Еврейский вопрос Штрауса
Posted: Wed Oct 06, 2010 2:42 am
Евгений Майбурд
Еврейский вопрос Штрауса.
Штраус был порядочный человек в полном смысле слова. Европеец. И, в свои семьдесят лет, немного старомодным по взглядам на жизнь. Никогда не интересовался ни политикой, ни “идеями”. Геббельс номинирвал его на пост, не спросив согласия (ноябрь 1933). Он принял предложение, предполагая свои полномочия шире и сильнее, чем оно казалось. Его заботили положение и интересы музыкантов, отчисления им от радиоисполнений, проблемы копирайта и репертуарная политика - особенно исполнение еврейских композиторов. В письме к Фуртвенглеру (декабрь 1933) просит передать нацистскому чиновнику такому-то, что не его дело встревать в программы концертов и препятствовать исполнению Дебюсси и Малера. Он отказался писать новую музыку к “Сну в летнюю ночь” и исполнял еврейских авторов на международном фестивале в Виши (сентябрь 1935).
Оперу “Молчаливая женщина” (либретто Стефана Цвейга) закончил в 1933 г. Сам пробивал у Геббельса разрешение на постановку в Дрездене. За два дня до премьеры он вдруг потребовал принести ему афишу. Не увидев на ней имени Цвейга, был так возмущен, что пригрозил не явиться на премьеру и уехать из Дрезена, если имя Цвейга не будет восстановлено. Это было сделано, зато на премьеру не явились Гитлер и Геббельс.
Когда умер его многолетний либреттист Гуго Гофмансталь, Штраус долго не мог найти ему замену, и только Цвейг устроил его на 100%. Еще до постановки их первой оперы, он предложил Цвейгу написать еще два либретто. Тот ответил письмом, которое не сохранилось, но содержании которого можно судить по ответу Штрауса:
“Дорогой господин Цвейг,
Ваше письмо от 15-го приводит меня в отчаяние. Что за еврейское упрямство! Так и антисемитом можно стать!.. Неужели вы верите, что мною когда-либо, в любых моих действиях, руководила мысль, что я – “Немец”? Вы верите, что Моцарт сочинял как “Ариец”? Я знаю только два типа людей: с талантом и без. “Народ” (‘das Volk’) для меня существует только в момент, когда он становится публикой в зале, и меня не трогает – будь они китайцы, баварцы, новозеландцы или берлинцы. Лишьбы платили за билеты… Кто вам сказал, что я занимаюсь политикой? Я дирижировал вместо этого грязного негодяя Бруно Вальтера? Я это сделал ради оркестра. Я заменил другого “неарийца” Тосканини? Я это сделал ради Байройта. Никакого отношения к политике все это не имело. Меня не касается, как помойная пресса комментирует мое поведение, и вас это тоже не должно заботить. Я стал президентом Имперской музыкальной палаты? Но это только ради добрых дел и чтобы предотвратить еще большие несчастья! Я принял бы эту утомительную честь от любого правительства, но ни Кайзер Вильгельм, ни г-н Ратенау мне этого не предлагали…
Мои наилушие пожелания вашей матери. Спектакль обещает быть великолепным. Все в диком восторге. И при этом вы еще просите меня отказаться от вас? Никогда и ни за что!” (17 июня 1935).
Письмо было перехвачено и обнаружено в архивах гестапо в 1948 г. Копию письма показали Гитлеру. В других городах опера не исполнялась, и в Дрездене была снята после четырех спектаклей.
Вскоре он написал в своем меморандуме (для себя или для вождей?), что высокий чин имярек 6 июля 1935 г. “потребовал, чтобы я ушел в отставку “по состоянию здоровья”. Я немедленно так и сделал”. Далее сказано, что этот чиновник “несколько раз ссылался на исчерканное красными пометками мое письмо к моему другу и сотруднику Стефану Цвейгу. Хотя на конверте указано полное имя отправителя, письмо, как видно, было вскрыто полицией Саксонии, и несколько (!) госучреждений было поставлено в известность… Я не знал, что я, Президент Имперской музыкальной палаты, находился под прямой слежкой со стороны государственной полиции, и что меня – после того, как я всю жизнь посвятил созданию знаменитых работ “признанных всем миром” – не считали выше критики в понятиях ‘хорошего немца’”. (10 июля 1935 г.)
Через несколько дней, в другой записке:
“Меня поносили как раболепного, самовлюбленного антисемита, тогда как в действительности я при любой возможности подчеркивал, что геббельсо-штрайхеровы нападки на евреев считаю позорящими честь Германии и свидетельством некомпетентности, подлым оружием бесталанной и ленивой посредственности против высшего ума и таланта. Я открыто заявляю, что я имел так много поддержки, так много самоотверженной дружбы, так много щедрой помощи и интеллектуального воодущевления со стороны евреев, что было бы преступлением не признать этого с благодарностью.
Это правда, у меня есть противники в еврейской прессе… Но мои наихудшие и наиболее злобные враги – это “Арийцы”.»
Далее идут имена, по-видимому, известных тогда обозревателей (так как указаны периодические издания), а также, увы, известных музыкантов: Феликс Моттль, Франц Шальк, Вейнгартнер – “а также вся партийная пресса: Фелькишер Беобахтер и прочее”.
Фактография о Штраусе и цитаты взяты из: Kurt Wilhelm. «Richard Strauss. An Intimate Portrait” . NY, Rizzoli, 1989 (пер.с немецкого).
В случае с Яшей Хейфецом чиновники знали про отказ Бронислава Губермана исполнять Штрауса, но та история была в 1936 г., все было понятно. Остального им никто не объяснил.
