Hisdaj1
Яаков Хисдай

 

«УВАЖЕНИЕ», «СПРАВЕДЛИВОСТЬ» И «МИЛОСТЬ» В ЭПОХУ ДЕМОКРАТИИ
Перевод Р. Торпусман



    
    
     Что такое уважение? Мне всегда казалось, что я это знаю. Но однажды, несколько лет назад, меня начали одолевать сомнения. Я прочитал в газете, что Министерство просвещения объявило главной темой 1999-2000 учебного года «Право на уважение и обязанность уважать других». Прочитал и подумал: в самом деле, давно пора. В нашем обществе действительно исчезает уважение. Школьники все меньше уважают учителей, граждане друг друга, и всё меньше уважения выказывается некоторым предметам, которые еще недавно были для нас священны.
     После первой радости – наконец-то Министерство просвещения обратило внимание на важность этой темы! – мне стало интересно, каким же образом намереваются вернуть уважение на его почетное место. Я просмотрел посвященную этой теме брошюру, изданную Министерством, и обнаружил, что речь там идет об «уважении к людям», на которое все имеют право в равной степени. Воспитательными текстами, приведенными в брошюре, оказались декларации ООН и несколько законов, принятых Кнесетом.
     После этой брошюры радость сменилась сомнениями. Действительно ли нужно учить школьников «уважать всех людей»? Известно, что существуют люди, не достойные уважения. Разве дети не должны это знать? Что же касается воспитательных текстов – разве на свете нет более серьезных духовных и культурных авторитетов, чем ассамблея ООН или пленарное заседание Кнесета? При всем почтении к этим организациям, верно ли, что именно они –единственные учителя уважения? И все, что там пишется и говорится, имеет воспитательную ценность? Неужели в Библии, в еврейской литературе и мировой культуре нельзя было найти лучших примеров на эту тему?
     Эта попытка Министерства просвещения раздавать уважение равными порциями привлекла мое внимание и к другим подобным попыткам – в сфере суда и закона.
     В 1992 году Кнесет принял Основной закон, перечисляющий права человека. Он получил название «Закон о личной свободе и уважении к личности». Юристы очень любят цитировать этот закон в статьях и судебных постановлениях.
     Политики и общественные деятели тоже считают, по-видимому, что уважение раздают в суде. Как только суд постановит, что обвинения против них не доказаны, они радостно заявляют: суд вернул мне право на уважение!
     Я спросил себя: неужели действительно закон – руководство по раздаче уважения, а суд – место раздачи? И всегда ли судебное оправдание – знак почета?
    
     Через некоторое время мне пришлось задуматься и над другим понятием: что такое справедливость?
     Это произошло во время судебного разбирательства в БАГАЦе (Высшем суде справедливости) по делу работника одного крупного государственного учреждения. Начальство уволило его, а потом с помощью обмана и подтасовки лишило его права на пенсию. Его дело было безусловно справедливым. Но один из судей обратился ко мне с характерным замечанием: «Мы стараемся заниматься вопросами, имеющими общественную значимость или затрагивающими большие группы населения, а здесь перед нами узкий частный случай».
     С юридической точки зрения эти слова не были новостью, и все-таки я был поражен. Когда-то пророк Натан укорил царя Давида притчей о бедняке, «у которого не было ничего, кроме одной маленькой овечки – и ту отобрали». Я привык считать, что защита «овечки бедняка» и есть вершина справедливости. И вдруг увидел другую справедливость, которая предпочитает широкие и важные вопросы и не хочет заниматься «овечкой бедняка».
    
