Lezinsky1

Светлой памяти двух моих друзей-товарищей Владимира Орлова и Валерия Саулова (Рубинштейна)

Мои друзья из севастопольского издательства “ЭКОСИ-Гидрофизика”, руководимого талантливым человеком , лауреатом Государственной премии СССР в области космических исследований Юрием Терёхиным решили, - посоветовшись сами с собою! - ко дню моего шестидесятипятилетия преподнести подарок. А что может быть лучшим подарком для человека пишущего, чем его собственная книга, изданная, - как в лучшие советские времена! - бесплатно для автора! Да ещё такая, за которую гонорар можно получить!

И такая книга “ИСТОРИИ СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ” появилась вскорости.

В этой книге, помимо моих “севастопольских рассказов”, были и поздравления в стихах и прозе. И среди них я вдруг увидел знакомую подпись: “Владимир Орлов. Жму руку. 5.04.96 г. г. Симферополь”.

А за подписью - стихи:

“ МИХАИЛУ ЛЕЗИНСКОМУ

Люблю я Мишу выше крыши,

А, может быть, ещё повыше.

Хоть он разбойник и бродяга,

А по годам, - совсем салага!

Девчатам русским по душе

Перед самым отъездом в Израиль, я приехал из Севастополя в Симферополь к Владимиру Орлову, чтобы поблагодарить за поздравление и сказать прощальное « прости-прощай »…

С Вовкой дружить было сложно, - такой уж у него был характер скрипучий, и мы с ним часто сорились, сходились и расходились... и так в течении многих-многих лет…

Нонны, - его, жены, выдерживающий с внутренним достоинством проделки мужа! - дома не было, она гостила у сына в Израиле! - а была какая-то молоденькая девочка, которую Нонна попросила ухаживать за больным мужем.

- Старик! - обрадовался Володя, будто не было десятилетней размолвки. - Радуйся! У меня вышла книжка с очень раздражающим для некоторых названием “Еврейское счастье”. Я тебе надпишу!

И он, волоча больные ноги и своё грузное тело, вдавливая костыль и ноги в ворсистый ковёр, прошкандыбал к книжной полке.

Я отвернулся. Мне хотелось плакать. Я не думал, что он ТАК болен и Так беспомощен. Я тоже не помолодел, но я старился медленно, наблюдая своё лицо в различных зеркалах, а он - мы не виделись с ним очень и очень долго, - в один день.

Володя достал с книжной полки “Еврейское счастье” и надписал:

Мише Лезинскому:

Последний кусок колбасы

Я в старости отдал бы смело

-Лишь только бы наши часы

Затикали справа налево.

А потом мы на кухне пили чай, - словно не было десяти лет разлуки! - и ударились в воспоминания: в сегодня, в завтра, в двухтысячный год. Хотя мы и не встречались, но друг о друге знали всё. Говорили и о наших детях, ставшими неожиданно взрослыми. Рассказывал о Юрке, как тяжело ему приходится в Израиле.. Вспомнили и о том времени, когда он слушал “вражьи голоса” и делился со мною - тогда об Израиле он, да и я, были лучшего мнения...

Вспомнил он и мою дочку Олю, которой когда-то в Севастополе, - он приезжал вместе с Нонной ко мне в гости , - и, которая ему очень понравилась. Оля спросила у него: “Что ты ешь во рту?” И он тут же, восхитившись этой фразой, надписал свою очередную книжку, изданную в Москве только что “Чудеса приходят на рассвете”

“Желаю Оле

Счастливой доли!

Вл. Орлов. 28. У!!!. 71”.

А потом дарил ей свои детские книжки, которые она и привезла в Израиль.

Володя поинтересовался, как ей живётся ? И я честно сказал:трудно,

-Я хочу, - сказал Володя, - надписать и ей книжку, девочке, которую я видел маленькой. И написал на “Еврейском счастье”:

“Трудно мне без Оли,

Как Орлу в неволе!

От автора и друга.”

И расписался, не забыв поставить дату: 29.У. 95

- Прощай! сказал Володя и обнял меня. - Больше не увидимся в этой жизни.

- Ну что ты, Вова, я приеду...

