И РЕАЛЬНОСТИ НАШЕГО ВЕКА
Рожденным в один день 5 марта,
но разделенным огромной исторической эпохой, -
отцу моему Самуилу Аврумовичу,
прожившему полжизни в черте оседлости,
и сыну моему Косте, солдату Израиля.
Вступление.
Нынешний год - 2003-й в христианской традиции - объявлен Годом Библии. Книга Книг переведена уже на более чем две тысячи языков...
Моисею (Моше), которому некогда на Синае были вручены каменные скрижали с Десятью заповедями, Законом, доныне служащим основанием всечеловеческой морали, приписывается авторство первых пяти книг Библии. Они так и названы - Пятикнижие Моисеево. Это священнейшая для евреев Тора (др.-евр. - Учение), на которую ссылается и Христос в Нагорной проповеди: "Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить" (Матф. 5/17).
Тора - вероятно, самая значимая книга в истории человечества, зерно, из которого проросли три мировые религии (также ислам) и - как следствие и антитеза - рациональная критическая мысль. Не случайно этой Книге приписываются поистине необыкновенные свойства. Еврейский мистицизм, средневековая Каббала, рассматривает Тору как изощренную систему символов; тот, кто расшифрует их, допущен будет к рычагам мироздания, поставленного Всевышним.
Уже современное компьютерное прочтение текста (с учетом каждой 4-й,12-й, 15-й буквы канона) по мнению некоторых специалистов (не историков) дает неожиданные предсказания, будто бы оправдавшиеся в наше время и - как вывод - справедливые для грядущих веков...
Не скроем, большинство ученых отвергает подобную мистику. Мы прежде всего видим в содержании Торы подлинное свидетельство зарождения цивилизации. И не для того всматриваемся в историю, чтобы предугадать будущее, но для того, чтобы не споткнуться о прошлое. Его камни повсюду разбросаны у нас под ногами.
Тора - Откровение, полное и загадок, и решений, актуальных для каждого. Книга эта жива поныне.
Предуведомление.
Для цитирования передо мной три русских перевода Торы: канонический в Синодальном издании (место и год не указаны); в издании, утвержденном раввинатом Израиля (Иерусалим, 1978); а также выполненный современным семитологом и библеистом, доктором исторических наук И. Ш. Шифманом (Москва, 1993). Все три, разумеется, идентичны по содержанию, но содержат расхождения в словах, необходимых по смыслу вставках, знаках препинания. Наиболее существенные расхождения - в передаче имен, географических названий, отдельных терминов.
Первым побуждением было - отринуть церковную лексику, невольно модернизированную, подогнанную к лексике Нового Завета. Вспомним, что для самого Христа Тора была древностью, не говоря уже о событиях, описанных в ней.
Стоило, казалось, довериться второму переводу, предельно приближенному к истинному звучанию древнего языка. Там, например, широко используется фонема ы, сравнительно редко возникающая в практической русской речи, - потому только, что звучит она так же, как и на иврите. При этом вместо херувимов мы видим загадочных для русского читателя кырувов, вместо известного еще из учебника древней истории Ханаана - Кынаан, вместо общепринятого Иерусалим (Jerusalem), как значится на русских и на английских картах, изданных в Израиле, - Йырушалаим (и рядом, почему-то, - Йерушалаим)...
Буквальное следование фонетике, чуждой русскому уху, вместо общеизвестных понятий породило словесные ребусы, требующие специальной расшифровки: Паро, Ярдэйн, Сыдом, Эйден, Йыошуа, Нинывей, Шэйма, Мыхияэйл... (Фараон, Иордан, Содом, Эдем /синоним рая/, Иисус /Навин/, Ниневия, Сим /сын Ноя; от него семиты, но не шэймиты/, Мафусаил...) Кстати, если уж рабски следовать звучанию оригинала, последнее слово надо бы заключить мягким знаком, потому что на иврите л всегда произносится мягко...
Сами названия пяти книг оказываются непонятными не только русскому, но и вообще европейскому читателю. На иврите каждая из этих книг именуется, как принято было в древности, по начальным словам: В начале ("В начале создал Бог..."), И вот имена ("И вот имена сынов Израиля..."), И воззвал ("И воззвал к Моисею, и говорил Яхве...") , В пустыне ("В пустыне Синай говорил Яхве Моисею..."), Вот слова ("Вот слова, которые говорил Моисей..."). Это, возможно, срослось бы с общеупотребительными у нас названиями: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие (в нашем тексте - Б, И, Л, Ч, В). Однако иерусалимский перевод даже не утруждается растолковать незнакомые слова и обозначает книги так: Бырэйшит, Шемот, Ваикра, Бымидбар, Дыварим.
Перевод И. Ш. Шифмана, над которым он трудился десятки лет до конца своих дней, основан на научном издании древней рукописи; учтены также варианты текста в других источниках вплоть до кумранских фрагментов Торы. Но и здесь не обойдены многие лингвистические препятствия, что также создает затруднения при чтении.
При цитировании использованы все три указанные здесь перевода c целью максимально приблизить текст к интонации Повествователя.
Варианты имен и названий даны в скобках: Моисей (Моше)... Ханаан (Кынаан)..
1.ЕВРЕИ - НАРОД КНИГИ.
В ноябре 1947 года при обсуждении в ООН вопроса о признании восстановленного еврейского государства его представителя, будущего первого премьер-министра Израиля Давида Бен-Гуриона спросили:
- Где у вас мандат на эту землю, утраченную евреями две тысячи лет назад?
- Вот мой мандат! - отвечал Бен-Гурион, подняв над головой Библию.
Он мог бы выразиться точнее, представив собравшимся в зале Генеральной Ассамблеи не всю эту книгу, наиболее читаемую в мире, но лишь часть ее - первые пять глав (книг), Пятикнижие, священнейшую для евреев Тору. Ибо в ней гласом Превечного сказано сынам Израиля: "Когда войдете в землю Ханаан, то вот земля, которая достанется вам в удел, земля Ханаанская по ее рубежам..." И дотошно, до деталей, обозначены эти рубежи - на западе и востоке, на севере и юге (Ч. 34\1-12).
Ханаан (Кынаан), как известно, это нынешняя Страна Израиля, Эрец-Исраэль, оспариваемая друг у друга (вернее бы: враг у врага) евреями и арабами.
Впрочем, евреи - разные, различий между ними, похоже, больше, чем наблюдается среди других народов, - и отношение к Торе у них тоже разное. "Книга эта полна блуда, - говорят мне. - Дочери сожительствуют с отцом, тесть - с невесткой, сам праотец наш Авраам отказывается от собственной жены, дабы самому устроиться поудобнее... Книга эта полна жестокостей и вероломства. Что после всего этого ее нравоучения?"
