Газированная вода… без газа

    
    
     Прошло 50 лет со времени «дела врачей», и во многих СМИ вновь и вновь поднимаются старые вопросы, высказываются различные мнения о роли Лидии Тимашук. Это само по себе вряд ли может вызвать удивление, поскольку до сих пор не известны многие подробности и обстоятельства, проливающие свет на историю того времени.
     Тем не менее, то и дело в еврейской среде раздаются голоса противников углублённого изучения того, что произошло на самом деле. Говорится, например о «ревизии истории без появления новых реальных фактов»? Непонятно лишь, что за «история» имеется в виду? Та история, которую большинство читателей и авторов статей изучало в советской школе? Но ведь это был бред сивой кобылы, изменявшийся в соответствии с зигзагами в линиях партии до развала СССР или правительств стран СНГ после.
     А если это бред, то почему к его ревизии надо относиться отрицательно?
     Почему «без появления новых реальных фактов»? А разве публикация писем из архива Тимашук не новый реальный факт? Кто-то желает доказать, что эти письма лживы или они фальсифицированы? Пожалуйста, доказывайте конкретно, лично я буду очень рад.
     Вместо этого, публикуются статьи, в ряде случаев не подкреплённые документально.
     Понятно, что лицам, знающим истину в конечной инстанции, неохота копаться в библиотеках, архивах, искать в Интернете нужный материал, серьёзно анализировать найденный. А надо бы, потому что если этим не занимаются учёные-евреи или хотя бы евреи-журналисты, освободившуюся нишу занимают другие люди, иногда не слишком приязненно относящиеся к нашей нации.
     Конечно, можно возразить, что документы далеко не всегда отражают реальность. Что правда, то правда, но это не предлог, чтобы их полностью игнорировать. Просто и к документам надо подходить с учётом соответствующей обстановки и здравого смысла.
     Возьмём, к примеру, «самолётное дело» (иначе операция «Свадьба»), которое мною исследуется вот уже более 10 лет. Событие это произошло гораздо позже «дела врачей», и времена были уже не те, но, тем не менее, и тут надо подходить с осторожностью к установившемуся мнению. Практически любой «самолётчик» скажет, что план угона состоял в следующем: Предварительная покупка 12 билетов на 12-местный АН-2, следовавший рейсом Ленинград (Смольное) - Приозерск – Сортавала. Вылет должен был состояться 15 июня 1970 года. В момент посадки в Приозерске пилотов должны были связать и оттащить в ближайший к аэродрому лесок, затем принять на борт ещё четверых пассажиров, по плану приехавших заранее в этот самый лесок, а далее – взять курс на Швецию.
     Вне всяких сомнений, Приозерск был ключевым пунктом этого плана.
     Всё прекрасно, но вот беда. У меня имеется номер «Ленинградской правды» от 16.05.70 с расписанием самолётов из Ленинградского аэропорта «Смольное». Однако в этом расписании Приозерск отсутствует. Ну как корова языком слизала. Можно ли верить этому документу? Я думаю можно, потому что многие из нас в советское время пользовались на практике опубликованными в газетах расписаниями движения воздушного и железнодрожного транспорта, покупали, в соответствии с ними, билеты, летали в командировки, отпуск и т.д.
     - Но ведь приозерскую группу арестовали именно в Приозерске, причём за 5 часов до ареста основной (смольнинской) группы? – спросит осведомлённый читатель.
     - Действительно, таково общепринятое мнение, однако нет абсолютной ясности, в каком точно месте её арестовали, и, самое главное, почему - не одновременно с основной, - отвечу я.
     Думаю, что и сами «приозерцы» точно не знают, где их «взяли», поскольку приехали из Риги, и, видимо, плохо ориентировались в окрестностях Ленинграда.
     Нужны доказательства? Пожалуйста. Предлагаю выписку из допроса одного из участников приозерской четвёрки Арье Хноха («Антиеврейские процессы в Советском Союзе», стр. 99):
     «Что мы делали, оставшись вчетвером? Едем в Приозерск (до станции Ковалево)…»
     Граждане, прошу мне поверить: вблизи Приозерска нет и не было станции Ковалево.
     Адвокат Хноха Ю.А. Сарри вполне мог сослаться на эти два факта (отсутствие Приозерска в расписании и станцию Ковалево) и в значительной мере выгородить своего подзащитного. Для этого не нужно было идти против Советской власти, надо было лишь проявить некоторую дотошность, вникнуть в ситуацию. Но мало кто хочет во что-нибудь глубоко вникать, для большинства достаточно более или менее ориентироваться в обстоятельствах, общем настрое. И Хнох получил сначала 13 лет, потом ему срок скостили до 10. В конечном итоге его обменяли, но 9 лет он всё-таки просидел.
     А ведь у него было абсолютное алиби: в аэропорту «Смольное» Хноха не было и в Приозерске (согласно показаниям, которым никто не возразил) - тоже.
     Если бы адвокат «самолётчика» был более внимательным, то обвинение было бы поставлено в сложное положение, т.к. пришлось бы что-нибудь придумывать, например, что расписание было изменено, по сравнению с газетным, сообщать по какой причине и по чьей инициативе это было сделано, доказывать, что инициатор изменения не был связан с потенциальными угонщиками (что могло бы увести судебное следствие совсем не в ту сторону), разбираться со станцией Ковалево и т.д., и т.п.
     Ясно, конечно, что сценарий советского суда – это не сценарий голливудского кинофильма. Но всё-таки, всё-таки…
     «Свадьба» без Приозерска напомнила мне эпизод сорокалетней давности, когда, будучи студентами-практикантами в Горьком, мы обнаружили автомат для продажи газированной воды, на котором висела бумажка с написанными от руки словами: «без газа». Но то было в уже несуществующей стране, а мы сейчас в Израиле…

