Марк Львовский

Лазарь Любарский
В поисках теней великих предков

 

Грубая    память   народа   хранит   только  имена   их

притеснителей   да  свирепых  героев  войны.  Дерево

человечества  забывает о тихом  садовнике,  который

пестовал   его  в  стужу,  поил в засуху  и  оберегал  от

вредителей; но оно верно хранит имена, безжалостно

врезанные в его корону острой сталью.  

Генрих Гейне

 

Однажды из уст умного человека я услышал запомнившуюся мне фразу: «Скучно бывает лишь скучному человеку». С тех пор я стараюсь избегать этой сакраментальной фразы: «Мне скучно». Тебе кажется скучной книга – не томи себя, брось её, займись чтением другой; тебе скучно смотреть очередной безумный сериал – не предавайся рассуждениям о его качествах, выключи телевизор. Если возможно для тебя бесконечное сидение в кресле и тоскливое осознание того, что жизнь уходит – ты скучный человек, ты не представляешь, сколько есть в жизни интересного! Твори! Делай только то, что тебе интересно, какой бы ерундой это не казалось самому себе, и если это сделано со страстью, с умом, то окажется нужным и людям, даже если твоё творение вызовет у них смех, – знай, этим ты увеличил дни их жизни.

И самое обильное время для скуки – старость.

Поразительно, сам почти старик, я общаюсь с подобными себе, и почти никто из моих друзей и знакомых не скучает. Один продолжает работать, другой пишет книги, третий возвращает к жизни людей своим нестандартным массажем, четвёртый увлёкся компьютером, и так далее, и так далее. Большинство моих друзей – бывшие отказники. Что это, особая порода людей? Генетическое свойство неумения скучать? Генетическая страсть к жизни? Генетическая ненависть к нытью? Да, забыл добавить, что все они – евреи.

Об одном из таких «прожигателе» жизни, узнике Сиона Лазаре Любарском, честное слово, замечательном человеке, не знающем, а, по-моему, и не имеющем понятия о скуке, и, кажется, не имеющем свободного времени вообще, я попытаюсь рассказать в этом интервью-очерке.

Лазарь: – Родился я девятого мая 1926 года в городе Бельцы. Фамилия Любарский берёт своё начало от местечка в Полтавской губернии Любары, обычного еврейского «штетла». Знаю только, что мои предки перебрались оттуда в Одессу, из Одессы – в Бесарабию, в город Бельцы. Из тридцати тысяч жителей города половина была евреями. Всюду слышалась еврейская речь. Можешь себе представить, в городе было больше 25 синагог – каждый слой еврейского общества имел свою: синагога портных, синагога сапожников, синагога бондарей и так далее. Было несколько еврейских школ, школа Талмуд-Тора, еврейские детские сады, еврейская больница, еврейский дом для престарелых, даже еврейская биржа. Помню, как однажды меня послали к раввину, выяснить, кошерна ли была курица, которую мы хотели зарезать к субботе, – дело в том, что мы обнаружили на её теле какую-то подозрительную точку, дефект. Раввин сказал, что курица годится...

Дед мой был ремесленником. Отец, Моисей Любарский, заведовал складом. Дома говорили на идише, но учился я в русской школе. Была у меня и старшая сестра Рахель.

До 1940 года город Бельцы, как и вся Бесарабия, входил в состав Румынии. И антисемитизм шёл уже оттуда – сказывалось влияние Гитлера, к которому Румыния во главе с её тогдашним диктатором маршалом Антонеску присоединялась постепенно, но с большой охотой. Возникла тогда и самая влиятельная в Бесарабии фашистская партия во главе с неким Куза. В 1940 году в Бесарабию вошли советские войска. Их восторженно приняло тамошнее население, особенно евреи. Тогда среди еврейской молодёжи были очень распространены коммунистические убеждения. Тем не менее, тысячи евреев Бесарабии были советской властью арестованы и сосланы в Сибирь.

А в конце июля 1941 года, в самом начале войны, германские и румынские войска вошли в Бесарабию - она была оккупирована в течение нескольких дней, - и Антонеску хорошо отомстил евреям за их восторженное принятие советских войск в 1940 году. Почти всех евреев депортировали в село Богдановку на берегу Буга, где при советской власти был организован большой свиноводческий совхоз, на территории которого находились огромные свинарники. Сгоняли людей партиями от полутора до пяти тысяч человек. Кроме этого совхоза, в Богдановке был огромный овраг, наподобие оврага в Бабьем Яру, куда сбрасывали трупы расстрелянных евреев. В Богдановке погибло больше евреев, чем в Бабьем Яру, – 118 тысяч евреев.

... Вот одно из воспоминаний свидетеля о расстрелах в Богдановке:

«В условиях суровой зимы 1941-1942 гг. заключенных разместили в свинарниках, шалашах и просто под открытым небом. В свинарнике, где раньше содержали 200 свиней, помещали до двух тысяч человек. Заключенные были лишены пищи и воды. Жажду они могли утолить только снегом. Румынские жандармы расстреливали тех, кто пытался добыть себе вне лагеря воду или пищу.

21 декабря 1941 года за околицей села Богдановка раздались злые автоматические очереди. Из оврага поднялся столб густого, как мазут, дыма, жирно испятнав безоблачную небесную голубизну. Над селом потянуло муторным смрадом горелой человечины. Когда ненадолго возникали паузы между выстрелами, доносились приглушенные расстоянием истошные крики.

