Birshtein1
©"Заметки по еврейской истории"
Февраль 2005

 

Александр Бирштейн


Язык, ушедший после детства

Рассказы

 

 

Серебро

     А вот еще рассказик. Даже не знаю: грустный он или смешной. Сперва казалось, что смешной, а потом засомневался. В общем, судите сами.
     Как-то пронесся по двору слух, что на свалке возле завода радиодеталей, что под Полицейским мостом, можно накопать любое количество серебра. Серебром тогда мы называли фольгу от конфет или шоколадок. Серебро, сами понимаете, вещь чрезвычайно ценная, просто незаменимая при изготовлении вонючек или ракет. Естественно, мы ринулись под мост. И вправду, если покопаться в груде земли и мусора, обнаруживались ржавые металлические коробочки, разбив которые кирпичом, можно было извлечь тугие мотки серебра, проложенного пергаментной бумагой. Теперь-то я знаю, что это были старые или бракованные конденсаторы, а тогда… Увлеченно рылись мы в мусоре, а добыча росла и росла. Поэтому, когда какие-то работяги нас прогнали, удалились мы довольно спокойно, унося в карманах и за пазухой приличные запасы ценной добычи.

     Ценной-то, ценной, но что с ней делать? Как употребить серебро хоть с какой-то пользой? Плодотворных идей что-то не находилось. Да, мы цепляли куски серебряной ленты сзади друг другу и даже некоторым взрослым… Но это быстро надоело. Да, мы попробовали украсить» серебром хвост кошки Луизы, принадлежащей мадам Берсон. Но кошка, видимо, терпеть не могла драгоценности и с боем удрала, не забыв кое-кого оцарапать.
     Наступило что-то вроде отчаяния.
     Есть, безусловно, ценная вещь. Ее много. Но с ней абсолютно нечего делать! Мотки фольги лежали перед нами, мотки, добытые тяжким трудом рудокопа, и… не стоили ничего, ибо были бесполезны. Они даже не горели!
     Пришли старшие ребята, отобрали у нас добычу, послонялись с ней и вернули за ненадобностью.
     Вдруг один из нас вспомнил, что, когда в одной из квартир дома был обыск, то проход лестницы загородили лентой, правда, не серебряной, а обычной. И никто не смел пересечь эту ленту. То есть, пересечь ее было легко, надо было только слегка пригнуться, но никто этого не сделал до тех пор, пока ленту не сняли.

     Мы вышли на улицу. Объект для эксперимента нашли сразу. Лента из серебра, протянутая между перил лестницы, перекрыла вход и выход в распивочную-винарку. Эффект нас потряс. Люди, шедшие чтоб пропустить стаканчик-другой, резко разворачивались, завидя ленту, и уходили. Более того, народ, решившийся, наконец, покинуть заветное место, толпился у ленты, бранился, но никто через нее не перелезал! Потом выскочил директор винарки дядя Боря, обругал нас матом и порвал ленту. Но почин был сделан!

     Потом лентой от дерева к дереву обматывали целый квартал. Это тоже дало эффект, но скоротечный, ибо вмешался участковый. Он оборвал ленту и торжественно пообещал с нами разобраться. Разборок с участковым никто не хотел, но… лента-то еще оставалась! Тогда мы перекрыли с обеих сторон мост! Машины, разогнавшись с Канатной или с Кангуна, с визгом тормозили. Водители и пассажиры выбирались наружу и шумно выдвигали версии возникновения препятствия. Одни говорили, что идет облава, другие, что мост заминирован…

     Так продолжалось минут двадцать. А потом снова появился участковый… Он, не только вновь открыл проезд, но и провел с нами в подъезде «разъяснительную беседу», после чего доставил родителям, с которыми тоже поговорил. То, что недодал нам участковый, родители компенсировали сполна. Так что, серебро перестало привлекать нас навсегда. Мы выросли инженерами, журналистами, моряками, врачами, медсестрами, рабочими, но среди нас не наблюдается ни одного ювелира!

     Я уже, было, считал, что закончил рассказик, но потом задумался над тем, как же надо было запугать людей, чтоб они, даже в рядовой ситуации, боялись выйти за флажки. Ведь эти багровые флажки-лента окружали нас годы и годы. Жили, окруженные лентой миллионы, рвали ее только единицы.

