Сетевой портал "Заметки по еврейской истории"

Морская душа

Рассказал мне о своём старшем брате, балтийском матросе его брат, ветеран пермского бокса, флотский офицер, ветеран труда Яков Михайлович Блехер.
Это был рассказ о мальчишке, познавшем ужасы страшной войны. И я, в прошлом юнга Черноморского флота, просто обязан рассказать читателям о Балтийском матросе Вене Блехере.
В 1943 году Вене Блехеру, жившему с родителями на старой, сплошь из деревянных домов, улице Большевистской, стукнуло 16 лет.
За спиной была школа – семилетка, а впереди ремесленное училище, затем работа на одном из оборонных заводов Молотова (ныне Перми). Мечтавшему о флоте парню совсем не хотелось становиться обладателем фирменной одежды «ремесленника» с поясом, на бляхе которого был не морской якорь, а две буквы «РУ».
Его мечта была: во – первых, стать моряком, во – вторых попасть на фронт. Слушая военные сводки по радио, где сообщалось, что наши войска перешли в наступление, освобождая захваченные немцами советские территории, Веня стал бояться, что война закончится без его участия.
Узнав, что в военкомате Кагановичевского района набирают добровольцев для службы на военном флоте, Веня, ничего не сказав родителям, решил, что это его шанс. Пользуясь тем, что от природы он был рослым, неплохо физически развитым парнем, он ухитрился добавить три года в своём свидетельстве о рождении, сказав, что паспорт утерян.
Веня твёрдо решил ничего не говорить родителям, чтобы они не помешали его отъезду, а потом написать им из части. Но в день отправки друзья проговорились, и вся семья Блехеров успела на площадь Окулова, откуда отправляли новобранцев.
Вскоре Веня оказался в учебном отряде, который базировался в Соловецком монастыре.
Пройдя очень недолгий курс подготовки, и приняв воинскую присягу, он был направлен сигнальщиком на гвардейский эскадренный миноносец «Контр-адмирал Дрозд».
Чёрная форменка отлично сидела на ладной фигуре молодого матроса, а на лихо сидящей бескозырке была не обычна, а оранжевочёрная ленточка.
Мечта сбылась, и родители Вени получили долгожданный фронтовой треугольник, который тогда заменил почтовый конверт. В конверте была маленькая фотография.
Эту фотографию мама, Бася Вениаминовна, хранила до конца жизни.
«Контр-адмирал Дрозд» нёс службу на Балтике отражая атаки немецкой авиации, летевшей бомбить Ленинград. До сих пор не ясно, налетел ли корабль на мину, которых на Балтике было полно: и наших и немецких или рядом с бортом взорвалась бомба, сброшенная с пикирующего на них мессера, но огромная волна, обрушившаяся на палубу, смыла за борт вахтенного сигнальщика Вениамина Блехера.
Капковый жилет, надетый поверх бушлата, не дал утонуть потерявшему сознание матросу. Только через час его заметили и подобрали моряки одного из тральщиков.
В результате долгого пребывания в холодной воде у Вени началось воспаление лёгких, перешедшее в туберкулёз и долгое лечение в одном из госпиталей.
Списанный на «гражданку», он был отправлен долечиваться в свой родной город. Можно представить себе радость родителей: сын, пусть дольной, но живой, вернулся с войны, где был на краю гибели.
Не прошло и двух месяцев после лечения в пермском госпитале, как Вениамин затосковал в тылу и решил сделать всё возможное, чтобы вернуться в строй. И не просто в строй, а, обязательно, на корабль.
Добиваться своей цели он умел. И если принимал решение, то помешать ему, осуществить это, было невозможно.
И вот, он снова моряк, но теперь морской пехотинец. В составе десантной бригады он оказался в Керчи, где был тяжело ранен.
Вениамину снова повезло: осколок снаряда застрял в груди моряка в сантиметре от сердца.
Мама Вени. Бася Вениаминовна, во время войны работала парикмахером и в порядке, как тогда называли шефской помощи, посещала один из госпиталей, где стригла выздоравливающих бойцов. Госпиталь располагался в помещении школы № 37, в которой до войны учились её мальчики.
В очередной выходной день. Она, собрав инструменты для стрижки, пришла в госпиталь и увидела, что раненые лежат не только в школьных классах, но и в коридоре. Ей объяснили, что пришёл эшелон с ранеными и места всем не хватает. Она двинулась в сторону палат для выздоравливающих и вдруг, в первом юноше, лежащем в коридоре, она узнала своего Веню и потеряла сознание. Теперь у постели Вениамина дежурили по очереди все родные и друзья. Постепенно крепкий организм и помощь мед персонала, окружении близких, делали своё дело. Моряк пошёл на поправку. Затем его лечили в нескольких госпиталях страны, но прошло более года, пока этот, в прошлом душа любой компании, плясун и баянист стал снова похож на лихого маримана.
Ему очень шла флотская форма, и он в ней пользовался большим успехом у девушек. Уже в конце войны Вениамина положили в госпиталь в Ораниенбауме.
Я видел письма, которые он писал из госпиталя своему пермскому другу о том, что он ещё надеется вернуться в строй.
Мне бы очень хотелось рассказать о дальнейшей судьбе юного моряка Вене Блехере, хлебнувшего военного лиха под самую завязку по собственному выбору.
К великому сожалению и горю близких, тяжёлые фронтовые раны и обострившийся туберкулёз, вскоре свели в могилу юного героя.
Не выдержав горя, вскоре умирает отец Вени Михаил Яковлевич.
Бася Вениаминовна всё выдержала, и ей удалось воспитать младшего сына Яшу. Ян закончил горный техникум, и по примеру старшего брата, добровольно пошёл служить в Балтфлот, где начав службу матросом, закончил её командиром сторожевого корабля.