Но чего стоили бы нравоучения безо всего этого, на пустом месте? И что крепче свидетельствует о подлинности, облеченной мифом, чем такой жесткий реализм?..
Томас Манн из нескольких страниц Торы, поведавших нам историю Иосифа, извлек фундаментальнейший немецкий роман - двухтомный, переполненный психологическими реалиями. И зерно всей этой истории увиделось в деталях, более всего восхитивших писателя. Иосиф продан своими же братьями в Египет, Иосиф возвысился там - из раба в вельможу, приближенного к трону, в министра экономики - как сказали бы мы теперь. И пришли братья его из Ханаана, пораженного недородом, за хлебом - и не узнали Иосифа; он же, узнав их, не захотел открыться. И сетовали между собой братья, вероломно продавшие когда-то младшего своего: "И вот его кровь взыскивается" - они здесь жалкие просители. "А того не знали они, что понимает Иосиф, ибо толмач был между ними. И он отвернулся от них, и заплакал..."
Вот, наконец, "не мог долее Иосиф владеть собой при всех, стоявших возле него, и вскричал: "Удалите всех от меня!" И не стоял никто рядом с ним, когда открылся он братьям своим. И возопил он, плача, и услышали египтяне, и услышал дом фараонов. И сказал Иосиф своим братьям: "Я - Иосиф! Жив ли еще отец мой?" И не могли братья его отвечать ему, ибо смутились они пред ним"... (Б. 42\22-24; 45\1-4)
Ну что перед этой сценой - первой в мировой литературе - оба толстенных тома добросовестного немецкого романиста!.. Такое живое непосредственное движение души героя придает вдруг достоверность казалось бы сказочной ситуации. Можно цитировать еще и еще - достоверность так и брызжет со страниц Торы. Повествователю вроде бы невдомек, что созидается Священная Книга; так до краев переполнена она подлинностью, часто неприглядной: плутовством, блудом, коварством, жестокостями, доныне, впрочем, переполняющими историю человечества.
Моралистов такая священная книга, естетственно коробит. "Ветхий завет я не читаю, - пишет Лев Толстой в своих примечаниях к "Краткому изложению Евангелия". - Чуждая нам вера евреев занимательна для нас, как вера браминов". Известны его высказывания об этой книге как "жестокой и безнравственной", этически неприемлемой, переполненной уголовными уликами...
Удивительно почти текстуальное совпадение слов писателя с мыслями Чарлза Дарвина в его "Воспоминаниях", написанных примерно в то же время, но акцентированных не на этической, а на научной стороне дела: "Ветхий завет - с его до очевидности ложной историей мира, с его Вавилонской башней, радугой в виде знамения и с его приписыванием Богу чувств мстительного тирана - заслуживает доверия не в большей мере, чем священные книги индусов или верования какого-нибудь дикаря".
Знать бы ученому, что научные реконструкции Вавилонской башни, гигантского зиккурата Энтеменанки, появятся вскоре в фундаментальнейших трудах по месопотамским древностям...
Лишь величайшим книгам человечества суждено такое пренебрежительное развенчание перед очередным переворотом в их бессмертной судьбе... "Обращаюсь к вашей литературе, которая учит вас разуму и благородству. Какое издевательство! Боги сражаются между собой, как гладиаторские пары, за троян и ахейцев: Венера ранена человеком, когда хотела вынести своего Энея, чуть не убитого тем же Диомедом... Какой поэт после этого не позорил богов, следуя своему наставнику (Гомеру)?"
Так писал в своей "Апологии" Квинт Септимий Тертуллиан, христианский теолог, лишь на склоне лет, впрочем, "открестившийся" от язычества и, заодно, от Гомера, "клеветавшего на богов". Христианину Тертуллиану ближе иное понимание истины: "Сын Божий распят; мы не стыдимся, хоть это постыдно. И умер Сын Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес; это несомненно, ибо невозможно".
Век за веком гомеровы россказни выглядели все более неправдоподобно. Творцы итальянского Возрождения упивались благозвучностью классических гекзаметров, не доверяя вместе с тем, ни единому их слову. Отныне эстетические восторги росли век от века, величайшие европейцы восхищались фантазией и образной изобретательностью Гомера. Но можно ли было поверить в реальность Троянской войны, спровоцированной, по свидетельству поэта, любовными шашнями и ссорой богов?..
Но вот Генрих Шлиман доверился Гомеру (само существование которого не бесспорно), его "Илиаде", - и открыл, раскопал в безвестном дотоле холме Гиссарлык при выходе Дарданелл в Эгейское море крепкостенную Трою.
Так не довериться ли и нашей Книге Книг - Торе?..
2. РОДОСЛОВИЯ.
Судьба Римской республики была окончательно решена в морском сражении при мысе Акций в Ионическом море. Флот испытанного военачальника Марка Антония и возлюбленной им египетской царицы Клеопатры потерпел поражение от другого римского полководца Октавиана, не отличавшегося ни особым опытом, ни даже личным мужеством. Победитель в гражданской войне стал именоваться Императором Цезарем Августом, республика стала империей. Была подведена черта под целой исторической эпохой.
А ведь в разгаре сражения Антоний громил корабли противника. Фортуна явно склонялась к нему. Но не выдержали нервы Клеопатры. (Или причиной стали вдруг возникшие карьерные соображения?) Она направила свой корабль в открытое море, подальше от битвы. Влюбленный Антоний устремился за ней, оставив без руководства собственный флот...
Ну, не скажешь ли тут (не вдаваясь в первопричины), что у рычага истории была женщина?..
Событие, кажущееся легендарным, почти неправдоподобным, тем не менее достоверно произошло 2 сентября 31 г. до н.э. Троянская война отодвинута еще далее чем на двенадцать веков. И так ли уж неправдоподобно, что поводом ее опять-же была женщина? что из-за другой женщины, пленницы Бриссеиды, заартачился Ахилл, и вследствие его бездействия ахейцы терпели военные неудачи? что, наконец, не вынесла душа героя - и он вступает в смертельный поединок с троянским царевичем Гектором, что опять-таки поворотило ход событий?..
Даже история с легендарным Троянским конем повествует (все-таки, надо думать, в сказочной форме) лишь об ахейских лазутчиках, либо о изменниках-троянцах, изнутри отворивших ворота крепости... Ну, а небожители, то и дело вторгающиеся в земные дела, всего лишь санкционируют их реальное развитие.