     Спустя еще некоторое время к этим двум сомнениям прибавилось третье: о понятии «милости». Я следил за продолжавшейся несколько недель демонстрацией инвалидов напротив Кнесета и, как и большая часть общественности, сочувствовал их борьбе. Пока в один прекрасный день демонстрация не превратилась в драку. Первой моей реакцией было: кто может драться, пусть идет работать.
     Потом я задумался и попытался не судить их, а понять. Почему инвалиды-демонстранты прибегли к агрессии? Ведь они просят милости, как испокон веков бедные и слабые просили у богатых и сильных. Но потом я понял, что это не так. Надпись на одном из развевавшихся над ними транспарантов гласила: «НАМ ПОЛОЖЕНО!» Им нужна была не милость, а справедливость. Теперь агрессия казалась понятнее. Милость просят, а справедливости – требуют. Требуют по праву. А право иногда оправдывает насилие.
     Но, спросил я себя, почему то, что государство дает инвалидам, – это справедливость? Почему это не милость, как было всегда? Почему слово «милость» вычеркнуто с карты нашей культуры?
     Мне захотелось разобраться, почему понятия «уважение», «справедливость» и «милость», вместо того чтобы озарять и направлять нашу жизнь, вносят в нее сомнения и замешательство.
    
     * * *
    
     Выяснить, что означали и как использовались эти термины в прошлом, не составляло труда. Уважение, справедливость и милость – понятия не новые. Они присутствуют в человеческой культуре с самых древних времен и отражают глубинные потребности людей. При этом, будучи глубоко укоренены в мировой культуре и в человеческой душе, они использовались в истории в разных целях. Монархия, церковь, государство и любая другая форма власти всегда стремились окружить себя ореолом справедливости и почета. Они творят справедливость, их законы справедливы, и за это их руководители или священники достойны уважения.
     И наоборот, повстанцы и диссиденты во всех поколениях пользовались понятиями справедливости и уважения, чтобы осудить существующие порядки и требовать более справедливого и достойного мироустройства.
     Милость же была средством исправления несправедливости в неравноправном обществе, которое осознавало свои недостатки и требовало от властителей и богачей милости к подданным или нуждающимся.
     Таким образом, в прошлом эти понятия были вполне ясны. Трудности начались в новое время, и первой пострадавшей стала милость. Национальные и социалистические движения, появившиеся с середины XIX века, брезгливо отвергли милости императоров и капиталистов и потребовали справедливости для угнетенных народов и эксплуатируемых рабочих. Следующий удар обрушился на понятие милости с распространением идеи «государства всеобщего благосостояния». В таком государстве человек не нуждается в милости: у него есть права, и если он получает вспомоществование, то это не милость, а социальная справедливость. Так понятие милости было отброшено на обочину современной культуры.
     В Израиле обе эти тенденции выразились очень четко. Его отцы-основатели отвергли «милость народов», на которую опиралось существование их предков в галуте, и потребовали справедливости для еврейского народа и для сословия трудящихся. С созданием Израиля они утвердили в нем принцип «государственности»: юное государство взяло на себя множество обязанностей (в том числе и связанных с вспомоществованием), которые прежде, в галуте, лежали на индивидууме или общине. Так благотворительность и взаимопомощь оказались лишними в израильском обществе.
     В отличие от милости, уважение и справедливость были сочтены в современном западном обществе полезными и нужными. Ведь и демократическая власть должна основывать свой авторитет на каких-то ценностях. Поэтому естественно, что власть в демократических странах воспитывает в гражданах уважение к своим институтам и идеалам, а свой способ управления государством и обществом называет справедливостью.
     Но хотя демократическое общество и нуждается в понятиях уважения и справедливости, оно все же не может пользоваться ими по-старому.
     Уважение, по сути своей, – это средство вознаграждения и определения ценности. С его помощью вознаграждают за добрые дела, способности или происхождение. Оно определяет ценность людей или групп, давая добровольное признание превосходства или преимущества тем, кто достоин уважения, над другими, которые его не достойны. На протяжении всей истории уважение служило иерархии, а не уравнению людей. Уважение противоречит равенству. Более того, в какой-то степени оно мешает и принципам свободы, так как выражает добровольное подчинение или повиновение. А право на него не безусловно, а обусловлено. Поэтому, когда современное западное общество объявило свободу и равенство своими главными и высшими ценностями, право на которые с рождения гарантировано каждому человеку, то уважение застряло у него как кость в горле.
     Этого можно было ожидать. Еще 170 лет назад, на заре современной демократии, Токвиль написал в книге «Демократия в Америке», что чем меньше люди будут различаться между собой и чем больше будет равенства между ними, тем более будет исчезать понятие уважения. Демократические общества поколениями боролись с трудностями, которые демократическая идеология создала для понятия «уважение» и его исторического багажа. Перевес против уважения был достигнут, когда в этих обществах появились так называемые постмодернистские тенденции, которые сомневаются в существовании абсолютных ценностей, превращают «этос» в «повествование» и отрицают какую бы то ни было иерархию людей, обществ или культур. С этих пор стало невозможно сохранять понятие уважения в его прежнем смысле. А так как полностью его вычеркнуть трудно, то был найден способ его затушевать.
     Уважение имеет две стороны. Одна, о которой мы уже говорили, в основе своей иерархична и противоположна равенству. Но есть и другая, более совместимая с равенством. Она может быть определена как защита от проявлений неуважения – оскорблений и унижений.
     Именно о такой защите говорит и Основной закон, в заглавии которого фигурируют слова «уважение к личности», и брошюра Министерства просвещения об «уважении к людям». Несмотря на свое заглавие, вся брошюра в действительности посвящена свободе и равенству. Таким образом, в новых культурных тенденциях «уравнительная» сторона уважения предпочитается «иерархической» и всячески вытесняет ее.
    