     Как это не покажется странным, в случае Тимашук – аналогичная ситуация. В её историю, а следовательно и в «дело врачей», тоже мало кто вникает. Складывается впечатление, что и здесь у авторов публикаций сначала возникает в голове какая-то идея, затем отбираются факты и подгоняются под неё. В результате и образуется та самая якобы газированная вода (или, как в наше время любят говорить, «как бы»). .
     В №26 интернет-журнала «Заметки по еврейской истории» опубликована статья профессора Фёдора Лясса «Лидия Тимашук как символ». Значительная часть статьи посвящена воспоминаниям о нашей прошлой жизни. Профессор подробно рассказал о подвигах Алексея Стаханова, Павлика Морозова, Александра Матросова и даже лично товарища Сталина, приведя куплет из песни о великом вожде. Всё это были символы той эпохи, и Лидия Тимашук – один из них. Мысль не новая. Более года тому назад Михаил Хейфец написал:

     «Тимашук была назначена в «спасительницы Отечества» - на тех же примерно основаниях, на каких «врачи-убийцы» были назначены шпионами или отравителями», а затем «настали полные кранты… сучка, мерзкая антисемитка Лидия Тимашук служила, оказывается, стукачкой в МГБ».

     К «крантам» мы ещё вернёмся, а пока продолжим рассмотрение статьи Лясса. Фёдор Лясс делает вид, что останавливается на роли Тимашук, во всяком случае сообщает следующее:

     «Итак в наших руках : 1) ряд заявлений Л Тимашук, направленных в немедицинские организации, но содержащие кое какую медицинскую информацию, 2) копии ЭКГ больного Жданова, снятые в различные периоды заболевания и опубликованные в печати (5), 3) медицинское заключение о болезни и смерти А. Жданова, опубликованное в центральной печати (9)»
    
