(Некоторые заметки)
1961г. Зима. Я приглашен на собеседование в ИАЭ - Институт атомной энергии им. И.В.Курчатова.
Дело в том, что я стремился на преддипломной практике, на дипломе, да и в дальнейшем, заниматься слабыми взаимодействиями и физикой нейтрино. Только так, и не иначе! А через преподавателей удалось узнать, что именно в "Курчатнике" этим занимаются в секторе П.Е.Спивака.
Раздобыв рабочий телефон Петра Ефимовича, тресясь от страха, я позвонил ему и невнятно, но настойчиво начал упрашивать о встрече.
Первое, что меня поразило это то, как уважительно говорил со мной по телефону такой высокий начальник. Небогатый опыт общения с начальством предполагал, что в лучшем случае мой лепет прервут и назначат место и время встречи. Но получился довольно продолжительный разговор.
Я отвечал на вопросы об институте, о преподавателях, о своих интересах, постепенно приходил в себя и к концу беседы совершенно успокоился. Позже, после нескольких лет работы в ИАЭ, познакомившись с А.П.Александровым, И.К.Кикоиным, Г.Н.Флеровым, М.А.Леонтовичем, Я.А.Смородинским и многими, многими другими физиками "великого поколения", я привык к тому, что для них табель о рангах почти всегда уступал свое место интересу к физической проблеме, с которой пришел посетитель. И еще в них был огромный интерес к молодежи и искреннее желание ей помочь. Личная встреча подтвердила абсолютную демократичность будущего шефа.
Он пришел на собеседование не один, а с двумя сотрудниками. Пока они очень серьезно пытали меня вопросами из общей физики, какими-то чайниками Фарадея, лифтами, конденсаторами и другими "шарадами", которые я навострился решать еще в школе, Спивак сидел молча и раза два подмигнул испытуемому. Вообще, он несколько нарушал торжественность момента тем, что устроился в крайне неудобной, с моей точки зрения, позе. Сел на край стула и еще подложил под себя ногу. Поза, в которой я часто вижу его в своих воспоминаниях.
Наконец, ему надоело молчать.
"Ну теперь, когда Вы пояснили, что спираль электроплитки надо укорачивать, чтобы она грела сильнее, нет ли у Вас вопросов к нам?"
И я задал вопрос, который действительно меня волновал, поскольку я уже знал о том эксперименте, который он готовил:
"Петр Ефимович, ведь известно из теории, что у нейтрино масса строго равна нулю, самые точные эксперименты это подтверждают, зачем же пытаться ее мерить?"
Спивак помолчал и ответил - "На самом деле масса есть". И потом уже немного раздраженно - "Я это знаю и попытаюсь померить!"
Должно было пройти почти два года, он уже считал меня своим сотрудником, уже устраивал мне бурные разносы, что служило признаком некоторого доверия, прежде чем я услышал главный аргумент шефа по поводу существования массы у нейтрино.
"Ну зачем Богу надо было создавать два совершенно одинаковых сорта частиц? Лишенных заряда, магнитных свойств, массы? Чем-то они отличаются? Вот я уверен, что они отличаются массой" - сказал он доверительно.
Прямо скажу, аргумент не показался мне существенным.
Во-первых, всем тогда было известно, что Бога нет.
Во-вторых, нейтрино отличались друг от друга "лептонным зарядом" - слова были никому непонятные, но от них веяло возвышенной наукой.
В-третьих, все знакомые мне малые и большие теоретики считали опыты, которые готовил Спивак, по меньшей мере бесперспективными, а по большей мере глупостью и безграмотностью. А экспериментаторы не верили, что можно увеличить точность уже сделанных многочисленных экспериментов. Петр Ефимович пребывал в гордом одиночестве.
Надо было, чтобы прошло почти два десятка лет, чтобы выяснилось, что Бог и Спивак были правы.
Только вряд ли это принесло много счастья моему учителю.
* * *
Надо признаться, что из мало что умеющего студента, каким я был тогда, сделал приличного инженера и физика не только П.Е. Спивак, сколько усилия его сотрудников и, в основном, одного из них. Но сейчас я говорю именно о П.Е. (так принято было называть начальника), а никак не о себе или других людях.
Просто, воспользовавшись случаем и поклонившись всем своим учителям, продолжу эти короткие воспоминания.
* * *
Непосредственно у П.Е. я начал работать уже защитив диплом. И, надо сказать, что безо всякой охоты. Спивака все побаивались. Был он очень строг, и часто кричал и ругался. При этом наблюдалась такая закономерность: чем больше и дольше Спивак работал с человеком, тем энергичнее и продолжительнее кричал и ругался, заметив его действительную или мнимую ошибку.
Теперь, через столько лет, мне кажется, я начинаю понимать его. Ситуация чем-то схожая с поведением хирурга, который шумит и ругается, проводя операцию на пределе человеческих возможностей. Но стоит ему выйти из операционной, и он превращается в вежливого и тихого человека. Точно, также вел себя и П.Е.
Правда, хирург вряд ли смог бы во время операции привставать на цыпочки и даже подпрыгивать. Здесь у П.Е. были несравненно большие возможности.
Главное здание все больше заполнялось начальственной пирамидой, и нейтринный эксперимент начал осуществляться уже в другом месте - одноэтажном корпусе, освободившемся после переезда в Новосибирск группы Г.И.Будкера. Растущая с каждым днем установка располагалась в большом зале, а подготовительные эксперименты проводились в двух небольших комнатах, примыкающих к залу с одной и другой стороны. На лабораторном сленге комнаты назывались "ушами" (а зал соответственно "головным"). Поэтому, когда П.Е. бурно отчитывал свой персонал и я в страхе спрашивал одного из ветеранов его команды, что происходит, то получал обычно ответ: "- Получили по правому уху" или "сегодня получили по голове". Оптимизма мне это не прибавляло.
