Shalit1

     Мелодичные звуки Шопена плыли по залу. Как шум морского прибоя. Как прохладный ветерок перед закатом. Ассоциации у каждого были свои, личные, но, в целом, публика была готова, по словам поэта, "отдаться вымыслам Шопена" без усилия, любя этот миг общего и собственной души оцепенения. За фортепиано сидела молодая женщина. Шикарная по тому времени публика настроилась лирически, и пока ничто не предвещало бури.
     - Я играла Шопена с большим чувством, особенно "Полонезы", но этот оригинальный юноша выбрал "Похоронный марш", - вспоминала спустя пятьдесят с лишним лет Мирьям Гольдберг.
     И когда в иерусалимской школе искусств и ремесел "Бецалель" проводился большой пуримский карнавал, и Абель Пан, художник и преподаватель, разрешил студенту Баруху, имевшему склонность на его уроках графики вечно вычерчивать какие-то балетные пируэты, еще и воссоздать их на сцене, Мирьям с удовольствием согласилась помочь. И вот она сидит за инструментом, играет, а Барух выплывает в темносиреневой (по другим свидетельствам - черной - Ш.Ш.) греческой тунике...

     - Пока он танцевал Шопена, в зале стояла тишина, - продолжает вспоминать пианистка, - но потом перешли к Листу, и я слышу какой-то шум в зале. Не понимая причины, чуть поворачиваю голову посмотреть, как у него получается вальс "Мефисто", и вижу: встает из кресла благородной осанки дама и, шумно повторяя: "Безобразие, безобразие!", демонстративно покидает зал...
     А Барух продолжал свой танец.
     Можно ли вообще описать манеру танца? Пишут, что его походка отличалась неуловимыми нюансами, все казалось импровизацией - движение плеча, взмах руки, особенный поворот головы, - однако все было выверено и рассчитано до мельчайших подробностей. Он двигался легко и изящно. Но одеяние оказалось довольно прозрачным. А ему и в голову не пришло надеть что-то под тунику. А-ля Айседора Дункан. Он бредил ею. Впрочем, публика не раз удивляла его своей незрелостью, неготовностью принимать его идеи. Или он намного опережал время?

Барух Агадати. Конец 30-х годов

     На это странное имя "Барух Агадати" я набрела в поисках материала на тему израильского танца "хора"¹ . Откуда, когда появился этот танец, веселый, задорный, без которого немыслим никакой еврейский праздник - ни свадьба, ни фестиваль народного танца... Израильтяне говорят: танго или вальсу можно научиться, а хоре и учиться не надо, с ней на этой земле рождаются...
     И что же оказалось? Первую "хору" создал на земле Израиля бывший одессит, человек, не только одаренный природой многими талантами, но и большой труженик. Она так и называется - "Хора Агадати" (слова З. Хавацелет, музыка А. Босковича). Чем больше я узнавала об этом человеке, тем больше он привлекал своей мощью, разноликостью и какой-то исступленной жаждой служения этой стране и ее культуре.
     Барух Каушанский родился в 1895 году, и не в Одессе, а в Бендерах, в Бессарабии. Отца звали Арье, а мать - Батьей. Были в семье еще дети: брат Ицхак и сестра Шошана. Барух учился и в хедере и в светской школе, но когда он исчезал из дому, то чаще всего мальчика находили на берегу Днестра, в цыганском таборе. Он обожал цыганские песни и пляски... Вскоре семья переехала в Одессу. Первое же посещение оперного театра определило его путь в жизни - по крайней мере, первый ее этап. Он был увлечен буквально всем, но больше всего - классическим балетом. Все в доме закружилось - и брат, и сестра, и мама, и тарелки, и стулья... Отец был против этого "дикого" увлечения: еврей - балерун? Его сын - танцор? Но когда Барух поступил в балетное училище, очаровав всех преподавателей уже на приемных экзаменах, делать было нечего - отец смирился. Тем более что очень скоро Барух стал подрабатывать участием в спектаклях.

     В это время в Одессе появился экзотический гигант с пышной бородой - профессор Борис Шац приехал собирать талантливую еврейскую молодежь для учебы в его школе - будущей академии "Бецалель" в Иерусалиме. Умел ли тогда юный Барух рисовать, какие работы показывал - неизвестно, только не на шутку загорелся идеей поездки в Эрец-Исраэль и учебой в Иерусалиме. Отец снова метал громы и молнии. Но мать украдкой сунула в карман свернутый полотняный лоскуток с небольшой суммой денег.
     Пятнадцатилетний Барух Каушанский проделал длинную и трудную дорогу в Иерусалим и явился в "Бецалель" с корзиной из тростника, подбитой железными скобами. Представ пред очи Мастера, он открыл корзину. На внутренней стороне крышки красовался чуть помятый от странствий большой портрет великой драматической актрисы Сары Бернар. Он перерисовал его с открытки и отретушировал углем. Это для вступительного экзамена. А для новой жизни он выбрал новое имя - Барух Бен-Иегуда.

