Страничка Льва Мадорского

[Лев Мадорский]

Израильтянин- исследователь русской литературы

К столетию со дня рождения Ильи Зеликовича Сермана.


В истории России случалось не раз, когда, шовинистически настроенные представители интеллигенции коренной национальности, категорически возражали, если инородцы, в основном, евреи (художники, писатели, композиторы, учёные) поднимали в своём творчестве проблемы или затрагивали темы, которые эти представители считали чисто русскими. Так было, например, с великим мастером русской пейзажной живописи Исааком Левитаном, который именно по этой причине был выпущен из Московского училища живописи с низшим званием «неклассного учителя», и потом всю жизнь его сопровождало, как он сам выражался, «Агасферовское проклятье». Так было с великим российским скульптором Марком Антокольским, этюд которого «Натан Мудрый» навлёк на Антокольского гнев профессоров Академии художеств в Петербурге. Во время антисемитских гонений при Александре Третьем русская националистическая печать обрушилась с площадной руганью на еврея-скульптора, осмелевшего изображать героев русской истории-христиан.
Примерно то же самое произошло и в ХХ веке во времена шабаша борьбы с космополитизмом с известным литературоведом, одним из лучших историков русской литературы, Ильёй Зеликовичем Серманом. Некоторые труды Сермана многие годы в СССР не издавались, а всемирно известная многотомная «История русской литературы», редактором которой он был, первоначально была издана на французском языке, а монография «Михаил Ломоносов» на английском.
Жизнь до 6 апреля 1949 года
Илья Зеликович родился 27 марта 1913 года в г. Витебске в интеллигентной еврейской семье. До начала Великой отечественной войны ничего особенного в жизни спокойного, доброжелательного, проявлявшего со школьных времён интерес к гуманитарным предметам мальчика, не происходило. В 1934 году Илья поступает на филологический факультет Ленинградского университета, который успешно заканчивает в 1939 году. До призыва на фронт в декабре 1941 года работает редактором в Лениздате. В августе 42 года контужен и демобилизован по состоянию здоровья. В 43-44 году преподаёт в Среднеазиатском университете Ташкента, где в 1944 году защищает кандидатскую диссертацию на тему «Достоевский «Преступление и наказание». После окончания войны переезжает в Ленинград, где сначала возвращается на работу редактором Лениздата (1945-46 г.г.), а затем преподаёт в Ленинградском педагогическом институте (47-49 г.г.) Ничего как будто бы не предвещало трагического поворота событий.
Арест и ссылка
Ночью 6 апреля 1949 года, однако, случилось то, чего в большей или меньшей степени ожидало всё взрослое население в сталинские времена: около дома, где проживали Серманы, остановилась чёрная Волга (возможно, это был чёрный «воронок») и из машины вышли двое мужчин в штатском. Арестованы были не только Илья Зеликович, но и его жена, Руфь Зевина (псевдоним Руфь Зернова), писатель и переводчик. Через два месяца состоялся суд и супруги Серман были приговорены к 10 годам исправительных работ за «антисоветскую пропаганду» и «клевету на национальную политику советского правительства». Через пару месяцев этому самому советскому правительству приговор показался чересчур мягким и Верховный суд пересмотрел его, увеличив срок ссылки до 25 лет.
Илья Зеликович своего дела никогда не видел, но позже вспоминал, что, скорее всего, речь шла о доносе на его несогласие с постановлением 1948 года об опере Мурадели «Великая дружба», где не только Мурадели, но и Шостакович, и некоторые другие композиторы обвинялись в формализме и слепому подражанию Западу. Серман, как вспоминают родные, был человек откровенный, неосторожный, говорил о своих взглядах открыто, а «доброжелателей»-стукачей кругом было пруд пруди. Сегодня стало известно имя «стукача». Это преподаватель ленинградского института литературы Игорь Петрович Лапицкий. Найдено и письмо Лапицкого к секретарю ЦК Г.Маленкову, в котором он пишет, что «…институт замкнулся в четырёх стенах и прошёл мимо важнейших выступлений партийной печати» И далее называет виновников такого положения, в том числе, сиониста Г. Гуковского (учителя Сермана) и самого Илью Зеликовича, «… сына (в действительности, пасынка - Л.М.) троцкиста Карла Радека». Думаю, что в этом доносе сказался и вечный феномен Моцарта и Сальери: зависть бездарного Лапицкого к талантливым учёным.
Так начались тяжёлые, страшные годы ссылки на Колыму.
О нечеловеческих условиях содержания заключённых на Колыме написано много. Их били, пытали, связывали в смирительные рубашки. Многих расстреливали без суда и следствия. Один из следователей позже рассказывал: «Излюбленным приёмом допросов был одновременный удар ладонями по ушам, после которого некоторые теряли сознание…». Так выбивали ложные показания, после которых в ссылке оказывались новые и новые невинные люди.
К счастью, Серман и его жена провели в ссылке не 25, а пять лет. После смерти « вождя народов» в 1954 году они были реабилитированы.
До отъезда в Израиль
В 1956-67 г.г. Серман работает научным сотрудником института русской литературы («Пушкинский дом»). В 1965-75 г.г. преподаёт историю русской литературы в Ленинградском университете, где в 1969 г. защищает докторскую диссертацию «Русская поэзия ХVIII века». В те же годы опубликованы выдающиеся, фундаментальные исследования Сермана «Поэтический стиль Ломоносова (М.1966 г.), «Державин Л.1967 г.), «Русский классицизм» (Л.67 г.) Одновременно, в эти же годы начинаются и становятся всё более активными те самые шовинистические настроения («Как может быть еврей специалистом по русской литературе?»), о которых я писал в начале заметок. В результате очередную работу о Константине Батюшкове Илья Зеликович вынужден был издать в 1973 году на английском языке, а в 1976 году выдающийся литературовед из Института русской литературы уволен без указания причин.
Жизнь в Израиле
Но теперь у Сермана есть выход. Теперь у него есть своя страна. В том же 1976 году, оставшись без работы и, фактически, без средств к существованию, работы Сермана больше в СССР не издаются. Илья Зеликович эмигрирует в Израиль. Начинается самый плодотворный период в его жизни. Учёный работает в Еврейском университете Иерусалима на кафедре русской и славянской филологии, преподаёт в университетах США, Германии, Франции, Италии. В эти годы в своих трудах Илья Зеликович освещает самые различные проблемы русской литературы XVIII-XX в.в. Издаются фундаментальные работы о Пушкине, Тынянове, Державине, Лермонтове, Горьком, Мандельштаме.
Творчество И.З. Сермана
Известная журналистка и литературный критик Наталья Иванова как-то заметила: «У России два главных богатства: нефть, газ и литература». К сожалению, со временем так же, как уменьшаются запасы природных ископаемых, уменьшается интерес к литературе. Особенно к поэзии. Многие замечательные поэтические работы XVIII-XX веков исчезают во времени. Растворяются в веках. Литературоведческую работу Сермана в отношении русской поэзии XVIII-XX в.в. можно сравнить с работой археолога, который возвращает к жизни предметы искусства древности. Илья Зеликович очищал от пыли веков жемчужины прекрасных стихотворений прошлых столетий и возвращал их к жизни для современников. При этом исследования его были не сухими описаниями учёного. О поэзии так писать невозможно. Чтобы писать о поэзии нужно самому быть поэтом. И хотя Илья Зеликович не писал стихов, когда читаешь его литературоведческие статьи о Тынянове, Пушкине, Лермонтове, даже о таких забытых поэтах, как Державин, Батюшков и Ломоносов, понимаешь, как он тонко чувствовал их поэзию. Не будет большим преувеличением сказать, что Илья Зеликович выступает здесь не только в качестве гида, но и переводчика. Он переводит высокий слог, на котором писали раньше, на современный язык.
Исследования Сермана о русской литературе XVIII-XX в.в. глубокие, яркие, понятные даже для неискушённого в литературных проблемах читателю. Серман вводит нас в мир литературных проблем 18 века: Тредиаковский спорит с Сумароковым о том, что такое настоящая поэзия, Ломоносов обличает ложных кумиров, тех которых мы сегодня называем стихоплётами и дилетантами. Страсти накалены не меньше чем в 21 веке. Становится понятным, что великая русская литература и поэзия Толстого и Пушкина возникла не на пустом месте.
Творческое наследие Сермана значительно. Вот только некоторые его произведения:
«Поэтический стиль М. Ломоносова» (М.,1966г.)
«Державин» (Л. 1967 г.)
«Русский классицизм» (Л. 1973г.)
«Константин Батюшков (на англ. языке 1974 г.)
«Михаил Ломоносов «Жизнь и поэзия» (Иерусалим 1988 г.)
«Литературное дело Карамзина(2005 г. Иерусалим)
Выдающийся исследователь русской литературы XVIII - XX в.в. Илья Зеликович Серман прожил длинную, трудную, насыщенную событиями жизнь и был похоронен в Иерусалиме 11 октября 2010 г.

[Лев Мадорский]

ПРОПАЛ АЛЕКСЕЙ или ДВЕ БОЛЬШИЕ РАЗНИЦЫ

Странно и не совсем понятно. Почему? С одной стороны, я не хочу жить в Москве. И в мыслях этого нет. Боюсь московскую милицию-полицию. Считаю, что если столичный полицейский увидит мой немецкий паспорт, то возможны неприятности. Опасаюсь встретить в Белокаменной стриженных наголо молодых людей в тяжёлых армейских ботинках, выкрикивающих «Россия для русских». Не исключаю, что у них вызовет раздражение моя не слишком славянская внешность. Кроме того, я точно знаю, что через неделю-другую, меня будет тянуть домой. Всё это так. Но с другой…

Но, с другой стороны, мне очень хочется поехать в Москву. Каждый приезд в столицу становится праздником. Задолго до намеченного дня покупаю билет. Не столько потому, что это дешевле, сколько чтобы раньше начинать готовиться. Полнее прочувствовать праздничное настроение. Особенно окутаны эйфорией первые минуты-часы после приземления в Шереметьево, Внуково или Домодедово, когда сажусь в маршрутку (уже не раздолбанную, как в 90-ые годы, а вполне цивилизованную), а потом толкаюсь в переполненном метро. Всё нравится. Во всяком случае, ничего не раздражает. Даже не останавливающиеся перед пешеходной полосой машины. Даже воздух, насыщенный выхлопными газами. Даже грязноватый лифт в доме сестры, с вырезанным ножом, словом из трёх букв.