**********************

И сегодня, через много-много лет, на исходе века, стараюсь припомнить, о чём же мы вели разговоры в те далёкие годы, когда были здоровы и полны творческих планов?..

Естественно для пишущих, да ещё для евреев, о женщинах: кто? где? когда? - мы были несколько моложе и эта тема явно преобладала в наших разговорах.

Но не только об этом шла речь. Это было время, когда детский поэт Сергей Баруздин “перекрыл кислород” Владимиру Орлову, поэту, пишущему для детей - он выступил в “Литературной газете” со статьёй, где, - цитирую по памяти, - Баруздин писал: отчего это Новосибирское краевое издательство печатает и извещает о своих намерениях и в дальнейшем печатать, стихи симферопольца Владимира Орлова!?. Что им, в краевом издательстве, - “краевом” было подчёркнуто, недостаточно своих поэтов с сибирской пропиской!?..

После такой постановки вопроса, Орлова не только Новосибирское издательство перестало печатать, но и родное – симферопольское

Да что там - Симферопольское! В Москве тоже печатать перестали, несмотря на заступничество Самуила Маршака и Агнии Барто. Несмотря на доброжелательность всех редакторов,- кроме крымских! - с коим соприкасался Володя Орлов.

Плохим поэтом был Баруздин, но крупным начальником в Союзе писателей СССР, могущим позвонить в ЦК КПСС! Последнее считалось большим преимуществом.

Но не с бухты же барахты он выступил в солидной газете, серьёзные мотивы должны присутствовать.

Высказываю свою мысль: да, мотивы были! Серьёзные-несерьёзные это как на это посмотреть!

Дело в том, что детские стихи Сергея Баруздина и стихи для детей Владимира Орлова появились на одной странице в русском журнале, выходящем на Украине , «РАДУГА». Одновременно. Бок о бок. Заканчиваются Володины стихи, начинаются Баруздина. Талантливые - Орлова, бездарные - Баруздина. Кто-то явно хотел щёлкнуть по носу Сергея Баруздина стихами Владимира Орлова - на фоне орловских стихов, бездарность баруздинских рифмосплетений особенно чётко просматривалась.

Хотели “щёлкнуть по носу Баруздина”, но тот увернулся и выпад срикошировал по еврейскому носу Владимира Орлова...

Уже отсюда, из Израиля, я попытался продолжить наш давний разговор о Баруздине, написал ему об этом в письме. Получил ответ:

“... а вот с Баруздиным посложней. Я до сих пор не знаю, какая сука его натравила на меня. Ведь именно в то время он очень заботливо ко мне относился: дал рекомендацию в СП ( Союз писателей - М.Л.) , в трудную минуту беспрекословно одалживал деньги, пытался устроить меня на Высшие курсы Литинститута. Сдаётся мне, что он вдруг узнал о моей пятой графе ( Пятая графа - национальность - М.Л.) Другой причины я найти не могу до сих пор.

Дело это в моей памяти заглохло, но ты разбудил эхо и оно до меня из того времени донесло какие-то воспоминания, связанные с душевной болезнью Баруздина. Сейчас эта история меня не трогает...”

Это из письма мне от Владимира Орлова от 15. 05.97 года!..

И ещё в те далёкие дни, перераставшие в вечер и ночь, Нона стелила нам в “вовкином” кабинете! Прокуренном насквозь, - и Володя, и я ещё курили тогда, пили водку и ухаживали за женщинами! - мы с ним беседовали о земле обетованной, - Володя регулярно ловил «вражеские голоса” и мы обменивались впечатлениями.

С кем он ещё мог поделиться!? Только с друзьями!

Вот тогда-то он и сказал, что написал два новых стихотворения. И - прочитал. Я заставил его переписать свежеиспечённые стихи в мой блокнот. Вот эти стихи для детей, навеянные исторической родиной:

Очень грустно

Пароходу -

Привязали

Пароход.

Пароходу

Нету ходу

Ни назад

И не вперёд.

Пароход

Повесил нос:

- Я не лошадь

И не пёс!

Почему же

Я привязан?

Почему же

Я наказан?