Словом, у Шлимана больше было оснований доверяться легенде, чем у нас - мифу... Божественное Творение мира и человека, как это представлено в Торе, - не испытание ли для любого здравомыслящего атеиста? Да ему и в голову не придет искать здесь каких-либо реальных соответствий! "В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною..." (Б. 1\1-2)
Когда же это было? В противовес другим религиозным космогониям, относящим такие события в неопределенное прошлое, еврейский календарь, начинающийся, собственно, со Дня Творения, дает неожиданно прочную дату: 5763 года назад (3760 г. до н. э.). На шестой день Творение было завершено созданием человека - и, значит, все бытие рода человеческого тоже в пределах этого срока: чуть более пятидесяти семи с половиной веков.
Разумеется, элементарный здравый смысл отметает это с порога.
Элементарному здравому смыслу предстоят и другие испытания. Открывается История, согласно Торе, эпохой праотцев, каждый из которых прожил едва не тысячу лет, кроме, разве, менее удачливого Еноха (Ханоха), коему отпущено было лет всего-то по числу дней в году - 365. Но уж сын его поистине прославился своим долголетием: это Мафусал (Мафусаил, Мытушелах), проживший на свете 969 лет. Не только сам он, но и сын его Ламех (Лэмэх), внук Еноха, мог встретиться с Адамом, сотворенным непосредственно Всевышним и тоже прожившим немало - 930 лет.
Обильно родословие Адама; это прежде всего сыновья его Каин и Авель (Эвэль). Убийством младшего старшим как бы открывается мировая история. Названы также имена потомков Каина, среди которых и Тувал-Каин - "кователь всех орудий из меди и железа" (Б. 4\22), фигура немаловажная в истории материальной культуры, в которую хотелось бы поверить, если б не эти невероятные сроки жизни праотцев, противные, как уже говорилось, элементарному здравому смыслу.
Но не станем спешить с выводами. Отвлечемся от потомков Каина, как это делает сама Тора, потому что на сто тридцатом году жизни Адама (который проживет затем еще 800 лет) "родил он сына по подобию своему и нарек ему имя Сиф (Шэйт)"; последний же "по рождении" им сына Еноса (Энош), тоже прожил немало, но для нас здесь существеннее то, что Енос родился, когда отцу его было 105 лет; когда же самому Еносу стукнуло 90, родился у него Каинан (Кэйнан), очередное звено в непрерывной генеалогической цепи...
Так вот, складывая последовательно эти сроки появления потомков у праотцев, находим, что Ной (Ноах), десятый в этом ряду, появился на свет в 1056 году от Дня Творения. "Ной же был шестисот лет, как потоп водный пришел на землю" (Б. 7\6). Строительство Ковчега, чудесное спасение Ноя с семейством и взятыми им на борт животинами "чистыми и нечистыми", положившее начало новой жизни на земле, более справедливой и добродетельной (во всяком случае, по замыслу Всевышнего), - все это опустим здесь в наших рассуждениях...
...Уже в начале нашего века при раскопках культурных пластов с уймой древностей в южном Двуречье, библейском Сеннааре (Шинеар), британский археолог Леонард Вулли наткнулся, как и многие до него, на наносный пласт речного песка и ила. Вулли первым догадался прокопать этот нанос - и обнаружил вдруг под ним кремневые осколки и черепки росписной посуды. То были свидетельства гораздо более древней цивилизации - поистине допотопной. "Разумеется, это был не всемирный потоп, а всего лишь наводнение в долине Тигра и Евфрата, затопившее населенные районы между горами и пустыней. Но для тех, кто жил здесь, долина была целым миром". Так пишет археолог в своей книге "Ур халдеев".
Позднейшие исследования датируют чрезвычайное происшествие порогом XXI-XXII веков до н. э. Но ведь и Тора ссылкой на шестисотлетие Ноя предлагает нам ту же привязку во времени, только куда более конкретную: 1656 год со Дня Творения (2104 г. до н. э.).
Не правда ли, наше доверие к Торе уже существенно возрастает? Уже хочется думать, что и решающая дата - сам День Творения - тоже, наверное, взята не с потолка. (Об этом во 2-й части нашей работы).
И сверхестественному долгожительству праотцев тоже напрашивается объяснение. Именем прародителя назывался, надо думать, весь род, возглавлявшийся, как водится, потомками его из поколения в поколение. Аналогию и в наши дни нетрудно увидеть в традиционных прозваниях чеченских тейпов, бедуинских кочевых кланов, индейских племен. Меровинги и Рюриковичи - первые из правивших у франков и на Руси династий, хотя ничего, или почти ничего, не известно об их полулегендарных основателях - Меровее и Рюрике, тоже, в некотором роде, праотцах...
Не забудем при том, что европейское средневековье уже едва ли не современная история, в сравнении с событиями первой из книг Торы.
От рода, просуществовавшего в веках, отпочковывался новый, опять принимавший имя основателя, который затем входил в хроники как очередной праотец. Но и прежний род продолжал свое бытие, походя также отмечаемое в родословии: "Адам жил 130 лет и родил сына... и нарек ему имя Шэйт (Сиф). Дней Адама после рождения Шэйта (курсив везде мой. - М.Т.) было 800 лет, и родил он сынов и дочерей. Всех же дней жизни Адама было 930 лет; и он умер".
Вспомним, что до Шэйта были Каин и Авель, и род Каина в свою очередь продолжился, - но для Повествователя это и подобные события лишь ответвления общего родословного древа; он вычленяет главное. Ему, жившему много позже, уже известен (вероятно, по не дошедшим до нас хроникам) ход истории как единый процесс, ведущий к апогею - к обретению народом Израиля скрижалей Завета, священной Торы.
Важно, что родился Шэйт, который в свою очередь родит Эноша (Еноса), продлив тем самым родословие не одного какого-то племени, но всего человечества, каким оно видится древнему Повествователю...
3. ПРАОТЕЦ ДВУХ НАРОДОВ.
Пока что еще и речи нет об евреях, народе, возникшем много позже; перед нами пока что не локальная, а поистине всемирная история, когда вся она была еще лишь предрассветным, едва различимым первым проблеском зари. Люди еще не осознают своей национальной принадлежности - значит, ее попросту еще нет. Сохраняются племенные общности со своими специфичными языками и диалектами.
Тора метафорически подтверждает выводы современной науки...
У праотца Ноя (Ноах) еще до Потопа родились Сим (Шэйм), Хам и Иафет (Йэфэт, Яфет). "От сих отделились острова народов в землях их, каждый по языку своему, по племенам своим, в народах своих" (Б. 10\5). Доныне имена эти разобраны для обозначения народов Восточного Средиземноморья, Магриба и Африканского Рога: яфетической иберо-кавказской расы, хамитов - берберов Судана и Магриба, а также семитов. Тогда как в еврейской традиции первое именование отдано народам, населявшим оконечность Балкан и позднее оформившихся как эллины, второе - египтянам, подданным фараонов; в Торе, само собой, прослеживается дальнейшее родословие потомков Сима - семитов. Вот оно: Арпахшад (Арфаксад), Шэлах (Сала), Эйвер (Евер), Пэлэг (Фалек), Рыу (Рагав), Сыруг (Серух), Нахор, Тэрах (Фарра)...