Так эсэсовская «бецирк-команда + 11», приступила к осуществлению операции под названием «Подарок Сталину». Ее начало с явным умыслом было приурочено ко дню его рождения.

Расстрелы, продолжались до 15 января 1942 года. Ежедневно 25-30 палачей, расположившись в нескольких метрах от группы в 15-20 человек, раздетых донага и поставленных на колени у края оврага лицом к обрыву, хладнокровно расстреливали свои жертвы. Убитые и раненые падали на дно оврага, где был сложен большой костер из соломы, камыша и дров. Детей убийцы сбрасывали в пламя этого костра живыми. Особые группы заключенных должны были складывать падавшие в овраг тела на костер. Трупы сжигали круглые сутки. Если легкораненым, пользуясь темнотой, удавалось выбраться из оврага, то их ловили и расстреливали. Немецкие офицеры воинских частей, расположенных в селе Константиновка на противоположном берегу Буга, присутствовали при этих убийствах и делали фотоснимки. К 1 февраля 1942 г. было истреблено около 54 тысяч человек и 2 тысячи были заживо сожжены в бараках».

Лазарь: - Рассказали о Богдановке несколько чудом спасшихся евреев, один из них – известный адвокат, одессит Маниович. Вот о ком надо писать книги! Хочешь, я тебя познакомлю с ним? Ему было тогда 14 лет. Ночью, перед предрассветным расстрелом, он сумел бежать из этого проклятого места. Он на свои деньги возвёл в Одессе на Греческой площади большой мемориал, посвящённый уничтоженным евреям Богдановки. Аналогичный мемориал он соорудил и в самой Богдановке. Именно в Одессе он обнаружил документ, подтверждающий гибель 118 тысяч евреев Одессы, Молдавии и Буковины в Богдановке. Я же принимал участие в увековечивании их памяти в Яд Ва-Шем. Там тоже был установлена мемориальная плита.

- Как же вы спаслись?

Лазарь: – А мы всей семьёй на второе утро войны уехали, не помню уж под влиянием кого, с какой-то подводой в сторону Днестра. Был с нами на подводе и брат отца – Элик. Но в каком-то селе он решил остаться, попал в лагерь, где и погиб. Ехали мы до Днестра двое суток и переправились на его восточную сторону, на левобережье в районе Дубоссар. Оттуда на этой же подводе добрались до города Котовска, а дальше в товарном эшелоне нас доставили в станицу Дондуковская, что в Краснодарском крае. Там мы пробыли полтора месяца. По мере приближения немцев усиливался антисемитизм местного казачества. В ноябре в товарном эшелоне мы перебрались в Казахстан и остановились в пятистах километрах от Алма-Аты, в селе Саратовка Андреевского района, в котором располагался колхоз имени Ворошилова. Само село находилось всего в нескольких десятках километров от китайской границы. В колхозе я работал, как и все...

А в 1943 года меня в возрасте 17 лет – это был мобилизационный возраст, установленный для военного времени, - призвали в армию. Отца призвали в «Трудовую армию» сразу же по прибытии в Казахстан. Сначала я попал в Алма-Ату в 89-й запасной пехотный полк, но через два месяца меня направили, учитывая, что у меня за плечами уже были восемь классов, во Фрунзенское авиационное училище. В училище я прошёл ускоренный курс авиационных штурманов и радистов и во второй половине 1944 года был направлен в действующую армию – в 10-ю Гвардейскую авиатранспортную дивизию. База её была в Подмосковье, во Внукове. И я сразу же начал летать на военных транспортных самолётах Ли-2. В них можно было перевозить до тридцати человек. Наша дивизия обслуживала фронты – подвозила амуницию, продукты, медикаменты; неоднократно летали и за линию фронта, садились на полосы, приготовленные для нас партизанами, конечно, не бетонированные, но пригодные для посадки и взлёта – этому самолёту нужна была полоса около трёхсот метров. Забирали раненых, пленных немцев, особенно прибавилось их по мере приближения фронта к границам. Войну закончил гвардии сержантом и отпраздновал своё девятнадцатилетние вместе с Днём победы. Но я не был демобилизован. Служил до 1948 года. База наша осталась дислоцированной во Внукове, командиром дивизии, как и во время войны, был Шалва Лаврентьевич Чанкотадзе. В дивизии было три полка, нашим полком командовал подполковник Таран, нелепо погибший впоследствии на охоте – он из одного ствола двустволки подстрелил зайца, решил, чтобы сэкономить патрон, добить его прикладом ружья, и во время удара из второго ствола выстрелил патрон и разворотил ему живот.

... Ну и память у этого человека – имена, отчества, даты, факты из жизни десятков знакомых ему людей! И всё абсолютно уверенно, без запинки, без бесконечных «уж и не помню»...

Лазарь: – Продолжая служить в армии, я окончил во Внукове вечернюю среднюю школу, хотя занятия посещал далеко не регулярно. Отметки мне, конечно, натянули. Честно скажу, на аттестат зрелости я не тянул – не знал как следует ни химию, ни физику, ни литературу. Но как солдату, да ещё прошедшему войну, мне сделали поблажку. И в 1948 году, сразу же по демобилизации, я поехал в Одессу...

