Глава XII
Италия. Рим
(продолжение. Предыдущие главы см. в
№
7/2014 и сл.)
Важно не только то,
а что ты
поминишь
и можешь
рассказать.
На перрон выгрузили багаж, в том числе, наши 17 чемоданов, и мы вышли
налегке на огромную площадь перед вокзалом, о котором нам тут же стало
известно, что это центральный вокзал Рима, находится в центре города и
называется Термини (Termini).
Он был намного более многолюдным, когда впервые открылся нам.
Это место скоро станет нашим частым пунктом отправки и прибытия, об этом
речь позже. А пока появился представитель Хиаса и нас повезли куда-то в
гостиницу. Путь туда, наверное, недолгий, т.к. гостиница Бельфорт была тоже
в центре, но для меня он длился вечность — первое знакомство с Вечным
городом! Сейчас, через сорок лет, я, конечно, не могу вспомнить, что именно
мы видели из окна движущегося быстро автобуса. Но ощущение
разворачивающегося величия и архитектуры огромного города живут и сегодня в
моем мысленном взоре.
Гостиница Бельфорт была скромным заведением. Мы вошли во вход с аркой и
оказались в довольно просторном фойе с выбеленными стенами. Наша комната
была тоже исключительно простая, никаких украшений, кроме одинокого креста
на стене. Но мы были одни, без шума идущего поезда, собачьего лая и
неувиденных Альп. Лада молчала, наверно, подействовал димедрол? Без звука
все четверо уснули мгновенно и проспали почти до вечера. Уже начало темнеть,
когда мы вышли на улицу
посмотреть, что вокруг гостиницы. Страх, что можем не найти дорогу обратно,
не позволял идти далеко, и мы несколько раз обошли вокруг. Всюду было
пустынно и чисто, бродило несколько кошек, похожих друг на друга, знаменитых
римских кошек, которые потом встречались нам во множестве. Вдруг мы
оказались перед большим, освещенным изнутри, магазином автомобилей. Таких в
Москве не было. Владик тут же прилип к окну-витрине, а мы с Аллой на
расстоянии рассматривали сверкающие машины. Тревога, пришедшая после
расставания с нашими дружественными попутчиками, приносила чувство
неизмеримого одиночества перед неизвестным будущим. Владик и Лада уснули
скоро, а Алла и я еще долго смотрели в темноту. Мы покинули страну с
невыносимым для нас режимом и страхом за себя и сына. Но ведь там прошли
лучшие годы нашей жизни, нашего молодого счастья и творчества, а теперь мы
смотрели в темное окно чужого и неизвестного мира.
Утром следующего дня мы узнали, что сегодня предстоит поездка в отделение
Хиаса, который будет нас опекать в Италии. Перед ней, где-то в 2 часа дня,
был наш первый обед в Бельфорте. В полуподвальном этаже гостиницы стояло два
длинных стола, покрытых красными нарядными скатертями: один для обслуги,
другой – для эмигрантов. За нашим столом мы не увидели ни одного знакомого
лица. Нам и служащим гостиницы подали одну и ту же еду: большие глубокие
тарелки, полные, с горкой, макарон (как мы говорили в Москве) — пастой, как
они называются по-итальянски. Никаких ограничений в тертом вкуснейшем сыре
не было. К нашему удивлению, с пастой полагалось есть белые булочки, и все
вместе было очень вкусно, особенно если прибавить в тарелку оливкового
масла. На нашем столе стояли графины с чудной ледяной водой, а на столе
обслуги бутылки с красным вином. Но мы не испытывали от этого никакого
чувства несправедливости. После обеда были фрукты, иногда яблоки, иногда
апельсины.
