Арье Барац


ИЗГНАНИЕ ШЕХИНЫ


Еврейский эрос

     Выше мы сопоставили две хронологии: научно-историческую и традиционно иудейскую. Мы попытались синхронизировать возникновение рационализма, как датирует его Карл Ясперс, выдвинувший идею Осевого времени, с тем, что сообщает в связи с этим еврейское предание. Как мы помним, сокрытие Шехины (Божественного Присутствия), начавшееся при разрушении первого Храма, завершилось практически ее полным изгнанием во времена второго Храма. Мудрецы молились об искоренении из мира страсти к идолослужению, приведшей к разрушению Святилища и пленению народа. Именно из Святая Святых выпрыгнула тогда в виде молодого льва эта роковая страсть. Она была предана Богом в руки мудрецов и запечатана ими. Но при этом жажда служить светилам исчезла одновременно с пророческим даром. Общение с Богом сошло на иной уровень, на уровень Святого Духа. Так в мир пришел рационализм.
     К этому следует теперь добавить, что оставленная в силе сексуальная сфера (а ниже в той же агаде рассказывается, как мудрецы пытались повлиять и на эту греховную склонность) также признается восходящей к тому же высокому источнику (Святая Святых)! И то, как эволюционировала сексуальная образность в различных религиозных представлениях в связи с описываемыми в Гемаре событиями, и хотел бы я здесь проследить.
     Начать следует, по-видимому, с того, что Присутствие Всесвятого, Шехина, является в иудаизме важнейшей духовной категорией. С одной стороны - это некое непосредственное Божественное проявление в мире, благодаря которому человек может вступить с Ним в глубокие и полные взаимоотношения, но с другой стороны, под Шехиной обычно понимается также и женское начало в Боге. Обычно для этого используются другие собственные имена, так называемые женские "парцуфим" - Има (Бина) и Малхут (Нуквей де-Зейер), но при этом признается, что Шехина целиком соответствует одному из этих парцуфим (Малхут). Согласно учению Зоара, развитом и углубленном р.Ицхаком Лурией, в Боге имеется два начала: мужское и женское. Более того, "зивуг" - соитие признается в каббале основной категорией миротворения. Впрочем, уже в Мидраше (Берешит Раба) рассказывается, что после того как мир был сотворен, Всевышний занят лишь тем, что сочетает брачные пары: "дочь такого-то - такому-то мужчине".
     Одновременно считается, что грех Адама нарушил "единство Всесвятого, да будет Он благословен, и Шехины Его" (так злодей-сын не может не омрачить своими преступлениями супружеских отношений своих родителей). Призвание Израиля состоит в том, чтобы искупая мир, воссоединить Небесную чету. "Во имя единства Всесвятого, да будет Он благословен, и Шехины Его" - с таким посвящением, с такой интенцией благочестивые евреи совершают множество действий, начиная от наложения тфиллин и кончая близостью с собственной женой.
     Но вернемся ненадолго к священной истории. В Мидраше (Берешит Раба 19,7) рассказывается: "Первоначально Шехина была в нижнем мире, грех Адама изгнал ее на первое небо, грех Каина - на второе, поколение Эноша - на третье, поколение потопа - на четвертое, поколение башни - на пятое, люди Сдома - на шестое, египтяне времен Авраама - на седьмое. Встал Авраам и свел Шехину на шестое небо.., встал Моше и свел Шехину на землю". Но максимальное проявление Шехины в мире произошло в тот момент, когда обетования Торы сбылись, когда был построен Храм. "В тот день, когда заложил Шломо основу для дольнего Храма, обустроила Госпожа Храм для Царя. И вместе основали обители свои, и сиял Ее лик полноценной радостью. Тогда все пребывало в радости - вышнее и нижнее" (Зоар 3.74а)