- А что родители?

Лазарь: – Они вернулись в Бельцы ещё в 1944 году, сразу же после освобождения города. Отца отпустили до окончания войны – работая на озере Балхаш на добыче соли, он добывал её, стоя по колено в солёной воде, его ноги страшно разъело, и его демобилизовали.

- Ты упоминал сестру...

Лазарь: – Она на пять лет меня старше. Вышла замуж за моего сокурсника по институту, дагестанского еврея Шалумова. Он был на 10 лет старше меня, воевал. По окончании института был направлен на работу в подмосковный город Луховицы на большой авиазавод. Там у них родилась дочь, она замужем за русским человеком, по сей день живёт в Москве. А сестра с мужем состарились и умерли в Луховицах. Муж сестры был очень засекречен, так что о выезде не было и речи...

- Ты упомянул, что был коммунистом...

Лазарь: – В партию я вступил в 1946 году. Был, конечно, комсомольцем. Считался активистом, вообще числился в передовиках – моя фотография висела, представь себе, в самом штабе дивизии. И вот однажды прибегает дневальный и требует, чтобы я немедленно явился в штаб командира полка Тарана. Замполитом полка был полковник Гинзбург, а начальником штаба полка – тоже еврей. Прибегаю в штаб, докладываю о прибытии, и Таран объявляет мне, что через полчаса состоится партийное собрание, мне дают рекомендации он сам, замполит, начальник штаба  и комсорг. И  приказным тоном добавляет:

- Тебя будут принимать сейчас в партию. Ясно?

Так я оказался в рядах этой «славной» партии.

А в июле 1948 года я поступил вне конкурса – всё-таки коммунист, демобилизованный участник войны – в Одесский институт связи. Понимаешь, у меня уже были сантименты к связи – я ведь был радистом в армии. Кстати, тема моей дипломной работы звучала так: «Автоориентация и навигация с помощью радиосредств», то есть это было то, чем я практически занимался в армии.

Будучи студентом второго курса, женился. Первая дочь Нехама, названная так в честь бабушки, родилась в 1951 году.

Распределили меня на Урал, в город Первоуральск, на крупный радиозавод, работавший на армию. Там я проработал два года и перевёлся в город Орджоникидзе, ныне Владикавказ, где жили родители жены. Там родилась вторая дочь Элла, названная так в честь погибшего брата отца Элика. Я тебе в двух словах о его судьбе уже рассказал.

В Орджоникидзе я устроился на работу в  Севкавказэнерго в системе Министерства электростанций, в службу автоматики, телемеханики и связи, и начал заниматься проблемой передачи информации по уже существующим высоковольтным линиям. Это и стало впоследствии темой моей диссертации и тем делом, которым я занимался до последнего дня моего пребывания в СССР.

Через три года меня назначили начальником службы. Не хочу хвастаться, но я был одним из первых, кто осуществил полную автоматизацию дальней связи энергосистемы Севкавказэнерго. До этого хозяйственные связи, осуществлявшиеся по высоковольтным линиям, коммутировались вручную, были громоздкими и малооперативными. Я разработал специальные комплекты дальнего набора, которые позволяли автоматически выходить на телефонные станции, на каналы дальней связи, попасть на АТС в пунктах назначения и, таким образом, автоматически осуществлять связь. Я написал ряд статей на эту тему, две брошюры, мой опыт был потом использован  во многих местах. Дважды участвовал в специальных семинарах, посвящённых этой теме, где делился своим опытом. Мои комплекты дальнего набора, усовершенствованные, были приняты к производству в промышленных масштабах.

... Нет, нет, господа, он не хвастает, он просто рассказывает...

Лазарь: - Сегодня, в эпоху спутников и дигитальной связи, всё это выглядит смешно, но тогда это было делом по-настоящему государственным. Благодаря моим разработкам у меня установились прочные связи с Всесоюзным научно-исследовательским институтом электроэнергии (ВНИИЭЭ) в Москве на Берсеневской набережной. Руководителем одного из отделов института был Лазарь Яковлевич Быховский; он ко мне благоволил и стал моим первым научным руководителем. Я поступил в заочную аспирантуру ВНИИЭЭ  и защитил в 1964 году кандидатскую диссертацию.

А до этого, в 1961 году, я перевёлся в Ростов в южное отделение Всесоюзного научно-исследовательского и проектно-изыскательского института Энергосетьпроект, расположенного в Москве на Бауманской улице. Меня взяли туда на должность главного инженера проекта. Я руководил большими проектами, в частности, организацией диспетчерского управления, которое включало в себя автоматику, телемеханику и связь практически всего юга СССР. Целесообразность этих проектов надо было защищать во ВНИИЭЭ, Госплане, Госстрое и других государственных учреждениях, а также увязывать  диспетчерские управления с центральной системой, находившейся в Москве. Во всей этой деятельности было одно совершенно секретное дело – речь шла о диспетчерских управлениях в особых условиях военного времени. Областные города СССР были категорированы с точки зрения значимости их во время войны, и около каждого из таких городов, на расстоянии примерно ста километров, в местах совершенно засекреченных, строились подземные  диспетчерских пункты. Эти сооружения должны были выдержать нагрузку в 30 килограмм на квадратный сантиметр! Можешь себе представить, какой глубины были эти бункера, сколько требовалось бетона для их возведения! Мало того, при этих пунктах организовывались всякого рода спасательные и аварийно-восстановительные службы, необходимые для военного времени, включающие в себя мощную строительную и дорожную технику, передвижные  дизельные электростанции и прочее. И я был главным инженером проектов целого ряда таких диспетчерских пунктов. Коммунист, уже весьма известный человек, номенклатура...