Сестра живёт недалеко от метро «Площадь Ильича». Следующее утро после приезда воскресенье. Дел особых нет. И я отправляюсь, как сам себе говорю, «взглянуть на город». По привычному маршруту. Сначала на метро до «Кропоткинской». В воскресном, утреннем метро, несмотря на августовскую жару (термометр зашкаливает за 30), прохладно и немноголюдно. Пассажиры, в основном, как и я, приезжие. Потом по Кропоткинскому бульвару, где на лавочках уже собираются мамаши с детишками и старички с шахматными досками, до старого Арбата. Здесь всегда весело и празднично: сувенирное неистовство в киосках, картинные галереи-продажи, уличные музыканты. Около театра Вахтангова сворачиваю на монументально-парадный Калининский проспект к «Дому книги». Магазин в воскресенье закрыт, но зато открыты обширные развалы, где подчас, можно купить книги, которые, ни в одном книжном магазине не найдёшь. Потом, по ежегодно-отработанному плану, намечается поездка в Тёплый стан. Район на Юго-западе, где я прожил последние 20 лет перед отъездом в Германию, и с которым связано много воспоминаний. Но в этот раз поездку пришлось перенести на другой день. Потому что здесь, у книжных развалов и произошла встреча, о которой и хочу рассказать.

Невысокого роста мужчина лет 50-55-ти, в видавших виды джинсах и футболке, с добродушным, открытым лицом, к которому выражение озабоченности и взволнованности казалось искусственно приклеенным, подошёл к столу, у которого я рассматривал книги:
- Посмотрите, пожалуйста,- показал он продавцу небольшого размера фото,- Не видели, случайно, этого человека?
Продавец долго всматривался:
- Нет, что-то не припомню. Мужчина показал фото мне:
- А Вы не видели?
С фотографии улыбался молодой человек лет 20-ти, в солдатской форме, чем-то похожий на мужчину в футболке.
- Нет, не видел. Я, вообще-то, приезжий. В Москве первый день.
- Я тоже приезжий,- Мужчина как будто этому даже обрадовался. – Откуда приехали?
Я сказал. – А я из Ярославля. - Он протянул руку,- Андрей Ильич. – Подумал и добавил,- Можно просто Андрей.
- Сын на фотографии?
- Да, сын, Алексей. Служил в погранвойсках. На севере. Всё было, вроде, нормально. Ни о чём таком не писал. Никакой дедовщины и другой чертовщины. С неделю, как демобилизовался и выехал домой. Только нет его и нет. Мы стали волноваться. Три дня назад, наконец, позвонил:
- Задержался у приятеля. Дембиль отмечали. Завтра утром выезжаю.
- Ты где сейчас? – спрашиваю.
- В Москве. Точнее, около Москвы.
И опять пропал. Как в воду канул. Мы с женой с ума сходим. Вот. Сегодня приехал с первым поездом. – Андрей достал из сумки бутылку минеральной и сделал несколько больших глотков.
- Что значит около Москвы?
- Сам не понимаю. Видимо, где-то под Москвой.
- А почему здесь ищите?
- Сын книголюб. С детства от книги не оторвёшь. Особенно любит фантастику и детективы. Я и подумал, может здесь поспрашивать. А где ещё? Даже не знаю. Мне бы с москвичом поговорить. Может, коренной москвич подскажет, где лучше искать. – Андрей неуверенно взглянул на меня, - Но Вы тоже приезжий.
- Приезжий-то приезжий, - возразил я,- но коренной москвич.- И добавил с неожиданно возникшей и не совсем понятной гордостью, - Здесь родился и прожил 50 лет. Москвич-то москвич, но где искать в Вашем случае не представляю. Может, в милицию обратиться. Или, как там сейчас, в полицию.
Мы отошли в сторону и присели в тени, на скамейке. Алексей достал из рюкзака бутерброд с сыром и стал жевать. Потом достал ещё один и предложил мне. Я отказался.
- У Вас телефон, с которого звонил Алексей, не высветился?
- Не знаю. Вроде, нет. Внимания не обратил. - Мы помолчали. Вспомнил, - в голосе Андрея зазвучали взволнованные нотки.- Как же я сразу не сообразил? - Он с чужого мобильника звонил. Так и сказал: «Звоню с мобильника приятеля, так что долго не могу говорить». И отключился.
- Ну, вот и зацепка, - обрадовался я. – Позвоните домой, и спросите жену, высветился ли номер. Если высветился, то по номеру мы выйдем на приятеля Алексея.
Неожиданно сообразил, что говоря «мы выйдем», я уже становлюсь участником поисков. Странно. Мы знакомы-то с Андреем всего минут двадцать, но уйти просто так я уже не мог. Было в облике моего нового знакомого, в его манере говорить, что-то такое располагающее, простодушно-детское…
Андрей достал мобильный и набрал номер:
- Маша, привет. Пока ничего нового. Посмотри, не высветился номер, с которого звонил Алексей?
Андрей доел бутерброды и мы отправились в сторону метро «Смоленская».
- Да. Ещё вспомнил, - сказал Андрей. - Когда Алексей звонил, в телефоне звучала музыка и слышались какие-то голоса. Возможно, звонил он из ресторана.
Это мало что давало. Чего-чего, а ресторанов в Москве, да и под Москвой в избытке. У Андрея зазвонил мобильник. Он поднял трубку и заулыбался:
-Высветился. У Вас есть чем записать? - Я вынул ручку и записал номер на полях только что купленного «Московского комсомольца».
- Ну вот, - обрадовался Андрей.- Теперь у нас, кажется, есть за что зацепиться.
Он набрал номер, но телефон был отключён.
- Да, Вы правы. Придётся идти в полицию?- то ли спросил, то ли сообщил Андрей. Наверно, только они могут нам помочь.

Отделение полиции на Калининском проспекте было просторным и светлым. Дежурный полицейский, лет 30-ти, с приятным, открытым лицом, вежливо представился «лейтенант Прохоров» и выслушал нас серьёзно и внимательно. Он взглянул на паспорт Андрея, попросил его написать заявление. У меня документов не спросил. Страхи мои потихоньку улетучивались.
- Вы уже пытались звонить по этому телефону?- спросил лейтенант.
- Да, абонент не доступен.
Лейтенант не стал говорить ожидаемые в таких случаях слова: «Ничего страшного. Загулял мальчик. Подождите ещё пару деньков» и сразу кому-то позвонил:
- Привет, Миша. Пробей телефончик. – Он продиктовал номер, записанный на газете.
- Присаживайтесь, – В коридоре стояли не привычные по фильмам деревянные скамейки, а обычные стулья. Мы присели.
В отделении работал кондиционер. Было тихо и прохладно. Пьяные, хулиганы и другие гости, видимо, ожидались позднее. У дежурного зазвонил телефон.
-Да, записываю. - Мы подошли к окошку.
- Ваш сын звонил с телефона Косова Владимира Павловича. 22 года. Проживает в городе Подольск, Ярославской железной дороги. Улица Вокзальная д. 6. кв. 8. Лейтенант протянул Андрею листок. – Желаю удачи! Будут проблемы, звоните.

Вышли на улицу. Несмотря на воскресенье, магазины работали. У киосков с мороженым, пирожками, напитками толпился народ. Особенно поражали цветочные клумбы: сделанные с фантазией, яркие, прекрасно ухоженные. Ничуть не хуже берлинских и парижских.
- Приятный полицейский, – сказал я Андрею. – Встречали таких в Ярославле?
- Пожалуй, нет. Хотя я и с полицией, честно говоря, редко дело имею.
- Вы чем занимаетесь?
- Инженер строитель. Работаю в строительном управлении.
- Может, всё-таки меняется Россия к лучшему? Как считаете?
- Не знаю. Трудно сказать. Не равняйте Москву с остальной Россией. Как говорят в Одессе, две большие разницы. Если поедете со мной в Подольск, то сможете в этом убедиться. Я знаю этот город. Мы там строили.

Позвонил сестре, сказал, что задерживаюсь, и мы поехали. Я не ездил в подмосковных электричках иного лет и был приятно удивлён: мягкие сиденья, чистота, по вагонам ходит молодой человек в фирменной одежде и предлагает мороженое, напитки. Мы взяли по мороженому.