     Итак, этот труд искупления, максимальный его успех был достигнут именно тогда, при царе Шломо. Именно в этот период Присутствие, Шехина Божия была и максимально проявлена в мире, и максимально обращена к Всесвятому. Несколько органистично, но в то же время достаточно образно мудрецы уподобляют эту ситуацию полнолунию, которое составляет лишь один-два дня в течении месяца, все же остальное время луна либо убывает, либо прибывает.
     Как бы то ни было, после смерти Шломо Шехина стала мало по малу отворачиваться от евреев, а с разрушением Первого Храма, или точнее после молитвы мудрецов, произнесенной в первые годы второго Храма - отправилась в изгнание, изгнание продолжающееся и по сей день.
     Но почему именно "зивуг" лежит в основе иудейской концепции миротворения? Почему основным занятием Всевышнего после того как мир вышел из Его рук, является "сочетание брачных пар"? Не о том ли же самом говорили сексуально озабоченные греки, когда во всех стихиях улавливали присутствие Эроса?
     Прежде чем ответить на эти вопросы, прежде чем разобраться в различных религиозных парадигмах, обращающихся к сексуальным образам, стоит вообще определить особенность логики сексуальной сферы, во всяком случае как понимает эту логику Писание.
     Согласно простому пониманию слов Торы, Адам (человек) до сотворения Хавы был не андрогин (такая трактовка в иудаизме присутствует, но она явно привнесена из эллинского мира), а мужчина, т.е. понятие человека и мужчины исходно совпадают. Женщина отделяется от вполне полноценного в этом отношении человека, с тем чтобы стать его помощником. Женщина отделяется от мужчины совершенно так же, как Израиль отделяется от мира, отделяется от народов. При этом отделении происходит удвоение реальности, возникают две равные во всем тотальности. Благодаря генетическим открытиям нашего века мы хорошо знаем, что представления Торы о том, что именно женщина производна от мужчины, а не наоборот, совершенно верны, ибо мужчина сочетает в себе два начала, мужское и женское (Х и Y хромосомы), а женщина дублирует два женских начала (ХХ хромосомы). Как бы то ни было, легко заметить, что противостояние мужского и женского - это не простая симметричная оппозиция. Мужское - это всегда (уже!) сочетание мужского и женского, в котором женское присутствует потенциально, в то время как само женское - всегда обособленный от мужского мир. Мужское начало безо всякой потери для себя стремится овладеть женским началом, более того, оно только благодаря этому стремлению (этому сочетанию) и живо, женское же начало навсегда сохраняет амбивалентную отстраненность.
     Таким образом, согласно Торе мужское начало самодостаточно (ибо содержит оба начала), а женское - производно. Мужчина - это как бы полноценный человек, человек способный существовать сам по себе, женщина - человек сопутствующий, "помощник", и в то же время они совершенно равны в своей человечности. Таким образом в женщине человек раздваивается, выносится во вне, предстает как иная тотальность, иной человек. И если эти тотальности и могут вновь достичь единения (вступить в брак), то осуществить его, как говорится в Гемаре, так же трудно для Бога, как разверзнуть воды Чермного моря.
    
