VOstrovsky1
Владимир Островский

 

Сердце поэта. Юрий Левитанский


Судьба сочинила пьесу, а мы в ней сыграли.

Юрий Левитанский.

 

Известный советский поэт Юрий Давидович Левитанский родился 21 января 1922 года в небольшом городе Козелец недалеко от Киева. Умер – 25 января 1996 года в Москве. Я давно хотел написать о нём и... не решался. Тому есть причина – Юрий Левитанский является моим родственником: он племянник моей бабушки (в девичестве – Левитанской) и, естественно, двоюродный брат моей мамы. Именно в силу «родственных связей» писать о нём сложно, хотя, с другой стороны, родственников не выбирают...

По семейным преданиям я знаю, что мой прадедушка Исаак Левитанский работал управляющим на одном из заводов крупного сахарозаводчика Дзюбенко в Козельце. Семья была обеспеченная, хотя жена не работала, а в семье было 13 детей, среди них Мария (моя бабушка) и Давид (её младший брат, отец будущего поэта). Видимо, ещё со времён прадедушки в семье не придавалось особого влияния национальному еврейскому воспитанию. Моя бабушка знала разговорный идиш и говорила на нём с дедушкой, а её младший брат Давид – отец будущего поэта –не разговаривал. Вот как вспоминал впоследствии Юрий Левитанский об этом: «Папа знал всего несколько слов на идиш, мама не знала почти ничего, а я тем более». В семье превалировал дух интернационализма. В этом плане Левитанского можно сравнить с такими поэтами – евреями, как Борис Пастернак, Наум Коржавин, Давид Самойлов, Иосиф Бродский, Александр Галич, которыми гордятся и русская, и еврейская культуры. Все они страстно любили Израиль и, если судьба давала им счастье побывать там, искренне выражали свою любовь к родине своих предков. Православный еврей А. Галич так выразил свои чувства:

Видишь – на этих дюнах, под этим небом,

наша – давным давно – началась судьба.

С пылью дорог изгнанья и с горьким хлебом,

впрочем, за это тоже: Тода раба!

В последний год жизни Юрий Левитанский побывал в Израиле. Вот его мысли, навеянные этой поездкой: «Сейчас я начинаю интересоваться иудаизмом и вдруг обнаруживаю, что ко многим его истинам я пришёл самостоятельно. И эта поездка для меня, конечно, не просто поездка за границу: я надеюсь, что она поможет мне кое-что понять в самом себе». Какие мысли и чувства родились у поэта в Израиле? Это осталось тайной. Вскоре он ушёл из жизни.

Судьба сочинила для моего дяди сложную пьесу. Окончив школу в 1939 году, он уехал в Москву и поступил в ИФЛИ (Институт философиии, литературы и истории), где учился до начала войны. В 1941 году добровольцем ушёл на фронт и попал в заснеженные и политые солдатской кровью подмосковные поля, где был вторым номером в пулемётном расчёте (первый – поэт Семён Гудзенко). Война надолго стала главной темой его поэзии:

Но что с того, что я там был,

в том грозном быть или не быть.

Я это всё почти забыл.

Я это всё хочу забыть.

Я не участвую в войне –

она участвует во мне.

И отблеск Вечного огня

дрожит на скулах у меня.

Войну он начинал рядовым солдатом около Москвы, а закончил лейтенантом, военным корреспондентом в Будапеште в 1945 году. Это была его первая война, затем последовала вторая – японская: он прошагал не только «пол – Европы», но и маньчжурские степи. Левитанский награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны; медалями : «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией», «За победу над Японией», двумя медалями Монголии. 

Печататься начал в 1943 году во фронтовых газетах. Первые 3 книги стихов вышли в Иркутске (1948 г.; 1949 г.; 1951 г.) и, конечно, главной их темой была война:

Уже меня не исключить

из этих лет, из той войны.

Уже меня не излечить

от той зимы, от тех снегов.

И с той землёй, и с той зимой

уже меня не разлучить...

В 50-х годах он писал о трагизме войны и первых послевоенных лет:

Среди того дыма

и того огня

я и не заметил,

как убили меня.

Не шлёпнули в застенке,

не зарыли во рву –

вот я и думал,

будто живу...

Осознание своей невольной вины сплеталось с недоумением, надежда – с чувством причастности к миру джунглей, в котором ему выпало жить. Больше всего он страшился оказаться хищником. Недаром в одном из стихотворений Левитанский сравнил себя с киплинговским мальчиком, воспитанным зверями:

Я Маугли,

слишком поздно, увы,

выходящий из джунглей, унося в себе,

как заразу,

их дыханье,

их застоявшийся воздух,

пропитавший собою меня,

мою кожу

и душу.

