязанности секретаря. На первом заседании В. П. Силин рассказал о работе Бома и Пайнса «Описание квантовой плазмы с помощью коллективных переменных», на другом выступил Д. А. Киржниц с докладом о квантовых поправках в методе Томаса-Ферми. На следующих заседаниях семинара обсуждались вопросы, связанные с кинетикой электронов проводимости в металле (аномальный скин-эффект, проводимость тонких пленок и проволочек, сверхпроводимость, поглощение света и т. д.). Рассматривались также вопросы физики полупроводников, физики плазмы, астрофизики, физики космических лучей, задачи теории излучения заряженных частиц, распространение электромагнитных волн. Это перечисление можно было бы еще продолжить, потому что научные интересы руководителя семинара очень широки. Кратко можно сказать, что на семинаре обсуждались работы из всех разделов физики, кроме физики ядра и квантовой теории поля; хотя это было бы не совсем верно, потому что многие новости из этих последних разделов также докладывались и обсуждались на семинаре. В дальнейшем мы еще остановимся на вопросе о тематике семинара. Пока же скажем, что первые заседания семинара были посвящены темам, над которыми непосредственно работали участники семинара. Мы рассказывали о своих работах или работах других авторов по той же тематике, обсуждали услышанное, В. Л. Гинзбург с большим вниманием и интересом выслушивал каждого докладчика, по ходу изложения делал замечания, задавал вопросы. Такое же право было предоставлено и другим участникам. В конце каждого доклада В. Л. Гинзбург в кратком и ясном выступлении подводил итоги. Обычно он говорил несколько слов о состоянии проблемы, которой был посвящен доклад; потом столь же кратко оценивал результаты доклада; и, наконец, в немногих словах упоминал о тех задачах, которые еще предстояло решить для того, чтобы разобраться в проблеме.

Обстановка на семинаре с первых заседаний была непринужденная, естественная, У докладчика не было опасения, что вот сейчас он ошибется и тогда его разругают и высмеют, и больше его докладов ставить не будут. Наоборот, довольно быстро всем стало ясно, что после сделанного доклада уровень понимания, как правило, повышается, не только у остальных участников семинара, но даже у докладчика. Этому способствовала и свободная дискуссия (ограниченная, правда, временем, которое отводилось на одно заседание), и заключительное слово В. Л. Гинзбурга, и вся обстановка семинара, доброжелательная, нацеленная на выяснение истины. Ничего личного в дискуссии не вкладывалось, на семинаре царила деловая обстановка.

С первого дня работы семинара В. Л. Гинзбург приходил на все заседания с «амбарной книгой» — большой тетрадью в картонном переплете. В эту книгу он записывал то, что считал интересным и важным для себя. Он работал на семинаре и относился к этой работе столь же серьезно, как и ко всему, что имело отношение к научной работе.

Забегая вперед, скажу, что и по истечении многих десятилетий, уже в последние годы работы семинара, его руководитель В. Л. Гинзбург, так же, как и на первых заседаниях, сидел впереди, правда, уже не с «амбарной книгой», а с небольшой тетрадкой на коленях, внимательно слушал докладчика и записывал то, что считал важным.

Виталий Лазаревич следил также и за слушателями. Если он видел, что контакт докладчика и аудитории ослабевает – а это происходило, если слушатели переставали понимать докладчика, – Гинзбург на короткое время прерывал доклад и в нескольких фразах восстанавливал понимание. Во время коротких разъяснений В.Л.Гинзбурга создавалось впечатление, что он говорит то же самое, но по-своему. Вот это «по-своему» и было нередко понятней слушателям, чем то, что говорил докладчик.

Мне, как секретарю семинара, В.Л.Гинзбург поручил вывешивать объявления о предстоящих заседаниях на доску объявлений Института. В объявлении надо было указывать фамилии докладчиков и темы докладов. Я тогда не понимал, зачем это было нужно. На семинар собирались сотрудники одного небольшого сектора, они все и так знали, кто и о чем будет рассказывать, а остальным семинар вроде бы был неинтересен. Каюсь, первые несколько недель (и даже месяцев) я не понимал, зачем вообще нужен этот семинар. Пользы для себя я не предвидел (ибо был молод и, следовательно, глуп) и даже думал, что В. Л. Гинзбург организовал этот семинар для того, чтобы лучше знать, чем занимаются сотрудники его сектора. Стыдно об этом вспоминать, но что было, то было. Тем не менее, все указания Виталия Лазаревича исполнял: заблаговременно вывешивал объявления о семинаре, завел тетрадь, куда заносил краткие отчеты о каждом заседании.

В.Л.Гинзбург в конференц-зале Физического института РАН

Семинар начался весной 1956 г. Летом наступил двухмесячный перерыв. С сентября заседания семинара возобновились. И вскоре на семинар стали приходить гости. Оказалось, что люди читали объявления о семинаре, и тематика семинара их заинтересовала.

Первые гости оказались даже не из нашего Института, а из расположенного по соседству Института кристаллографии. Это были Б, Н. Гречушников, В. Л. Инденбом, А. Л. Чернов. Слово гости здесь не совсем подходит. Они с первого дня стали равноправными участниками.

