В июне 1887 года Британия с
триумфом отмечала шестидесятилетие правления королевы Виктории. Настало время,
писала лондонская газета «Таймс» 20 июня, определить все с позиций величия –
таково должно быть общее настроение: «...великая Империя, великая нация,
великая столица, великий правитель, великий повод для празднования». Jewish Cronicle,
еженедельная газета еврейской общины западной, лучшей части Лондона, не
отставала в выражении патриотизма: «Мы – англичане, и мысли и чувства англичан
– это и наши мысли и чувства». 24 июня рабби Симеон Зингер произнес
торжественную проповедь, где он отметил «ни с чем не сравнимый прогресс в
области улучшения положения евреев в Англии».
Это было правдой: немало
евреев пользовалось огромным уважением и занимало высокие посты в британском
истэблишменте. Хорошо известны и уважаемы были фамилии Монтэгью, Мокатта,
Монтефиоре; в самом Комитете по проведению юбилейных торжеств трудился лорд
Ротшильд; барон Генри де Вормс, секретарь Парламента, как раз готовился стать
членом Кабинета; оба они присутствовали на государственном банкете в
Букингемском дворце. Всего в парламенте было семеро выдающихся лиц еврейского
происхождения, не говоря уже о лорде-канцлере Гершелле и премьер-министре
Бенджамине Дизраэли. Так обстояли дела на Вест-Энде. Ист-Энд, бедная часть
Лондона, переживала иные времена, несла иную правду.
Население Ист-Энда состояло
в основном из ирландцев-докеров и бедных еврейских иммигрантов (портных,
сапожников и др. мастеровых), прибывших с восточных окраин Европы, где жизнь
для них стала невыносимой, особенно после убийства царя Александра II группой
террористов, среди которых была еврейка-швея. Британская правительственная
инспекция (зима 1887 г.) показала, что более семидесяти процентов живших в
восточной части Лондона сидело без работы; там царили ужасная скученность и
антисанитария. Резкий подъем безработицы в Лондоне и вообще по стране совпал с
быстровозрастающим притоком иммигрантов. Ограничений на иммиграцию еще не
существовало, и в период 1880-1886 г.г. в Ист-Энде поселилось более двадцати
тысяч новоприбывших.
Именно в 1887 году главным
вопросом, обсуждаемым не только публично, но и, прежде всего, в Парламенте, стало
принятие мер по ограничению иммиграции. Более того – уже слышались настойчивые
призывы к «систематическому наказанию евреев» (Judenhetze). Так, в феврале 1886 г. Pall Mall Gazette опубликовала провокационное письмо под
заголовком «В Ист-Энде готовится расправа с евреями», где говорилось о том,
что «чужаки-евреи, не имеющие вообще никакой национальности, стали паразитами,
угрозой существованию бедных урожденных ист-эндцев», что «они ответственны за
все несчастья более чем все остальные причины, взятые вместе».
Маленький человек по имени
Израэль Липски оказался заложником и жертвой как немыслимых условий, так и
парадной картины противоположных концов британской столицы. Судьба его
показала, насколько прав был тот же рабби Зингер, который сказал своим вест-эндским
прихожанам, что «нигде более на Земле и, наверное, никогда еще в истории не
было такого сильного контраста между богатством и бедностью, как в этом городе,
в наше время».
Израэль Липски (настоящая
фамилия, предполагаемо, Лобульски, он изменил ее по приезде в Лондон) родился в
1865 г. в Варшаве, где в то время еврейское население составляло около сорока
процентов; его вырастили и воспитали, вместе с сестрами и братьями, по строгим
еврейским традициям. Семья была очень бедна, и его отправили учиться на токаря.
В шестнадцатилетнем возрасте он пережил страшный варшавский погром (Рождество
1881 г.), а к двадцати годам, когда возникла неминуемая перспектива службы в
российской армии, Липски решил покинуть Польшу. Семья его, за неимением
средств, осталась. Чтобы пересечь польско-германскую границу, Израэлю нужен был
паспорт, но получить его у российских властей не было никакой возможности: было
бы ясно, что он уклоняется от армейской службы.