     Но я понял, что это прошло, когда в январе этого года провел неожиданный опрос. А опросил я 11 человек, причем разного возраста. Диапазон от 19 до 50. Вопрос был несложный: - Какие события в нашей стране, приходящиеся на конец января, наиболее знаменательны? Никто из опрошенных не вспомнил про день смерти В.И.Ленина, зато больше половины, семь человек, вспомнили о дне рождения В.С. Высоцкого.

     21 января был день смерти Владимира Ильича Ленина. Вспоминаю, как в прежние, еще советские, времена вся страна погружалась в глубокий, во многом притворный, но предписанный траур. Минута молчания, возложение венков, митинги… Все телеканалы были забиты нудными передачами о великом вожде и учителе, шли порядком поднадоевшие фильмы типа «Человек с ружьем». Свеженький фильм! Правда? Но обязательный к показу на одном из каналов. А на другом канале демонстрировали что-то не менее «свежее», типа «Ленин в 18-м году»… Смотри, не хочу!
     Не хотелось…

    Нынешний телеэкран реагирует на дату рождения Высоцкого. По одесским каналам демонстрируют лицо, песни, фильмы человека, ставшего символом для тех, кто жил, рос еще в той советской стране. И не только. Странные нынче времена… Но люблю их, несмотря на все трудности и сложности жизни, хотя бы за это. Скажите: - Разве это не радостно, что великого поэта, актера и барда помнят, а о вожде-тиране почти позабыли? Во всяком случае, молодые. А ведь им жить дальше!

     Да, 25 января 2004 года Владимиру Высоцкому исполнилось бы 66! Не верится. Мы все, кто знал, видел его, привыкли к тому, что он молод и суров, молод и улыбчив, молод и страстен, но молод!

     Это не псевдодедушка Ленин – старенький и хитренький, несмотря на то, что, по тогдашним уверениям партии и правительства, «вечно живой».

     А Владимир Высоцкий действительно молод. Его и невозможно представить себе старым. Что Пушкина, что битлов, что Лермонтова, что Есенина… Их молодость не физическое, а нравственное явление, несмотря на срок, отпущенный каждому Богом. (Кстати, большинство «битлов» еще живы! Их даже показывают по ТВ, но мы помним их теми, прежними и не верим, не хотим верить картинке!). Великим поэтом назвал Владимира Высоцкого Иосиф Бродский. А уж кто-кто, а он в поэзии смыслил.
     Великим актером назвал Владимира Высоцкого создатель театра на Таганке Юрий Любимов, а кому, как не ему, смыслить в актерах.
     Великим гражданином числила его та, прежняя страна. Причем в этом были единодушны и интеллигенция, и те, кого именовали рабочим классом и… органисты – так, между собой, называли мы работников КГБ.
     В КГБ у Высоцкого было много поклонников, - стыдливо признался на днях в телепередаче некто Михайлов – генерал-органист.

     И не стоит говорить о том, что Владимир Высоцкий писал и пел о самом насущном, о том, что волновало и мучило нас тогда в семидесятых-восьмидесятых. Потому что, это не так, потому что все, о чем он успел сказать, волнует и сейчас. И нас, и наших детей, и, уверен, будет волновать внуков и правнуков.
     Я не верю в «вечно живых». Ибо это не эпитет, а клеймо. А клеймом метят, сами знаете кого.
     Но есть, есть на свете Шекспир и Толстой, Гоголь и Булгаков, Чаплин и Сахаров… И Высоцкий есть! Слышите:
     Я из повиновения вышел –
     За флажки, - жажда жизни сильней!
     Только сзади я радостно слышал
     Удивленные крики людей.
     Да, он шагнул за флажки. За ним рванулись другие. Много других. Целая страна!

     Как я горжусь, что Владимир Семенович Высоцкий однажды побывал в доме № 7, по улице Жуковского….     

Язык, ушедший после детства

    В детстве еврейская речь сопутствовала мне всегда и везде. Собственно, это было не так уж необычно, ибо тогда мир мой ограничивался, в основном, двором, а там больше трех четвертей «населения» говорило на идиш. И собственно евреи, и представители других народов, русские, украинцы, татары, армяне. Причем их словарный запас не ограничивался выражением… Как бы его помягче перевести?… Ага, нашел:
     - Поцелуй меня ниже талии. - Нет, это был вполне вразумительный идиш, выученный в процессе долгого и, заметьте, мирного общения. Впрочем, собственно евреев во дворе было больше половины. Это, включая суржиков, которые тоже тогда считали себя евреями.
     Бабушка моя, Ида Яковлевна Лауэр-Трауберг, двоюродная сестра знаменитого кинорежиссера, была женщиной интеллигентной, к четырем годам обучила меня грамоте, читала мне наизусть Пушкина, Лермонтова и, почему-то, Игоря Северянина. Но при этом пыталась вбить в мою непутевую голову и еврейские песни, которые пела частенько. К сожалению, тут я оказался достаточно туп, ибо кроме слов: - Тринкен, тринкен, тринкен тей! – не запомнил ничего.