     Профессор, без особого восторга рассматривая портрет Сары Бернар, спросил, на какие средства будущий художник собирается жить. Барух об этом как-то не подумал. Борис Шац выдал ему ученический билет и, сказав: "Месяц будешь работать, месяц учиться у меня", - дал письмо к некоему господину Авиви, распределителю работ в поселении Петах-Тиква, и отпустил. У Авиви оказалась красавица жена, к тому же художница, Ривка Старк. "Видение" Ривки, пусть изредка, уравновешивало голодные тяжелые будни подростка. В местной кооперативной лавке ему открыли "конто", то есть карточку, по которой отпускали продукты в счет оплаты с заработка. Свой трудовой путь он начал с цитрусовой плантации. Месяц прошел, а ехать в Иерусалим он не мог - не было денег. "Рабочий - не художник, ему питаться надо", - скажет Агадати, вспоминая свою юность. Вот он и "съел" свою зарплату. И остался в Петах-Тикве.

Газетное объявление Баруха Бен-Иегуды о наборе на первый курс желающих научиться танцевать бальные танцы. Оговорена плата за курс

     Вскоре его поставили "менеджером" (так он именовал свою должность) на строительстве шоссе Петах-Тиква - Тель-Авив (не забудем, что Тель-Авив был тогда, в 1910 году, годовалым младенцем). Рабочие, выходцы из Йемена, вскоре заметили, что их "менеджера" трясет тропическая лихорадка. Авиви перевел его на более легкую работу - на строительство дома. Когда до Арье и Батьи Каушанских в Одессе дошла весть, что у их мальчика малярия, на строительной площадке, возле ямы, где Барух ногами месил глину с соломенной трухой, появился Ханина Карчевский (известный в будущем композитор). Всего несколько дней назад он приплыл из Одессы и встретился с Барухом, чтобы передать ему требование родителей возвратиться домой. Барух отказался и... был вознагражден. Карчевский выдал ему пять наполеондоров и объявил, что эта сумма будет отныне его месячной стипендией от родителей (они, как видно, и не надеялись на его возвращение). Барух, счастливый и почти здоровый, вылез из ямы и отправился к профессору Шацу продолжать образование. Три года он учился в "Бецалеле", а летом, на каникулы, уезжал в Одессу, как и другие ученики из "Бецалеля" и гимназии "Герцлия"...

     Барух учился живописи, но мысли его занимал балет, художественный танец. В начале 1914 года в газете "hа-Ахдут" появилось объявление "Уроки танца дает Барух Бен-Иегуда. Стоимость первого курса, из 10 уроков, включая самые необходимые (бальные) танцы, в том числе вальс, - 25 франков. Подробности можно узнать у Каушанского в школе "Бецалель" с часу до 5-ти". Критик и друг "учителя танцев" Исаак Кац писал, что в пору учебы в "Бецалеле" Барух перемежал эскизы портретов и пейзажей хореографическими рисунками - записью танцевальных движений... Художник Абель Пан, временно замещавший Шаца на посту директора "Бецалеля", обратил внимание на эту "деятельность" студента и попросил его помочь в организации первого пуримского карнавала...

     И вот он - на сцене. Выходит босиком, в греческой тунике и танцует, а первая леди Иерусалима Хемда Бен-Иегуда - а это была именно она, жена пионера возрождения иврита как разговорного языка Элиэзера Бен-Иегуды, - встает посреди его выступления и выходит из зала. Юный хореограф и танцовщик, учитель танца был обескуражен, обижен, но как истинный художник, которого не поняли современники и соплеменники, твердо решил добиться своего, добиться признания - вот и Айседору Дункан тоже не понимали, а ведь это она сказала: "Разве надевают перчатки, когда садятся за рояль?" И танцевала босиком. Он, видите ли, оскорбляет честь Иерусалима (?!)... Из протеста он перестал называться фамилией Бен-Иегуда. Как-то в Одессе, - рассказывал он впоследствии, - актер Варди (в будущем - артист театра "Габима") передал, что его хочет видеть поэт Яков Фихман. Они встретились. И Фихман, в свой черед, познакомил юношу с поэтом Хаимом-Нахманом Бяликом. Тот написал детскую книжку о корове, которая носит очки, и искал художника. Фихман представил его так: "А вот и наш легендарный Барух!" На иврите это Барух Агадати (от агада - сказка, легенда). Так он нашел свое имя, только переставил ударение - с последнего на предпоследний слог - Барух Агадати.