     * * *
    
     Новые веяния, подорвавшие авторитет старых ценностей и размывшие понятие уважения, привели и к другим результатам – в частности, к расширению территории закона и суда.
     Закон по своей природе предназначен для того, чтобы устанавливать минимальную, нижнюю границу требований общества к человеку, необходимую для нормального существования общества. Поэтому закон основан на принуждении, его требования всегда точны и ясны, и кто их нарушает, тот подлежит судебному наказанию. А выше определенного законом минимума располагаются моральные ценности. Их определение более расплывчато, они основаны на выборе и не нуждаются в принудительном наказании. Наградой за достойное и нравственное поведение является уважение, а наказанием – позор. Поэтому уважение – самое что ни на есть воспитательное понятие, и очень естественно, чтобы им занималась школа.
     Но когда ценности теряют свое значение и перестают считаться вечными и непреложными, то демократическое общество оказывается перед проблемой. Ведь оно все-таки должно учить своих граждан различать добро и зло. В отсутствие абсолютных ценностей усиливается тенденция обращаться к закону и суду, объявлять их священными и расширять их пространство, захватывая и область нравственности – чтобы они определяли и гарантировали не только «нижнюю границу», но и более высокие нормы.
     В этом обращении к суду и закону есть своя логика. Свобода и равенство остались и в постмодернистские времена безусловными и общепринятыми ценностями демократического общества. Поскольку обе эти ценности сегодня определяют в основном линию защиты прав гражданина, то очень удобно поместить их в законодательную и судебную систему, которая превращает эти линии защиты в четкую и однозначную «нижнюю границу», легко фиксирует ее в законах и наказывает за ее нарушение.
     Это-то расширение юрисдикции суда и закона, вкупе с изменениями в понятии «уважения», и отражается в «Законе о личной свободе и уважении к личности». Прочитав этот закон, всякий увидит, что основным содержанием «уважения» является равное право всех людей на свободу, равенство и неприкосновенность частной жизни. Отныне оно подтверждено законом и будет обеспечиваться судебной системой.
     Никто не спорит о том, насколько важны все эти права. Только при чем тут уважение? Почему было не назвать этот закон «Основным законом о правах человека»?
    
     * * *
    
     Процесс, потребовавший от закона и суда взять на себя роль морального авторитета, повлиял и на статус справедливости.
     «Не делай неправды на суде, не будь снисходителен к нищему и не угождай великому», – говорит Тора. Справедливость издавна была связана с судом и равенством между людьми, поэтому ее судьба оказалась на первый взгляд более завидной, чем судьба милости и уважения. Демократия с восторгом заключила ее в свои объятия и, расширив границы суда и закона, объявила их воплощением справедливости.
     Но это подрезало крылья справедливости. Ведь и во всех поколениях законы и суды притязали на справедливость. Однако раньше справедливость имела и другое жизненное пространство – она жила в сердцах и помыслах людей. Она была высшим критерием, с помощью которого люди оценивали и поступки, свои и чужие, и законы, и судебные решения.
     А когда нет абсолютных ценностей, то нет и высших критериев. И справедливость, которая прежде была внешним и независимым критиком судов и законов, стала их щитом и вывеской. Это она позволяет суду и закону вмешиваться в область моральных ценностей и устанавливать моральные нормы.
    
