Исаак Мостов. Жаркое лето 82 года

Этим утром я проснулся сам… Но пока спешить было некуда, и я лежал на своей нижней полке в полумраке бункера и думал «ниочём»… Думать о вчерашнем не хотелось, как и о будущем, которое, как всегда на войне, было неясным… Что-то, конечно, приходило в голову, но тут же уходило, заменяясь чем-то другим… Таким же неважным и незапоминаемым, поэтому, пытаясь через некоторое время всё-таки вспомнить, о чём же думалось, понимаешь, что реально «ни о чём» серьёзном или важном…

Пока не прибежал Н. – молодой лётчик, недавно перешедший из разряда «первоклашек» в разряд лётчиков, которым можно уже летать на боевые задания. Но летали они мало, только вторыми номерами у избранных ведущих, способных не только позаботиться о своём задании, но и «понянчить» своих молодых ведомых. И только на «простые» задания – долетел, сбросил, улетел – без чересчур большого зенитного огня, без проблем с близостью наших войск (чтобы свести к минимуму случаи их атаки в результате ошибки второго номера), с простым вооружением – «железными» бомбами. Мы все так начинали – от простых боевых вылетов к более сложным…

Н., сверившись с картой у входа в бункер, направился прямо ко мне. Эту карту, научившись на горьком опыте, мы вывесили на второй день боевых действий – каждый отправляясь спать вписывал своё имя на своей кровати, и «посыльные» знали кого будить, не тревожа не нужных на тот момент товарищей.

Увидев, что я уже не сплю, Н. скороговоркой начал шёпотом вводить меня в курс дела: «Давай быстрее! Есть задание и самолёты! Я уговорил их быть твоим вторым номером! Пожалуйста, поспеши, пока они не передумали или не отобрали самолёты для другого звена!».

Ну и дела! Ладно, с тобой так с тобой, лишь бы летать! Интересно куда? И какое задание?

Быстро встаю, облачаюсь в свой многострадальный лётный комбинезон, натягиваю носки, которые, судя по впитанному в них количеству пота, могли уже самостоятельно стоять, запихиваю ноги в лётные ботинки и зашнуровываю их там намертво.

Вслед за Н. спешу в КП эскадрильи – за заданием. Это, конечно, было приятно, что молодые ребята в эскадрилье хотят летать со мной в одном звене, просят у руководителя полётом поставить их моим вторым номером. И это что-то значит. И для меня тоже – это явно приятно, но и несёт с собой большую ответственность. За звено, за вторых номеров, за задание, за репутацию.

Нас посылают поддержать с воздуха наши войска в районе Дамура, на подступах к Бейруту. Наши войска, двигаясь вдоль прибрежного шоссе, добравшись до этого рубежа, наткнулись на сопротивление боевиков, спустившихся из пригородов Бейрута. Цель мы должны получить от офицера связи и наведения, который находится там с нашими передовыми частями.

Нам «выдали» разные самолёты – мне с большим бидоном на 2000 литров под брюхом и шестью ракетными кассетами, в каждой по 19 ракет калибра 2.75" (70 миллиметров), второму номеру – два бидона по 1500 литров каждый и восемь 500 фунтовых бомб Мк82.

После того, как стало ясно, что боевые действия в Ливане идут «как надо», в Штабе ВВС решили, что нечего зря тратить «хорошее» вооружение, которое может ещё долго храниться и пригодится в будущем, и что можно с пользой избавиться от огромного количества разнообразного вооружения, сроки хранения которого истекают, а боевого применения для него в условиях современной «оппозиции» зениток и ЗРК практически нет. И оружейники быстро завезли к нам со старых складов огромное количество 70-миллиметровых (2.75") неуправляемых ракетных снарядов (НУРС) и многоразовых подвесных кассет для них. Из современных самолётов ВВС только наши Скайхоки могли спокойно таскать эти бочкообразные кассеты с ракетами до цели, и расстреляв боезапас, вернуть кассеты домой – только у нас было достаточно топлива тащиться к цели и обратно на небольшой скорости, к которой побуждало огромное аэродинамическое сопротивление этих кассет. Ведь, в отличие от бомб, по завершении работы над целью кассеты оставались на самолёте, а их аэродинамическое сопротивление воздуху только возрастало…

В последний раз, когда самолёты ВВС Израиля использовали эти ракеты в бою – было это в 67-68 годах – ими стреляли низко и близко, практически находясь в зоне доступности ответного зенитного огня. После того, как наши противники усилили средства ПВО на поле боя, классическое использование ракет «прямой наводкой» в лёгком снижении из горизонтального полёта на малой высоте практически прекратилась. Нам, в существующих реалиях огрызающихся спаренных 23-миллиметровых зениток, множества крупнокалиберных зенитных пулемётов и ПЗРК «Стрела», пришлось придумывать новый способ – запуск ракет в крутом пике с высоты, дающей определённый уровень безопасности от прицельно огня зениток. Однако, в этом методе были свои проблемы.

Первая была связанна с длительностью стрельбы – идея была запустить в одном заходе или все 112 ракет, или половину, если делаешь два захода на цель. Надо было держать гашетку нажатой всё время стрельбы – а это длилось от секунды до двух – продолжая прицеливание в крутом пике, приближаясь к зениткам и теряя спасительную высоту. Для зенитчиков это был подарок, и они старались им воспользоваться. Надо признать, что не все лётчики, которым довелось стрелять этими ракетами, смогли с первого раза «расстрелять» полную кассету – инстинкт заставлял их начинать выход из пике раньше, чем кассеты «очищались», и обычно треть ракет в кассетах возвращалась домой.

Вторая проблема была связанна со скоростью, которую самолёт мог достичь с этими кассетами ракет – в полёте, в пике, во время стрельбы ракетами и после неё. Из-за высокого аэродинамического сопротивления наш бедный Скайхок вёл себя как тяжёлая телега на подъёме. На маршруте до местоположения цели мы с трудом держали скорость в 400 узлов, а в пике самолёт не набирал спасительных 500. Но самое плохое было при самой стрельбе – реактивная отдача от десятков ракет, запущенных почти одновременно, тормозила наши самолёты на лету, сбивая и так пониженную скорость в пике. При выходе из пике скорость быстро падала, и последующий набор высоты был пологим и более медленным, чем хотелось бы. Всё это делало второй заход на цель опасным, и большинство предпочитало сделать один заход, выпустить в нём максимально возможное количество ракет, и после этого убраться оттуда подобру-поздорову…

Третья проблемы была связана с рассеиванием и разбросом попаданий. Попасть точно одной ракетой в цель размера танка было практически невозможно. Но накрыие цели одновременно взрывающимися 50-60 ракетам, каждая размером в фугасный артиллерийский снаряд, давало отличный эффект. Но «пятно» этого эффекта было метров 50 на 30, и по нашим инструкциям использование такого оружия должно было быть только вне населённых пунктов с мирными жителями. А в условиях непредсказуемости работы с офицерами связи и наведения это добавляло ведущим головной боли – даст ли он цель, на которую можно зайти с ракетами, или на неё зайдёт только второй номер с бомбами… И можно было вернуться домой со всеми своими ракетами, потому, что топлива для долгого ождания не было даже у наших Скайхоков. Позором это не считалось, но и большого почёта не приносило...

Получив задание, беру Н. с собой в штурманскую. Вместе смотрим на карту. Дамур сидит на берегу Средиземного моря, километрах в 15 южнее Бейрута. Провожу быстрый инструктаж – круг ожидания над морем, а не над целью (над морем нет зениток), выходим на цель только после ознакомления, в том числе и визуального, с районом цели с моря, заходим на неё только после однозначного опознания точки прицеливания. Остерегаемся от попаданий в населённые районы. Зенитки не в приоритете – наша задача в первую очередь помочь нашим войскам, а зенитки угрожают в основном нам, не им. Самое главное – не попасть в своих! Точно понять, где они сидят, и ни в коем случае туда не лезть! Прошлись и по всем остальным темам – минимальные количества топлива для возврата домой (всё-таки мы далеко от дома), как вести себя при помехах по радио, что делать, если потеряет меня, и т.п.

Берём пакеты карт и аэрофотоснимков, бежим переодеваться и к самолётам.

В капонире меня ожидает сюрприз. В книгах самолёта прописано, что надо проверить систему вооружения в воздухе. Что за чёрт? Перелистываю несколько страниц назад, пытаюсь понять, откуда это. А пока злюсь – я лечу на боевое задание на самолёте, в котором подозревается, что система вооружения не работает? Вот оно – в прежнем полёте лётчик записал, что треть ракет не сработала при запуске. Параллельно подъезжает офицер-оружейник, ловит меня и объясняет, что систему вооружения они проверили – ничего не нашли. Как видно прежний лётчик не выдержал и отпустил гашетку раньше времени. «Сделай одолжение, проверь ты, а?» – просит он меня. Он знает, что я, инженер в душе, знаком лучше большинства лётчиков с системами самолёта, особенно электронными и электрическими, и что я могу более точно, чем другие, проанализировать что в воздухе работает, а что нет. Ладно, проверю…

Перед взлётом, в ожидании своего звена © www.sky-high.co.