Улица Привокзальная, действительно, оказалась у самого вокзала. Андрей был прав. Одесское изречение о двух больших разницах действовало. Однотипные дома с грязными дворами, хмурые, бедно одетые люди, нищие на вокзальной площади. В подземном переходе валялся мусор, пожилая женщина, одетая не по погоде тепло, играла на гитаре, пела что-то непонятное, и одновременно постукивала в барабан, привязанный к ноге.
Андрей ускорил темп, посматривая на номера домов, 12, 10, 8. Вот и номер 6. Четырёхэтажный, кирпичный дом с отбитой местами штукатуркой. Грязный, полутёмный подъезд. Квартира 8 на втором этаже. Андрей позвонил. Тишина. Позвонил в соседнюю квартиру.
-Вам кого? – испуганно спросил старческий, мужской голос.
- Мы к Владимиру Павловичу. Не знаете где он?
Дверь приоткрылась. Небольшого роста старик, в очках, с аккуратно подстриженной бородкой осмотрел нас внимательно и недоверчиво.
- Зачем Вам Владимир? Он только неделю как демобилизовался.
Андрей рассказал о наших поисках.
- Да, - подтвердил старик.- Несколько дней у них шла гулянка. Целая компания. И девочки тоже. Возможно, и Ваш сын там был. Не знаю. Представляете, мать в больнице после инфаркта, а он тут празднует.
- А отец?
- Отца нет.
- Когда Вы видели его в последний раз?
- Вчера видел. С утра. К матери в больницу шёл. Спросил, чем собираешься теперь заниматься. Он сказал, что встретил приятеля и тот предложил работу продавцом на вещевом рынке. Думаю, Володя там сейчас.
- Рынок работает в воскресенье? -спросил я
-Да работает. Здесь недалеко. Рядом с вокзальной площадью.
Пожалуйста, покажите, - попросил Андрей.- Без Вас мы его не найдём.
- Хорошо. Ждите у подъезда. Только переоденусь.

Рынок был большой, шумный, многолюдный, но какой-то неухоженный. Грязноватые прилавки. Прямо на земле валялись старые газеты, другой мусор. В стороне кучкой жались худые, бездомные собаки. Володю нашли довольно быстро в обувном отделе. Высокий, полноватый парень с сонным выражением лица читал газету.
- Привет, - сказал старик.- Вот, Володя, гостей к тебе привёл.
Володя оторвался от газеты и, кажется, особенно не удивился.
- Слушаю вас.
- Я папа Алексея Климова. Специально приехал из Ярославля. Он был у тебя?
- Да был. Но уже три дня как уехал. Сначала у меня дома отмечали, а потом в ресторане « Чайка». Тут недалеко.- Володя как-то неопределённо показал направление.
- Значит, дома он не появился. Ну, даёт, Лёха, – рассмеялся Володя. – Выходит, с Ленкой загулял.
- С какой Ленкой?
- В ресторан Лёша пошёл прямо с рюкзаком. - сказал Володя, не отвечая на вопрос.- Он хотел сразу отсюда на ночном поезде уехать в Ярославль. Поезд как раз останавливается в Подольске. Он и билет уже купил. А часов в 11 вечера они ушли с Ленкой. Мы ещё оставались.
- Где эта Ленка живёт? – спросил Андрей
- Подождите. У меня есть её телефон. – Володя достал мобильник и набрал номер. – Я заметил, как Андрея напрягся и замер. – Не поднимает трубку.
- Адрес её знаешь?- спросил Андрей.
- Адреса не знаю, но дом показать могу. Здесь недалеко. – Андрей неопределённо махнул рукой. – Володя взглянул на часы. – Так или иначе, время паузы. Заодно и перекусим. Не возражаете?

Именно в этот момент всё началось. В этот момент я почувствовал что-то неладное. Ударил по заднему карману брюк. Точно. Бумажника не было. Только минуту назад был, а теперь молния расстёгнута и карман пуст. Меня пронзило словно током. Это было самое неприятное из того, что со мной могло произойти, то, чего я больше всего боялся. И не только потому, что в бумажнике были деньги. Почти 500 евро. Я позабыл их выложить и оставить у сестры. В бумажнике был паспорт и другие документы. Водительские права. Кредитная карточка. Карточка медицинской страховки. Но главное - паспорт. Без него нельзя было выехать из страны. Господи! Какой я идиот! Сколько раз жена предупреждала: «Не носи с собой паспорт. Не клади бумажник в задний карман. Оставляй деньги дома».
Я оглянулся и сразу увидел вора. Высокий парень, который только что стоял рядом со мной, быстро уходил и на ходу что-то передал другому парню, маленького роста, в соломенной шляпе.
- Задержите их. Это воры. Они украли у меня бумажник, - закричал я и кинулся к парню в шляпе. Парень бросился бежать.
И тут произошло чудо. Как из - под земли выросли трое мужчин. Мужчины были в штатском, но по их уверенным действиям было ясно, что это полицейские. Через секунду оба парня и ещё один, на вид совсем мальчишка, лет 16,17-ти, лежали на земле, лицом вниз, а полицейские надевали на них наручники. Кругом собрался народ. Слышались одобрительные реплики:
- Молодцы. Быстро сработали. Тут целая банда. Наверно, давно их выслеживали.
Я подошёл к одному из полицейских, среднего роста, худощавому, с крупными, неправильными чертами лица. Он стоял в стороне, только что кончил говорить по телефону и, похоже, был здесь за старшего:
- У меня украли бумажник. Только что. Там документы и деньги. Украл вот этот,- я показал на высокого парня, всё ещё лежавшего лицом к земле, - и сразу передал вон тому, в шляпе.
- Хорошо. Разберёмся. Сейчас придёт машина. Поедете с нами в участок.
- Проследите, чтобы ничего не выбросили,- сказал он другим полицейским, которые старались оттеснить любопытных от ещё лежащих на земле парней. Потом неожиданно громко прокричал на всю площадь: «Граждане, проверьте у всех ли на месте бумажники»
Ко мне подошёл Андрей:
- Поедете в отделение?
- Да, поеду.
- Тогда, может быть, разделимся,- предложил он.- Я схожу с Володей к Лене, а Вы ждите меня в полиции.
Андрей спросил у полицейского номер отделения и ушёл. Вдалеке послышалась сирена полицейской машины.

Полицейское отделение занимало первый этаж трёхэтажного старого дома с обвалившейся штукатуркой и совершенно не походило на то, в котором мы были сегодня с Андреем в Москве.
В небольшом, узком коридоре стояло три стула и все они были заняты. На одном сидела старушка с корзиной на коленях, на другом - подвыпивший, небритый, мужчина средних лет в тюбетейке, на третьем - молодая женщина, похожая на проститутку. Немного в стороне модно одетый молодой человек, невысокого роста, в очках, прислонившись к стене, читал газету.
Было жарко и душно. - Подождите здесь, - сказал полицейский, бывший при аресте воров за старшего.- Вас вызовут.
Я встал рядом с молодым человеком.
- Вас тоже обокрали?
- Похоже, на это, - ответил он и, сложив газету, рассказал свою историю.
- Недавно открылся в Подольске ночной клуб. Вчера решил сходить на свою голову. Всё на уровне: стриптиз, танец живота, девочки симпатичные. С одной девицей познакомился. Ну, Вы знаете, есть такие в ночных клубах. Знакомятся с одинокими посетителями и на бабки их разводят. Наверно, могут и другие услуги оказать,- усмехнулся молодой человек, - но до этого не дошло. Разговорились и девица сказала, что на втором этаже работает казино. Скорее всего, неофициально. У нас ведь теперь, в Московской области игорные дома запрещены. Впрочем, думаю, что если я так легко узнал про это казино, то и полиция в курсе. Всё куплено, конечно. Поднимаюсь на второй этаж. Действительно, казино. И не маленькое - три стола. Никогда не играл, да и деньжат у меня кот наплакал, но тут решил попробовать.
В это время вызвали старушку с корзиной и женщину, похожую на проститутку, и мы с молодым человеком сели на освободившиеся стулья. Молодой человек помолчал. Потом протянул мне руку: «Сергей». Я тоже назвался. Рассказал о том, что произошло со мной и как я оказался в Подольске.
- Короче, говорят, новичкам везёт, - продолжал Сергей.- И мне попёрло. За три ставки выиграл 60 тыс. рублей. Потом проиграл 10-ть и решил, что пора завязывать. Вышел на улицу. Жара спала. Решил немного дух перевести. Присел рядом с казино на скамейку. И сразу двое полицейских подваливают: «Ваши документы». Молодые ребята. Один высокий, другой маленького роста. Пат и Паташон. Маленького я тут видел. Даю паспорт. Они его, не глядя, в карман. «Вы, гражданин, выпили, говорит высокий.- Садитесь в машину». А я пил-то всего два бокала вина. – «Никуда не сяду, - говорю, - я не пьяный». «Так, Вы сопротивляетесь. Очень хорошо». Руки заломили и в машину. Она за углом стояла. Привезли в вытрезвитель». Вызвали мужчину в тюбетейке и мы остались в коридоре одни.

