«термин "абстракция" тоже имеет массу значений».
Это точно! Любое слово, не будучи предметом, которое оно называет, можно обозвать «абстракцией»! Можно, но не нужно, ибо такое употребление забитого термина ведет не к обмену аргументами, а к замешательству в аргументах.
"Именно благодаря конкретным свойствам этого объекта он воспринимается совершенно иначе, все обилие его конкретных свойств аргументировано и обсуждаемо, чего нельзя сказать о таких абстрактных понятиях, как "добро" и "зло". При этом обсуждение свойств Миланского собора вполне может вообще не касаться ничего трансцендентного."
Конечно, может, но адекватно ли? Например:
«Миланский собор (итал. Duomo di Milano) — кафедральный собор в Милане. Построен в готическом стиле из белого мрамора. Строительство начато в 1386 году, однако завершилось оно лишь в начале XIX века, когда по распоряжению Наполеона закончено оформление фасада. Некоторые детали, однако, доделывались и позже: вплоть до 1965 года. Является одним из крупнейших соборов мира, вторым по вместимости готическим собором (после Севильского собора) и вторым по вместимости собором в Италии (после собора Святого Петра в Риме). Общая длина храма составляет 158 метров, ширина поперечного нефа — 92 м, высота шпиля 106,5 м. Собор может вместить до 40 000 человек. Статистику гигантомании строения можно было бы дополнить еще некоторыми цифрами: в общей сложности собор украшают 3000 статуй, а строился он почти 600 лет.» (Из ru.wikipedia.org)
Примите ли Вы этот набор "конкретностей" за адекватное описание собора и оправдание Ваших восторгов?
Может быть Вы имеете в виду нечто более эмоциональное, как, например: :
«Миланский собор провоцирует на эпитеты в сильно превосходной степени. Грандиозный, ошеломляющий, великолепный...» (Туристский сайт) Простодушный путеводитель вовремя ограничился тремя точкам. Вы, наверняка, захотите пойти дальше, возможно по примеру Николая Вавилова:
«Видел сегодня … чудный Миланский собор. Из собора не хотел уходить. Камень превращен в кружево» (нашел в «Николай Вавилов» Семёна Резника)
Однако возникает проблемка. То, что для одних «
гигантомания», для других «
кружево». Быть может Марк Твен поможет: «
What a wonder it is! So grand, so solemn, so vast! And yet so delicate, so airy, so graceful! A very world of solid weight, and yet it seems ...a delusion of frostwork that might vanish with a breath!...» Какими «конкретными свойствами этого объекта» оправдываются слова Марка Твена? Не являются ли они набором высоких и противоречащих друг другу абстракций, служащих выражению иррациональных эмоций (в отличие от точных цифр путеводителя или указания на мастерство каменотесов). Однако именно слова Марка Твена имеют бОльший смысл. Их конкретность и непротиворечивость заключена в передаче чувства приобщения к цели создателей собора, к трансцендентному, которое они так замечательно выразили. Без приобщения к смыслу конкретного творческого акта (или, если угодно, без способности придать смысл творению рук человеческих) нам остается только восхищаться гигантоманией или восхищаться мастерством тех, кто способен вырезать кружево в камне или подковать блоху. Но Миланский собор есть нечто большее, не так ли?
Не место здесь углубляться в эстетические учения, и я позволил себе порассуждать о Миланском соборе, потому что и я стоял перед ним в восхищении, бродил по его нефам, поднимал взор к своду, восходил на мраморную кровлю, проникался мировоззрением его творцов.
«Ответ очень прост. Объективного суждения об абсолютной истинности или ложности какого-либо мировоззрения быть не может, ввиду отсутствия абсолютной истины».