Почему меня

В портах

Держат люди

На цепях?

А вот второе плач-стихотворение!

Глядит на море

Пристально

Встречающий народ:

К своей родимой

Подходит пароход.

До этого мгновения

Прошёл он сто дорог,

Наверно, от волнения

Охрип его гудок.

В его иллюминаторы

Заглядывали скалы,

И солнышкр экватора

Борта его ласкало.

Моря его качали,

Ветра над ним рычали,

Но чёрными ночами

За тридевять морей

Он думал о причале

На Родине своей.

И вот на море

Пристально

В порту глядит народ -

К своей

Родимой пристани

Подходит пароход.

Огромный

И железный, он тихо заурчал

И нежно,

Нежно,

Нежно

Потёрся о причал.

Мы на кухне пили чай, - словно не было десяти лет разлуки! - и ударились в воспоминания: в сегодня, в завтра, в двухтысячный год. Хотя мы и не встречались, но друг о друге знали всё. Говорили и о наших детях, ставшими неожиданно взрослыми. Рассказывал о Юрке, как тяжело ему приходится в Израиле.. Вспомнили и о том времени, когда он слушал “вражьи голоса” и делился со мною …

- Прощай! сказал Володя и обнял меня. - больше не увидимся в этой жизни.

- Ну что ты, Вова, я приеду...

- Мужики, а плачут, - произнесла девушка, которую Нонна оставила вместо себя, - и ... заплакала...

Поэт, драматург, острословец Владимир Натанович Орлов скончался в конце ноября ХХ уходящего века, не дожив до 2 000 года всего ничего, оставив нам сотни своих замечательных книг, переведённые на многие языки мира. Почитайте его стихи, дышащие жизнью.

+++

ЕСЛИ Б Я ИГРАЛ НА СКРИПКЕ

Я тропою

К лесу вышел,

На опушке отдыхал,

Сколько песен

Я услышал!

Сколько звуков

Услыхал!

Я пытался осторожно

Всё в тетрадку

Записать,

Но словами невозможно

Вам об этом

Рассказать:

Бормоча

У старой ели,

Пел родник на все лады,

На ветру

Дубы гудели,

Как огромные шмели.

В ручейке

Плескались рыбки,

Зяблик что-то

Распевал …

Если б я играл

На скрипке,

Я бы это вам сыграл!

СКАЗКА О СТЕКЛЯННОМ ЧЕЛОВЕЧКЕ

Маленький,

Не больше,

Чем кузнечик,

Не боясь на свете

Ничего,

Жил да был

Стеклянный человечек

В доме у мальчишки

Одного.

За мальчишкой

Бегал он

Вприпрыжку,

От беды

Хранил его, любя.

И представьте,

Знал он про мальчишку

Всё, что знал

Мальчишка про себя.

Был он

При мальчишке,

Как советчик,

Но его мальчишка

Не любил,

Потому что,

Этот человечек,

То, что думал, -

То и говорил.

И за это

Днями и ночами

Тот мальчишка

На него кричал,

Запирал в буфете

И в чулане,

Чтобы человечек

Замолчал.

Но чулан

Без воздуха и света,

С крысами,

Шуршащими в пыли,

И любые сладости

Буфета

Ничего с с ним сделать

Не могли.

Так и жил он,

Никогда не не пряча

Правды

От мальчишки своего,

Потому что,

Если ты прозрачен,

Ты не можешь спрятать

Ничего.

И схватил мальчишка

Человечка

И со злостью

Сбросил со стола,

И разбилось

Хрупкое сердечко

Из простого,

Чистого стекла.

А когда осколки

Отзвенели,

То глаза у мальчика

Тотчас

Потускнели

И остекленели

Холодом повеяло

Из глаз.

Он живёт и ходит

Рядом с нами,

Дома и на улице

Грубя.

Он глядит

Стеклянными глазами,

На меня глядит

И на тебя.

Он глядит на звёзды

И на речку,

На деревья, травы

И цветы.

Только, кто живёт

Без человечка, -

Тот не замечает

Красоты …

В сказке нет

Намёка и подсказки,

Но возьмите сказку

Про запас,

Потому что

В этой самой сказке

Ничего не спрятано

От вас.