«Дальше, - продолжил молодой человек,- всё как в кошмарном сне. Пришёл санитар - здоровенный амбал в штатском. Повёл в холодный душ. Это у них называется, как позже выяснилось, медицинское обслуживание. Пока душ принимал, все мои бабки, которые я в казино выиграл, исчезли.- Молодой человек помолчал, мучительно скривился,- Ну, а дальше я маху дал. Мог бы сразу домой уйти. Так нет. Стало обидно: «Отдайте деньги, кричу. Вы меня обворовали. Я буду жаловаться». «Ах, жаловаться хотите. Очень хорошо. Но сначала охолонитесь немного. Отведи его, Витя, туда, где жалобы принимают». И меня в одних трусах санитар отвёл в комнату, которая у них, видимо, вроде карцера. Ни кровати, ни стульев – голые стены. Сначала стучал в дверь, что-то кричал, но потом понял, что бесполезно. Сел прямо на пол и попытался покемарить. Где-то через час явился Витя с одеждой: «Ну что, охолонился?» и отвёл в общую камеру. Большой зал, напоминающий спортивный, и ряды раскладушек. Несколько длинных скамеек вдоль стены. На окнах решётки. Воздух тяжёлый, спёртый. В камере уже было человек 10-12-ть. Одни спали, другие просто лежали. Трое мужчин, на вид трезвых и прилично одетых, сидели в углу на скамейке и разговаривали. Присел рядом и услышал историю, которая почти полностью совпадала с моей. Мужчина вышел их ресторана, где отмечался юбилей шефа. Подошли два полицейских и потребовали предъявить документы. Документов при себе не было. Привезли в вытрезвитель, где после «медицинского обслуживания» пропали 300 баксов.- Сергей замолчал.
- А здесь что делаете?
- Пришёл за паспортом. Сказали, что не выдадут, пока не оплачу их медицинское обслуживание и штраф за сопротивление при задержании. А у меня, как раз после этого обслуживания денег не осталось ни копейки.
Сергей снова принялся читать газету. Открылась дверь одного из кабинетов и в коридор вышел полицейский, который был за старшего при аресте воров. Он был уже не в штатском, а в форме с погонами лейтенанта. Лейтенант пригласил меня зайти. Стол, два стула. В углу маленький старый сейф. На двери, как в телевизионных сериалах, круг для метания стрелок. На столе среди бумаг я сразу увидел бумажник.
- Это мой,- закричал я радостно.- Огромное спасибо!
- Проверьте всё ли на месте и распишитесь вот здесь. Полицейский подвинул ко мне лист протокола.
Я открыл бумажник. Документы на месте. Кредитная карточка тоже. Не хватало только 500 евро. Вместо них лежало 50 рублей. Как раз столько стоил билет от Подольска до Москвы.
- Спасибо. Всё на месте,- сказал я.- И расписался. - После разговора с Сергеем было ясно, что говорить в полиции о деньгах не только бесполезно, но и опасно.
- Тогда до свиданья, - лейтенант отвёл глаза в сторону,- В другой раз не носите бумажник в заднем кармане.- Неожиданно он добавил, улыбаясь,- Не забывайте. Вы в России, а не в Германии.

В коридоре молодого человека уже не было. На его месте сидел Андрей. По его хмурому виду было ясно, что поиски сына пока не принесли результатов.
- Пойдёмте, - сказал я. – На улице поговорим. - Несмотря на то, что полицейские вернули документы и, можно сказать, спасли меня от больших неприятностей, после всего происшедшего, страх перед полицией-милицией, от которого я вроде бы избавился в Москве, возник с новой силой.

Мы шли по улице по направлению к вокзалу и молчали. Я почувствовал голод (с утра ничего не ел кроме мороженого) и одновременно вспомнил, что денег в бумажнике хватит только на обратную дорогу. Рассказал Андрею о своих делах и о том, что случилось с Сергеем. Он слушал краем уха и по-прежнему молчал. Наконец, я не выдержал:
- Ну, рассказывайте, наконец, нашли Лену?
- Да в том-то и дело, что нашли, – Он огорчённо махнул рукой.- Теперь последняя ниточка оборвалась. – Лена ничего не знает. Проводил её до дома и пошёл на вокзал. К поезду на Ярославль. – Андрей снова замолчал. - И, представляете. Всё это было три дня назад. Целых три дня. За это время можно не только до Ярославля, до Вашей Германии доехать.- Что теперь делать - не знаю. Наверно, поеду обратно домой.

Пришли на вокзал. Было шесть часов вечера. Поезд в Москву отходил через двадцать минут, в Ярославль в час ночи. Я тоже решил ехать домой. Мы обменялись телефонами и тепло попрощались:
-Будут новости, звоните,- попросил я Андрея.

Прошло больше двух месяцев. Я давно вернулся в Германию, но звонка от Андрея так и не дождался. Позвонить тоже не получается, так как записал телефон на полях всё той же газеты «Московский комосомолец», а газету где-то потерял. Может, Андрей так и не нашёл он сына и не звонит, чтобы лишний раз бередить душу. Или впопыхах неверно записал номер. Не знаю. Надеюсь всё же на второй вариант…

[Лев Мадорский]

Из серии: "Великие музыканты и композиторы-дети".
Святослав Рихтер ( 1915- 1997г.г.)

Cлава Рихтер родился 7 марта 1915 г. в Житомире в семье талантливого пианиста Теофила Даниловича Рихтер и Анны Павловны Москалёвой, происходившей из русских дворян.
В пять лет папа начал учить сына игре на фортепиано. Но дал ему всего 10 уроков. И это всё! Так бывает: учитель тратит всё своё время на учеников, а на уроки своим детям ни сил, ни времени не остаётся. До поступления в московскую консерваторию в класс к Генриху Нейгаузу никто Рихтера, фактически, не учил. Искусству игры на фортепиано он выучился сам. Никто юному Рихтеру не ставил руки. Никто не заставлял его играть гаммы. Ничего этого не было. Чем-то напоминает, на наш взгляд, историю гениального шахматиста Рауля Касабланки. Шестилетнего мальчика тоже никто не учил играть в шахматы в детстве. Он просто смотрел, как играют взрослые, собравшиеся в парке, и однажды сказал, что хочет сыграть сам. Над ним посмеялись, но в виде шутки один из шахматистов стал с ним играть. Мальчик выиграл не только эту партию, но и обыграл всех, кто шахматистов-любителей.
Ноктюрн Шопена фа диез минор.
Славе, как и Раулю тогда шесть лет. Он любил слушать, как играет папа. Особенно нравилась ему одна пьеса. Это был первый ноктюрн Шопена фа диез минор. Читать малыш ещё не умел и нот почти не знал.
- Папа сыграй вот это,- просил мальчик по вечерам отца. И напевал несколько первых тактов. Если у Теофила Даниловича было время, он играл для сына. Слава внимательно смотрел, какие клавиши нажимает отец. Потом садился за пианино и пытался по памяти сыграть сам эту волшебную музыку, но не получалось. Тогда малыш брал ноты и пытался разобраться в странных значках и кружочках.
- Как ты держишь руки?- возмущался папа.
- Пусть играет, как хочет, - успокаивала его мама.
- Папа, научи меня играть эту музыку? – просил мальчик.
- Это тебе ещё рано. Сначала научись правильно держать руки.
Но Слава брал ноты и играл снова и снова. Волшебная музыка звучала в голове малыша целый день.
И вот однажды случилось чудо, которое потрясло родителей Рихтера. Мальчик самостоятельно сыграл без ошибок ноктюрн Фа диез минор.
Такого ещё не было в истории музыки.

[Лев Мадорский]

Из серии: "Великие композиторы и музыканты-дети"
Давид Фёдорович Ойстрах ( 1904-1974 г.г.)

Один из величайших скрипачей мира, Давил Ойстрах родился в Одессе, в интеллигентной, еврейской семье. Его папа, любил музыку, а мама пела в хоре одесского оперного театра. На скрипке в их семье не играл никто. И, тем не менее, мечта стать скрипачом к Додику ( так звали его дома) непонятно каким образом пришла с раннего детства. Может быть, спустилась с неба… Малыш мечтал стать уличным скрипачом. Поэтому когда в 3 года папа подарил ему игрушечную скрипку, она стала его любимой игрушкой. Пока другие малыши играли в песочнице, Додик выходил во двор со своей крошечной скрипочкой, водил воображаемым смычком и даже клал перед собой листок бумаги и заглядывал в воображаемые ноты. И ещё. Если обычно малышей, когда наказывали, лишали похода в зоопарк или мороженного или ставили в угол, то для трёхлетнего Давида самым большим наказанием было, если мама не брала его с собой в оперный театр.


Обыкновенный, гениальный ребёнок

Трёхлетний Давид во время спектакля сидел в оркестровой яме, забившись в уголок, рядом с музыкантами. Он жадно слушал, и, казалось, впитывал в себя игру оркестра, пение солистов и хора, движения дирижёра. В обычной жизни Додик был мальчиком живым, шумным, даже проказливым, а тут сидел неподвижно и готов был бесконечно слушать и слушать. Иногда по три-четыре часа подряд. И надо же такому случиться: на необыкновенного мальчика обратил внимания необыкновенный взрослый, Пётр Соломонович Столярский. Столярский один-два раза в месяц играл в оркестре театра, но главным его делом было обучение детей игре на скрипке. Причём, делал он это так, как ни до него, ни после него не умел делать никто в мире. Недаром музыкальную школу, которую Столярский организовал прямо у себя на квартире, называли «фабрикой талантов». В школе этой учились многие замечательные скрипачи: Натан Мильштейн, Борис Гольдштейн, Михаил Фихтенгольц, Самуил Фурер, Елизавета Гилельс…Список можно продолжать и продолжать.
Столярский был, конечно же, необыкновенным взрослым. Он знал не только тайну как сделать из ребёнка великого скрипача, но и другую, не менее важную, как увидеть в малыше великого скрипача.
В тот вечер во время спектакля Пётр Соломонович долго вглядывался в малыша. В антракте подошёл и поговорил с ним.
- Чей это мальчик? – спросил он потом соседа по пульту.
- Это Давид, сын хористки Бейлы Ойстрах.
После спектакля Столярский подошёл к Бейле.
- Приводите ко мне Вашего мальчика. Я сделаю из него скрипача.
- Вы уверены, что из него получится толк? - спросила Бейла. Он ведь совсем маленький. К тому же большой проказник.
- Уверен. И тут Пётр Соломонович сказал фразу, которая оказалась пророческой:
- У Вас, Бейла, обыкновенный, гениальный ребёнок.

[Лев Мадорский]

ГДЕ ГРАНИЦА МЕЖДУ ДОБРОМ И ЗЛОМ?