В чем проблема? Будете ли Вы рассчитывать ценность произведения искусства по закону тяготения? - Не думаю (хотя можно и так понять Ваше рассуждение о Миланском соборе). Так что же Вы рассуждаете о религии в категориях, чуждых ей? Абсолют, Истина и т.д. здесь не есть некая единая теория и т п. Что мы имеем в виду, когда говорим об абсолютной истине и о том, что она не существует? Только то, что говорила нам философия и наука, и на что они изменили свой взгляд. Впрочем сказать, что абсолютная истина отсутствует, значит уже размышлять о трансцендентальном (как автономной истине, не зависящей ни от богов, ни от человека). Оно придавало смысл познавательной деятельности ученых, и отказ от него ставит перед ними вопрос о смысле их деятельности.
"Осознанного выбора человек сделать не в состоянии. Это выбор случайного типа, так карта легла, обстоятельства так сложились. При других обстоятельствах и выбор мог был бы иным».
Вот Вы одним махом решили вопрос о свободе воли и вообще все наши вопросы. Надо идти пить чай! Я понимаю, что это не мой свободный выбор, а мощное воздействие Ваших аргументов.
«Еще как поучительно! Например, перед голосовании в елизаветинском парламенте по вопросу объединения католической и протестантской церквей - создании англиканской церкви, часть католических епископов - противников объединения - была принудительно изъята из обращения. Так и был достигнут "компромисс"».
Характерно! Выхватывая отдельные моменты истории и изолируя их, Вы даете себе возможность интерпретировать их «зверским» образом. Но история не сводится к набору дискретных моментов. Сравните историю Англии с историей других стран и если не оцените ее, то спросите Б. Тененбаума, почему он любит именно Англию, а не страны с климатом поприятнее английского.
«Разве в Нюрнберге рассматривались свойства человеческой сущности преступников? Разве Гаагский уголовный суд занимается поисками философского камня? Нет. В обоих случаях шла и идет откровенная трансформация политической нужды в решения псевдоюридического органа на основании фиктивных юридических норм».
Конечно, рассматривались (не определялись, но предполагались достаточно очевидными) и стали основой осуждения преступлений против человечности. Сама фиктивность, по Вашим словам, использованных там юридических норм указывает на то, что они есть продукт представлений о свойствах человеческой сущности преступников и жертв.
«Все зависит от критериев рассмотрения»
,
что не означает их полную произвольность и полный произвол в их выборе. Мы продолжаем дискуссии предшествующих поколений.
«Хотел бы я посмотреть на жалкие остатки смельчака, попытавшегося редуцировать задницу тети Мани!»
Трансцендентальная медитация с образом задницы тети Мани побуждает меня признать вслед за Кузьмой Прутковым, что никто не обнимет необъятного, и закончить этот раунд воспоминаниями из моей молодости.
Было так, что я подрабатывал чтением курса научного атеизма учителям заочникам во время летней сессии. Приехав с периферии, они были озабочены не столько вопросом о Боге, сколько вопросом обеспечения своих семей товарами из московских магазинов (начало 70-х). Поэтому атмосфера на лекциях была не партийная, и я мог позволить себе отклониться от линии. Я не обращал их к вере, но растолковывал, что они должны увидеть в религии не глупость и не опиум для народа, но выражение проблем человеческого существования. В конце курса я сказал: «А теперь идите и думайте!» У меня не было возможности проверить до чего они додумались, проев с домочадцами московские продукты, но ко мне они отнеслись душевно. По дороге на экзамен в конце сессии я попал под ливень и появился в аудитории мокрым до трусов и глубже. Студенты мужчины тут же меня переодели в чей-то костюм, студенты-женщины бросились сушить и гладить мою одежду, обе команды собрали деньги и принесли огромный букет цветов. К концу экзамена я был сухой, выутюженный и с цветами. Никто не получил меньше четверки, и они могли продолжать свой путь к получению дипломов ради хлеба насущного. Кто-то из студентов сказал: «Все-таки Бог есть. Вот послал он дождь нам». Так закончился курс по научному атеизму. Он начался Богом-проблемой и закончился не доносом, а взаимной добротой преподавателя и студентов. Вот я и ратую за нашу открытость к человеческим проблемам, за отказ видеть в людях если не ангелов, то животных.