Моя установка стояла совсем на отшибе, в комнате, где раньше было хранилище радиоактивных источников. Поскольку в ней оставалось три свинцовых сейфа, я присвоил ей название "три источника марксизма". Была некоторая надежда, что в силу удаленности удар по "источникам" задержится или будет ослаблен.
* * *
Увы, мой черед все же наступил. Погрузившись в мечты, я слишком рано открыл задвижку диффузионного насоса. Масло в насосе начало гореть, а вакуум в системе неумолимо падать. Насос я закрыл, но вездесущий П.Е. забежал на минутку и сразу все понял. Надо было установку разбирать и мыть.
"Если бы Вы были внимательны и не считали бы ворон, занимаясь ответственным делом, то мы бы не теряли бы целые недели на исправления идиотских ошибок" - начал мой начальник тихо, но постепенно форсируя звук и скорость своего изложения. Кратко охарактеризовав мои успехи в вакуумной технике, он дал оценку вообще всем своим помощникам, и в заключение заявил: "Раньше я считал, что самый большой болван здесь я! Но теперь очевидно, что это не так! Абсолютно очевидно!"
Он побегал по лаборатории и выскочил из комнаты, а я, еще не привыкший к такому натиску, остался совершенно раздавленный случившемся.
У Спивака была привычка после разговора возвращаться и произносить коронный аргумент. Поэтому, через несколько секунд дверь отворилась и в нее просунулась его голова. Однако вид собеседника был столь жалок, что вместо мощного финала П.Е. помолчал и вдруг спросил совершенно нормальным голосом: "Испугались? Надо быть повнимательнее." Помчался по коридору и исчез.
Возвращаясь с обеда, я забегал в библиотеку, быстренько проглядывал новые журналы, и иногда находил там описание интересных экспериментов. После этого, по телефону или при встречах находки обсуждались со знакомыми физиками и, если признавались интересными, то я решался рассказать о них П.Е.
Увы, восторженный рассказ постоянно прерывался совершенно "лишними" вопросами, интересом к незначительным, на мой взгляд, подробностям. Все это мешало ощутить причастность к высокой науке. В результате, раздосадованный и обиженный я снова бежал в библиотеку и уже очень внимательно, строчка за строчкой изучал работу, а иногда и предыдущие статьи по этой теме.
Удивительная вещь: почти всегда авторы оказывались такими же "занудами", как П.Е. и предусматривали ответы на заданные им вопросы.
* * *
Чем дальше продвигалась подготовка эксперимента, тем большие трудности приходилось преодолевать. Они росли в геометрической прогрессии, и скоро стало ясно, что с весьма ограниченным количеством людей, без поддержки специализированных институтов, в конечном итоге, без очень больших денег, дело до конца довести не удастся. Денег же на науку выделялось все меньше. Удивительно быстро размножающиеся начальники организовывали отделы по перспективному планированию, по научной организации научных работ, информационному обеспечению и множеству других околонаучных направлений. Аббревиатуры их подразделений выглядели весьма импозантно. Впрочем, я помню, как П.Е. в одном из разговоров почему-то объединил их под одной крышей.
"Все эти ЦДКЖ " - сказал он.
Нововведения съедали массу средств.
Спивак не сдавался, он, казалось, совсем перестал отдыхать, ходил по начальству, часто был вынужден просить о помощи людей, к которым никогда бы не обратился в любом другом случае.
Так прошло несколько лет.
Я перешел в другую группу (с разрешения П.Е.) и, каюсь, так же, как и все окружающие, осуждал непонятное упрямство нашего руководителя.
Он сдался только через восемь лет, и по причинам далеким от физики, но об этом не расскажешь в коротких заметках.
А еще через некоторое время мир теоретиков начала завоевывать идея Б.М.Понтекорво о нейтринных осцилляциях. Для существования осцилляций нейтрино обязано было иметь массу. Все, кто с презрением отвергали возможность ее существования, теперь с превосходством вспоминали, что они тоже что-то когда-то предсказывали.
Ее начали искать множество групп - начиная от спектроскопистов и кончая астрофизиками. И нашли.
* * *
Спивак всегда обращался ко мне на "Вы". Первые годы он и называл меня по имени - отчеству. Когда наступила пора Чернобыля, видеться мы стали совсем редко. Приехав на выходные дни, я встретил его на втором этаже Главного здания, и пригласил к себе. Мы разговаривали в маленькой лабораторной комнате, доживающей свои последние дни среди кабинетов среднего, полусреднего и младшего начальства.
Спивак горел идеей нового опыта и опять жаловался на отсутствие людей и бесконечную бюрократию. Он очень постарел - маленький, худой, усталый человек. Только глаза иногда вспыхивали прежним светом.
Под конец он заспорил с отсутствующими в тот момент противниками, ожесточился, дал им пространную и нелесную характеристику и упорхнул за дверь. Я повернулся, чтобы уйти, но тут, как всегда, в двери показалась голова П.Е.
"В Чернобыле будьте повнимательнее, не мечтайте на ходу. Некому Вас там бранить. Берегите себя" - сказал он и пошел к лестнице. Непривычно медленно пошел.
* * *
Вот и все.