     * * *
    
     Выяснив, какие изменения произошли в значении понятий «уважение», «справедливость» и «милость», я сказал себе: наверно, такова реальность, и с ней нужно примириться. Вероятно, милость действительно не нужна, когда есть национальное страхование, уважение в самом деле должно отмереть, как и предсказывал Токвиль, а справедливостью придется довольствоваться той, которую предлагает судебная система.
     И все-таки мне было трудно смириться с этими выводами. Может ли общество жить без милости? Допустим, национальное страхование решает проблему пропитания неимущих. Но разве милость нужна только им? Разве она не нужна богатым – как воспитательное средство, направляющее их жизнь? Как вырастет поколение, не слышавшее в школе о милосердии?
     Может быть, распространение принципов справедливости компенсирует отсутствие милости?
     Вряд ли. Ведь и справедливость под сенью суда и закона не гарантирована. Даже и при демократии в суд значительно удобнее обращаться богатому либо тому, кто представляет имеющее широкий общественный интерес дело. А одинокому владельцу «овечки бедняка», как и во всех прежних поколениях, остается уповать лишь на то, что его дело будет разбираться милосердными и сострадательными судьями.
     А если судебная система все-таки допустит несправедливость – кто выступит против нее? В прошлом были и другие способы отстаивать справедливость. Справедливость привела пророка Натана к царю Давиду, чтобы обвинить его в гибели Урии-хеттеянина и предсказать: «Теперь не отступит меч от дома твоего вовеки!». Справедливость привела пророка Илию к царю Ахаву, казнившему Навота, чтобы крикнуть ему: «И убил, и наследство получил?»
     Кто будет делать это в новые времена? Должен ли судья облачаться и в плащ пророка? А кто же тогда будет обличать плохие законы и неправые суды? Разве нравственная критика во имя справедливости не должна стоять выше закона и суда? И как учить детей в школе искать справедливость? С помощью судебных постановлений?
     Но допустим даже, что суды действительно будут творить полную и абсолютную справедливость. Станет ли тогда милость ненужной?
     Ведь и справедливость имеет свою цену. Демократия и либерализм сделали великое благо, распространив и утвердив в мире идеалы свободы и равенства. И все-таки даже в самом демократическом обществе, так же как и в отношениях между странами, невозможно полностью преодолеть неравенство. А поскольку справедливость часто приносит с собой готовность к силовым методам, то подчеркивание справедливых прав – это проверенный рецепт агрессивности и нестабильности как внутри общества, так и в отношениях между странами и народами. Вот и пример: слабые устраивают агрессивные демонстрации, требуя своих прав, а сильные отвечают им: «Обращайтесь в суд!»
     Милость же помогает уравновесить неизбежное неравенство и позволяет достичь стабильности, благодаря тому, что слабые понимают свои ограничения, а сильные удерживаются от некоторых шагов.
    