Для того,

Советом помогая,

Человечек

Рядышком живёт,

Чтобы жили вы,

Оберегая

Тех, кто любит вас

И бережёт.

*********************************

Когда умер Володя Орлов, - я об этом узнал ровно через час! А через два мне позвонил из Димоны Валерка Рубинштейн и спросил с присущем ему тактом:

- Вы уже слышали…В Симферополе …

- Да, мне только что позвонили…

Валерий обращался ко мне на вы… Он же был намного моложе меня, хотя в Израиле, где мы с ним живём, даже солдат обращается к генералу на «ты», но мы же с ним были выходцы из страны сплошных советов…

Тогда мы с ним и порешили – собрать книгу воспоминаний о Володе Орлове и я должен был быть составителем такого всеобщего сборника…

Обещали прислать свои написать многие, но выполнили только двое:я и Валерий Саулов… Он прислал мне свои воспоминания о Володе Орлове…

И вот сегодня, когда Валерия нет в живых, - а умер он в страшных муках от той болезни, в конце 2003 года, я впервые публикую его воспоминания…

Валерий Саулов

НАТАНЫЧ

Владимир Орлов был старше меня одиннадцатью годами -то есть был человеком другого поколения. Разница в возрасте сказывалась, однако, разве в том, что он далеко опережал меня в своем житейском и профессиональном опыте. В личных отношениях она была совершенно незаметна. Но так у него, кажется, было со многими.

В симферопольском литературном объединении, куда я пришел вскоре после того, как его покинул Орлов ("Вырос и ушел", - объясняли мне), только и было разговоров, что о нем.

- У Орлова выходит новая книга...

- Орлов написал пьесу для кукольного театра...

- Орлов выступал со стихами...

Сложилось что-то вроде легенды об Орлове, который как-то быстро и легко продвигается в литературе. Когда я, познакомившись с ним, сказал ему об этом, он удивился:

- Легко?

Он был "круглым" самоучкой - в образовании, в творчестве, в жизни.

Двухкомнатная квартира Орловых, куда они переехали в конце 60-х, была почти пуста. В других квартирах этого писательского дома (построенного из крупных каменных блоков, отчего я и предложил дать ему название "Дом из Блоков¹', -писатели хохотали), было тоже небогато. Но у Орловых без-бытная обстановка задержалась надолго. В гостиной - толстый серый ковер на полу да радиола "Латвия" на стуле у стены. В смежной комнате-пенале, поперек нее, ближе к окну - добротный письменный стол с "ундервудом". На единственном стуле восседал хозяин, за его спиной виднелась тахта. Гостю предлагался пуф.

- Стихи принес? Читай!

Большие спокойные глаза на полном круглом лице, саркастически сложенные губы. Слушает, берет лист из рук, сам читает вслух стихи об ураганах с женскими именами.

Неистребим обычай

странный,

Известный миру

издавна...

- Второй строки нет. Поработай еще.

Пытаюсь изменить строку с ходу - все не то. Нужен другой смысловой ход. Какой?

- Ты хочешь, чтобы я за тебя работал? Ищи сам.
Приношу новый вариант.

Неистребим обычай

странный

Матриархального

клейма...

- Нонна! - кричит Орлов жене. - Послушай Хорошие стихи¹И после паузы:

- Ты отделываешь строку!

Орлов вовсе не занимался моим литобразованием. Но он "ввязывался" в каждую вещь. Это был его способ реагирования на действительность. И при этом - какая точность оценок, безупречность вкуса, постоянство позиции! Однажды, вспомнив мои стихи десятилетней давности, он неожиданно для меня сказал о них в точности то, что говорил когда-то и даже цитату привел ту же, что тогда! Поэтому каждая встреча с Орловым была событием и запоминалась надолго. После таких встреч изменялся масштаб самооценки, начинался как бы новый отсчет в понимании многого. А главное - хорошо и продуктивно работалось.