В силу трагических обстоятельств, связанных с болезнью моей жены, я остался один с двумя дочерьми и в 1967 году женился вторично на Галине, с которой счастливо живу и по сей день. В 1970 году родилась третья моя дочь – Яна. Я, как видишь, специалист по выращиванию женского племени. Галина – врач, в Ростове работала фтизиатром, а в Израиле – семейным врачом.

- Такая блестящая карьера – и еврейские дела?..

Лазарь: – Каждый человек живёт помимо работы своими личными интересами. Мой интерес был стойкий: идиш! Вхождение в него я начал ещё в институте, в своей группе, где было 16 евреев из 32 студентов. Половина этих евреев интересовалась еврейской историей, литературой, культурой и выразила готовность изучать идиш. И что мы сделали? Написали письмо в еврейское издательство «Эмес» с просьбой прислать нам материалы для изучения идиша. Мы получили осторожный ответ, в котором нам рекомендовали найти две указанные ими книги; посоветовали обратиться для этого в одесские библиотеки и пообещали, что если мы ничего там не найдём, они постараются выслать нам эти книги. Даже указали их стоимость – 2 рубля 25 копеек... Знаешь, почему я храню этот ответ, это их письмо? А ты посмотри на дату его! Что ты видишь? 23 октября 1948 года! Я думаю, что это одно из последних писем издательства – ровно через две недели, 5 ноября, их разгромили, издательство перестало существовать. Наступило время борьбы с космополитизмом...

  

... Лазарь с такой страстью рассказывает об этом письме, возможно, о последнем письме несчастного издательства, что мне не остаётся ничего другого, как показать вам, господа, «шапку» этого письма-ответа студентам-евреям Одесского института связи.

 Один из очевидцев обыска и последующего разгрома издательства – разгрома и в буквальном смысле этого слова – вспоминает, что одним из погромщиков были найдены стихи:

 На Ваш вопрос ответить не умея,

 Сказал бы я - нам беды суждены.

 Мы виноваты в том, что мы евреи,

 Мы виноваты в том, что мы умны...

 Бешенству следователей не было предела...

Разгромом издательства «Эмес» был нанесён огромный, невосполнимый урон культуре на языке идиш.

Лазарь: – Окончив институт, начав работать, я продолжал жить в своём мире, интересовался всеми возможными источниками, которые давали представление о еврейской культуре. Поворотным годом в этом смысле стал для меня год 1957-й.

Иду я себе как-то по Москве – по роду работы, ты уже знаешь, я часто посещал столицу – и вдруг вижу в книжном магазине, куда я забрёл по привычке, книгу: «Перец Маркиш. Избранные стихотворения. Перевод с еврейского».

...Лазарь показывает мне потрёпанную, читанную-перечитанную книгу в бордовом переплёте со вступительной статьёй Бориса Лавренёва...

Лазарь: – Прежде всего я прочитал вступительную статью о Маркише. Лавренёв сравнивает Маркиша с Байроном! И в конце вступления он пишет: «Маркиш был в расцвете своего мощного таланта и создал бы ещё более прекрасные произведения, но жизнь его оборвалась на подъеме. Он пал жертвой врагов, оклеветанный невинно. Враги отечества физически уничтожили замечательного поэта, но не смогли убить его песню». Я впился в эту книгу. В оглавлении читаю: «Доброй недели, мама» - но душу мою пронзило идишское звучание «А гутэ вох, мамэ»!.. И далее: «Михоэлсу – неугасимый светильник», «Танцовщица из гетто» и еще, еще... Это было моим! Это было моё! Я жил еврейской жизнью, но эта книга стала могучим импульсом активизации её.

  ...  С поэзией Переца Маркиша я познакомился позже, чем Лазарь, в 1971 году. Помните, солидный синий том из серии «Библиотека поэта»? И я могу понять слова Лазаря. Когда я прочёл «Михоэлсу - неугасимый светильник», у меня закружилась голова от ненависти к этой власти. И меня поразила рвущаяся из сердца ненависть поэта к убийцам, его бесстрашие - он называет вещи своими именами!.. Господи, вспомним, что это потрясающее стихотворение было написано в феврале 1948 года, спустя всего несколько дней после убийства Михоэлса! А первые две строфы были им сочинены 14 января, у гроба Михоэлса. И у меня выступили слёзы от жалости к Михоэлсу. Убить Михоэлса – это было всё равно, что убить ребёнка - беззащитного, наивного, гениального. Я понял ещё в 1968 году после избиения Праги, как страшно жить в этой стране; после этих стихов – что еврею жить в этой стране не только страшно, но и преступно. Вслушайтесь в один только отрывок из этого потрясающего стихотворения Переца Маркиша:

                                

Разбитое лицо колючий снег занёс,

От жадной тьмы укрыв бесчисленные шрамы,

Но вытекли глаза двумя ручьями слёз,

В продавленной груди клокочет крик упрямый:

 

- О Вечность!  Я на твой поруганный порог

Иду зарубленный, убитый, бездыханный.