На семинар стали приходить и сотрудники из других лабораторий ФИАНа. Из года в год число участников непрерывно росло, а «география» непрерывно расширялась. В первые же годы на семинар стали ездить физики из Пахры, Обнинска, Зеленограда, Горького, не говоря уже о сотрудниках ряда московских институтов: МИФИ, ИТЭФ, МГУ, МФТИ и др. Чем дальше, тем все больших размеров помещение требовалось для заседаний семинара. Первоначально семинар собирался в одной из маленьких комнатушек теоретического отдела. Затем эта комнатушка перестала вмешать всех желающих, и семинар перебрался в комнату попросторнее. Затем и она стала тесной, семинар перешел в колонный зал ФИАНа — довольно большое помещение, которое вскоре, однако, тоже оказалось мало. Затем, в течение многих лет, семинар проводился в конференц-зале ФИАНа – самой большой аудитории в Институте. Число постоянных участников семинара неуклонно росло. За первые восемь – десять лет число постоянных участников достигло насыщения и составляло примерно полторы – две сотни человек. Физики внимательно следили за объявлениями об очередном семинаре, звонили в Отдел теоретической физики ФИАНа, чтобы узнать заранее повестку дня. На некоторые доклады приходило до 400 человек.

Конечно, все присутствующие не могут принять участие в обсуждении, не могут даже задавать вопросы. Если каждый задаст только один вопрос, то получится несколько сот вопросов и не получится никакого обсуждения и никакого семинара. Однако ничего подобного на семинаре ни разу не случилось. Дело в том, что у большинства слушателей возникают одни и те же вопросы, замечания или возражения, и кто-нибудь один задает вопрос, на который многие ждут ответа. Подавляющее большинство присутствующих на семинаре принимает участие в его работе лишь как слушатели. Они молча слушают доклады и комментарии, следят за дискуссиями. Для них семинар — это место учебы, место получения новой информации, и, кроме того, еще и зрелище. Потому зрелище, что заседания семинара идут очень живо, доклады, как правило, интересны, а неинтересные доклады оживляются замечаниями В. Л. Гинзбурга и других активных участников. Выше уже было сказано, что руководитель семинара следит за тем, чтобы каждый доклад был понятен слушателям. Очень велика польза для слушателей и от последующего обсуждения доклада. В обсуждении принимают участие специалисты, остальные слушают и, как говорится, мотают па ус. Велика польза для слушателей и от заключительных замечаний В. Л. Гинзбурга (уже говорилось о том, что эти замечания нередко в равной мере полезны и докладчику).

Все сообщения на семинаре — это новости, как говорится, с переднего края, многие сообщения по литературе — репортаж о точках роста теоретической физики. Но не менее важно и то, как этот материал подавался и обсуждался.

За многие годы на семинаре сформировалась группа активных (или, если угодно, ведущих) участников. Они чаще других задавали вопросы, высказывали свое мнение при обсуждении, и все их внимательно слушали. Они чаще других выступали с докладами. Если условно принять число всех участников семинара за 200 человек (иногда это число больше, иногда меньше), то число активных участников, так сказать, ядро семинара, составляет примерно человек 20. Как правило, они сидят в первых рядах, и, как правило, активность их обусловлена тем, что эти люди лучше и больше знают физику, чем остальные участники. Для активных участников семинар — это и работа и учеба, а кроме того, они еще и учат других, их выступления и замечания приносят большую пользу всем. «Активную зону» семинара составляют в основном сотрудники Отдела теоретической физики им. И. Е. Тамма, но в числе активных участников есть и сотрудники других лабораторий ФИАНа, и сотрудники других институтов, регулярно посещающие семинар. Все они известные ученые, признанные авторитеты в своей области.

Посещение семинара для сотрудников сектора, возглавляемого В. Л. Гинзбургом, было с первых дней обязательным. Позже такой жесткой обязательности уже не было, но руководитель семинара, заметив отсутствие того или иного сотрудника, иногда во всеуслышание высказывал сожаление; вот, имярек не пришел сегодня а доклад как раз имеет отношение к его работе. Впрочем, на семинар ходили с охотой. Это доказывается тем, что число добровольных посетителей на порядок или больше превышало число тех, для кого присутствие на семинаре обязательно.

На каждом заседании семинара первые 15—20 мин. посвящались кратким сообщениям из текущей литературы. Таких сообщений обычно было несколько. Затем следуют оригинальные или реже обзорные доклады. Заседание продолжается 2 часа, с десятиминутным перерывом в конце первого часа. Как правило, за это время успевают выслушать и обсудить два доклада, иногда и больше. Нередко случается так, что обсуждение первого из докладов затягивается, и тогда второй доклад переносится на следующее заседание, где он автоматически становится первым. Нередко бывало и так, что сообщения по текущей литературе занимали так много времени, что на доклады почти ничего не оставалось. Также и в этом случае запланированные доклады переносились на следующее заседание.

Внимание к текущей научной литературе было важной и очень полезной особенностью семинара. В.Л. Гинзбург не жалел времени на обсуждение научных новостей. Поэтому всегда и вне очереди предоставлялось слово для сообщений не только о новостях из журнальной литературы, но и об итогах только что проведенной научной конференции. Семинар не был академическим лекторием, это было место живой научной работы.

В летние месяцы семинар не работал – каникулы. Но и тогда Виталий Лазаревич еженедельно собирал тех сотрудников отдела, которые еще не ушли в отпуск. И по средам с 10 часов утра они обсуждали новости – статьи в очередных номерах физических журналов. Причем В.Л.Гинзбург предварительно просматривал все эти свежие журналы и сам определял, какие новости следовало обсудить. Если статья в журнале вызывала интерес, Виталий Лазаревич передавал журнал одному из участников и поручал изучить и рассказать статью. Летние обсуждения представляли собой как бы семинар, на котором, однако, участники не рассказывали собственные работы, а только обсуждали новости из научной периодики. И участвовало в этих обсуждениях сравнительно немного людей – восемь или десять человек. Этот семинар заканчивался с отъездом В.Л.Гинзбурга в отпуск, а в сентябре возобновлял свою работу полномасштабный семинар.