Заметим, что в этом перечне на протяжении примерно двух столетий сменяются 8 поколений - т. е. фиксируется уже обычный природный ритм с периодами, примерно, в 30 лет. Время уже не легендарное, но приближенное к созданию Торы, и, надо думать, перед нами уже действительно личные имена и, наконец, даже личные судьбы. "И взял Тэрах (Фарра) Аврама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару (Сарай), невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского (Ур-Касдима), чтобы идти в землю Ханаанскую (Кынаан), но, дошедши до Харана, они остановились там" (Б. 11\31).
Ур Халдейский в низовьях Евфрата, как мы уже знаем, раскопан и исследован Леонардом Вулли и его преемниками, Харан же (Харран) - в излучине Евфрата почти на границе с нынешней Сирией.
Тысячекилометровый путь - последний для престарелого Тэраха, который скончался в Харане и был погребен там...
Конкретизируются человеческие судьбы - конкретизируется мир, обретает уже и сегодня понятные нам пространственные очертания. Стремительное движение во времени сквозь десятки поколений, упомянутых мимоходом, вскользь, сменяется неспешным кочевьем семейства Аврамова из Ура в болотистой малярийной дельте Евфрата в благословенный Ханаан, от Нижнего моря (нынешнего Персидского залива) к Верхнему (Средиземному), - но не напрямик, а, как водилось на самом деле, в обход пустынь - по дуге "Благодатного полумесяца" (Харан в самом его зените), издавна орошенного людьми и заселенного ими.
Этим путем тогда - за 18 с лишком веков до н.э. - двигалось семейство, на котором отныне надолго сфокусировалось повествование Торы. Шли пешком, гоня перед собой овец и коз, ведя в поводу верблюдов, доотказа груженных вьюками. Кто-то - конечно же, сам Аврам, седобородый патриарх, жена его Сара, тоже уже немолодая по выходе из Харрана, кое-кто из домочадцев - трясся на осликах, подбирая босые ноги, чтобы не загребать ими горячую пыль. Прибывая на очередную стоянку, ставили пестрые от заплаток шатры, полные блох, резали барана, разжигали костры...
Обрастали в пути новыми людьми, потому что в чахлой засушливой степи человеку не прожить самому, потому что об автономности личности еще не могло быть и речи, сама психика индивида была насквозь патриархальной, - и Аврам как раз и был классическим патриархом, шейхом, какие доныне кочуют кое-где на просторах Аравии. Возникает сообщество людей, объединенных общей судьбой, - но ведь именно это, а не что-то иное, составляет исходный признак народа. Однако, Тора настаивает еще и на изначальной кровной преемственности евреев. "И сказал Господь Авраму: <...> Я сделаю тебя народом великим (произведу от тебя великий народ), и благословлю тебя, и возвеличу имя твое" (Б. 12\1-2). И зваться Авраму отныне более весомым именем Авраам (Аврахам), а Саре, жене его, - Саррой.
Трансформация имени - трансформация судьбы человека, его предназначения.
Авраам на склоне лет своих все еще бездетен. Бесплодная Сарра горько рассмеялась, услышав щедрые посулы Всевышнего. Ей ли уже рожать?.. Скрепя сердце предлагает она мужу "войти к Агари", рабыне-египтянке. И зачала Агарь от Авраама, и родила сына Исмаила (Ишмаэйла). Из свидетельств Торы мы знаем, на что могла рассчитывать Сарра: рабыня рожает меж коленей своей госпожи, та имитирует родовые схватки, приобретая таким образом права на младенца.
Но не оставлена Господом и сама Сарра:, и она cпустя 13 лет рожает, наконец, сына, прозванного Исааком (Ицхаком). И, как, увы, подчас водится, ей, счастливице, уже не нужен приемный сын Исмаил, лишний он. Господь утешает скорбящего отца: "Не огорчайся ради отрока и рабыни твоей; во всем, что скажет тебе Сарра, слушайся голоса ее; ибо в Исааке наречется род тебе (будет продлено родословие). Но и от сына рабыни я произведу народ, ибо он тоже семя твое". Повинуясь жене (и Господу), " встал Авраам рано утром, и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плечи, и отрока, и отослал ее" - изгнал из шатра своего, разбитого близ Хеврона (поскольку события разворачиваются уже в Ханаане). (Б. 16\2, 21\1-14).
Скитания по пустыне Беэр-Шева (северный Негев); выпита вода из меха, мучит жажда. Мать оставляет сына под каким-то кустом, "и пошла, и села против него поодаль, примерно на полет стрелы, сказав при этом: "Не могу видеть, как умирает дитя мое"... Но Господь узрел ее отчаяние и спас. "И вырос отрок в пустыне, и стал отменным лучником", охотником на всякую дичь. (Б. 21\14-20). От него, сына Агари, агаряне, полудикие жители пустыни, или, как мы их называем теперь, бедуины...
Как видим, не случайно главная забота героев Торы это обретение мужского потомства. Бесплодие женщины трагичнее, чем сама смерть. Одно лишь сулится Всевышним праведнику - что быть тому "отцом множеств"; т. е. не инобытие в раю, как в христианстве, в исламе, едва ли не во всех верованиях, но - бесчисленное потомство. Долгим было бы перечисление сонма народов, произведенных от чресл праведных. Не брезжит ли здесь смутная надежда и самому когда-нибудь воплотиться в каком-то из дальних потомков? Ситуация мыслима лишь теоретически, но, во всяком случае, при том непременном условии, что мужская хромосома не будет утрачена в непрерывной череде поколений...
Словно бы догадываясь об этом обстоятельстве, Тора дотошно перечисляет лишь потомков мужского рода, родословия эти повсюду. Все тут - герои и трусы, светочи благонравия и отпетые негодяи... Невозможно себе представить, чтобы эти почти бесконечные вереницы имен, перечисления поколений, повторения (порой с вариациями) этих перечислений, - чтобы все это было лишь прихотью, произвольной фантазией Повествователя. Сама экзотичность имен, их архаичность уже и в обозримой древности, их прихотливые звучания, исключает такую возможность. Мартирологи кажутся списанными непосредственно с могильных плит. Надо думать, так оно и было, если вспомнить удивительную подробность, сообщенную нам Торой.