     Из этих трёх пунктов серьёзное внимание профессор уделяет только последним двум. Заявления Тимашук, проливающие свет на её видение ситуации, практически не приводятся и не комментируются, за исключением нескольких ничего не значащих фраз, причём полностью замалчиваются суждения, противоречащие авторской позиции. Зато широко представлены многочисленные советские газетные публикации тех времён, в т.ч.. и официальное медицинское заключение о болезни и смерти А. Жданова, которое профессор считает важнейшим документом. Значительная часть статьи посвящена электрокардиограммам больного Жданова с подробными объяснениями тонкостей медицинского характера, что, конечно, правильно, т.к. именно из-за разногласий по этим ЭКГ и случился весь сыр-бор с Тимашук.
     Рассматриваются четыре ЭКГ, которые Фёдором Ляссом разделены на две равные части. Первая часть – это кардиограммы 1944, 1945 годов, не показавшие никаких отклонений от нормы, и тут вряд ли можно с автором поспорить.
     Но почему профессор объединил и ЭКГ от 28 и 30 августа 1948 года, т.е снятые в течение последних трёх дней жизни Жданова? Этот факт сразу же насторожил. Кардиограммы одинаковые? Но в состоянии больного 29 августа наметилось резкое ухудшение, а в ночь с 30 на 31 августа Жданов скончался. Неужели кардиограмма, снятая фактически в день смерти человека, умершего от сердечной болезни (что считается бесспорным фактом), не зафиксировала никаких изменений? Если это не удивило профессора-медика, то зачем тогда в принципе нужны ЭКГ? А может, это говорит о том, что причина смерти кроется не в сердце?
     Много вопросов возникает при серьёзном рассмотрении статьи Лясса о Тимашук, и много выводов можно сделать. По его мнению, у Жданова был не инфаркт, как настаивала Тимашук, а грудная жаба (ИБС), т.е правы были другие врачи: Виноградов, Егоров и Василенко. «Постельный режим, необходимый при инфаркте, пагубен при ИБС», - два раза повторяет Лясс. Получается, что, требуя для Жданова постельный режим, Тимашук могла угробить Жданова не за 3 дня, а ещё быстрее. Выходит, она пыталась взять на себя серьёзную ответственность, хотя могла бы поплыть по течению и не спорить с профессорами и академиком.
     Однако если действительно вникнуть, то все эти умозаключения основываются на той самой пресловутой газированной воде без газа. На представленных профессором Ляссом копиях электрокардиограмм указаны, хоть и не слишком отчётливо, даты снятия. Тех, кто желает прочесть статью Лясса, прошу их посмотреть. Основную ЭКГ от 28 августа 1948 года, на которую ссылается в своих письмах Лидия Тимашук, вы не увидите. И профессор может (извините за тавтологию) профессионально рассуждать об инфаркте, грудной жабе, атеросклерозе, пучке Гиса и т.д., весь его анализ не имеет никакого отношения к ЭКГ, на основании которой поставила диагноз Тимашук.
     Хотелось бы затронуть и некую моральную проблему. Надеюсь убедить читателя, что она имеет серьёзное практическое значение.. Думается, что не делает чести Ляссу, как медицинскому работнику, употреблять в отношении Жданова термин "откинул копыта". Не знаю, насколько популярна на практике во врачебной среде клятва Гиппократа, но в теории она относится в одинаковой мере и к злодеям, и к праведникам.
     Однако наш случай особый В нашем случае в последние минуты рядом со Ждановым находились верные соратники Сталина: секретарь ЦК Кузнецов, члены ЦК Вознесенский и Попков, и вряд ли кто-нибудь из врачей или даже целый консилиум мог сделать шаг без их согласия. Партийные же руководители проводили в жизнь идеи вождя. Вопросы морали в этой обстановке практического значения не имели. Точнее, морально было то, что партийно. А самыми партийными на свете были указания товарища Сталина, поскольку он был, как справедливо отмечает профессор Лясс, главным символом Советского Союза.
     Как отнёсся Сталин к этой истории? Удивительно, но сохранился документ, на который вождь наложил резолюцию (высылаю в приложении). Это - сопроводительная записка Абакумова к письму Тимашук, заявившей о своём несогласии с диагнозом и методами лечения Жданова. Записка, вместе с высочайшей резолюцией, была зарегистрирована 30 августа 1948 года. Что написано в резолюции, известно: Сталин распорядился отправить этот документ в архив.
     Сохранившийся документ исключительно важен, поскольку доказывает не только знакомство Сталина с обстоятельствами лечения Жданова, но и отношение вождя к здоровью своего соратника.
     Важность рассматриваемого документа доказывается и стремлением нынешних сторонников Сталина объявить сопроводительную записку Абакумоа фальшивкой.
     Для удобства привожу изложение этой записки.

     «Совершенно секретно
     Товарищу СТАЛИНУ И.В.
     При этом представляю Вам заявление заведующей кабинетом электрокардиографии кремлевской больницы – врача ТИМАШУК Л.Ф. в отношении здоровья товарища Жданова А.А.
     Как видно из заявления ТИМАШУК, последняя настаивает на своем заключении, что у товарища Жданова инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка и межжелудочковой перегородки, в то время как начальник Санупра Кремля ЕГОРОВ и академик ВИНОГРАДОВ предложили ей переделать заключение не указывая на инфаркт миокарда.
     Приложение: – Заявление т. ТИМАШУК и электрокардиография товарища Жданова.
     В. Абакумов
     30 августа 1948 года.»