Из переполненной приемной Хиаса мы, наконец, вошли в кабинет нашей ведущей,
синьоры Баттоне. Милое, доброе лицо ее было озабочено скандалом, который
произошел как раз перед тем, как пришла наша очередь: скандалил один из
наших эмигрантов. Там немало было людей, особенно из среднеазиатских
республик, с низким уровнем образования, которые, прибыв в гостеприимную
Италию, тут же начинали "качать права". Синьора Баттоне подняла глаза на нас
и, убедившись по нашему виду, что скандала сейчас не будет, расплылась в
улыбке. Мне кажется, что она, вообще чрезвычайно доброжелательная ко всем
своим подопечным, относилась к нам с каким-то особым вниманием: постоянно
искала для меня музыкальные связи, знакомила с интересными людьми и.т.п.
Забавно, что представляя меня по телефону кому-нибудь, она говорила: «Вы его
сразу узнаете – очень похож на Солженицына». Смешнее ничего нельзя было
придумать - между его грубовато сильным русским лицом и моим абсолютно
иудейским профилем была только одна общая вещь — борода. Но через некоторое
время ее впечатление совпало с совершенно другим человеком. Но об этом
позже.
Начался разговор о нашем недавнем прошлом. Что мы делали в Союзе, какова
была наша жизнь там, почему решили эмигрировать, на что надеялись? Объясняя
причины отъезда, мы, конечно, говорили об антисемитизме, и я сделал упор на
том, что мы не могли жить в этом фашистском государстве. Синьора Баттоне,
итальянская еврейка, пережившая фашизм в своей стране, мягко меня поправила:
«Я понимаю, что вы имеете в виду, но здесь, на западе, мы используем эти
слова по-разному: фашизм это фашизм, а коммунизм это то, о чем вы говорите»
Через сорок лет, в 2014, я вспомню, как легко слово фашизм будет
употребляться в отношении Украины, России, Венгрии и всего, что не нравится.
Чтобы быть в вокальной форме,
мне нужно было заниматься где-то, где было фортепиано, и синьора Баттоне
познакомила меня с человеком, который помог мне в этом. Он посоветовал пойти
в Римскую Американскую церковь, встретиться с ее священником Биллом
Вудхамсом и предложить ему, что я буду петь в церковном хоре в обмен на
место для занятий. Так начался замечательный период нашего пребывания в
Италии, связанный с Американской церковью.
Наша встреча с синьорой Баттоне, а потом Биллом и всем его многочисленным
кругом была возвращением того ощущения свободы и легкости, которое мы
впервые испытали в Вене. Важнейшей причиной этого был прием, которым нас
встретил круг людей вокруг церкви и самого Вудхамса. Несмотря на языковой
барьер, мы были признаны равными среди равных, в отличие от большинства
эмигрантов, чувствовавших себя из-за незнания итальянского людьми второго
сорта, на которых смотрят свысока. Самыми распространенными среди них были
разговоры о том, «когда мы прибудем на место». Это касалось почти всех. А мы
хотели как можно больше насладиться Италией. Нам свободно дышалось, краски
сверкали. И пусть мой читатель не удивляется, что весь дальнейший рассказ об
Италии будет похож не на обычную сагу о трудностях эмиграции (они придут к
нам уже в Канаде, хоть и с большой долей положительного, это, наверное,
зависело еще от нашего восприятия), а скорее на описания замечательного,
почти туристического, веселого знакомства с Италией. Мы назвали его Римскими
Каникулами.
После ланча во дворе Американской церкви.
Фото Ефима Склянского
Вся большая компания бывала в церкви почти каждый день, для меня – репетиции
хора, воскресные службы, просто встречи, вечеринки. Состав был самый
разнообразный: американец Билл и его канадская жена Марго; жившая в церкви
швейцарка Рут Пирсон, прекрасно говорившая по-итальянски, по-английски и
по-русски; американская певица, сопрано Айрин Оливер, приехавшая из Израиля;
другие, часто наезжавшие гости и около десятка эмигрантов, как мы с Аллой и
Лидой и Володей Фрумкиными.