Орловский интерес к творческому началу в людях был бесконечен и во многом определял его отношение к окружающим. Молоденькая поэтесса, к тому же хорошенькая, - а Орлов был к этому небезразличен - напрочь лишилась его расположения, когда он убедился, что она полагается на свое скромное дарование и обаяние, а над стихом не работает. Это было как приговор - он просто уклонялся о разговора о ней. Его внимание переключилось на совсем молоденького тогда, почти подростка, Григория Остера. Орлов восхищался его неожиданно ранней речевой свободой, владением техникой стиха, образной насыщенностью и художественной завершенностью его стихотворений. И при этом, что при первом знакомстве начинающий автор вызвал его раздражение юношеской заносчивостью и самомнением- Стихи же его Орлов хвалил и удовольствием читал на память знакомым: "Иду по берегу дороги..." И со значением поглядывал на меня - а ты, мол, так можешь? Чужая творческая удача всегда радовала его. Впоследствии Остер стал известным детским писателем.

В те годы на литературном горизонте часто возникали новые лица. Так, появился некий последователь поэта Андрея Вознесенского, слава которого уже достигла зенита, а вот своей "школы" все не было. Последователь был обласкан и поддержан Вознесенским самым серьезным образом: помощью в издательских делах, совместными выступлениями и т. д,

Вознесенец исполнял при мэтре роль сопровождающего лица. Его книги стали регулярно - каждые два-три года - выходить в местном издательстве. Но даже на факт издания его сборника в Москве Орлов особо не отреагировал. А вот о самой книге твердо сказал:

- Все, что он пишет, по-прежнему очень плохо.

Оценка, данная Орловым, оказалась пожизненно верна. Впрочем, она не помешала окололитературной карьере воз-несенца, вплоть до недолгой эмиграции на Запад в годы "перестройки", после которой он, вернувшись, выбился в некое литначальство - что только подтвердило орловскую оценку.

И в творчестве, и просто в жизни у Орлова были принципы, которым он не изменял. Он не прощал другим нарушения того, что считал нормой. Помню, как взорвался Володя, услышав от знакомых о ком-то, ловко уклонявшемся от призыва в армию. Сам он отслужил полный срок.

Я долго не мог устроиться на работу. Узнав об этом - разговор происходил на улице, возле редакции молодежной газеты - Володя потащил меня в редакцию. Представил, отрекомендовал. И с чисто орловской прямотой - редактору:

- Но учти - какая у него фамилия...

- За это я должен платить ему больше?

- Ты будешь платить ему зарплату плюс авторские, сколько заработает.

Я успешно прошел испытательный срок, газета опубликовала все мои материалы до единой строчки, но на работу так и не взяли. Однако это уже другой рассказ.

Орлов придумал мне псевдоним.

- Который год твоя книга лежит в издательстве? Пятнадцатый? Будет лежать еще столько же. Надо менять фамилию,
Рубинштейн! Как тебя по-отчеству? Саулович? Будешь Саулов.

Под этим именем и стали выходить мои книги. Орлов был первым, кому я подарил свою первую книгу "Городские куранты". В посвящении написал, что без него куранты бы не заиграли. По крайней мере, это была бы другая мелодия. *

- Ты написал хорошую книгу. Даже очень хорошую.

Вскоре Володя попросил еще один экземпляр - хотел показать кому-то в Москве. Я провожал его на вокзале. Помню его сосредоточенное, неожиданно жесткое лицо.

Это были трудные для него времена. Еще недавно он издавался в центральных и республиканских издательствах, его стихи для детей давно вошли в лучшие антологии. Выросло целое поколение, знавшее орловские строки наизусть. Но тут обратили внимание на то, что у него все благополучно только с именем и фамилией (прадед Орлова, юный солдат-кантонист, получил фамилию командира своего полка). А отчество подкачало: Натанович. Его вдруг надолго перестали издавать даже в родном Крыму, в Симферополе. Из моих "Городских курантов" издательство изъяло посвящение к стихотворению, подаренному Орлову. Он был взбешен. Он читал всем эти стихи, объясняя:

- Это посвящено мне! Но посвящение выбросили! Старший редактор! Я знал ее еще двенадцати лет, работал с ее матерью! Кто мог подумать, что вырастет такая падла!