Добрый, злой человек.
Недавно разговорился с приятелем, приехавшим из Москвы. У нас нашёлся общий знакомый. Внешне милый и интеллигентный человек. Назовём его Игорь. Я с Игорем познакомился в Германии и долго жил в одном городе, а приятель знал его по прошлой жизни. Для меня этот Игорь долгие годы был, чуть ли не воплощением зла. Я мог подолгу рассказывать о нём в этом ракурсе. Как он обманул, предал, подленько поступил. Не убил, не украл, но всё-таки…
Как в начале 1993 года Игорь каким-то образом узнал, что с 1 марта российские водительские права не будут автоматически обменивать на немецкие, как было раньше, (мы жили тогда в общежитии) и, сам, успев во время обменять права, скрыл от всех эту ценную информацию.
Или, когда я неправильно припарковался, он, вместо того, чтобы позвонить мне, сообщил в полицию и машину забрал эвакуатор.
Как одолжил у одного человека без расписки приличную сумму и не отдал. И т.д. и т.п. Эти многочисленные рассказы и рассказики приводили к банальному выводу – внешность обманчива. Или к столь же банальному, но более печальному – по таким людям судят обо всех евреях: «Вот они какие. А вы говорите…».
К моему удивлению оказалось, что у приятеля об этом самом Игоре другое мнение. Прямо противоположное. Что Игорь очень даже приличный человек. Приятный, деликатный, порядочный. У него всегда можно было одолжить до получки. Он выручал в трудных ситуациях. Я даже подумал, что речь идёт о другом человеке. Полном однофамильце. Но нет. О том же самом. И детей зовут также. И жену. И внешние данные. Невероятно!
Спор с приятелем
Поразмышляли с приятелем на эту тему и опять не сошлись во мнениях. Приятель считал, что если не брать в расчёт Джека Потрошителя и Марию-Терезу, то в человеке понамешано всякого. И злого, и доброго. Только в разных обстоятельствах проявляется то одно, то другое.
Я возражал:
-Поведение доброго человека не зависит от обстоятельств. Если бы зависело, то мир, попросту, не мог бы существовать. Мир, -горячился я, -существует потому, что в основе его устройства лежит не случайность и хаос, а, заложенные Всевышним, стремление к совершенству и гармония. По-твоему выходит, если ты сегодня встал не с той ноги и у тебя плохое настроение, то можно подличать. Завтра настроение изменилось, и ты раздаёшь милостыню.
Приятель не согласился:
-Как тогда объяснить, что в этом, как ты утверждаешь, совершенном и гармоничном мире, такой мудрый, цивилизованный народ как немцы, народ Бетховена и Гёте, с великим культурным прошлым, за короткий срок превратился в нацию, совершающую чудовищные преступления. Да и не только немцы. Почти в каждой из оккупированных нацистами стран, находились люди, до этого абсолютно нормальные, а, подчас, милые и порядочные, с изменением обстоятельств, превратившиеся в зверей. Совершавшие поступки чудовищные по жестокости и несправедливости.
Глазами Дагбар Либловой
Недавно встретился с приехавшей в Германию по официальному приглашению бургомистра г. Вольфсбург Дагмар Либловой, 78-летней уроженкой Чехословакии. Еврейкой. Прошедшей через лагеря смерти. Чудом выжившей и теперь снова живущей в Чехии. Дагмар пригласили, чтобы она рассказала немецким школьникам о том страшном времени. Эта встреча помогла мне сохранить убеждение: есть добрые люди, поведение которых не зависит от обстоятельств.
Когда немцы вошли в городок Кутна Хора, недалеко от Праги, Дагмар было 14 лет. Печальные метаморфозы происходили на её глазах. Сосед по дому, вежливый и общительный немец, в считанные дни, превратился в наглого и бессовестного человека. Завладел собственностью их семьи. Многие чехи стали служить в полиции. Доносили немцам о прячущихся евреях. Принимали участие в расстрелах.
Но были и другие. Оставшиеся хорошими друзьями. С риском для жизни помогавшие им. Сумевшие пренебречь обстоятельствами и остаться людьми.
Немолодой ребе, уроженец Марокко, на вопрос, почему Всевышний допускает в мире зло, ответил кратко: «Б-г дал человеку Заповеди. Объяснил, что такое добро и зло. Дальше мы сами выбираем свой путь».
Согласен с раввином. Мы рано или поздно сами делаем выбор. Этот выбор не зависит от обстоятельств. Он не зависит от погоды, настроения, условий жизни. Этот выбор и есть та граница, которая отделяет свет от тени, человека от зверя, добро от зла.

[Лев Мадорский]

У РОССИЙСКОГО КОНСУЛЬСТВА


В Берлине каждое утро собирается очередь. Бесконечная, изнуряющая, с записью на клочках бумаги, спорами: «Я что-то Вас не видел». В общем, та, которую мы уже порядком подзабыли. Некоторые из стоящих в очереди, особенно, не берлинцы, встали в 5 утра или раньше. Много пожилых людей, приехавших по пенсионным вопросам. А присесть негде. Ни одной скамейки! Вроде бы почти в центре города, у всех на виду, лицо великой страны. А всё равно. Без разницы. Всё та же наша российская неразбериха, неустроенность, непродуманность...
С сумками не пускают. С обычными, дорожными сумками, в которых книга, термос и пару бутербродов (многие, повторяю, приезжие) в консульство пройти нельзя. Хотя причин не объясняют, и никаких объявлений не вывешено, всем ясно: боятся террористов. И куда же податься приехавшему с сумкой « бедному крестьянину?» Молодой, весёлый, несколько наигранно оживлённый для жаркого, летнего утра охранник, в форме полувоенного образца успокаивает: « Не переживайте. На вокзале есть камера хранения. Сходите и сдайте туда. Потом я Вас пушу вне очереди». До вокзала туда и обратно не меньше чем минут сорок, но выбора нет. «А почему бы не открыть камеру хранения?- говорит кто-то.- Или тщательно осматривать каждую сумку? Так как делается, скажем, в Израиле?» Охранник добродушно смётся: «Что Вы мне говорите? Я ничего не решаю. Напишите послу. Один напишет, другой. Может что-нибудь да изменится.» И вдруг повторяет сказанное во весь голос, обращаясь к очереди : « Пишите. Не мне говорите. Это бесполезно. Я ничего не решаю. Пишите. О всём, что вам не нравится. Только не консулу. Тот, естественно, будет защищать своё ведомство. Пишите послу» .
Это что-то новенькое. Работник консульства открыто, во весь голос предлагает написать жалобу на своё начальство. Всё-таки многое в России изменилось! Другое дело, напишет ли кто-нибудь послу? И не перешлёт ли посол жалобу, как это бывало в прошлом, тому же консулу? То есть тому, на кого она написана.
- Кто на получение визы?- выкрикивает необычный охранник. Несколько человек с немецкими паспортами проходят вне очереди. Обладатели российского гражданства поглядывают на них с завистью. Мне вспоминаются добрые, старые, советские времена. Тогда тоже в рестораны в первую очередь пускали иностранцев. А потом, если останутся места, своих. Во всём мире наоборот - сначала свои, потом иностранцы. Но Россия остаётся Россией.
Разговорился со стоящим рядом пожилым мужчиной, российским немцем. Он выехал первым поездом из Цербста. Небольшой городок около Дессау. Хочет продлить российский паспорт. У жителя Цербста довольно солидная, дорожная сумка:
- Если не пустят, брошу сумку в кусты. Конечно, жалко если сопрут, но нет сил снова на вокзал по такой жаре топать
- Вряд ли получится, - предупреждает молодой человек из очереди. –Наш охранник, вроде, не против, но полицейские не разрешают. Я был вчера и видел.
У входа, действительно стоят двое полицейских и внимательно наблюдают за происходящим. Но до сумки дело не доходит. Охранник объявляет, что тех, кто приехал для продления паспорта, сегодня больше принимать не будут.
- Как не будут?- чуть не плачет владелец большой сумки. -Я приехал издалека. Здесь уже с семи утра. Что мне делать?
Есть специальная фирма, -охранник называет адрес,- которая сотрудничает с нами и занимается продлением паспортов. Идите туда.
-Я про фирму слышал. За дополнительную плату в 30 евро там продлевают паспорт. То есть делают работу, которую раньше делало консульство. С одной стороны, вроде, неплохо: Россия учится зарабатывать деньги. Но, с другой, происходит скрытое подорожание услуг. С ведома и, как бы, по сговору с консульством. Короче, как говорится, есть вопросы...
Мне повезло. Через полтора часа попадаю, наконец, в заветные двери. Не был здесь два года и вижу явные перемены к лучшему: работает кондиционер, открыт туалет ( раньше нужно было просить ключ у дежурного офицера), много новых, удобных кресел. У меня ощущение, что работники консульства стали более вежливы и терпимы. Но ряд «мелочей» портят впечатление. Телефон-автомат сломан. Автомат моментального фотографирования (некоторые забывают взять с собой фотографии) тоже не работает. Так что, когда через час выхожу на улицу, ощущения неоднозначные. С одной стороны, работники российского представительства явно стараются улучшить работу. Но, с другой, мучительно трудно, особенно, для пожилых людей выстаивать очереди у консульства. Не знаю как, но что-то надо изменить. Может, если нет возможности обойтись без очередей, поставить скамейки. А сумки? Действительно, почему не открыть камеру хранения или осматривать сумки более тщательно ? Не нормально и то, что в консульство совершенно невозможно дозвониться.
P.S.
Написал обо всём этом несколько лет назад , но приятель, который недавно был в посольстве, рассказал, что ничего не изменилось…

[Лев Мадорский]