Марк Берлянд
2010

Мы встретились в Закамске.

В июне 1953 года во дворе школы 27(ныне это школа 70) собрались ученики девятых и десятых классов. Всем предстоял поход в город Краснокамск с одним привалом в районе Нового Крыма, а в Краснокамске их ждали сборные команды старшеклассников Краснокамска для товарищеских встреч по волейболу, баскетболу и лёгкой атлетике.
Недавно приехавшего из Киева двадцатитрёхлетнего тренера, то есть меня, райком комсомола обязал сопровождать ребят и помочь в организации соревнований.
Каждый класс шёл со своим классным руководителем. Это были молодые женщины, ведь пожилым учительницам такой поход был бы не под силу.
Мне очень понравилась девушка, которую всё время окружали крепкие спортивные юноши. Они с недовольством посматривали на меня, сделавшего попытку познакомиться с молодой учительницей. Я понял, что мне лучше временно отступить и вернуться к этой теме знакомства после окончания похода. У знакомых учителей- участников похода я собрал информацию об этой симпатичной девушке: имя-Рая, преподаёт русский язык и литературу в школе №27 второй год после окончания Казанского педагогического института, она - классный руководитель мужского выпускного класса, не замужем. Эта информация меня очень обрадовала. Коллеги, правда, сообщили мне, что имеются историки и географы, которые пока безуспешно пытаются закадрить эту обладательницу красного диплома.
Я подумал: «Если киевлянин всерьёз возьмётся охмурять этот неприступный объект, то закамские воздыхатели могут отдыхать».
На следующий день мы, в полном смысле слова, штурмовали Краснокамск, победив во всех соревнованиях с местными спортсменами на стадионе «Россия».
Через неделю я, лёжа на второй полке плацкартного вагона, ждал встречи с моим Киевом и друзьями, из которых ни один не уехал из Киева после окончания школы тренеров.
Когда мы отмечали мой приезд, друзья вручили мне самодельную медаль
«За освобождение Киева без боя».
Вернувшись после отпуска в Закамск, я понял, что судьба мне улыбнулась.
Заведующий районо предложил мне выручить школу№27, став учителем в четырех седьмых классах, в которых некому было преподавать физкультуру.
Обдумав мою занятость в ДЮСШ, я согласился на дополнительную работу, поняв. Что теперь получу право почти ежедневно бывать в этой школе и встречаться с предметом моего обожания.
Все кавалеры из учительской гвардии быстро поняли, что им не светит и соперничать с борцом- перворазрядником просто небезопасно.
Я стал завсегдатаем маленькой комнатки, выделенной молодому специалисту
Раисе Терентьевне Андреевой, директором школы. Это были прекрасные вечера. Мы оба выросли среди книг, и нам было о чём поговорить.
Я узнал что Раечка, деревенская девочка, рано начала читать и в третьем классе уж была суфлёром на спектаклях в колхозном клубе. Каждый день она совершала шестикилометровые прогулки в школу, затем окончила среднюю школу в Чистополе, совмещая учёбу с занятиями парашютным спортом.
Она, единственная из своей деревни, поступила в Казанский пединститут и закончила его с красным дипломом. Я в те годы начал писать стихи и мне захотелось попробовать написать о её деревенской родине. Стихи состоялись, но только через несколько лет, когда мне удалось попасть в эту деревню. В августе 1954 года мы расписались в Загсе, который находился на втором этаже деревянного барака, на берегу Камы.
Когда я узнал, что деревня, в которой родилась Раечка, больше не существует, согласно решению ЦК компартии об укрупнении колхозов, тогда и родились стихи.

Дом деревенский, рядом речка,
Домашний хлеб из русской печки,
Дорога в школу и обратно,
Жаль, всё исчезло безвозвратно.

Дома, дворы, сады и бани
Остались только в подсознании
И только, как и раньше, речка
Течёт и в зной, течёт в ненастье,
Напоминает нам о вечном,
О том, что детство было счастьем.
Летели годы, росли дети.
Они, также как и их мама, прилежно учились и были отличными спортсменами, как и их отец: дочь Наташа была чемпионкой Перми по лыжным гонкам, а сын Дмитрий выиграл первенство области по лёгкой атлетике.
24 августа 2010 года в тесном кругу детей и внуков мы отметили пятьдесят шестую годовщину нашей совместной жизни. За это время Раечка к пяти предметам преподавания, которые значились в дипломе пединститута, добавила ещё три, полученных в ПГУ. Я тоже, кроме любимой тренерской работы, преуспел в области фотографии, журналистики, живописи, и стихосложения.
Сидя за праздничным столом, я подумал, что связав в пятидесятых годах свою жизнь с Раечкой, говоря спортивным языком, я попал в десятку.