Как обычно, единственный
выход – пробраться за границу нелегально, и молодой человек доехал до Гамбурга
поездом, в грузовом вагоне, где какой-то мельник спрятал его среди мешков с
мукой. В порту Израэль нанялся работать на баржу со скотом и таким образом в
1885 г. без копейки денег добрался до Лондона. На лондонских доках толпы
агентов вербовали иммигрантов по дешевке. Израэля отправили к изготовителю
зонтов и устроили жить у хозяев по фамилии Липски, неподалеку от доков
Уайтчепела. В маленьком домике, несколько раз перенанятом, проживало пятнадцать
человек, все были польские евреи, и Израэль занял там чердак. В комнате под ним
проживал некий Исаак Ангел, сапожник из-под Варшавы, с молодой беременной женой
Мириам, занятой починкой обуви на дому.
Израэль трудился на
производстве зонтичных спиц (это, как и раскрой ткани, было мужской работой, а
пришивали ткань затем женщины-надомницы); он стал учиться говорить по-английски
и понемногу копить деньги, а благодаря своему трудолюбию, доброй натуре и
приятной внешности (стройный, со светлыми волосами и голубыми газами) заслужил расположение
работодателя и обручился с сестрой его жены. Зонты, однако, продавались плохо,
как по экономическим причинам, так и из-за долгого отсутствия дождей – ясная
погода совпала с юбилейными празднествами королевы Виктории. Будущие
родственники уговорили Израэля начать собственное дело (производство
прогулочных тростей), так что он взял свои сбережения, заложил часы с цепочкой,
занял кое-какую сумму у будущей тещи и организовал мастерскую у себя на
чердаке, из-за чего ему повысили квартплату более чем вдвое, закупил материал и
нанял помощников – англичанина-подростка,
с которым он ранее вместе работал, и двоих
иммигрантов-соотечественников. Первый день работы цеха на чердаке пришелся на
вторник, 28 июня 1887 г.
В тот день, около шести
утра, сапожник Исаак Ангел сотворил свои молитвы и отправился на работу, не
заперев двери. Жена его, Мириам, еще спала. Обычно около девяти она приходила
завтракать к жившей неподалеку свекрови, но в то утро ее не было, так что
свекровь пошла узнать, в чем дело. Сопровождаемая хозяйкой и квартирантом, она
нашла дверь запертой. Заглянули в комнату через маленькое окошко с чердачной
лестницы и увидели, что молодая женщина лежит на кровати неподвижно, в
неестественной позе. Дверь в комнату высадили. Мириам была мертва, с желтой
пеной на губах. Вызванный доктор указал на следы яда во рту и на руках умершей.
Стали искать сосуд с ядом (кислотой, как потом выяснилось), отодвинули от стены
кровать и тут под нею обнаружили еще одно тело. Это был Израэль Липски, тоже со
следами яда во рту, живой, но без сознания. Его откачали и отправили сначала в
полицейский участок, а затем в больницу.
Невеста Израэля, Кейт,
навестила его в больнице. Она передала полиции его слова: «Это вовсе не я. Я
ничего такого не сделал». Он также просил связать его со следователем и
сообщить о случившемся отцу в Варшаве. Кейт высказала полную убежденность в
невиновности жениха - жертвы, по ее мнению, а не убийцы, и указала на двоих
работников, Розенблума и Шмусса, как на возможных преступников. Полиция допросила
Липского через переводчика в тот же вечер. По версии Липского, двое работников
взломали его сундук, желая взять серебряные часы и золотую цепочку, а услышав,
что их нет, схватили его за горло, повалили на пол, насильно открыли рот, влили
туда жидкость, затем заткнули рот куском дерева, придавили ему горло коленями
и, решив, что он мертв, швырнули его в комнату соседей под кровать.
Бутылку из-под кислоты нашли
под периной. Осталось так до конца и не выясненным (как многое другое в этом
деле): кто купил кислоту, кто совершил преступление? Лишь с 1901 г.