Вернемся для этого в Харран. Аврам, выходя оттуда, "взял Сарай, свою жену, и Лота, своего племянника, и все их имущество, которое они имели, и памятник, который сделали в Харане, и вышли, чтобы идти в страну Кенаан" (Б. 12\5). Можно поразиться тому обстоятельству, что слова выделенные мною здесь курсивом, сохранены только в буквалистском переводе И. Ш. Шифмана; ни в Синодальном, ни даже в иерусалимском переводе их нет. Слишком странным казалось переводчикам, что могильный памятник отца своего Тэраха сын берет с собой в дорогу. Но вот толкование самого Шифмана: "Словом napas - "душа" обозначается здесь заупокойный памятник, бывший воплощением личности умершего; последнее обстоятельство делало памятник не связанным непосредственно с местом погребения останков, и именно поэтому он мог перевозиться людьми, переезжавшими на новое место жительства".
Имя на памятнике (не непременно каменном) - как бы кодовая фиксация человека; оно свято, оно одно сохраняется в веках. И в Торе каждый достоин быть отмечен именно потому, что, в свой черед родив сына, закрепился в непрерывной череде поколений, в неостановимом потоке времени...
4. ЕВРЕИ ВОЗНИКАЮТ НА ИСТОРИЧЕСКОЙ АРЕНЕ.
Тьма народов уже упомянута в Торе, но об евреях все еще ни слова. Хетты, амалекитяне, амореи, пелиштим (филистимляне), кенаанеи (финикийцы), мидяне, киттии, египтяне - да мало ли кто еще! - уже полноправно существуют в истории, - и Тора, священнейшая Книга евреев, беспристрастно фиксирует чужой приоритет. Это вполне согласуется с исторической правдой и все более не похоже на традиционный миф, на эпосы других народов.
Миф есть литературный жанр; у жанра свои законы, коренящиеся в самом способе мышления. Законы эти почти столь же непреложны, как математические. Герой мифа неизбежно прямолинеен; народ - если не создатель, то, во всяком случае, суровый редактор мифа, шлифующий его из поколения в поколение, - не допускает, чтобы его предки серьезно запятнали бы себя. Герои саг, былин, сказаний, легенд тому примером. Кристальная ясность героев Гомера, способных на жестокость, но не на бесчестье и трусость, служила образцом для подражания; "Илиада" была в буквальном смысле учебником доблести, заучивалась в школах.
Кого из персонажей Торы представим в этом качестве? Авраама ли, не раз послужившего сводником собственной супруге?.. И в Гераре на севере Кенаана, и в Египте он, опасаясь за себя (прикончат, чтобы отнять жену), выдает Сарру за сестру, уступает ее во владетельные дома и даже пользуется встречными щедротами, фактически калымом. Сам Господь вынужден вмешаться, чтобы уберечь супружескую верность Сарры...
И сын его Исаак, будучи чужеземцем в Гераре (юго-восточнее Газы), юную жену свою также - на всякий случай - выдает за сестру... Что это, похотливая фантазия Повествователя? Вернее бы предположить, что он-то как раз предельно смягчал непотребства, эпизоды, в которых так и брызжет грубая достоверность жизни...
Куда как не святы главные персонажи Торы, самим Богом предназначенные к высокой миссии. Иаков (Яаков), сын Исаака, нагло подставляет (предаёт, - если без обиняков) старшего брата, простодушного трудягу Исава (Эйсава). Тот, возвратясь голодный с поля, не раздумывая готов отказаться от первородства (права наследия) ради чечевичной похлебки, сваренной братом. "Нет, ты поклянись мне нынче", - ловит его на слове хитрец Иаков. Простак клянется, не предвидя последствий.
Вслед за почти случайно оброненным словом разворачивается мудреная интрига криводушного Иакова, обманом обретающего благословение отца, уже полуслепого старца Исаака, - проще говоря, выманивая наследство. Всю жизнь отныне он опасается мести брата, бежит за тридевять земель в упоминавшийся уже Харан, женится там; при этом сам он уже обманут своим тестем Лаваном-арамеем: Иакову на супружеское ложе подкладывают не любимую им Рахиль (Рахэйль), за которую семь лет батрачил он у Лавана, но сестру ее, подслеповатую Лию (Лэю). "И сказал Иаков Лавану: "Что это сделал ты мне? Не за Рахиль ли служил я у тебя? Зачем ты обманул меня?" И сказал Лаван: "Не делается так у нас, чтобы младшую выдать прежде старшей"" (Б. 29\25-26).
Еще семь лет отрабатывать Иакову калым все за ту же Рахиль...
Но, как говорится, отлились тестю-хитрецу горести зятя. Сами дочери отвернулись от старика. При их полном одобрении в момент отлучки Лавана снялся Иаков с семейством и стадами со становища и двинулся к югу, опять в Ханаан. Еще и унесла с собой Рахиль домашних божков, охранителей отцовского очага. Лаван с сородичами пускается вдогонку, настигает беглецов, упрекает в воровстве смутившегося Иакова. "Не знал он, что Рахиль украла идолов", и предлагает тестю обыскать шатры. "Если найдешь у кого-нибудь своих богов, тот не будет жить".
Рахиль же, спрятав идолов в плетеную корзину, служившую верблюжьим седлом, уселась сверху и объявила отцу, что у нее "обычное женское", так что встать она не может. "И он искал и не нашел идолов".
Тут уже зять гневно требует, чтобы родичи рассудили их: "Вот перещупал ты все вещи мои - что нашел ты из вещей своего дома?.. Вот, двадцать лет я у тебя; овцы и козы твои не выкидывали, и овнов из стада твоего я не ел. Растерзанного зверем не приносил тебе; это был мой убыток. От меня требовал ты то, что у меня крали днем, и то, что крали ночью. Зноем я был палим днем, холодом - ночью, и бежал сон мой от глаз моих... Служил я тебе четырнадцать лет за дочерей твоих и шесть лет за скот твой, и десятеро переменял ты мне плату..." (Б. 31\23-41).
Что оставалось устыженному Лавану... Поцеловал дочерей и внуков, благословил их и отправился восвояси.
Иакову же предстоит еще возвращение на родину, встреча с Исавом, которого он предал. И он теперь отчаянно трусит. Посылает подарки, чтобы задобрить брата, унизительно заискивает перед ним...
Но простодушный Исав не помнит зла. "И побежал Исав навстречу брату, и обнял его, и пал на шею его, и целовал его, и плакали оба" (Б. 33\4)...
Живые люди - со своими характерами, непредсказуемыми поступками, - слишком реальные, чтобы быть однолинейными мифическими персонажами.
И возможны ли, скажем, месячные, "обычное женское", у Елены Прекрасной?..
Безгрешному в глазах читателя труженику Исаву быть бы героем последующего повествования... Но нет, он - фигура эпизодическая. Судьба многогрешного Иакова несравненно больше занимает Тору. Это его, Иакова, Всевышний удостаивает неведомым до того именем, которому суждено прогреметь в веках, - Израиль. И 12 сыновей Иакова (впрочем, от четырех женщин - жен и рабынь) станут прародителями двенадцати колен Израилевых. Евреи вступают с этим именем на стезю мировой истории.