    
Мужское и женское

    
     Однако при этом просто невозможно не обратить внимания на то, что логика ассиметрии мужского и женского начал полностью соответствует логике ассиметрии двух физических закономерностей: как мужчина это всегда уже сочетание мужского и женского, а женщина изолированное существо, так и перенос вещества всегда жестко сцеплен с переносом энергии, всегда представляет собой сочетание этих переносов, в то время как волна - это только перенос энергии.
     Таким образом можно сказать, что с таким трудом создаваемый Богом из мужчины и женщины единый человек соответствует боровскому электрону. При этом можно отметить еще одно сходство: как мужчина и женщина не синтезируются в стерильных андрогинов, но порождают подобных себе мужчин и женщин, волна и частица, встретившиеся в электроне, не “снимаются” в чем-то третьем, но сохраняясь формируют его. Но как тогда можно понять эту “встречу”? Как проинтерпретировать в терминах зивуга корпускулярно-волновой дуализм?
     Зивуг, т.е. тот кратковременный момент специфического соединения супругов, который превращает их в “единую плоть”, на святом языке справедливо именуется “познанием” (“и познал Адам Хаву жену свою”). И в этом образе можно усмотреть ключ к пониманию всех прочих аналогичных (дополнительных) отношений. В частности, предельные теоретические идеализации не могут слиться в одну, не могут сняться одна другой, но зато они могут именно познать друг друга, могут открыться друг в друге. И эта мысль лежит в основе современной философии диалога. Но это значит, что логика фундаментальных теоретических идеализаций Нового времени, логика его некоторых научных теорий проникнута не столько идеей эллинского "синтеза", сколько идеей иудейского "зивуга"!
     И вот здесь нам уже в самую пору отметить, что многочисленные религиозные системы народов, строящиеся на дуализме и рассматривающие противостояние мужского и женского как один из аспектов космических полюсов, совершенно не отдавали себе отчета относительно половой ассиметрии. Так Эмпедокл, пожалуй, единственный подобного рода дуалист среди эллинов, вовсе даже не разделял мировые полюса на мужское и женское, а описывал их как противостояние Любви и Ненависти, Дружбы и Вражды и т.д. Ни для кого не секрет и то обстоятельство, что (декларируемый лежащим в основе мира) античный Эрос был в значительной степени гомосексуальным, т.е. не исходил из различия полов как чего-то фундаментального даже в собственно любовной сфере. Вот, например, как звучит похвала Эросу в Платоновском диалоге "Федр": "Взирая на красоту мальчика... душа увлекается и получает теплоту, чувствует облегчение от скорби и радуется".
     В других культурах, где действительно могут противопоставляться мужское и женское - они во всем равные симетричные полюса. Мужское и женское вместе создают единый дуалистический космос, а не образуют его каждый самостоятельно, как это предусматривает логика дополнительности полов, заявленная в Торе и так блестяще подтвержденная открытиями генетиков уже в нашем веке. Например, мужское начало - Ян и женское начало - Инь, лежащие в основе дуалистической концепции даосизма, рассматриваются в едином контексте противостояния совершенно симметричных полюсов, полюсов некоего космического цикла (холод и тепло, мрак и свет). Это спаренные, предполагающие друг друга (как левая сторона предполагает правую), а не дополнительные понятия. Аналогичная картина предстает и в индуизме. Митра и Варуна, отношения которых обладают определенной сексуальной окрашенностью прежде всего противостоят как во всем симметричные оппозиции: жизни и смерти, свободы и рабства, созерцания и действия.
     Итак, нееврейский мир древности даже близко не приближался к идее "зивуга", т.е. к логике дополнительности логик. Но быть может самый интригующий оборот этой коллизии произошел с этим нееврейским миром древности при его обращении в христианство.
     В самом деле, попытаемся рассмотреть в категориях "зивуга", в категориях "изгнания Шехины" феномен возникновения христианства. Христианство, как мы хорошо знаем, сформировалось к концу первого века, т.е. через 600 лет после решающей фазы изгнания Шехины, этого истока Осевого времени, этого истока рационализма. Религия эта возникла в ту минуту, когда апостол Павел провозгласил: "Нет уже иудея, ни язычника, нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе" (Гал 3.28.) Но объявившее себя религией, существующей по ту сторону пола, объявившее себя "общечеловеческой" версией иудаизма - христианство оказалось (осталось) в этом отношении сугубо мужским началом, началом строящимся на исходном сочетании мужского и женского. Синтезировав в себе оба начала, христиане, повинуясь классической логике, вообразили, что они "сняли" половые различия, что они "упразднили Закон". Но это оказалось иллюзией. В самом деле, христианство всегда сохраняет в себе в качестве рецессивного какой-то элемент иудаизма (например, христианская евхаристия содержит в качестве своей основы праздничный иудейский кидуш, а католики даже сохранили ритуальное омовение, против которого, как пытались нам внушить евангелисты, выступал их учитель). Иудаизм христианства рецессивен, латентен, но все же он всегда в нем присутствует.
    