     Главным доказательством подлинности этого документа является та самая резолюция Сталина, о которой мы говорили выше. Точнее то, как он её написал. Для того, чтобы подделать резолюцию, надо знать до тонкостей почерк Сталина, манеру письма и, самое главное, ошибки, которые он обычно допускает.
     В рассматриваемом документе Сталин написал: «В А рхив», т.е. «А» написана с большой буквы, между «А» и «р» промежуток больше, чем между «В и «А», между последними «и» и «в» тоже есть промежуток, правда гораздо меньший, чем между «А» и «р».
     Скорее всего Сталин ошибся случайно, может быть, торопился, может, волновался. Поэтому подделка данной резолюции представляется крайне маловероятной.
     Если же всё-таки исследователи докажут фальсификацию, то грамотность Сталина окажется настолько низкой, что даже Ваш покорный слуга, отнюдь не являющийся поклонником Иосифа Виссарионовича, не поверит в факт, что в словосочетании из 6 букв вождь сознательно допускал, минимум, 2 ошибки, причём делал такие ляпсусы постоянно.
     Поэтому будем исходить из того, что Сталин был в курсе того, что происходило на даче в Валдае.
     А если это так, то каков же смысл сталинской резолюции? Попробуем себе представить, как бы повёл себя на его месте любой здравомыслящий человек (непредвзято настроенный, конечно), в руки которого попала бумага, свидетельствующая о разногласиях между врачами в методах лечения его старого знакомого, пусть даже подчинённого. Естественно, нормальный гомо сапиенс позвонил бы на дачу. Если профессор Лясс прав и лечившие Жданова врачи тоже были правы, а больной выполнял предписанный режим, то вполне допустим следующий диалог:

     - Можно Андрея Александровича к телефону?
     - Он на прогулке, сейчас позовём.
     - А как его самочувствие?
     - Он при смерти!?
     Или другой вариант:
     - Можно Андрея Александровича к телефону?
     - Он на прогулке, сейчас позовём.
     - А как его самочувствие?
     - Всё в порядке.
     А ночью Жданов уходит в мир иной.