Скотланд-Ярд стал использовать технику определения отпечатков пальцев. Осмотр
погибшей показал травмы черепа и возможное изнасилование, тоже не доказанное,
но раздутое впоследствии прессой, что могло непомерно отяготить вину Липского.
С самого начала у полиции не было никаких сомнений, что он – преступник. Его
взяли под стражу, обвинили в преднамеренном убийстве и поместили в тюрьму
Ньюгейт (снесена в 1903 г.), в которой преступники ожидали суда в Олд-Бейли, а
осужденные – казни. Только Липски обвинялся в убийстве в то лето. Убийства
тогда были редким видом преступления: в 1887 г. по приговору Олд-Бейли были
повешены двое, а в целом по стране казнены лишь одиннадцать человек. Не
удивительно поэтому, что дело это привлекло много внимания и повлияло на
дальнейший ход событий в обществе.
Разбор начался 29 июля 1887
г. Процедура, отмененная в лишь в 1933 г., требовала, чтобы подобное дело
сначала рассматривалось Большим жюри (23 присяжных), а потом передавалось на
доработку обычному жюри (12 присяжных). Во второй день суда, в субботу, в 16.43
жюри удалилось на совещание, а в 16.51 объявило Липского виновным в убийстве.
На вопрос судьи, напиравшего на сексуальный характер преступления (с
подозрением в некрофилии), о том, что Липский мог сказать по поводу приговора,
подсудимый лишь ответил на идише: «Я этого не совершал». Судья, в особом
головном уборе черного цвета, объявил:
«Израэль Липски, вы обвинены в преднамеренном убийстве. По закону Англии,
наказание за это – казнь. Приготовьтесь к смерти». Судья зачитал приговор,
Липскому перевели его на идиш, затем молодого человека отправили в Ньюгейт, где
размер камеры смертника был вдвое больше обычной.
Суд над Липски
Исполнение приговора
назначили на понедельник, 15 августа. Видевшие Липского в тюрьме отмечали, что
тот не выказывал ни страха, ни раскаяния и продолжал твердить о своей
невиновности. Между тем, обсуждение дела не прекращалось и в прессе и в
обществе. Была очевидна недостаточность улик, многие детали и мотивы не были объяснены
убедительно. Несколько тысяч человек подписали петицию о замене смертного
приговора пожизненным заключением. Лондонская газета на идише, Die Tsukunft,
привела три причины, по которым следовало поддерживать Липского: смертная казнь
несправедлива сама по себе; наказание преступников не должно быть орудием мести
общества; смерть через повешение позорна для еврея. Газета обратила внимание на
подъем антисемитизма, уже проявившийся в побоищах в Уайтчепеле – районе, где
проживал Липски. Позднее газета прямо заявит, что Липски был казнен невиновным.
Казнь отложили на неделю, до 22 августа 1887 г.
Следует отметить, что до
вступления на трон Виктории (1837 г.) монарх принимал окончательные
решения вопросов изменения кары или
помилования. При Виктории решили, что детали большинства преступлений обсуждать
с дамой нельзя из-за их нескромного характера; теперь королева лишь давала
рекомендации суду. С 1861 г. рекомендации суду давались только Секретарем
внутренних дел. Представитель интересов Липского, Джон Хейуорд, несколько раз
обращался к королеве, но ничего не добился. За два дня до казни этот
замечательный, преданный своему делу человек послал королеве телеграмму с
просьбой о содействии: он утверждал, что в действиях Липского не было умысла –
значит, нельзя его лишать жизни. Часть членов суда (их собрал Хейуорд) тоже
послала телеграммы королеве: «Мы, присяжные по делу Липского, молим Ваше
величество о милости, о замене казни заключением». Все просьбы были переданы
Секретарю внутренних дел, который все же настоял на казни.
В Палате общин тоже создали
петицию о замене казни Израэлю пожизненным заключением. К пятнице, когда
петиция была вручена Секретарю внутренних дел, в ней было сто десять подписей
членов Палаты; ни один из евреев-парламентариев ее, однако, не подписал.