Встречаюсь с Н. на площадке около ВПП. Проходим последние проверки, выравниваемся, получаем разрешение на взлёт, и я начинаю разбег. Самолёт вроде бы и не чересчур тяжёлый, но явно очень «грязный» – большое аэродинамическое сопротивление шести кассет с ракетами мешает набору скорости. Мне ясно, что взлёт будет почти на последних метрах ВПП, поэтому запасаюсь терпением и стараюсь не смотреть на индикатор скорости, а уделяю больше внимание сохранению направления самолёта на приближающуюся дальнюю «зебру». Пробежав 2/3 длины полосы проверяю скорость – есть 180. Приподнимаю самолёт над ВПП, убираю шасси и в горизонтальном полёте на малой высоте даю своему Скайхоку набрать ещё немного скорости, прежде, чем перевожу его в набор высоты. Прохожу довольно низко над шоссе, ведущим в Реховот, и извиняюсь про себя за шум, которым двигатель моего самолёта бьёт по близлежащим сёлам и кибуцам. Но по-другому не могу, кассеты ракет тормозят мой самолёт, не дают мне быстро подняться над ними и спасти их от своего шума.

Морем добираемся до района Дамура. Особое внимание уделяю Н. – смотрю, как он держит строй, напоминаю включить систему вооружения, проверить прицел, и т.п. С более опытными вторыми номерами этого делать не надо, а Н. ещё нужна «нянька» … По радио начинаются сирийские помехи – придётся менять частоты… Но это также означает, что можно ожидать всего, особенно сюрпризов со стороны их истребителей. В конце концов наши войска уже в пригородах Бейрута, Сирийские системы ПВО разбиты, и им осталось лишь попытаться сбить наш самолёт, чтобы как-то отыграться… И хоть до Бейрута сирийские истребители вряд ли доберутся – по дороге их перехватят наши F15 и F16 – но мне ясно, что нас выведут из района работы, как только эти попытки начнутся. И у меня с этим проблем нет – желания лезть в бой с МИГ-ами с кассетами под крылом и без скорости, да ещё вместе с Н., у меня нет. Но всё-таки хотелось бы выполнить задание и использовать ракеты под крылом по назначению.

Переходим на связь с офицером связи и наведения, и я сообщаю ему наше вооружение. К моему удивлению это оказался один из «наших» – лётчик, которого придали сухопутным войскам и отправили воевать с бронетранспортёра при помощи рации. Он быстро и толково дал мне координаты цели и описал её – скопление промышленных строений на восточной окраине Нааме, маленького прибрежного городка севернее Дамура. Там, полтора-два километра от берега моря, сидя на возвышенности над Нааме, засевшие боевики артиллерийским и ракетным огнём и контролировали городок и проходящее него шоссе на Бейрут, мешая продвижению наших войск. Мне повезло – мы получили классическую цель для моих ракет.

Долетаем до Дамура, соблюдая высоту в 15 тысяч футов и расстояние километров 10 от берега. Район цели я уже вижу издалека. Спрашиваю у офицера наведения, где он и где линия наших войск, а также несколько наводящих вопросов о цели, цвете склона около неё и светлого пятна рядом – мне важно удостовериться, что он видит своими глазами цель и её окрестности, и что между нами нет разнопониманий по поводу того, что мне предстоит атаковать. Наш наводчик сидит на горке полтора километра южнее цели, видит цель «в глаза», и как видно у него хороший обзор. Он даже предупреждает меня о нескольких зенитках, которые он видит вблизи цели, в том числе их тип – спаренные скорострельные 23-миллиметровые пушки на грузовиках-вездеходах.

Спрашиваю Н., видит ли он Нааме и готов ли к заходу. Парень честно отвечает, что ещё нет. Ладно. Долетаем до Нааме. Спрашиваю опять,видит ли он цель? Парень говорит, что район видит, а цель ещё нет. ОК, не страшно. Я сейчас ему её покажу…

Приказываю ему отойти от меня на километр, и зайти за мной – то что называется «180 градусов» – это значит, что он должен быть напротив цели, когда я захожу, и самому зайти на неё, когда я уже вышел, и мои ракеты взорвались. Таким образом он увидит куда я попал, я смогу подсказать ему куда целиться относительно моих попаданий, а самое главное, я смогу видеть и «очистить» его, когда он будет заходить на цель, а он меня. Решаю, что сделаю два захода – сначала выпущу ракеты под левом крылом, а потом и под правым. Между заходами удалимся на запад, наберём там высоту и скорость, и вернёмся обратно, как будто заново…

Не теряя времени, подготавливаю тумблеры системы вооружения и даю указание Н. перевести свои тумблеры и переключатели на сброс по 4 бомбы для двух заходов. Напротив Нааме поворачиваю направо на восток, вижу, что Н. отступает назад, на своё место. С небольшим снижением для набора скорости пересекаю берег и захожу на цель левым разворотом. Опускаю нос, целясь в самое большое здание – как видно какой-то цех. Где-то сбоку, краем глаза вижу трассеры, поднимающиеся мне навстречу. Но мне не до зенитки сейчас. Прицеливаюсь и нажимаю гашетку. Мне надо удерживать её секунду, сохраняя прицел на той же цели. Целую секунду, а это не просто… Всё это время вижу трассеры от первой зенитки, к которой присоединились её «подруги», прячущиеся между домов городка.

С нажатием гашетки из-под крыла вырываются снопы огня, которые летят вперёд и опускаются вниз… Зрелище необычайно красивое, но мне не до него. Мне бы сейчас, чтобы эта секунда прошла быстрей, и я смог начать манёвр выхода из пике, тем самым сбивая прицел зениток.

Секунда прошла, выхожу из пике и вижу, как моя цель покрывается разрывами – да уж, эффективно получилось! Сейчас нос над горизонтом, набор высоты и всё внимание на Н. Спрашиваю: «Видел попадания?». Получаю ответ: «Видел!»

«Вперёд! Осторожно с зенитками при входе! Держи скорость!»

Наблюдаю, как Н. заходит, считаю секунды. Вижу его в пике и трассеры, пытающиеся его нагнать. Вижу, как он выходит из пике, начинает поворот налево для наблюдения результатов и переходит в набор высоты. Я южнее и выше его, но в моей конфигурации мне не набрать достаточно высоты для второго захода с того места где я нахожусь. А пытаться «тянуть» самолёт за уши и зайти в пике «низко и медленно», в существующих условиях, с зенитками, которые тебя видят это глупо. Может привести к повторению случая с Ахиазом, а мне этого не надо! Поворотом налево беру на запад, и указываю Н. поменять поворот на правый и продолжить набор высоты над морем. Он выполнят заданный манёвр и оказывается на параллельном со мной курсе, южнее и ниже. Подсказываю ему, где искать меня, слышу желанное «вижу».

Спрашиваю офицера наведения о результатах – он доволен и просит зайти на эту же цель ещё раз, но только на другие здания. Ок, сейчас наберём высоту и вернёмся, думаю про себя.

Но не тут-то было. На нашу частоту выходит диспетчер Воздушного контроля и приказывает удалиться от берега на запад, и как можно быстрей. Всё ясно – освобождают пространство для наших перехватчиков. Как видно сирийские МИГ-и полезли к нам на свою голову…

Послушно продолжаем на запад с набором высоты до 20 тысяч футов – так нас лучше видно нашим РЛС. Прикидываю, насколько нам хватит топлива – мы можем здесь проваландаться минут 15, так что вроде пока всё в порядке.

Но не очень – Н., ещё не догнавший меня по высоте и по расстоянию, потерял меня в повороте, когда я пролетал между солнцем и ним. И вот, сквозь шум глушилок связи, я сейчас занят тем, что пытаюсь определиться с ним, где он, на какой высоте, в каком направлении, что он видит на берегу и тому подобное. Да, у опытного второго номера свои преимущества – по крайней мере для ведущего. Я, конечно, злюсь на Н., даже очень… Но я знаю, каково ему самому сейчас – он знает, что потеря визуального контакта с ведущим – это его вина. И сейчас он один в воздухе, вдалеке от дома, над вражеской территорией… Связь шумит глушилками, и что ему делать, не совсем понятно… Надеюсь, что он вспомнит, что во время инструктажа перед полётом мы оговаривали возможность потери визуального контакта, и полетит к заранее известной точке, которую мы определили. Сам беру курс на эту точку и начинаю кружить там.

Положеньице, прямо скажем, не из приятных. Если не разрешится, придётся с позором топать домой. Из таких ситуаций можно выйти только с помощью исполнения заранее оговорённого при инструктаже, использования здравого смысла и немного удачи… И она нам улыбается – неподалёку и ниже я вижу пролетающий Скайхок, разворачиваюсь за ним и догоняю его в повороте. Приближаюсь. Вижу по хвосту, что это Н. – эмблема эскадрильи и его номер однозначно это говорят. По его поведению вижу, что он меня заметил и «садится» на моё крыло. Ну, слава Богу, можно продолжать…

Осматриваюсь. Бейрут напротив нас – кварталы города хорошо видны, как и международный аэропорт чуть южнее его. Опять у меня странное чувство – вражеская столица, обычно недоступная и далёкая, находится у меня практически на расстояния протянутой руки.