     Нормально (т.е. не уголовно) мыслящему человеку после такой беседы в обоих вариантах, с учётом последующего обстоятельства, никакой архив в голову не придёт. Фактически в архив был отправлен сам Жданов за несколько часов до своей смерти! А уж если Сталин отправил кого-то в архив (чуть не сказал: «в расход»), то всем окружающим оставалось только поддакивать.
     Таким образом Сталин был заинтересован в халатности врачей. Это подтверждается и дальнейшим развитием событий. Вскрытие, результаты которого напрямую связаны с упомянутым выше медицинским заключением о болезни и смерти А. Жданова, производилось на той самой даче, где он отошёл в иной мир, т.е. в неприспособленном помещении! Что означает этот факт? Лишь то, что врачей или тех, кто ими командовал, мало волновала подлинная причина смерти Жданова.
     Более того, нарочитая небрежность, проявленная при вскрытии тела государственного деятеля самого высокого масштаба - самый большой прокол в этой истории, потому что возникает вопрос, как такое мог допустить товарищ Сталин. Ведь он был умным человеком. (Это вряд ли кто-нибудь оспаривает.) Умирает чуть ли не второе лицо в России в сравнительно молодом возрасте (52 года). В обстоятельства смерти жизненно (в полном смысле этого слова) необходимо вникнуть в деталях. А отец народов не обращает внимание на такой, вопиющий факт и допускает вскрытие не в анатомичке, не в прозекторской, не в Москве, а в полутёмной ванной комнате на Валдае!
     Объяснение приходит в голову только одно. Паталогоанатом Фёдоров никогда бы не решился так действовать, если бы ему не приказали. Кто приказал? Ясно, что те самые цековцы, о которых мы упомянули выше. Тимашук, видимо, оказалась в числе непосвящённых и, в конечном итоге, выиграла на этом. Наверняка она что-то чувствовала. Её письмо Кузнецову (одному из тех цековцев), как утверждают некоторые авторы, очень похоже на шантаж. Ответа она не получила, но факт состоит в том, что в 1950-м году Тимашук была награждена орденом «Знак почёта».
     Приведу ещё факты.
     В том же 50-м Сталин расправился с партийцами, принимавшими участие в «лечении» и «вскрытии» Жданова, организовав «ленинградское дело».
     Был для Тимашук и неприятный момент, когда в 1953-м ей дали и тут же отобрали орден Ленина. Но вот наступает 1954-й. Казнят высших чиновников МГБ, как организаторов «дела врачей», но самые главные – министр МГБ того времени Игнатьев и его куратор из ЦК – остаются ненаказанными. Кузнецова, Попкова и Вознесенского реабилитируют, а Тимашук снова награждают, на этот раз - орденом Трудового Красного знамени.
     И только в 1956-м, когда Хрущёв выступил с известным докладом на 20-м съезде, Тимашук действительно не повезло. Первый секретарь ЦК объявил её «негласным сотрудником органов безопасности» и увязал с «делом врачей». «И стала Тимашук символом, но с обратным знаком - символом предательства, доносительства и продажности», – так комментирует это событие Фёдор Лясс.
     Сомневаюсь, что Тимашук заслуживает столь напыщенных отрицательных слов. После 1953 года органами были распущены слухи о насильственной смерти этой «героини», народ её уже забыл, и ничего символизировать она уже не могла.
     Конечно, самой ей было неприятно услышать такое о себе, но эта была неприятность и только. Ни о каких «крантах» и речи не было, особенно, если сравнить её судьбу с судьбами некоторых других «героев» этой истории, например, Абакумова, автора той самой сопроводительной записки к её знаменитому письму. Его расстреляли в Ленинграде уже после смерти Сталина в Краснознамённый для Тимашук год. Есть данные, что виновным он себя не признал, заявив: «Сталин давал указания, я их исполнял».
     Это заявление весьма красноречиво. С равным успехом его можно отнести и к истории Тимашук, и к «делу врачей». Попробуем пофантазировать, попытаемся разобраться, что же всё-таки произошло.
     Перед тем, как отправить в архив архиважные бумаги, Сталин, видимо, основательно продумал вопрос. Ведь он мог без особого труда просто уничтожить сочинения Абакумова и Тимашук, как и обоих авторов.
     Но Абакумов был ему нужен для «ленинградского дела», а Тимашук ему тоже нужна была живая, уже в 1948-м он замыслил будущие кровавые года. Единственное, что он не предвидел, это – собственную смерть. А кто её может (или хочет) предвидеть?
     Снова перейдём к Тимашук. Права она была или нет? Для обычного человека важна не столько правильность постановки диагноза (т.е. был ли инфаркт), сколько правильность лечения, предписанного врачами. Я написал письмо Ляссу и спросил его насчёт упомянутой фразы: «Постельный режим, необходимый при инфаркте, пагубен при ИБС». Внятного ответа не получил, но, тем не менее, профессор согласился с тем, что «строгий постельный режим нельзя назвать «пагубным». Таким образом, даже по мнению Лясса, настаивающего на ошибке Тимашук, она исполняла основную заповедь врача, т.е. не действовала во вред пациенту.
     Виноградов, Егоров и Василенко действовали именно во вред. Назначив относительно свободный режим, они пренебрегли конкретными слабостями больного. Если верить Ляссу и не только ему, «пациент длительно увлекался приемом алкогольных напитков». Надеюсь, читатель догадался, что могло означать для Жданова разрешение «подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино».
     Я далёк от мысли полностью обелять Тимашук (см. далее). Скорее всего, она просто подстраховалась. Время было такое, что ошибка была смерти подобна. Есть исследователи, задающие следующий вопрос:
     - Допустим, что Тимашук была права, но почему она не обратилась непосредственно к Жданову и не предупредила об опасности прогулок?
     Мне кажется, что вопрос неправомерен. Для такого поступка требовалось гражданское мужество, которое дано далеко не каждому. А Тимашук героиней не была и, конечно, никаких орденов не заслужила. Она написала ряд писем наверх только из личных соображений, считая, что её незаслуженно обидели. (Эти письма тоже высылаю в редакцию.)
     Заслуживают упоминания и те письма, которые Тимашук могла бы написать, но не сделала этого.
     В 1950-м ей дали орден, и она замолчала, хотя могла бы вновь поднять вопрос о неправильном лечении Жданова. Напоминаю, что в том же году был расстрелян «ленинградец» Кузнецов, игнорировавший её мнение по этому поводу.
     В 1953-м у Тимашук отобрали орден Ленина, можно было повозмущаться и по этому поводу, в конце концов она человек, а не игрушка. Но в её архиве на это нет никакой реакции. Наверно, подумала: «Не посадили, и на том спасибо».
     В 1954-м реабилитируют «ленинградцев». Тоже можно было выразить неудовольствие, ей ведь уже была известна их подлинная роль. Молчание и… новый орден!
     Рассматривая все вышеперечисленные события, никак нельзя согласиться с названием одной из статей о Тимашук: "Цель была спасти жизнь больного". Целью этой дамы было спасти собственную жизнь и обеспечить в тогдашних суровых условиях благополучное существование. Цель эта была ею достигнута не без определённых потерь. Думается, не стоит её за это осуждать, но и превозносить тоже нет особых оснований.
     Для полноты картины пофантазируем немножко и о других, более высокопоставленных героях «драмы Тимашук».
     Представляется странным, что история с лечением Жданова не всплыла в период «ленинградского дела». Остаётся предположить, что либо и без Жданова на цековцев-«ленинградцев» было достаточно компромата, либо всплывали на поверхность их тесные связи в этой области со Сталиным (и следователи просто побоялись ворошить подробности).
     Возможно также, что эту историю Сталин приберёг специально для евреев, среди которых традиционно было много врачей. Скорее всего, не Рюмин нашёл заявление Тимашук в архиве в 1952-м, а Сталин попросил его, как говорится, взять с полки. Не исключено, что такого рода нерадивость Рюмина (неспособность найти в нужный момент нужный документ) и привела к его отставке в том же 1952-м.
     При исследовании этих тёмных дел необходимо помнить, что хотя они начались при жизни Сталина, но закончились фактически много позже смерти. Почему стали разбираться с виновниками преступлений? Ведь преступна была вся сталинская камарилья. Но среди этой камарильи не было единства, как и не было ни у кого такого авторитета и такой свирепости, как у Сталина. Никто из послесталинских лидеров не мог быть абсолютно спокоен за свою судьбу. Так получилось, что в самые страшные негодяи «назначили» Берия, хотя с таким же успехом могли «назначить» Хрущёва или Маленкова.
     По некоторым сведениям и тот, и другой принимали активное участие и в «ленинградском деле», и в «деле врачей». «Лениградское дело» помогло им продвинуться на самый верх и укрепиться там. «Дело врачей» открыло массу возможностей, в частности ослабило положение Молотова и Ворошилова с их еврейскими жёнами и, тем более, еврея Кагановича.
     Перед Хрущёвым на 20-м съезде стояла задача не только разоблачить культ личности Сталина и свалить на него все преступления Советской власти, но и уйти от ответственности за свои собственные неприглядные деяния. Видимо, на самом высоком уровне было решено навеки затемнить историю со смертью Жданова, а козлом отпущения за «дело врачей» сделать Тимашук.
     При этом министр госбезопасности времён «дела» врачей делегат 20-го съезда С.Д. Игнатьев спокойно сидел в зале и слушал знаменитый доклад. Он ещё целых 4 года после этого возглавлял крупные обкомы КПСС.
     А его куратор ещё 8 с лишним лет возглавлял целый Советский Союз!