     Барух Агадати... Его имя вписано в историю культуры Израиля и сохранится в ней навсегда. Был он человек увлекающийся и талантливый и проявил себя во многих и разных областях. Застряв в Одессе в последний свой приезд, в 1914 году, когда началась Первая мировая война, он вернется в страну Израиля только 19 декабря 1919 года на знаменитом корабле "Руслан"... Они плыли больше месяца. Среди пассажиров были доктор Иосиф Клаузнер и поэтесса Рахель; архитекторы Иегуда Магидович и Зеэв Рихтер; отец актера Одеда Тэоми - Меир и его дядя Ян Тэоми, актер "Мататэ"; художники Литвиновский, Френкель и Навон; врач Роза Коген, мама Ицхака Рабина, и десятилетняя тогда девочка Сарра, будущая жена композитора Мордехая Зеиры (тогда его звали Митя Гребень). Я записала ее рассказ:
     - Великий корабль "Руслан", открывший третью алию в Эрец-Исраэль, - был просто поломанным корытом. Мы заходили в Турцию и Грецию, но отнюдь не для того, чтобы полюбоваться красотами, а чтобы... помыться. Первым делом искали баню. А потом умытые, обновленные, в хорошем расположении духа, мы возвращались в наш большущий трюм и нередко взрослые раздвигали поклажу по сторонам, освобождая площадку в центре, и посреди моря-океана для нас танцевал высокий, гибкий как змея, пластичный Барух Агадати. Таким она и запомнила его.

Знаменитый пароход "Руслан"

     Потом Барух получил от будущего мэра Тель-Авива Меира Дизенгофа цриф² ... и прожил в нем пятьдесят с лишним лет. Все знали, где находится цриф Агадати, домишко с красной дверью, - на улице Ицхака Алхонена 13-алеф, в шхуне³ Бренера, южнее рынка Кармель.
     Известно, что Барух Агадати никогда не был женат. Был у него один серьезный роман. Ее звали Циля. Но решив посвятить себя Эрец-Исраэль, искусству и культуре своей страны, он так и не нашел времени для личной жизни, для "нормальной", по его словам, семьи. Циля, одна из первых знаменитых воспитательниц детских садов Тель-Авива, вышла замуж за его брата Ицхака. В их доме он всегда находил тепло и радушие, сюда приходил в канун субботы. А сестру Шошану, в замужестве Пинкас, старожилы помнили как юную даму Баруха, в паре с которой он открывал роскошные пуримские карнавалы в 20 - 30-е годы в Тель-Авиве.

     Писатель Шимон Самэт (он скончался в мае 1998 г. в возрасте 94 лет) вспоминал: перед муниципальными выборами в Тель-Авиве он сказал тогдашнему мэру города Исраэлю Рокаху, что по результатам опроса тот очень популярен и любим населением приморской столицы, так что ему нечего беспокоиться, на что мэр будто бы ответил: "Куда моей популярности до популярности Баруха Агадати, его знает не только весь Израиль, на его карнавалы съезжается весь мир!" Шимон Самэт и сам имел случай убедиться в этом: как-то в Нью-Йорке один профессор, не еврей, кстати, на вопрос о впечатлениях от поездки в Израиль ответил ему: "О, меня поразило многое, но главное - Еврейский университет и его профессор Магнес, это в Иерусалиме, а в Тель-Авиве, разумеется, карнавал вашего Агадати..."
     Но успех придет позже. А пока...

    ...1919 год. Барух вернулся в Эрец-Исраэль. Спустя некоторое время он уже давал концерт в зале кинотеатра "Эден". Какую же музыку он выбрал на этот раз? Впервые звучавших здесь композиторов Бартока и Шенберга. О нем сразу заговорили, как о чем-то невиданном и неслыханном. "Здесь и тогда, - скажет он, - я начал создавать и шлифовать израильский балет, много экспериментировал. Например, сделал хореографию балета "Авраам и трое ангелов" и танцевал соло, без партнеров.
     Он составил большую сольную программу и отправился с ней в Европу. Успех был ошеломляющий. Агадати танцевал и "Похоронный марш" Шопена и "Мефисто" Листа... "Я выступал на сценах, куда не ступала дотоле нога еврея", - скажет он позже. Париж, Вена, Варшава. В Польше кассы просто не открывали, билеты на все 40 представлений были раскуплены. Но после первых десяти ему прислали официальное требование: в 24 часа покинуть пределы Польши. Это были "происки" Союза польских актеров. Позволить чужестранцу такой оглушительный успех?!...