И первый же шаг по этой стезе - уже упоминавшаяся нами история Иосифа (Йосэйф), сына Иакова и Рахили, его сногсшибательная карьера при дворе египетского фараона...
5. ПО МОРЮ ЯКО ПОСУХУ.
Еще Авраам задолго до эпохи, отмеченной именем Иосифа, "сошел в Египет пожить там, потому что тяжек был голод" в Ханаане (Б. 12\10), - думается, не однажды и не только он. Египет, орошаемый Нилом, страна с древнейшей мелиорацией и двадцатью веками позже все еще считалась житницей Восточного Средиземноморья. Вернемся к упомянутому в начале эпизоду. Братья, некогда продавшие Иосифа в рабство, являются к нему, уже вельможе, - однажды, и во второй раз тоже - за хлебом, с мешками за спиной, "мешочниками". Иосиф, и во второй раз не узнанный братьями, испытывает их на честность, расспрашивает об оставшемся дома престарелом отце. И радость, и страдание разом переполняют его, на глазах накипают слезы, горло спирает ком... Уже он не мождет вынести этого колоссального душевного напряжения... И вот - " Иосиф не мог более удерживаться при всех стоявших около него, и закричал: удалите от меня всех. И не оставалось при Иосифе никого, когда он открылся братьям своим. И громко зарыдал он, и услышали Египтяне, и услышал дом фараонов. И сказал Иосиф братьям своим: я Иосиф, жив ли еще отец мой? Но братья его не могли отвечать ему, потому что смутились перед ним..." (Б. 45\1-3).
Как говорилось, такая сцена - первая в мировой литературе - одна перевешивает оба толстенных тома добросовестного немецкого романиста. И что-то подсказывает нам, что здесь нечто большее, чем художественная интуиция Повествователя...
И переселяется на старости лет Израиль /Иаков/ всем семейством в Египет, к младшему своему, Иосифу, и умирает здесь, благословив детей и внуков. Умирает и Иосиф, высокий покровитель бедных своих соплеменников, сменяются фараоны и вот - потомки Израиля уже не доброчтимые гости в этой земле, но жалкие подданные новых владык, рабы на строительных, земляных и полевых работах. Но уже родился тот, кто выведет их из Египта, из рабства , - первый герой еврейского народа - Моисей /Моше/...
По всем сюжетным канонам (ничуть не надуманным, но продиктованным сутью нашей психики) Моисей должен бы быть потомком Иосифа, тем паче что последний не обделен сыновьями. Но, видимо, сама истина не позволяет Повествователю идти по проторенному литературному пути: и отец и мать Моисея "из рода Левииного" ("из дома Лейви"); то есть он потомок Иакова от нелюбимой им, некрасивой и подслеповатой Лии. Причем Левий (в еврейской генеалогии прадед Моисея) даже не канонический первый или последний сын Лии, а как бы случайный --третий, да и еще запятнавший себя впоследствии бесчестным жестоким убийством (Б. 24)... Так что и у скептика родится подозрение, что не просто литературный дар Повествователя ведет нас по таким сюжетным ухабам, но нечто более важное - следование действительным событиям и обстоятельствам.
Подозрение это еще более укрепится, когда, произведя тот же, что и прежде, элементарный подсчет (суммируя сроки, отпущенные предшествовашим поколениям), узнаем, что великий Исход из Египта под предводительством Моисея свершился в 2448 году от Дня Творения (1312 г. до н.э.). Примерно ту же дату предлагает нам и современная историческая наука.
Момент этот был судьбоносным не только для народа Израиля, но и для всего Восточного Средиземноморья (и, значит, для мировой истории). Как-то в одночасье рухнули цветущие цивилизации Крита и Микен; на обычно скудной в археологическом отношении земле классической Спарты, именно в пласте, датированном вышеупомянутом временем, обнаруживается росписная керамика, изящные украшения и многие другие свидетельства исчезнувшей яркой жизни...
Современные историки все более склоняются к мнению, что погублено все это не жестоким нашествием или поголовным мором, но грозным природным катаклизмом - не просто извержением, но прямо-таки взрывом вулкана, на месте которого в архипелаге Киклады остался лишь подковообразный островок Тира. Взрыв этот (подобный, вероятно, взрыву в 1883 году вулкана Кракатау между Суматрой и Явой) вызвал ужасное землетрясение и морские волны необычайной высоты: при накате цунами на берег приливная волна превышала порой 50 метров. Прибрежные города были попросту смыты ею и вмиг обезлюдели.
Не эта ли волна, накатываясь на другие берега, обнажила морское дно, как о том свидетельствует Тора в описании бегства евреев из Египта? А "тьма на земле Египетской, осязаемая (!) тьма" (И. 10\21), длившаяся три дня, - не оттого же? Взрыв Кракатау, уже на памяти современной науки, сопровождался выпадением вулканического пепла на площади почти миллиона квадратных километров. В донесениях голландских колониальных властей из Батавии (нынешняя Джакарта) употреблено было как раз это выражение: "тьма египетская"...
Конечно, буквальное совпадение двух уникальных событий - Исхода евреев и вулканического взрыва - чрезвычайно маловероятно. Такового - день в день - скорее всего не было. Просто, в памяти народа оба события, близкие во времени, наложились одно на другое.
Попробуем восстановить реальность, опираясь на свидетельство Торы (И. 14; иерусалимский перевод). Следуя берегом моря из северо-восточного угла Нильской дельты - "земля Гесем (Гошэн)", беглецы свернули с хорошо известной преследователям проторенной караванной тропы к северу - на песчаную косу, отделяющую от Средиземного моря мелководную, почти замкнутую лагуну. Название, данное ей в древности, - Ям-Суф, Тростниковое море - вызывает в памяти характерный вид другой лагуны, более нам известной. Сиваш, иначе - Гнилое море, также отделен от Азовского узким и длинным полуостровом, Арабатской Стрелкой. На подобной же стрелке "между Мигдолом и морем, пред Баал-Цифоном" (вероятно, крохотным рыбацким поселением на выходе из лагуны в открытое море) скрытно "расположились станом сыны Исраэйлевы".
Обнаруженные преследователями беглецы оказались запертыми на узкой косе. Помогла удача, естественно трактуемая в Торе как чудо: "И простер Моше руку свою на море, и отводил Господь море сильным восточным ветром всю ночь, и сделал море (проход из мелководной лагуны. - М.Т.) сушею; и расступились воды. И пошли сыны Исраэйлевы внутри моря по суше... И погнались Египтяне, и вошли за ними... в средину моря". Беглецы - пешие, преследователи же на конях и боевых колесницах, вязших в соленой грязи: "Господь отнял колеса с колесниц их, так что они (египтяне) влекли их с трудом... И возвратилась вода, и покрыла колесницы и всадников всего войска..."
