Диалог. Врач: На что вы жалуетесь,что вас
беспокоит?
Пациентка:
Вы, давайте,обследуйте меня,
а я уже потом решу, буду на вас
жаловаться
или нет.
Приходя утром в отделение, по коридору иду медленно, заглядывая в специально для меня открытые двери палат. Известно, что если в палате нет одной кровати, значит случилось непоправимое. В одной из палат вижу нового пациента, он что-то делает со своими пальцами. На пятиминутке справляюсь у дежурного врача, с каким диагнозом поступил новый больной.
- Подозрение на ИБС-ответил врач.
- А что у него с руками?
- Ничего, на руки он не жаловался.
- Обход начинаю, как всегда, с вновь
поступивших. Подхожу к больному, здороваюсь. На приветствие он не отвечает,
сразу предъявляет претензии:
- Что за безобразие творится в этой больнице! Что за
обслуживание такое! Я звал врача, а ко мне не подошли, ноль внимания на меня!
- Когда и кого вы звали?-спросила я.
- Да вас и звал утром, а вы посмотрели на меня и прошли
мимо.
- Извините, но я не слышала, как вы меня звали.
- Да я вас пальцем манил!
- Я постаралась объяснить этому больному-работнику райкома партии,
что
звать надо голосом и, если он не знает фамилии врача, то просто говорить
«доктор». Вскоре он был выписан, заболевания сердца у него не было.
Кто и когда внёс в лексику здравоохранения это, унижающее
врача, слово «обслуживание»? Обслуживают в ресторанах, в банях, в общественных
туалетах. В лечебных учреждениях больного обследуют, лечат, возвращая здоровье,
часто теряя при этом своё. Врачи не считаются, при необходимости, со своим
временем, отнимая его у своей семьи. (Мои уже взрослые дети неоднократно
упрекали меня, что я занималась больше работой,
чем ими).
В бытность мою участковым терапевтом, я подрабатывала на
«разгрузке» для «неотложной помощи»- 5-6 раз в месяц я посещала больных с 20
до24-х часов, работа была, более диагностическая, чем лечебная: в легких
случаях я давала советы, выписывала рецепты, рекомендовала вызвать утром
участкового врача. В более серьёзных случаях, проводила лечение сама, ждала, не
уходя, улучшения, при отсутствии эффекта вызывала «скорую помощь». На вызовы
ездила на машине, часто приходилось брать с собой сына. Для него имелся
маленький спальный мешок с капором, в котором он обычно спал на улице. Проблема
со сном у него была с рождения, засыпал он только на улице или на руках, в
машине он засыпал мгновенно, было ему тогда 1 год. Естественно, что мои родные
с ним не справлялись без меня. Когда я уходила из машины, нянчил его шофёр
Сережа, очень нежно к нему относившийся. Однажды, часов около 11 вечера,
получила вызов в отдалённый участок нашего района, только застраивающийся,
причина вызова- «боли в животе». Подъехать на машине к дому было невозможно:
глубокие ямы, заполненные водой со снегом, вязкая земля-машина забуксовала. Проснулся и заплакал ребёнок, под его
плач я вылезла из машины, сразу провалившись в глубокую лужу и пошла искать
дом, а улица была не освещена, людей нет. Добиралась до больного около 20
минут. Разумеется, встретили меня руганью:
- Больной умрёт, пока ты там расчухаешься да отоспишься,
мало вас ругают, пересажать всех надо давно.- Я не возражала, они были правы.
Недопустимо долго я добиралась до них.
- Где больной?, -спросила я. Женщина, открывшая мне дверь
и ругавшая меня, в комнату впускать меня не спешила:
- Давай, разувайся, ковёр нам испортишь, в таких-то ботинках!
Я вошла в комнату, залитую ярким светом из люстры с огромным количеством
рожков, на полу лежал ковёр, в котором мои ноги просто утонули до щиколоток.
Пациент возлежал, другое слово не подходило для его позы, на софе, покрытой
таким же пушистым ковром, в распахнутом халате из атласа, расшитого павлинами
из ярких ниток. Рядом стоял, уставленный невиданными мною яствами,
инкрустированный перламутром, круглый стол. Кое-как добравшись до больного,
начала опрос и осмотр. «Острого» живота у него не было, по остальным внутренним
органам также патологии не было, мужчина был избыточного веса, с явными
признаками систематического переедания, изо рта у него был запах алкоголя. Дав
соответствующие советы этой паре, пошла в прихожую одеваться.
- Эй, ты куда? А больничный где? Мы тебя для чего
вызывали-то?
- Я больничные листы не выдаю, это дело участкового
врача,- сообщила я, - но причин для больничного листа у вас нет.- Женщина
пыталась всунуть мне смятую трёхрублёвую купюру, которую мне удалось бросить ей
назад. Я ощущала себя, да и всю нашу медицину в моём лице, оплёванной: кто дал право
так с нами обращаться, как с обслугой 3-го сорта! Всё дело в воспитании.
Как-то, как участковый врач я посетила больную в общежитии, она встретила меня
приветливо, подала чистое полотенце, смахнула мусор со стола, а больничный лист
ей не требовался, никакого угодничества, просто нормальная вежливость. Чаще же,
кивают на грязное полотенце: вытирай им свои руки..
Редко можно встретить советского врача, не страдающего
заболеваниями желудочно-кишечного тракта,.так как работая по многу часов, он не
имеет времени нормально поесть, ест «на ходу», всухомятку. Много врачей
страдают гипертонической болезнью с 30-40 лет и скольких своих коллег я
потеряла от инфарктов и инсультов, как говорят, в расцвете лет, т.е.в 42-49
лет! Бесконечные стрессы, частые ночные дежурства, с отсутствием элементарных
условий на дежурствах, всё это приводит к указанным заболеваниям.