Как вырабатывалась повестка дня семинара? Один из секретарей семинара (а секретарей сменилось несколько за неполные полвека; сначала секретарем семинара был я, потом эту обязанность выполняли А. Г. Молчанов, Е. Г. Максимов, С. В, Буланов, Ю.М.Брук, М.Зельников), вел список заявленных докладов. Любой участник семинара, если ему было о чем рассказать (или он думал, что ему было о чем рассказать), мог подойти к секретарю и записаться — сообщить тему доклада, свою фамилию, адрес и номер телефона (чтобы можно было его найти, когда доклад будет назначен). Каждый раз, когда определялась повестка очередного заседания, В. Л. Гинзбург просматривал список заявок и определял, кому докладывать. Строгой очередности при этом не соблюдалось. Некоторым авторам приходилось ждать больше, другим — меньше. Это определялось многими факторами — преимущественной тематикой семинара, злободневностью заявленной работы, в какой-то степени репутацией автора и рядом других причин, в том числе интересами самого Виталия Лазаревича. При таком способе отбора докладов важно, чтобы уровень доклада соответствовал традициям семинара (т, е, проще говоря, чтобы доклад был доброкачественным). Слабый доклад на семинаре — это потеря времени для всех его участников. На семинаре выработался следующий метод отбора. Доклад ставится в повестку дня лишь в тех случаях, когда докладчика и его работу знают либо сам В. Л. Гинзбург, либо один из ведущих участников, и если они рекомендуют включить заявленный доклад в повестку дня. Такой метод отбора является, как правило, надежным, хотя за многолетнюю историю семинара бывали на нем и слабые доклады (малосодержательные или ошибочные). Несколько раз мне приходилось видеть отношение руководителя семинара к таким докладам и к докладчикам. Он, как всегда, слушал внимательно, делал ряд доброжелательных замечаний, направленных на устранение недостатков. Докладчик извлекает для себя много ценного и порою даже не подозревает, что сделал слабый доклад. Но тому, по чьей рекомендации доклад был включен в повестку дня, руководитель семинара обычно указывает, что впредь нужно строже относиться к отбору докладов. Но, повторяю, за всю историю семинара так было всего несколько раз. Оказалось, что в основном принятый метод отбора действовал удовлетворительно.

В.Л.Гинзбург с секретарями семинара разных лет.
В первом ряду слева направо - М.И.Зельников, Ю.М.Брук;
во втором ряду Б.М.Болотовский,В.Л.Гинзбург,А.Г.Молчанов, Е.Г.Максимов

О семинаре можно говорить много и еще многое добавить к сказанному. Возможно, что это представляет интерес для исследователя-науковеда, которого интересуют формы научной работы вообще и научный семинар в частности. Но для меня семинар В. Л. Гинзбурга — это нечто большее. Это больше сорока лет научной работы. И в течение этого времени — еженедельный праздник-семинар – работа, учеба, встречи с друзьями, знакомство с новыми результатами и с новыми идеями.

* * *

Были на семинаре и праздничные заседания – с шутками, шутливыми докладами, остроумными и смешными высказываниями. Как правило, это были юбилейные семинары – пятисотый, тысячный, полуторатысячный. В.Л. Гинзбург относился к таким юбилейным капустникам столь же серьезно, как и к рядовым семинарам, т.е. он заранее определял программу такого юбилейного действа, поручал некоторым постоянным участникам подготовить шутливые выступления и сам настраивался на шутливый лад.

Перед пятисотым семинаром я предложил зачитать на этом семинаре несколько докладов по письмам «чайников». Так я называю людей, которые интересуются наукой, но не имеют никакой научной подготовки. Такие люди изобретают вечные двигатели, создают новую теорию ядерных сил, новую теорию строения Вселенной на всех уровнях – от элементарных частиц до черных дыр, и т.д. В то время Академия Наук была завалена письмами таких самодеятельных ученых, хотя слово «ученый» тут не подходит – это были люди, ничему как следует не ученые, или, может быть, чему-то ученые, но не наученные. На их письма полагалось давать ответы, либо в письменном виде, либо в разговоре с ними. Я в свое время разговаривал и переписывался со многими такими изобретателями. Общий язык с ними найти было очень трудно. Например, прислали нам на отзыв работу одного «чайника» под заглавием «Новая формула для эффекта Доплера». Я разговариваю с автором, говорю ему:

- Формулу для эффекта Доплера можно вывести из максвелловской электродинамики, можно также для этой цели воспользоваться преобразованиями Лоренца, которые лежат в основе теории относительности. Оба способа приводят к одному и тому же выражению. Ваша формула совсем другая. Что же получается? Если ваша формула правильна, тогда и теория относительности и электродинамика ошибочны?

- Нет, - говорит «чайник», - я теорию относительности и электродинамику не трогаю, а моя формула для эффекта Доплера правильная, а те – неправильные.

Договориться оказалось невозможно. Каждый остался при своем. Но возмущенный «чайник» написал гневное письмо Игорю Евгеньевичу Тамму, замечательному человеку и замечательному физику, который тогда заведовал Теоретическим отделом ФИАН. В письме он, в частности, писал обо мне:

«Когда читаешь писания Вашего ученика Болотовского, испытываешь омерзение, переходящее в ненависть».

Я рассказал об этом ученому секретарю ФИАН Владимиру Евгеньевичу Орановскому.

- Это что, - сказал он. – Обо мне один изобретатель вот что написал: «Такие, как Орановский, сожгли Джордано Бруно». Хотя и о тебе тоже сказано достаточно сильно.

И в Президиум Академии Наук на меня жаловались оскорбленные изобретатели, и даже в Центральный Комитет Коммунистической Партии. И вот, я решил посчитаться ними на юбилейном семинаре.