     * * *
    
     Обращение к суду и закону как источнику, устанавливающему не только нижнюю границу допустимого поведения, но и моральные требования, тоже стало вызывать у меня недоуменные вопросы.
     Казалось бы, ничего плохого в этом нет, наоборот: теперь к нравственному авторитету моральных ценностей прибавится еще и сила официального принуждения! И в самом деле, иногда общество пользуется законом, чтобы защищать какие-то ценности. Но и за это приходится платить. Мы поймем это, если сравним два понятия: «налог» и «благотворительность».
     Налог взимают силой закона. Даже служа самым возвышенным целям, он остается налогом. А благотворительность идет от свободного влечения сердца. Если же пытаться принудить людей к благотворительности с помощью закона, она тут же превратится в налог.
     Так и с другими моральными ценностями. Они отданы свободному выбору человека, его совести и ответственности. А закон защищается властью. Поэтому, если ценности навязываются людям с помощью закона, это неизбежно роняет их нравственное значение и в значительной степени освобождает нашу совесть от ответственности за их соблюдение.
     Демократическое общество по природе своей склонно фиксировать в законах те ценности, которые защищают человека, – свободу и равенство. Но и ему приходится за это платить. Свобода и равенство по-прежнему называются «ценностями», но фактически превращаются в установленный обществом «налог». А ответственность за их выполнение переходит к законодателям и судьям. Однако большинство ценностей (помощь ближнему, солидарность с товарищами, уважение к родителям и многие другие) и при демократии не могут диктоваться законами и взиматься как «налог». А кто будет хранить их, когда общество теряет идеалы, а граждане – ответственность?
     Наконец мои сомнения вернулись к школе и к культивируемому там новому сорту уважения. Каким образом, спросил я себя, учителя объяснят школьникам разницу между врачом, который посвятил свою жизнь спасению людей, и игроком, который ездит в иерихонское казино, – не прибегая к понятиям уважения и стыда?
     А кто сказал, что нужна разница? – ответил я сам себе. Мы живем в новом мире, более разнообразном, который велит нам уважать тех, кто от нас отличается. Нравится мне это или нет, но это и есть направление, в котором шагает новая демократия.
     Тут проснулось сомнение другого рода. Если это новое демократическое общество не может сортировать людей по уважению, как же оно реализует потребность человека и общества в оценке людей и вознаграждении их за похвальное поведение? Ответ оказался простым: с помощью денег.
     Деньги и уважение давно конкурируют друг с другом за статус платежного средства. Спрос на них велик, а предложение ограничено и должно иметь покрытие. Когда денежных знаков или знаков почета оказывается слишком много, они обесцениваются.
     Поскольку деньги и уважение – конкуренты, то когда уважение теряет свой вес, место человека в обществе начинает определяться деньгами.
     Этот вывод не согрел мне сердце. Но факты его поддерживают. Например, я прочел, что солдат срочной службы предлагают вознаграждать деньгами, чтобы они имели «бонус» по сравнению с теми, кто не идет служить. А ведь когда-то уважение было достаточным вознаграждением за службу в армии. В новые времена уважения уже недостаточно, и его сменяют деньги.
     Но за все ли можно заплатить деньгами? За многое, несомненно. Можно хорошо платить за эффективность, достижения, конкурентоспособность. Поэтому в нашем национальном хозяйстве так распространен культ приватизации. Но можно ли заплатить за верность, честность, преданность, дружбу – одним словом, за моральные ценности? Кто пытается купить дружбу за деньги, не останется с пустыми руками, получит что-то взамен – только не дружбу, а бизнес. Поэтому общество, которое платит только деньгами и не способно платить почетом, может успешно торговать, но не может культивировать идеалы.
    