    
     Приложение. Письма Лидии Тимашук
         
     29 августа 1948 г.
     Копия
     НАЧАЛЬНИКУ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ОХРАНЫ МГБ СССР Н.С. ВЛАСИКУ
     28/VIII-c/г. я была вызвана нач. ЛСУК профессором Егоровым к тов. Жданову А.А. для снятия ЭКГ.
     В этот же день вместе с пр. Егоровым, акад. Виноградовым и пр. Василенко я вылетела из Москвы на самолете к месту назначения. Около 12 ч. дня сделала А.А. ЭКГ, по данным которой мною диагностирован "инфаркт миокарда в области левого желудочка и межжелудочковой перегородки", о чем тут же поставила в известность консультанта.
     Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А.А. нет, а имеется "функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни и предложили мне переписать заключение, не указывая на "инфаркт миокарда", а написать "осторожно" так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих ЭКГ.
     29/VIII у А.А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII в день сердечного приступа не была сделана, а назначена на 30/VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда, о чем я поставила в известность т. Белова A.M.
     Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают безусловно тяжелое состояние А.А., разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу.
     Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней "инфаркт миокарда", остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А.А.
     29/VIII-48 г.
     Зав. каб.
     Передано майору Белову А.М. 29/VIII-48 г. в собственные руки".
    
