SBelenky1
Семен Беленький
ПАУЛЬ КЕССЕЛЬБЛАДТ


    
     В марте 2001 года в ежемесячном литературном приложении "Роман-Газета" к газете "Новости недели" была опубликована первая часть моей книги. Вышла она под названием "Почти двенадцать лет". В ней честно и бесхитростно было рассказано о судьбе одного из тысяч молодых евреев изъявивших желание поехать в Израиль, чтобы принять участие в борьбе за его независимость.
     Совершенно неожиданно для меня, я стал получать отклики на мою публикацию. Их было много, письменных и устных, от знакомых, однополчан, людей знавших меня по лагерю и просто от читателей, в чьей душе мое повествование нашло отзыв, сочувствие, сопричастность. Один из них меня чрезвычайно удивил. Большим подробным письмом из Швеции. Откликнулся некий Пауль Кессельбладт. Он предварительно позвонил мне, сообщил о желании мне написать и получил почтовый адрес.
     В письме Пауль рассказал, что "Роман-Газету" он получил от Ани Регун, человека давно вошедшего в его жизнь и сердце, но так и не ставшей его судьбой. Я послал, по его просьбе, Ани в израильский город Нацрат-Элит свою книгу и в ответ получил буквально исповедь. Это, безусловно, высоко образованная (3-я степень по химии), одаренная и умная женщина предварила его фразой, которая, я полагаю, никого не могла бы оставить равнодушным: " Я спешу написать Вам все, что я знаю о Павле и о себе, так как у меня через неделю предстоит сложная операция обоих глаз, и я далеко не уверена, что смогу написать Вам". Слава Б-гу обошлось! Операция прошла успешно.
     В Августе 2002 года мы с женой встретились с Павлом в Стокгольме. Мы много беседовали. Павел говорил о себе, преодолевая боль тяжелых воспоминаний отдельных эпизодов. Так у меня сложилась довольно четкая картина трагической судьбы маленького мальчика попавшего в страшные жернова беспощадной и кровавой системы Советского режима.
     Однако начать эту жуткую историю я позволю себе цитатой из талантливой повести Ани "Три дороги, ведущие, а ад", которая, безусловно, увидит свет.
     Он родился в сентябре 1928 года в городе Черновцы -- центре Буковинского края. История этого края характеризуется переходом от одного владычества к другому: Киевская Русь, Галицкое княжество, - почти 300 лет, - в составе Османской Порты, а с 1777 года, окраина Австро-венгерская империя, затем с 1918 года, - румынская провинция, наконец, с 1940 года, -- Украинская республика в составе СССР.
     Все это формировало особый, ни на что не похожий колорит этого края и особенно его центра -- Черновцы, первое упоминание о котором относится к 1408 году. Как своеобразный каменный цветок раскинулся этот небольшой город в предгорьях Капат на берегу реки Прут. Почти каждый дом в городе это шедевр архитектуры. Это ансамбль Резиденции Митрополита Буковины, Успенская церковь, армянская церковь Петра и Павла и т.д. Евреи в Черновцы попали относительно поздно, в первой четверти ХУ11 века, но к началу ХХ века представляли собой довольно значительную группу населения, говорившую на немецком языке"
     Так вот в этом дивном городе в семье буковинских евреев родился Пауль.
     Его отец, - человек физически крепкий и предприимчивый сумел создать свой бизнес. Это была небольшая пуговичная или как бы сейчас сказали "фабрика фурнитуры". Мать занималась детьми: старшей дочерью Лилей и маленьким Паулем. Предчувствуя угрозу со стороны фашистского соседа, да и от разгула своих доморощенных румынских националистов, глава семьи рвался выехать в Америку, - к своим братьям. Мать отказалась. Вечное оправдание нерешительности: "Ч то будет со всеми, - то и с нами". Надо полагать, что эту неумную "истину" она проклинала всю свою жизнь.
     В 1940 году в Буковину вошла Красная Армия. Фабрику тут же, национализировали, а в 1941 году, 13 июня, за неделю до войны, Сталинский режим решил выслать всех предпринимателей, как "чуждые элементы" из прифронтовых (возможно) областей во внутренние необжитые районы безбрежной России. Добрые люди отца предупредили, и семья решила спрятаться, отсидеться. Многим это удалось. От чекистов они действительно укрылись, но от фашистов вступивших в город, в первые дни войны, спрятаться было уже невозможно, и они разделили участь шести миллионов наших братьев и сестер.
