Информационный
повод таков: в середине октября в Москве, в Доме-музее Марины Цветаевой
(Борисоглебский пер., 6) бывший московский доктор медицины и одновременно
известный живописец, а теперь житель Германии и только художник ЮРИЙ МОИСЕЕВИЧ
ЛЕЙДМАН в торжественной обстановке подарил Дому любимого поэта свой триптих
«Марина Цветаева». Доставил специальным рейсом из немецкого города Бохум,
сняв со стендов своей персональной выставки, закрывшейся там буквально накануне.
Выставка эта была необычна. Она больше двух месяцев
проходила в рурском городе, в помещении, любезно предоставленном русскому
жителю города, бывшему москвичу Юрию Лейдману местной Евангелической Академией.
Необычна она даже не тем, что искренний интерес и огромное внимание проявили
к работам нашего соотечественника именно евангелисты, такое тут не редкость,
а и всеми прочими, казалось бы, чисто внешними обстоятельствами, для нас
не очень-то привычными.
Ну, в самом деле: участие в судьбе выставки выказал
лично директор Академии, известный в Германии специалист истории искусства
доктор Манфред Келлер, в течение многих лет, занимающийся также и изучением
иудаизма. Речь, произнесённая им на открытии выставки, растрогала присутствовавших
не только своей эрудированностью, но и проникновенной эмоциональностью.
И ещё одна особенность нынешней персональной выставки Юрия Лейдмана (а таких
выставок у него было уже много, за 20 лет творчества работы художника демонстрировались
в разных странах и, конечно, в Москве, где до своего отъезда в Германию
в 1994 году прожил учёный почти 30 лет – последняя по времени проходила
в залах кинотеатра «Россия», ныне «Пушкинского», и имела большой успех;
несколько картин художника находятся сейчас в частных коллекциях США, Канады,
Франции, Германии, России): экскурсии по трём залам, в которых выставлены
около сотни живописных и графических работ, проводил… сам автор, Юрий Моисеевич
Лейдман. Просто для этого надо было позвонить в Академию по телефону, указанному
в программке, и договориться о времени вашего посещения. Я позвонил и –
не пожалел. Художник встретил меня в точно условленный час…
…В нём всё крупно, как бы подчеркнуто. Высокая,
до сих пор ещё густая, белая вьющаяся шевелюра, огромный, кажущийся непропорционально
высоким лоб. Большие, четко очерченные губы. Правильный, симметричный анфас
и главное – крупные светлые глаза в пол-лица, умные, печальные, светлые,
остро и одновременно доверчиво вас разглядывающие. Такие же, кстати, как
и у бесконечно любимой, просто-таки боготворимой им мамы, у отца, у сестры…
Во всяком случае, судя по его портретам. И, между прочим, судя по другим
его портретам, они такие же, эти глаза, хотя и одновременно все разные,
у Блока и Пушкина, у Пастернака и Высоцкого, у Гейне, Шагала, у Анны Ахматовой
и Марины Цветаевой. У его великих персонажей. И это не клише, не штамп.
Просто художник во всех своих персонажах отражает и… самого себя, автора.
Так он видит.
Это, кстати, очень точно уловил инициатор выставки,
упомянутый уже директор бохумской Евангелической Академии доктор Манфред
Келлер, сказавший на вернисаже: «Искусство, более чем что-либо другое, несёт
в себе отпечаток человеческой сущности… И я хочу поблагодарить Юрия Лейдмана,
который представил для выставки свои картины, искренние, трогательные, которые,
как дети, проросли из его сердца»…
И это так: сам автор выражает своё кредо следующим
образом: «Убеждён, что «мёртвую» натуру следует «оживлять» чувством человеческого
присутствия, пронизанным счастливым мгновением бытия. Считаю главным достоинством
дарования и умения художника – улавливать большие и маленькие предметы изображаемого,
насыщать их своим неповторимым душевным светом и оставлять самим собою.
Тогда даже неискушенный зритель безошибочно назовёт автора»… Это цитата
из книги Юрия Лейдмана «Мир воскресший», вышедшей уже здесь.
Книга и выставка картин – единое целое. Вспоминается,
как когда-то, в Каунасе, в знаменитом музее Чюрлёниса люди рассматривали
картины этого чудо-художника вместе со звучащей в зале музыкой Чюрлёниса-композитора,
и это оставляло необычайно органичное впечатление от картин. Так и здесь,
в залах Евангелической Академии, живопись Лейдмана органично, как неразрывное
целое, воспринимается теми, кто знает его книгу. Понял я это, правда, уже
после того, как познакомился с книгой. А она – о драматичном детстве автора,
о почти трёх годах, проведённых на грани жизни и под страхом ежеминутным
смерти за колючей проволокой в еврейском гетто его «малой родины» Жмеринки,
о смертях близких людей, об ужасах, но и о радостях вопреки нечеловеческим
условиям, о предательстве и о верности окружавших людей, о первой любви
и о первых разочарованиях… О том же и картины Юрия Лейдмана, но плюс к тому
– о переживаниях и размышлениях всей последующей, и сегодняшней, жизни художника.