АНЕКДОТ

Марк Мирский, 62 лет, среднего роста, в очках, худощавый и подвижный, c быстрой, захлёбываюшейся речью и широким, улыбчивым лицом, уже более 12 лет живёт в Магдебурге. В Москве работал в ресторанах. Лабухом. Бас-гитара и вокал. В Германии живая музыка в ресторанах редко. Да и по-немецки он не очень. Так что не отказывается Марк от любой работы, которая подвернётся. В основном, обслуживая земляков, русскоязычных. Машину перегнать. Масло поменять. Обои поклеить. Или просто тяжесть какую перетащить. Цену Марк не назначает: «Сколько дадите». Случается, иногда, и по специальности подработать. Вот недавно, например, когда Круглов Михаил, один из немногих наших, который сумел раскрутиться (два автомагазина, русский ресторан и даже небольшой отель), праздник отгрохал. К 50-летнему юбилею. Это был классный праздник. Разумеется, в ресторане Круглова. Весь русский Магдебург гулял два дня. Михаил пригласил на юбилей даже двух бывших жён с детьми, не считая Марианны, теперешней супруги. Одна бывшая жена с мужем прикатила. Русским немцем. Всё было прекрасно, если бы на второй день этот муж скандал не закатил. «Значит, ты думаешь,- кричал он, прилично набравшись, -если у тебя деньги и морду себе отъел, то можно женщин с детьми бросать. Не получится !» Если бы не последний пассаж насчёт морды, Круглов внимания бы не обратил. Чего не скажешь по пьяному делу. Тем более, что у него как раз получилось. Ну тут не выдержал, рукой махнул и Сёма-официант, амбал из Одессы, выставил мужа-крикуна из зала. На этом юбилее Мирский вспомнил молодость. Попел от души. Выдал весь свой репертуар от «Ах, Одесса» до «Хава-Нагила». И не один раз. Потом даже голос потерял и целую неделю говорил шёпотом.
Но, к сожалению, такие юбилеи в Магдебурге не часто. Чаще Марка приглашают на дни рождения, именины и другие праздники, как гостя. То есть бесплатно. Как гость Марк нарасхват. Тем более, что он умеет не только петь и на гитаре играть, но и анекдоты рассказывать. Причём, делает это мастерски. Разыгрывая из каждолго анекдота маленький спектакль. Вообще, анекдот для Марка нечто большее, чем анекдот. Это философия. «В анекдотах,- уверяет Мирский своей захлёбывающейся скороговоркой, - истинное, неискажённое отражение истории. Картинка времени. В анекдотах народ говорит, как говорит. Делает, как делает. Думает, как думает. Именно из анекдотов мы узнаём правду. Ту самую, сермяжную. Которую больше не узнаешь нигде...». Как бы в подтвержение своей теории, любит рассказывать Мирский (особенно, во время застолья, наслаждаясь всобщим вниманием) историю, которая произошла с ним в Москве несколько лет назад.
-Значит так,- потирает Марк руки и хитро улыбаяется, так что не совсем понятно шутит он или говорит правду, -прилетели мы в Шереметьево, примерно, в 17 часов. Звали мужика Владимир. Ещё в самолёте телефонами обменялись. Нормальный мужик. Лет 50-ти. Роста среднего. Со стрижкой «под лысого». Сидели рядом и вышли из самолёта вместе. В самолёте я ему этот анекдот и рассказал. Обычный анекдот. Вы, наверно, его знаете. Ничего особенного. Но он хохотал, как сумашедший. Его, вообще, рассмешить - палец показать. Можно сказать, что этот анекдот,- тут Мирский делает паузу, дожидаясь полной тишины - этот анекдот Владимира спас.
-От чего спас? Какой анекдот?- раздаются вопросы.
Мирский понимает, что полностью овладел вниманием стола. Продолжает не так громко и в замедленном темпе.
-Так вот. Владимир один из первых снял свой чемодан с багажной ленты, помахал рукой и умотал. Ну а я вышел немного позже и добирался до метро «Речной вокзал» на маршрутке. Хорошо помню, что погода была ужасная: дождь, холодный ветер, температура в районе нуля. Что необычно для начала ноября.- Марк наливает рюмку водки, не торопясь, со вкусом выпивает, закусывает и продолжает. -На другой день хотел позвонить Владимиру, но бумажка с телефоном куда-то запропастилась. А вечером телефонный звонок.
-Это Марк?- голос уверенный, хрипловатый.
-Да.
С Вами говорят из 124 отделения милиции. Старший лейтенант Колобков. Надо бы встретиться.
-А что случилось?
-Лучше не по телефону. Вы могли бы подъехать в отделение завтра, в течение дня?
-Подъеду.
-Тогда до встречи. Профсоюзная улица, 153. До метро Коньково. Фамилию не забудьте. От бабушки ушёл, от дедушки ушёл - Колобков,- и в трубке булькающий смех.
-Весёлый мужик,- думаю.- И прямо с утра на поехал в отделение. Непонятно было какие у меня, вообще, могут быть дела с московской милицией. По дороге пытаюсь вспомнить что и где мог нарушить, но ничего путного в голову не приходит. В отделении грязновато, неухоженно. Вдоль стены две огромные, деревянные скамейки. Ничего в России не меняется. Нет,. всё-таки меняется. За стеклом говорит по телефону модно одетая, совершенно не милицейского вида девица лет 25-ти, с короткой стрижкой. Таких раньше в милиции не встретишь. Девица положила трубку.
-Вы к кому?
-К старшему лейтенанту Колобкову.
-Направо по коридору комната 16.
Нахожу дверь. Стучу. Молодой мужчина в штатском пьёт чай с бутербродами. Небольшого роста, упитанный, вид добродушный, но глаза - буравчики.
- Ко мне?
- Я Марк Мирский.
-А, обрадовался мужчина, -Марк?
- Да, Марк.
- Присаживайтеь. Знаете этого человека?- и протягивет фотографию того самого самолётного попутчика, Владимира. Скажу честно, узнал с трудом. Лицо в кровоподтёках. Под глазом синяк. Одежда в грязи.
- Да, знаю,- говорю, -в самолёте познакомились. Кто его так?
- Пока неизвестно. Девушка гуляла с собакой и обнаружила. На опушке леса. В бесcознательном состоянии. Вызвала скорую помощь. А оттуда уже позвонили в милицию. Сейчас пришёл в себя, но ничего не помнит. Кто он? Откуда? Даже имя своё забыл. Ни документов, ни бумажника. Только в кармане нашли листок с Вашим телефоном. Что-нибудь про него знаете?
-Не много. Знаю только, что зовут Владимир. Работает, кажется, в шоу-бизнесе. И телефон у меня был записан на листочке, но куда-то затерялся. Где Владимир сейчас?
-В больнице. Его ударили по голове. Сильное сотрясение мозга. В результате - потеря памяти. Сейчас поедем вместе в больницу. Чем чёрт не шутит, может он Вас вспомнит. Не возражаете?
Приехали в больницу. В палате человек десять. Владимир вежливо поздоровался, но видно, что меня не узнаёт. Вид страшноватый. Почти как на фото.
-Что, совсем не помнишь?- спрашиваю.
-Извините, не помню.
-Мы с тобой позавчера из Берлина прилетели. Вместе сидели. Господи, неужели не помнишь? Я тебе ещё анекдот рассказывал.
-С анекдотами позже,- говорит милиционер. И действительно. Какие тут анекдоты. Кругом тяжёло больные. Рядом старик стонет. Но меня понесло. Не могу остановиться.
-Погоди, Владимир. Не может быть, чтобы не запомнил. Ты так смеялся.- И рассказываю тот же анекдот, что в самолёте, ещё раз. По всем правилам. В полный голос. Так что вся палата прислушалась. Даже старик стонать перестал.- Марк помолчал. Победно оглядел присутствующих.
-Неужели вспомнил?
-Ещё как. Хохотал так, что медсестра прибежала.
-Ну, а дальше?
-А что дальше? Всё вспомнил. И меня. И адрес... Короче, всё...
-Какой анекдот-то?
-Обычный анекдот. Вы, наверно, его знаете.- Марк выпил рюмку водки. Помолчал. -Да разве важно какой анекдот? Дело совсем не в этом. .- Все молчали. Словно ждали, что он расскажет что-то ещё. Но Марк уже накладывал салат и считал, видимо, рассказ оконченным. Разговор перешёл на другую тему

[Лев Мадорский]

ЕВРЕЙСКИЙ ПЕТЕРБУРГ.