Раечка, прочитав мой материал, одобрила его, но просила никогда его не опубликовывать. Я пообещал. Через неделю Раечки не стало...
Я взял на себя смелость опубликовать этот очень личный рассказ в память о моей Раечке.


Марк Берлянд.

Первый послевоенный, международный...

Мне самому не верится, что этот матч состоялся более пятьдесяти лет назад.
В 1954 году я приобрёл самый дешёвый фотоаппарат, который выпускался в СССР, «Смену», чтобы фотографировать родившуюся в декабре дочь Наташу и снимать своих юных спортсменов- легкоатлетов.
Подкопив за полгода деньжат из своей более чем скромной зарплаты, я стал счастливым обладателем фотокамеры «Фэд» и всерьёз увлёкся спортивной фотографией. В 1955 году я рискнул отнести свои спортивные снимки в редакцию газеты «Молодая Гвардия», которая помещалась в подвале обкома ВЛКСМ на улице Сибирской.
Ответственный секретарь редакции Алексей Домнин, к моей радости и удивлению, не только похвалил мои снимки, но сразу, же поставил их в ближайший номер газеты.
Через пару дней я получил из редакции письмо с предложением стать юнкором, так называли в молодёжной газете внештатных корреспондентов.
Я получил удостоверение, которое берегу до сих пор.
В редакции в те годы, таких как я фанатов газеты, было человек двадцать пять- тридцать, но только мне, спортивному тренеру, тал поручать освещение спортивных соревнований, где я не только делал снимки, но и готовил сопутствующий снимкам текст. Я стал завсегдатаем всех футбольных матчей, где искал яркие, динамичные кадры футбольных баталий.
В те годы проводились в доме журналистов областные фотовыставки. Я не раз становился лауреатом таких выставок, выставляя на них спортивные работы.
1958 года для нас был годом «оттепели», когда наш закрытый город начал приоткрывать свои двери для иностранных гостей.
В редакции мне сообщили, что в Пермь на днях прилетает футбольная команда из Румынии «Корвинул» для товарищеской встречи с нашей «Звездой» и мне предлагается встретить команду в аэропорту, а затем поснимать игру.
И вот мы на старом аэродроме: фотокорреспондент «Вечёрки» Израиль Шустер и я, да ещё стайка симпатичных девушек с букетами цветов, команда обкома комсомола во главе с первым секретарём.
Минут через двадцать послышался гул самолёта, и вскоре старинный, а тогда мне казалось, самый современный лайнер ИЛ-14, как принято говорить в аэропортах произвёл посадку. По небольшому трапу спускались рослые, загорелые парни в модных костюмах спортивного покроя. Они сразу попали в женское окружение.
Девушек, у которых счастье было написано на лице, можно было понять, ведь они впервые в жизни общались с настоящими иностранцами.
А мы с Шустером яростно щёлкали затворами, снимая эту живописную группу на фоне Ил-14.
Когда утром я принёс снимки в редакцию, то встретил там капитана «Звезды» Женю Никифорова, который сказал, что команда просит меня снимать эту игру, так как они видели мои футбольные снимки в газете, и они им понравились.
Матч проходил на стадионе «Звезда», а ныне «Юность». На трибунах не было ни одного свободного места.
И «Звезда» и «Корвинул» выстраиваются лицом к трибуне. Пионеры, выбежав на поле, вручают игрокам букеты цветов, которые игроки передают болельщикам, сидящим в первом ряду.
Команда «Корвинул» из города Хунедоара, как и наша «Звезда» играла в классе «Б», и в этом классе, как говорили, была в тройке страны.
В те годы звездинцы были окружены любовью пермяков. Истинные болельщики знали всё о своих любимцах: капитане команды Евгении Никифорове, вратаре Геннадии Баландине, об Олеге Бланове, кличка которого была «академик» (он – единственный в команде имел высшее образование), о Юрии Чашине, о Николае Малкове, об Игоре Кирове и других игроках.
Началась игра, и мне трудно было сначала решиться у каких ворот занять позицию, чтобы получить эффектный снимок.
Игра шла на равных и голами не пахло. Я решил, что стоять за своими воротами непатриотично и перебрался за ворота гостей. Оставалось старательно молиться про себя, чтобы в ворота румын влетел хоть один мяч.
Я думаю, что Всевышний меня услышал, так как пермяки забили два гола и не пропустили ни одного в свои ворота. Пермь торжествовала.
Эта игра была началом успешных международных встреч нашей команды со спортсменами ГДР, с польскими и китайскими командами. Шестого августа 2008 года исполнилось 50 лет с той игры с румынской командой, когда звездинцы пробили окно в Европу.