Без участия сильного ветра (уже не восточного, из Аравии, а западного, из Крыма) не обошлось и в 1920 г. при разгроме Врангеля, когда армия Михаила Фрунзе в пешем строю форсировала Сиваш по почти обнажившемуся топкому дну лагуны...
6.ИДИЛЛИЯ ПОД СЕНЬЮ ПИРАМИД.
Мы, однако, опередили реальный ход событий. Вернемся в Египет - к тому, что никак не отмечено в бесчисленных иероглифических надписях, но врезано навечно в сознание еврейского народа. Рабство в Египте, исход из этого рабства, Моисей, возглавивший этот Исход, обретение Заповедей в последовавших затем странствиях по Синайской пустыне, - все это апогей древнейшей еврейской истории. Тогда как для египтян, живших в сложную эпоху Нового царства, "казни", насланные чуждым еврейским божеством, выглядели (как оно и было на самом деле) лишь отголоском неведомых природных катаклизмов где-то за морем, за Критом. Исход же чужаков из пределов Египта и вовсе не был замечен - как, скажем, исход цыган из Индии где-то на рубеже 1-го и 2-го тысячелетий н.э.
Тора же, в свою очередь, ни словом не упоминает о чрезвычайных событиях, прервавших традиционное течение жизни в долине Нила как раз во время пребывания там евреев...
...В Берлинском музее древнеегипетского искусства среди массивых каменных саркофагов, истлевших мумий и псоглавых богов я был внезапно остановлен небольшой стелой с изображением заурядной семейной идиллии: непринужденно сидящая пара с детьми на коленях. Это были Аменхотеп IV, фараон Египта, его царственная супруга Нефертити и их дочери. У них родилось шесть дочерей; сыновей, увы, у них не было. Но последнее обстоятельство, серьезное и по нынешним временам, не мешало им счастливо любить друг дружку.
Вот на другой стеле фараон обоняет цветы, преподносимые ему женой; вот льстивый рисунок на саркофаге какого-то из царедворцев изображает их целующимися на мчащейся колеснице: фараон правит парой быстрых коней, Нефертити, запрокинув к нему лицо, придерживает маленькую дочку. Лучи солнца над ними оканчиваются ласковыми ладошками, касающимися влюбленных...
С удивлением узнаем мы, что у фараона (как, впрочем, положено) был и гарем тоже (известно даже имя управителя этого гарема - евнуха Хейе) - с удивлением потому, что на протяжение сменившихся к тому времени восемнадцати династий фараон впервые появлялся перед народом в окружении семьи и прилюдно обращался за советом к обожаемой жене.
Как-то живо вспомнилось изображение другой царственной пары - из Ассирии (быть может, синхронное вышеупомянутому): царь с традиционной в Месопотамии, как бы гофрированной бородой и дородная царица чокаются за столом поднятыми чашами. Свисающие над ними виноградные грозди намекают, вероятно, на содержимое этих чаш. Лица высокородных супругов невозмутимы и благостны. Вполне идиллическая сценка, если б здесь же, на заднем плане, не торчали два кола с корчащимися на них казненными. Повидимому, полная идиллия казалась невозможной без этого второго плана. Таков был дух времени.
И первое из известных изображений Аменхотепа IV, находящееся в Лувре, тоже вполне традиционно: каменный истукан на троне со своеобразным крючковатым скипетром, вскинутым к плечу. Такой ли человек писал дошедшие до нас вдохновенные гимны Солнцу?
"Прекрасным ты встаешь на горизонте неба,
живой Атон, творец и промыслитель жизни.
В лучах блистаешь ты на розовом востоке
и наполняешь всякую страну своей красою...
Ты - далеко, но блеск лучей твоих - над миром.
Сияешь в людях ты, все ждут восхода Солнца".
"Атон" в переводе - "блеск солнечного диска". Всюду, где луч его касается земли, расцветает жизнь. Впервые открылась человеку первопричина жизни, и она была объявлена богом. Бог вечен и вездесущ; ежеутренне облеченный в солнечный диск он поднимается на востоке и движется по небу, видимый и осязаемый всеми. Какое еще явление природы соразмерно этому!.. Бог един - вот он! Впервые в человеческой истории мысль эта прозвучала с такой силой и ясностью.
Прежние божества Египта - с песьими, птичьими, рогатыми головами - свергнуты с пьедесталов. Свергнуты в буквальном смысле, подчас попросту расколоты на куски. И прежде других - главное божество Египта, Амон с бараньей головой. Тора еще поведает нам об идолах, "тельцах", истуканах, во имя Бога Единого разбитых вдребезги, но позднее - евреями во время Исхода.
Необычайно сложная задача встала перед фараоном-реформатором. В Торе повсюду рассыпаны свидетельства того, как труден переход от идолопоклонства к единобожию. Быть может, наиболее выразительный пример приведен в Ветхом Завете за пределами пяти книг Торы и относящийся к куда более поздней, более цивилизованной, казалось бы, эпохе. Салманассар, царь Ассирии, захватив еврейское царство, переселил израильтян в свою страну, а на их место "перевел людей из Вавилона, и из Куты, и из Аввы, и их Емафа, и из Сепарваима" (здесь и ниже - 4-я Царств, 17\24, 27, 29-33). Обычная имперская практика - и результаты ее тоже обычные: людей на новом месте ждали одни невзгоды. Всякая земля под покровительством своего божества, - так рассудил царь и повелел вернуть еврейского священнослужителя: "Пусть пойдет и живет там, и он научит их (новых поселенцев на земле Израиля. - М.Т.) закону Бога той земли".
И стали учить чужаков, как чтить еврейского Господа. И что же? "Притом сделал каждый народ и своих богов... Вавилоняне сделали Суккот-беноф, Куттийцы сделали Нергала, Емафяне сделали Ашиму, Аввийцы сделали Нивхаза и Тартака (от которого, быть может, моя фамилия. - М.Т.), а Сепарваимцы сожигали сыновей своих в огне (!) Адрамелеху и Анамелеху, богам Сепарваимским. Между тем чтили и Господа (!)... Господа они чтили, (но) и богам своим они служили по обычаю народов, из которых прежде выселили их".
Нет, реформатор Египта рвет с прошлым куда решительнее, чем кто-либо до него да и потом тоже. Само имя свое - Аменхотеп (Амон покоится) - фараон меняет на новое: Эхнатон (Блеск Атона). Он вытравляет саму память о ненавистном обветшалом божестве, даже когда оно упоминается в имени отца его - Аменхотепа III, царствовавшего счастливо, поистине Аменхотепа Великолепного.