     А семья Кессельбладтов разделилась: мать и отец нашли убежище у родственников в другом районе, а дети Пауль - 12 лет и Лиля -- 17 лет -- у знакомых, связь которых с семьей не была широко известна в городе. Может быть все бы и обошлось, но вмешался Господин Случай. Домработница, служившая в семье Кессельбладтов, перед самым приходом Советской власти реализовала свою мечту: купила меховую шубу и с разрешения матери Пауля повесила её в хозяйский шкаф. Когда же она пришла в пустую квартиру забрать свою драгоценную шубу, то естественно наткнулась на засаду чекистов, которые предложили ей вернуть её ценность в обмен на адрес, спрятавшихся хозяев. Обмен состоялся. Мать и отец Пауля были арестованы и доставлены в "накопитель", как говорят: "в чем стояли". Узнав об этом (слухи, слухи) старшая дочь решила объединиться с родителями, - "Что с ними -- то и с нами" и, взяв за руку маленького брата, пришли в городской отдел НКВД. Её поступок был оценен и ей разрешили с солдатом вернуться домой, и захватить зимние вещи. И то слава Б-гу!
     Затем их всех погнали на железнодорожную станцию и загнали в "теплушки", - вагоны для скота. Уже в дороге, в вагоне, они узнали о начале войны.
     Мы довольно много знаем о советской системе концентрационных лагерей, известно и о лагерях смерти фашистской Германии, а вот о ссыльно-поселенцах, а также о ссыльно-переселенцах литературы почти нет. А ведь это трагедия многих тысяч семей латышей, литовцев, эстонцев, молдаван и, конечно же, евреев, процент которых в этих группах был значителен.
     Ссыльно-переселенцы из Черновиц попали в Томск, где провели некоторое время в ужасных условиях неприспособленного для существования лагере. Затем их погрузили в трюмы открытых барж и к концу навигации доставили в село Красноярка, Ново-Васюганского района, в зону действия Ново-Васюганской же комендатуры, Нарымского края. Ноябрь в Нарымском крае зимний месяц день короткий ночь морозная. Вот в одно, совсем не прекрасное, утро в крутой берег Оби ткнулось носом деревянная открытая баржа. Остальные баржи каравана остались в предыдущих селениях. Красноярка была тупиком. Концом пути. По трапу, перекинутому с носа баржи, стали сходить люди в экзотических, непривычных для этого глухого угла, одеждах. К слову сказать, зимние вещи из Черновцов совершенно не спасали от нарымских морозов.
     Селение Красноярка представляла собой несколько изб и бараков на опушке тайги. Медицинского пункта в селе не было. Раз в месяц сюда добирался фельдшер из Нововасюганска и оказывал посильную помощь тем, кто сумел его дождаться. О школе речь вообще не шла. Работа, только лесоповал, а для новоприбывших буржуев самая тяжелая его операция. Корчевание пней. Зато жилья сколько угодно.
     - Нас пригнали сюда прошлой осенью около тысячи человек, а сейчас осталось чуть более ста. -- рассказывали старожилы.
     Отец Павла, как-то сразу определился, лидером Черновицкого этапа. С ним считались не только земляки, но и начальство комендатуры. Он был надеждой и совестью кучки земляков заброшенных на край света. Известно, что в лагерях и ссылках пленка цивилизации сходит с человека за неделю. И солидная, образованная публика уже на вторую неделю, на моих глазах, ползала на коленях, выпрашивая еду, воровала. Многие, очень многие ломались. В этой ситуации люди, которые высоко держат планку человеческого достоинства, это счастье для обездоленного окружения.
     - Моего отца, - рассказывал мне Павел, - очень уважали. Когда он умер, начальник отделения лесхоза распорядился выдать доски на гроб и, что особенно важно, гвозди. Отец умер весной 1942 года от воспаления легких. Благославена его память.
     Многие мальчики запоминают наставления отца и несут эти заповеди через всю жизнь. Однажды, уже больным отец возвращался с корчёвки с Павлом, который ему помогал в выполнении нормы. Норма! Будь она проклята, эта советская норма!
     -Пауль -- сказал отец, остановившись и тяжело дыша. -- Запомни, ты должен жить так, чтобы люди тебя любили. Любовь -- это больше чем доверие или уважение. Запомни это! Павлик, как стали звать его в Красноярке, а потом и всю долгую жизнь в СССР, не только запомнил, но и выполнил эту заповедь.