У нас тогда в Отделе лежали на отзыве несколько работ, присланных такими самодеятельными изобретателями: «Новая теория относительности», «Новая теория ядерных сил» и т.д. Когда обсуждали план юбилейного семинара, я предложил Виталию Лазаревичу:

- Давайте раздадим эти работы участникам семинара – несколько работ, по одной каждому – и поручим доложить эти работы на юбилейном семинаре. Причем, договоримся, чтобы докладывали серьезно, без улыбки. Слушатели обхохочутся.

Если бы мы так сделали, получилось бы, действительно, очень смешно. Но Виталий Лазаревич это предложение отклонил. Он сказал мне:

- Боря, так не годится. Эти люди многого не знают, но они всей душой преданы науке. Вы посмотрите, в свое свободное время они не пьянствуют, не забивают «козла», не хулиганят, а занимаются разработкой интересующих их научных проблем. У них ничего не получается, потому что у них мало знаний, но нельзя над ними смеяться.

Это была справедливая точка зрения, и я отказался от своего предложения. И без этого семинар прошел достаточно весело.

На юбилейных заседаниях выступали известные острословы: Гурген Ашотович Аскарьян, Евгений Григорьевич Максимов, Давид Абрамович Киржниц и другие. Они активно участвовали в работе семинара и рады были, хотя бы и в шутливой форме, высказать свое теплое отношение к событию. Приходили со своими поздравлениями и такие физики, которые были нечастыми гостями на семинаре. Они приходили, как правило, только на немногие доклады, которые были им интересны по тем или иным причинам. Они и сами выступали с докладами на семинаре В.Л.Гинзбурга, хотя это случалось довольно редко. Их приглашали, когда в физике происходило важное событие, и надо было услышать разъяснения выдающегося человека, авторитета в своей области. Случалось это нечасто, но когда такие люди приходили с докладами, конференц-зал был набит до отказа. Одним из таких выдающихся физиков был Яков Борисович Зельдович. Со своими докладами на семинаре В.Л.Гинзбурга он выступал достаточно редко – один доклад на сто – сто пятьдесят семинаров. Но на юбилейные заседания Яков Борисович обычно приходил. Из Горького приезжал с поздравлениями замечательный радиофизик и яркий остроумнейший человек Михаил Адольфович Миллер.

На 1000-м семинаре выступает академик Я.Б.Зельдович

Юбилейные семинары оставляли впечатление праздника. Они и были праздниками. Так сказать, «мы славно поработали и славно отдохнем». Помню, на одном из юбилейных семинаров (кажется, это был тысячный семинар) выступали и Я.Б.Зельдович, и М.А.Миллер. Яков Борисович пришел на праздничное заседание, надев три свои самые главные государственные награды – три Золотые звезды. Он был трижды Герой социалистического труда. Трижды Героев социалистического труда в двухсотмиллионном Советском Союзе было всего человек десять, не больше. Яков Борисович не любил носить свои награды. За несколько десятков лет я его видел «со Звездами» всего два раза. И в этот раз, на юбилейном семинаре, он, как бы извиняясь, объяснял, что ему после семинара надо будет поехать на официальное мероприятие, поэтому он и надел свои медали. Яков Борисович поздравил участников семинара с юбилеем и пожелал семинару долгих лет жизни. Потом слово было предоставлено М.А.Миллеру.

В тот раз Михаил Адольфович Миллер сделал доклад о конфайнменте. Конфайнмент (от английского слова confinement, удержание) – это удержание кварков, механизм, препятствующий этим частицам удаляться друг от друга. Конфайнмент приводит к тому, что кварки могут существовать только в связанном виде и потому в свободном состоянии не наблюдаются. И вот, начал Миша Миллер свой доклад о конфайнменте. М.А.Миллер – златоуст, но поначалу слушателям непонятно, зачем он выбрал такую сугубо научную тему для доклада на юбилейном семинаре. Постепенно по ходу доклада начинает выясняться, что Миша имеет в виду не удержание кварков, а удержание в городе Горьком (откуда Миша приехал) Андрея Дмитриевича Сахарова, который теперь уподобился кварку: существует в связанном виде и в свободном состоянии не наблюдается. И Миллер подробно анализирует механизм конфайнмента, используя при этом только высоконаучную терминологию.

С блеском выступал на юбилейных семинарах Гурген Ашотович Аскарьян, физик Божьей милостью. Он и на рабочих заседаниях делал замечательные доклады, замечательные по содержанию и по исполнению, а на юбилейных семинарах, зная его остроумие, все с нетерпением ждали, когда ему будет предоставлено слово. Он сразу и целиком овладевал вниманием аудитории. Когда он начинал говорить, слушатели раскрывали рот, а когда он заканчивал, можно было сказать всей аудитории: «Закройте рот, он все сказал».

Много было на этих праздничных собраниях веселых и остроумных выступлений, все не перечислишь. Можно теперь, спустя много времени, пожалеть, что многое из того, что было сказано, уже забыто.

В конце таких юбилейных «заседаний» обычно выступал Виталий Лазаревич. Помню его заключительную речь на тысячном заседании. Он пытался определить, когда, в каком году состоится двухтысячное заседание семинара. Он сказал:

- Это будет в первые годы следующего, двадцать первого века. Мне к двухтысячному заседанию стукнет девяносто лет, и я рассчитываю, что к тому времени я переплюну Яшу Зельдовича вот в каком отношении. Он – трижды Герой социалистического труда. У него три ордена Ленина и три медали «Золотая звезда». Это очень редкий набор наград. Я предполагаю, что у меня будет еще более редкий набор – три ордена «Знак почета». Кроме того, я предполагаю, что к тому времени буду награжден Нобелевской премией. Теперь вошло в моду давать Нобелевскую премию глубоким старикам.