     Дома у нас говорили только по-русски, но стоило бабушке вывести меня погулять во двор или на улицу, как она, с видимым облегчением, переходила на идиш, благо собеседниц и собеседников хватало. Надо сказать, что тогда люди, разговаривающие меж собой по-еврейски, не выглядели как-то необычно. Я бы ощутил это. Ведь начал же ощущать позднее стену отчуждения, встававшую между дворовыми евреями и всеми остальными.
     Не помню, когда это началось, вероятнее всего году в 1952-53, не позже. А для меня началось с того, что произошло небывалое – лучший друг Валька Баранов обозвал меня жидовской мордой.
     Мы были детьми. Довольно маленькими детьми, но то, что творилось во взрослом мире, утрированно и гипертрофированно переходило в наш, расслаивая и отделяя друг от друга. Чем бы это кончилось? Не знаю. После весны 53 года все вроде бы начало возвращаться… Мы опять дружили, но не так, как раньше, мы опять играли, но не в те игры. И росли…
     Еврейская речь перестала звучать во дворе примерно тогда же. Одной из причин стало то, что начали умирать старики, а у молодых не было мужества и сил хранить свой язык. А может, это было и небезопасно?

     Возможно, мне кажется, все-таки столько лет прошло, что еврейскую речь стал заменять мат. Взамен умерших евреев, вселялись «хулиганы», как говорили оставшиеся старики. Не было больше веселых еврейских свадеб, когда «гулял» весь двор. Взамен пришли свадьбы другие с пьянкой и обязательным мордобоем. Потом некоторых жителей двора стали сажать в тюрьму за те же пьянки и мордобой. Они уходили, возвращались, к ним приходили дружки… Какая тут еврейская речь? И русской-то почти не осталось!
     Страшный и последний удар нанесла по еврейскому населению двора эмиграция. Началось все в семидесятые и не прекращалось до тех пор, пока из евреев во дворе остались только мама и я.
     Мама умерла несколько лет назад, а я давно уже во дворе не живу. Захожу изредка… Возле ворот, где раньше собирались старики, сидят местные синяки и делятся видами на шмурдяк. Вместо молочной, которая была тут всегда, теперь распивочная. А на воротах нарисована свастика. Ее стирают, но она появляется снова…     

Учительница первая моя…

    Едва придя в первый класс средней школы № 39, мы узнали, как нам повезло. Нашей первой учительницей оказалась дочь героя гражданской войны! Фамилию называть не стану, ибо у нее есть потомки, а им это будет неприятно.
     Впрочем, проучившись всего несколько дней, мы в своей везучести как-то разуверились. Ибо наука букваря, чистописания, арифметики преподавалась, в основном, с помощью толстого красного карандаша, исполнявшего двойную функцию. Тупым концом карандаша нерадивых били по голове, а острым заносили соответствующую, но отнюдь не радостную, оценку в дневник или тетрадь.
     В общем, к концу уроков головной болью страдали все!
     Родители, почуяв недоброе, пытались воздействовать на нашего Макаренко в юбке. Плевать она на них хотела! Имя папы надежно защищало ее от любых посягательств на излюбленные педагогические методы.
     В классе имелись разные ученики. Те, кто поспособней и поусидчивей, в конце концов, от «карандашной атаки» практически избавились. Остальным же, включая способных, но не усидчивых, приходилось туго. Стонали мы. Стонали наши родители.

     Надо было что-то делать!
     Надо было мстить!
     Чрезвычайный совет собрался в нашем дворе, в дворовой уборной, откуда деревянная лестница вела на разоренную давно голубятню. Там и расселись.
     О существовании классиков мы еще не ведали, но вопрос: - Что делать? – поставили ребром. Соавтором идеи был я, чем и горжусь до сих пор.
     Надо сказать, что к числу ежедневных проблем населения относилась и такая, как сдача стеклотары. Пили тогда, впрочем, как и сейчас, много, а рубль двадцать за поллитровую бутылку – деньги отнюдь не лишние. Вот и толкались у пунктов приема стеклотары клубящиеся очереди. Для того чтоб сдать бутылки, потратить надо было не менее двух-трех часов. К тому же, приемщики привередничали. Малейшая щербинка и бутылка безоговорочно отвергалась! А это уже большая потеря! Не принимались бутылки из-под импортных напитков. Они – эти бутылки - слегка отличались по форме от наших.

