Сегодня, когда немецкое большинство остро ощущает потребность избавиться от позорного прошлого, а кое-кто хочет и вовсе забыть его, в Германии заговорили о том, что не все немцы были убийцами, начали заслуженно, хотя и запоздало, вспоминать тех, кто в повседневной жизни по мере сил своих противостоял нацизму. Фильм Спилберга «Список Шиндлера» стал побудительным толчком к обсуждению больного вопроса об отношении немцев к политике гитлеровского геноцида. Оказалось, возможность выбора для граждан всё же была. Пришла пора узнать немцам своих праведников. Есть книга, в которой они названы поимённо: «Спасители евреев из Германии» - Die Judenretter aus Deutschland. Anton Maria Keim (Hg.). Yad Vashem. 1983. А есть и исследование американки Евы Фогельман о мотивах, которые двигали спасателями.
Евреи, отношение к ним и в годы нацизма, и сейчас - это лакмусовая бумажка особенно здесь, в Германии. Доказательства и выводы американского историка Даниэля Гольдхагена (его книга «Добровольные палачи Гитлера. Обыкновенные немцы и Холокост» - Goldhagen, Daniel, Hitler’s willing Executioners. Ordinary Germans and the Holocaust - наделала много шума в 1996 году) были убийственными: все виновны, все запятнаны. Но даже Гольдхаген признаёт (одной строкой, взятой в скобки), что было «крошечное меньшинство, которое показало, что имелась возможность не поддаваться всеобщему угару». Так что нельзя всех немцев (ни один народ нельзя!) стричь под одну гребёнку.
В сборнике «Спасители евреев из Германии» обозначено свыше двухсот немецких фамилий. Названы далеко не все. Время неохотно открывает тайны. Пережившие Холокост долго молчали, не в силах вернуться к ужасам прошлого, а их спасители не считали свои действия героизмом и не афишировали их. К тому же у многих очень даже запятнанных немцев, проходивших денацификацию, была в ходу формула-алиби: «Мой лучший друг был евреем». Порядочным людям не пристало ею пользоваться. Вот они и молчали.
Немецкая журналистка Инге Дойчкрон, носившая жёлтую звезду и пережившая Холокост, свою книгу о тех, кому обязана жизнью (среди них – Отто Островски – первый бургомистр послевоенного Берлина) назвала так: «Они остались в тени. Памятник «тихим героям» (Inge Deutschkron, Sie blieben in Schatten. Ein Denkmal fьr „stille Helden", Berlin, 1996).
Из 170 тысяч евреев-берлинцев лишь половина смогла покинуть Германию, из оставшихся уцелело около несколько тысяч. Мы не задаёмся вопросом, много это или мало. Но чтобы еврей мог спастись, находясь в логове зверя, он нуждался в помощи не одного, а десятков порядочных немцев. Известный берлинский музыкант восьмидесятидвухлетний Конрад Латте рассказывает, что с 1943 года до мая 45-го ему и его родителям (им не удалось выжить, они погибли в Освенциме) помогало не менее 50 человек.
История спасения юного еврейского музыканта составила основу книги Петера Шнайдера, вышедшей в известном издательстве „Ровольт" (Schneider, Peter, „Und wenn wir nur eine Stunde gewinnen…", Berlin, 2001). Пару лет назад на канале земли Бранденбург был показан часовой документальный телефильм Ирмгарда фон Мюлена (Irmgard von Mьhlen) об Элен и Конраде Латте, снятый в их берлинской квартире.
Вторая мировая война застала семнадцатилетнего Конрада в Бреслау. Их семья была настолько ассимилирована, что о своём еврействе он узнал, когда новый учитель, появившийся в классе в 1933 году, велел ученикам-арийцам поднять руку. Не понимая значения слова, одиннадцатилетний мальчуган потянул руку вместе со всеми. Вот тут-то и раскрылось его неарийское происхождение.
Одиссея семьи Латте могла бы составить сюжет настоящего триллера, но меня интересуют «не воспетые герои», с которыми судьба свела семью в марте 1943-го, когда перед угрозой депортации Латте бежали из Бреслау в Берлин, где, как им думалось, легче затеряться. Кто только ни принимал участия в их судьбе! От безвестной домохозяйки до прославленного дирижёра, от молодого композитора до убелённого сединами пастора.
Первая в ряду – подруга матери Урсула Тайхманн (Teichmann), настоящая голубоглазая арийка. По первому звонку она примчалась из Мекленбурга в пылающий Берлин с рюкзаком картошки и других продуктов.