Орден «Знак почета» был самым последним по важности орденом из всех орденов Советского Союза. А орден Ленина и медаль «Золотая звезда» - это были самые главные награды. Виталий Лазаревич много лет заведовал Теоретическим Отделом ФИАН. В этом коллективе работало много блестящих физиков. Когда правительство награждало Академию Наук, обычно получалось так, что подчиненные В.Л.Гинзбурга получали ордена высшего достоинства, а В.Л.Гинзбург ничего не получал или награждался орденом «Знак почета». Начальство его не жаловало.

Развал Советского Союза помешал В.Л.Гинзбургу получить третий орден «Знак почета».

Семинар В.Л.Гинзбурга не дожил до двухтысячного заседания. Сам Виталий Лазаревич закрыл свой семинар на 1700-м заседании. Но если бы семинар продолжался, то двухтысячное заседание семинара и девяностолетие В.Л.Гинзбурга оказались бы где-то рядом, как он и предсказал в своей речи.

Нобелевскую премию по физике Виталий Лазаревич получил, и случилось это до того, как ему исполнилось девяносто лет. Его замечание о том, что «теперь вошло в моду давать Нобелевскую премию глубоким старикам» - это камень в огород Петра Леонидовича Капицы, получившего Нобелевскую премию в 84 года. Во всяком случае, так я тогда понял это замечание. Сам Виталий Лазаревич получил эту награду даже в еще более преклонном возрасте – в 87 лет.

Что касается преклонного возраста Нобелевских лауреатов, приведу еще одно высказывание В.Л.Гинзбурга: «Каждый человек может получить Нобелевскую премию. Надо только дожить».

* * *

Семинары рождаются, живут и умирают. Не избежал такой судьбы и семинар В.Л.Гинзбурга. Последнее заседание семинара состоялось осенью 2001 года. Это было юбилейное, 1700-е заседание. В очередную среду оно не состоялось: кто-то с утра позвонил в милицию и сообщил, что в здании института заложена бомба. Когда я утром пришел в институт, до начала семинара оставалось еще полчаса. У ворот стояла толпа участников. Никого на территорию института не пропускали. Мимо нас провели служебных собак, обученных искать взрывчатку. Мы постояли около часа у ограды, а потом разошлись.

Юбилейное заседание состоялось на следующей неделе. Конференц-зал ФИАНа был полон до отказа. Виталий Лазаревич начал заседание, сказал несколько слов о своем семинаре, а потом рассказал о некоторых, не решенных еще до конца, проблемах теоретической физики. Об этих проблемах он потом написал статью, озаглавив ее «Недодуманное и недоделанное». Можно было понять его выступление как признание, что вот ему не удалось до конца решить эти проблемы, хотя он ими занимался; но он надеется, что они будут решены впоследствии другими физиками. Но можно было понять иначе: он как бы намечал тематику следующих заседаний семинара.

Потом было много поздравительных выступлений. Все желали семинару дальнейшей плодотворной работы.

В конце с заключительным словом выступил В.Л.Гинзбург. И чем дальше я его слушал, тем больше удивлялся. Он вообще не говорил о семинаре. Он стал рассказывать анекдоты об одной знаменитой артистке, которая дожила до весьма преклонных лет и была известна также своими чудачествами. Чем дальше, тем больше мне казалось, что его рассказы не имеют отношения к семинару, и я не понимал, для какой цели он об этом рассказывает. Последний анекдот был такой. Эта актриса дожила до 90 лет и играла в спектаклях до последних дней жизни. Но у нее, из-за преклонного возраста, нередко бывали накладки. В частности, одна из ее последних ролей была роль сварливой старухи. В одной из сцен она должна была смахнуть со стола хрустальную вазу. Она взмахивала рукой, но не попадала по вазе. Ее партнер должен был толкать стол, чтобы ваза упала. Рассказав об этом, Виталий Лазаревич сказал, что не хочет он дожить до такого состояния, когда не сможет руководить семинаром. И объявил, что семинар прекращает свою работу, что 1700-е юбилейное заседание семинара будет последним заседанием.

На этом заседание закрылось. Я уходил из конференц-зала под впечатлением, которое произвело «последнее слово» В.Л.Гинзбурга и его неожиданное решение. Произошло важное событие. Менялся привычный уклад жизни, в котором семинар занимал почетное место. Причем уклад жизни менялся и для нас, рядовых участников, и для Виталия Лазаревича. Многие пытались отговорить его от принятого решения, но никому этого не удалось. Конечно, руководство семинаром требовало большой затраты сил. А Виталий Лазаревич был уже не молод – ему было 85 лет. Ему, видимо, было трудно вести семинар, и чем дальше, тем труднее. Мы, рядовые участники, этого не понимали, мы были гораздо моложе.

Академик В.Л.Гинзбург со студентами своей кафедры

Но тут есть и другая сторона. Семинар, конечно, требовал от Виталия Лазаревича определенной затраты сил, но одновременно и помогал поддерживать рабочую форму, подобно тому, как физические упражнения утомляют человека, но делают его здоровее и крепче. Поэтому я опасался, что без семинара Виталий Лазаревич будет себя хуже чувствовать, чем раньше, когда он вел семинар. Но всему есть предел. Молодость проходит, наступает зрелый возраст. Зрелый возраст проходит, наступает старость. А у старости есть один большой недостаток: она тоже проходит.

* * *

В течение первых лет работы семинара (точнее говоря, первые лет 10 – 15) я был его секретарем. В мои задачи входило собирать заявки от участников и гостей, желающих сделать сообщение на семинаре, заблаговременно вывешивать объявления об очередных заседаниях и обеспечивать проход участников. Эта часть работы – обеспечивать проход участников – занимала больше всего времени. В то время вход в ФИАН был по пропускам, причем пропускная система была гораздо более строгой, чем сейчас. У сотрудников ФИАН были постоянные пропуска, которые предъявлялись при входе в институт. Внутри института также были расположены посты, где надо было предъявлять пропуска.