Несколько лет назад я опубликовал материал под таким же названием, но о Москве, в пролетевшей по небосклону русскоязычной прессы и неожиданно канувшей в Лету «Нашей газете». Вскоре после этого раздался звонок. Некто, представившийся : « У меня жена еврейка и я не антисемит» и , видимо, не успевший прочесть ничего кроме заголовка, задыхаясь от возмущения бросал в трубку короткие, рубленные фразы: « Это слишком. Как Вы могли дать такое название Москве? Столице России. Нет у Вас ни стыда, ни совести.» И повесил трубку. Так что не успел я объяснить « не антисемиту», что и в мыслях у меня не было объявлять Москву еврейской. Речь шла, конечно же, о евреях, связавших свою судьбу с великим, российским городом. В таком же ключе поговорим о Санкт-Петербурге...
Город, основанный Петром Первым в 1703 году, в 1732-м становится столицей России. Уже в то время среди первых жителей Петербурга были потомки Авраама. Более того, именно тогда были заложены основные направления еврейского участия в жизни города. Политического –в северной столице жили в то время такие известные крещённые евреи, как вице-канцлер П.Шафиров, генерал-полицмейстер А.Дивьер, барон Ф.Аш. Экономического – достаточно вспомнить финансовых агентов царского двора З.и М. Гирши и Л.Липмана. Культурного – с определёнными оговорками можно отнести к артистам царского шута Яна д` Коста. А чуть позже, примерно с 1772 года ( после раздела Польши) –религиозного: среди первых членов еврейской общины –купцы и общественные деятели. Несколько десятков человек. Наиболее известные из них –Л.Невахович ( первый русско-еврейский публицист и философ), Н. Ноткин ( видный общественный деятель), М.Элькан,Л.Элькан. Итак...
Евреи в политике. История евреев Санкт-Петербурга, как и по всей России, невесёлая. В какой бы век не заглянули ( 18, 19 или 20-тый )-одно и то же. Гонения, преследования, всевозможные ограничения. Например, 1738 год, когда со средневековой жестокостью сожгли на костре Бороха Лейбова и флотского офицера А.Возницина. Борох склонял моряка к переходу в иудаизм. Судя по тому, что сожгли обоих, небезуспешно. Или 1949-53 г.г., когда тоже в пламени, но уже антисемитской истерии, под названием «Компополиты», сгорели ( в сталинских лагерях, под пытками, от травли) выдающиеся представители еврейсо интеллигенции : писатель Ю.Герман, кинорежисёр Л.Трауберг, литературовед Б. Эйхенбаум и многие дркгие. Огромный список не рассчитан на газетную публикацию...
И всё же в каждом столетии свои отличия. В 18 веке участие евреев ы политике ограничивалось крещёными евреями. Евреи по галахе в политической жизни СПб не участвовали Как? Чтобы евреи в чём-то не учавствовали? Да , не участвовали. По простой причине. До 1804 года им запрещалось селиться в столице. Так что вышеуказанная еврейская община существовала незаконно. Говоря современным языком-де-факто. Только в 1804 –ом году специальный Комитет , в который входили и еврей ские депутаты от провинции, разрешил врем енное проживание в столице промышленникам, купцам и ремесленникам, принадленжавшим к иулейской вере. А с 1820 года –солдатам-кантонистам. Но гонения продолжаются. Особенно свирепствовал во время царствования Александра Третьего градоначальник П.Гессер, который строго контролировал проживание евреев в городе на Неве. Понятно, что главным направлением деятельности « избранного народа» становится, с одной стороны , борьба за равноправие, и палестинофильское движение, примкнувшее позднее к сионизму Герцля, с другой. Одни евреи надеятся на улучшение жизни на родине . Другие, как мы теперь понимаем, наиболее дальновидные, понимают, что это нереально, и призывают к эмиграции на Святую землю.
Во твторой половине Х1Х-начале ХХ века евреи становятся актичными участниками не только сиониских, но и других политических движений и партий: эсеров( А.Гоц, председатель ВЦИК П.Рутенберг), меньшивиков ( Ф.Дан, М.Либер, руководители Петроградского совета) и, конечно же, большевиков ( Л.Троцкий, Л.Каменев, Я.Свердлов-председатель ВЦИК).
В Октябре большевики , как известно, взяли власть в свои руки, но от этого обладатнлям пятого пункта не стало легче. Последователи внука раввинов Карла Маркса уничтожили все другие партии, и еврейское участие в политической жизни, как в Петербурге, так и по всей России, покатилось по нисходящей. Пятый пункт становится непреодолимым .Зпльцман, начальник штаба Карельского фронта Л.Сквирский, Начальник штаба 42-ой армии Л. Березинский) подтверждают правило.
С конца шестидесятых годов именно евреи Ленинграда, как бы продолжая палестинофильские устремления Х1Х века, занимают наиболее активную позицию в праве эмегрировать в Израиль. Неэффективность этой борьбы приводит к отчаянному шагу- организации подпольной сионистско организации и попытке захвата самолёта. Несмотря на её неудачу, власти вынуждены приоткрыть ворота. Вскоре первый ручеёк ( в течении 1968-83 г.г. выехало 15 тысяч человек) перерастает в Исход. Алия из бывшего Союза с 1989 года по настоящее время превысила миллион. По оценочным данным только из Ленинграда –Петербурга за это врем выехало 120 тысяч евреев. Причём, 30% из них -в Израиль.
Евреи в бизнесе. Не берусь объяснить почему, но факт остаётся фактом. Количество евреев, занима.ющихся бизнесом, купцов и предпринимателей, в том числе крупных, всегда в процентном отношении было значительно больше, чем количество лиц тех же профессий у нееврейских жителей Петербурга. Про Ленинград не говорю. Тогда, вообще, не было ни банкиров, ни предпренимателей. Все советские слежащие. Среди наиболее крупных коммерсантов еврейского происхождения Г.Гинцбург( крупный банкир, имеющий, как и Ротшильд титул барона, награждённый высшими российскими орденами), браться С.и Е. Поляковы( железнодорожные подрядчики и банкиры), Л.Розенталь ( финансисит и филонтроп, помогавший еврейскому просвещению), М.Фридлянд и другие. В начале Х!Х века потомками Авраама были основаны крупнейшие банки Петербурга: банкирский дом И.Вивильберга, банк Гинцбергов, Снкт-Петербургский учёино-кредитный банк, директором которого был А.Зак. Значительную роль евреи традиционно играли и в издательском бизнесе. Достаточно вспомнить широко известное издательство «Брокгауз и Эвфрон» или влдельца издательства «Просвещение» Н.Цейтлина.
В прошлом году приятель привёз черносотенную газетку, в которой перечислялись фамилии сегодняшних петербургских евреев-предпринимателей, которые : « ... власть в городе...продают и грабят Россию».Причём, как и в старые,добрые времена ,если в списке встречались русские фамилии, то в скобках приводилось еврейское отчество .
Но, пожалуй, особенно важное место евреи занимали ( в связи с с массовой эмиграцией не решаюсь сказать занимают) в культурной жизни Петербурга.
В кратком очерке сможем отметить лишь несколько наиболее значительных имён.В живописи- Н.Альиман ( наиболее известные работы –портреты А.Ахматовой, С.Михоэлса, В.Ленина, иллюстрации к Шолом-Алейхему) , И.Пэн ( учитель М.Шагала, автор полотен «Старый солдат», «Слепой музыкант» ), А.Тышлер ( абстакционист, театральный художник), Т. Каплан, Г.Гликман. В литературе –Л.Лунц ( создатель группы «Серапионовы братья», В.Каверин, В.Инбер, А.Чаковский, С.Маршак, А.Зощенко, В.Инбер, И.Бродский. В театре и кино- -Л.Трауберг, И.Шнейдерман, С.Цимбал, А.Райкин, Е.Шварц. В науке- Л.Берг, А.Гринберг, А.Иоффе, Я.Френкель. Можно было бы назвать и много других имён.
И, наконец, еврейская религиозная жизнь Петербурга. Несмотря на ограничения в возможности для евреев жить в Северной столице, несмотря на языковую и культурную ассимиляцию, Санкт-Петербург в конце Х!Х-начале ХХ веков является религиозным центром российского еврейства. В 1893 году открылась большая синагога, а в 1906 году еврейская гимназия, просуществовавшая до 1930 года. Среди наиболее известных раввинов- А.Драбкин (1844-1917г.г.) , М.Айзенштадт( 1870-1943), Д.Какаценельбоген ( 1850-1930). Октябрьская революция сыграла противоречивую роль в религиозной жизни евреев Петрограда. С одной стороны евреи теперь могут свободно селиться в городе на Неве и их числнность стремительно растёт: от 50 тыс в 1917 г. до 103 тыс. в 1928 году. С другой-многочисленные религиозные и просионистские объединения Петрограда-Ленинграда подвергаются преследованиям и вовсе закрываются. Так перестают существовать крупнейшие еврейские газеты « Тогблат» и « Рассвет», Ленинградское религиозное объединение, запрещается сионистская партия. Закрывается Еврейский университеты, в котором читали лекции известные раввины.
Сегодня, хотя еврейское население Санкт-Петербурга значительно уменьшилось и составляет пооценочным данным менее 50 тыс. человек, религиозная жизнь оживает. Многие молодые еврет возвращаются к иудаизму. Открыты еврейская гимназия, школы, два детских садика . Газетные рамки не позволяют рассказать о всех выдающихся потомках Авраама, живших или живущих в Петербурге-Петрограде-Ленинграде- Петербурге. Но даже поверхностный взгляд на еврейскую историю города на Неве позволяет утверждать о правомерности неприятного для ушей антисемита сочетания, вынесенного в заголовок- еврейский Петербург.

[Лев Мадорский]