     Теперь семьей руководила мать, женщина смелая и решительная. Она пешком прошла до Нововасюганска и добилась перевода семьи в этот город. Основной мотив: дети должны учиться. Когда она вернулась, и её отсутствие было замечено, её вызвал помощник коменданта Данилов. Она пришла к нему с Павликом, не то с защитником, не то со свидетелем. Данилов вынул наган, стал кричать, что нарушение режима ссылки, это уголовное преступление, и он её посадит и даже ударил два раза ручкой револьвера по плечам женщины. Она стояла, прижимая к себе Павлика. Слезы лились из её глаз. Для Павла навсегда чекист Данилов остался в мироощущении, образом Советской Власти.
     Тем не мение мама, Павел и Лиля получили разрешение на отбывание пожизненной ссылки в Нововасюганске. Шли туда неделю, пешком, ночуя в придорожных селах. В Нововасюганске, были школа, медпункт и работа. Здесь же Павлик пошел в пятый класс, совершенно не зная русского языка. Родным языком в семье и гимназии был немецкий. Австро-Венгрия! После окончания войны, матери с детьми удалось перебраться в Иркутск. Здесь она сумела достать, за оставшиеся у неё колечки, паспорта и вернуться в Черновцы. Однако жить в этом городе было опасно. Её об этом предупреждали. И тогда было принято решение совершенно невероятное в то время. Бежать за границу!
     Помогли люди. Нашлись проводники. Семья разбилась на три группы. Первая пошла мать. Благополучно. Вторая группа состояла из Лили и её мужа и двухлетнего сына. В дождливую ночь группа вышла из города. Войдя в лес проводник, здоровенный гуцул, сказал Лиле.
     - Дай, я понесу ребенка. Не дай Б-г, закричит.
     Группа прошла благополучно. Уже в Австрии Лиля спросила гуцула: " А если бы ребенок заплакал?"
     -Задушил бы. -- Спокойно ответил проводник.
     Мальчика привезли в Израиль. Он вырос в красивого и умного юношу. Грянула Шестидневная война. Он пошел и не вернулся. Судьба. А группу, в которую входил Павел, арестовали в их квартирах, прямо в городе. Кто выдал группу неизвестно.
     Дальше все пошло своим чередом: следствие допросы и суд. Павла обвиняли по трем статьям: буржуазный национализм и сионизм, побег из ссылки и переход границы, с применением статьи "при несовершенном преступлении". Несмотря на молодость (18 лет) и полную неопытность, Павлу удалось отвести обвинение в сионизме, а то сидеть бы ему на каторге 10 лет. -- Какой побег, из какой ссылки? Я был мальчиком 13 лет. Сослали отца, а не меня. А раз я не был ссыльным, то и побега не было. Защищал себя на суде Павел. И статья сама по себе отпала. Получил Павел всего два года лишения свободы в лагерях общего режима и "загремел" он в Исправительно трудовой лагерь (ИТЛ) в город Северодонецк на Украине, где строили химический комбинат.
     Ни кому не пожелаю попасть в Сталинские лагеря, всего на два года, даже общего режима! Особенно если ты еврей, ростом 165 см и весом 50 кг. Было там Павлику очень тяжело, плохо и горько, но он старался не отставать в работе от своих бригадников. Он очень ослабел. И тогда, вор в законе, глядя на него, сказал.
     - Иди в санчасть. Там доктор, заключенный, из ваших. Он поможет. Не может быть,чтобы не помог.
     И он пошел. И доктор помог. Положил на неделю в стационар, а после пристроил на более легкую работу. Время шло. Закончился срок заключения. Куда идти? Он один. Отец в досчатом (!) гробу в Красноярке, мать и сестра за границей. Он опять к доктору. Доктор дает ему адрес своей сестры, опять же в Черновцах и письмо к ней. Шел 1949 год! Повальные аресты "безродных космополитов", читай евреев. Сестра доктора с мужем, артисты Еврейского театра, изгнанного из Украинской столицы, Киева в Черновцы. Семья ждет ареста. И все же его приняли. Дали кров. Помогли чем могли.