Но я не могу продолжать наслаждаться этим зрелищем бесконечно…

Спрашиваю диспетчера, можем ли мы вернуться к цели. Получаю: «Подожди!». Жду. Делаем (вместе) пару широких кругов километрах в 30 от берега.

Диспетчер выходит на связь и даёт нам разрешение вернуться на восток. Проверяю, готов ли Н., и мы в развёрнутом строю возвращаемся к Нааме. Проверяю с офицером наведения – тот ждёт нас с нетерпением. Как видно эти ребята там в промышленных строениях надоели нашим передовым частям.

Пересекаем прибрежную линию, пролетаем над Нааме и заходим на нашу цель – я первый, Н. за мной. Зенитка около цели опять начинает «тявкать», посылая нам навстречу очереди снарядов. Увидев это, офицер наведения предупреждает нас. Отвечаю, что вижу.

Избавляюсь от своих ракет – этот долгий процесс даёт мне время разглядеть где прячется эта зенитка, и у меня созревает решение. Выхожу из пике, закладываю правый вираж, а не левый, как раньше – в нашем деле нельзя быть чересчур предсказуемым. Вижу результаты действия моих ракет – строение горит и взрывается. Это не от моих ракет, а от припрятанных там боеприпасов, как видно, «Катюш» – продолговатые цилиндрические головешки бесконтрольно разлетаются во все стороны. Перехожу в набор высоты в пологом развороте. Вижу, как Н. заканчивает своё пике и выходит к горизонту. Его бомбы разносят на куски другое здание, около моего – молодец! Говорю ему, чтобы выходил в море и ждал меня на высоте 15 тысяч футов.

А сам, набрав 10 тысяч, готовлюсь наказать «нашу» зенитку. Все свои ракеты я расстрелял. Из оружия у меня остались только пушки. Проверяю, включены ли их тумблеры, и всё ли готово к стрельбе.

Практически вися над зениткой, захожу в очень крутое пике, подвожу прицел туда, где в тени строений, поодаль от домов Нааме прячется грузовик с установкой в кузове, и от души нажимаю на курок пушек. Самолёт сотрясается, выплёвывая из двух бортовых орудий десятки 30-миллиметровых бронебойно-разрывных снарядов в секунду. Продолжаю пике и удерживаю прицел на зенитке, продолжая стрелять… Проходят пару секунд – мне надо выравниваться, я не могу больше продолжать пике, без того, чтобы не опуститься чересчур низко над целью. А это опасно. Не то чтобы я беспокоился о той зенитке, над которой я сейчас, но не хотелось бы подставляться другим зениткам и крупнокалиберным пулемётам, которые есть в этом городке.

Выхожу из пике, опускаю крыло и вижу, как из того места где была зенитка валит дым и языки пламени… Офицер связи и наведения орёт: «Попал! Попал! Они бегут! Они бегут! Молодец!». Голос у него явно весёлый – ещё бы, такое представление…

Зигзагом пролетая над Нааме, ухожу в море. Спрашиваю Н. где тот. Н. отвечает, что видит меня, и что он западнее и выше.

Сходимся и берём курс на юг-юго-запад, чтобы удалиться от берега и самолётов, которые идут работать там, где мы только что были. Набираем высоту 30 тысяч футов и переходим на медленный, но экономный режим полёта – быстро мой самолёт всё равно лететь не может – пустые кассеты мешают больше, чем полные.

Настроение хорошее, особенно от последнего захода на зенитку…

Продолжаю опекать Н. до посадки – сейчас ему надо успокоиться, не забыть выключить все тумблеры системы вооружения и сконцентрироваться на безопасном приземлении… Ведь полёт заканчивается в капонире, когда ты спускаешься из кабины самолёта на землю… А до этого, как показывает история происшествий, можно наделать много глупостей. В капонире меня ждут оружейники – их лица озаряются широкими улыбками, когда они видят пустые от ракет кассеты. Значит с самолётом всё в порядке, и они были правы…

В автобусе встречаюсь с Н. – он выглядит виноватым. По правде сказать, он прав, ему надо бы немного походить с повешенным носом. Но я готов промолчать об этом на разборе полётов – ведь видно, что парень осознал свою ошибку, и всё остальное в этом непростом полёте сделал как надо… Поэтому, уже в здании эскадрильи, «забыв» о потере визуального контакта, вместе с Н. и сержанткой разведки эскадрильи, которая записывает всё для последующего доклада в Штаб ВВС (который пару дней назад озаботился о таком сборе информации), прохожу по этапам и деталям полёта.

Спускаюсь в КП эскадрильи и докладываю дежурному руководителю полётов результаты, в том числе и про пушечную атаку на зенитку. Спрашиваю про новости, слышу, что сирийцы подняли свои истребители, пытаясь помешать нашим атакующим Скайхокам и Фантомам, но их, как и планировали, перехватили четвёрки наших F15 и F16, и в разгоревшихся воздушных боях были сбиты десятки МИГ-ов, без единой потери наших истребителей. Молодцы ребята, да и только…

Наши войска подошли к Бейруту на западе Ливана, наши бронетанковые части схлестнулись с сирийскими и теснят их на востоке южного Ливана, сирийские ракеты ПВО в Ливане уничтожены, сирийские истребители горят в небе от наших… Большой нужды в наших полётах пока нет… И дежурный руководитель полётов посылает меня поесть и отдохнуть – я не планируюсь в полёт в ближайшее время, может быть дежурство на вылет ближе к вечеру, в зависимости от «таблицы справедливости» в КП эскадрильи…

По дороге в столовую, которая стала нашим «клубом», вижу, как Н., немного рисуясь, рассказывает о нашем полёте сверстникам и «первоклашкам». Те впечатлены, особенно от моей зенитки… Через некоторое время ко мне начинают приставать с расспросами – как и почему я решил это сделать так, как сделал. Начинается дискуссия о том, какова эффективность наших 30-мм снарядов против разных типов целей, как правильно использовать наши бортовые пушки, чего надо остерегаться и т.п.

Замечаю, что в «клуб» входит Кац – мой одногодок, «моложе» меня на два выпуска Лётной школы, резервист и студент, как и я, первого курса математики. Мы с ним проводим много свободного от полётов времени вместе, обобщаем наше понимание алгебры и дифференциальной математики – они в Университете Бар Илан учатся по другим книжкам, чем мы в Иерусалиме, и мы находим полезным друг для друга сравнивать конспекты.

Почему-то он выглядит немного ошеломлённым. Спрашиваю: «Что случилось?».

Вместо ответа он вытягивает вперёд руку с зажатым кулаком, и открывает его. На его ладони лежит крупнокалиберная пуля. По её виду, особенно по бороздкам на её поверхности, ясно, что её выстрелили.

Кац, отстранённо, как будто бы речь не о нём, отвечает: «Залетела ко мне в кокпит…» Видя мой немой недоверчивый взгляд, он «разгорается» и уже с осмысленным взглядом продолжает: «Над целью, западнее Цидона, над горами, вдруг чувствую удар, и свист ветра в кабине. В первый момент не понял, что произошло. Потом понял, что самолёт летит нормально, всё работает и успокоился. Но в лицо свистит! Смотрю – в боковом левом козырьке фонаря дырка, а на панели вот эта пуля… Я беру её в руки, и сквозь кожу перчатки чувствую, насколько она горяча!»

Потом Кац задумчиво добавляет: «Как видно, она была на излёте. Счастье, что в двигатель не попала… Или мне в голову». И, погрузившись сам в себя, выходит из столовой.

В дискуссиях о произошедшем незаметно летит время, как вдруг меня зовут к телефону. Звонят из КПП авиабазы. Оказывается, мой отец не стерпел, и прихватив жену, приехал меня навестить. А заодно привезти смену белья и дополнительную пару носков. Что было очень кстати.

Но дальше КПП его не пустили – всё-таки идёт война и авиабаза воюет… Пришлось «пикниковать», сидя на багажнике машины…Папа хотел знать всё – что делал, куда летал, как было, с кем летал, и тому подобное… В том числе участвовал ли я во вчерашней операции… Я обходился полуфразами, пытаясь уйти от деталей – не всё ему следовало знать, а то стал бы чересчур волноваться и волновать маму…

Так я нежданно-негаданно провёл пару часов этого непростого дня в семейной обстановке…

Когда я возвращаюсь из КПП, день уже заканчивается и нас посылают спать – назавтра планируются полёты.

Молодёжь, кроме дежурных «первоклашек», едет в офицерские общежития – там сейчас тесно, но «весело». Нам, резервистам, некуда ехать – мы организовываем себе ужин в столовой эскадрильи, смотрим телевизор, звоним домой – успокоить жён, детей, родителей.

По телевизору идут чередой новости и дебаты. В новостях рассказывают о международной реакции на войну, совещания в Совбезе ООН и тому подобное. Чувствуется, что давление на Израиль – прекратить военные действия – растёт. Может это всё закончится завтра, а может и нет… Завтра покажет… А сейчас спать пора…

11 июня – под занавес

Утро началось с того, что нас всех разбудили рано на инструктаж к полётам.