А любой пациент имеет право, по
пустяковому делу,
написать на тебя жалобу на «плохое обслуживание».Такие «жалобы» имела и я. Вот
одна из двух жалоб: в мужской, так называемой «инфарктной», палате лечились три
человека. Двое были с тяжёлым течением трансмурального инфаркта миокарда, а
третий-«блатной»-без серьёзного заболевания сердца, его положили в эту палату,
как мало населённую, по распоряжению кого-то из администрации. После
проведённого обследования, я готовила этого больного к выписке. Дня за два или
три до его выписки из отделения, я получила вызов к главному врачу больницы по
поводу поданной на меня жалобы, причём срочный. Звоню секретарю главного врача и
говорю, что срочно придти не могу, т.к. у меня очень тяжёлый больной, с которым
я занимаюсь, а также новые больные, которых я ещё не осматривала. В конце
рабочего - по времени- дня, не закончив текущую работу в отделении, вынуждена была
идти в администрацию, т.к. оттуда звонили и звонили. Пришла. Главный врач
подала мне большую стопку бумаг для ознакомления.
- Бог мой, почему так много?
- Читайте,читайте, - сказала гл.врач. Начала читать. Мелко
написанный текст прерывался профессионально выполненными графиками. В тексте
указаны моя фамилия, и.о.,национальность(!), должность, а графики давали
понятие о времени, затраченном на каждого больного в палате ежедневно и в
течение двух недель - времени нахождения жалобщика в этой палате. Далее было
написано,что одному из больных я уделяла особенно много времени, подходя к нему
несколько раз в день, наверное потому, что он тоже еврей (а этот больной был
самым тяжёлым в палате).
- Жалобщик, наверное, имеет психические отклонения, я
вызову к нему психиатра, - сказала я.
- До психиатра ещё далеко, а пока пишите
объяснение, - ответила главврач.
- Надеюсь, вы шутите, я сижу у вас более двух часов, в
отделении я оставила тяжелейшего больного, и обход у меня не закончен, ведь
было много новых пациентов, с которыми пришлось разбираться, не говоря уже о
том, что мой рабочий день давно окончился. Я напишу ответ на жалобу дома и
завтра рано утром вам занесу.
- Никаких «завтра», пишите сейчас,-настаивала главврач. В
этот момент зазвонил телефон, медсестра из моего отделения просила меня срочно
вернуться,
состояние моего тяжёлого больного ещё более ухудшилось. Я побежала в отделение.
Административный корпус находился в 500 метров от нашего. Когда я вбежала в
палату, больной агонировал, помочь я ему уже не могла.
Так что же важнее?
Отвечать на дурацкие жалобы или продолжать пытаться не дать больному умереть?
На этот вопрос ответа нет. Много лет советскому человеку внушалось, что врач
его «обслуживает» и на врача можно и должно жаловаться. А вот другая жалоба на
меня: в моей палате находилась больная, страдавшая бронхиальной астмой. При
поступлении и в последующие 10-12 дней состояние её было тяжёлым, приступы
удушья были частыми и продолжительными, но проведение комплексного лечения дало
хороший эффект, приступы астмы прекратились, самочувствие быстро улучшалось. В
первые недели после поступления больной в отделение, врачи и средний
медперсонал, буквально, не отходили от неё. Но и при улучшении состояния,
больная продолжала требовать к себе особого внимания, обижалась на медсестёр,
если они не бежали к ней на её пронзительный крик, грубила няням. Мне пришлось
поговорить с больной, объяснить,что теперь она «ходячая», и звать без основания
медсестёр не надо, и я очень её прошу обращаться к сёстрам на «вы»-так
положено в нашем отделении. Это я требовала от всех больных, привыкших «тыкать»
медсёстрам и няням, хотя последние были у нас в пенсионном возрасте. Мы,
врачи, обращались к нашим молодым медсёстрам на «вы» и по имени, а к няням
- и
по имени и отчеству. В день выписки этой больной, меня неожиданно вызвали к
главному врачу.
-На вас странная жалоба, Ноэми Яковлевна, ознакомьтесь:
«Я обвиняю врача Рапопорт в злостном антисемитизме, не знаю,откуда у неё эти
имя и фамилия, но она точно не еврейка, т.к. мне, еврейке, делала замечания и
строго разговаривала со мной»
- Ну,что скажете на это?-спросила меня главврач.
- Вероятно, мне надо показать ей мой паспорт, что ж ещё, а
строго я разговариваю всегда, когда требуется,
- ответила я. Листок с этой
жалобой в моём отделении «зачитали», он пропал, а мы всё вспоминали и смеялись.
Мои друзья-коллеги, узнав о вызове к главврачу, думали, что мне будет
объявлена благодарность за спасение жизни этой больной, ан нет, только жалоба.
Нашему отделению везло. За 12-15 лет совместной
работы
основным составом врачей, жалобы у нас бывали редкостью, а благодарности писали
нам ежедневно, в основном, выписывающиеся больные. Писали в «книгу жалоб и
предложений».Такие книги имелись во всех отделениях, как в столовых и
магазинах, как в «сфере обслуживания», увы...
Один из наших больных написал в ней
следующее: «Известно, что всякая рыба тухнет с головы, тоже самое, но в хорошем
смысле, я хочу сказать о заведующей первой терапией докторе Френкель Евгении
Наумовне, старшей сестре Кайченковой Анне Прокофьевне и моем лечащем враче Рапопорт
Ноэми Яковлевне. Их хорошо налаженная работа дает нам, больным, возможность
полно восстанавливать своё здоровье. Большое спасибо вам всем. Автор песни «наш
паровоз, вперёд лети..», почётный железнодорожник».
Один мой знакомый врач, зав. отделением, вызывался
неоднократно в разные инстанции (райздрав, горздрав) по поводу жалобы,
поданной
на врача его отделения, давал объяснения устно и письменно, проводя много часов
в волнениях и вне отделения. В конце концов, в каком-то присутственном месте он
потерял сознание, произошел массивный инсульт. Врач остался в живых, но
инвалидом 1-ой группы, а было ему только 49 лет. Его потенциальные пациенты
потеряли прекрасного специалиста-хирурга!