Марк Берлянд

2011год

Мой брат Миша
Они родились в Киеве, три брата: Павел, Абрам и будущий мой папа - Гедали. В 1919 году Павел и Абрам стали чекистами и вскоре отбыли в Москву. Старший брат Павел попал в Наркомат железнодорожного транспорта и в 1937 году был расстрелян, получив клеймо "враг народа". Абрам был неплохим пианистом и никудышным чекистом. То, что ему удалось уволиться из организации железного Феликса, спасло ему жизнь. Он женился на очень образованной по тем временам женщина, которую звали Татьяна, и стал обладателем двух комнат в большой отдельной квартире в самом центре Москвы на Патриарших прудах, вскоре переименованных в Пионерские. В 1921 году в семье Абрама Берлянда родился сын Миша.
Я появился на свет в Киеве в семье самого младшего из Берляндов — Гедали. Моей маме, которую звали Хана, а в быту Анна. было 22 года.
С самого детства папа мне рассказывал, что в Москве у меня есть прекрасный двоюродный брат Миша, очень развитый, умный и добрый мальчик, играющий на виолончели. Папа, который после работы на Кабельном заводе был выдвинут в Киевский профсоюз работников культуры, иногда ездил в командировки в Москву и всегда привозил мне основательно зачитанные, но очень редкие книги. Я до сих пор помню первые три книги, полученные мною - первоклассником.
Это были прекрасно иллюстрированная книга "Маугли" Киплинга, История жизни Сэмюеля Клеменса (писателя Марка Твена) и "Следопыт" Фенимора Купера.
Я боготворил своего московского брата и старался ему подражать.
Так, узнав, что Миша стал неплохим боксёром, я в 3-ем классе записался в секцию гимнастики, которая работала недалеко от нашего дома в красивом здании. Впоследствии я узнал, что это бьла синагога, откуда с приходам советской власти выселили раввина и всех желающих молиться евреев.
Я старательно тренировался, правда, без особого успеха, а вот музыкой, как Миша, так и не смог заставить себя заняться, считая это занятием, не достойным мужчины.
Впервые я встретился с братом в сентябре 1939 года. Это был выходной день, и все мои были дома. Три звонка в нашу коммунальную квартиру означали. что к нам кто-то пришёл. Мама пошла открывать, и вдруг я услышал её радостный крик: «Мишенька!»
В комнату впереди мамы вошёл красивый стройный красноармеец с коротким ёжиком на голове. Оказалось, что Миша едет из Польши, куда его часть вошла 17 сентября, а сейчас они возвращается в Москву, его эшелон стоит на Киевском вокзале, а его отпустили на час.