Основным было решение Премьер Министра Израиля Менахема Бегина в одностороннем порядке прекратить боевые действия, начиная с пятницы в полдень. По мнению правительства цели, поставленные перед ЦАХАЛ-ом (Армией Обороны Израиля), достигнуты – боевики ФАТХ изгнаны из южного Ливана, израильские войска подошли к Бейруту на западе Ливана, сирийские батареи ЗРК в Ливане уничтожены, сирийские танковые дивизии, столкнувшись на юго-востоке Ливана в долине Бекаа и в Ливанских горах в центре страны с танковыми частями ЦАХАЛ-а, оттеснены почти до шоссе Бейрут-Дамаск, делящее Ливан надвое. И под давлением «мировой общественности», а точнее американцев, которых достигнутые результаты за такие короткие временные рамки (6 дней боёв!) устраивали, и они не видели большой надобности в продолжении разгрома Сирии, правительство Израиля решило пойти на «красивый жест» – прекратить боевые действия до наступления субботы.

Однако за ночь оказалось, что не всё так гладко… После нескольких профессиональных провалов ЦАХАЛа в последние 24 часа – в том числе встречный бой двух Израильских танковых полков около озера Карун из-за неразберихи – где свои, а где враг; засада у Султан Якуба, в которую попал другой танковый полк ЦАХАЛа; тяжёлые бои в селе Эйн Зхалте, где израильская танковая колонна, сопровождаемая батальоном ВДВ, была остановлена на три дня несколькими батальонами сирийских танков и «коммандос», усиленными большим количеством управляемых противотанковых ракет (ПТУРС) «Сагер» и «Милан», в 5 километрах от шоссе – наши войска не сумели к утру 11 июня перерезать стратегическое шоссе Бейрут-Дамаск.

Штаб ВВС получил задачу предоставить сухопутным войскам ЦАХАЛ-а всю возможную огневую поддержку передовым войскам, чтобы те смогли сломить сопротивление противника и выполнить последнюю поставленную перед ними задачу – выйти на шоссе между двумя столицами противника, Бейрут и Дамаск.

Наша эскадрилья получила вереницу боевых заданий – послать одну за другой с полдюжины пар Скайхоков в районы боёв на востоке Ливана и на побережье. Вооружение – 8 бомб Мк82 и два топливных бидона на каждом самолёте. Получение цели для атаки – в воздухе, от офицеров связи и наведения, находящихся в расположении с передовых частямей.

Инструктаж простой и чёткий – задание несложное, кроме выделенного для работы каждого звена ограничения по времени и, конечно, «оппозиции». По нашим разведанным, сирийцы не сумели восстановить свои ЗРК, разбитые пару дней тому назад, и в попытках перехвата наших Скайхоков и Фантомов массово задействуют свои истребители, которые, в свою очередь, перехватываются нашими F15 и F16. Поэтому в районе работы нам надо остерегаться засад ПВО, зенитного огня разного калибра и МИГ-ов. Насчёт времени работы – каждое звено получило 15 минут – по истечении этого времени на работу с офицером связи и наведения выходит следующее звено. Всем надо отбомбиться до 12:00, так что продлений времени работы не будет… Каждое звено должно планировать сбросить своё вооружение за один, максимум два захода. Это даёт где-то минут пять на получение цели от офицера связи, нанесения цели на карту и ввод её данных в компьютер навигации, опознания цели, проверки местоположения наших войск, и т.п. Этого времени мало , но возможно – если будем работать с толковым офицером связи и наведения…

«И ещё, – Рам Колер, наш 1-ый замкомэска, проводящий общий инструктаж, выдерживает паузу и ошеломляет нас плохими новостями. – Вчера звено Фантомов из южной авиабазы по ошибке атаковало батальон наших танков, находившихся на привале и дозаправке. Батальон практически уничтожен! Сделайте всё, чтобы у вас этого не повторилось! Уделите больше внимания и перепроверьте, что получили правильную цель, что вы знаете, где наши, а где враг, прежде чем вы заходите в пике! Если есть хоть капелька сомнения, бомбы не бросать!»

Вот это да…То, чего боялись, на это и попались… Фантомы берут вдвое больше нас, и их попадания наносят серьёзный ущерб. Но там ведь два человека в кабине! Как же так получилось, что экипажи не смогли заметить вовремя, что атакуют своих?! Но нет времени на проверку того, что произошло там. Для всех нас эта новость – предупреждение… И сейчас главное – не допустить подобного в наших вылетах, несмотря на всё давление и желание избавиться от бомб там, в районе работы.

Нам уже надо бежать к самолётам. Нам – это Тувье и мне. Тувье, мой одногодок, «моложе» меня на один выпуск Лётной школы, студент второго курса медицинского университета – мой ведомый в этом полёте. Отличный парень, с особым юмором, хороший лётчик, в эскадрилье с первого дня своей лётной службы. Я рад, что он мой второй номер. Хватаем сумки с картами, экипировку и бежим к автобусу, и в капониры.

Мой самолёт начинает создавать мне проблемы уже на рулёжке. Первым начинает барахлить компьютер навигации – его инерциальная платформа начинает показывать скорости, не соответствующие действительности… Это ставит меня перед дилеммой – сознаться «вслух», что у меня барахлит навигация, и просить, чтобы дали другой самолёт означает, что мы в этот полёт не летим, так как заменить мой самолёт времени нет, а Тувье в одиночку не выпустят…

Времени на раздумье нет. Проверяю ещё раз все системы самолёта – двигатель, гидравлика, электричество и радио работают как надо, система сброса вооружения функционирует, прицел работает… Не работают: инерционная платформа, компьютер навигации и сброса бомб. Лететь можно, но придётся бомбить по старинке, с фиксированным прицелом, точно выдерживая данные в пике – угол пике, скорость, и главное, высоту сброса. Как делали до того как «прибыли» новые системы в самолёты. Как делал 3 года после завершения Лётной школы, когда летал на самых старых Скайхоках в ВВС Израиля, которые мы получили от Американцев после войны 1973 года. Тогда Америка послала нам самолёты, ветераны Вьетнама, и мы, обрадованные тем, что есть на чём летать, благодарно их приняли.

Принимаю решение – лечу как есть… Буду бомбить «вручную». Это потребует от меня повышенного внимания к данным пике, попадания будут хуже чем с компьютером, но, беря в расчёт радиус действия наших бомб Мк82, шансы попасть в цель и выполнить задание есть, и они выше среднего… Так что это оправданный риск.

Тувье прибывает на площадку перед ВПП, проходит последние проверки, и мы взлетаем. Собираемся в звено и выходим в море над Ашдодом. Там нам диспетчер даёт вектор на север и указывает «полный вперёд». На полной мощности двигателя (минус пару процентов, чтобы Тувье было легче держать строй), в пологом наборе высоты, чтобы не уменьшать наземную скорость, летим вдоль побережья, проверяем и включаем тумблеры системы вооружения.

Приближаясь к Цидону, перехожу на связь с офицером связи и наведения, которого нам выделили, и вызываю его. Он должен нам дать цель, и тогда будет понятно куда летим – продолжаем вдоль побережья на север в сторону Бейрута, или берём на северо-восток, в сторону Эйн Зхальты.

К моему удивлению и радости узнаю голос нашего офицера связи и наведения – это Йонатан Э., лётчик нашей эскадрильи, которого послали в первый день войны работать с сухопутными войсками. Он также узнаёт мой голос, а точнее говор, и «выпускает» в эфир шутку, известную только в нашей эскадрилье и адресованную мне. Я не остаюсь в долгу, и чтобы показать, что узнал его, вместо стандартного для того времени позывного офицера связи наведения «Авнет», отвечаю «Длинный, вас понял!»… Йонатан, высокий, под метр девяносто, парень, отличный лётчик, но молодой и горячий, был любителем конфликтовать с начальством, и поэтому мне совсем не было удивительно, что вместо того, чтобы летать в эту войну, он провёл её на земле. Я был знаком с его старшим братом, тоже лётчиком, по одной из моих прежних эскадрилий, и у меня с Йонатаном, выходцем из интеллигентной профессорской семьи, сложились дружеские отношения. И я был очень рад услышать его голос – ведь о нём, и что с ним происходит мы в эскадрилье практически ничего не знали.

Йонатан дал нам наводку на район работы – это оказалось село Эйн Дара, севернее Эйн Зхальты, в полутора-двух километрах от шоссе Бейрут-Дамаск, неподалёку от Даар Эль Байдар, где шоссе спускается с гор Шуф в долину Бекаа. Берём курс на северо-восток. Тувье переходит в боевой строй – немного отдаляется и летит параллельно мне, чтобы я смог «очистить» его тоже. Прошу дополнительные данные – местоположение наших передовых войск и местонахождение и тип нашей цели. Йонатан кратко и чётко объясняет, что наши войска в селе Азунье, приблизительно километр южнее Эйн Дара, и продвигаются с боями на север вдоль дороги, ведущей к шоссе. Наша цель – сирийские танковые засады в Эйн Дара. Ионатан предупреждает, что бронетехника в селе замаскирована, и что мы её с высоты не увидим. Прошу обозначить мне точную точку прицела. Ионатан спрашивает, что я вижу в районе южного входа дороги в село. К этому времени мы уже подлетаем к Эйн Дара на расстояние, позволяющее нам рассмотреть дома, рощи и даже отдельные деревья на южных окраинах села. Издалека замечаю характерное расположение четырёх самых южных домов села, и отвечаю Йонатану, что вижу их. Йонатан, удостоверившись парой вопросов, что мы говорим о том же, направляет нас на небольшую рощицу, около первого дома с севера дороги.