Были бесконечные дискуссии на самые разные темы. Общим языком был
английский, и это очень способствовало моему продвижению в нем. Когда было
нужно, Рут переводила на русский. Нас много расспрашивали о жизни в Союзе и
слушали с большим вниманием. Иногда, довольно часто, Билл и Марго устраивали
вечера с ужином, тут уж веселье бурлило, как шампанское.
Владик, Берта Склянская, я, Алла, Марго, Лада, Билл, у него на плечах дочка
Сарочка, Лида и Володя Фрумкины и Рут, мама Сары.
Фото Ефима Склянского.
Билл и вся компания были у нас в гостях в Остиа Лидо, куда
мы переехали из римской гостиницы через неделю после приезда.
Практически все новоприбывшие жили в этом замечательном курортном городке на
берегу моря в 20 минутах езды на поезде от Рима, где жизнь, и, главное,
квартиры были неизмеримо дешевле. Но сам переезд был трудным предприятием,
на него нужны были деньги, чтобы перевезти вещи, а денег-то у нас не было.
Нужно было что-то продать на рынке, и мы решили расстаться с чудной
кинокамерой, подаренной нашими запорожскими друзьями Левитиными. Получив за
нее 800 лир, мы прибыли в Остию, и начались поиски квартиры.
Это было нелегкое дело, и не потому, что сдающихся квартир не доставало, а,
в основном, из-за языкового барьера. Для помощи с нами пошел Миша Шиллер.
Важно было выяснить, что включает в себя квартирная плата, например, кто
платит за электричество – хозяин или мы. Но как это сказать? Миша стал
искать счетчик и, подойдя к нему, обратился к хозяину с вопросом:
«Электричество? - рррррррр»? Рычание было, как звук мотора, очень громким,
но напуганный владелец квартиры… понял вопрос и показал на меня. Мы ушли, и
поиски начались заново.
Наконец, дня через два, которые
мы прожили у Шиллеров, было найдено чудное жилище: просторная однокомнатная
квартира с маленькой кухней и ванной на третьем этаже современного
шестиэтажного дома, в котором даже были лифт и консьерж. Хозяева жили в Риме
- симпатичная молодая художница и ее муж, служивший в армии – и приезжали в
Остию время от времени. Благодаря вкусу нашей хозяйки квартира была
обставлена, я бы сказал, элегантно. Пол, как везде в этих местах, покрыт
плиткой, в нашем случае – желтыми и белыми квадратами. В квартире было все
необходимое для жизни.
Быстрее всех с новыми условиями освоился Владик. Буквально через пару дней
он начал немного говорить по-итальянски, а к концу нашего пребывания стал
для нас вполне эффективным переводчиком. Мой итальянский был ограничен
музыкальными терминами, но них далеко не поедешь, хотя я кое в чем с их
помощью преуспел: в направлении и скорости. Вот фраза по-русски и
по-итальянски (я уверен, со множеством ошибок, в ней подчеркнут каждый
известный мне музыкальный термин), содержавшая инструкцию, куда идти —
«Идите медленно прямо, затем направо, а в конце налево,» «Veni
poco a poco
sempre stritto, e a destra,
alla fine a sinistro». Хотя многие более
образованные итальянцы говорили по-английски.
С утра мы слышали из нашего окна крик: «ВладимИро!», и Владик бежал вниз,
где, кроме товарищей, его ожидал самый главный подарок — мы купили – об этом
вчера невозможно было даже подумать – … машину. Он садился за руль
выключенной машины и мог весь день просидеть, изображая ртом рев могучего
мотора и делая движения рулем. Эта покупка была полной неожиданностью.
Приехав в Остию, мы узнали, что у многих эмигрантов были автомобили, очень
старые, но автомобили. Как, на какие деньги, ведь каждой семье разрешали
вывезти 400 долларов, что за это можно купить, и зачем?