Он рассказывал маме и папе, как они вторгались в панскую Польшу, а я, десятилетний пацан, сидел, прижавшись к его боку, так как он обнял меня правой рукой. И я слушал, как звучала его красивая московская речь, ничуть не похожая на распевный русско-украинский с примесью еврейских интонаций разговор киевлян. Прощаясь, Миша подарил мне польскую зажигалку неимоверной красоты, которую моя курящая мама отобрала у меня, заявив, что дети не должны играть с огнём: недалеко и до пожара. Зная мамин решительный характер, я не стал спорить. Кстати, эта зажигалка в годы войны очень нас выручала. Миша, прощаясь, пригласил нас в гости в Москву, чем меня очень обрадовал. Но встретиться с ним я смог только через 15 лет.
После расстрела в Москве старшего брата папы дяди Павлика мой папа в Киеве сразу лишился своего руководящего поста в профсоюзе работников культуры и вернулся к своей первой специальности зубного техника. Мама очень боялась, что папа может лишиться партийного билета со всеми вытекающими из этого неприятностями для нашей семьи. Я плохо понимал, почему мои родители сразу переходили на шёпот, как только я появлялся дома.
Несмотря на то, что мой папа был братом врага народа, его не лишили партийного билета. просто не успели. Киев бомбили ранним утром 22 июня 1941 года. Хотя у папы было плохое зрение, он мог бы уехать из Киева вместе с нами (моим братьям-близнецам было по 4 года), он отправился в военкомат и был зачислен в 3-й батальон народного ополчения на должность начальника медсанчасти. Нас он отправил с эшелоном беженцев в город Ворошиловград, ныне Ставрополь. Заставив семью уехать, он спас всех нас от смерти в Бабьем Яру.
Папа погиб, обороняя Киев, 18 сентября 1941 года, а 28 сентября в Киеве начался массовый расстрел еврейского населения. Пока шёл эшелон, я думал о своём брате, который, я был уверен. сражается с фашистами. Я, как и все тогда, верил, что до победы осталось месяца два, и я опять встречусь с Мишей.
В Ставрополе мы прожили год. Из письма из Москвы мы узнали, что дядя Абрам, который играл в оркестре академии им. Жуковского, вместе с академией и тётей Таней был эвакуирован в Свердловск, а Миша, командир противотанковой батареи — воюет возле Брянска.
В августе 1942 года мы под градом бомб последним эшелоном выехали из Ставрополя и снова избежали смерти, так как все евреи, оставшиеся в городе, 12 августа были расстреляны.
Через 2 месяца пути мы добрались до города Молотова, где наши родственники шёпотом сообщили нам, что мой любимый брат Миша находится в заключении в каком-то сибирском лагере. Только в 1952 году, заехав по пути из Киева в Молотов к дяде и тёте в Москву, я узнал все подробности Мишиной одиссеи. Сражаясь под Брянском, он за храбрость был награждён медалями "За отвагу" и"За боевые заслуги". Орден "Красной звезды" он получил из рук маршала Константина Рокоссовского. Один из бойцов его батареи подобрал Мишин дневник, который вести было не положено, и передал его особистам. В дневнике Миша нелестно отзывался о тех, кто говорил ему, что "ты хоть и еврей, а хорошо воюешь, хотя все евреи трусы". Евреев они называли героями ташкентского фронта.
В дневнике Миша посмел выразить удивление по поводу нашей неподготовленности к войне. Это определило его дальнейшую судьбу -1О лет лагерей. Я думаю, что эта несчастье спасло eму жизнь. В 1952 году дядя Абрам дал мне Мишин адрес и, приехав в Пермь, я стал регулярно писать брату в Тайшет.
Десятилетний срок был позади, но узника не собирались oтпускать на свободу.
После смерти Сталина Мишу отправили на поселение. Он писал мне, что окружён великолепными людьми: артистами, музыкантами, художниками. Они создали в лагерном клубе эстрадный оркестр. Виолончелист Миша быстро освоил аккордеон и саксофон. Эти инструменты ему очень пригодились, когда он вышел на свободу в 1956 году.
В 1954 году я собрался ехать в Москву на первую установочную сессию в центральный институт физической культуры, куда я был принят без экзаменов, потому что окончил киевскую школу тренеров с красным дипломом. Я заранее купил билет на поезд Пермь-Москва и в этот же день получил письмо от Миши, в котором он писал, что его отпустили на неделю в Москву проведать родителей, что он будет проезжать через Пермь 12 января, и указал номер своего поезда и вагона. Мой билет был куплен на это же число. Мне удалось поменять билет на сибирский поезд, и я не верил своему счастью, обнимая брака.
Всё его купе было набито лагерными начальниками в звании не ниже майора.
Я был приятно удивлён, видя, с каким уважением они относились к моему брату. До Москвы было выпито много водки, и крепко поддавшие майоры пытались убедить меня, что мне очень повезло иметь такого брата.
Когда Миша освободился совсем, то сразу стал выступать в ансамбле известной эстрадной певицы Ружены Сикоры, а затем был приглашен во вновь созданный Юрием Саульским московский "Мюзик-холл", где играл на саксофоне до самой пенсии. Будучи человеком, очень одарённым, он писал стихи и короткие рассказы. Несмотря на подорванное в лагере здоровье, он посетил своих лагерных друзей в США и в Израиле. В 70-х он был в Перми ( городе в котором я тогда жил) в гастрольной поездке с труппой московского "Мюзикхолла".
Мои дети Дмитрий и Наташа очень любили моего брата и, бывая в Москве, всегда его навещали. Его любили женщины, но все eго браки были недолгими. Егo женой целый год была наша любимая певица Тамара Миансарова. Последний его брак был самым долгим. Белла или Белка, как он ее называл, была музыковедом и была на 25 лет моложе Миши.
Когда умерли его родители, Миша обменял две комнаты на Патриарших на однокомнатную квартиру па Полянке в Бродвиковском переулке. В 1991 коду брат оказался среди защитников Белого Дома. В 2003 году в мае Миша поздравил меня с Днём Победы. Это был единственный праздник, который он признавал. В этот лень он надевал свои ордена. которые ему вернули после реабилитации, и встречался с друзьями, у которых за спиной был фронт, а затем сталинские лагеря В том письмо были его стихи -

Здесь старая Москва. Ушедший милый мир,
Здесь липы старые, что помнят Берлиоза
И Воланда суровые прогнозы.
Аллеи тихие. Скамеечек пунктир.
Изысканный московский сувенир-
Старинный пруд в оправе изумрудной
На страже Бронная, Козихинский
Трёхпрудный и фонари, надевшие мундир.
"Москва! Как много в этом звуке..."
Особенно для сердца, что в разлуке
Сжимается, тоскуя и любя!
Сюда душой я рвался из Сибири
Так много лет: четырежды четыре'
И здесь мой дом... Лишь здесь я у себя.
Это было последнее письмо. 22 августа 2003 года Миши не стало.
Мой внук Игорь в недалёком детстве стал призёром международного конкурса саксофонистов в Питере. Я уверен, что Мише это было бы приятно. Мой старший внук Алексей своего старшего сына назвал Мишей в честь моего брата. И теперь у нас есть свой Мишаня - Питерский. Сейчас мне уже больше лет, чем было моему брату, когда он нас оставил. Я стараясь успеть рассказать обо всех хороших людях клана Берляндов, пытавшихся быть полезными для своей страны, но не очень ею оценённых.