Даю краткую команду Тувье перевести тумблеры сброса бомб на два захода и на передние взрыватели и сам «перелопачиваю» свои переключатели системы вооружения.

Я осматриваюсь – мы рядом с долиной Бекаа, где я уже побывал пару дней назад, совсем недалеко от границы с Сирией, в центре сектора, который «кишит» зенитками, и в котором нас могут поджидать засады ракет ПВО… Наблюдаю пуфы разрывов зенитных снарядов в районе нашей цели… Что и следовало ожидать, ведь зенитки — это неотъемлемая часть регулярных сирийских танковых подразделений…

Мы одни из первых звеньев здесь сегодня – утром всех задержали, пока разведка ВВС не проверила, что сирийцы не завезли и не развернули новые зенитно-ракетные комплексы (ЗРК) в Ливане. Однако, веря, что «бережённого Бог бережёт», я исхожу из принципа, что то, что ЗРК не были до сих пор замечены, не значит, что их действительно нет… Поэтому, пытаясь минимизировать возможную опасность, решаю зайти на цель свысока в крутом пике, с юга на север, параллельно к сирийской границе и перпендикулярно к возможной линии «ведения огня» сирийских ЗРК. И сделать это вместе, парой, и не мешкая, без ненужных кругов над целью, дающих зенитчикам лишний шанс прицелится, а ракетчикам ПВО захватить нас в свои радары.

Кратко объясняю Тувье свою задумку – сирийцы продолжают глушить наши частоты, и лаконичность и чёткость в радиопереговорах обязательна… Тувье отвечает, что понял, и занимает позицию для атаки справа от меня и сзади, но так, что я могу его видеть в правое зеркало заднего вида.

Всё внимание вперёд – «одним глазом» на цель, другим – ищем запуски ракет ПВО прямо по курсу, из самого опасного для нас сектора…

Система радиоэлектронного предупреждения – Комер – попискивает, привлекая внимание к действующим радарам наведения зенитных батарей и самоходных установок, и к удалённым поисковым РЛС (радиолокационным станциям) батарей SA2 и SA3 с той стороны сирийской границы, наблюдающим за нашим полётом. Для них мы далеки, и они нам не опасны…

На высоте в 15 тысяч футов и на расстоянии в 4 километра от нужной нам рощицы, начинаю крутой поворот влево, резким вертикальным манёвром опускаю нос под цель, и выравниваю пике параллельно горизонту. Бросаю взгляд в задние зеркала – вижу, Тувье за мной, как и надо.

Концентрируюсь на данных пикирования и на прицеле – чем точнее я сумею достичь расчётных данных (угол пике, скорость, высота) точки сброса бомб, тем ближе мои бомбы упадут к той точке, на которую указывает прицел. И, конечно, мне надо всё сделать так, чтобы на заданной высоте мой прицел был в центре нашей рощицы… Ведь я сбрасываю свои бомбы в ручном режиме, без компьютера… Замечаю, что угол пике чуть выше, чем надо, значит бомбы упадут немногим дальше цели. Скорость 500 узлов – рукоятку управления двигателем отвожу на треть назад, быстрее мне не надо. Подвожу прицел к рощице снизу, угол пике немного снижается до почти запланированного. Сейчас всё внимание на высоту и прицел – они должны «сойтись» на цели, то есть самолёт должен пересечь высоту сброса бомб точно, когда прицел «подползает» к точке прицеливания, и в этот момент надо нажать на кнопку бомбометания. Проходят несколько секунд, и у меня всё сходится – прицел там, где надо, индикатор высоты на месте. Жму кнопку сброса бомб, жду полсекунды, пока мои 4 бомбы не оставят самолёт, и начинаю выход из пике.

Пересекаю горизонт, перевожу самолёт в набор высоты с левым поворотом на запад, и смотрю вниз, на рощицу. Сейчас, когда я над ней на небольшой высоте, видны деревья и какие-то размытые очертания между ними. Озаряет мысль – там что-то под маскировочными сетками… Но долго всмотреться в них не удаётся – от центра рощицы и вперёд по линии нашего пике вспухают взрывы, закрывающие рощицу от взгляда. Через пару секунд вся рощица покрывается дымом от попаданий моего второго номера – Тувье, который, «вися» на моём хвосте, упирается, как и я, носом в небо, удаляясь от красных трассеров зениток и следов ПЗРК «Стрела».

Тувье попал точно – молодец! У меня лишь часть моих бомб попала в точку, остальные упали с перелётом – как видно угол пике и скорость были больше заданных. Наша рощица горит и продолжает взрываться – как видно мы хорошо попали в то, что там пыталось спрятаться.

Йонатан радостно подтверждает, что попали туда куда надо, и как надо. В ответ прошу дополнительной цели.

Через несколько секунд Йонатан спрашивает: «Видишь северный выход дороги из села?»

«Закрой мне её! Туда сейчас движутся их танки и машины!».

Широким левым разворотом с набором высоты мы отдаляемся от цели, чтобы «организоваться» и зайти на новую цель. Спрашиваю Тувье, нашёл ли он новую цель, и напоминаю перевести тумблер взрывателей на задние – нам надо перекрыть дорогу, а она выходит из села огибая склон горы, и самое лучшее, это «пропахать» саму дорогу и её окрестности бомбами с замедленным взрывом, чтобы «выкопать» воронки побольше и обрушить скалы со склона.

Тувье отвечает, что готов, и мы берём курс на Эйн Дару – её сейчас видно издалека, «наша» рощица продолжает гореть чёрным, коптящим пламенем…

Повторяем заход с юга на север – Комер пищит, как и прежде, снизу поднимаются к нам трассеры и пуфы зенитных разрывов. Но ни ракет ПВО, ни МИГов нет, чтобы нам помешать… И на том спасибо!

Заходим на цель. Я концентрируюсь в пике – пытаюсь исправить неточности данных прежнего захода. Прицелившись и дождавшись данных, сбрасываю бомбы и выхожу вверх и на запад. Тувье всё время за мной. И всё время за нами белые следы «Стрел» и серые «мячики» зениток…

Наблюдаем, как склон и дорога покрываются разрывами наших бомб…

Йонатан, с нескрываемой радостью в голосе, сообщает, что попали, как будто мы сами не видели…

Сообщаю ему, что мы закончили, и что оставляю его частоту, и напоследок добавляю, чтобы берёг себя.

Йонатан прощается с нами и просит передать ребятам (в эскадрилье) привет.

Мы с Тувье продолжаем лететь на юго-запад, пересекаем побережье, набираем высоту и «топаем» домой, не забыв выключить систему вооружения…

По дороге слышим, как диспетчер Воздушного контроля «выгоняет» все атакующие Скайхоки и Фантомы в море. Как видно, сирийцы почувствовали, что в их сухопутных войсках в Ливане «запахло жареным» и послали свои МИГ-и помешать нашим. А наши в ответ послали F15 и F16, чтобы перехватить их. Как бы то ни было – нам повезло, что нам не помешали, а то бы вернулись домой с бомбами…

Мы благополучно приземлились на своей авиабазе, провели за завтраком в столовой эскадрильи «разбор полётов», в присутствии «первоклашек» и сержантки «разведчицы», которая записывала всё, что и где мы видели, писки Комера и т.п.

Тувье и я (справа) после полёта при проверке фотоснимков цели © www.iaf.org.il

Через пару часов в эскадрилью привезли фотографии наших камер для фиксации результатов атаки. В каждом нашем Скайхоке под крылом устанавливалась камера, которая с момента сброса бомб снимала всё, что происходит под нами. В обычных условиях, когда мы выходили из пике прямо, и не маневрировали круто, мы фотографировали собственные попадания. Во время боевых вылетов последних дней никто не выходил прямо, и получалось, что только вторые номера, которые заходили на цель тут же после своих ведущих, снимали попадания первых номеров. И вот на фотоснимках камеры самолёта Тувье, ребята из разведки авиабазы разглядели замаскированные танки и БТР-ы в рощице за мгновение до разрыва моих бомб… и, конечно, же приложили второй снимок, как они накрываются взрывами. Снимок так понравился начальству, что они позаботились, чтобы его сохранили для истории в книге эскадрильи…

Мы с Тувье закончили свои полёты – больше нам ничего не светило. Через пару-тройку часов после нашего приземления приказ Правительства об одностороннем прекращении огня вступил в силу. Больше из наших никто не взлетал…

Мы радостно встречали всех вернувшихся и ждали, что же сейчас будет…

Однако ничего особенного не происходило – бои затихали по всей линии фронта в Ливане. Кроме нескольких очагов сопротивления, в основном с боевиками ФАТХ в районе Бейрута, боевые действия закончились. Активная война закончилась… По крайней мере так нам тогда казалось…

Начальство эскадрильи, удостоверившись, что всё действительно закончилось, и получив от командования авиабазы ясный намёк, что можно расслабиться, решило, что пришло время закатить веселье…

После разбора последних полётов и общего разбора действий этого дня комэска выкатил пару пяти литровок Джони Вокер… Его замы – Рам и Моше – позаботились, чтобы все приложились как следует. И многих из нас уговаривать не надо было – поколение пережившее Войну Судного Дня 1973 года, было радо, что эта война прошла с «малой кровью»; молодое поколение призвавшихся после 73 года было радо, что прошло испытание войной и оказалось достойно своих погон и звания боевого лётчика; а «первоклашки» просто были рады – ведь они уже неделю не видели неба, но знали, что назавтра уже планируются тренировочные полёты для них…

После шумного и душевного веселья ребята «рассосались» – резервисты разъехались по домам, «первоклашки» – в офицерское общежитие, начальство тоже по домам – Р., комэска, в Тель Авив, Рам, 1-ый замкомэска, к жене в Яхуд, Моше, 2-ой замкомэска, домой в «семейный квартал» авиабазы. Я же, приложившись как надо к пятилитровке, решил не пытать пьяного счастья на дороге в Иерусалим, а переночевать в эскадрилье.