     Так вот, в один очень прекрасный день, на столбах и деревьях появились многообещающие объявления: - Срочно покупаю бутылки от импортного вина! Можно щербленные. – Далее следовал адрес «любимой учительницы и часы приема, приходившиеся, в основном, на раннее утро и поздний вечер.
     Сколько народа успело посетить заветную точку, не ведаю. Наверное, немало, ибо шум поднялся изрядный. Что характерно, нас, ее учеников, почти не трепали. Дело в том, что объявления были написаны, хоть и печатными буквами, но каллиграфически, а подобных высот, да еще под руководством этой учительницы, никто из нас не достиг. Даже теоретически. Так что, нас из списка подозреваемых вычеркнули. Автоматически вычеркнули и наших родителей. А зря! Я-то знаю, кто писал объявления. И не только я. Но мы никому не скажем!     

Двуликий Анус

    Я уже как-то упоминал, что в нашем доме работала баня № 1. При бане имелась парикмахерская. Вернее, парикмахерских недолгое время было две. Одна государственная, а другая как бы частная. Она располагалась в том же помещении, что и государственная, но в маленьком огороженном закутке. Имелась и вывеска. На ней были изображены два мужских профиля, глядящих в разные стороны. Один был распатлан и небрит, второй, наоборот, гладко причесан и выбрит. «Двуликий Янус» называлось это великолепие. Какой-то шутник исправил букву «Я» на «А». Таким образом, парикмахерская стала называться «Двуликий Анус». Ни парикмахер Изя, ни его клиенты понятия не имели, кто такой анус, посему название как-то прижилось.
     - Две стороны одной ж… - мрачно изрек мой московский дядя Даня, гостивший у нас и приведенный мной в парикмахерскую, чтоб побриться. Одессит по рождению, дядя давным-давно жил в столице, работал директором огромного комбината. По жизни он был интеллектуалом, еще в Одессе входил в литературное объединение «Зеленая лампа», дружил с Семеном Кирсановым, был в каком-то родстве с Багрицким, жившим напротив дяди на Базарной угол Ремесленной. Так что, такое интересное слово на вывеске его немало позабавило.

     - Как там ваша практологическая брадобрейня? – еще долго, многие годы спустя, спрашивал он меня, когда я появлялся в Москве.
     - Никак! – отвечал я, ибо «Двуликий Анус», как самостоятельная парикмахерская единица давно перестал существовать. У парикмахера Изи отобрали патент, и он переселился в общий зал и орудовал ножницами, бритвой и машинкой уже там. Являть свое парикмахерское искусство ему приходилось нечасто, ибо его клиентами, в основном, были призывники и мы, пацаны, приговоренные родителями к высшей мере наказания – стрижке наголо. Стричься под модную тогда «канадку» мы ходили в другую парикмахерскую на Пушкинскую угол Жуковского к Яше, отчиму Брони, девчонки из нашего двора.
     И Броня, и ее муж-таксист Нюма, мои соседи по парадной, уже несколько лет живут в Америке. В Америке же обитают и многие-премногие соседи мои по двору. И евреи, и русские и украинцы. Во дворе они не всегда ладили, но в Америке, каким-то образом отыскав друг друга, крепко сдружились, летают друг к другу на семейные торжества, перезваниваются… Такой себе американский филиал Жуковского, 7. Изредка приходят письма со всеми их новостями. Слава Богу, живут они неплохо. Скучают, конечно, но пытаются это скрыть.

     Я изредка бываю на Жуковского, 7. Захожу во двор, подымаюсь в свою квартиру, но долго там находиться не могу. Снова спускаюсь вниз, выхожу на улицу…
     Вместо «Молочной» которая сменила винарку, оборудовали магазин, где наливают всем желающим. Бани давно уже нет. Нет и парикмахерской. Ничего нет из прошлого. Кроме меня. Но и я уже далеко не тот мальчишка, который грустно спускался в парикмахерскую, сжимая в руке семьдесят копеек – цену стрижки наголо.     