Б. Агадати в Вене. 1919 г.

В Париже Агадати выступал на сцене "Комеди Шанз Ализэ". После концерта за кулисы зашел художник Мане Кац: "Господин Агадати, я хочу сделать ваш портрет на фоне плаката, который вывешен снаружи. Купите полотно 100 на 80 см и приходите в мою студию". Его маленький рост не внушал доверия, но скульптор Хана Орлова, знакомая Баруха, разволновалась: "Мане Кац - это очень хорошо! Это важно. Стоит пойти". Впоследствии, в Тель-Авиве, в минуту вдохновения, когда под рукой не оказалось холста, Барух разрежет этот портрет на пять частей, чтобы сделать свои пять рисунков. О, беспечная молодость!

Веселые, талантливые, зачем ссориться из-за "пустяков"? Они стали друзьями. Мане Кац приедет в Тель-Авив и попросит Баруха сняться с ним, знаменитостью, на память. "Ну зачем тебе эта карикатура?" (Агадати намекал на разницу в росте). Но художник настоял, и они снялись в дружеской позе. "Вид у Мане Каца был геройский. Он доставал мне до пояса", - рассказывал Агадати. В кафе "Дом" Барух познакомился с художником Моизом (Барух называл его Моше) Кислингом. Тот настолько влюбился в его танцевальное искусство, что купил билеты на все представления. И пригласил к себе. В доме у него собиралась замечательная компания: Хана Орлова, Мане Кац, русские художники-эмигранты Наталья Гончарова и Михаил Ларионов. Барух всех очаровал. Сохранились портрет Агадати работы Кислинга, цветные акварели Ларионова "Агадати танцует", "Агадати в танце", "Ора Галилейская", эскиз костюма старого хасида - работа Гончаровой, ее же - "Танец Агадати". Все это 1925 год. Триумфальные выступления в Париже... Он вошел в их среду как свой и вполне мог бы там прижиться и, может быть, приобрести мировую славу, но его тянуло домой. Он любил страну Израиля беззаветно и только для нее хотел работать.

"Танцующий Агадати". Художник Н.Гончарова. Париж, 1925 г.

Вспоминая 20-30-е годы и дом Кислингов, Агадати иронизировал: "У жены Кислинга, поэтессы, рот был - от ушей до ушей, одним словом, красавица. Ее отец относился к крайним правым, а Кислинг был левый, богатый коммунист, как Пикассо, у него был дар делового человека: он не давал своих картин галереям, кто хотел купить его работу, приходил к нему в студию". Но и их дружбе ничто не помешало. Она продолжалась многие годы. Кислинг присылал ему открытки: "Барух, Mon ami (милый друг - франц.), как дела? Когда к нам - в Париж? Не с кем без тебя выпить!" Агадати комментировал: "Чепуха, ему было с кем выпить в Париже. Это был просто его стиль..."

Афиша концерта-выставки "Еврейского художественного балета", 1923 г.

Барух вернулся домой. Здешние художники тоже любили и ценили его творчество, охотно писали его и создавали для него эскизы костюмов. Как хороши эскизы Реувена Рубина к упомянутому уже балету "Авраам и три ангела", работы Литвиновского "Агадати в хасидском танце", Лубина и других художников. Сохранились плакаты: "Балет иври оманути" (что означает "Еврейский художественный балет") 1919 и 1923 годов. На первом: "Концерт танцовщика Баруха Агадати, солиста Одесского городского театра. Подробности - в специальном сообщении" и конструктивистское изображение двух хасидов с поднятыми в танце руками. На втором остался один хасид - Б.Агадати, в длиннополом кафтане, с бородой и в высокой шапке.

Агадати поэтически обобщал этническое своеобразие русских, украинских, бухарских, арабских и йеменских евреев, но платформа была одна - это был еврейский народный танец, еврейская душа... Говорили, что у него безупречный вкус. В зрелые годы Барух Агадати признавался, что в молодости считался с мнением о себе других... Помнившие его молодым, отмечали его оригинальность, вызывавшую нередко эпатаж. Случай с греческой туникой был не единственным. То же повторилось, когда он выступил без музыкального сопровождения и, как он говорил, без "ансамбля козочек в белых пачках". Его не поняли. Через много лет, когда Джером Роббинс поставит без музыки балетный номер в ансамбле "Бат-Шева", его примут на ура! Будут аплодировать стоя. А Агадати в 1936 году скажет: "Моя публика кончилась" - и навсегда оставит сцену. Его оригинальные идеи широкой публикой были приняты прохладно. Он все-таки слишком дерзко опережал время.