Следы злодейства я, как мой народ, сберёг,

Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны.

 

Сочти их по одной. Я спас от палачей

Детей и матерей ценой моих увечий.

За тех, кто избежал и газа и печей,

Я жизнью заплатил и мукой человечьей!

 

Твою тропу вовек не скроют лёд и снег,

Твой крик не заглушит заплечный кат наёмный,

Боль размозжённых глаз вскипает из-под век

И рвётся к небесам, как скальный кряж огромный.

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рекой течет печаль. Она скорбит без слов.

К тебе идет народ с последним целованием.

Шесть миллионов жертв из ям и смрадных рвов

С живыми заодно тебя почтят вставанием.

                               

                                                              (Перевод Арк. Штейнберга)

 

Кат – это палач...

Ну как было этой проклятой власти не уничтожить такого поэта?..                               

Лазарь: - Я немедленно стал искать единомышленников. Искал и находил везде, куда бы ни забрасывали меня командировки: Москва, Ленинград, Одесса, Киев...

- Но ты же не бегал по улицам с криком: «Где вы, мои единомышленники»?

Лазарь: – В каждом городе были синагоги. Я обязательно посещал их, но не молился, а знакомился с евреями, смотрел, слушал. Постепенно я обрастал знакомствами. Тогда не было того, что можно было бы назвать подпольем, но была масса единомышленников, людей, понимавших, как и я, что при таких условиях наша нация в течение двух-трёх поколений ассимилируется, выродится. Мы все остро ощущали национально-культурный геноцид. Но не только это – нас объединяло и возмущение ненавистнической политикой СССР по отношению к Израилю. Знаешь, до сих пор не могу забыть фразы Брежнева: «Время работает на арабов». Чем не завуалированная мечта об уничтожении Израиля? Или, если хочешь, предварение речей Насраллы и Ахмадинеджада?

Очень много знакомых было у меня в Москве. Даже в моём ВНИИЭЭ были люди, понимавшие меня, созвучные мне. Причём и  молодые, на  поколение моложе меня. У меня появились знакомые в начавшем издаваться с 1961 года журнале «Советиш Геймланд». (И совершенно неожиданно вспыхивает). А ты знаешь, что я был близко знаком с Александром Печерским, руководителем восстания в лагере смерти Собибор? У меня есть ряд статей о нём в русской и идишской прессе Израиля. Это он поднял и повел группку смертников в немыслимо неравный штурм; они убили 11 немецких офицеров! Сквозь шквальный огонь и минные поля  прорвались несколько сот узников! Некоторые из них живы еще поныне.

... Краткая история восстания в Собиборе:

 

«В лагере действовало подполье, планировавшее побег заключённых из рабочего лагеря. В сентябре 1943-го среди привезённых в рабочий лагерь евреев из Минска, была группа советских военнопленных. Один из них, лейтенант Александр Печерский, стал организатором и руководителем восстания.

14 октября 1943 года узники лагеря смерти подняли восстание. Согласно плану Печерского заключённые должны были тайно, поодиночке ликвидировать эсэсовский персонал лагеря, а затем, завладев оружием, находившимся на складе лагеря, перебить охрану. План удался лишь частично - восставшие смогли убить 11 эсэсовцев из персонала лагеря, но завладеть оружейным складом не удалось. Охрана открыла огонь по заключённым, и они вынуждены были прорываться из лагеря через минные поля. Им удалось смять охрану и уйти в лес. Из почти 550 заключенных рабочего лагеря 130 не приняли участие в восстании (остались в лагере), около 80 погибли при побеге – взорвались на минах. Остальным удалось бежать. Оставшиеся в лагере были убиты немцами на следующий день. В последующие две недели после побега немцы устроили настоящую охоту на беглецов, в которой участвовали германская военная полиция и украинские полицейские. В ходе поиска было найдено 170 беглецов, все они были тут же расстреляны. В начале ноября 1943-го немцы прекратили активные поиски. В период с ноября 1943-го и до освобождения Польши еще около 90 бывших узников Собибора (тех, кого не немцам не удалось поймать) были выданы немцам местным населением либо убиты коллаборационистами. До конца войны дожили лишь 53 участника восстания.

Восстание в Собиборе явилось единственным удачным лагерным восстанием за все годы Второй мировой войны. Сразу после побега заключённых лагерь был закрыт и стёрт с лица земли. На его месте немцы засадили капустное и картофельное поле».

 

Лазарь: - Печерский попал к брестским партизанам, был в отряде подрывником, его тяжело ранило. Я с  Печерским познакомился в Ростове, он тогда работал простым рабочим на багетной фабрике и был моим соседом. Я помогал ему в его переписке на английском, идише и иврите со своими многочисленными корреспондентами. Умер он в 1990 году. В 2004 году я обратился в муниципалитет Тель-Авива с просьбой увековечить имя Печерского, но недавно получил отказ. Однако я продолжаю добиваться этого. Мне вызвался помочь бывший мэр Тель-Авива Шломо Лахат. Но в Цфате, усилиями другого близкого его знакомого, Льва Диаманта, именем Печерского названа одна из улиц города. Но где он, Цфат?.. И никто толком не знает истории Печерского. В известном фильме о восстании в Собиборе не упоминается даже имя его! А ведь Собибор был задуман Гиммлером как самый большой центр по уничтожению евреев. Туда свозили евреев со всей Европы. Там только с мая 1942 года по октябрь 1943 года сожгли 250 тысяч евреев! И мощность чудовищной машины уничтожения планировалось увеличить...