Спасибо товарищу Сталину!



Это был первый послевоенный год. Я, шестандатилетний юнга Черноморского флота, постигаю специальность радиста в школе связи города Николаева. Этот набор будущих радистов был проведён на Украине. Многие из нас потеряли отцов, а кто и всю семью во время войны. Мой отец погиб при обороне Киева.В первые месяцы учёбы главной мечтой курсантов было желание поесть и поспать. Мы были рады даже мороженой картошке, которую дневальные по камбузу приносили в карманах шинелей и затем пекли её на углях в казарменных печах.
Зима в 1946 году была суровой и ветреной. Во время строевой подготовки не спасали от холода тонкие шинели и хлопчатобумажная роба.
Мой земляк — киевлянин Леша, был самым крепким из нас. Его отец был рубщиком мяса на Бессарабском рынке, что позволяло Леше питаться очень неплохо даже в голодные послевоенные годы. Кроме того, за его спиной был год занятий греко-римской борьбой в Киевском Дворце пионеров. Первое время он смотрел свысока на нас, хилых пацанов, недоедавших все годы войны. Но он, первым из нас, не выдержал трудностей службы. Он заметно похудел, перестал следить за собой, подшивать подворотнички к «слюнявчику», так мы называли вставку под шинель вместо шарфа, чистить до блеска бляху на поясе, за что получал наряды вне очереди. Первого декабря — я запомнил эту дату на всю жизнь, вечером мы занимались самоподготовкой в радиоклассе. На каждом столе было два ключа, на которых мы отрабатывали скорость передачи знаков азбуки Морзе. За моим столом трудился и Алексей. Во время передышки он вполголоса сказал мне, что эта служба ему уже невмоготу, и он решил сбежать домой пока еще не принял присяги.
Я ему попытался объяснить, что дальше вокзала он не убежит. Тех, кто пытался бежать, ловил патруль или наши командиры. Я предложил ему подать рапорт командиру, где написать, что у него плохой слух, и он не может стать радистом и, пока не было присяги, его спишут на гражданку. Совет был достаточно глупым. Если бы ан написал такой рапорт, то его могли бы отправить в Севастополь, где были школы артиллеристов, мотористов. В шестнадцать лет я этого не понимал и поплатился за это. Ночью меня разбудил дневальный и отвёл в комнату вахтенного офицера, который обвинил меня в агитации против Советской власти, выраженной в подбивании курсанта Петрова уклониться от несения воинской службы. Окончательно проснувшись, я увидел курсанта, который вчера трудился на ключе рядом с нами, и всё понял. В благородном порыве он, как теперь говорят « настучал» командиру. Мне пообещали со мной разобраться на следующий день, а дневальному приказали следить, чтобы я не совершил побега. Заснуть я уже не мог, думая, что же меня ждет завтра.
После завтрака вместо учебных классов нашу роту повели в Ленинскую комнату, где замполит объявил о том, что проводится комсомольское собрание по разбору антисоветского поступка юнги Берлянда. Я стоял перед всеми, и все было как в тумане. Я не помню, кто выступал и что говорил. В конце концов, мне вынесли строгий выговор с занесением в личное дело и, собрание закончилось.
Я облегченно вздохнул, решив, что еще легко отделался. Когда я последним вышел в коридор, там меня ждали командир роты и матрос с винтовкой со штыком. Мне зачитали приказ об аресте на 10 суток и, отобрав у меня ремень, повели на гарнизонную гауптвахту, по-флотски «губу».
Вместе с другими арестованными матросами нас водили на работы в порт, где мы перекачивали солярку для катеров, копали ямы, убирали территорию, питаясь непонятного вкуса баландой. Четвертого декабря в конце дня за мной пришел конвоир и отвел меня в часть, а оттуда - прямо в столовую.
Ужин уже закончился, и столовая была пуста. Мой конвоир, засунув голову в кухонную амбразуру, сказал: «Парни, накормить арестанта из того, что осталось по расходу. Через минуту передо мной оказались две миски каши с мясом и две кружки компота.. «Рубай, пацан, отъедайся», — сказал выглянувший из амбразуры кок и протянул мне здоровый кусок хлеба. То, что я почувствовал тогда, не спеша, расправляясь с едой, теперь бы назвали кайфом. Передохнув после первой миски, я поднял голову и увидел на стене огромный лозунг «5 декабря — день Сталинской конституции!» Мне стало ясно, кому я должен быть благодарен за свое освобождение от губы»!
От такого везения настроение мое стало вообще прекрасным и, доедая ужин, я вспомнил еще пару лозунгов посвященных моему освободителю. В моей школе в 1938 году висел лозунг «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство», а перед школьным спортзалом висел лозунг «Да здравствует лучший друг советских физкультурников товарищ Сталин!»
С тех пор я твердо уяснил для себя, что в нашей великой стране Советов давать кому-нибудь советы небезопасно.