Для сотрудников ФИАН посещение семинара не составляло проблемы. Но если человек работал в другом месте, в мои обязанности входило заказать для него пропуск. Пропуска были разовые, т.е. для каждого участника, не работающего в ФИАНе, надо было каждую неделю заказывать пропуск. Я должен был заблаговременно оформлять заявки на разовые пропуска для всех участников «со стороны». На каждого «пришельца» полагалось заполнить отдельную заявку: фамилия, имя, отчество, место работы, время пребывания в ФИАНе, и с какой целью. Пока число участников из других мест было невелико, я с этой работой справлялся. Но вскоре гостей стало много. И само это слово «гости» здесь не вполне подходит. Это были полноправные участники семинара, только работали они не в ФИАНе. Слово «гости» я употребляю потому, что эти люди были гостями в ФИАНе, но они не были гостями на семинаре – они, повторяю, были полноправными участниками.

С некоторого времени число участников, приходящих в ФИАН из других институтов, так выросло, что выписка заявок на разовые пропуска стала отнимать у меня весьма значительное время – половину рабочего дня, а бывало, что и больше. Тогда я, при мощной поддержке Виталия Лазаревича, договорился с бюро пропусков, что участников семинара будут пропускать по списку. Я составил список участников и передал его в бюро пропусков.

Я не случайно написал, что договоренность с бюро пропусков была достигнута при мощной поддержке Виталия Лазаревича. Может быть, точнее было бы сказать, что договоренность была достигнута при участии Виталия Лазаревича, но надо знать его темперамент. Его участие и было мощной поддержкой.

Заседания семинара проходили в среду с 10 утра до полудня. За двадцать – двадцать пять минут до начала семинара я приходил в проходную и старался действовать так, чтобы уладить возможные проблемы, если они возникали у людей, идущих на семинар. Бывало, например, так, что на семинар приходил человек, который не был включен в список. Я в этом случае записывал его фамилию и другие необходимые данные – все, что требовалось для бюро пропусков. После этого новичок проходил на семинар, а мне предстояло включить в список еще одну или, чаще, несколько фамилий, перепечатать список и подать его в проходную ко дню следующего заседания. Это тоже занимало сколько-то времени, но несравненно меньше, чем ушло бы на выписывание индивидуальных разовых пропусков для каждого участника.

Со временем список стал довольно большим – около двухсот фамилий.

Нередко мне приходилось задерживаться в проходной, и я приходил на семинар с небольшим опозданием – несколько минут.

Виталий Лазаревич обычно не любил, когда участники приходили с опозданием. Уже семинар начал свою работу, докладчик у доски говорит вступительное слово, а руководитель семинара нет-нет, да и оглянется на дверь конференц-зала, и если увидит, как опоздавший участник торопится занять место, обязательно громко отметит этот факт, прервав докладчика:

- А вот и Леонид Вениаминович пришел!

Или:

- А вот и Гелий Фролович появился!

И весь зал оборачивался, чтобы посмотреть на опоздавшего.

При обычном деловом общении Виталий Лазаревич называл Леонида Вениаминовича Келдыша просто Леней, а Гелия Фроловича Жаркова – просто Гелий, по имени, но без отчества. А опоздавшего на семинаре он называл по имени-отчеству, а иногда прибавлял и фамилию:

- А вот и Борис Михайлович Болотовский!

Правда, такие укоры мне пришлось слышать позднее, когда я сложил с себя обязанности секретаря. Пока я исполнял секретарские обязанности, мои опоздания имели уважительную причину.

Бывало и так, что Виталий Лазаревич, слушая доклад, несколько раз оглядывался, явно желая отыскать кого-то среди слушателей. Не увидев того, кого искал, он перебивал докладчика и обращался с вопросом к аудитории:

- А где имярек? Он здесь присутствует?

Если оказывалось, что имярек находится в зале, Виталий Лазаревич удовлетворенно усаживался и доклад продолжался. Если же имярек отсутствовал, Виталий Лазаревич произносил слова осуждения. Он говорил:

- Почему же имярек сегодня не пришел? Ведь доклад, наверняка, был бы ему полезен и интересен! Тема прямо его касается! Надо ходить на семинар.

Дежурство мое на проходной перед началом семинара имело одну очень для меня приятную сторону: я имел возможность поздороваться и перекинуться парой слов со своими коллегами и друзьями, идущими на семинар. С этим обстоятельством связано одно воспоминание, не имеющее отношения к науке. Я на семинаре сидел в одном из последних рядов, возле прохода. Почему – потом скажу. И вот, в начале 1969 года, во время заседания кто-то меня тронул за плечо. Я оглянулся и увидел Сергея Иванович Кошкина, нашего начальника Первого отдела. Первый отдел ведал всеми секретными исследованиями, которые проводились в ФИАНе. Воспоминания о Сергее Ивановиче у меня остались самые хорошие. Мы вышли из зала, и он спросил:

- Не знаешь, Каплан пришел на семинар?

Саша Каплан, а если величать его по отчеству – Александр Ефимович – был физиком-теоретиком, сотрудником Института Радиотехники и Электроники во Фрязино.

Чтобы дальнейшее было понятно, здесь надо сделать пояснение. Осенью 1968 года Советский Союз ввел войска в Чехословакию, имея целью не допустить проведение реформ в этой стране – чехи собирались строить социализм с человеческим лицом. Официально было объявлено, что агрессивный Северо-Атлантический блок, куда входили враждебные нам капиталистические страны, решил захватить Чехословакию. Для ее спасения нам пришлось срочно вводить войска – протянуть руку помощи братскому народу Чехословакии.