Авраам - эскиз костюма к балету "Авраам и трое ангелов". Художник Реувен Рубин

Барух Агадати возвращался из Вены, Парижа или Берлина одетый как денди и мог "прошвырнуться" по бульвару в начищенных штиблетах, невероятно элегантном костюме, при шелковом ярком галстуке и с тросточкой в руке... Как только до Израиля дошло словечко-понятие "футурист", он удостоился его первым... Но чудил он коротко и редко, а за внешней экстравагантностью скрывался серьезный художник.

В 1925 году, в период его всеевропейского триумфа, вышло в свет необыкновенное издание "Барух Агадати. Художник еврейского танца" (Издательство "hедим"⁴ . Книга издана тиражом в 101(!) экземпляр. У нее было три автора: писатель Ашер Бараш (статья "Танец и танцор. Художественный образ Б. Агадати"), критик Ицхак Кац ("Искусство Баруха Агадати") и Менаше Рабинович (будущий Менаше Равина) - композитор, музыковед, преподаватель, один из пионеров музыкальной жизни Израиля. Его статья называлась просто: "Танец Агадати". Текст не набран типографским способом, а написан - буква за буквой, за абзацем абзац - черными и красными чернилами переписчиком Торы и по подобию старинных рукописных книг - и шрифт, и вензеля, и растяжка слова, чтобы не переносить на другую строку.

Танцующий Агадати, работа Михаила Ларионова, 1925

     А как же иллюстрации, изображавшие Агадати в рисунках, акварелях, графике, фотографиях - в жизни и на сцене?.. Их тиражировали с помощью фотографии и вклеивали на чистые страницы в каждый экземпляр отдельно, накрывая тонкими прозрачными листочками... Частично представление об этом издании можно получить, если полистать вышедшую в 1986 году книгу под редакцией Гиоры Манора, которая называется "Агадати - халуц hа-махол hа-хадаш бэ-Эрец Исраэль" ("Агадати - пионер современного танца в Эрец-Исраэль"). К сожалению, она вышла с опозданием в 10, а может быть и в 20, 30 лет. Он ее не увидел. Он умер 18 января 1976 года. Еще ждут своего издания книги с такими, примерно, названиями: "Агадати - создатель первого звукового фильма в Эрец-Исраэль", "Агадати как организатор пуримских карнавалов в Тель-Авиве в 20-30 годы", "Агадати - художник", "Агадати как зеркало тель-авивской богемной жизни до и после создания Государства Израиль"…
     Какую бы область изрильской культуры мы не начали сегодня изучать - балет, характерный танец с музыкой и без музыкального сопровождения, народный танец, театр, кино, живопись, тель-авивские массовые карнавалы - мы встретим это имя "Барух Агадати". Все, что он делал, удачно или не очень, - было ново, оригинально, одних увлекало, других шокировало.

     Он был в центре всех диспутов о литературе и искусстве, в центре художественной богемы. Cобирались и у него, но чаще в доме у Бат-Шевы и Ицхака Кацев, его соседей и друзей. Он вспоминал их имена - художников, писателей и артистов (позже почти все стали знаменитыми) - Гутман, Рубин, Лубин, Пальди, Хамеири, Ури Цви Гринберг... Когда в Тель-Авив приехал Перец Маркиш, он спросил: "А где тут ваш Монпарнас?" И его отвели к Кацам. Журналист Адам Барух записал такой монолог Агадати: "Однажды двое - Пальди и Френкель - отдубасили друг друга, потому что один сделал на другого карикатуру. И самые красивые девушки Эрец-Исраэль были с нами. Сегодня тогдашняя молодежь представляется наивной и чуть ли не инфантильной. Но все возвращается на круги свои, и про вас скажут то же самое, каждый генерал говорит: "Это солдаты? Вот в наше время были солдаты". В небольшом и сонном Тель-Авиве мы были маленьким авангардом, активными романтиками..."
     У Арсения Тарковского есть такие строчки:

     Я сделал для грядущего так мало,
     Но только по грядущему тоскую
     И не желаю начинать сначала:
     Быть может, я работал не впустую...

     Вот и Агадати о прошлом вспоминал без тоски, если вспоминал, то шутливо. Он всегда был в настоящем, а еще более - в грядущем...