     Вот здесь он и повстречался с их дочерью, студенткой университета, Аней. Он влюбился в неё с первого взгляда. Она его не замечала. Ну, приходит какой-то бывший "зэк" от дяди. А мог ли он ей признаться? Кто он? Что мог предложить? Он не оставил в душе её следа, а она для него первая любовь на всю жизнь. Уходя в армию, о которой он мечтал, как о способе изменить свою судьбу, а вернее анкету, он попросил её разрешения писать ей. Она не возражала.
     Воля и настойчивость, помноженная на желание учиться, помогли Павлу окончить вечернюю школу и ряд курсов, включая и курсы автомехаников. К тому времени он отлично говорил по-русски и был вполне адаптирован к жизни в том обществе. В Военном комиссариате, куда его вызвали по повестке, он честно и добросовестно заполнил анкету: ссылка, заключение и т.д. Когда же он подал анкету служащей мобилизационного отдела, она, простая украинская дивчина, прочтя её, встала, закрыла дверь и порвала анкету.
     - Зачем ты все это пишешь? -- Негодовала она. Сядь и напиши снова и везде поставь прочерки или "Нет". Так он и сделал. Таким образом, он получил совсем другую, вполне стандартную биографию. Вскоре из пехотной части в Восточной Сибири, куда его направили, он, по его рапорту, был переведен в авиационный полк, где спокойно дослужил свой срок.
     И снова вопросы. Куда ехать? Что делать? Как жить по этой новой биографии? А если встретишь человека знавшего тебя и семью? И, тем не менее, он возвращается в Черновцы. Прописался, поступил на работу, получил общежитие. Никаких знакомств, никаких встреч, особенно с евреями: в этой среде больше возможности напороться на знакомого. И все же! И все же! Именно к этому, граничащему с депрессией периоду его жизни, Павел знакомится с семьей Авербухов. В этой семье, где он встретил не только сочувствие, но она дала ему то, о чем он и мечтать, не смел: внимание и заботу. Особенно тепло отнеслась к нему мать семейства Мауси Гроссер. Мауси, (мышка) естественно домашнее имя, но все её звали именно так. Благодарный Павел старался помогать семье всем, что было в его силах. Однако главным было то, что он им полностью доверился и их советы, как поступать в его непростой ситуации, ложились в основу его решений.
     И вот когда он явился к ним с решением стать машинистом электровоза: стабильные заработки, форма, общежитие и т.д. Мауси категорически возразила.
     - У тебя Аттестат об окончании школы. Твоя дорога только в институт.
     Есть институты, которых анкеты мало интересуют. Сдашь экзамены, пройдешь конкурс, станешь студентом, а затем и инженером.
     Таким институтом Мауси считала Грозненский нефтехимический . И Павлик отправился в Грозный. Учился он хорошо, жил в комнате на 5 человек. Товарищи оказались отличными парнями. С некоторыми из них он поддерживает связь до сих пор. Однако главной трудностью этого периода была опасность проговориться в разговорах или во сне о той, другой жизни, не обозначенной в анкетах и не известной, так называемому, Первому отделу института (КГБ) и других предприятий, в которых он работал впоследствии.
     Окончив институт, инженер Кессельбладт получает направление в конструкторское бюро города Подольск, под Москвой. Москва его поразила и увлекла. Павел все свободное время бродил по Москве, любуясь и восторгаясь. Кроме того, Москва дает то, что не может дать ни один провинциальный город. Анонимность. Ты затерялся, ты никогда никого из ненужных знакомых не встретишь, ты аноним!
     Однако время шло. Обжившись в Австрии мать Павлы стала прилогать невероятные усилия по розыску сына. Нашла! И вот в Подмосковье стали поступать письма из Австрии, что по тем временам автоматически причисляло его в потенциальные шпионы и обеспечивало немедленную разработку его со стороны КГБ. Павел ждал ареста. Однако вместо него пришел "вызов", т.е. документ позволявший претендовать на выезд в Австрию по программе "Воссоединение семьи".
     От мысли идти в отдел виз и разрешений НКВД (ОВИР) Павел сразу отказался: все вскроется и вместо Австрии опять Нарым. Однако Мауси Гроссер думала иначе.
     - Иди и ничего не бойся! Выпустят!
     На дворе стоял 1967 год.