    
Союз религий

    
     Но сами христиане отшатнулись от логики "зивуга", они стали настаивать, что в своем великом синтезе "сняли" иудаизм, "упразднили" закон, вырвались за разделение на мужское и женское. Особенно саморазоблачительный вид подобной подмены "зивуга" (сохраняющего исходные формы) "синтезом" (исходные формы уничтожающим) можно наблюдать в собственно теологической сфере.
     Действительно, откровение Бога Израиля через Иисуса Христа мыслится в этой религии как отношение Отца и Сына при посредничестве Святого Духа. Однако при этом даже несмотря на то, что Святой Дух на языке оригинала (т.е. на иврите) женского рода, в самой христианской теологии Он воспринимается опять же как начало мужское! Выглядит это крайне странно и даже противоестественно. В самом деле, если вы встретите случайно на улице прогуливающихся отца и сына, то вас конечно же такая сцена не смутит. Хотя отсутствие матери возбудит в вашей душе некоторое вопрошение. Однако если они поселятся по соседству с вами, то уже очень скоро вас начнет очень серьезно волновать вопрос: где же мать ребенка? где жена мужчины? что случилось? она погибла? бросила их?
     Пара отец-сын настолько неполна, настолько ущербна, что в Святом Духе христиан вроде бы вполне естественно было усмотреть женское начало (тем более, что образ Троицы просматривается христианами именно в человеческой семье). Более того, в лурианской каббале, где мы сталкиваемся с (пятью, правда) "парцуфим", по крайней мере три из них это именно Отец (Аба), Сын (Бен) и Мать (Има). Более того, согласно р.Лурии доминирование мужского начала - это характеристика именно нашего мира, в мире грядущем должно преобладать как раз начало женское. Однако подобное видение женского начала в Боге представляется самим христианам чуть ли не кощунственным. С чего бы это?
     Кто-то скажет, что вообще и Отец и Сын в отношении Бога - это лишь удобные образы. Но образы имеют смысл только тогда, когда они действительно чему-то соответствуют. Если мы последовательно исключаем противоположный пол, то в этом случае образы правильнее брать из ботаники, из сферы какого-нибудь почкования. Каким образом христианская троица оказалась моносексуальна? Может быть, ответ действительно состоит в том, что религия эта родилась на руинах Храма, потому что она бессознательно исходит из интуиции изгнания Шехины?
     В самом деле, Святой Дух христиан и иудеев весьма и весьма разные понятия, но в то же время не может вызывать сомнений, что христиане стали использовать именно эту религиозную категорию не случайно. В ту пору когда пришли христиане, для иудеев Святой Дух уже означал низшую форму пророческого вдохновения, то, что пришло на смену изгнанной Шехине, пришло на смену женскому началу в Боге! Итак, христианство явственно несет на себе знак причастности к той катастрофе, которая имела место, когда Шехина оказалась изгнана из нашего мира, а еврейский народ - из родной земли. Христианство - это религия разрушенного Храма, религия изгнанной Шехины.
     В завершении невозможно не сказать пары слов о напрашивающейся здесь интерпретации иудео-христианских отношений как проникнутых логикой "зивуга". В самом деле, мы отчетливо видим, что взаимоотношения иудеев и христиан пронизывает явственная асимметрия. Современный христианский мир стремится лучше понять иудаизм и не видит для себя в нем ни малейшей угрозы. Во всяком случае в западных церквях с пониманием относятся к иудео-христианству как национальной форме христианства евреев. Иудаизм же находит для себя подобное сочетание совершенно неприемлемым.