Удивляюсь:
«И после всего пережитого вами в войну, в гетто,
вы – в Германии? Уже без малого 10 лет… Как вам тут?»
«Знаете… Как ни странно, я здесь чувствую себя
очень хорошо. Спокойно. Мне отлично работается. Я не боюсь выйти из дома
ночью, гуляю без всякого страха. Но, между прочим, вот эта работа, в память
о трагедии Холокоста, пришла мне в голову именно здесь, в Германии»…
Многоопытный человек, муж и отец, он до сего дня
по-молодому максималист во всём. И в своих вкусах категоричен:
«Я поклоняюсь только двум художникам – Шагалу и
Ван Гогу. Только этим двум гениям»…
«Я никогда и ни от чего не получаю большего удовольствия,
кроме как от творчества. Только когда пишу. Картину или книгу»...
«Проблемы денег для меня не существует. Я ничего
не делаю ради денег, не пишу на продажу. Конечно, деньги нужны в жизни,
никуда от этого не деться. Но для меня они существуют только функционально,
когда действительно необходимы. Вот, например, когда мне надо было выпустить
здесь эту мою книгу, я продал четыре картины. И на эти деньги издал книгу.
Теперь, правда, иногда жалею, что продал те картины. Каждый раз, когда случается
продать картину, жалею потом. Как будто отрываю от себя… Так было и с первым
портретом Шагала».
…«Я безумно люблю поэзию! Сам стихов не пишу, не
дано. Но читать их люблю. Причем обязательно вслух! Я убеждён: если стихи
настоящие, их надо читать вслух. Вообще – поэзия воспринимается только на
слух! Вспомните Маяковского, Цветаеву…»
Марина Цветаева для него – Бог. Ей он посвятил
много картин, этюдов, зарисовок. Лучшая его работа, на мой взгляд, – огромный,
во всю стену, триптих о Цветаевой: Подмосковье, Таруса, эмиграция, Елабуга…
Написано пронзительно, трагично, и вместе – светло и возвышенно, но и спокойно,
без ложного пафоса. Работал над этим произведением больше 6 лет:
– Весь фон, антураж, природа – с натуры: в Подмосковье,
в Тарусе, Париже, Елабуге. Очень помогли несколько долгих бесед с Анастасией
Ивановной, сестрой Марины. У них ведь были сло-о-ожные отношения…
Абсолютно убеждён, что ни Марина Ивановна, ни Маяковский,
ни Есенин не покончили с собой, как считается: «Их всех, конечно же, убили.
Во всяком случае очень умело довели до этого, вынудили»...
Ему было очень жаль расставаться с цветаевским
триптихом, но… «Я уже договорился, с Государственным музеем Цветаевой в
Москве, даже договор заключил, что передам эту работу им. Для меня это,
конечно, большая честь, что мои работы будут в этом Музее, но и в то же
время… жаль расставаться с чем-то близким. Как-то, в Москве, ко мне зашёл
Эфраим Севела, известный писатель. Увидел триптих и сразу же сказал: «Это
– для музея». С тех пор эта идея меня не оставляла. Так и случилось».
…«Конечно, мои картины не весёлые, не зовущие к
подвигам… Скорее наоборот. В них – моя память, скорбь, размышления о жизни
и смерти, о любви, восхищение чудом таланта… То есть, по-моему, если и есть
печаль в них, то – светлая, не мрачная, согласитесь».
Соглашаюсь. Что уж тут весёлого – судьбы Цветаевой,
Пастернака, Высоцкого, Ахматовой, Холокост, собственные детские впечатления
о жизни под фашистами в 1941-м, 42-м и 43-м, об ужасах гетто… Но, оказывается,
очень любит юмор, анекдоты, шутку: «Без этого не представляю себе, как бы
мы смогли выжить».
…«Всё лучшее во мне – от родителей. От мамы, потрясающе
талантливой от рождения, но вынужденной закопать в себе все свои дарования
ради семьи, ради мужа, ради нас с сестрой. А сестра! Она вообще великий
человек! Представьте себе, сейчас вышла в Израиле книга о нашей тогдашней
Жмеринке, документальная. Так вот, там отмечены три выдающихся личности,
вышедшие из Жмеринки тех времён: крупный украинский писатель Юрий Смолич,
знаменитый актёр МХАТа (забыл фамилию) и моя сестра! Три Личности!».
Нет четыре: ещё Юрий Моисеевич Лейдман. Учёный,
художник, писатель. Человек. В этом году ему семьдесят пять.
На фото автора: Юрий Лейдман у
триптиха «Марина Цветаева»