     * * *
    
     Так я раздумывал о современной демократии, пытаясь понять, куда она движется. И тут началось отступление ЦАХАЛа из Ливана. Оно вызвало у меня еще более сильные сомнения.
     В детстве я любил книгу Д’Амичиса «Сердце», она была тогда очень популярна. До сих пор помню главу о мальчике, который погиб, поднимая флаг своей страны. Повзрослев, я часто вспоминал ту сцену, когда американские солдаты водружают свой флаг на вершине острова Иводзима. Зрелище ухода из Ливана было противоположностью этим сценам. Оно обжигало унижением и позором.
     В это время я прочитал коротенькую статью Арье Каспи в «Ха-Арец», посвященную отступлению из Ливана. Начиналась она с насмешки над англичанами и аргентинцами, затеявшими войну из-за Фолклендских островов. Это показалось мне странным. Англичане воевали за уважение к себе – над чем здесь смеяться? Разве мы знаем что-то такое, чего они не знают?
     А заканчивалась эта статья фразой: «Мы опозорились, ну и что? Сколько солдат от этого погибло?»
     И только тогда до меня наконец дошло. Я понял, почему общество без уважения не имеет шансов выжить.
     Уважение – это награда от общества тем, кто защищает его ценности и само его существование. В принципе, общество может платить и иначе – например, деньгами. Но к чести демократии нужно напомнить, что ей отвратительны наемные войска и что ее становление и расцвет сопровождались созданием народных армий, защищавших свой народ и страну. По этому же пути пошел и сионизм: евреи в галуте обеспечивали свою безопасность с помощью денег, а мы создадим собственное государство и будем оборонять его с оружием в руках!
     Поэтому именно в демократическую эпоху, а в Израиле особенно, – если общество решает, что жизнь солдата важнее уважения к нему, этим оно отнимает у себя возможность защищать свое существование.
     Но если так, спросил я себя, как же демократические общества существуют много поколений, воюют и даже побеждают?
     И тогда я снова вернулся к своим детским воспоминаниям: к вестернам.
     Во многих из них повторялся один и тот же характерный мотив. В городок приходят «плохие», и перепуганные жители вместе с шерифом прячутся в домах и выглядывают на улицу из-за опущенных ставней. И только герой выходит на главную улицу. Его никто не выбирал и не уполномочивал. Он выходит, чтобы воевать за справедливость: иначе он не сможет уважать себя.
     Так американцы поколениями воспитывали своих детей в индивидуалистическом и капиталистическом обществе, показывая им, что такое уважение и справедливость и что нужно делать ради них.
     Стало быть, демократическое общество вовсе не обречено на то, чтобы отказываться от уважения и сажать справедливость в клетку. Американское общество основано на принципах свободы и равенства, защищенных конституцией, но его основатели понимали и ограничения судов и законов, поэтому они продолжали культивировать уважение и справедливость как моральные ценности и учить им следующие поколения. Самое почетное место в американской культуре отведено гражданам, которые жили и умирали в борьбе за справедливость против несправедливых законов, – например, в период рабовладения. Милость знакома американцам тоже не понаслышке. Они создали мощную традицию благотворительности – кому, как не израильтянам, знать об этом!
     Так старые демократии сохраняли в сердцах граждан уважение, милость и справедливость – и когда приходил час испытания, то благодаря справедливости и милости было за что воевать, а благодаря уважению было кому воевать.
     Но сейчас в западной культуре идут процессы, подтачивающие эти ценности. А в Израиле они еще сильнее и еще опаснее.
     Израильское общество изначально строилось на коллективистских основах. Страну создавали и осваивали группы, движения, партии. При этом предполагалось, что с построением справедливого общества из человеческой души сами собой исчезнут пороки. Поэтому не уделялось внимания тому, чтобы воспитывать в детях добрые качества и приучать их к поиску справедливости, к помощи ближнему, к уважению достойных людей.
     А потом началась новая эпоха. Старые коллективистские рамки распались, прежние сплачивающие идеалы угасли, и их место занимает новое «просвещенное» общество. Но у его граждан много прав и мало обязанностей, и никто никогда не учил их восставать во имя справедливости и делать то, что они считают достойным, не оглядываясь на других. Поэтому ценности стремительно исчезают из нашей жизни. Справедливость запирают в кодексах законов, творить милость предоставляют Национальному страхованию, а уважение делят на всех поровну. А если кого-то все же хотят выделить – платят ему деньги.
     Если дело обстоит так, подумал я, то, может быть, мы действительно не сможем защитить себя в войне, и правильно делают те, кто пытается любой ценой добиться для нас мира?
     Но даже и в мирное время – долго ли можно прожить без уважения, без справедливости и без милосердия?
     Сомнения не отпускают меня, когда я читаю о культе «демократических ценностей», старательно внедряемом как главный стержень воспитания подростков. Не слишком ли мы далеко зашли? Демократия – действительно просвещенный и удобный метод правления, лучше которого мы не знаем. Решение большинством голосов – действительно приемлемый для нас способ решения политических вопросов. Но может ли демократия быть и источником высших идеалов? Разве вопрос о том, что такое истина и справедливость, решается голосованием?
     Не слишком ли мы поспешили избавиться от прежних ценностей? Может быть, все-таки сверх того минимума уважения, какое полагается любому человеку, стоило бы искать и тех, кто достоин большего; вместо отдыха в тени суда и закона стоило бы думать о справедливости; а кроме того, стараться понять, в каких случаях нужна справедливость, а в каких – милость?
    
    



   



    
___Реклама___
ladyup.ru