     Эта ассимметрия - яркий случай не полярности (при которой стороны предполагают друг друга), а именно дополнительности логик, т.е. яркий случай логики "зивуга". Еврей не может сочетать иудаизм с христианством по той простой причине, что любое такое сочетание уже будет христианством. Христианство же возможно исключительно именно как такое сочетание, христианство - это всегда иудео-христианство. Это буквально соответствует тому, как женское начало (Х хромосома) не может сочетаться с мужским (Y хромосома) и остаться при этом женским, в то время как мужское начало только благодаря такому сочетанию и возможно. Всякий еврей, рассчитывающий, что он может принадлежать одновременно обоим мирам, глубоко заблуждается. Крестившись, он будет принадлежать христианскому миру и только ему, какие бы мицвот он при этом не выполнял. Более того, сама его кажущаяся "бисексуальность" быть может и будет выглядеть чем-то приемлемым в нашем толерантном мире, но едва ли понравится Создателю, который именно в дополнительности фундаментальных логик, именно в разделении мужского и женского видит основу бытия мира и даже более того, собственного бытия!
     С другой стороны, именно в этой асимметрии мы вправе усмотреть залог возможной нормализации отношений между Израилем и Церковью, т.е. усмотреть предпосылки для осознания противостояния обеих общин как вполне для них продуктивного.
     В целом это отдельная тема, в которую я бы не хотел здесь углубляться из опасения за краткостью превратно быть понятым. Однако коль скоро сама мысль о возможности "брачного союза" между иудаизмом и христианством прозвучала, сделать кое-какие оговорки необходимо. В отношении подобного союза со стороны иудаизма заведомо не предусматривается никаких компромиссов ни со стороны галахи, ни вообще каких-либо религиозных основ. Пределом, на который может пойти в этом отношении иудаизм, могла бы явиться квалификация им христианства в качестве религии, соответствующей требованиям Всевышнего по отношению к сыновьям Ноаха. Таким образом праведники-христиане могли бы признаваться полноценными "праведниками народов мира". А это, разумеется, возможно лишь в том случае, если христиане со своей стороны признают правомочность и справедливость "оградительных" требовании иудаизма, если они действительно, наконец, “познают” иудаизм.
     Иными словами, в качестве элементарного условия подобного "брака" лежит не только полный отказ церкви от задачи крещения еврейства и того или иного его вовлечения в литургическую жизнь церкви. Христиане, решившиеся признать иудаизм всерьез, должны подчиниться галахе во всех тех пунктах, в которых они непосредственно соприкасаются с еврейским миром.
     Но даже это еще не значило бы со стороны христиан предложить евреям "руку и сердце". В контексте рассматриваемой проблемы подлинный "брак", подлинное “познание” могут ознаменоваться только соучастием, точнее активным содействием христианского мира в строительстве третьего Храма, дома, в котором найдет свою обитель изгнанная Шехина. Какие при этом коррективы христиане внесут в свою теологию, я не решаюсь прогнозировать. Достаточно напомнить то, что никакая сочетанность с иудаизмом для христиан теологически не противопоказана, а основоположник их религии был ревнителем храмовых служб, так что видя его в Храме, ученики припомнили слова из Тегилим (69.10): "Ревность по доме Твоем снедает меня".
     То, что сегодня, когда даже и сами иудеи не помышляют о строительстве Храма, подобные картины выглядят по меньшей мере неправдоподными, мало что меняет в сути самой проблемы. Возможность подобного сближения заложена в логике христианской культуры, пришедшей в нашем веке к идее дополнительности, этого смыслового эквивалента еврейского "зивуга". А пойдет ли христианский мир путем развития подобной логики, или предпочтет по старинке "синтезировать", сказать трудно.
     Мужчины и женщины предназначены друг другу. Более того, Бог только и занят тем, что их сочетает, а сами они тратят массу энергии на то, чтобы найти себе подходящую пару. Тем не менее сближаются они при этом очень непросто, а удачные идеальные браки - относительная редкость. Но если, как говорится в Гемаре, Всевышнему проще разверзнуть море, нежели создать семью, то установить союз между Израилем и Церковью несопоставимо сложнее.
    
