Об этом человека надо вспоминать.
Сперва мне было просто интересно на него смотреть. Его называли Витей, и сам он представлялся попросту — Витя. При этом в большом многодневном собрании молодых и немолодых ученых по еле уловимым признакам чувствовалось, что к нему относятся, как к «мэтру», как к специалисту высшего порядка.
Дело было в Дилижанс, в Армении на традиционной
школе биоэнергетики Московского Университета. Кроме основной ежедневной
работы была еще добавочная научно-художественная программу. Вот в ней-то
мы и участвовали: ныне покойный Натан Эйдельман — как историк, Фазиль Искандер
— как прозаик, Юлий Ким — как шансонье, я — как человек театра и Виктор
Шварцман — астрофизик.
Я не очень легко схожусь с людьми. С Виктором сошлись
сразу. Не помню, о чем мы говорили. Но помню, что было радостное свежее
чувство от общего с ним. Совершенное отсутствие пустословия, ясная проникающая
мысль, четкая речь, сосредоточенное внимание к теме разговора, сколь бы
высокой или низкой она ни была.
Я пошел на его лекцию. Сперва пытался понимать и даже записывать. Потом бросил — не по зубам. Но не ушел, не заскучал. Если смысл и доказательства были не для меня, то интонация, пластика — тут я понимал, — и именно они доставляли мне колоссальное удовольствие. Я помню его фразу: «после первого часа я буду отвечать на вопросы. Форма вопроса любая. Но, чтобы не перейти в дискуссию, договоримся — на первый вопрос отвечаю, на второй — нет».
Мне очень понравилась формулировки. Он не сомневался, что каждый его ответ вызовет желание задать новый вопрос. Но еще больше мне понравилась интонация — смачно говорил, как будто спелый плод надкусывал. И еще... выражение глаз понравилось. Я вдруг увидел, что он азартен.
Кончилась «школа». Повеселились, попели на последнем банкете и разъехались. Десятки людей искренне позвали друг друга в гости и обменялись адресами. Но, как всегда, это вовсе не обязывало к реализации намерений. Сколько адресов записывается, а потом теряется!
С Виктором Шварцманом нас не связывала ни профессия, ни общий круг знакомых, и жили мы очень далеко друг от друга. Но вот странное дело — все состоялось! Мы успели повидаться и на его, и на моей территории. Мы не потеряли, адреса. Потому что не забылась та мимолетная, высшие ничем не примечательная встреча.
Мой театр был на гастролях в Ставрополе. Случайно выдалась два свободных дня, и я двинулся за 200 километров в Нижний Архыз, к Шварцману в обсерваторию. Были на телескопе, ходили к коллегам, слегка выпивали. Я дал концерт. Но гласное — говорили, перескакивая с внеземных цивилизаций к «черным дырам», а от них — к черным дырам в душe — об этом, наверное, больше всего. И опять Витя источал бодрость, четкость, ясность — самые положительные эмоции. Он звал меня приехать зимой — кататься на лыжах и писать (я жаловался ему, что не нахожу необходимого для работы уединения). Я спросил его — не томит ли здесь постоянная оторванность от мира? Он определенно сказал — нет. Я поверил. У него была колоссальная внутренняя наполненность и самодостаточность. Мне показалось, что в нем великолепно осуществилась идея творческого покоя, как фундамента вдохновения.
Думаю, что не только показалось. Так и было. В нем было сочетание разума, вдохновения и душевного здоровья. Это правда.
Но, оказалось, не вся правда. Было не только это. Как я узнал позже — были все усиливающиеся депрессии, были тяжелые разочарования и кризисы. Была и мысль о самоубийстве. Теперь я вспоминаю, что тогда в Зеленчуке эта тема мелькнула — но так теоретично, так рационально, что я счел это разбором предложенной мной ситуации — я задумывал сценарий о самоубийце.
О смерти Виктора я узнал только теперь, в 90-м году. Меня потрясло то, что он сам решил свою судьбу. Меня потрясло может быть еще больше, что уже давно нет на свете этого выдающегося человека, а я и не заметил.
Теперь я ясно вспоминаю его визит ко мне, в театр имени Моссовета. Я повел его на репетицию, потом показывал ему кулисы, гримерные, всю «изнанку» театра. В его реакции было много наивного, почти детского любопытства. Договаривались, что в следующий приезд он прочтет для актеров лекцию о поисках внеземных контактов. Конечно, говорили об НЛО. Он отрицал (в этот раз, как и прежде) мистические (они же — мещанские) ожидания чуда. Но насмешки не было в его интонации. В его отрицании была все большая печаль. И тогда встал вопрос о Боге. Я задал ему этот вопрос. И он ответил. Он подробно и серьезно высказал свое мнение.
Ужасно, но я не помню ответа. Я помню только интонацию. Нет, нельзя позволить себе выдумывать. Я забыл его ответ.
Но никогда не забывал и не забуду самого Витю Шварцмана, человека, обладавшего теплой внутренней силой, великим разумом и ясными глазами.