А в 1965 году, во время очередной командировки в Москву, я пошёл на концерт Нехамы Лифшиц в Зал имени Чайковского. Подхожу к входу и слышу еврейскую песню, до боли знакомую. Смотрю – стоит молодой человек с магнитофоном. Вокруг него несколько человек, а из магнитофона льётся родная мелодия. Так я познакомился с Давидом Хавкиным. Затем последовало знакомство с Давидом Драбкиным, Виктором Польским, Барухом Подольским, Тиной Бродецкой, Виталием Свечинским, Иосифом Керлером и многими, многими другими. А знаешь, что первым делом подарил мне Драбкин? «Комментарий к уголовному праву РСФСР» и пособия известного диссидента Есенина-Вольпина, подарил то, чего у меня отродясь не было. Я всегда думал, что советская власть – это советская власть, и как бы ты ни знал кодексы, она сотворит с тобой всё, что ей заблагорассудится. И только позже я понял, как важно было знать их же законы и правила. Вообще Драбкин был неординарным человеком – интересным, неожиданным, редким умницей. Мы с ним были по-настоящему едины духом и не сомневались, что нам предстоят ещё суровые испытания. Кстати, в Израиле наша дружба продолжалась. Единственным условием её был «рак иврит»...

В это же время я познакомился с Андреем  Дмитриевичем Сахаровым. Несколько раз встречался с ним.

Потихоньку начались выезды. Кажется, первыми ласточками из круга наших знакомых были Давид и Мириам Гарберы из Риги, уезжавшие из дома Драбкина. На проводах были  рижане  Мордехай Лапид (погибший впоследствии в террористическом акте вместе с сыном под Хевроном), Давид Занд, Гриша Фейгин, много москвичей и приезжих из других городов...

Часто бывал я и в Риге, и в Вильнюсе, где тоже познакомился со многими единомышленниками.

Короче, я стал жить Израилем, но ещё с партийным билетом в кармане...

Познакомился с некоторыми будущими «самолётчиками». Я проходил по их делу – моя фамилия торчала в их записных книжках. Меня вызывали, допрашивали. Когда их посадили, я послал  телеграмму поддержки их семьям, и она дошла до них! 

Ну и, конечно, Шестидневная война... Вызов мне прислал уехавший в 1969 году Хавкин, вскоре после своего отъезда. И летом 1970 года, вручив копию заявления на выезд в Израиль начальнику института, я отправился в ростовский ОВИР. Документы у меня приняли, не потребовав характеристики с места работы. Папа и мама против моего отъезда не возражали. Оба они умерли, когда я сидел в тюрьме...

И немедленно началось обсуждение моей личности в четырёх партийных инстанциях: на партсобрании в институте, в райкоме партии, горкоме и, наконец,  в обкоме, где я и положил на стол их партийный билет. Так завершился мой 24-летний партийный стаж!

На этих собраниях я не выставлял себя трибуном сионизма, твердил только то, что было написано в моём заявлении, поданном вместе с документами в ОВИР: я не хочу, чтобы на мне оборвалась еврейская суть моей родословной. Я - еврей и поскольку не могу воспитывать своих детей в традиционном еврейском духе, хочу уехать в Израиль, даже будучи коммунистом. Против самой же советской власти я ничего не имею. Между прочим, напоминал я им, в Израиле существуют даже две коммунистические партии - Вильнера и Микуниса.

Мало того, я уже был в звании капитана запаса Советской Армии – после окончания института меня произвели в лейтенанты, и я автоматически рос в звании, так что мне пришлось пройти обсуждение и на активе военкомата в присутствии нескольких генералов и  полковников. Один из присутствующих полковников орал, схватившись за кобуру:

- Я бы такого, как ты, уложил на месте!

Как меня там только не обзывали!  Но меня уже это не волновало. На все их вопли я заявлял, что в моих действиях нет ничего антисоветского, действую я на основе как советского, так и международного права, и движет мною только моя национальная ответственность перед своим детьми, и так далее.

Я понимал, что получу отказ. Так и случилось через месяц.

А через несколько дней после отказа ко мне заявились с обыском. Вынесли целый мешок «компромата» - кассеты, книги, письма. Хорошо помню, что обыск происходил в день смерти Насера – они обыскивали, а я с удовольствием слушал сообщение о его смерти. И вскоре завели на меня уголовное дело. Его открыли на основании некоторых документов и писем-черновиков, изъятых при обыске.

- Ты не рассказал о своих материалах по поводу исчезнувших еврейских общин...

Лазарь: – Если интересно... До всех этих дел я с Иерухамом Абрамовым объездил   разрушенные еврейские дагестанские общины – в Дербенте, Махачкале, Хасавюрте... А с Гершоном Цицуашвили и Ильёй Даварашвили мы посетили 15 разрушенных еврейских общин в Грузии... Все сделанные нами в этих поездках фотографии были переправлены в НАТИВ, вошли в разные альбомы по истории грузинского и дагестанского еврейства.