Ответом на все эти вопросы были типичная для нашей эмиграции дерзость и
авантюризм. Один из первых вновь прибывших нашел старую машину, за которую
владелец хотел получить 200-300 долларов. Сошлись на двухстах, и эта цифра
стала средней стоимостью машины, в зависимости от ее старости и размера. Так
многие обзавелись автомобилями. Но что делать с машиной, когда наступает
время отъезда из Италии? Ее
продают за те же деньги следующему эмигранту. Таким образом пользование
временно купленным автомобилем становилось бесплатным.
Шиллеры владели маленьким жучком-фольксвагеном. Это была древняя, античная
(из древнего Рима!!!) машина поблёкшего зеленого цвета со множеством
ржавчины на своем старом теле. Но она послужила нем верой и правдой, и не
только в Риме. 200 долларов уплатили и такую же сумму получили, уезжая в
Канаду.
Гордый владелец первой в жизни машины
Уроки принесли результат, я сдал экзамен и получил права, и не обыкновенные,
а Международные водительские права,
и мог водить машину в любой стране мира. Но в голове не было ни
малейшего представления о том, что меня ждет впереди. Незадолго до отъезда
Шиллеров из Италии Миша предложил мне проехаться. Я сел в жучка и, после
грузовика, почувствовал, что сижу под столом, но освоившись, двинулся
довольно прямо. Это было в Остии, где я провел за рулем дней десять,
медленно двигаясь по ее мирным улицам. Пришло время ехать в Рим, и тут я
понял, что такое ад.
Большинство римских улиц имеют обозначение: «Senso unico» – «Одностороннее
движение», и выпутаться из этого лабиринта нелегко. Однажды, еще в Остии,
когда я не знал, что такое Senso unico, я спокойно ехал по совершенно пустой
улице и вдруг на перекрестке маленькой площади увидел фигуру полицейского.
Надо сказать, что итальянский полицейский это нечто необыкновенное: очень
высокого роста, по-римски красивый, со статной фигурой, в сверкающей форме,
полный достоинства, он стоит и движется, как величественный монумент. Все
больше робея, я подъехал к площади и остановился. Рука в перчатке
протянулась ко мне и белый палец приказал выйти из машины. Полицейский взял
меня за руку и показал знак на углу: Senso unico и стрелку в направлении,
противоположном тому, в котором я ехал. Я стал извиняться по-английски, как
мог. Тогда он понял, что я иностранец и, наверное,
новый эмигрант и, тут же смягчившись, указал снова на знак, и я
вернулся в обратном направлении. Так началось мое знакомство с дорожными
знаками в Италии.
И вот мы отправились в Рим. Дорога из Остии короткая и прямая, никаких
проблем. Въехав в город я, сам не понимая как, оказался на огромной площади,
в центре которой находился круг с каким-то монументом, вокруг него шли
машины по нескольким полосам. Мы были в левой крайней полосе и, доехав до
выезда, повернули направо, оказавшись опять … на том же кругу. В панике я
поворачивался в стороны и вдруг с радостью увидел, что рядом со мной
полицейская машина. Открыв боковое стекло, я на смеси английского и
итальянского стал объяснить свои трудности. И полицейский понял! И вывел нас
из этого кошмарного сна. Таким был мой первый въезд в Рим. Но теперь я, по
крайней мере, знал, что такое Senso Unico, хотя ни к чему хорошему это тоже
не приводило: увидев этот знак, я сворачивал дальше, в верном направлении и
попадал совершенно не туда, куда ехал.
Но через несколько дней моя езда постепенно наладилась, хотя всегда надо
было держать ухо востро - ты никогда не знаешь, что может случиться в
следующую секунду. Итальянцы не соблюдали никаких правил, игнорировали
дорожные знаки, и если случался какой-нибудь инцидент, то спорящие стороны
решали все темпераментными криками и угрожающими жестами и после этого мирно
разъезжались.
Вообще итальянцы это веселые, добрые, благожелательные и справедливые люди.