Но жизнь брала своё. Величие и красота бытия побеждали. Поэт, изломанный войной, «штопанный – перештопанный, мятый, битый», утверждает, что «жизнь всё равно прекрасна». У него были верные друзья среди собратьев по поэтическому цеху (Евтушенко, Окуджава, Самойлов, Высоцкий и многие другие). Среди имён великих предшественников, таких как Пастернак и Ахматова; замечательных современников, таких как Самойлов и Слуцкий; знаменитых стихотворцев последующего поколения – Евтушенко, Ахмадулиной, Вознесенского; Левитанский – сам по себе. Его невозможно «втиснуть» в какую-либо поэтическую группу, в какую бы то ни было литературную иерархию. Поэт Юрий Левитанский – тончайший лирик, трогающий самые сокровенные струны души:

Светлый праздник бездомности,

тихий свет без огня.

Ощущение бездонности

августовского дня...

Только полночь опустится  - как догадка о том,

что уже не отпустится

ни сейчас, ни потом...

Хотя свои первые стихи Левитанский опубликовал ещё в юности (в 21 год), многие литературоведы считают его поздним поэтом. Всесоюзную, и, пожалуй, мировую славу принесла ему книга стихов «Кинематограф» (1970 год). В этой книге Левитанский раскрывается как поэт – философ:

...И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,

как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,

как сплетается с другими эта тоненькая нить,

где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,

потому что в этой драме, будь ты шут или король,

дважды роли не играют, только раз играют роль.

И над собственною ролью плачу я и хохочу.

То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.

То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,

жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино.

Поражает многогранность таланта Юрия Левитанского. Вот что пишет о нём Евгений Евтушенко: «Редкая восприимчивость помогла Левитанскому стать одним из лучших поэтических пародистов» - вот пародия на самого Евтушенко:

Не расстаюсь

ни с курочкою Рябою,

ни с дедом и, тем более, ни с бабою,

с любимой моей бабою

Ягой. 

(Явное свидетельство того, что Евтушенко – прекрасный поэт и человек).

Несмотря на то, что Левитанский не был поэтом-песенником, многие из его стихов были переложены на музыку и стали популярными песнями, причём часто поэт применяет «эзопов» язык, отчего стихи приобретают лирико – социальную окраску:

Что же из этого следует?

Следует жить

Шить сарафаны и лёгкие платья из ситца.

Вы полагаете, всё это будет носиться?

Я полагаю, что всё это следует шить.

Следует шить, ибо сколько вьюге не кружить,

Недолговечны её кабала и опала...

Евгений Евтушенко отмечает также чёткую общественную позицию поэта:

 «Левитанский, невзирая ни на какие неприятности, подписал добрый десяток писем в защиту диссидентов, начиная с процесса Синявского и Даниэля».

 А «неприятности» были очень существенные: его стихи перестали печатать и попытались лишить хлеба насущного. Выручали друзья, давая возможность существовать переводами иностранных поэтов. И в этом жанре он был великолепен: достаточно почитать его перевод стихотворения венгерского поэта Дьюлы Ийеш «Снежное поминанье», где комичный вначале сюжет о жизни бедного поросёнка, перерастает в финале в трагедию, когда его братья, забыв обо всём, «поминают» своего брата, лакомясь его косточками, пожертвованными им «великодушными» людьми.

Позднее пришли слава, почёт, он стал членом русского ПЕН – центра, но всегда оставался скромным и интеллигентным человеком. Интересно, что стихотворения совершенно не соответствовали его внешнему облику. Даже в последние годы своей жизни он сохранил молодое восприятие жизни: это был взрослый ребёнок, иногда показывающий свою полную неприспособленность к житейским проблемам. Что же касается своей общественной позиции, то здесь он всегда оставался убеждённым демократом. В 1995 году Юрий Левитанский был, наконец-то, удостоен давно заслуженной им награды – Государственной премии России. На церемонии вручения премии, состоявшейся в Кремле в присутствии всех высших чинов страны во главе с Президентом, он выступил с такой речью:

«... Я благодарен судьбе за то, что выжил на той войне и после неё, что дожил до этих дней и до дня сегодняшнего.

Я сердечно признателен моим коллегам и всем тем, кто счёл меня достойным этой сегодняшней награды и отдал свои голоса за меня, за мою работу.

