Илья Рубинштейн: Еврей в авиации

[Архивариус]

Илья Рубинштейн
ВЫСШИЙ ПИЛОТАЖ

фантазия в стиле ретро

Еврей в авиации – это реже, чем в пехоте. Или в артиллерии. Но чаще, чем в Генеральном штабе. Или, скажем, в кремлевской роте почетного караула. В общем – что-то среднее. И это при том, что Левка Шнейдерман пилотом был далеко не средним. Классным он был пилотом. Можно даже сказать ассом. Почему и служил в первом отдельном авиационном полку ВВС Московского военного округа. Служил ровно до тридцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Когда уволили его приказом лично комполка товарища Серова. Уволили без всяких объяснений и вроде бы вполне законно - по причине сокращения численности полка на одну штатную единицу. Правда никто не понял зачем полк вдруг решили сократить на одну штатную единицу и почему этой штатной единицей оказался именно пилот первого класса, один из лучших летунов второй эскадрильи, капитан Левка Шнйдерман. Никто кроме комполка Серова и замполита Евсюхина. Которые просто, по-армейски, без лишних вопросов, исполнили пункт рожденного в дебрях Политуправления Миноборны секретного циркуляра - о сокращении во всех боевых подразделениях армии и флота лиц самой неблагонадежной национальности, входящей в братскую семью народов СССР. И все это, понятно, в свете годичной давности победы военнослужащих этой национальности, входящих, правда, в другую братскую семью, над ближневосточными корешками всего советского народа. Победы нанесшей кровную обиду всем членам Политбюро - от товарища Брежнева до товарища Гречко…
Но личный состав первого отдельного полка об этой обиде, понятно ничего не знал. И поэтому поначалу не то, что расстроился, а просто не понял скоропостижного увольнения Левки из армии. И чтобы понять отрядил трех своих представителей – комэсков Иванова, Петрова и Сидорова с абсолютно мирной инициативой к замполиту Евсюхину. Но последний приход в здание штаба представителей полка воспринял почему-то как инициативу далеко не мирную. Что выразилось в по-солдатски простом моментальном отсыле на хуй всех трех комэсков. И надо сказать, что по-своему замполит Евсюхин был прав. Поскольку не имел никаких полномочий зачитывать представителям полка секретную директиву Политуправления, касающуюся Левки Шнейдермана и ему подобных. Но опять же – ни комэски, ни пилоты полка об этой директиве ничего не знали. А не зная, поимели на тридцатое ноль четвертое шестьдесят восьмого в своем мозговом наличии три очень неприятных факта: первый - увольнение из армии друга Левки, второй - неэтичное поведение замполита Евсюхина и третий, самый главный – дальнейшая невозможность периодически и негласно проходит курсы лечения по поводу искоренения из организма гонококков и прочих позорящих офицерское звание микробов в кожвендиспансере у родного Левкиного брата - лучшего практикующего уролога Москвы и Московской области. И имея в виду эти три факта комэск-два майор Петров сразу после депутации к замполиту Евсюхину решил сначала про себя, а потом уже вслух: «Ладно. На хуй, так на хуй». Решил и пригласил остальных двух комэсков полка в местный чепок на военный совет под пятьсот грамм столичной и упаковку тульских пряников. Нарушив полувековое полковое табу – «перед парадом - ни грамма в рот, ни сантиметра влево»...
И уже на следующий день, расположившиеся смугло-дружной кучкой на гостевой трибуне аллахакбаристые корешки всего советского народа к середине парада откровенно заскучали. Потому что проползавшие мимо них тяжелые танки, БэТэРы, ракетные установки и прочая техника на колесах в сферу их интересов на данный политический момент не входила. Поскольку шестидневную свою войнушку просрали они израильской военщине преимущественно в воздухе. А значит – согласно коллективной стратегии - и укреплять свои армии задумали они прежде всего сверху. То есть – авиацией. Зачем собственно и обратились к лучшему другу всех миролюбивых арабов – Союзу ССР. И лучший друг, пообещал в этом вопросе помочь. Пусть не самыми последними моделями своих стальных птиц, но и не списанными с вооружения. Обладающими вполне сносными маневренностью, грузоподъемностью, точностью бомбометания, полетной дальностью и другими тактико-техническими характеристиками. Какими, к примеру, обладали самолеты первого отдельного авиаполка ВВС Московского военного округа. Гул моторов которых послышался в небе сразу после того, как последняя ракетная установка 8-К-14 отгромыхала по брусчатке Красной площади. И аллахакбаристые смугляши тут же задрали вверх свои головы. А вместе с ними головы задрали и все остальные – от простых зрителей парада до стоящих на Мавзолее членов Политбюро. Чтобы улыбнуться, пустить слезу умиления и сквозь эту слезу прочесть на небе три привычных слова, выстроенные в воздухе стальными птицами первого отдельного полка. Но…
Ясное дело, что смысловые нагрузки лозунгов «МИР, ТРУД, МАЙ» и «МИР, ТРУД, ХУЙ» несколько, если не антагонистически, разнятся. Однако слова из лозунга не выкинешь. И первого мая тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года над главной площадью страны вслед за словами «МИР» и «ТРУД» пролетело именно слово «ХУЙ». Под редкие аплодисменты. Аллахбаристых друзей советского народа. Русский язык не знавших. И потому рисовавших в своих кучерявых головенках будущие победы в будущей войне с постылой израильской военщиной. Посредством самолетов, так стройно пролетевших над ними и закрывших первомайский парад…
Следствие было долгим, бестолковым и безрезультатным. Поскольку все допрошенные летчики первого отдельного авиаполка на голубом глазу под присягой заявляли, что их самолеты летели именно в словах «МИР» и «ТРУД». И для бывшего замполита полка Евсюхина так и осталось загадкой чьи же двадцать самолетов составили в мирном московском небе нецензурное слово, на которое за день до парада он послал комэсков Иванова, Петрова и Сидорова. Пришедших к нему узнать причину скоропостижного изгнания из рядов вооруженных сил пилота первого класса капитана ВВС Левки Шнейдермана. Чей родной брат был лучшим урологом Москвы и Московской области…
Ну, а много лет спустя Евсюхин, работавший к тому времени начальником ДЭЗа где-то на Камчатке, получил к Восьмому марта поздравительную открытку. От Иванова, Петрова и Сидорова. Где те признались, что в букве «Й» летело в знак протеста звено Левки Шнейдермана. И Евсюхин от радости, что узнал, наконец, тайну двадцатилетней давности, взял на работе отгул и крепко выпил. А потом проснулся ночью и понял - бывшие комэски снова его обманули. Вспомнив, что на букву «Й» кончается не только слово «ХУЙ», но и слово «МАЙ». И значит звено Левки Шнейдермана к идеологической диверсии, имевшей место первого ноль пятого одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого, было непричастно…