Нигде не любят так давать советы, как в медицине, люди,
не имеющие к врачебному делу никакого отношения. Когда советы дают друг
другу - ради Бога, давайте, но когда немедик дает медицинские рекомендации
лечащему врачу - это ужасно! Как-то, когда я ещё работала в терапевтическом
отделении, ко мне в палату поступил юноша лет 16 или 17, сын 3-его секретаря
райкома партии. Юноша был рыхлым, с признаками переедания, ожирения 2-ой
степени. При обследовании была выявлена дискинезия желчевыводящих путей, что
обычно бывает у неправильно питающихся людей. Я начала лечить больного
соответствующей диетой, спазмолитиками, витаминами. С его матерью я поговорила,
всё ей объяснила, разрешила приносить из дома только яблоки. По прошествии
какого-то времени, увидела на его тумбочке куски недоеденного торта с обилием
крема и шоколада.
-Кто тебе это принёс? Тебе это противопоказано, я же тебе
говорила!- Я была расстроена - всё лечение пропало, опять начнется обострение
процесса.
- А мой папа считает, что мне можно кушать всё вкусное !
Всё, что я люблю, - ответил юноша. Через пару дней пришел ко мне его отец, дыша
свежевыпитым пивом, запах от которого я не выношу, стал меня поучать, как и чем
я должна лечить его сына. Я сказала, что его сына можно лечить и амбулаторно, в
стационаре он не нуждается, главное, это соблюдение диеты. Завтра он может сына
забрать, я подготовлю подробную выписку для поликлиники. Такого поворота дела,
отец-секретарь, явно, не ожидал, он привык к всеобщему поклонению и подчинению,
как и множество его собратьев по положению в иерархии партии.
- Нет, нет, я вам доверяю, что вы, продолжайте лечить моего мальчика!,-попросил он. Я согласилась, но с условием- в лечение не вмешиваться, диету не нарушать. Он дал слово. Через 3 недели я выписала юношу, похудевшего на 6 кг, выздоровевшего и привыкшего к пище без жареного и жирного (чему учат и в MedicalPark - Турецкая медицина.)
А вот ещё эпизод с «советом»: я консультировала пожилую
больную в травматологическом отделении, её готовили к операции на бедре.
Зав.отделением сказал, что со мной хочет встретиться сын больной. Ко мне подошёл
немолодой генерал-артиллерист, как я определила по его погонам и стал давать мне
рекомендации по лечению своей матери. Я спокойно ему объясняла, что многие из
ранее принимаемых его мамой лекарств нельзя принимать перед общим наркозом, что
я назначила другие. Генерал сердился, наскакивал на меня, прижимая своим
объёмным брюшком к стене, настаивал на своём. Тогда я его спросила, будет ли он
выполнять мои рекомендации по наведению огня: Азимут-два, угол 30 градусов, угол
45 градусов! Генерал удивился:
- Вы, что, разбираетесь в артиллерии? Служили?
- Нет, я разбираюсь в ней также, как вы в медицине,
ответила я.
- Вы молодец, я вам полностью доверяю. Генерал, поцеловав
мне руку, попрощался.
Многолетняя работа в стационаре делала нашу речь подчас
своеобразной, специфичной, мы понимали друг друга, но
посторонние понимали её
не всегда адекватно.
Однажды, после 30 часовой работы, без перерыва на отдых (
ночное дежурство и два рабочих дня, один - до дежурства, другой -после, так мы
работали первые 12 лет после открытия больницы), моя коллега-хирург, дежурившая
вместе со мной, предложила поехать в магазин за продуктами на её машине. Я
согласилась, дежурства шли чуть не через день, я не успевала обеспечить семью
продуктами. Приехали в один магазин, продуктов нет, стоит толпа и ждёт, вдруг
что-нибудь « выбросят». Мы ждать не в силах, едем дальше. У другого магазина
стоит длинная очередь на улице, в магазине «дают» сосиски. Доброхоты из очереди
советуют одной из нас пробиться в магазин и занять очередь в кассу. Я остаюсь
на улице в очереди. Неожиданно ко мне подходит молодой человек, здоровается
называет меня по фамилии, и предлагает мне свою очередь
- он стоит недалеко от
входа в магазин. Я его благодарю, но смотрю на него удивлённо, мне он незнаком.
- Вы меня не узнаёте?-спрашивает он.
- Нет,-отвечаю я.
- Ну как же, как же, мы с вами встречались..
- Может быть вы у меня когда-нибудь лежали?,- спрашиваю
я. Вообще, у меня хорошая память на лица, больных своих я обычно помню,
особенно тех, кто был в тяжёлом состоянии, но бывает поток больных,
госпитализировавшихся только для обследования, их я могла и не помнить. Как же
отреагировал этот человек на мой вопрос?
- Как вы посмели меня так оскорбить, всякие гадости
говорить, а я ещё хотел вам услужить... Последние слова произнёс крикливо, явно,
«на публику».Тот час же появились оппоненты:
-Глянь-ка , на вид культурная, а как обидела человека! -
и т.п. Мне уже не до сосисок, скорее бы уйти, но подруга в магазине., у входа
давка, в магазин не пропускают. На наше «счастье» сосиски закончились,
распаренная подруга выбралась из магазина, и я её потащила к машине.
- Да что тут без меня случилось? Что ты такая красная?-
- Объясню в машине,- сказала я. В машине объясняю
инцидент, как буквально воспринял мои слова незнакомец.
- Вот, идиот, он должен быть бы польщенным, что так на
него подумали.- Продукты мы так и не купили.
По прошествии какого-то времени, мой отец спросил меня, чем это я так оскорбила его аспиранта.
- Он был возмущён твоей бестактностью!
- Я не знакома ни с одним из твоих аспирантов, знаю
только твоих сослуживцев,- отвечала я.
- Ну вспомни, он хотел уступить тебе свою очередь в
магазин.
- Так это твой аспирант? Знаешь, он полный идиот, если к
тому же имеет медицинское образование- и я рассказала тот эпизод.
- Да, действительно, он дурак,- согласился отец. Меньше,
чем через год аспирант бросил аспирантуру и куда-то исчез.