Наверное, я должен был бы выразить благодарность также и власти, но с нею, с властью, тут дело обстоит сложнее, ибо далеко не все слова её, дела и поступки сегодня я разделяю. Особенно всё то, что связано с войной в Чечне – мысль о том, что опять людей убивают как бы с моего молчаливого согласия, - эта мысль для меня воистину невыносима. За моими плечами четыре года той большой войны, и ещё маленькая война с японцами, и ещё многое другое – думаю, что я имею право сказать об этом. Я понимаю, что я несколько испортил нынешний праздник, но если бы я этого не сказал, не сказал того, что я думаю и чувствую, я не был бы достоин высокой литературной премии России...». 

Не часто под сводами Кремля во время таких церемоний звучали подобные речи (я убеждён, что не скоро их услышат и в будущем).

Каждый выбирает для себя

женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку

каждый выбирает для себя...

Среди многочисленных родственников Юрия Левитанского больших поэтов не было, а вот люди, наделённые поэтическим даром, были. Примером может служить моя мама (двоюродная сестра поэта), по специальности инженер – химик. Она страстно любила поэзию. Сочиняла сама, легко и свободно, но только для родственников и близких друзей – она стеснялась этого дара, считая свой поэтический талант крайне несовершенным. Ниже приведен отрывок из её стихотворения на мотив «Песни о Родине»:

…Всюду жизнь без разума живого

как в тюремной камере течёт

и не всем у нас «везде дорога»

и не всем – заслуженный почёт…

…Далеко не все «повсюду дома»,

хоть и нет «ни чёрных, ни цветных».

Слово «жид» для каждого знакомо –

у евреев нет в стране родных…

Стихотворение написано в разгар брежневского маразматического застоя в возрасте 63 года (она продолжала заниматься этим хобби до последних своих дней – мама умерла в 76 лет).

В последний раз я встречался со своим знаменитым родственником на пляже Дома творчества писателей в Юрмале в 1985 году. Тот год был особым в его личной жизни. 63-летний поэт познакомился там со своей последней любовью – 19-летней студенткой филфака Башкирского университета Ириной Машковской. Вскоре они поженились и прожили 10 последних его лет во взаимной любви. Практически он не мог дня прожить без неё, а если отлучался, писал письма: «... Право же, я не какой-нибудь распущенный неврастеник или истерик, давным-давно я плакал в последний раз, а вот сейчас подступает... Горько ведь сознавать, как несправедливо это, что разминулись мы с тобой во времени сильно, от этого иногда прихожу в отчаянье, но только что же теперь делать, когда представить свою жизнь без тебя не могу...» (из письма поэта жене). Вспоминает  Ирина Левитанская: «...Родственники отнеслись к нашему браку плохо. Очень плохо. Бабушка с дедушкой коммунисты. Высокопоставленные люди. Антисемиты. Страшные для меня годы, потому что отвернулись все. Там благополучная семья, а тут никого, денег нет, еды нет, одежды нет, магазины пустые... Он был очень болен. В 1990 году мы ездили в Брюссель делать ему операцию серьёзную на сердце, Максимов, Бродский, Неизвестный денег дали...».

Зачем послал тебя Господь

и в качестве кого?

Ведь ты не кровь моя, не плоть

и, более того,

ты даже не из этих лет –

ты из другого дня.

Зачем послал тебя Господь

испытывать меня

и сделал так,чтоб я и ты –

как выдох и как вдох –

сошлись у края, у черты

на стыке двух эпох?...

«Я предчувствовала, – продолжает Ирина, – что он умрёт, когда меня не будет рядом. Так и случилось. Он ушёл на встречу администрации Президента с интеллигенцией (обсуждался чеченский вопрос) и не вернулся. Я не видела его смерти, поэтому для меня он жив. Он снится мне, не знающий о своей смерти. Он откуда-то возвращается, весёлый и оживлённый, а я думаю только об одном: поскорее обзвонить его друзей – предупредить, чтобы случайно ему не сказали, что его больше нет...». Судьба подарила ему лёгкую, мгновенную смерть – сердце солдата не выдержало перегрузок.

А я запомнил своего дядю именно «образца 1985 года»: на пляже в Юрмале – седой юморной ребёнок с неизменной трубкой во рту, чем то напоминающий Хемингуэя, и, естественно, – кумир молодёжной женской компании.

Интернет магазин одежды

 


   



    
___Реклама___