Ну меня и назначили на ночь дежурным по эскадрилье, и придали «первоклашку», в качестве помощника.

Переговорив с родителями и женой, посидев часок-другой в «клубе» эскадрильи напротив телевизора, послушав сводки с фронтов и политические комментарии, и «договорив» остатки виски, я оставил «первоклашку» со штабс-сержанткой в КП эскадрильи и около 11 часов вечера пошёл в бункер спать…

Я не успел даже как следует задремать, как в бункер с шумом и гамом ворвался мой дежурный «первоклашка». Из его несвязанных речей и сквозь туман от Джони Вокера я понял, что, оказывается, эскадрилья держит дежурство тройки самолётов для ночной бомбардировки, и что только что пришёл приказ на немедленный вылет этой тройки!

Хмель как рукой сняло! Посылаю «первоклашку» на кухню – заварить очень крепкий кофе. Сам быстро одеваюсь и бегом в КП эскадрильи. В голове спокойно, но ноги… Они ещё помнят виски… Да и несёт от меня…

В КП прошу сержантку срочно связаться с Моше, 2-ым замкомэска и Н. – одним из наших более опытных ребят, который тоже проживал в «семейном квартале» авиабазы (а он был таким единственным), и вызвать их в эскадрилью. Третьим я поставил себя – другого выбора не было…

Пока я связываюсь со Штабом ВВС для выяснения деталей задания, слышу грохот и ругательства на лестнице, спускающейся в бункер КП эскадрильи… Оказывается, наш «первоклашка», спеша выполнить моё первое указание, не удержал поднос со стаканами кофе и разлил всё по стенам…

То, что я слышу из Штаба, отрезвляет меня лучше любого кофе – оказывается, на южных подступах к Бейруту рота наших танков попала ещё днём в засаду и до сих пор не смогла выйти из боя. Наша задача была помочь им отбиться от фланговых атак и эвакуироваться оттуда, унося с собой мёртвых и раненных… По телефону получаю данные о местоположении наших войск и огневых точек противника, которые «прижимают» наших. Посылаю ошарашенного от «кофейного провала» бедного «первоклашку» в штурманскую – организовать на скорую руку 3 набора карт и аэрофотосъёмок южных окраин Бейрута.

В КП вбегают Моше и Н. Оба взъерошены и ошарашены неожиданной боевой тревогой. Объясняю им ситуацию и объявляю Моше ведущим (он пил явно меньше меня, да и он старше – и по должности, и по званию, и на год по возрасту). Вижу, как их лица вытягиваются, но делать нечего – не отказываться же от полёта! А потом объяснять всю жизнь всем, кому ни лень, что не полетел, потому, что выпил… Это же немыслимый позор!

Моше «сглатывает», и мы втроём бежим одеваться и в капониры. У минибуса, который развозит нас, уже ждёт наш «первоклашка» с тремя брезентовыми пакетами карт и снимков. В минибусе продолжаем перекидываться последними словами о задании, распределяем роли – кто «светит» осветительными бомбами первый, а кто бомбит, и т.п.

В капонире, быстро проверяю самолёт, надеясь, что технари не замечают моей неровной походки и запаха перегара. Поднимаюсь в кабину, закрываю фонарь и запускаю двигатель. После проверки систем самолёта, абстрагируясь от «кайфового» влияния недавнего виски, концентрируюсь на рулёжке в темноте – выезд ночью из капонира и в обычный день дело непростое, а сейчас особенно…

Добираюсь до ВПП и жду остальных. А пока смотрю в тёмное небо и даю глазам привыкнуть к темноте. Подо мной возятся технари – завершают проверку, недаром прозванную «последний шанс». Такой проверкой они уже предотвратили немало проблем, обнаружив в последний момент гидравлические течи или другие неполадки, которые не проявляются сразу после запуска двигателя в капонире.

По приближающимся навигационным огонькам вижу, что мои товарищи приближаются к площадке перед ВПП. По деятельности фонариков под ними понимаю, что технари проверяют их.

Моше проверяет связь. Сообщаю, что я готов к взлёту. Слышу, как Н. сообщает, что готов. Но зато замечаю, что под одним из самолётов, как видно под Моше, возятся много фонариков. Что- то там не так… Смотрю на часы и замечаю для себя время – минуты через три спрошу, что происходит.

Замечаю, что волнуюсь… Боевой полёт ночью всегда непрост и опасен. Даже когда в тебя не стреляют… А тут нам предстоит вылет по боевой тревоге, с минимальной подготовкой и предполётной координацией, на неизвестную цель, в густонаселённом районе. Ошибки недопустимы…

И хоть пить алкоголь, в умеренных дозах, в рамках вечеринок лётного состава в эскадрильях, поощрялось начальством ещё в Лётной школе, летать под влиянием алкоголя было «ни ни».

А тут мы все после хороших порций виски, я явно больше чем другие, влияние которых я очень хорошо чувствую в голове. Смотрю на звёзды в небе, и чувствую, что мне требуется усилие, чтобы они не начали медленный круговорот надо мною… Так лететь будет непросто! Но надо – наши ребята около Бейрута ждут нашей помощи…

Минуты идут, а от Моше никаких новостей – ни что он готов, ни просьбы вырулить на ВПП на взлёт… Смотрю ещё раз на его самолёт – там под ним бурная деятельность технарей. Это мне не нравится – мне только ещё не хватало стать ведущим в этом полёте…

И вдруг… Диспетчер Контрольный башни вызывает по радио ведущего и лаконично сообщает: «Отмена! Вернитесь в эскадрилью».

Моше грозным голосом переспрашивает: «Ты уверен?!»

Диспетчер раздражённо и нетерпеливо отвечает «Возвращайтесь!». Как видно ему всё это дело не нравится…

А мне нравится! И я начинаю рулить обратно, в капонир. Только очень осторожно – аварии и происшествия мне сейчас не нужны.

В капонире сдаю самолёт технарям, сажусь в минибус. Подбираем Н. из другого капонира, едем за Моше. Но его в его капонире нет – нам говорят, что его самолёт остался на площадке перед ВПП.

В эскадрилье встречаем Моше – он добрался сюда раньше нас на мотороллере одного из офицеров-технарей. Он скромно улыбается – по правде у нас у всех поднялось настроение и появились улыбки на лице… Моше рассказывает, что при проверке «последнего шанса» технари заметили, что его переднее колесо спустило – как видно в темноте, руля к ВПП, он на что-то наехал. В таком состоянии он не только взлететь не мог, даже рулить обратно – пришлось заглушить и оставить самолёт у ВПП, чтобы технари о нём позаботились. И, по его словам, за секунду до передачи мне роли ведущего, диспетчер вернул нас в эскадрилью.

Моше и я спускаемся в КП и первым делом звоним в Штаб ВВС – уж очень хочется понять почему нам отменили задание. Не то, что мы этому не рады, но всё-таки… Оказывается, что кто-то в Штабе, получив метеорологические данные, понял, что боевым самолётам в такую ночь там делать нечего, и спас нас от явно проблематичного вылета…

Немного ещё «покалякав» между собой и посмеявшись над самими собой, Моше и Н. вернулись в «семейный квартал» к жёнам, а я пошёл спать…

Этот длинный день закончился, и назавтра я мог рассчитывать отоспаться, ведь война уже закончилась…

Эпилог

Назавтра всё было тихо – у нас в эскадрилье.

Под Бейрутом и у Султан Яакубом наши танкисты зализывали раны от вчерашних засад и боёв, считая потери, пленных и пропавших без вести.

А пехота и инженерные войска обосновывались и обживались на новой линии «прекращения огня», проходящей от южных окраин Бейрута, вдоль и чуток южнее автострады Бейрут-Дамаск, от Баабде на западе и до Дахр Аль Байдар на востоке, спускаясь на юг до Султан Яакуба, и оттуда на восток до вершин Ливанского Хермона.

Боевики ФАТХ и сирийцы, ошеломлённые нашими успехами также использовали внезапно предоставленную им передышку – чтобы очухаться, провести оценку обстановки, окопаться и попытаться ужалить нас при первой же возможности.