    
     "7 сентября 1948 г.
     СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. А. А. КУЗНЕЦОВУ
     28/VIII с/г по распоряжению начальника Лечебно-Санитарного Управления Кремля, я была вызвана и доставлена на самолете к больному А.А. Жданову для снятия электрокардиограммы (ЭКГ) в 3 ч.
     В 12 час. этого же дня мною была сделана ЭКГ, которая сигнализировала о том, что А.А. Жданов перенес инфаркт миокарда, о чем я немедленно доложила консультантам академику В.Н. Виноградову, проф. Егорову П.И., проф. Василенко В.X. и д-ру Майорову Г.И.
     Проф. Егоров и д-р Майоров заявили, что у больного никакого инфаркта нет, а имеются функциональные расстройства сердечной деятельности на почве склероза и гипертонической болезни и категорически предложили мне в анализе электрокардиограммы не указывать на инфаркт миокарда, т.е. так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих электрокардиограммах.
     Зная прежние электрокардиограммы тов. Жданова А.А. до 1947 г., на которых были указания на небольшие изменения миокарда, последняя ЭКГ меня крайне взволновала, опасение о здоровье тов. Жданова усугубилось еще и тем, что для него не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин и пр.
     29/VIII, после вставания с постели у больного Жданова А.А. повторился тяжелый сердечный приступ болей, и я вторично была вызвана из Москвы в Валдай. Электрокардиограмму в этот день делать не разрешили, но проф. Егоров П.Ив. в категорической форме предложил переписать мое заключение от 28/VIII и не указывать в нем на инфаркт миокарда, между тем ЭКГ явно указывала на органические изменения в миокарде, главным образом, на передней стенке левого желудочка и межжелудочковой перегородки сердца на почве свежего инфаркта миокарда. Показания ЭКГ явно не совпадали с диагнозом "функционального расстройства".
     Это поставило меня в весьма тяжелое положение. Я тогда приняла решение передать свое заключение в письменной форме Н.С. Власик через майора Белова А.М. – прикрепленного к А.А. Жданову – его личная охрана.
     Игнорируя объективные данные ЭКГ от 28/VIII и ранее сделанные еще в июле с/г в динамике, больному было разрешено вставать с постели, постепенно усиливая физические движения, что было записано в истории болезни.
     29/VIII больной встал и пошел в уборную, где у него вновь повторился тяжелый приступ сердечной недостаточности с последующим острым отеком легких, резким расширением сердца и привело больного к преждевременной смерти.
     Результаты вскрытия, данные консультации по ЭКГ профессора Незлина В.Е. и др., полностью совпали с выводами моей электрокардиограммы от 28/VIII-48 г. о наличии инфаркта миокарда.
     4/IX-1948 г. начальник ЛечСанупра Кремля проф. Егоров П.И. вызвал меня к себе в кабинет и в присутствии глав. врача больницы В.Я. Брайцева заявил: "Что я Вам сделал плохого? На каком основании Вы пишете на меня документы. Я коммунист, и мне доверяют партия и правительство и министр здравоохранения, а потому Ваш документ мне возвратили. Это потому, что мне верят, а вот Вы, какая-то Тимашук, не верите мне и всем высокопоставленным консультантам с мировым именем и пишете на нас жалобы. Мы с Вами работать не можем, Вы не наш человек! Вы опасны не только для лечащих врачей и консультантов, но и для больного, в семье которого произвели переполох. Сделайте из всего сказанного оргвыводы. Я Вас отпускаю домой, идите и подумайте!"
     Я категорически заявляю, что ни с кем из семьи тов. А.А. Жданова я не говорила ни слова о ходе лечения его.
     6/IХ-48 г. начальник ЛечСанупра Кремля созвал совещание в составе академ. Виноградова В.Н., проф. Василенко В.X., д-ра Майорова Г.И., патологоанатома Федорова и меня. На этом совещании Егоров заявил присутствующим о том, что собрал всех для того, чтобы сделать окончательные выводы о причине смерти А.А. Жданова и научить, как надо вести себя в подобных случаях. На этом совещании пр. Егоров еще раз упомянул о моей "жалобе" на всех здесь присутствующих и открыл дискуссию по поводу расхождения диагнозов, стараясь всячески дискредитировать меня как врача, нанося мне оскорбления, называя меня "чужим опасным человеком".
     В результате вышеизложенного, 7/Х-48 г. меня вызвали в отдел кадров ЛечСанупра Кремля и предупредили о том, что приказом начальника ЛечСанупра с 8/Х с/г я перевожусь на работу в филиал поликлиники.
     Выводы:
     1) Диагноз болезни А.А. Жданова при жизни был поставлен неправильно, т. к. еще на ЭКГ от 28/VIII-48 г. были указания на инфаркт миокарда.
     2) Этот диагноз подтвердился данными патолого-анатомического вскрытия (д-р Федоров).
     3) Весьма странно, что начальник ЛечСанупра Кремля пр. Егоров настаивал на том, чтобы я в своем заключении не записала ясный для меня диагноз инфаркта миокарда.
     4) Лечение и режим больному А.А. Жданову проводились неправильно, т. к. заболевание инфаркта миокарда требует строгого постельного режима в течение нескольких месяцев (фактически больному разрешалось вставать с постели и проч. физические нагрузки).
     5) Грубо, неправильно, без всякого законного основания профессор Егоров 8/IХ-с/г убрал меня из Кремлевской больницы в филиал поликлиники якобы для усиления там работы.
     7/IХ-48 г.
     Зав. кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы
     врач Л. Тимашук".
    