Политическая борьба вокруг дела разгоралась, о нем писали во всех газетах,
практически ежедневно. Газета Die Tsukunft сообщала об уличных стычках: «Все больше
местных собирается сотворить русский погром английскими руками». Газета
истэблишмента, Jewish Chronicle, старалась не вмешиваться, но не могла не
признать, что доказательство вины в данном случае не убедительно: «В
соответствии с еврейским законом, по имеющимся уликам Липского обвинить
нельзя... Защищать же преступника только на том основании, что он еврей,
невозможно, справедливо лишь стремление помочь ближнему»
Израэль, который всегда
строго соблюдал обряды, смог получить в тюрьме кошерную еду только в неделю
перед казнью. С момента обвинения у него постоянно менялись духовники, пока им не
занялся рабби Зингер. Симеон Зингер стал рабби в престижной синагоге Вест-Энда
еще в 1879 г.; он также руководил лондонским Еврейским колледжем. Зингер
виделся с Израэлем ежедневно и сыграл решающую роль в финале этой трагедии. В
воскресенье, за день до казни, он зачитал и перевел заключенному решение
Секретаря внутренних дел о невмешательстве в приговор – Липски впервые услышал
об этом – и надежда покинула узника. После четырехчасовой беседы в камере рабби
записал по-английски его полное признание.
Рабби Зингер
Молодой человек подтвердил,
что убил беременную Мириам, но убил непреднамеренно и случайно, войдя в комнату
в поисках денег. Он категорически отрицал какие-либо сексуальные намерения и
заявил, что купил кислоту для совершения самоубийства, так как уже давно «устал
от жизни». В конце документа Израэль Липски подтвердил, что все написано верно
с его слов, благословлял своих родителей и просил у Бога прощения за свои
грехи. Так судьба его была решена. Рабби Зингер также послал прощальные письма
Израэля семье невесты, непоколебимо верившей в его невиновность, и его
родителям в Варшаву.
Ответственным за казни был
шериф графства, и, как символ непримиримости положений западного и восточного
Лондона, им в то время был тоже еврей, Генри Аарон Айзекс. Позднее он стал
лорд-мэром, был главой процветающей фирмы по импорту фруктов. Всего за месяц до
описываемых событий королева наградила Айзекса Юбилейной медалью Виктории и
возвела его в рыцари.
Утром в понедельник, 22
августа, перед тюрьмой Ньюгейт собралось около шести тысяч человек – такого
давно не было со времен отмены публичной казни в 1868 г. (данной отмены
добивался Чарльз Диккенс), но теперь присутствовать на экзекуции могли только
официальные лица и пресса. Звонили колокола ближних церквей. Около восьми утра в
камеру смертника явились начальник тюрьмы, палач, охрана и шериф, все в
протокольных черных робах. Липски сказал, что добавить к уже сказанному ему
нечего, кроме того, что он благодарит за прекрасное обращение с ним в тюрьме.
Ему связали руки, и все медленно двинулись к эшафоту. Рабби Зингер произносил
молитву Adon Olom, Липски вторил ему едва слышно, на шею
ему надели петлю, и после слов
Sh’ma yisroayl, Adonoy elohaynu, Adonoy echod –
на лицо Израэля набросили
белый капюшон, дернули рычаг. В 8.03
утра он был мертв. Рабби Зингер оставался на эшафоте, читая кадиш (палач потом
заявил, что он был настолько потрясен обрядом, что больше никогда не сможет
казнить еврея). Израэля Липского похоронили на тюремном кладбище, залив могилу
известью. Фигура Липского-заключенного демонстрировалась в зале ужасов музея
Мадам Тюссо уже через несколько дней после казни и оставалась там до 1899 г.