В те годы Орлова спас театр. На десятках сцен ТЮЗов и театров кукол шли его пьесы для детей. И всегда с успехом. В одном из театров кукольники изготовили и подарили ему куклу "Владимир Орлов", с круглой розовой физиономией, большеротую и в очках.

Я поддразнивал его, уверяя, что кукла -вылитый Расул Гамзатов. Известные композиторы писали песни на володины стихи. Орлов очень гордился этим. Он и сам был музыкален, отлично играл на губной гармонике - она всегда лежала на подоконнике в его кабинете-спальне. Кстати, мои стихи, посвященные ему, были как раз об этом.

У нас не тяжелая ноша,

Да нам не досталось

иной. Всего-то мы только

и можем

Играть на гармошке

губной.

Ах, много оно или

Мало

Другим

предоставим решать.

Дыхание музыкой

стало,

И мы продолжаем дышать.-.

Рояли и арфы громоздки.

Тускнеет на воздухе медь.

Но губы теплы - а гармошке

Повсюду позволено петь.

Мальчишки, подростки, мужчины –

Мы дуем вовсю, не ленясь.

И кузов попутной машины -Подмостки, достойные нас.

Мы верим в удачу и счастье,

Когда по губам напролет

Изделие фирмы "Вельтмайстер"

Серебряной рыбкой плывет.

Гармошка, веди без помехи

Свою хрипловатую речь.

Внимание задней скамейки

Не очень-то просто привлечь.

Ему нравились мои "Серебряные парни" - стихи, нечаянно ставшие песней, которая получила первое место на всесоюзном смотре. Музыку сочинил композитор Лев Перевеслов. Орлов и писатель Борис Серман, с которым он был дружен, считали, что это "песня всесоюзного значения". "Серебряный парень" стало на время моей кличкой.

Серебряные парни

Дорогу стерегут.

Не ждут они попутных

И рейсовых не ждут.

Не смертная усталость,

Не дождь, не снег, не вихрь

Простые пьедесталы

Остановили их.

- Вот только что Константин Симонов прогремел своей статьей о безобразных памятниках на солдатских могилах. Бетонные солдаты, выкрашенные под алюминий. А у тебя - "серебряные парни". Эта песня - твой "паровоз". За ним должны следовать вагоны.

В поезде самого Орлова к этому времени были все больше паровозы. Книги, которые удавалось издать, быстро раскупались. Случалось, он дома не мог найти ни одного экземпляра, чтобы подарить - разбирали друзья. Возможно, поэтому свою библиотеку он сперва держал в кладовой - от глаз подальше. Однажды я попросил у него сборник Пастернака.

- Не дам. Не вернешь!

Выручали его и выступления перед детской аудиторией. Он умел и любил с нею разговаривать.

- Сначала немного поиграл с залом...

Однажды мы встретились а Сотере, под Алуштой, где Орлов устроился на лето работать в пионерский лагерь. Он допечатывал стенгазету на пишущей машинке. О делах спросил, не поднимая от работы коротко остриженной седеющей головы.

Надо было зарабатывать на жизнь. У Орловых было уже двое детей. Я случайно угодил в аккурат на родины младшей. Володю я отыскал в магазине рядом с его домом. Он и писатель Борис Серман покупали водку для торжества. У Орлова не было ни гроша, платил Серман. Он жил в том же доме и был старше Орлова лет на двадцать. Сближала их не в последнюю очередь личная надежность, порядочность. В квартире Орловых было по-прежнему пусто; поэтому накрыли прямо на полу, на знаменитом сером ковре, который в другое время служил полем общения: так как сидеть было не на чем, хозяева и гости разговаривали влежку, переползая от одного собеседника к другому. На нем и расстелили простыню, расставили тарелки и стаканы. Нонну, только что привезенную из роддома с новорожденной, усадили на почетное место, она всем улыбалась сквозь слезы.

Впоследствии я видел Володину квартиру другой - обжитой, неплохо обставленной. Щегольски сверкали застекленные полки с книгами. Орлов сказал небрежно:

- Как у всех...

А когда он переехал в трехкомнатную квартиру, у него появился, наконец, большой рабочий кабинет со шкафом во всю . стену, стол ом-"стад ионом", креслом для гостей - настоящая писательская мастерская.