Еврейский вопрос Штрауса.
Штраус был порядочный человек в полном смысле слова. Европеец. И, в свои семьдесят лет, немного старомодным по взглядам на жизнь. Никогда не интересовался ни политикой, ни “идеями”. Геббельс номинирвал его на пост, не спросив согласия (ноябрь 1933). Он принял предложение, предполагая свои полномочия шире и сильнее, чем оно казалось. Его заботили положение и интересы музыкантов, отчисления им от радиоисполнений, проблемы копирайта и репертуарная политика - особенно исполнение еврейских композиторов. В письме к Фуртвенглеру (декабрь 1933) просит передать нацистскому чиновнику такому-то, что не его дело встревать в программы концертов и препятствовать исполнению Дебюсси и Малера. Он отказался писать новую музыку к “Сну в летнюю ночь” и исполнял еврейских авторов на международном фестивале в Виши (сентябрь 1935).
Оперу “Молчаливая женщина” (либретто Стефана Цвейга) закончил в 1933 г. Сам пробивал у Геббельса разрешение на постановку в Дрездене. За два дня до премьеры он вдруг потребовал принести ему афишу. Не увидев на ней имени Цвейга, был так возмущен, что пригрозил не явиться на премьеру и уехать из Дрезена, если имя Цвейга не будет восстановлено. Это было сделано, зато на премьеру не явились Гитлер и Геббельс.
Когда умер его многолетний либреттист Гуго Гофмансталь, Штраус долго не мог найти ему замену, и только Цвейг устроил его на 100%. Еще до постановки их первой оперы, он предложил Цвейгу написать еще два либретто. Тот ответил письмом, которое не сохранилось, но содержании которого можно судить по ответу Штрауса:
“Дорогой господин Цвейг,
Ваше письмо от 15-го приводит меня в отчаяние. Что за еврейское упрямство! Так и антисемитом можно стать!.. Неужели вы верите, что мною когда-либо, в любых моих действиях, руководила мысль, что я – “Немец”? Вы верите, что Моцарт сочинял как “Ариец”? Я знаю только два типа людей: с талантом и без. “Народ” (‘das Volk’) для меня существует только в момент, когда он становится публикой в зале, и меня не трогает – будь они китайцы, баварцы, новозеландцы или берлинцы. Лишьбы платили за билеты… Кто вам сказал, что я занимаюсь политикой? Я дирижировал вместо этого грязного негодяя Бруно Вальтера? Я это сделал ради оркестра. Я заменил другого “неарийца” Тосканини? Я это сделал ради Байройта. Никакого отношения к политике все это не имело. Меня не касается, как помойная пресса комментирует мое поведение, и вас это тоже не должно заботить. Я стал президентом Имперской музыкальной палаты? Но это только ради добрых дел и чтобы предотвратить еще большие несчастья! Я принял бы эту утомительную честь от любого правительства, но ни Кайзер Вильгельм, ни г-н Ратенау мне этого не предлагали…
Мои наилушие пожелания вашей матери. Спектакль обещает быть великолепным. Все в диком восторге. И при этом вы еще просите меня отказаться от вас? Никогда и ни за что!” (17 июня 1935).
Письмо было перехвачено и обнаружено в архивах гестапо в 1948 г. Копию письма показали Гитлеру. В других городах опера не исполнялась, и в Дрездене была снята после четырех спектаклей.
Вскоре он написал в своем меморандуме (для себя или для вождей?), что высокий чин имярек 6 июля 1935 г. “потребовал, чтобы я ушел в отставку “по состоянию здоровья”. Я немедленно так и сделал”. Далее сказано, что этот чиновник “несколько раз ссылался на исчерканное красными пометками мое письмо к моему другу и сотруднику Стефану Цвейгу. Хотя на конверте указано полное имя отправителя, письмо, как видно, было вскрыто полицией Саксонии, и несколько (!) госучреждений было поставлено в известность… Я не знал, что я, Президент Имперской музыкальной палаты, находился под прямой слежкой со стороны государственной полиции, и что меня – после того, как я всю жизнь посвятил созданию знаменитых работ “признанных всем миром” – не считали выше критики в понятиях ‘хорошего немца’”. (10 июля 1935 г.)
Через несколько дней, в другой записке:
“Меня поносили как раболепного, самовлюбленного антисемита, тогда как в действительности я при любой возможности подчеркивал, что геббельсо-штрайхеровы нападки на евреев считаю позорящими честь Германии и свидетельством некомпетентности, подлым оружием бесталанной и ленивой посредственности против высшего ума и таланта. Я открыто заявляю, что я имел так много поддержки, так много самоотверженной дружбы, так много щедрой помощи и интеллектуального воодущевления со стороны евреев, что было бы преступлением не признать этого с благодарностью.
Это правда, у меня есть противники в еврейской прессе… Но мои наихудшие и наиболее злобные враги – это “Арийцы”.»
Далее идут имена, по-видимому, известных тогда обозревателей (так как указаны периодические издания), а также, увы, известных музыкантов: Феликс Моттль, Франц Шальк, Вейнгартнер – “а также вся партийная пресса: Фелькишер Беобахтер и прочее”.
Фактография о Штраусе и цитаты взяты из: Kurt Wilhelm. «Richard Strauss. An Intimate Portrait” . NY, Rizzoli, 1989 (пер.с немецкого).
В случае с Яшей Хейфецом чиновники знали про отказ Бронислава Губермана исполнять Штрауса, но та история была в 1936 г., все было понятно. Остального им никто не объяснил.