- А что значит «разрушенная община»?

Лазарь: – Разрушенная община – это ликвидированная общественная организация еврейской жизни и ее объекты: детские сады, школы, кладбища, дома престарелых, больницы и, конечно, синагоги... Некоторые здания использовались для различных производственных целей. 

Открытое на меня уголовное дело тянулось больше года. Однажды меня вызывают и сообщают, что обвинение будет по статье 190-прим: «Изготовление и распространение клеветнических измышлений, порочащих СССР». Это, мол, подтверждается письмами, которые я отправлял в различные советские инстанции по поводу отказа в выезде в Израиль. Обвинениями служили и забранные у меня при обыске магнитофонные кассеты с записями передач «Голоса Израиля», «Голоса Америки» и так далее. И вдруг меня вызывают в прокуратуру и вручают  постановление о... прекращении уголовного дела как потерявшего актуальность!

Лазарь показал мне копию этого фантастического постановления. Оно так любопытно, что я приведу его, сохранив в абсолютной точности стиль и пунктуацию:

                     

                    Постановление о прекращении уголовного дела

                                                                                   28 июля 1971 г.

 

Следователь прокуратуры Железнодорожного района г. Ростова на Дону, рассмотрев материалы уголовного дела в отношении Любарского Лазаря Моисеевича, установил:

1. В сентябре 1970 года Любарский изготовил текст открытого письма пятидесяти двум гражданам СССР еврейской национальности, участникам пресс-конференции в Москве от 4 марта 1970 года (помните, господа эту мерзопакостную пресс-конференцию дрессированных евреев, в которой под бдительным руководством генерала Драгунского участвовали Аркадий Райкин, Элина Быстрицкая, Майя Плисецкая и прочие? В этом письме есть отличные строчки: «Хватит, генералы, академики и народные артисты, называть себя евреями! Вместо проповеди ассимиляции ваша пресс-конференция прозвучала набатом для евреев, строящих себе иное будущее»).

В данном письме сообщается, что в СССР не существует более условий для национальной жизни евреев.

Кроме того, в нём сообщается, что свыше пяти миллионов евреев в царской России имели все возможности для национальной культурной жизни – это выразилось в тысячах еврейских школ, многочисленных издательствах, театрах и других национальных институтов.

В настоящее время полностью отсутствует возможность в Советском Союзе жить еврейской национальной жизнью, что является высшей формой национального угнетения – моральным геноцидом.

2. Любарский Л. М. с радиоэфира «Голос Израиля» изготовил магнитофонную запись обращения к Генеральному секретарю ООН У Тану, в котором говорится, что евреи, оказавшиеся по воле исторической случайности в СССР и стремящиеся жить на земле Израиля, годами бесплодно бьются в глухую стену, взывая: «Отпусти нас домой». Подобную запись Любарский изготовил и в письменном виде.

3. Любарский Л. М. изготовил запись на листе бумаги на языке идиш, в котором говорится, что Советы хотели обмануть евреев со всего света тем, что с образованием еврейской национальной области, чтобы евреи со всего света добровольно дали бы Советской власти деньги. Чтобы евреи ехали в далёкий Биробиджан, Питом и Рамзей, выстроить для Советского рая. Хоть Советы и писали, что все имеют одинаковые права, однако, евреи остались проклятыми рабами «Фараона». (Если вы, господа, сообразили, о чём идёт речь, то я поздравляю вас!)

Евреи бедствуют со всеми мучениями, никто из них не знает еврейской письменности. То есть, Любарский совершил преступление, предусмотренное ст. 190 -1 УК РСФСР.

А дальше – внимание:

Учитывая, что деяние Любарского Л. М. потеряло характер общественной опасности, руководствуясь ст. 6 УПК РСФСР постановили:

1.     Уголовное дело в отношении Любарского Лазаря Моисеевича – прекратить.

2.     Выдать гр-ну Любарскому следующие предметы, как не имеющие никакого отношения к данному делу.

1.     Три фотографии, сборник песен издательства США 1961г.

2.     Песенник на еврейском языке, изданный в Израиле в 1957г.

3.     Книга в чёрном переплёте на 140 стр. На древнееврейском языке.

4.     Книга – сочинение Елина, издана в Варшаве в 1898г.

5.     Молитвенник на еврейском языке

6.     Книга издана в Нью-Йорке в 1925 году.

7.     Книга на еврейском языке – Варшава,1884г.

8.     Книга, «Пятикнижие Моисеева», изд. Вильна, 1914 год.

9.     Алфавитный блокнот

10.Три фотоплёнки

Остальные вещественные доказательства хранить при уголовном деле № 18868.

                              

              СЛЕДОВАТЕЛЬ  ПРОКУРАТУРЫ

              Железнодорожного района г. Ростова на Дону  /Котовский/

 

Как вам, господа, «писатель» Котовский?

Лазарь: - Я тут же пишу заявление, в котором  требую изменения этой формулировки, требую формулировки «за отсутствием состава преступления». Конечно, этого я не добился.