Я никогда не задумывалась, что думают о нас, врачах, наши
пациенты, пока не услышала рассуждения профессора А.Н.Рыжиха, великолепного
хирурга-проктолога, в отделении которого я консультировала как терапевт.
Как-то, после вызова его в администрацию, где его упрекали в недосмотре за его
врачами, которые после удачно проведённых операций получали от некоторых
больных большие подарки, он возмущенно нам объяснял:
- Вот утро рабочего дня, к подъезду подъезжает доктор
моего отделения на собственной машине, выходит подтянутый, самоуверенный и идёт
в отделение. Больные из окон смотрят и думают-«видно опытный хирург, много
оперирует, раз имел возможность купить машину, буду просить, что бы он меня
оперировал». А вот идёт наш другой доктор пешком, плечи опущены, весь вид
какой-то непрезентабельный. Что думает его больной? «Видно опыта у него ещё нет
большого, буду просить, пусть тот меня оперирует».
Эта беседа происходила более
30 лет тому назад. Теперь и опытный и неопытный хирурги «берут и берут»,
независимо от исхода операции.
Рассуждения проф. Рыжиха мне вспомнились тогда, когда я
на себе испытала изменение мнения о себе одной моей пациентки. У меня лежала
одна дама с каким-то не тяжёлым заболеванием, заходила ко мне в ординаторскую в
конце моего рабочего дня, поговорить. Мы обсуждали прошедшие выставки в музее
им. А.С.Пушкина, прошедшие концерты в консерватории, на которых, оказалось,
присутствовали обе, о литературе- тем было много. Она восхищалась мною, о чём
мне и говорила. Однажды я пришла в обход в палату, где она лежала, сразу после
начала рабочего дня- в палату поступила новая больная, я собиралась её
осмотреть.
- Доктор, что у вас сегодня с руками? Почему они такие
красные и отёкшие?,- спросила меня моя старая пациентка. А я простодушно
ответила ей, что много стирала перед уходом на работу.
- Стирали сами, какой ужас, какой ужас!- она была
потрясена. Вскоре я почувствовала её изменившееся ко мне отношение, и вспомнила
слова А.Н.Рыжиха. Он был прав: раз эта врач сама стирает, значит не так уж она
хороша, простоватая, не может нанять кого- либо... Не знаю, кто её обслуживал
дома, разговор об этом у нас никогда не заходил, но с тех пор я умело обходила
вопросы больных, касающихся лично меня. Была в нашем отделении врач, которую
буквально боготворили больные женщины, С.А.Кауфман. Они рассказывали ей не
только свой анамнез, но и все семейные дела: о своём муже, о детях и их семьях,
о своих переживаниях. Мы всегда считали, что её больные выздоравливали не
только от медикаментозного лечения, но и от участия к ним. Больных необходимо
жалеть, а это дано далеко не каждому врачу. Вот такой пример. Я работала
терапевтом- консультантом в травматологическом комплексе, состоящим из 9
отделений. Комплекс был лечебной и учебной базой 1-го Московского медицинского
института. В один из рабочих дней, я получила срочный вызов в женское отделение
неотложной травмы, у больной был гипертонический криз. Пришла в палату. Лежит
женщина 58 лет, лицо багрового цвета, глаза полны слёз, задыхается, артериальное
давление 220/120 мм рт. ст. Провела всё необходимое лечение, через час состояние
улучшилось, арт. давление несколько снизилось.
Можно начинать собирать анамнез.
Расскажите, что с вами произошло, как вы получили эту
травму ( у больной имелся сложный перелом лодыжки), давно ли страдаете
гипертонической болезнью?- и т.д.
Ох, доктор,
боюсь, что начну вспоминать, опять будет криз.
- Не бойтесь, я с вами, -попросила её я. Она начала
рассказывать:
-Вчера у меня возник приступ тахиаритмии, у меня это
бывает. Я приняла 50 капель валокордина, ждала час
- приступ не проходит, приняла
ещё 50 капель, приступ продолжался, да ещё сердце начало болеть, голова
кружиться, я пошла к телефону ,что бы вызвать «неотложку», но из за
головокружения упала, а нога застряла между шкафом и ножкой стола, появилась
невыносимая боль в ноге. Кое-как доползла до телефона, вызвала "неотложную
помощь", потом поползла к двери, с трудом приподнялась, чтоб её открыть и
так и осталась лежать на полу, сил не было ползти назад. Приехала «неотложка»,
потом «скорая», возились со мной, делали внутривенные вливания, приступ аритмии
прошел, врач собирался уходить, но я попросила осмотреть ногу, сказала, что
упала и нога очень болит. Он посмотрел, заподозрил перелом и на этой же машине
«скорой помощи» доставил меня в вашу больницу, в приёмном отделении сделали
снимок и наложили гипс. А утром пришла, видимо, палатный врач, подошла ко мне,
посмотрела на гипс и пошла дальше, не спросив меня ни о чём, не поздоровавшись.
Я попросила её задержаться, сказала , что нога очень беспокоит, гипс давит. А
она, полуобернувшись ко мне, бросила слова- «Водку жрать меньше надо, тогда и
кости будут целы».- Вы только подумайте, что она мне сказала, ведь я вообще
никогда не употребляю алкоголь: и не могу пить из за сердца, и не люблю его.
Почему она решила, что я пьяница?- С этими словами больная опять заплакала. Я
успокоила её, сказала, что поговорю с доктором, её оскорбившем. К сожалению, у
меня не было истории болезни этой больной- она была на описании в рентгеновском
кабинете. Найдя палатного врача, я спросила у неё, почему она назвала эту
больную пьяницей.
- Да в приемном отделении, после осмотра, было написано:
запах алкоголя изо рта, ответила врач.
- Если бы вы поинтересовались у больной, как она получила
свой перелом, то узнали бы причину «запаха», у неё был приступ аритмии сердца,
она приняла много валокордина, а он состоит из спирта, как всем известно.
Почему вы не собираете анамнез, как положено?, спросила я врача. Она промычала
что-то нечленораздельное.
- Вам следует извиниться, из-за ваших слов у неё был
гипертонический криз.
