[Архивариус]

R.Raikhlin
Haifa, Israel - Wednesday, July 02, 2008 at 03:09:31 (EDT)

Профессор литературы Дан Мирон из университета Тель-Авив.

Про профессора литературы Дана Мирона я вспомнил после переписки с другим профессором литературы из университета Беер-Шева.
Дан Мирон был у меня дома в Москве в те самые времена стагнации и антисемитизма.
Дело в том, что девичья фамилия моей матери Альтерман и израильскому поэту Натану Альтерману (1910-1970) она доводится кузиной. Мой дед Лейб (Лев) Альтерман до большевистской революции был богат. При советской власти таким происхождением не хвастались: было опасно. Об этом я узнал от матери только, когда мы расстались с СССР и приехали в Израиль. Как говорила моя мать, была два брата: один умный, а другой богатый. Умный с помощью богатого открыл в Варшаве курсы языка иврит и готовил еврейских учителей. В знак признательности умный взял к себе на воспитание в Варшаву мою мать. Так получилось, что Натан и моя мать Элишева воспитывались вместе. Когда в Израиле я со своей матерью гулял по улицам, и мы читали объявления, то ее знание иврита было много лучше моего.
На курсах училась тетя моей матери и Натана Мирьям. Впоследствии после смерти Натана она стала источником биографических сведений о нем. Запрос из Израиля от биографа поэта посылался мне. Я с магнитофоном отправлялся к Мирьям и записывал нашу беседу. Мирьям ненавидела микрофон,- он ее гипнотизировал,- и просила убрать его. Приходилось прятать микрофон.

После Шестидневной войны, в ходе которой армии трех арабских стран были Израилем разгромлены, дипломатические отношения между СССР и Израилем были прерваны по инициативе СССР, а те, что остались, были весьма натянутыми. В таких условиях появление в СССР израильской делегации могло означать только, что члены этой делегации – открытые союзники СССР и враги своей страны, а значит и всех евреев жаждущих выехать в Израиль.
О приезде делегации и ее составе я узнал из передачи израильского радио на русском языке. Тут же у меня появилась мысль использовать эту делегацию для спасения матери либо скомпрометировать делегацию тем, что ее члены пренебрегают положением евреев в СССР.

Моя мать вместе с младшей сестрой собиралась выехать в Израиль. К нашему удивлению разрешение на выезд дали только матери, а сестре сказали, подождите, поедете потом. Было ясно, как только мать уедет, сестра застрянет в СССР на долгие годы. Подавали прошение на выезд вместе и должны уехать только вместе. Используя визу матери, мы тем временем отправили все вещи в Израиль и ждали, когда дадут визу сестре. Дело начало затягиваться. Жили в совершенно пустой квартире, в которой ничего не было: ни мебели, ни кастрюль. Сколько можно так жить? Начали бороться за освобождение.

Спасением в таких случаях бывают антисоветские демонстрации в США и Европе. Именно так боролись за своего мужа Авиталь Щаранская или сестра и мать Юдит Ратнер. Однако это пришло потом, уже после выезда в Израиль моей матери. В данный момент никакого опыта борьбы за освобождение не было, и хватались за любую соломинку. По свидетельству наших друзей радиостанции Голос Америки и Голос Израиля рассказали о том положении, в котором оказались моя мать и сестра. Такой соломинкой стала даже прокоммунистическая делегация.
Моя мать вела постоянные телефонные переговоры с Израилем, с артисткой Рахель Маркус. После смерти поэта Рахель добавила к своей фамилии еще его фамилию Альтерман и взяла на себя все его функции. Вот этой Рахели я просил мать передать просьбу, чтобы кто-нибудь из делегации навестил ее, посмотрел, как она живет и похлопотал перед советской властью об освобождении. Видимо Рахель выбрала профессора литературы, как наиболее подходящую кандидатуру.

Моя встреча с Даном не была мной запланирована, и меня не было дома, когда он пришел к нам вместе с переводчицей, которую мы евреи, жаждущие расстаться с СССР, между собой звали Нинкой. Я с семьей жил тогда в «общежитии». Что-то в духе вороней слободки описанной Ильфом и Петровым. У нас было 15 соседей, одна кухня с четырьмя газовыми плитами и одна длинная как в казарме раковина с 4 кранами. Еще у нас было два туалета. В часы пик образовывались очереди, и один сосед ждал, когда другой кончит и освободит ему место.

Появление в общежитие иностранца, да еще из Израиля, вызвало фурор. Нинка громким голосом, сильно картавя, обратилась к соседям: «Где здесь живет господин Райхлин?». Слово «господин» резало ухо советскому человеку. В те времена не было господ, а только товарищи. Все соседи высыпали в коридор и глазели на моего гостя. Иностранцу показали нашу дверь. Так они попали ко мне. Встретили их моя дочь Марина, которой тогда было 12 лет и жена Инна. Марина играла на скрипке и игнорировала появление гостей. Жена объяснила гостям ситуацию, и они оставили номер телефона гостиницы, в которой остановились.
Я был доволен визитом высокого гостя. Познакомился с тем как живет «простой советский человек».

Так начались мои контакты с израильской прокоммунистической делегацией из 6 человек, которую возглавлял, кажется, сам Дан Мирон.
Действительно, что можно было сказать о единственной женщине в составе делегации Рут Любич? Она была коммунисткой. Этого для нас, евреев Москвы, было достаточно.
Уже после переезда в Израиль я выяснял у мужа моей тети Кохавы, которая жила в Пардес Хане, кто такой другой член делегации Элин Мор? – О, он большой сионист,- объяснял мне Бен Моше, теткин муж. Странный сионист. Он перепугался встречи со мной и среди бела дня отправился спать.

Моя первая встреча состоялась с членом делегации Кубо Рифти. Кубо – это деформированное имя Яков. Мне это имя напоминало кличку Иосефа Сталина «Кобо». Услышав мои антисоветские высказывания, Кубо выразил явное неодобрение их и советовал изменить отношение к советской власти.
Мне достаточно было этой беседы, чтобы понять, кто приехал из Израиля. Рассчитывать на их помощь и их защиту моей матери от советского произвола не приходилось.
Все ж рассказывали, что Дан Мирон вернувшись в Израиль обратился в посольство СССР с просьбой отпустить ее с сестрой. Сестре дали визу и в 1972 году они уже жили в Натании.