Закамские моржи пятидесятых.

Клуб закамских моржей «Виртус» уже с десяток лет объединяет большую группу жителей Кировского района города Перми, которые предпочли не виртуальный, а самый, что ни есть настоящий вид закаливания организма, плавание. Плавание в нашей великой реке Каме в любое время года!
Когда эти пловцы смело, окунают в воду проруби в самые сильные Крещенские морозы свои красивые, спасибо спорту, мужские и особенно женские тела, они, возможно, заблуждаются, считая себя первопроходцами в этом прекрасном единении с живой природой.

Ваш покорный слуга был участником первой попытки закаливания организма ледяной камской водой. Меня и моих товарищей по эксперименту наши жёны считали не вполне нормальными, и они имели на это законное право. Им было неприятно смотреть, как мы пытались очистить Каму от мазута собственными телами. Нас всех объединило лето 1954 года.
По выходным дням наша компания, которая состояла в основном из работников научно- исследовательского института, собиралась на пляже.

Основной костяк группы состоял из отлично физически подготовленных выпускников военных академий, заводских военпредов, которые были в прошлом неплохими гимнастами, лыжниками и легкоатлетами.
По традиции перед заплывами мы устраивали соревнования по прыжкам с места: тройным и даже десятерным и по метанию камней в Каму. Чаще всего победителем воскресных турниров становился флотский старлей родом из Таллина, 25 – летний Томас Томпсон.

Особое место занимал на пляже самый старший из нас 28 – летний врач, заведующий районным отделом здравоохранения Эммануил Кривицкий, классный шахматист, совсем не умеющий ни бегать, ни прыгать, ни плавать. Зато, он был среди нас главным теоретиком футбола, волейбола и знатоком способов закаливания организма холодной водой. Его советы по методике закаливания предлагались нам в безапелляционной манере опытного санитарного врача. Он не думал о том, что его познания в области закалки были почерпнуты из медицинских учебников и не были подкреплены практикой.
Полностью доверившись советам Эммануила, мы, не задумываясь, приняли предложение купаться в Каме каждый день до 31 декабря.
Наше решение мы закрепили клятвой платить по рублю (а это были немалые деньги тогда) за каждый пропуск даже при самых уважительных причинах: командировки, научные испытания изделий, партийные или комсомольские собрания, явка на которые была строго обязательна.
Мы стойко держались, как истинные джентльмены, соблюдая данную друг другу клятву. Ни лютые холода с ветром, ни отсутствие помещения для переодевания, ни холодная в +2 градуса вода Камы, ни густой слой мазута не смоли отбить у нас желания довести процесс закаливания по методике доктора Кривицкого до конца.
Мой товарищ Валерий Мошев, будущее светило отечественной науки, установил местный рекорд по сбору мазута на своё тело к концу плавательного сезона. Свои жизненные успехи, доктор технических наук, профессор Валерий Вафоломеевич Мошев мог смело связать с физической и моральной закалкой, полученной зимой 1954 года.
Наступил этот прекрасный день закрытия плавательного сезона 31 декабря.
Мы собрались в просторной квартире военпреда Константина Канаша.
Каждый из нас в торжественной тишине выкладывал на середину стола штрафные рубли за вынужденные прогулы: кто 2 рубля, кто 5 рублей. Самый большой штраф в 10 рублей пришёлся на мою долю. Мы ждали нашего главного теоретика в области закаливания доктора Кривицкого. Он появился через час, сославшись на ответственное партсобрание. Впервые, к нашему удивлению, мы увидели необычно смущённого, не похожего на себя доктора.
Когда на центр стола он положил рубль, мы не ждали продолжения, но Эммануил Борисович продолжал в необычной тишине опустошать свои карманы. «Извините, ребята, это всё»- тихо сказал доктор, отсчитав нам 90 рублей. По тем временам это была половина его месячной зарплаты, но мы закричали «Ура!», когда в уме подсчитали, сколько это бутылок коньяка стоимостью в 4 рубля 50 копеек можно было купить!

Новогодний праздник удался на славу! Но, честно признаюсь, с зимним плаванием было покончено!
Марк Берлянд
2010 год

Зависть

Завидую рабочему давно:
Он смену отработал и домой,
А дома пьёт хоть водку, хоть вино,
Не хочет пить: в кино идёт с женой!

Ну, а интеллигент, он не такой,
Он – нервный, рефлексирующий тип,
По пустякам теряет он покой,
И не уверен в том, чего достиг!

Придумывает хобби он с тоски,
Коллекциями полон дом его:
То марки собирает, то значки,
Себя собрать не может самого.

Не может он никак себя найти,
Не может он никак себя понять,
Жене бы лучше от него уйти,
Покоя с ним до гроба не видать.
1970г.