Признание смертника заткнуло
рот многим его защитникам. Пресса спешила распрощаться с делом, и лишь
еженедельник радикалов-социалистов The Commonweal задал вопрос в редакционной статье:
«Подлинно ли признание Липского?» -
«Стоить напомнить, что и колдуньи, которых сжигали в семнадцатом веке, почти
всегда признавали свою вину и «справедливость приговора», или так, по крайней
мере, говорили». Многие спрашивали, почему молодой, цветущий человек, только
что открывший свое дело и намеренный жениться, вдруг «устал от жизни». В
обвинении остались многие несуразности. Тайна этого дела не раскрыта.
Подлинно ли было признание?
Канадский историк Мартин Фридланд считает, что сам рабби Зингер верил в
виновность Израэля (Martin Friedland. The Trials of Israel Lipski. NY: Beaufort Books, 1984). Хотя содержание их последней беседы неизвестно,
известно то, что и он, и его подопечный были правоверными евреями; возможно,
что Липски, виновный или нет, пожертвовал своей жизнью как мученик, чем
надеялся закончить противостояние в обществе с наименьшим ущербом для еврейской
общины. Он и сам говорил своему защитнику, что предпочтет смерть пожизненному
заключению. Зингер, в свою очередь, сознавал, что антисемитизм в Англии все
возрастал, направленный, прежде всего, против нищих иммигрантов из Восточной
Европы, и опасался того, что в стране скоро наступит Judenhetze. В
1880-1890-е г.г. рабби Зингер активно занимался делами беженцев, выступал
против сокращения иммиграции, основал общество защиты еврейских девушек от
«белого рабства», постоянно посещал Ист-Энд, помог создать бюро по личной связи
с терпящими нужду.
Было чего опасаться. Не раз
всплывали лозунги типа «Англия для англичан» - так назвал свой памфлет известный антисемит
Арнольд Уайт (в 1890-е годы Уайт призвал «изгнать Избранный народ, поддержать
дело Святой Руси»). Pall Mall Gazette хвалила Уайта и требовала не допустить
превращения Англии в «мусорный ящик для восточноевропейских поденщиков».
Редактор Gazette цитировал французского генерала Жоржа Буланже, который, по слухам, сказал:
«Прежде всего нам следует избавиться от евреев». Газета Evening News писала через день после казни, что
иммигранты низшего класса, к которому принадлежал и Липски, - «парии
современной Европы... С каким бы сочувствием ни смотрели мы на них, невозможно
равнодушно взирать на то, как этот социальный рак разрастается внутри нас,
вредя всему прогрессу общества». Газета The Times воздержалась от комментариев в день
казни Липского, но поместила репортаж из Санкт-Петербурга «Евреи в России»,
прямо одобрив ограничительные меры по расселению и владению собственностью для
евреев.
Как все громкие процессы,
процесс Липского, особенно его неожиданное признание, повлек за собой изменения
в законодательстве – в отрицательном смысле, однако. Затормозился процесс
создания Суда по уголовным апелляциям: апелляции по этому виду преступлений
практически не дозволялись до 1907 г. (дело Арнольда Бека); обвиняемый в
уголовном преступлении не мог даже свидетельствовать в свою пользу; лишь закон
1898 г. изменил этот порядок. До тех пор, пока смертная казнь не была вовсе
отменена в Англии (восемьдесят лет спустя), парламенту больше не полагалось
вмешиваться в полномочия Секретаря внутренних дел, и только последний мог
решить вопрос о помиловании (наследник Виктории, Эдвард VII, пытался, но
не сумел вернуть себе эту привилегию). После посещения премьер-министра Лордом
Гершеллом, чей отец был крещеным евреем, в сопровождении того же Уайта, было
решено создать два парламентских комитета: комитет по рабочей эксплуатации при
Палате Лордов и комитет по иммиграции при Палате Общин. Закон об ограничении
иммиграции был принят в 1905 г.