Оккупация Чехословакии встретила единодушную поддержку всего советского народа. Поддержка была организована следующим образом. На всех предприятиях – на заводах, фабриках, в научно-исследовательских институтах – были проведены митинги, на которых все выступавшие единодушно поддерживали введение советских войск в братскую Чехословакию, как необходимую меру для спасения социализма, а в этой стране. Участники митинга, как правило, принимали резолюцию, в которой содержалось безусловное одобрение и поддержка действиям наших руководителей. Многие люди – даже подавляющее большинство – действительно, верили нашей пропаганде и считали, что введение войск в Чехословакию – мера необходимая. Но были и такие люди, и их было немало, которые понимали, что на самом деле имеет место не борьба с агрессивным блоком НАТО, а подавление воли народа. Чехословакия желала пойти своим путем, а это желание было подавлено силой. Те, кто это понимал, как правило, помалкивали и держали свое мнение при себе. Опасно было высказываться вслух. Пятеро отважных вышли на Красную площадь с протестом против введения войск. Они были арестованы, отданы под суд и приговорены к длительному содержанию в лагерях. Эти пятеро, по общему признанию, спасли честь Советского общества. Вполне возможно, что были и другие случаи публичного протеста. Однако, они остались неизвестны, о них ничего не сообщалось в средствах массовой информации. Тем не менее, мне известно несколько случаев, когда отдельные люди открыто выражали свое несогласие с введением войск в Чехословакию. Происходило это на митингах, созванных для того, чтобы поддержать интервенцию. В конце каждого такого митинга, как уже было сказано, принималась резолюция, одобрявшая введение войск. И случалось, что некоторые участники митинга голосовали против этой резолюции. Такой случай, в частности, произошел и у нас в ФИАНе. Митинг собрали в конференц-зале. Я в это время был в отпуске, на митинге не был, рассказываю то, что слышал от участников. Проводил этот митинг секретарь партийной организации ФИАН Андрей Николаевич Лебедев, хороший физик и хороший человек. В президиуме собрания сидел представитель районного комитета КПСС, человек фиановцам незнакомый. После нескольких выступлений, одобрявших введение войск, была зачитана и поставлена на голосование резолюция поддержки.

- Кто за? – спросил Андрей Лебедев.

Поднялся лес рук.

- Кто против?

Поднялось несколько рук.

Лебедев сказал:

- Принято единогласно.

Представитель райкома КПСС, сидевший в президиуме рядом с Лебедевым, ясно видел эти несколько рук, поднятых против резолюции. Но он не стал возражать. Он помог Андрею Лебедеву избавить несколько человек, голосовавших против резолюции, от многих неприятностей.

Я думаю, что случай, произошедший в ФИАНе – это скорее исключение, чем правило. Гораздо чаще те немногие, кто голосовал против, попадали под пристальное внимание органов государственной безопасности, партийной организации и своего начальства.

После этого пространного отступления вернусь к тому, с чего начал. Во время семинара Сергей Иванович Кошкин, наш заведующий Первым отделом, нашел меня и спросил, пришел ли сегодня Каплан. Я в тот день видел Сашу Каплана до начала семинара, когда дежурил в проходной. Мы с ним поздоровались, и он прошел. Я сказал Сергею Ивановичу, что Каплан на семинаре, и спросил:

- Он вам нужен?

- Нет, - ответил Сергей Иванович. – Мне из Фрязина звонили, просили проверить, действительно ли он на семинаре, а не где-нибудь еще.

Я не стал спрашивать Сергея Ивановича о причинах такого внимания. Но в тот же день узнал, что осенью 1968 года в Институте Радиотехники и Электроники был митинг в поддержку советского вторжения в Чехословакию, и на этом митинге Саша Каплан голосовал против одобряющей резолюции.

Сашу Каплана я знал по его работам в области нелинейной электродинамики. Своим голосованием на митинге он создал себе множество проблем, о чем можно судить и по рассказанному случаю.

После этого случая прошло месяца два, т.е. восемь семинаров. А на девятом снова разыскал меня Сергей Иванович Кошкин и спросил, здесь ли Каплан. На этот раз я не был уверен, что Саша Каплан сидит в зале. Возможно, что его в этот раз не было, или он прошел на семинар так, что это не отложилось в моей памяти. Так или иначе, я сказал Сергею Ивановичу, что Каплан присутствует в зале. И Сергей Иванович, я полагаю, довел эту информацию до сведения фрязинских надзирателей.

Через несколько лет Каплан уехал в США, где с успехом продолжал свою научную работу.

Кстати, если говорить об эмиграции советских, а позднее российских ученых, то за последние лет 25 – 30 за рубеж на постоянное место жительства уехали 15 – 20 знакомых мне участников семинара. По численности это сравнительно небольшой процент от общего числа участников, процентов 10 – 15. Но по квалификации и творческой активности уехавшие физики существенно превосходят средний уровень. Поэтому их отъезд – очень болезненная потеря для российской науки. Похоже, что наше высшее академическое начальство не вполне понимает размеры той потери, которая связана с утечкой мозгов. Частично, по-видимому, здесь играет роль психология элиты: все, что не входит в элиту, то – быдло, и неважно, где работает это быдло, здесь или за рубежом. Какую-то роль играет и личный эгоизм. Как говорил герой кинокомедии «Волга-Волга»:

- Какое там может быть несчастье, когда я здесь!

А руководители государства видят, что академическая элита не очень тревожится, и тоже не беспокоятся насчет утечки мозгов.

В 1989 году Гурий Иванович Марчук, тогда Президент Академии Наук, сказал:

- Академия Наук состоит из академиков, членов-корреспондентов и обслуживающего персонала.

Будучи культурным человеком, он вместо грубого слова «быдло» употребил цивилизованное выражение «обслуживающий персонал».

