В своих довольно провокативных "Протоколах сионских мудрецов", опубликовать которые отважилось три года назад только "Новое время" (остальные блюли политкорректность), Михаил Веллер озвучил главный парадокс еврейского самосознания: страшно глядеть в зеркало и понимать, что ты видишь ЕВРЕЯ.
И то правда: ЕВРЕЙ - это всегда другой, вторит Веллеру Александр Мелихов в "Изгнании из Эдема". Всегда чужой. И вдруг - я. Не я, не может быть, избыть немедленно! Не избывается. Это клеймо несмываемое. И тут мне приходит на память замечательная "Маска" Станислава Лема: там, в фантастическом инопланетном средневековье, некая прекрасная женщина должна привлечь, влюбить в себя и убить мудреца и поэта Арродиса. Она знает, что в ее объятиях он умрет, хотя не знает даже, какая часть ее тела таит смертельный яд (потом выясняется - руки).
Лем задавался вопросом, как всегда, довольно узким и специфическим: может ли искусственный интеллект перепрограммировать сам себя? У него выходило, что не может: героиня умудрялась выскользнуть из женского обличья (оказавшись металлической многоножкой, упрятанной в роскошную плоть), сбежать - но предназначение исполняла все равно, по стечении полуслучайных обстоятельств. Оставалось самоуничтожиться. Точно так же ничего не может с собой сделать и еврей. Это одно из самых убедительных свидетельств бытия Божия, что подметил еще Розанов, видевший в русско-еврейской коллизии ключ к основам бытия. Тут действительно виден почерк Бога, который, как правило, мало думает о человеческих трагедиях, когда осуществляет свои планы. Еврей запрограммирован. Перепрограммировать себя ему не дано. Единственный вариант - самоуничтожение, но и оно каким-то косвенным образом сработает на осуществление программы. Евреи заброшены в мир с некоей целью, гадать о которой можно бесконечно, - осуществление ее пока далеко, и даже главные специалисты в еврейском вопросе - антисемиты - не пришли пока к единому мнению относительно конечного результата еврейской многовековой деятельности в мире. Одни говорят, что цель евреев - установление своего господства и небывалой диктатуры. Другие - что евреи, напротив, стремятся к максимальной свободе, предельной эмансипации личности, и такова, следовательно, генеральная интенция всемирной истории. Третьи резонно замечают, что еврейская мораль двойственна, а потому судить об их цели преждевременно: с одной стороны, евреи действительно выступают носителями идеи свободы, бунта, нонконформизма. Нет такого национально-освободительного движения, в котором они не сыграли существенной роли (если вообще имелись на данной территории), нет такой революции, которую бы они не поддержали, и такой интеллектуальной моды - чаще всего деструктивного свойства, - адептами которой не выступили бы. Но это, что называется, внешняя, экстравертная сущность еврейства; внутри же еврейского социума господствуют законы предельно жесткие, регламентирующие каждый шаг. Воистину, никакая другая нация не сохранилась бы в рассеянии! Исключение составляют разве что цыгане, чей имморализм еще более последователен, но не столь хитер, как еврейский морализм: сохраниться как нация цыгане смогли, а для переделки мира у них кишка оказалась тонка. Может быть, это некая неудачная проба перед тем, как распылить евреев.
Так вот, сильнее всего в так называемом еврейском вопросе меня мучает именно иудейская двойственность, строжайшее запрещение себе всего того, что евреи требуют разрешать другим! Вестники свободы и эмансипации, внутри своих общин они не допускают ни свободы, ни эмансипации; ловко разделываются с диссидентами вроде Спинозы; неуклонно блюдут касты и по мере сил препятствуют межнациональным бракам (вопреки легенде о том, что "подкладывают" своих развратных дочерей чистым, но похотливым русским витязям). Возвещая свободу от национальных предрассудков, сами евреи скованы ими по рукам и ногам; проповедуя интернационализм, сами оказываются жесточайшими националистами. Занятно и то, что, считаясь плохими солдатами в этнически чуждых армиях, сами евреи в своей собственной израильской армии демонстрируют чудеса храбрости, патриотизма и технической оснащенности. Поистине, их послали разрушить чужие дома и возвести собственный!
Эта версия (или, если хотите, интеллектуальная спекуляция) оскорбляет меня самого. В конце концов, мой дед прошел всю войну, хотя имел возможность получить бронь, и воевал отлично. Моя мать, наполовину еврейка (а полуевреев, по справедливому замечанию антисемитов, не бывает), терпеть не может демократию и тяготеет к просвещенной монархии, а русскую литературу, которую всю жизнь преподает, знает много лучше Александра Проханова - почему-то я уверен в этом. Да можно набрать миллионы единичных отклонений от описанной схемы - однако поколебать меня довольно трудно.
Бродский мог сколько угодно открещиваться от своего еврейства, постоянно повторяя: "Я плохой еврей", и даже писать по стихотворению на каждое Рождество - как говорил он сам, ко дню рождения наиболее чтимого им Человека; однако апология Ветхого Завета, содержащаяся в большинстве его эссе и интервью, слишком несомненна, чтобы можно было говорить о его христианстве. Ветхий Завет представляется ему более иррациональным, а следовательно, и более величественным. В нем нет христианской идеи воздаяния (идеи, к слову сказать, вовсе не христианской, а только используемой христианством время от времени; настоящая христианская идея - идея отказа вместо борьбы, гибели вместо компромисса). В Ветхом Завете нет причинно- следственных связей, нет человеческой логики - есть лишь первозданное, природное, внеморальное величие, и это величие Бродского восхищало. Как, например, море или небо, как любые любимые им огромные пустынные пространства. В этом космическом холоде затеплился огонь человеческой морали - но она кажется Бродскому слишком человеческой. Апология человека, которую предлагает христианство, вообще не нравится великим идеалистам вроде Ницше. Им абсолют подавай.