     Он пришел в кино, не боясь соперничества с такими асами, как Яаков Бен-Дов и Натан Аксельрод. Сначала делал киножурналы, которые демонстрировал перед сеансами. А в 1935 году создал свое главное детище - первый звуковой израильский фильм "Вот она, наша земля", полуигровой, полудокументальный. В главных ролях снимались Рафаэль Клячкин и Шмуэль Роденский (сценарий А. Хамеири). К середине 30-х годов кино интересовало многих - и как самый молодой вид искусства, и как симбиоз искусства и промышленного производства. Студии открывались одна за другой и так же быстро закрывались. Все стремились к быстрому и легкому обогащению. Не было ни опыта, ни знаний. Агадати же никогда не стремился обеспечить свою старость. Он был художником, меняющим мир, и талант его проявлялся во всем, за что только он ни брался. Умел учиться. Понимал толк в разных видах искусства, целиком отдаваясь тому, что он делал в настоящий момент. Он "заразился" кино еще в России. Свою студию "АГА" (от Агадати) он открыл вместе с братом Ицхаком в 1931 году. Еще в 1924 он по дешевке купил архив мастера немого кино Яакова Бен-Дова, а в 1927 немного работал с Натаном Аксельродом, помогая ему и учась у него. В 1932 Агадати удалось недорого купить у одной разорившейся фирмы и отличное кинооборудование. Таким образом, приблизилась его мечта создать полнометражный игровой фильм.

     Яаков Гросс - писатель, коллекционер фильмов по еврейской тематике и автор нескольких книг о кинематографе Израиля отмечает^,5 что Барух Агадати использовал позднее несколько важных фрагментов из архива Бен-Дова, "не потрудившись, однако, выразить в титрах благодарность их автору". Что и говорить, - прискорбно. (Ныне "коллекция Агадати" вместе с архивом Бен-Дова находится в Национальной библиотеке, в Иерусалиме).
     Вот что писал Гросс (кстати, ошибочно назвавший Баруха Каужинский вместо Каушанский): "Когда Барух Агадати решил всерьез заняться киноискусством, он был уже известным артистом, снискавшим славу и в Эрец-Исраэль и за рубежом. Достаточно сказать, что снятый им киножурнал представлял публике Меир Дизенгоф, первый мэр города Тель-Авива..." Ицхак был администратор и специалист по технике. Они стали конкурентами с Натаном Аксельродом. Киножурнал "Дневник Родины" выпускали Аксельрод и Сегал, киножурнал "АГА" - братья Агадати. Они делали эти журналы 4 года.

     Успех, большой, международный и заслуженный, пришел в 1935 году. Тема фильма "Зот hи арцейну" ("Вот она, наша земля") - 50 лет поселенческой деятельности: от самих "билуйцев", затем - первая алия, строительство Ришон ле-Циона и Тель-Авива. Была попытка показать и сложный процесс вживания в новую среду - через малярию, отчаяние, идеологические споры, преодолевая тяжелый климат, болота и пустыню, - и торжество человеческого духа. Гросс пишет: "Съемки велись с учетом современных технических достижений мирового кино". Тут были реализация идей Маяковского (Агадати вообще долгое время находился под его влиянием как футурист - и в танцах, и в кино, и в изобразительном искусстве), Сергея Эйзенштейна (киномонтаж) и Эдуарда Тиссе (операторская техника).

Афиша фильма Б. Агадати "Вот она, наша земля", 1935 г. (на нем. яз.)

     Фильм начинался с панорамы страны Израиля. Это были пейзажи и конвенциональный коллаж: исторические места, связанные с ТАНАХом, перемежаются с экзотикой бедуинских поселений... На этом фоне еврейские парни, халуцим⁶ первой алии, спускаются с необозримого песчаного пространства - сначала мы видим только пески и утопающие в них ноги... Все это - крупно. И вот уже видны сильные фигуры загорелых людей и на устах у них песня "Эль рош hа-hар" ("К горной вершине"). Идущий впереди несет табличку - для тех, кто не понимает - "БИЛУ" - "Бейт Яаков леху вэнелеха" ("Дом Якова: вставайте и пойдем!")⁷ . В следующем кадре - первая виноградная лоза в Ришон ле-Ционе - это кадр игровой, разумеется, но соединение его с документальными кадрами юбилея города волнует необычайно. Так сделан весь фильм. На стыковке документального и игрового, исторических событий и сегодняшнего дня высекается волнение. Все в нем соединилось, благодаря воле и таланту Баруха Агадати, в одно целое - профессиональная экспрессивная съемка, жесткая редактура, удачная сюжетная канва и музыка. Агадати использовал достижения и советского (диалектический монтаж) и немецкого кино (несколько картинок в разной геометрической пропорции в одном кадре). Фильм поражал экспрессией, динамикой и закадровым текстом. "Это был тот уровень, - вспоминает преподаватель Тель-Авивского университета Моше Циммерман, - до которого немногие сумели дотянуться после Агадати". И добавляет: "Временные переходы между одним событием и другим делали осязаемыми достижения сионизма - закладка краеугольного камня одного из первых зданий Тель-Авива и тут же - 25-летие Тель-Авива, когда Дизенгоф сообщает, что мечта о 25 тысячах жителей превзошла самое себя - в Тель-Авиве уже 100 тысяч жителей!". Это впечатляло тогда и еще больше впечатляет сегодня.