Урсула Майснер (MeiЯner), двадцатилетняя актриса Прусского государственного театра, приютила незнакомую ей семью, откликнувшись на просьбу их берлинского родственника. Она предложила им располагаться, не оговорив ни условий, ни сроков пребывания. Конечно, она догадалась, кто они. Её безоглядная решимость помочь ошеломляет. Что за ней? Незнание новых законов? Наивность и непонимание рискованности шага? В письме к Петеру Шнайдеру восьмидесятилетняя Урсула объяснила свои мотивы так: «Я была немкой. То, что происходило в моей стране во времена Гитлера, рождало во мне глубочайший стыд. Я не могла этому помешать, но не могла и в этом участвовать. Мысли о любом возможном наказании скатывались с меня как с гуся вода, потому что я знала, что действую правильно».
Харальд Пёльхау (Harald Poelhau), тюремный священник в Тегеле, где сидели приговорённые к смерти, сделал всё возможное и невозможное, чтобы спасти Конрада. За десять лет службы Пёльхау проводил в последний путь свыше тысячи противников режима. Он помогал им, как мог: проносил в камеры пищу, письма от родных, известия с воли. В своём рабочем кабинете, который он называл лавкой, Пёльхау принимал и людей с воли, нуждавшихся в его помощи. Принимал он и у себя на дому, где жил с женой и сыном, которые были посвящены в его дела. Он часто укрывал у себя людей прежде, чем отправить их по другому надёжному адресу. Именно он порекомендовал юного музыканта органисту Дрвенски, который предложил юноше работать его помощником.
Вначале Конрад играл в крематории Веддинга, а затем стал вести службы в больших евангелических кирхах Берлина. Работа была связана с разъездами по городу, а у мужчин призывного возраста то и дело проверяли документы. Как тут быть гонимому еврею? Пёльхау выручил и на этот раз: помог документами и продуктовыми карточками.
Музыка была страстью Конрада, он был одержим желанием совершенствовать мастерство. Оно пересилило страх, и он решился обратиться к знаменитому пианисту Эдвину Фишеру. Пробравшись в репетиционный зал филармонии, он встретился с маэстро и рассказал ему всё, как есть. И что же тот?! Маэстро согласился давать уроки.
Конрад в мечтах видел себя за дирижёрским пультом. Знакомый капельмейстер направил юношу к молодому композитору фон Эйнему. Сын австрийского генерал-майора и аристократки, крестник Геринга, фон Эйнем был своим человеком в вагнеровском гнезде в Байройте, но нацистский режим ко времени знакомства с Конрадом стал ему просто ненавистен. Он познакомил своего протеже с Татьяной Гзовской, которая как раз собралась поставить балет „Турандот" на музыку фон Эйнема. Это была та самая Гзовская, которая некогда весьма темпераментно читала перед Лениным „Левый марш" Маяковского, но позже эмигрировала в Германию. После прослушивания Конрад был принят концертмейстером для репетиций балета. Год спустя Татьяна пустила затравленного Конрада в свою роскошную квартиру на Фазаненштрассе, где она проживала с мужем-дипломатом. Он провёл там одну спасительную ночь. А Гзовская умерла в Берлине не так давно, в 1993 году.
Фон Эйнем настолько расположился к своему подопечному, что отдал ему свой паспорт, и некоторое время Конрад передвигался по Берлину с документом барона. Фон Эйнем представил Конрада своему единомышленнику и другу, дирижёру Берлинской оперы Лео Борхардту. Прежде он дирижировал Берлинским филармоническим оркестром и был соперником молодого Герберта фон Караяна. Борхардт родом был из России, его настоящее имя - Андрик Краснов. К 1943 году Борхарт стал активным участником гражданского сопротивления: заботился о квартирах, документах и продовольственных карточках для нелегалов. В апреле 45-го он принял участие в акции „Нет!": во многих районах Берлина на стенах появилось это слово, написанное мелом или краской, как знак недоверия Гитлеру и его режиму. Конрад об этом не имел понятия, но счёл необходимым раскрыться. Конечно, он рисковал. „Ну что ж,- ответил дирижёр, - теперь я всё знаю; считайте, что я уже всё забыл". Начались странные незабываемые уроки без партитуры, без фортепианного сопровождения. В кабинете царила тишина, только взмывали руки, подавая знак невидимым скрипкам, духовым, ударнику…
Когда оставаться в Берлине стало для юноши невозможным, вновь на помощь пришёл Пёльхау. Мало того, что он свёл Конрада с заведующим продовольственной частью двух тюрем – Моабита и Тегель - „папашей" Вилли Кранцем, который помимо еды обеспечил нелегалу кров и постель в своём подвале, Пёльхау снабдил его бесценным документом на имя Конрада Бауэра, члена фольксштурма.