- Вот ещё, какие нежности, ни за что,
- сказала она. Наша
больная через несколько дней была переведена в академическую больницу, т.к.
была профессором в одном из московских ВУЗов. На одной из утренних конференций,
где присутствовали не только все врачи и работники кафедры травматологии и
ортопедии, но и студенты 1-ого Московского мед.
института, я, не называя врача,
рассказала об этом случае, объяснила,
как важен правильно собранный анамнез, как надо жалеть больного,
пострадавшего от травмы физической и не наносить ему и моральную травму. Не
уверена, что та врач поняла меня. Была она грубой и
невоспитанной женщиной 28
лет. И ещё один подобный этому случай. Я получила вызов в реанимационное
отделение ( в этом отделении я проводила большую часть рабочего дня) к
прооперированной ночью больной с переломом шейки бедра, у неё были боли в
сердце и высокое артериальное давление. И лицо больной и её фамилия показались
мне знакомыми, я вспоминала, откуда я её знаю. При расспросе её, узнала, что
она врач, работала в ВКК в районе, где я работала когда- то в поликлинике.
Проведя необходимое обследование и лечение, стала её более подробно опрашивать
о её болезнях, но она о своих болезнях говорить не хотела, хотела рассказать об
отношении к пожилым (ей было 82 года) в нашей больнице. Вот её рассказ:
-З наете, доктор, зрение у меня стало плохим, собиралась
этой зимой лечь на операцию удаления катаракты, но, видно, не получится. Я
оступилась выходя из троллейбуса, и упала, встать сама не могла, люди оттащили
меня к тротуару, вызвали «скорую помощь». Привезли меня в эту больницу,
помучили несколько часов в приемном отделении, пока врача дождалась, в холодном
рентгеновском кабинете на ледяном столе полежала, ещё помёрзла, пока в гипсовой
дератационный сапожёк сделали. Потом отвезли в отделение, положили в холл. Всю
оставшуюся ночь я дрожала от холода с мокрым гипсом на ноге, одеяло не дали,
накрыли сырым пододеяльником. Я просила дежурную медсестру дать мне грелку или
накрыть одеялом, но девушка только хихикала, не знаю, что её так развеселило.
На следующий день дочь принесла мне одеяло из дома, под ругань медсестёр,
накрыла меня. В один из дней был обход заведующего отделением, он предложил мне
оперативное лечение, и я согласилась, операцию назначили через два дня.
Неожиданно, поздним вечером следующего дня ко мне подошел с каталкой санитар,
швырнул, как вещь, на каталку и повёз. Я спросила его, куда он меня везёт, он
грубо ответил: - Везу, куда надо- Я оказалась в операционной, санитар переложил
меня на холодный стол и оставил дрожать в одной рубашке. Врачей я не видела,
потом услышала какой-то лязг, повернула голову и увидала двух мужчин в грязных
халатах, с большими инструментами в руках: молотки, огромные щипцы, ещё что-то, они переговаривались между собой
сплошным матом, словно меня и не видели, я решила, что это сантехники
ремонтируют что-то в операционной. Я стала звать врача, т.к. устала лежать на
твёрдом и замерзла. Ко мне подошёл один из рабочих и сказал, что меня будут
оперировать, я поинтересовалась, где же врачи, а он, нагнувшись ко мне,
сказал:- Ты что, бабка, совсем того? Мы и есть врачи-, а изо рта у него был
сильный запах алкоголя. Я испугалась и стала кричать, просить о помощи. Тут
подошёл другой: - Ты что, старуха, в дурдом захотела, так мы это живо оформим.-
Что было потом, помню плохо, но боль невыносимую в ноге чувствовала. Очнулась
уже в этой кровати, около меня стояла милая девушка, справлялась о моём
самочувствии, а потом позвала вас. Неужели там, в операционной, действительно
были врачи? Врачи, начинающие операцию в нетрезвом состоянии? Это же
недопустимо!-
К сожалению, достаточно часто, наши хирурги во время
дежурств позволяли себе выпивать, несмотря на выговора, временное отстранение от
операций. Вот идёт вечерний обход больных, молодой врач, уже не очень трезвый,
входит в одну из палат отделения ортопедии, куда в плановом порядке ложатся для
различных операций .- Ну и что, что у тебя сейчас менструация и операцию
придётся отложить, в следующий раз предупреди меня и я избавлю тебя от
менструаций на 9 месяцев, ха,ха, ха, - разглагольствует ординатор .В палате
было 5 молодых женщин и одна пожилая, моя коллега. От неё я и узнала об этом
разговоре. Позже, из горздравотдела пришёл документ в администрацию, где было
указание об увольнении этого врача, видимо, больная написала жалобу
непосредственно в горздрав.
Многие врачи не всегда корректны со своими пациентами,
хотя и оказывают им квалифицированную помощь. Пример: молодой ординатор 1-го года
обучения попросил меня поговорить с больной, которая отказалась от его осмотра,
а её надо готовить к операции. Я вошла в палату и спросила, кто из них,
десятерых, отказался от осмотра хирургом.
Это я,- тонким голоском сообщила мне преклонного возраста
больная, с переломом шейки бедра.
- Но почему?-
- Видите ли, доктор, я ещё девственница, а он
темпераментный, как все грузины. Подошёл ко мне и без предупреждения сдёрнул с
меня одеяло, я и закричала, чтоб он уходил.- С трудом сдерживая смех, объяснила
больной, что доктор плохо владеет русским языком, поэтому и не поговорил с ней,
успокоила её. В палату вошли вдвоем с ординатором, он кое- как извинился и был
прощён. На следующий день, на утренней конференции я разбирала основы
деонтологии.
- Будьте внимательны к больным, войдя в палату, не
забывайте поздороваться, а потом и попрощаться, попросите разрешения у больного
на осмотр и т.д., не экономьте слова и будете всегда уважаемы пациентами.
Тот
молодой доктор более 30 лет работал в нашей больнице, стал великолепным
хирургом, заведовал большим отделением. Меня он называл уважительно, «мамочка»,
неоднократно благодарил за уроки, а вот с русским языком у него оставались
проблемы.