«Отец» Малой Земли
Еврейский народ может гордиться своими героями. Один из них - герой Советского Союза Цезарь Львович Куников.
Будучи начальником десантного отряда морской пехоты, майор Цезарь Куников выполнил невыполнимую задачу: его небольшому отряду удалось выбить превосходящие силы противника с небольшой территории Малой Земли, Мысхако.
Семь дней десантники отбивали яростные атаки врага. Удерживая освобожденную территорию до подхода основных сил, моряки выбивали (зачищали) противника из многоэтажных зданий. Впервые в практике подразделений российской морской пехоты Ц. Л. Куников провел практическое обучение личного состава технике высадки на берег в ночное время в зимних условиях, владения холодным оружием, стрелковым и артиллерийским вооружением противника.

В ночь на 12 февраля 1943 года Ц. Л. Куников был смертельно ранен взрывом «шальной» мины на Малой земле, эвакуирован в Геленджик, и там 14 февраля 1943 года скончался от ран. Похоронен на площади Героев в Новороссийске[5][6].
За мужество и отвагу Куникову Цезарю Львовичу Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 апреля 1943 года посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Родился герой в Ростове-на-Дону в еврейской семье. Отец — Лев Моисеевич Куников, работал инженером-машиностроителем; мать — Татьяна Абрамовна Хейфиц (1875—1957), была домохозяйкой.

В молодые годы Цезарь Куников приобрёл колоссальный опыт производственной и руководящей работы, а также опыт работы в газете. Семейное воспитание, обширная трудовая деятельность и опыт флотской службы помогли Куникову виртуозно выполнить боевую задачу.


Память Ц. Л. Куникова увековечена достойно! Он это заслужил. Установлены бюсты у школы 13 города Азова и на московском заводе "Трамсмаш". Именем героя названы школы в Ростове-на-Дону и в Новороссийске. Есть в Ростове-на-Дону мемориальная доска, названа его именем улица. В Новороссийске также есть улица героя, а в Москве — площадь Куникова. Его имя носит танкер, выпущен памятный конверт с его портретом. Поселок Станички был переименован в Куниковку, а во Вселенной есть малая планета макеевца Куникова.

Законы «РАБОтехники»

Пункт первый
Начальник всегда прав.
Если начальник вдруг неправ, смотри пункт первый. Если вам не нравится, что за песню в храме, посвящённую начальнику, дают «двушечку», то воспринимайте это как адекватное наказание.

Пункт второй.
Начальник всегда этичен в общении. Если начальник вдруг неэтичен, смотри пункт второй. Если вам не нравится выражение « мочить в сортире», то воспринимайте это выражение «как ответить справедливым возмездием».

Пункт третий
Начальник всегда действует по обстановке. Если начальник вдруг не действует по обстановке, то это значит, что вы не умеете тактически мыслить. Если вам не нравится, что в ответ на террористические действия бандитов, власть строит бесполезную, с вашей точки зрения, вертикаль, поменяйте свою точку зрения.

Пункт четвёртый
Начальник всегда знает, что посоветовать. Если начальник даёт неправильный совет, смотри пункт четвёртый. Если вам не нравится, каких успехов достигают фавориты Путина в спорте, принимайте виагру, следуя его совету, и будет вам счастье.

Страшная судьба города- героя

В 1939-40-х годах севастопольские моряки маршировали по набережной под звуки марша. «Севастополь не сдадим! Моряков столицу! В море выйдут корабли защищать границы!»
Оборона Севастополя закончилась очень печально для его защитников.
Согласно морскому закону капитан оставляет судно последним. Севастополь подвергался постоянным бомбёжкам и немецким танковым атакам. Адмирал флота Филипп Октябрьский, командующий обороной Севастополя, собрал на военное судно всех своих штабных офицеров и бросил Севастополь, уйдя в море. Моряки, обречённые на смерть или на плен, отчаянно сражались. Пятеро моряков, обвязавшись гранатами, совершили геройский поступок, по очереди бросаясь под танки. Многие моряки бросались в море, чтоб доплыть до каких- нибудь судов, но шли на дно, сражённые немецкими снайперами.
В Севастополе оставалось около ста тысяч краснофлотцев. Немцы в первую очередь расстреливали младших командиров, тех, кого Октябрьский не взял с собой. Это были старшины и мичманы. Уничтожению подвергались матросы еврейской национальности.
Город был сдан.
Вскоре после его освобождения нашими моряками и после окончания войны в 1946 году мы - юнги Черноморского флота, будущие радисты, которым на политзанятиях не рассказывали о сдаче города, маршировали с песней и пели, не замечая изменений в тексте марша: «Севастополь возродим! Моряков столицу! В море выйдут корабли защищать границы!»
Когда мы повзрослели, я узнал, что в начале 1960х годов секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущёв присвоил адмиралу флота Филиппу Октябрьскому звание Героя Советского Союза. Вот так-то.

Вот текст довоенного марша севастопольских моряков.

« А там, на приморском бульваре аллеи матросов полны.
Таинственно шепчутся пары под шум Черноморской волны.
Эх! Марш вперёд, труба зовёт! Все мы краснофлотцы!
Звук морей зовёт нас в бой! Все - на миноносцы!
Севастополь не сдадим! Моряков столицу!
В море выйдут корабли защищать границы!»