Ветхий и Новый Завет совместить очень трудно - начнем с того, что у них разный адресат, по гениальному замечанию Павла Флоренского (высказанному под псевдонимом в антисемитской книжке "Осязательное и обонятельное отношение евреев к крови", написанной как диалог в письмах между Розановым и Флоренским). Ветхий Завет обращен к иудеям, Новый - ко всему человечеству. Ветхий описывает законы выживания в мире, законы необъяснимые, жестокие, часто никак не мотивированные. Ветхим должны руководствоваться правитель, солдаты, водители племен. Новый не учит выживанию - напротив, он-то и дает нам наглядный урок жизни, в которой все направлено ПРОТИВ выживания. Не ищите себе богатств на земле, не заботьтесь о пропитании, при первой возможности отважно и радостно устремляйтесь навстречу смерти (но как объяснить персонажу компьютерной игры, что на следующем уровне будет интереснее?) Ветхий - величие неочеловеченных, неодухотворенных пространств, величие, которым Господь отвечает на ропот Иова. Новый - величие человеческой воли, единственного недетерминированного, свободного явления в мире. И что самое ужасное - ветхозаветная культура, стоящая на жесткой иерархии, жестоковыйная, по силе и частоте запретов приближающаяся к исламу, до сих пор не может простить христианству его свободы, его беззаконного бунта. Казалось бы, эта коллизия давно отошла в прошлое: "Рабби, что делать, если мой сын принял христианство?" - "Господь сочувствует вам, но у него те же проблемы". Однако берем вполне современную книжку недавно умершего ученого, диссидента, правозащитника Э. Менделевича, которую его ученики и последователи издали в Орле. Менделевич исследует вопрос о подлинности евангельских свидетельств, находит там тьму противоречий и, как истинный буквалист, выискивает несуществующие; глумливо, с каким-то необъяснимым желчным раздражением, с каким-то зудом кощунства доказывает, что никакого Христа не было и быть не могло! Совпадение? Нет тут никакого совпадения, есть чистейшей воды закономерность: он и в жизни был буквалистом, законником, ТАЛМУДИСТОМ.
Отсюда следует совсем уж кощунственное предположение, которое, однако, многими русскими антисемитами сделано давно. Не зря Константин Васильев с упоением изображал Илью Муромца, стрелами сшибавшего православные кресты с церквей. Настоящий антисемит, такой, как Геннадий Пиманов, должен пойти дальше банальных юдофобов с хоругвями -- и прийти к отрицанию христианства, к которому раньше всех пришел, естественно, Розанов. Догадка его в том и заключалась, что СЕБЕ евреи оставили культ фалла, плодородия, семейственности (о, эта пресловутая еврейская семейственность, лоскутки, бебехи, жалкая утварь!), - а ДРУГИМ навязали философию отказа от жизни, аскетизма, бесплодия. Отсюда и розановский "Темный лик", и антихристианство Ницше, и ненависть отдельных русских вагнерианцев к православию - то ли дело тевтонский дух.. . . И подите вон с вашими Кириллом и Мефодием, у нас была своя Велесова книга!
Вот до чего в своем логическом развитии должна дойти конспирологическая гипотеза антисемитов: христианство придумано иудеями исключительно для того, чтобы сбивать с панталыку другие народы. Выдумка поистине бесовская, неотразимо привлекательная, как всякая апокалиптическая секта: стремление к смерти в человеке не менее сильно, чем инстинкт самосохранения, и игра на этой темной, подспудно-эротической страсти - вполне в духе еврейства. Христианство -- гениальная обманка, заброшенная в мир: вы не ищите себе сокровищ на земле, а мы тем временем их подберем!
Вот так в общих чертах выглядит функция еврейства в мире при беспристрастном рассмотрении. Не исключено, что перед нами еще одна замечательная обманка, с помощью которой еврейский журналист пытается одурманить русских, чтобы их же потом тем верней обвинить в антисемитизме. Известно ведь, что еврейский вопрос поднимают чаще всего сами евреи -- чтобы сыграть на своей угнетенности; отдельные евреи вроде Александра Гордона это уже поняли, но продолжают бессознательно осуществлять свою миссию, провоцируя и дробя русское общество. Но кто же вложил нам эту способность увлекательно излагать, дурманя чужие головы? Кто сделал евреев подлинными королями журналистики? И не есть ли это часть генерального плана? Нечто подобное чувствую я, когда смотрю в зеркало -- и вижу в нем еврея. А потом перечитываю свои статьи -- и нахожу в них то же самое.
Думайте, думайте. А я пойду пока воспитывать своих русских детей, рожденных от коренной сибирячки. Кто вложил мне эту тягу исключительно к русским, к активному освоению чужих пространств, к засеванию своими семенами все большего числа территорий? Никогда не любил ни одну еврейку. . .
"Родина", 4-5, 2002 г.