-Мамочка, у меня больная после операции лихорадит,
посмотри, она в маленькой палате. Фамилию не назвал. Иду в палату, а там двое
мужчин. Спрашиваю медсестру, кого просил меня посмотреть Ю.Е., но она не
знает. Возвращаюсь в свой корпус, а это путь в 1 км. Через час звонок и вопрос:
- Почему не пришла?
- Да я была, но в палате мужчины, а ты просил посмотреть
женщину!.
- Мужчин, мужчин один надо смотреть!- Пришлось повторять
прогулку.
Но и пациенты бывают, сплошь и рядом, грубы с врачами.
Вот ко мне на прием приходит женщина в КДЦ кардиологии, где я работала
последние 14 лет. Ногой распахивая дверь, не здороваясь, входит в кабинет,
садится на стул «ногу на ногу». Сидит молча, и я молчу.
Через пару минут:
Она: -Ну!-
Я: -Что ну?-
Она: -Ну,
давайте!-
Я: -Что я должна
давать?-
Она: -Ну, не
знаю, я же пришла, что делать-то будем?
Я: -Вы выйдите за дверь и постучитесь, попросите
разрешения войти-
Она: -А вы?-
Я скажу: - Входите, садитесь.
Она: - Ну а потом?-
Мы поздороваемся и я спрошу, на что вы жалуетесь и начну
осмотр.
Она: -Так что, мне выйти?-
Я: -Конечно.
Она в точности выполнила всё. Всё время, что
она находилась в кабинете, изумление не сходило у неё с лица.
Уходя,
поблагодарила и попрощалась. Была она продавцом в гастрономе. В годы вечного
дефицита, люди этой профессии смотрели на нас, интеллигенцию, свысока, так как
считали себя королями по жизни.
Вот вспомнился ещё один эпизод, когда плохое знание
русского языка чуть не привело к большой неприятности. Как я уже писала, наша
больница была учебной базой 1-го Московского медицинского института, в
отделения терапии и хирургии направлялись клинические ординаторы, работали
ассистенты кафедр со своими студентами. Как-то, в наше терапевтическое
отделение был направлен целевой ординатор. Меньше, чем через месяц мы стали
сомневаться в наличии у него медицинского образования: не только высшего, но и
среднего, т.к. он не знал элементарных вещей, необходимых врачу или медсестре,
и по-русски говорил очень плохо, приехал то ли из Армении, то ли из
Азербайджана (как будто там нет своих медицинских ВУЗов!). Пытались узнать об
его образовании в мединституте, но не узнали.
Спустя месяц пребывания его в
нашей терапии, стали просить заведующую другой терапией взять его к себе и, в
дальнейшем, установить очередность на его пребывание в каждом отделении, но не
дольше, чем на месяц. Наши отделения всегда были переполненными, на 75
развернутых коек находилось до 90 больных, на том же врачебном и сестринском
составе. Каждый врач вёл до 25-27 больных плюс одно узко профильное
консультативное отделение. А за этим ординатором нужен был «глаз да глаз».
Работали мы в то время «на износ» :по 8-9 часов, вместо положенных 6-и и на
одну ставку, а к ней- 2 бесплатных дежурства в месяц, но большинство брало и
дополнительные платные дежурства. Лишь спустя годы, я поняла, какой это был
самообман, эти платные дежурства! В первую получку вы получали много, а в
следующую у вас вычитали такую сумму, что ваша зарплата становилась намного
меньше вашей обычной зарплаты. А в праздничные дни? Вы уходили от семьи на
«дорогое» дежурство, а в расчёт получали крохи. Почему я это вспомнила? Потому
что этот горе-ординатор обожал ночные дежурства, помелькав у вас на глазах
пару часов, он исчезал и появлялся за 10 минут до начала утренней конференции.
Мы выходили из себя, поступало много больных, хотя бы АД измерял! А после пары
приключений с ним были рады и вовсе его не видеть. Вот, в одно из его дежурств,
ко мне прибегает дежурная медсестра из мужского терапевтического отделения:
- Доктор, поднимитесь к нам, у меня половина отделения в
холле, не спят , шумят, что- то пишут, а уже 1 час ночи!- Я поднялась в
отделение и увидала картину почти по Репину:
куча больных над столом, видны
только спины и чья-то рука поверх с шариковой ручкой.
Что у вас тут за собрание ночью?-спросила я.
- Мы пишем письмо в Главное Управление Здравоохранения,
дежурный врач хотел убить одного из нас.
Как так убить?-Мне объяснили, что у одного из больных
повысилось АД, болела голова и он вызвал дежурного врача, тот зашёл, но только
посмотрел на больного, даже АД не измерил и ушёл, но вскоре вернулся и принес в
руке таблетку, дал её больному и сказал:
Примите эту
таблетку и через час вас не будет.-
Он хотел его
убить, разве вам не ясно?-
Я пыталась
объяснить собравшимся, что врач плохо владеет русским языком, он имел ввиду
,что головная боль пройдёт через час после приёма таблетки. Не полностью
успокоенные, но решившие не писать письмо, больные разошлись в начале 3 го
ночи. Врача до конференции я так и не увидала, но потом и я и зав.отделением
имели с ним долгую беседу. Сообща решили, что кроме положенных 2-х дежурств,
дополнительных ему не давать, слишком большая нервотрёпка для ответственного
дежурного. Была ещё большая неприятность с ним, но об этом не расскажешь для
непосвященных. После этой неприятности его из нашей больницы забрали. Удивительна
его дальнейшая судьба - он стал главным врачом одной из подмосковных
железнодорожных больниц ( при такой должности больных можно не лечить!).
Случалось, что на дежурствах, кто-нибудь из моих
пациентов заходил в ординаторскую для задушевной беседы, конечно, если у меня
было время. Вот одна из таких бесед.
Доктор, вы будете смеяться, что я просил свою дочь, если
умру, написать на памятнике «ПОСМЕРТНО РЕАБИЛИТИРОВАН».
- Что вы такое придумали? И не надо говорить о смерти.