Передышку дали и нашим Скайхокам – технари набросились на них, чтобы привести в порядок после десятка, а то и больше, боевых вылетов которые совершил каждый пригодный самолёт.

Передышку получил и я – Рам отплатил мне за те несколько часов дома, которые я ему «организовал» при выходе из тюрьмы, и уговорил комэска «выслать» меня из эскадрильи на пару дней, мол «и без него справимся»… Учитывая, что у меня было больше боевых вылетов за эту неделю, чем у многих других, и то, что у меня жена «вот-вот на сносях», да и экзамены в университете были на носу, я долго не сопротивлялся и отправился домой, с уговором, что если надо, то мне позвонят.

Следующую пару дней я отходил – семейные встречи, обеды и ужины. Вопросы, мои осторожные рассказы, без каких-либо подробностей, тем более про то, как это было на самом деле. Многого я рассказать не мог – не имел права. Многого не хотел – не хотел пугать родителей – своих и жены. Но что-то о моих «похождениях» просочилось – родители одного из технарей в нашей эскадрилье жили неподалёку от брата моего отца и знали его. По этому «каналу» папа узнал, что я сделал чего-то такого, что моё имя было положительно упомянуто комэска перед строем технарей. Он долго пытал меня, что же это было, а я долго рассказывал ему «байки для детей» про свои полёты и убеждал его, что ничего особенного не делал – летал как все, как учили, как надо…

Потом заявился в университет, прямо на лекцию по интегралам Римана. И почувствовал себя как инопланетянин на восточном базаре – шум и гам летнего кампуса, где все, кто не на лекциях, устраивают лежбища на газонах; любопытство молодых студентов, которые ещё не служили в армии: «Ты где был? На войне? А что ты там делал?»; напыщенное поведение лекторов: «Вы почему отсутствовали? Ах вы воевали? А зачем? Ну да, понимаю… Но экзамены вам придётся сдавать вовремя, поблажек не будет!»…

Я понял, что после напряжения последней недели, с довольно обоснованными ожиданиями, что перемирие может в любой момент «лопнуть», я не готов пока вернуться на университетскую скамью…

Там мне были рады – дополнительный ведущий четвёрки всегда нужен, особенно, когда надо усиленно «вывозить» «первоклашек», чтобы были готовы, если потребуется, участвовать в следующем раунде.

Так прошли две недели… Днём полёты и дежурство, иногда полёты и ночью… И почти каждодневные поездки из Иерусалима в Тель Ноф (нашу авиабазу), и обратно.

Несмотря на местные вспышки по «линии прекращения огня», больших боестолкновений пока не было, но пару боевых полётов мне всё-таки перепало…

Однако, понимая, что от жизни вне эскадрильи никуда не убежишь, я знал, что мне скоро надо будет менять ситуацию – возвращаться на университетскую скамью и готовиться к экзаменам.

Что я и сделал в конце июня. И началась сумасшедшая пора – с утра я уходил в университет и проводил время на лекциях и в библиотеке, в обед звонил домой, проверять как дела, после обеда продолжал занятия в университете, вечером дома готовился к завтрашним лекциям и в рамках подготовки к экзаменам повторял материал последнего триместра, а то и года. Один день в неделю, а иногда день и ночь, я выделял полётам в эскадрилье. Подрабатывать времени совершенно не оставалось, и пришлось затянуть пояс потуже.

Так пролетели ещё две недели, и «стычки» по линии прекращения огня в Ливане переросли в боевые действия, правда локального масштаба. Наши войска, используя массированную поддержку с воздуха, в ответ на открытие огня со стороны сирийцев, «выравнивали» свои позиции в сторону автострады Бейрут-Дамаск, и потихоньку приближались к ней. Любые попытки Сирии ввести свои батареи ЗРК обратно в Ливан пресекались на корню, и сирийцы, при помощи Советского Союза, решили ввести в Ливан свои новейшие передвижные системы ЗРК – SA8. Это им не помогло, и несколько таких самоходных автономных установок были уничтожены, как только вышли на позиции в долине Бекаа.

Конечно же, я разрывался – с одной стороны очень хотелось бросить всё и вернуться в эскадрилью, а с другой – мне надо было готовиться к экзаменам, чтобы успешно завершить свой первый университетский год. Позволить себе провалить его я не мог – пустота в карманах не позволяла мне такой роскоши.

С середины июля всё пошло по нарастающей… В один прекрасный день, как уже у нас с женой вошло в привычку, я звоню ей в обед, и слышу, что меня ищут из эскадрильи. Тут же перезваниваю. Мне говорят: «Хорошо, что позвонил! Тут что-то намечается, будь дома у телефона». ОК, понял, не дурак… Бегу домой, проверяю свою лётную сумку, всё ли там – запасной комбинезон, исподнее, носки, полотенце и тому подобное. Жду звонка, пытаясь не выдать жене ничего – она уже дохаживает девятый месяц, ей волноваться не надо. А заодно пытаюсь погрузиться в книжки по математике, метеорологии и компьютерам, хотя, если честно, в голову лезут абсолютно другие мысли.

Когда солнце заходит, звоню в эскадрилью, спрашиваю, как дела. Получаю в ответ, что всё хорошо, справляемся без тебя. Спрашиваю, что завтра? Приезжать? Получаю ответ: «Тебе экзамены сдавать надо! Не волнуйся и иди в свой университет».

Ладно, они правы, мне действительно надо готовиться… Назавтра утром еду в университет – лётную сумку беру с собой «на всякий пожарный». В полдень звоню жене. Говорит: «О! Только что звонили из эскадрильи, просили перезвонить!» Тут же, из публичного телефона автомата в коридоре кафедры звоню в эскадрилью. Слышу: «Приезжай!». Мне даже объяснений не надо – по радио уже предают о стычках около Бейрута. Бегом к машине и в эскадрилью.

В КП эскадрильи, куда я добрался в течении часа, вижу себя на доске полётов – в качестве ведущего четвёрки. Дежурный руководитель проводит инструктаж: «Задача – подавление огневых точек противника на северной стороне автострады Бейрут-Дамаск. Твоё звено тебя ждёт, самолёты уже есть и готовы, выход к самолётам по сигналу из Штаба ВВС. Твой третий номер опытный парень, а вторые номера – вчерашние «первоклашки». Позаботься о них».

Собираю ребят из моего звена, проводим инструктаж, изучаем карты и аэрофотосъёмки местности. Облачаемся в лётные костюмы, проверяем карманы и оборудование. Мы готовы… А сигнала «к самолётам!» пока нет… Ладно, открываю книги – не хочу терять время, да и ждать так легче.

Когда солнце заходит, спускаюсь в КП и говорю руководителю полётов, что мои вторые номера в темноте ещё бомбить не могут, а даже если взлетим сейчас, работать придётся в темноте… Руководитель полётов советуется с комэска, потом звонит в Штаб. Там отменяют наше дежурство… Второй день вхолостую, но зато уже около самолётов…

Спрашиваю у Рама, нашего 1-го замкомэска, как быть завтра – приезжать с утра? Получаю ответ – иди в университет, у тебя экзамены на носу, а мы тут справимся. Если надо, позвоним. Ну что делать, возвращаюсь в Иерусалим.

Назавтра с утра звоню в эскадрилью – как там? Что-то поменялось?

Еду в университетскую библиотеку, лётная сумка со мной. В полдень звоню домой. Жена говорит: «Опять звонили. Что у вас там?». Отвечаю: «Сейчас узнаю и перезвоню». Звоню и слышу: «Приезжай быстрее!» В машину и вперёд, в эскадрилью…

В эскадрилье, как и вчера, меня уже ждёт звено и самолёты. Задача та же, но на этот раз я получил ребят постарше, которые могут летать «на боевую» и днём и ночью. И приятный сюрприз – моим вторым номером Йонатан Э., которого я уже давно не видел. Его недавно отпустили из части, в которой он прошёл войну как офицер связи и наведения, и отдохнув несколько дней дома, он прибыл в эскадрилью наверстывать упущенные полёты.

Снова инструктаж, изучаем карты и аэрофотосъёмки местности. Облачаемся в лётные костюмы, проверяем карманы и оборудование. И мы готовы…

Время идёт, и мы проводим его в нашей столовке, слушая рассказы Йонатана о том, как выглядит война из БТР-а, что он там делал, как ему работалось. Вспомнили наш с Тувье полёт, услышали от Йонатана что там было до нас, и что осталось после…

И вдруг… В громкоговорителях эскадрильи разносится взволнованный возглас руководителя полётов: «Мостов, к самолётам! Звено Мостова, к самолётам!». Высыпав из здания эскадрильи как горох из кулька, мы разбежались по капонирам – кто на автобусе, кто на минибусе, кто на своей машине.

Довольно быстро все собрались у ВПП и прошли последнюю проверку технарей. Диспетчер торопит меня – как видно жарко там, у автострады Бейрут-Дамаск.

Взлетаем, собираемся вместе. Летим на север.