Вообще, упоминание о богах, об их множественности, искоренялось из народного сознания. Амон был богом-покровителем Фив; Эхнатон покидает древнюю столицу. Взамен пирамиды самому себе, как прдначертано было прежними богами, он возводит ниже по течению Нила, едва ли не посреди пустыни, Ахетатон (Горизонт Атона) - новый солнечных град, "преисполненный любви" (так он назван в гимнах), с дворцами, парками, прудами, жилыми кварталами...
Эхнатону претила сама мысль о преисподней, загробном инобытии, занимавшем в сознании египтянина едва ли не больше места, чем реальная действительность. Отринут Осирис, бог мертвых, правивший в подземном царстве, изображавшийся в виде мумии. Не найти таких изображений в эпоху Эхнатона. Гимны его славят жизнь, природу, царящую в мире красоту (др.-егип. - неферу).
Слово это возвращает нас к имени возлюбленной супруги Эхнатона, матери его дочерей, Нефертити (Красавица грядет)...
7. ПОРТРЕТ ОДНОЙ ЦАРСТВЕННОЙ ЧЕТЫ.
Берлинский музей древнеегипетского искусства не собрал бы и половины своих посетителей, не будь в нем выставлена посреди затемненного зала скульптурная головка Нефертити, раскрашенная по обычаю своего времени. Она защищена пуленепробиваемым прозрачным колпаком. Лучи света фокусируются на ней, толпящаяся вокруг публика полускрыта темнотой. Почтительная тишина.
По-видимому, я слишком задержался в этом зале. Служитель с микрофоном в петлице пиджака подошел и остановился сзади...
Скульптор Тутмес (раскопана его мастерская в развалинах древнего Ахетатона), бесспорно, льстил натуре: другие изображения передают астеническое телосложение царицы, ее сутулость, впалую грудь, слабые ноги; телесная слабость как-то отражается и в лице. Не отличался физической привлекательностью и сам Эхнатон: изображения добросовестно передают его хилый торс, отвислый живот, немощные руки...
Что же подчеркнуто в изображениях царственной четы, чем смогли польстить им художники? Вероятно, впервые в мировом искусстве выделена, подчеркнута, даже утрирована одухотворенность человека. Значит, именно это подлинно человеческое начало прежде всего ценил сам заказчик - Эхнатон. А ведь известны совершенно другие замечательные женские изображения той эпохи: развитый женский торс, чуть скрытый прозрачной тканью, мастерски переданный в камне, - один из лучших в мировой культуре, задолго предвосхищающий античные; известен барельефный профиль прекрасной женщины с открытой округлой грудью, чувственными выпуклыми губами и чуть вздернутым заносчивым носом...
И если у Эхнатона был гарем, значит, могли быть (или были) другие дети, сыновья тоже. И, уж наверное, кто-то по необходимости мог быть признан законнорожденным... Но Эхнатон, вопреки всем традициям, изображается только со своими дочерьми, рожденными Нефертити - этой тощенькой слабой женщиной с худой шеей, и в скульптурном портрете замечательного мастера Тутмеса поневоле выдающей сутулость, с остреньким подбородком и слегка вислым носом, - но с удивительной одухотворенностью в лице, увлекающей нас, уже в этом веке, вполне современной интеллигентностью. То "неземное", что ощущается в ее привлекательности (или, на чей-то вкус, красоте), это, скорее, нечто вневременное - словно современная утонченная женщина (протягивающая возлюбленному цветы, запрокидывающая лицо для поцелуя) каким-то образом перенеслась в ту удивительную эпоху, когда человек на троне, вдруг изменив тысячелетним традициям предков, узрел Бога Единого, - и это еще тогда, когда евреи в Египте и не помышлял об Исходе, пребывая, как можно судить по Торе, в довольно привилегированном положении.
А ведь это более чем странное обстоятельство, если вспомнить, что евреи были лишь почти первобытным пастушеским племенем, попросившим приюта и хлеба, - тогда как египтяне и в менее удачные для них времена, по свидетельству Геродота, "свысока взирали на другие народы, нечистые и не столь близкие к богам, как они".
О ничтожестве соплеменников в сравнении с египтянами говорил еще сам Иосиф, некогда ходатайствовавший за них: "Эти люди - пастухи овец, ибо скотоводы они; и мелкий и крупный скот свой, и все, что у них, привели они (с собой)" (Б. 46\32). Тогда как "мерзость для Египтян всякий пастух овец" (46\34). И евреи поначалу просят как о милости: о дозволении приткнуться на самой окраине страны, в земле Гесем, в северо-восточном углу Нильской дельты, о дозволении быть рабами фараона ради хлеба насущного.
Был у них тогда могущественный патрон - соплеменник, приближенный к трону. "И сказал фараон Иосифу: отец твой и братья твои пришли к тебе. Земля Египетская пред тобою; на лучшем месте земли посели отца твоего и братьев твоих; пусть живут они в земле Гесем. И (но) если знаешь, что между ними есть способные люди, поставь их смотрителями над моим скотом" (Б. 47\5-6), то есть надсмотрщиками и над пастухами тоже...
Ежели уж таков старт, нетрудно понять, что "особенно способные" прижились и непосредственно при дворе. (Если бы мы опять вышли за пределы пяти книг Торы, то увидели бы, что в еврейской истории это нередкий случай).
К благополучию привыкнуть легко, так что в Египте "сыны Израилевы расплодились и размножились, и возросли, и усилились чрезвычайно, и наполнилась ими земля та" (И. 1\7). Вероятно, это преувеличение. Для нас важнее другое. В какой-то момент истории еврейскому племени стало худо в Египте, обратили его в рабство и уже не они - надсмотрщики, но - "поставили над ними начальников работ, чтобы изнуряли тяжкими работами" (И. 1\11). Упомянуты города, возведенные рабами-евреями, - Питом и Раамсес...
Но если стало так вот плохо, значит, прежде, действительно, было куда лучше. Прежний "египетский плен" - видимо, вполне комфортабельный - лишь теперь обернулся рабством?.. Потом же какой-то очередной фараон вознамерился и вовсе извести евреев. Зачем? Худо ли, если рабы усердно размножаются, пополняют армию труда?..
Нет, здесь, по-видимому, намек на засилье чужаков отнюдь не на строительных работах, а непосредственно у трона, этакой первый в истории "жидо-массонский заговор" (в терминологии нынешних русских суперпатриотов), стремление поставить на место этих выскочек - то есть, как водится, вернуть их к рабскому состоянию.
Нетрудно понять, как это воспринималось самими евреями и, следовательно, отразилось в Торе...
* * * *
(окончание следует)
От редакции. Немецкий перевод этой
работы расположен тут:
>>>