- Я редко рассказываю о своей жизни, да и вспоминать
лишний раз не хочется, но вам я расскажу. Меня арестовали в 1938 году, через
полгода после ареста отца. Отец был дипломированным инженером, мореходом, его
отец, дед и прадед- все были моряками. Отец был гениальным инженером, он
придумывал батискафы, хотел создать свой Наутилус. После революции в море уже
не ходил, разрабатывал свои проекты, писал мемуары. Ему было почти 70, когда
его арестовали. Мама, слава Богу, умерла задолго до этого. Я закончил
технологический институт и работал в одном закрытом учреждении инженером, не
буду говорить каким, но пользу Отечеству мог бы принести большую. А «наверху»
решили, что на лесоповале мне самое место. Отсидел 17 лет! Вышел стариком,
сейчас мне 59 лет, а я на свободе уже 8 лет ( разговор был в 1963 году).
Перенёс два инфаркта. Я ощущаю себя умершим давно. Отца посмертно
реабилитировали, специалисты ищут его чертежи, но всё пропало при аресте. Вот
поэтому я и хочу иметь эту надпись на надгробье.
Смеяться над его рассказом не хотелось, скорее, плакать.
Я поняла, что его душа умерла после ареста, и он не нашел в себе силы духа
продолжать активную жизнь после возвращения из лагеря.. У моих родителей были
друзья, также «отсидевшие» по 17- 18 лет. Вернувшись после реабилитации, они
вели активную жизнь, прожили много лет и умерли в глубокой старости. Я не
надеялась, что тот мой пациент доживёт до преклонных лет, но после выписки его
из больницы, я с ним не встречалась.
Хочу рассказать ещё об одной беседе. Лежал у меня больной
с инфарктом миокарда, состояние его улучшалось, ЭКГ показывало сформировавшийся
рубец. Был конец рабочего дня, я собиралась уходить. Вдруг прибегает в
ординаторскую медсестра и зовёт меня к этому больному. Вбегаю в палату и вижу,
что он умирает, одиночные дыхательные движения, резкая бледность кожных
покровов, тоны сердца не слышны, АД не определяется- развивалась клиническая
смерть. В те года не было реанимационного отделения, не было в отделении и
аппарата для электроразряда. Я срочно начала реанимационные мероприятия « кустарным»
способом: дыхание «рот в рот», закрытый массаж сердца, инъекцию адреналина в
сердечную мышцу, подкожно кардиотоники. Через 3 минуты от начала работы с
больным, появился нитевидный пульс, глухие тоны сердца и, постепенно, больной
возвратился к жизни. Домой я в тот день не ушла, не хотела оставлять больного
на дежурного врача, у которого и так была огромная нагрузка, просидела всю ночь
у постели этого больного. Через пару дней у меня было дежурство, вечером я в
очередной раз подошла к больному.
Что вы около меня всё время крутитесь? Не я один такой
больной у вас,-начал он разговор. -Если бы вы знали, чем я занимался раньше, так
не спасали бы меня.- Я молчала, ждала продолжения, но уже догадывалась, о чём
пойдет речь.
- Я был военным, служил в «органах», приходилось мне
допрашивать, ну и уничтожать, конечно, арестованных, а уж сколько там было
«ваших» и не подсчитать, так спасали бы вы меня,
если б знали? –
Я прислушалась к себе, появилась ли у меня ненависть или
ещё какое-нибудь отрицательное чувство к этому больному, но нет, я ничего не
ощущала, в любом варианте я бы спасала его, он был для меня только больным.
Через месяц после того ухудшения, он выписывался домой В момент, когда я давала
ему выписку из истории болезни, он поднёс мою руку к губам и попросил
разрешения поцеловать. Инстинктивно, я отдернула руку, но не потому, что именно
он хотел поцеловать, просто я не люблю этот жест. Он сказал: простите меня и
спасибо.
Остановлюсь на
взаимоотношениях врача и пациента совсем
в другом плане.
Длительно лечившиеся у одного и того же врача, пациенты,
привязывались к своему врачу, возникала многолетняя дружба, а иногда и любовь.
На моих глазах возникла любовь между клиническим ординатором в терапевтическом
отделении и его юной пациенткой, лечившейся по поводу язвенной болезни желудка,
она госпитализировалась в наше отделение повторно и попадала в палату,
курируемую этим ординатором. Они поженились, родился ребёнок. К сожалению, брак
распался через 3,5 года. Ординатор, после окончания клинической ординатуры,
получил назначение в больницу 4-го
Главного Управления Здравоохранения (анкетные данные его были безупречными).
Там он сошелся с работавшей с ним медсестрой и семью бросил. Ещё один мой
коллега-травматолог, влюбился в свою пациентку, любовь привела к драме в обеих
семьях, были жалобы в администрацию (как практиковалось в те годы), разборы,
слёзы, но любовь всё преодолела, они поженились. Брак был недолговечным, через
4 года они расстались по вине мужа - он был очень любвеобильным или, как говорили
мои коллеги,-«большой ходок». Быть может, эти «больничные» браки вообще
непродолжительные? Подобных исследований никто не проводил.
Приведу несколько примеров о прекрасной дружбе между
врачом и пациентом. Эти примеры взяты только из моей жизни. Но я знаю, что и у
моих друзей - коллег, много друзей среди бывших их пациентов.