     Утопия? Разумеется. И дань времени. Фильм звал оставить город, ехать в деревню, возделывать землю. Об этом фильме можно говорить много. Как прекрасны одухотворенные лица. Забываешь, где актер, где статист. "Вы сделали великое дело", - писал Меир Дизенгоф братьям Агадати. У фильма был кассовый успех во всем мире. Он заражал мужеством, оптимизмом и распалял воображение.
     Фильм сопровождал авторский манифест. "Это не представление, не остросюжетный рассказ с драматическими перипетиями, а сгусток жизни, в высшей степени драматичной: ее герои решили преобразовать застывшую, мертвую природу в цветущую, животворящую, в мощном взаимодействии души и тела - по следам великанов духа - навстречу новой судьбе народа, рассеянного и изнуренного, насчитывающего 17 миллионов во всем мире..." Все это и было показано - крупно, взволнованно и потому волновало, невозможное казалось и было и стало возможным. "Улыбающаяся надежда мира, - сказал Барух Агадати, - обращена к вечному народу". Это не казалось преувеличением. Он в это верил. Он был одним из них. Отчаивался и снова надеялся, все бросал и все начинал заново. Его талант был буйным, бьющим через край. Вскоре Агадати понял, что построить настоящий кинопавильон для съемок, настоящую кинолабораторию он не в состоянии - не пришло еще время, и, не желая тратить попусту силы, ломая копья, он все бросил и возвратился к изобразительному искусству. В 60-е годы он еще сделает 3-ю версию (вторая была в 50-е годы), но публика несколько остыла к прошлому. Зато к 50-летию государства Израиль мы снова увидели его фильм, ибо и у ностальгии общества есть своя цикличность. И кадры из его фильмов используются уже в других, современных. Непередаваемое ощущение: как будто и мы были вместе с ними, здесь и тогда...

     В 1985 году ансамбль "Инбаль" под руководством Сарры Леви-Танай сделал хореографическую постановку, посвященную Баруху Агадати. Сарра "повстречалась" с одним из ста экземпляров книги о Барухе Агадати 1925 года... в Бразилии, в городе Белу-Горизонто!!! Книга была громоздкой, везти ее в Израиль не хотелось. Тогда она аккуратно "вынула" все фотографии и взяла с собой, и с тех пор образ Агадати был с нею. Так появилась мечта поставить на сцене историю его жизни и деятельности, которую она и осуществила. "Он один изобразил целую галерею типов, - сказала Сарра, - мы же все танцевали одного его, разноликого Агадати". В 1986 году, в галерее имени Реувена Рубина, состоялась выставка "Четыре лика Баруха Агадати". Киноработа Агадати, как и его деятельность в других областях искусства - в создании художественного танца, в классическом балете, в организации красочных карнавалов, в изобразительном искусстве, все это - история Израиля. И все нашло свое выражение в экспозиции.

     Авангардист, новатор, он был первым в разных сферах творчества. Не кичился славой, но знал себе цену. Перед смертью о нем успели сделать маленький сюжет и записать с ним интервью, он еще мог говорить (это было за неделю до кончины): "Как художник, я всегда оставался в стороне, хотя являюсь одним из самых первых членов Союза художников Израиля. Разумеется, художников в мире полно. Однако подобного тому, что делаю я, нет. Не скажу, что я гений, но 40 лет поисков - это серьезно, это не игра, а самовыражение. Я хочу, чтобы это поняли. Но не знаю, существует ли еще публика, которой это нужно..."
     "Он был аристократ духа, - вспоминала художница Циона Таджер, - высокий, стройный, одет по последней моде, всегда недоволен собой, хотел совершенства. Карнавал - значит, в нем должны участвовать все. На афишах его концертов последняя строка звучала так: "Мужчин просят прийти в черном или белом". Он не уточнял, в костюме или просто в рубашках и брюках, но воспитывал в зрителе уважение к искусству, эстетический вкус. Черно-белый зал - в этих строгих рамках будут бушевать страсти на сцене. Он любил и ассоциативность и контраст".