С этим документом молодой еврей отправился во Франкфурт, имея письмо Пёльхау к католическому капеллану Карлу Пелю. Тот вопросов не задавал, а поместил „фольксштурмовика" в католическую больницу Бад-Хомбурга. 29 марта 1945 года городок был занят американскими войсками, и в истории спасения молодого музыканта была поставлена точка, а по мне – так восклицательный знак.
Что касается „тихих героев", то беспримерная по самоотверженности деятельность Харальда Пёльхау не была забыта. В 1972 году незадолго до его смерти ему была вручена памятная медаль Яд Вашем „За спасение народа" и в Аллее праведников в его честь высажено дерево. На родине его тоже чтят. Одна их школ в берлинском Шарлоттенбурге носит его имя. Усилиями жены Конрада Эллен Латте могила Пёльхау на кладбище Целлендорф получила статус вечной. В 1992 году его именем были названы улица и остановка метро. Знают ли снующие прохожие об этом уникальном человеке, затрудняюсь сказать.
Кое-кто из выживших евреев вспоминает, что при прощании их спасители просили: „Обещайте, что вы никому не назовёте моего имени. Не пишите мне. Удачи вам!" Нужно сказать, что с уходом Гитлера антисемитизм не исчез. Он был, есть и будет. Возможно, за нежеланием рассказывать о помощи евреям кроется мудрая предусмотрительность. История, которую я припасла под конец, думаю, поразит читателя.
В Эрнсбахе, небольшой деревушке возле живописного средневекового городка Михельштадт в Оденвальде, крестьянин Генрих Лист приютил еврейского парнишку Фердинанда Штрауса, который чудом избежал депортации. Фердинанд остался один на белом свете, а Генрих был порядочным человеком. Соседка донесла на него. Он был брошен в концлагерь (скорее всего, в Дахау) и погиб там. Жена арестованного Мария Лист дала понять соседям, что не одобряет действий мужа. И едва ли не каждый выразил ей сочувствие.
После войны никто не дал понять соседке, выдавшей Листа, что поступок её был неправильным. А вдова жила себе тихо дальше, никому ничего не говоря о своём погибшем муже. Лет через сорок учителя гимназии из соседнего городка раскопали эту историю и сообщили о ней в Яд Вашем. Там всё проверили и решили наградить Листа и его жену медалью „За спасение народа". Но фрау Лист отказалась от неё, поскольку соседка была жива. Лишь после смерти той, что погубила две жизни, решилась она получить награду. Жители Эрнсбаха знали всю историю. Они знали и о том, за что Лист заплатил жизнью. „Где же уважение и признание общества – не только соседей, а всей нации – имеющих все основание гордиться этим гражданином, где они?" Этот вопрос задаёт Рут Давид, рассказавшая историю в своём письме в газету „Нью-Йорк Таймс" от 17.08.2000. Её вопрос заставляет о многом задуматься.
Статистика говорит, что евреи, которым удалось спастись в годы нацизма в сельской местности, составляют всего 7% от общего числа выживших. Эта цифра объясняет ту драму, что разыгралась в Эрнсбахе в начале 40-х. Кто там жил? Обыкновенные немцы, не очень образованные, возможно даже не очень грамотные люди. Лишь одна из них усвоила расистские „истины" нацистов и донесла. Остальные молчали. Скорее всего, ими владели страх и равнодушие. „Бойтесь равнодушия! – предупреждал когда-то Бруно Ясенский, автор романа „Заговор равнодушных". – Не бойтесь врага, он может вас убить. Не бойтесь друга, он может вас предать. Но там, где свило гнездо равнодушие, вас ждёт и предательство, и убийство". Прошли годы, многое изменилось. Но равнодушие обывателя не исчезло. Потому жители Эрнсбаха и не осудили доморощенную „стукачку" даже на исходе ХХ века.
Думается, процесс денацификации проходил в Германии поспешно и во многом формально, как любая массовая кампания. Автору учить немцев, как следовало её проводить, вроде бы не пристало, да и поезд ушёл. Но рассказывать о „тихих героях" уместно всегда, тем более что давно пришла пора вернуть альтруизму его доброе имя.