Впервые я подружилась со своей пациенткой, учась в
клинической ординатуре. Она была моей ровесницей, замужем столько же лет,
сколько и я. Звали её Геня Ф-н, она постоянно жила в Куйбышеве, а в Москву
приезжала только для лечения в больнице им. С.П.Боткина. Она страдала
лимфогранулематозом, висцеральной формой. Это очень тяжёлое заболевание,
требовавшее проведения рентгенотерапии, применения различных медикаментозных
препаратов и частых гемотрансфузий. За время моей учёбы в течение 2-х лет, она
госпитализировалась не менее 6-и раз. С каждым разом, эффект от проводимого
лечения сокращался. Заведующая женским терапевтическим отделением, Мария
Никитична Тер-Маркарьян, видя мою привязанность к этой больной, предупреждала
меня, что трагический исход «не за горами». Но мне не верилось, Геня была такой
жизнерадостной, а я постоянно вселяла в неё надежду на выздоровление, применяла
все средства, о которых узнавала из наших и зарубежных журналов, проводя
вечерние часы в медицинской библиотеке. Чудо не произошло, состояние её
стремительно ухудшалось и, каким-то днём, она сказала мне, что чувствует конец
и просит меня не покидать её, держать за руку. Муж приехать к ней, ещё живой,
не успел, так как был неделю назад. Я выполнила её просьбу, но чего это мне
стоило, описать не могу. Впервые при мне умер человек, и смерть эту я
переживала тяжело и долго. На следующий день мне полагалось идти на секцию, но
я не пошла, получив замечание от профессора, причину отказа от посещения
секционного зала объяснять не стала. Долгое время после этого случая, я
отказывалась, вежливо, от предлагаемой мне дружбы моими многочисленными
пациентами, часто, очень достойными дружбы, людьми.
У глухонемых есть такой жест - они берут двумя пальцами
складку рубашки или платья и потряхивают ею. Это обозначает «дальше рубашки не
пойдёт или меня это не касается». Для каждого пациента необходимо делать ad maksimum, а свои чувства и эмоции оставлять при себе.
Тем не менее, за свою долгую рабочую жизнь я приобретала
друзей из числа пациентов. С одними - дружба заканчивалась, по разным причинам,
через пару- другую лет, с другими продолжалась и продолжается многие годы. Мне
хочется описать некоторых из них. Ольга К-ва, старше меня лет на 10. Она лечилась
у меня по поводу миокардита, взаимная симпатия возникла у нас в процессе её
лечения. Выписываясь, она преподнесла мне небольшую коробочку, сказав, что там
конфеты. Ей было известно, вероятно, от других больных или от медсестёр, что
подарков, кроме цветов и конфет, я не принимаю. Дома выяснилось, что это не
конфеты, а маленький транзистор-радиоприёмник. Я была обижена таким ко мне
неуважением - ведь она знала, что мне будет неприятно!
На следующий день, после
работы, узнав её адрес, я отправилась возвращать подарок. Если кто-то прочтёт
эти строки теперь, спустя более 40 лет после описываемых событий, то будет
смеяться над моей щепетильностью. Но я воспитана была на рассказах своих
бабушек и дедушки, работавших земскими врачами, о
бескорыстной помощи страждущим,
и это понятие пронесла через всю свою рабочую жизнь. Итак, я пришла к К-м
возвратить транзистор. И она и её муж были очень огорчены моей реакцией на их
подарок, они так хотели сделать мне приятное, с трудом достали этот приёмник, в
то время эти транзисторы были в моде, и редко встречались в продаже. Ольга
предложила утопить приёмник в Москве-реке - их дом стоял на берегу
- лишь бы я не
сердилась и простила их. Я их простила, приёмник находится у меня и теперь, а
дружба продолжается уже 40 лет. С другой моей пациенткой дружба продолжалась 15
лет, вплоть до её смерти в 90 лет. Как пациентку, я её получила от её
участкового врача, мою знакомую, которая уже не могла справляться с
последствиями заболевания сердца у этой пожилой женщины, а я в то время считалась
кардиологом, хотя оставалась клиницистом-терапевтом широкого профиля. Лечение
больной я проводила у неё дома и, что не современно, бесплатно. Постепенно, из
лечащего врача я превратилась в друга. Интересна жизнь моей пациентки
- это
история Российского государства ХХ века. Ксения Николаевна Чайковская была
правнучкой брата П.И.Чайковского. Она родилась в Петербурге в начале ХХ го века
в семье генерала инженерных войск. Как в большинстве дворянских семей, получила
прекрасное образование. Семья имела собственный дом в Петербурге.
Спокойная
жизнь закончилась в первые годы после Революции. Отца арестовали в числе других
высших офицерских чинов и расстреляли. Из дома семью. тот час же выселили, или
«выбросили» по словам К. Н., оставили без необходимых вещей, даже одежды. Её
мать нашла жильё в каком-то подвале, сыром и холодном, где они жили
вчетвером - мать и её три дочери. В 1920-м году мать, ещё не старая женщина,
моложе 50 лет, .умерла от туберкулёза, вскоре умерла и старшая сестра Ксении
Николаевны. Я полагала, что и сама К.Н. перенесла тогда туберкулёз, судя по
изменения в лёгких. О последующих, после смерти матери и сестры, годах, К.Н.
рассказывала очень скупо, и я, видя её волнение при воспоминаниях, никогда не
настаивала. Иногда она сама начинала вспоминать, особенно, если к слову. Первый
её муж был репрессирован задолго до начала Отечественной войны и пропал в
заключении. Кем он был по профессии, К.Н. не рассказывала. Повторно она вышла
замуж перед самой войной за военврача, который прошёл всю войну, а в 1949 был
арестован. Была ли выслана из Москвы К.Н., я точно не знала, но К.Н.
рассказывала, что ей запрещалось жить и работать в крупных городах, значит, она
была выслана. Долгие годы жила в нужде, что отразилось на её здоровье. После
посмертной реабилитации мужа, К.Н. вернулась в Москву, жила в комнатке в
коммунальной квартире, работала экономистом, а за год до нашего с ней
знакомства, получила отдельную малогабаритную однокомнатную квартиру, добытую
хлопотами Т.Хренникова. Ксения Николаевна была почётным гостем на всех
международных конкурсах имени П.И.Чайковского, иногда я её сопровождала и
видела трепетное отношение к ней членов жюри. Как- то, ею заинтересовались
журналисты с телевидения, брали у неё интервью и снимали её, а она прекрасно
вела беседу, рассказывала о своих предках, о корнях, которые уходили, с одной
стороны, к А.С.Пушкину, с другой- к декабристам, и это в возрасте 83 года!
Похоронена Ксения Николаевна в Клину, на родине П.И.Чайковского.
Многих друзей - моих бывших пациентов - также уже нет в живых, они были много старше меня, но все они в моей памяти и сердце.