Барух Агадати, 1976 г.

     В последний период своей жизни он целиком посвятил себя живописи. Он писал акварели по шелку... Искал, импровизировал... На склоне лет чувствовал обиду, что именно его живопись и акварели по шелку, а он отдал им столько сил и любви, не заслужили того внимания, которого, как ему казалось, они были достойны. Мир менялся. Уже разрушили здание прославленной гимназии "Герцлия". Чуть не выгнали его самого, уже немолодого, из старенького - он предпочитал говорить "старинного" - домика. Кто-то кому-то продал участок земли, где стоял его цриф. За целую жизнь, подумать только, этот человек не удосужился оформить документы на свою "недвижимость". Но Барух Агадати был прочно скроен и устоял. И дожил свою долгую и удивительную жизнь творца, где хотел - в Израиле, и как хотел - как художник! И всегда рядом были книги, всегда звучала музыка.
     Он вспоминал (рассказ этот забавен не только по содержанию, но и по форме, ибо в нем переплелись иврит и идиш): "Мне было лет 25, я приехал с группой молодых художников в Хайфу - на этюды. Сижу я на площади, делаю эскиз Персидского парка. Останавливается за спиной старый еврей и спрашивает:

     - Реб ид рет аф идиш? (Господин еврей говорит на идиш?)
     - Да.
     - Кама зман ата ба-Арец? (Сколько лет ты в стране?)
     - Да скоро десять.
     - Десять лет! - вскричал старый еврей. - Ментш! Цен йор ин ланд - и тебе все еще приходится сидеть и жариться на солнце?!
     "Вот это внимательный критик,- резюмировал Барух, - а сколько тепла и человечности..."
     В тот вечер в его бараке так сладостно звучал Шопен. Он слушал музыку, может, видел себя на сцене "Бецалеля", или на карнавале в Тель-Авиве, или на сценах Парижа и Варшавы, а может, улыбался, вспоминая дорогого старика из Хайфы.

     Раскат импровизаций нес
     Ночь, пламя, гром пожарных бочек,
     Бульвар под ливнем, стук колес,
     Жизнь улиц, участь одиночек.

     Так ночью, при свечах, взамен
     Былой наивности нехитрой,
     Свой сон записывал Шопен
     На черной выпилке пюпитра.⁸

     Примечания

     1. Хора - на иврите произносится "hora". ^{назад к тексту>>>}
     2. цриф - сарай, барак. ^{назад к тексту>>>}
     3. шхуна - микрорайон. ^{назад к тексту>>>}
     4. "hедим" - от "hед" (иврит) - эхо, отзвук, отклик. ^{назад к тексту>>>}
     5. См.: Гросс Я. Пионеры израильского кино. Пер. с иврита В.Радуцкого. Сборник "Евреи в культуре Русского Зарубежья" под ред. М.Пархомовского. Т.2. Иерусалим, 1993, стр. 392-418. ^{назад к тексту>>>}
     6. Халуц - пионер-поселенец (так называли молодежь, осваивающую новую землю). ^{назад к тексту>>>}
     7. Изречение из ТАНАХа, послужившее призывом к переселению в Эрец-Исраэль. ^{назад к тексту>>>}
     8. Из стихотворения Б. Пастернака "Музыка". ^{назад к тексту>>>}

От редакции

В Иерусалимском издательстве "Филобиблон" вышла книга Шуламит Шалит «На круги свои…» (Литературные страницы на еврейскую тему).

Объем книги – около 400 страниц, в ней 170 фотографий, многие из которых публикуются впервые.

В книгу вошли очерки и эссе как о видных деятелях еврейской культуры, так и о еврейской теме в творчестве писателей-неевреев. Стоимость книги в Израиле 75 шекелей (с пересылкой), в США – 31 доллар (22 $+ 9 $ за пересылку), в других странах разница только в цене пересылки. Книгу можно заказать, послав чек на почтовый ящик:

Shulamit Shalit P.O.B. 44062 Тель-Авив 61440

Дополнительную информацию можно получить по электронной почте: shalit@list.ru

Если вас интересует ниссан продажа, то следует обратиться на сайт nissan-autoimpulse.com.ua. Там вам помогут!