     И Павел пошел. И его выпустили в Австрию для встречи с матерью сроком на один месяц. В СССР он, конечно же, не вернулся. В свое время австрийский гражданин Пауль Киссельбладт встретил обаятельную девушку из Швеции. Она происходила из семьи немецких евреев. Отец её человек умный и решительный, при появлении первых же антиеврейских законов, а именно: "О ариезации предприятий", отлично представил себе будущее Германии. Он сумел перевести в Швецию, с которой имел активные торговые связи, свое уцелевшее имущество и с женой-врачем и двумя близнецами в возрасте 6-ти месяцев, в 1935 году осел в Швеции.
     Когда решался вопрос, где будут жить молодожены, а Паулю хотелось остаться в Австрии, где он не испытывал языковые трудности и был хорошо устроен. Ханна сказала:
     - Я жить в Австрии не могу. Они нас убивали! Пауль уехал в Швецию, довольно быстро освоил шведский язык и поступил в фирму, договор с которой подписал в Вене. Вот уже много лет они живут в Стокгольме на улице Остермаимсгатен, в хорошем, зеленом районе, в очень понравившейся нам квартире.
     В доме, где он живет, нас удивляло все: и чистота подъезда, и его оборудование и тишина. Однако поразила табличка, которую Пауль при нашем посещении повесил на видном месте вестибюля. Она гласила: " Уважаемые соседи! Сегодня с 7 до 10 вечера у нас будут гости. Очень просим извинить нас за возможное беспокойство". Вспомнилось свое. Возле нашей, входной в квартиру, двери, в коридоре остановились три наши соплеменницы из Марокко и вступили в увлекательную беседу. Когда их эмоциональный разговор заглушил звук телевизора, мы попытались попросить их сделать десять шагов в сторону и перенести этот форум на лестничную клетку. Тогда они еще ближе стали к нашей двери, а нам объяснили, что коридор не является нашей квартирой, и вообще я не имею право делать им замечания, т.к. они знают здешние порядки, а я и т.д.
     Пауль ведет активный образ жизни, общается со всем миром. Он принял горячее участие, когда его знакомый тележурналист захотел снять по первой части моей книги документальный фильм. Ханна написала книгу о этических преступлениях властей, позволявших себе во все времена калечить подлинные произведения искусства и живописи в угоду идеологии или религии. Мир их дому!
     На этом можно было бы закончить, если бы не одно обстоятельство. Встретив нас в Стокгольме, уже в автомобиле по пути в город, он сказал, что нас ожидает сюрпризы, о которых он может рассказать только дома.
     Вечером он зашел за нами в гостиницу и пригласил нас к себе на ужин. Стол был накрыт во внутреннем дворике. В Швеции стояла необычная жара. Когда все расселись, Павел вынес мою книгу "Почти двенадцать лет и другие годы", открыл её на 275 стр. и указав на второй абзац снизу попросил прочесть.
     На должность заведующего областным здравотделом Габионов рекомендовал своего товарища по гражданской войне, австрийского врача, военнопленного, еврея Гроссера, тоже пламенного большевика, которого в 1937 году, естественно, расстреляли. Его Семье отец помогал материально до тех пор, пока Алик, сын Гроссера, не начал зарабатывать самостоятельно"
     - Так это же дядя Макс или Мотя, как его звали дома. Это родной дядя Мауси Гроссер. Он окончил Венский университет, был призван в армию и пропал.
     Дальше были слезы и воспоминания. Пауль до сегодняшнего дня не может примириться с безвременной кончиной Мауси. Она умерла молодой от тяжёлой, неизлечимой болезни. Сын Мауси, Иосиф, с семьёй живет в Израиле в районе Большёго Тель-Авива. Не так давно он побывал у нас. Я рассказал и Паулю и Иосифу об этой семье все что знал и помнил. Бесспорно, это сблизило нас еще больше и из делового партнера по документальному проекту по моему синопсису и общему сценарию, мы с женой превратились в дорогих гостей. Это были самый яркий эпизод из всех наших поездок по странам.
     Детям по заслугам отцов их" Сработало!
     Недавно позвонил Павлик:
     - Мы тут подумали, нехорошо. Твой подельник, командир роты добровольцев, балтийцев изъявивших желание участвовать в войне за независимость Израиля, Борис Гельфанд, погиб в застенках. Они убили его. А памятника ему нет. Обеспечь все необходимое для установки ему памятника.
     Я поговорил с заместителем мэра города Ашдода Владимиром Гершовым, он обещал помочь.
     Уверен, памятник будет!
    


   


    
         
___Реклама___