Рогатка

     Думаю, что нынешняя ребятня даже не знает, что такое рогатка. А в пору моего детства рогатка являлась оружием, которым владели все, от мала и до велика. Так что, расскажу-ка об этом поподробней. Рогатки были тогда двух типов. Назову их тут: карманные и боевые. Карманная рогатка делалась из толстой проволоки. Спусковым механизмом служила тонкая резинка. Стреляла такая рогатка шпульками – скобочками из проволоки. Дальнобойность такого «оружия» была невелика. Из нее можно было пальнуть, для острастки, по воробьям или кошке, попасть кому-то шпулькой ниже талии… В основном же, такие рогатки использовались для стрельбы по надувным шарикам, которые во множестве появлялись на пролетарские праздники. Баловство… То ли дело боевая рогатка! Делалась такое оружие из сучка-тройника, тщательно отполированного наждаком. Спусковым механизмом служила тугая плоская резинка, в центре которой имелся кожаный квадратик, в который и «заряжался» метательный снаряд, именуемый муныком. Мунык – это небольшой, но увесистый камешек. Впрочем, иногда, вместо него стреляли картечью – кусочками чугуна или свинца. Била такая рогатка довольно далеко и сильно. Использовали ее для стрельбы по лампочкам или воронам на Пушкинской.

     Не припоминаю, чтоб боевые рогатки применялись при мальчишеских междоусобицах. Скорее всего, этого и не было. Тем не менее, родители были категорически против рогаток и, найдя таковую у любимого чада, безжалостно рогатку уничтожали. Знаю только один единственный случай, когда использование рогаток, причем всеобщее, встретило молчаливое одобрение старших. О нем и расскажу.
     Не помню уже, какое торжественное событие в личной жизни предшествовало появлению некоей Ф. во дворе. В одной руке у нее была целая связка кур, во второй нож. Устроившись у дворового крана, Ф. ухватила первую курицу и стала ее резать. Привлеченные новым зрелищем, мы придвинулись, было, ближе, но потом в ужасе отшатнулись. Крики несчастных птиц, лужи крови… Некоторым из нас стало плохо. Ревели практически все! Привлеченные шумом, во двор вышли взрослые и стали урезонивать Ф. Но, кроме того, что она была садисткой, была она еще и мулаткой. То есть, белой женщиной с черным ртом. И вот этот черный рот обрушил на наших родителей черные же ругательства. Руки же Ф. делали свое грязное дело. Не без осечки. Одна из кур выдралась из ее рук и побежала по двору. Кровь хлестала из ее перерезанного горла. Нет, такое и в жутком сне не приснится! Ф. догнала беглянку и изо всех сил пнула ее ногой. Несчастная птица, отлетев, не по своей воле, на несколько метров, упала и затихла. А Ф., как ни в чем не бывало, принялась ощипывать кур. Родители увели нас домой. Мы не сопротивлялись.

     Но, когда стемнело, мы ВСЕ появились во дворе. В руках у каждого была боевая рогатка. Молча выстроились мы перед окнами Ф. «Огонь» – скомандовал старший из нас. И мы выстрелили. Звон разбитых вдребезги стекол огласил двор. Ф. и ее муж вылетели во двор, сотрясаемые жаждой мести. Выскочили и… остановились, наткнувшись на нашу шеренгу. Мы стояли не шевелясь, плечо в плечо и молчали. Заорала Ф. Она призывала немыслимые проклятия на нас, на наших родителей, на близких и дальних родственников… Родители, привлеченные ее воплями, сначала выглянули в окон, а потом вышли во двор. Они стали рядом с нами и тоже молча смотрели на Ф. Потрясенная этим зрелищем, она заткнулась.

     - Пошли домой! – сказал мне папа. Я оглянулся. Шеренга наша, распадалась. Родители других ребят так же уводили их со двора. Мы с папой стали подниматься по лестнице к себе на третий этаж. У мусорного ведра папа остановился.
     - Выбрось рогатку! – сказал он. Я подчинился. Дома инцидент, произошедший только что во дворе, не обсуждался. Как я узнал на следующий день, в других семьях это не обсуждалось тоже. Во всяком случае, репрессий от родителей не было. На следующий день окна Ф. застеклили, и жизнь во дворе пошла своим чередом.
     Эпизод… Знаете, почему я о нем рассказал? А потому, что воспоминание о том, как мы, от мала до велика, стояли рядом, одно из самых ярких в жизни моей, наполненной путешествиями и приключениями.
   
   

коммерческий транспорт спецтехника

   


    
         
___Реклама___