    
     Имеется в моём распоряжении и отрывок из письма Тимашук министру здравоохранения СССР, написанного сразу после 20-го съезда 31.01.1956 г.

     "...Майор Белов предложил мое заявление с ЭКГ передать не в ЦК ВКП(б), а по линии его начальства – Н.С. Власик. Я не возражала, но просила это сделать побыстрее, т.к. состояние больного ухудшалось, а режим и лечение не соответствовали его заболеванию (больному разрешалось вставать в уборную, гулять по парку и ежедневно делали общий массаж — массажистка Туркина В.Д.).
     30/VIII-48 г. больной Жданов А.А. скончался. Результаты патологоанатомического вскрытия подтвердили диагноз инфаркта миокарда, поставленного мною при жизни больного (вскрытие производилось на даче в Валдае патологоанатомом Федоровым).
     7/IX-1948 г. я написала письмо в ЦК ВКП(б) на имя секретаря Кузнецова А.А., в котором изложила свое мнение о неправильном диагнозе и лечении больного Жданова (копию письма прилагаю).
     Я не получила ответа на письмо, и 7 января 1949 г. вторично послала в ЦК ВКП(б) А.А. Кузнецову письмо с просьбой принять меня по делу покойного Жданова, но и на это письмо ответа не получила, с тех пор я больше никуда не обращалась по этому вопросу.
     Спустя четыре с лишним года, в конце 1952 г., меня вызвали в МГБ к следователю по особо была уйти на пенсию важным делам, который предложил мне написать все то, что я знаю о лечении и смерти Жданова А.А.
     Я изложила то, что мною уже было написано в 1948 г. в ЦК ВКП(б) т. Кузнецову А.А. После этого меня еще вызывали в МГБ по тому же вопросу.
     20/01-1953 г. меня вызвали в Кремль к Г.М. Маленкову, который сообщил мне о том, что он от имени Совета Министров СССР и И.В. Сталина передает благодарность за помощь Правительству в разоблачении врачей – врагов народа и за это Правительство награждает меня орденом Ленина. В беседе с Г.М. Маленковым речь шла только о врачах, лечивших Жданова. Я ответила, что ничего особенного не сделала для того, чтобы получить столь высокую награду, и на моем месте любой советский врач поступил бы так же.. В Кремлевской больнице я проработала 28 лет без единого упрека, о чем свидетельствует награждение меня в 1950 г. орденом "Знак Почета" и в 1954 г. орденом "Трудового Красного Знамени".
    
    
     Есть еще и отрывок из её письма в Президиум XXIII съезда КПСС (1966):

     "...Руководство 4-го Глав. Управления во главе с проф. A.М. Марковым в апреле 1964 г. заявило мне, что я не могу больше оставаться в должности зав. отделением функциональной диагностики (несмотря на то, что руководимое мною отделение носит звание "Бригады коммунистического труда"), потому что в 4-ом Управлении работают профессора, пострадавшие, и создали мне такие условия, что я вынужденабыла уйти на пенсию. После ухода на пенсию я потеряла возможность получить квартиру, мне отказано в характеристике для получения персональной пенсии и т.п."

---

   

---

    

___Реклама___

---