С возражением против такого деления выступил на общем собрании Академии Наук Андрей Дмитриевич Сахаров. Он сказал:

- Уважаемые члены Академии. Вспомним, как мы начинали свою научную деятельность. По классификации Гурия Ивановича мы все тогда были обслуживающим персоналом. Но именно тогда у нас возникли научные идеи, которые и вывели нас в академики.

Сахаров сказал очень важные слова, важные, как и все, что он говорил. Но, похоже, мало кто в Академии разделяет его точку зрения.

* * *

Тематика семинара была очень широка, как и круг интересов руководителя. Физика низких температур, астрофизика, физика плазмы, физика высоких энергий, космология, электродинамика, физика космических лучей и много чего еще. Кроме того, Виталий Лазаревич держал под наблюдением те отрасли физической науки, которые не входили в основную тематику семинара. Например, физике элементарных частиц на семинаре не уделялось много внимания. Но если в этой области появлялось нечто новое, на семинар, как правило, приглашался специалист, который знакомил слушателей с существом дела. В частности, на семинаре нередко выступал А.А.Комар с сообщениями о новостях в физике элементарных частиц и высоких энергий. Он хорошо знал эту область, и его сообщения отличались четкостью и ясностью. Когда появились работы по холодному синтезу, по телепортации, об этих работах также было рассказано на семинаре.

Несомненно, универсальность тематики семинара отражала универсальность интересов руководителя. В.Л.Гинзбург активно работал во многих областях физической науки. Он, кстати и сам часто выступал на семинаре, пожалуй, чаще, чем любой другой участник, и ему было о чем рассказать. Его работоспособность была поразительна. Десять двенадцать статей в научных журналах каждый год, очередная монография каждые два – три года, популярные статьи, предназначенные для широких читательских кругов, лекционная работа и многое другое – в таком темпе В.Л. работал десятки лет без признаков усталости.

Если он рассказывал на семинаре о своих новых результатах, то, как правило, у него уже была написана статья, содержащая эти результаты, написана и отпечатана и подготовлена к отправке в журнал, а, может быть, уже и отправленная. Он ничего не оставлял «на потом».

Как-то на Ученом совете теоретического отдела Виталий Лазаревич посетовал, что на семинаре в последнее время мало высказывается новых интересных идей.

- Наверное, люди опасаются, что их обворуют, - сказал он. – И совершенно напрасно. Я не боялся выступать с новыми идеями, и меня ни разу не обворовали.

Гелий Фролович Жарков с места негромко сказал:

- Не успевают.

* * *

Выше уже было отмечено, что Виталий Лазаревич не любил, когда участники семинара опаздывали. Вход в конференц-зал был расположен сзади, за спиной участников. Опоздавшие обычно на цыпочках входили в зал, где уже шел доклад, и тихонько продвигались по проходу вперед, стараясь найти свободное место. Иногда Виталий Лазаревич в это время оборачивался и замечал опоздавшего. Тот в испуге как можно быстрее и как можно тише усаживался, опасаясь громогласного осуждения.

Однако, был на семинаре один участник, который, если опаздывал, то сам обращал на себя внимание всего зала. Это был сотрудник лаборатории ускорителей Андрей Андрианович Кузнецов по кличке Тарзан. Он был ниже среднего роста и телосложение у него было далеко не атлетическим. Я допытывался у сотрудников, почему его назвали Тарзаном, и не получил внятного ответа. Андрей Андрианович опаздывал редко, но когда он опаздывал, об этом сразу узнавал весь семинар. Представьте себе такую картину. Семинар начал свою работу, докладчик стоит у доски с мелом в руке. Уже на доске и первые формулы написаны. Зал слушает особенно внимательно. Если в самом начале что-то непонятно, то потом будет еще труднее понять. В этот момент от входной двери раздается громовый возглас:

- Прошу прощения!

Докладчик застывает с открытым ртом. Все присутствующие поворачивают головы на крик. По проходу бегом передвигается Андрей Андрианович. Он быстро находит свободное место где-то в первых рядах, усаживается и напоследок гремит:

- Извините за опоздание!

И застывает, весь обратившись в слух. Может быть, его прозвали Тарзаном именно за его зычный голос.

Виталий Лазаревич ни разу не сделал ему замечания. По-видимому, он, как и мы все, каждый раз оказывался ошеломлен таким появлением.

* * *

У семинара была одна черта, которая прямого отношения к науке не имеет (хотя – как сказать! – может быть и имеет), но эта черта привлекала немало людей и может служить одним из объяснений, почему на семинар ходило так много физиков. Семинар был зрелищем. Не только местом, где обсуждалось все новое, но и зрелищем. Интересны были не только сами новости, но и та манера, в которой эти новости доводились до сведения присутствующих. Не менее интересно было и последующее обсуждение. Оно нередко сопровождалось шутками или оговорками, вызывавшими дружный смех. Были среди докладчиков замечательные ораторы – Давид Абрамович Киржниц, Яков Борисович Зельдович, Гурген Ашотович Аскарьян, Борис Леонидович Воронов и др. Слушать их было одно наслаждение. В их устах доклад был не сухим перечнем посылок и следствий, а художественным произведением – и драмой и трагедией, и комедией, и детективом, все вместе. Бывало так, что большая аудитория слушала, затаив дыхание. Люди ощущали красоту науки.

Евгений Михайлович Лифшиц, ученик и ближайший сотрудник Льва Давидовича Ландау, после кончины своего учителя написал его биографию. И там приводятся слова Л.Д.Ландау, что в самом начале своего научного пути он был потрясен невероятной красотой общей теории относительности.

Что такое красота науки? Это, мне кажется, трудно объяснить. Что такое красота мужчины или красота женщины – это всякому понятно и не нуждается в объяснении. Люди чувствуют это без всяких объяснений. Красоту науки тоже надо почувствовать. И семинар помогал этому.

доставка алкоголя на дом