Помню один случай в самом начале моего вождения. Я въехал на заправочную
станцию и, остановившись, вдруг увидел старого итальянца, вытаскивающего
свой велосипед из под моей машины. Он угрожал и кричал, требуя тысячу лир за
убыток. Я онемел. В это время на площадку вышел механик и … велел моему
обвинителю убираться. То, что я понял из его речи, было: «Ты зачем подлез
туда? Чтобы выманить деньги? Вон!» Справедливость была восстановлена, и я
остался при тысяче лир, которых у меня не было.
Даже при наличии машины, мы исшагали Рим вдоль и поперек и не могли
налюбоваться всеми его архитектурными и музейными красотами.
Однажды Владик, Алла и я пришли в интереснейшее место – пещерный Музей Бани
Каракалла. Гигантский архитектурный памятник, Бани Каракалла это одно из
чудес света. Построенные в
Геракл фарнезийский
У стен стояли плиты с сохранившейся мозаикой и мраморный синеватый пол
отражал всю эту красоту.
Как только мы спустились в зал, к нам подошел гид и, обратившись ко мне,
спросил: ''Вас зовут Александр?'' Я подтвердил, не особенно удивившись – два
дня тому назад состоялся мой концерт в Американской церкви, наверно, он там
меня слышал. ''А это ваши жена и сын? Какое замечательное событие! Я могу
провести для вас индивидуальную экскурсию, не возражаете?'' Еще бы! Но в
душу закралось какое-то смутное сомнение: не ошибка ли это? Экскурсия была
интереснейшей. Наконец пришло
время уходить. После рукопожатий любезный гид сказал: ''Возьмите в кассе
открытку музея и, пожалуйста, напишите
на ней свой автограф для меня. Я сейчас позвоню в кассу''. В еще
большем смущении мы поднялись наверх. Увидев нас, молодая женщина в кассе
обратилась ко мне: ''Господин Солженицын!'' Теперь стало все понятно.
Солженицын, недавно высланный из Союза, был в то время знаменит на весь мир
и его фотографии во всех газетах, а борода бросалась всем в глаза. Недаром и
милый гид, и сеньора Баттоне увидели во мне сходство с ним.
Фон спектаклей и концертов на сцене Каракалла
Нам приходилось считать каждую копейку. Поэтому, уже имея машину и зная, как
бесстрашно некоторые эмигранты отправлялись в путешествия по стране, - не
имея никаких документов, денег на гостиницу, с палатками, а иногда ночуя под
открытым небом, - мы смотрели без особого энтузиазма на такой вид поездки.
Но где же останавливаться? Планы у нас были широкие, но смутные и
неопределенные.
Они чудесным образом определились в том же книжном царстве НТС, когда к нам
подошла женщина, явно работавшая там. «Я Ирина Александровна
Илловайская-Альберти, — представилась она. — Мы просим наших посетителей
заполнить учетный вопросник. Тем, кто это сделает, будет уплачено 25
долларов». (Илловайская-Альберти была крупным деятелем в русской эмиграции и
впоследствии стала главным редактором Русской мысли.) Мы согласились. После
всего И. А. стала расспрашивать о нашей жизни в Союзе, чем занимались, с кем
общались. Услышав о моей работе и дружбе с Андреем, она сказала, что знает о
его судьбе и Мадригале, и спросила, какие у нас планы в Италии. «О, вы
хотите поездить по стране! Тогда я дам вам адрес чудного места во Флоренции,
где сможете бесплатно остановиться». И написала письмо Марии Васильевне
Олсуфьевой во Флоренцию. Мы решили, что это знак свыше и начали собираться в
дорогу.
(продолжение следует)
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2829
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer8/Tumanov1.php - to PDF file
Комментарии:
Bronislava Shteyngart, MD
Brooklyn, NY, USA - at 2014-09-12 23:49:17 EDT
Спасибо большое! Наши страхи оказались напрасными. Какое счастье.