ТРИ ЖЕНЫ

Мой друг-приятель, музыкант, назовём его, Игорь Трауберг, удивительный человек. У него три жены. При этом он не мусульманин. Не многожёнец. Не живёт на арабском Востоке. Игорь живёт в Германии, в Магдебурге. Куда приехал восемь лет назад из Днепропетровска. Жёны - из прошлой жизни. Но вместе с тем и из настоящей. Потому что все три тоже живут в Германии. Одна - с новым мужем и восьмилетней девочкой в Бонне. Другая - с десятилетним мальчиком в Лейпциге. Третья - с 25-летним сыном в Берлине.
Впрочем, Трауберг удивительный человек не потому что у него три жены. Такое случается. Удивительно другое: со всеми тремя он поддерживает отношения. В основном, хорошие. Навещает время от времени, разъезжая из Бонна в Лейпциг. Из Лейпцига в Берлин. Дарит детям подарки ко дню рождения. Помогает материально, при возможности. А недавно решил собрать всех трёх жён с детьми (даже ту, которая с мужем) на шестидесятилетие в Магдебурге. Я Игоря отговаривал: «Угомонись, старичок. Три жены вместе - гремучая смесь. Не боишься, что супружницы объединят усилия и выскажут всё, что про тебя думают»? Но Игорь был увлечён идеей и только ёрничал, потирая руки и смешливо гнусавя: «Да не знаешь ты моих жён. Они меня любят. Они меня очень любят. Потому что понимают, что я хоть и непутёвый мужик, хоть и без царя в голове, но человек хороший». Я не спорил, но про себя думал, что у жён хватит ума и они не приедут.
Но оказался не прав. Все три жены приехали. С детьми. А та, что из Бонна даже с мужем. Они суетились на кухне, помогая готовить. Я был среди приглашённых и могу подтвердить. Всё началось вполне прилично. Как на обычном дне рождения. Вручали подарки, цветы. У женщин завязался нормальный, светский разговор о погоде, магазинах и кулинарных рецептах. Девочка и мальчик нашли общий язык и носились по квартире. И за столом всё шло путём. Жёны произносили тосты, желали здоровья, счастья, жить до 120-ти. А муж из Бонна, Артур, русский немец из Казахстана, полный, добродушного вида, в прошлом инженер-строитель, оказался любителем авторской песни и, буквально, после первой рюмки стал петь под гитарный аккомпанемент Игоря песни Окуджавы и Высоцкого.
В общем, ничто не предвещало скандала. Но, видимо, чтобы гремучая смесь сработала, нужно время. Смесь должна настояться, набрать силу. Всё началось, когда Игорь выпил, накрутил на голову чалму из полотенца и стал пританцовывать, наигрывая на гитаре и напевая известную песенку из «Кавказской пленницы»: «Не очень плохо иметь три жены». Было весело. Жёны смеялись. Дети пританцовывали рядом. Но эта, вроде бы безобидная песенка, задела Артура. Он опрокинул очередную рюмку, резко отодвинул тарелку с салатом, заговорил голосом хриплым, неожиданно крикливым: «Ладно. Кончай. Хватит комедию ломать. Ничего смешного не вижу. Все знают, какой ты муж. Непутёвый. От которого жёны бегают, как от Синей Бороды. Если мы приехали, тебя уважили, ещё не значит, что можно над нами издеваться. Сядь и угомонись»... Игорь, действительно, сел, и пытаясь всё перевести в шутку, предложил тост, за то, чтобы Синяя Борода сбрил бороду, перестал убивать жён и завёл нормальную семью. Намекая, очевидно, на себя. Однако, Артур продолжал лезть на рожон:
-Нет, лучше не надо. Предлагаю другой тост. Чтобы Борода угомонился и перестал, наконец, матерей-одиночек плодить. Играй, лучше, Игорь, на гитаре. У тебя это лучше получается.- Наступила напряжённая тишина. Все молчали, даже дети перестали носиться. День рождения, кажется, зашёл в тупик. –Ну, не надо. Зачем ты так? Тут дети. Я же тебя просила,- попыталась успокоить Артура его жена. Но только подлила масло в огонь
-Хватит мне рот затыкать. Надо, наконец, сказать этому дрёбанному Дон Жуану, что мы о нём думаем,- продолжал Артур, по прежнему хрипло и зло, разбрасывая слова и похлопывая ладонью по столу так, что подпрыгивали тарелки. -А как иначе? Если он пригласил, мы уважили и приехали, так пускай молчит в тряпочку и не выкобенивается. Это же какая наглость: «Не очень плохо иметь три жены» Ни фига себе герой-любовник... А дети что, они уже большие. Пусть знают про своего папочку. Который их бросил и думает отделаться подарочками ко дню рождения и поцелуями. Который думает, что это легко вырастить ребёнка, на ноги поднять.
Артур, наконец, замолчал. Я боялся, что Игорь ответит и тогда уже точно скандала не избежать. Но он отложил гитару, отошёл к окну и замер в странной позе, опершись обеими руками на подоконник. Стало тихо. Слышно было, как всхлипывает девочка, прижавшись к матери, и плачет малыш где-то за стеной. Все замерли, как оцепеневшие. Только старший сын Игоря, излишне полный, флегматичный молодой человек, спокойно и деловито продолжал уплетать салат, красную рыбу, другие деликатесы, бывшие на столе и, словно, не замечал происходящего.
Молчание нарушила жена Игоря, мама молодого человека с крепкими нервами и хорошим аппетитом:
-Ну, ладно, ребятки. Пошумели и хватит. Давайте попьём чайку. Есть вкусный торт.
-Нет, мы поедем, с нас хватит,- Артур шумно встал из-за стола и вышёл в переднюю. За ним жена с всё ещё всхлипывающей девочкой.
Оставшиеся гости пили чай, но ни веселья, ни нормального разговора уже не получалось. После чая все разошлись. Мы остались с Игорем вдвоём.
-Я тебе говорил, старичок,- сказал я, понимая, что говорю не те слова, которые сейчас уместны, - Разбитый кувшин не склеишь. Зря ты всё это затеял. Я тебе говорил...
Игорь молчал, подперев голову руками, уставившись в одну точку. Потом налил стакан водки и, не отрываясь, выпил. Было тихо. Слышно было, как за стеной плачет малыш и кто-то кричит из окна уже в который раз, не меняя интонации, как на испорченной пластинке: «Клаус, иди домой, уже поздно»

[Лев Мадорский]

АМОРАЛЬНЫЙ ПОСТУПОК?

Ощущение, что эмигрируя из России в Германию, а не в Израиль, я совершаю поступок не правильный, даже аморальный, появилось у меня в феврале 1991 года. В очереди за анкетой на выезд у посольства ФРГ. Было холодно. Настоящий колотун. Евреи замерзали, пританцовывали, подпрыгивали, запасливые пили чай или что-нибудь покрепче, пытаясь согреться, но не уходили. Стояли намертво. Пожалуй, впервые пятый пункт, из за которого мы приняли столько мучений; из за которого не брали на работу, не принимали в престижные институты, а подчас, и морду могли набить, впервые этот проклятый пятый пункт давал преимущество. Давал шанс на новую жизнь. Давал возможность уехать из голодной, бандитской (вспомните начало 90-х) страны в страну, как нам казалось, замечательную. Сытую, законопослушную, процветающую. Это было удивительно. Это было невероятно. Радостное возбуждение волнами прокатывалось по очереди. Отражалось в улыбках и повышенном внимании друг к другу.
Пожилой милиционер, в дублёнке, прогуливающийся рядом и с недоброжелательной иронией прислушивающийся к разговорам о райской, западной жизни, неожиданно заметил, вызвав всеобщее замешательство: «Ничего. Там согреетесь. Что-то быстро забыли вы о крематориях и газовых камерах». Очередь замерла в шоке. Молодой человек, похожий на студента, запальчиво возразил:
«Не надо. Я был в ФРГ. Это другая страна. И другие люди». Милиционер отошёл, не желая спорить. Разговоры продолжились, но неприятный осадок остался.
В тот день я анкету не получил. Ровно в 17 часов из ворот посольства вышла высокая, худая женщина с непокрытой, несмотря на холод, головой и сказала по- русски, делая в словах неправильные ударения: «Рабочий день кончится. Продолжайте завтра». И добавила, вызвав улыбки окончательно замерзшей очереди: «Одежда теплее. Россия холодно».
На следующее утро нас ожидал сюрприз. У посольства выстроилась небольшая, но шумная группа пикетчиков. Они держали плакаты, а, временами, выкрикивали, написанные на плакатах слоганы, весьма неприятного для нас, стоящих в очереди, содержания: «Вы предали Израиль», « Израиль ждёт вас», «Вспомните Холокост» и т.п. Некоторые из пикетчиков пытались вступить в разговор. Немолодой, интеллигентного вида мужчина обратился непосредственно ко мне:
Почему Вы это делаете? Израиль - Ваша страна. Тысячи евреев отдали свои жизни, чтобы существовал Израиль. Чтобы Вы могли там жить. Зачем Вы едете в Германию? Зачем?
-Вы правы,- замялся я. -Всё так. Но у сына аллергия на цветение трав. А в Израиле постоянно что-то цветёт. Я боюсь...- Мужчина отошёл, презрительно махнув рукой. Радость испарилась.На душе было муторно.
Через несколько лет, когда уже жил в Германии, я приехал как турист в Израиль и ощущение вины возвратилось с новой силой. В Хайфе, в туристском отделении Сохнута, куда зашёл с двоюродной сестрой, чтобы купить путёвку в Эйлат (в Сохнуте такие путёвки намного дешевле, чем в обычном турагенстве), средних лет, разбитная сотрудница-одесситка встретила меня неожиданно приветливо и с порога забросала весёлыми, с одесским ароматом, комплиментами: « Какой хороший человек. Сразу, как только в дверь вошёл, видно - замечательный человек. Проходите и садитесь на лучшие места». Кроме двух старых стульев в комнате сесть было не на что, но встреча была приятной. Одесситка листала паспорт, продолжая балагурить: «Ну, конечно, Лев. У меня сын тоже Лёва. Все Лёвы хорошие люди». И вдруг изменилась в лице: «Не может быть! Вы живёте в Германии. Этого не может быть! Соня, слушай сюда,- закричала она громко, с завыванием, как кричат торговки на Привозе, обращаясь к кому-то в другой комнате. -Этого не может быть! Такой приличный человек и живёт в Германии. Нет, ты иди и посмотри». Соня так и не пришла. А я сидел красный, почти багровый. Опустив голову. Как будто меня публично уличили в чём-то неприличном. После этого случая, я старался никому в Израиле паспорт не показывать. А когда спрашивали откуда приехал, отвечал: «Из Москвы». Иногда мне казалось, что даже родственники смотрят на меня осуждающе: «Продался за 30 серебренников».
Уже 13 лет живу в Германии, но комплекс вины не проходит. Раввин из Израиля, к которому обратился за советом, огрел бичом: «Вы совершили отвратительный поступок». Однако, местный раввин успокоил: «Надо жить там, где лучше». Приятели-евреи, с которыми (явно мазохитский синдром) иногда обсуждаю эту тему, меня не поддерживают. Даже жена снисходительно вздыхает: «Мне бы твои проблемы». Неужели я один такой закомплексованный?