Однажды я пришел к нему зимой, промерзнув до синевы на необычайно сильном ветру .

- Растирай руки! На кухню, садись ближе к газу! Нонна, бу
дем обедать. Ему нужно отогреться.

Обед памятен еще и тем, что, уходя, я прихватил перчатки Нонны вместо своих. На следующий день возвращаю:

- Прошу прощения - очень похожи. Ошибку заметил только
по запаху от рук - духи.

- Твои руки пахнут руками моей жены? А ну, сравним перчатки! Да... похожи...

Как-то навестил его в больнице. Он был после операции -туловище туго охватывал бандаж. О болезни говорить отказался наотрез. Вместо этого - о медсестре, которая будто бы задержалась у него ночью.

- Она мне объясняет, что мне ничего такого нельзя - мол, разойдутся швы, сдохнешь.

И, морщась от боли:

- А для меня это стимул, понимаешь?..

...Мы идем с ним через центр Симферополя, мимо "Детского мира". Володя рассказывает о своем старом знакомом.

- Женщин любил. И женщины его любили. Что ты думаешь - отказали ноги!

Кто мог угадать, что именно это случится с ним, жизнелюбом? При последней встрече, дома, сказал:

- Я теперь невыездной. Ничего, если я при тебе сделаю процедуру?

И, приспустив брюки, стал массировать ноги каким-то прибором.

А работать продолжал. Не отказывался от встреч с читателями, если за ним присылали машину. Выходили новые книги. Его охотно публиковали и за рубежом, особенно в Израиле. А в прессе называли "Натаныч" - теперь это было хорошим тоном.

О том, что Владимира Орлова не стало, в Крыму и в Израиле узнали практически одновременно. Тех, кого объединяла удача знакомства с ним, теперь объединило общее ощущение какой-то неестественной тишины. Это и стало знаком его ухода. И все вдруг увидели, как велик был "круг Орлова", образованный его личным магнетизмом, высоким интеллектуальным и творческим напряжением.

К Орлову никто не относился равнодушно. Его или любили, или избегали, пространство вокруг него как бы искрило разрядами. Некоторые считали его "тяжелым". А он просто не отступал от своих трудно добытых истин. Отсюда его бескомпромиссность и жесткость. Но также - нежность, понимание, участие. Всердцах сказал о знакомой писательнице, опубликовавшей резкий отзыв о коллеге-земляке:

- Что она в самом деле себе позволяет! Ну нельзя же так...
И вдруг добавил:

- А ведь она его любит.

Он быстро переходил от благодушия к раздраженности. Что делать - его внутренняя "магма" располагалась близко к поверхности. Может быть, поэтому за стихами для детей последовали сборники с юмористическими и сатирическими стихами. Он постоянно находился в состоянии работы. Если собрать все им написанное, получится, наверное, целая книжная полка. Известность пришла к нему рано и уже не оставляла его. Кое-что, я уверен, еще ждет настоящей оценки - например, переводы. Он мечтал издать книгу "взрослых" стихов. Но самым значительным и интересным из всего орловского для меня всегда был сам Орлов.

Наш общий знакомый писатель Валерий Митрохин, друживший с Орловым, как-то заметил:

- Ты похож на Орлова. После разговоров с ним или с тобой хочется писать.

-Это самый дорогой комплимент мне за всю жизнь. Многое в Орлове дорогого стоило!

Он знал, как надо выделать строку,

Чтоб от нее пошла строка другая,

Но больше не притронется к стиху,

Продленностью молчания пугая.

Он чувствовал магический кристалл

В простой породе.

Мог вспылить от фальши.

А то, что сам словами поверстал,

В мир перешло. И вот ни шагу дальше.

Престол труда, легенда для друзей,

Живой реванш достоинства и чести,

Дразнитель псов кусачих и гусей,

Веселый дух - теперь не с нами вместе.

Упрямый самоучка, старший мой Собрат по крови,

по судьбе и поту,

Он заработал право на покой,

Как человек, закончивший работу.

Февр. 2000 - апр. 2001