    
Две совести

    
     Однако если в сфере религии союз между евреями и народами представляется фантастическим проектом, то в сфере культуры он выглядит и более насущным и более достижимым.
     В чем причина традиционной предубежденности европейской культуры против иудаизма? По-видимому в кажущемся сектанстве иудаизма, в его партикуляризме. Иудаизм подозревается европейским рационализмом либо в интеллектуальной, либо в нравственной недобросовестности. Причем подозрения эти восходят еще к Осевому времени.
     Тут по-видимому следует отметить, что помимо разума в Осевое время зародилась также и совесть, в основе которой лежит осознание того, что любой другой человек - не меньший человек, чем ты сам. Или выражаясь словами Гемары (обращенными к человеку, который стоит перед выбором между собственной жизнью и жизнью другого человека) “Твоя кровь не более красная, чем его”.
     И в этом отношении утверждение Ясперса о том, что “тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день” - выглядит особенно убедительно. Ведь именно в Осевом времени во всех возникших в ту пору религиозно-философских системах совершенно независимо был сформулирован один нравственный принцип: “Не делай другому того, чего не желаешь себе”.
     Разумеется, в Новое время в совести открылось как бы новое измерение, а кроме того она была привязана также и к убеждениям, благодаря чему удалось вырвать “другого” из узкоконфессиональных религиозных определений (ведь многие религии простосердечно исключают иноверцев из числа тех “других”, которым не следовало делать того, чего не желаешь себе). Однако общий принцип остался тем же. Категорический императив Канта звучит следующим образом: “Поступай согласно такой максиме, которая в то же время сама может стать всеобщим законом”. Или как выразился Сартр: “Выбирая для себя, я выбираю для всего человечества”.
     В этом отношении иудаизм всегда вызывал казалось бы вполне обоснованные подозрения. Ведь живя согласно своей религиозной максиме, иудей вовсе не желает сделать ее всеобщим законом! Выбирая для себя иудаизм, еврей выбирает его только для своего племени, а не для всего человечества! Очевидно, что в этом отношении европеец может воспринять иудаизм либо как своего рода недодуманность, в которой заведомо не может содержаться серьезный смысл, либо как бессовестность.
     Но с чем же на самом деле имеем мы дело в парадоксе избрания? По совести или против совести евреи выбирают для себя не то, что выбирают для остальных людей?
     Мне видится, что этот парадокс избрания вписывается в ту же логику, которой подчиняется раздвоение полов. В своей книге “Лики Торы” (“Маком Тагор”) я сравниваю эту ситуацию с выбором невесты. Выбрав себе невесту, человек выбирает ее только для себя, а не для всего человечества. Для всего человечества он выбирает моногамию. Но точно так же поступает и еврей: выбрав для себя иудаизм, он одновременно выбирает для остального человечества монотеизм.
     Однако здесь мне бы хотелось обратиться к другой аллегории. Здесь я бы хотел обратить внимание на то, что существуют аспекты, в которых выбирая для себя, мы выбираем нечто только для своего пола, а для другого пола выбираем противоположное.
     Так Гемара разбирает один чисто теоретический вопрос, неожиданно ставший практическим в наше время, а именно: кто является матерью ребенка - та женщина, которая его зачала, или та женщина, которая его выносила и родила? При этом высказывается мнение, что та, которая выносила. До настоящего времени могло казаться, что эта галаха строится на каком-то недоразумении. Как случайная и временная телесная связанность может конкурировать с фундаментальной генетической преемственностью? Однако современный опыт показывает, что это кажущееся столь естественным “прогенетическое” суждение на самом деле отражает лишь мужскую логику. Сегодня мы постоянно сталкиваемся со случаями, когда женщина, согласившаяся выносить плод для какой-то бездетной пары, вдруг начинает чувствовать себя единственной истинной матерью, предающей своего ребенка.
     Иными словами выясняется, что по совести матерью является биологическая мать, отцом - отец генетический. Таким образом мы видим, что мужская и женская совесть выбирают разное. Если отец всегда отец генетический, то мать - это прежде всего биологическая мать. Но при этом обе эти совести способны друг друга понять и выбрать для противоположного пола противоположное.
     Итак, нет ничего противоестественного в том, что религиозная максима еврея не стремится стать всеобщим законом, что выбирая для себя иудаизм, еврей выбирает его только для своего племени.
     Но что в таком случае он выбирает для всего остального человечества? В общекультурном контексте, по всей видимости, экзистенциализм. Но в свою очередь можно сказать, что экзистенциалист, выбирающий для еврея иудаизм, выбирает конгениальное себе бытие, бытие с которым он может находиться в продуктивном диалоге.
    
    

        
___Реклама___