От редакции.
В нескольких изданиях появились публикации о Вениамине Зускине, содержащие, скажем мягко, необычные сведения о великом артисте (см.,например, http://shlomo-groman.narod.ru и http://jew.spb.ru/A224/A224-52.htm)
Я обратился к дочери Вениамина Зускина с просьбой прокомментировать эти публикации. Ниже с любезного разрешения автора публикуется письмо уважаемой Аллы Зускиной-Перельман.
Евгений Беркович
Уважаемый г-н Беркович!
Статья театроведа Биневича мне знакома давно, и в своё время я даже не сочла нужным на неё отреагировать. Теперь я пишу, поскольку Вы прямо просите об этом, а также предваряя вопросы, возможные в будущем, так как двумя сайтами на интернете этот бред может не ограничиться (в том, что Вы не собираетесь это публиковать в вашем серьёзном интернет-журнале, я, само собой разумеется, нисколько не сомневаюсь).
Итак, по порядку.
Биневич пересказывает воспоминания покойного художника Калаушина, согласно которым, Зускин в 1948 году будто бы рассказывал окружившей его компании о возможности частичной работы Московского государственного еврейского театра в Тель-Авиве.
Ни в книге Г.В.Костырченко, серьёзнейшего историка, имевшего доступ ко всем архивам и написавшего в результате глубокого исследования две убедительно документированные книги; ни в Центральном архиве ФСБ РФ, на материалах которых основаны две «хрестоматии» предварительного («Верните мне свободу!») и судебного («Неправедный суд») следствий Зускина и др. и который я изучила досконально и цитирую в моей книге; ни в интереснейшей книге Левашова; ни даже в кратком обобщении этих источников, принадлежащих перу самого Биневича, – НЕТ НИ СЛОВА О КОНТАКТАХ СОВЕТСКОГО ЕВРЕЙСКОГО ТЕАТРА С ИЗРАИЛЕМ.
Более того, работая над своей книгой, я сама имела доступ к архивам, содержащим материалы предварительного и судебного следствий моего отца, и там нет и тени ничего подобного.
Тому, кто хоть что-то, хоть приблизительно понимает в тогдашней советской действительности, ясно, что не только нет, но и быть не может.
Вывод Биневича, что, дескать, нигде ничего нет, значит, все-таки где-то что-то было, напоминает пошлейший анекдот (мне даже приводить его совестно, но «с волками жить – по-волчьи выть») о том, что археологи, не найдя при раскопках никакой проволоки, сочли это доказательством наличия в древности беспроволочного телеграфа.
После убийства Михоэлса было так страшно, что Зускин даже с собственной дочерью от первого брака боялся переписываться, а ведь она жила всего лишь в «дружеской социалистической» Польше, где уж там говорить о Тель-Авиве! Дома у нас слово «Израиль» вообще было под строжайшим запретом.
Далее. «Импозантный», «фиоритуры», «эффектный», «величественный», «роскошная рубашка», «огромные запонки», «бриллианты» и прочая завистливая и бессмысленная дребедень в отношении «позерства» моего отца может быть приложена к кому угодно, но только не к Зускину, а если уж к Зускину, то в момент, когда он разыгрывал одну из своих бесчисленных шуток-мистификаций, превративших, в памяти старого больного художника, тактичного и сдержанного Зускина – в эдакого «элитарного вельможу», а скромные запонки – в бриллианты, которых у Зускина и в помине никогда не было.
Неужели о человеке предельно возвышенного духа и предельно трагической судьбы больше, чем мещанские сплетни, и сказать нечего?! Я целиком и полностью согласна со всем, что написала в ответ Биневичу Мария Ефимовна Котлярова. М.Е, как правильно было отмечено тем же Биневичем, ошиблась в датах – в Ленинграде театр действительно был в июне, а не в мае, как она пишет, – но это мелочь. Её ответ полон понимания, любви и глубокого уважения к памяти моего отца.
И ещё. Как смел Биневич написать, что «Зускин карабкался наверх»?! Это «один из ярчайших талантов мирового театра первой половины ХХ века» (слова Борщаговского) должен был куда-то карабкаться?! А величайший в истории театра и еврейства дуэт Михоэлса и Зускина был всего лишь компанией местечковых людей?!
Биневич, вопреки чему бы то ни было, утверждает, что художнику Калаушину не было никакой корысти выдумывать весь этот бред. Калаушину – может быть, и не было, а вот Биневичу – есть. Сделать из сплетни «неразрешимую загадку» и смаковать эпизод, в центре которого оказался человек на грани непередаваемой трагедии (я девочкой была тогда в Ленинграде и в том доме отдыха и помню отцовское постоянное состояние отчаяния, которое он, может быть, и скрывал иногда под маской), – это под силу только человеку, жаждущему сенсации – любой ценой.
Мне остается выразить недоумение по поводу того, что на столь уважаемом форуме, как конференции по иудаике в России, нашлось место для «загадок» Биневича, для ничем не подтвержденных оскорблений в адрес великого актера, творившего во славу еврейства и поплатившегося за это жизнью.
С уважением – Алла.