Дело обеспокоило богатую еврейскую
общину Вест-Энда, заинтересованную в сокращении потоков беженцев из Восточной
Европы, чем активно занимался Еврейский Совет Попечителей: не в силах
остановить иммиграцию, Совет пропагандировал личный отказ от нее (также помещая
объявления в восточноевропейских еврейских газетах), предупреждал о ее
бесполезности и тяготах, оплачивал выезд уже приехавшим. Совет отправил куда
больше людей назад, на родину, чем в Америку или в колонии; всего с 1880 по
1914 г. Совет способствовал выезду около пятидесяти тысяч человек, многие
выехали на явную погибель. Судьба Липского служила примером для агитации.
Почетный секретарь Совета, Лайонел Александер, с гордостью докладывал о
результатах работы: отказ в помощи и средствах тем, кто страдал на английской
земле, «автоматически срабатывает как предупреждение не приезжать сюда».
Парламентарий от Уайтчепела, еврей Сэмьюэл Мотегью, сказал, что отныне
придется или содержать нищих иностранцев, или поместить их туда, где они смогут
содержать себя.
Куда же? Упомянутый Арнольд
Уайт активно занялся этим вопросом. В начале 1890-х г.г., как агент
австрийского барона де Хирша, Уайт несколько раз съездил в Россию, пытаясь
убедить царское правительство организовать колонию для российской еврейской
бедноты в Аргентине. Другой проект Уайта – поселить их в турецкой части
Армении, между Тигром и Евфратом, на опустошенной массовой резней территории.
Дж. Чемберлен предлагал устроить евреев под британским флагом на территории
Уганды.
Сионистское движение
получило большую поддержку в еврейских кругах Англии. Теодор Герцль считал
рабби Зингера своим главным представителем в Лондоне; Зингер не поддерживал
политический сионизм, но идея создания Палестины как национальной территории
для евреев была настолько важна и популярна, что вылилась, как известно, в
заключение Бальфурской Декларации 2 ноября 1917 г. Можно сказать, что
трагическая судьба маленького человека по имени Израэль Липски (или Лобульски)
отозвалась эхом в великих событиях.
Но это еще не все. Многие
детали процесса читатель может найти в книге Мартина Фридланда, здесь же стоит
добавить, что посмертная судьба несчастного приговоренного сделала странный
поворот иного рода. В том же районе Ист-Энда, Уайтчепеле, с 31 августа по 9
ноября 1888 г. произошли зверские
убийства пяти проституток, приписываемые Джеку-Потрошителю. Jewish Chronicle отметила, что
предпринимаются попытки обвинить в убийствах евреев Уайтчепела. Pall Mall Gazette сочинила портрет преступника («Кожаный
фартук»): «Он по профессии обувщик, но безработен... Его имя никому не
известно, но все уверены, что он или еврей, или еврейского происхождения, черты
лица явно ивритские». Газета East London Observer утверждала, что «ни один англичанин не способен на
такое чудовищное преступление, это наверняка совершил еврей». Два убийства
случились совсем неподалеку от места, где недавно проживал Израэль Липски,
перед зданием Клуба еврейских рабочих, в котором как раз давалась лекция
«Иудаизм и социализм». На улице была брошена окровавленная рубашка, на стене
написана антиеврейская провокация. Какой-то свидетель утверждал, что напавший
на проститутку прокричал «Липски!» - и все повторяли это.
Имя несчастного Липски стало
оскорблением и поводом для еще более подозрительного отношения к иммигрантам.
Хотя личность Потрошителя приписывается самым различным людям, включая
высокопоставленных (напр., внуку Виктории), пишет Мартин Фридланд, «большая
часть литературы по этому вопросу недооценивает возможности того, чтобы
рассматривать убийства в контексте нарастания антисемитизма в Англии. Вполне
вероятно, что некто пытался возложить на евреев вину за эти убийства, не
исключено – с целью прекращения их иммиграции в Англию».
Возможно ли это? А что
вообще не возможно по отношению к пешкам в большой игре, учитывая уроки
недавнего века? Большая игра не нуждается ни в истине, ни в справедливости, ни
в милосердии. Даже разумным доводам она не внемлет. Она диктует свои законы. Мы
не обязаны их принимать, если понимаем, что плата может быть страшно высокой.