Солнце уже склоняется к горизонту, ещё через час наступят сумерки, надо спешить, если хотим отбомбиться. Но мы тяжёлые – у всех по два навесных топливных бака и восемь бомб по 250 кило – и наш Скайхок «топает» себе на своих 350 узлах и ничего с этим не поделаешь… До Бейрута 100 с копейками миль, и только туда у нас займёт где-то полчаса… А это значит, что приземляться мы будем уже в темноте…

Слышу, как за мной на связь с этим же диспетчером выходит другое звено. По голосу узнаю одного из своих соседей по «семейному кварталу» в Хацерим, который жил напротив нас годика 4 тому назад. Я знаю, что он сейчас 1-ый замкомэска эскадрильи Фантомов. А те летят быстрее нас… Да и топлива у них меньше – они не могут, как мы, подождать пока картина боя прояснится, и потом зайти точно на цель. У них на таких расстояниях с их обычной бомбовой нагрузкой есть максимум десять минут над целью… Надо будет быть осторожным, чтобы не помешать друг другу…

Я меряю расстояние до Бейрута и прикидываю что будет раньше – мы доберёмся до указанной нам точки, или Фантомы нас нагонят. Но ведущий Фантомов хитрый парень – уже в районе Цидона он просит срезать угол и дать ему цель для бомбометания. И он её получает – их направляют в район Софар-Кубейа, севернее шоссе к западу от Дахр Аль Байдар.

Прошу цель для нас. Получаю: «Ждите в море, напротив аэропорта», имея ввиду международный аэропорт Бейрута. Летим туда, но уже в экономном режиме. Надо переждать, пока Фантомы не закончат свою работу…

Нарезаем круги напротив южной части Бейрутского аэропорта. Солнце на западе садится в море, и земля к востоку от нас темнеет. Видимость становится хуже. Однако на фоне наступающих сумерек огненные всполохи выстрелов и трассёры зенитных снарядов видны издалека. Нахожу глазами район Софар-Кубейа, и вижу результаты ударов звена Фантомов – огромные вспышки огня, после которых темпы всполохов на земле уменьшаются.

Мы далеко от наших границ, и в наступающей темноте есть опасность, что скоро не увидим друг друга… Навигационные огни включить нельзя, придётся перевести звено в этажерку… Прошу у диспетчера блок высоты в 4000 футов и разделяю четвёрку по высоте, каждый на 1000 футов выше предыдущего номера.

Жду. Ведущий Фантомов рапортует довольным голосом, что закончил работать и что сбросил всё, что у него было.

Спрашиваю у диспетчера цель для нас. Тот молчит несколько секунд, и растерянно говорит «Подождите секунду». Секунд через 20 возвращается на связь и говорит: «Для вас цели нет. Закончились».

И что? Для этого я оставил в полдень свой университет, мчался как угорелый из Иерусалима в Тель Ноф, потом бежал к самолётам и «топал» со своим тихоходом сюда, всю дорогу до Бейрута, чтобы вернуться с бомбами домой? Нетушки!!!

Собрав весь бас, который мои голосовые связки могли произвести в тот момент, я безапелляционно заявляю диспетчеру, что вижу огонь противника там, где атаковали Фантомы, и что захожу на них. Для пущей важности добавляю: «Сообщи, что принял!», а сам беру курс на Кубейю на высоте 15 тысяч футов.

На земле уже стемнело, в воздухе ещё есть немного света, но и это ненадолго.

Приказываю второму номеру выходить минуту за мной, держать высоту в 16 тысяч и лететь южнее автострады – над нашими, если что. Вторую пару оставляю над морем на высоте 17-и и 18-и тысячи футов соответственно. Напоминаю подготовить прицелы к ночной бомбардировке и приглушить свет в кабине, чтобы было легче разглядеть цель в пике.

Пролетая мимо Бейрута вижу, как начиная от Дахр Аль Байдар и на восток, на всю ширину долины Бекаа небо покрыто красными трассёрами и фейерверками зениток. Слава Богу, что мне туда не надо, и что моя цель немногим, но западнее этой вакханалии огня…

Одним глазом смотрю на Комер и одним ухом и прислушиваюсь к его жужжанию… Сирийские РЛС и радары зенитной артиллерии меня видят и ведут, но пока нет ничего такого, что могло бы сорвать мне мой заход на цель…

Бесконечные разрывы зениток над долиной Бекаа создают чёткий горизонт на востоке, и я этому даже рад – это поможет ребятам в полутемноте ориентироваться и бороться с вертиго, который в такой час может подкрасться незаметно.

Долетаю до Кубейи, и левым поворотом захожу в пике. Сбрасываю свои бомбы на вспышки артиллерийских выстрелов. Выхожу из пике и вижу, как огромные огненные шары взрывов моих бомб покрывают местоположение сирийской батареи, ведущей огонь по нашим войскам южнее автострады. Удаляюсь на юг на высоте в 10 тысяч футов, чтобы мой второй номер смог зайти на цель. Спрашиваю, видит ли он мои разрывы. Говорит, что видит, и что заходит с юга на север, как и я. Молодец! Завершаю кружок в стороне и наблюдаю за результатами бомбометания своего второго номера. Неплохо! После него на земле начинаются с удвоенной силой пожары, оставшиеся после меня.

Всё, мы с Йонатаном уходим, держа курс южнее Бейрута. Даю ОК второй паре на выход, но тут диспетчер, как видно получив твёрдое указание сверху, приказывает нам всем взять курс на юго-запад и вернуться домой. Спорить я не стал – мы без осветительных бомб, без ночной подготовки самолётов, кокпитов и прицелов. Так продолжать опасно… Мне и самому уже стало некомфортно…

Приказываю всем держать свою высоту и взять курс на Рош А Никру на границе Израиля и Ливана.

В полёте над темным южным Ливаном, с мерцающими огоньками сёл и тусклым освещением городков, Рош А Никра сверкает, как маяк, а за ней своими светлыми огнями Нахария, Акко и Хайфа выстраиваются в линию компаса… Минут через 10 пересекаю границу, включаю навигационные огни, и начинаю поворот 360 градусов, выискивая своё звено. Вижу, как один за другим появляются огоньки самолётов в небе и немного успокаиваюсь… Не совсем, конечно – нам ещё предстоит приземлиться уже в полной темноте, а вторая пара тащит на себе свои бомбы, которые жалко так просто сбрасывать в море. Связываюсь с КП эскадрильи, согласовываю с руководителем полётов, что вторая пара садится с бомбами. Получаю ОК, так как топлива они уже выработали достаточно, чтобы общий вес самолёта не был бы проблемой.

Проходят ещё минут 15, и мы над нашей авиабазой. Ночная посадка прошла без проблем, и мы всей четвёркой встречаемся в эскадрилье. Все весело шумят – такой непростой полёт долго не забывается… Больше всех рад Йонатан – это его первый боевой полёт в этой войне, и он очень признателен мне, что там, над Бейрутом, я не «щёлкал клювом», и что наша пара всё-таки успела отбомбиться, прежде чем нас послали домой.

Закончив разбор полёта с Рамом, нашим 1-ым замкомэска, спросил, что планировать на завтра и получил стандартный ответ: «Иди, готовься к экзаменам». Потом позвонил жене и успокоил, что всё в порядке, и что приеду где-то через час-полтора.

Выпив на дорогу чашечку крепкого кофе, поехал домой, уже без спешки…

Назавтра меня не позвали, хотя эскадрилья продолжала посылать звено за звеном на поддержку наших войск в Ливане.

А через пару дней жена разродилась сыном, которого мы назвали Йонатаном – так просила дочь. И я был абсолютно не против…

Я – июнь 1982 года. Фрагмент "семейного снимка" лётчиков эскадрильи.

Из эскадрильи меня не тревожили – дали отдых на целых две недели. За это время наши войска «выровняли» линию фронта и перерезали автостраду Бейрут-Дамаск, Сирийцы понесли потери, от которых они успокоились и начали соблюдать перемирие. ЦАХАЛ начал готовиться к наступлению на Бейрут и зачистке южного Ливана от тысяч тонн оружия и боеприпасов которые туда навезли боевики ФАТХ.

А потом, в течение почти двадцати лет наши войска выходили из Ливана…

Словарь используемых терминов

ЗСУ 23Х4 – автономная зенитная самоходная установка на гусеничном ходу с четырьмя спаренными скорострельными зенитными пушками калибра 23 миллиметра

ПЗРК – переносные зенитные ракетные комплексы – SA7 «Стрела»

SA6 – самоходный ЗРК средней дальности – «Куб» или «Квадрат»

SA2, SA3 – стационарный ЗРК против высоколетящих целей на повышенной дальности – С-75 «Двина» и С-125 «Нева» или «Печора»

SA-8 – самоходный автономный ЗРК малой и средней дальности, в котором все элементы находятся в одной машине: РЛС обнаружения, РЛС наведения, центр управления огнём и ракеты земля-воздух – «Оса» или «Ромб»

Кфир – истребитель/бомбардировщик второго поколения израильского производства, построен на основе французского Миража с американским двигателем J-79, используемым также в самолёте Фантом

Фантом – истребитель/бомбардировщик второго поколения американского производства, основа ударной силы израильских ВВС

Скайхок – дозвуковой штурмовик поля боя американского производства, летает с начала пятидесятых годов.

F15, F16 – истребители третьего поколения американского производства

10 июня – на подступах к Бейруту

11 июня – под занавес

Эпилог

Словарь используемых терминов