А ровно через год меня забрали прямо на работе. Кстати, я продолжал работать в своём институте. Естественно, со всех постов меня сняли, оставили в должности инженера – упал с 240 рублей  до 120 рублей в месяц, - посадили в отдельной комнате вместе ещё с одним человеком. Фактически, я ничего не делал, давали иногда что-то такое начертить.

Так вот, 18 июля 1972 года приехал за мной следователь прямо на работу, пригласил меня домой на, как он выразился, «собеседование». А дома меня уже ждали двое понятых. Обыск, забрали снова кучу «компромата» и прямиком отвезли в КПЗ.

- А год следствия не утихомирил тебя?

Лазарь: – Нет. Те же письма, те же заявления. В Москву, правда, ездил реже, но несколько раз приезжал.

- Ты был один в Ростове? Один отказник на весь город?

Лазарь: – Абсолютно один. Меня все сторонились, когда я приходил в синагогу... Этих евреев можно было понять - обо мне почти постоянно говорили по «вражеским» голосам.

- Ужас!  

... Именно ужас. В Москве, когда становилось невмоготу от страха ли, от отчаяния, всегда можно было придти к Паше Абрамовичу или Володе Престину, поговорить, отдышаться, получить адреналин, надежду. А в субботу можно было смотаться к синагоге, где тебя не только никто не сторонился, но где ты растворялся среди многих себе подобных. Да какой там «себе подобных» – других, смелее тебя, умнее тебя, авантюрнее. И возвращался домой, устыдившись страха своего, отчаяния своего. Хорошо было в отказе, честное слово, хорошо. В Москве... Но быть одному в Ростове, городе известном своими славными антисемитскими традициями, требовало особого мужества – мужества одиночки...

- А угрозы расправиться с тобой были?

Лазарь: – И угрожающие телефонные звонки, и угрозы расправиться на улице. Я же продолжал писать индивидуальные письма, активно подписывал коллективные. Мало того, ездил по городам и встречался с тамошними сионистами – Одесса, Киев, Грузия...

И посадили меня на четыре года. Отсидел я от звонка до звонка. Открыли, несмотря на «закрытие», старое дело, добавили много нового.

... Лазарь как-то неохотно рассказывает о своих отказных подвигах. Но подробности можно узнать из «Обвинительного заключения по обвинению Любарского Лазаря Моисеевича по статьям 190-1 и 75 ч.1 УК РСФСР. Это уже не «эссе» следователя Котовского... Я приведу своими словами некоторые пункты обвинения.

Введение – «В течение 1970-1972 годов обвиняемый Любарский в силу сионистских убеждений систематически распространял в устной форме заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, а также изготовлял и распространял произведения такого же содержания».

Далее.

В сентябре 1970 года изготовил текст открытого письма 52 евреям-участникам пресс-конференции в Москве.

В сентябре 1970 года записал с эфира обращение к Генсеку ООН У Тану. Изготовил рукописный текст обращения.

В 1970 году записал с эфира клеветническое стихотворение на языке идиш о Биробиджане.

В январе 1972 года совместно со Слепаком, Яхотом, Финкельштейном подписал клеветническое письмо в английский парламент.

В октябре 1971 года совместно с Польским, Яхотом, Слепаком подписал клеветническое письмо Председателю Президиума Верховного совета СССР.

В октябре 1971 года, находясь в Москве, совместно с Польским, Польской, Рутманом подписал клеветническое письмо президенту Израиля, 28-му всемирному сионистскому конгрессу.

В январе 1972 года совместно с Яхотом, Бегуном, Шапиро подписал клеветническое письмо в Политбюро ЦК КПСС.

В течение 1971-72 годов в г. Ростове на Дону в устной форме распространял клеветнические измышления среди работников южного отделения «Энергосетьпроект».                

(Интересно, что один из свидетелей по этому пункту обвинения был человек по фамилии Шариков).

Имея доступ к сведениям, составляющим государственную тайну, Любарский 18 июля 1968 года вынес документ из помещения, где хранились секретные сведения, и ознакомил с ним гражданина Мовесяна В. А., заведомо зная, что тот не имеет доступа к секретной информации.

(Этот самый Мовесян был, ни много ни мало, начальником сметного отдела, имел доступ ко всем секретам; кроме того, указанный документ вовсе и не был секретным).

В марте-июне 1971 года Любарский в своём личном блокноте записал сведения, составляющие государственную тайну, а затем прочитал их гражданке Пальчик С. Г., заведомо зная, что та не имеет доступа к секретной информации. Кроме того, он оставил этот блокнот в своём доме без присмотра, тем самым дав возможность своей жене Певзнер Г. Я. ознакомиться с содержанием блокнота.

(Никаких секретных записей в блокноте сроду не было, только рабочие заметки. По такому обвинению можно засадить всех без исключения крупных начальников производства). Галя, жена Лазаря Любарского, вызванная на допрос в качестве свидетельницы, заявила: «Я не читаю личных блокнотов, кроме того, у меня нет времени читать чьи-либо записи, так как у нас трое детей и я едва успеваю складывать их тетради. Более того, я не только не спрашивала мужа о его служебных делах, но даже толком не знала, чем он занимается».

И только из слов Галины на этом процессе мне стало известно, что Лазарь «неоднократно арестовывался на срок от недели и более без всяких на то оснований».

Добавим, что известные отказники, активисты еврейского движения Виктор Польский и Володя Престин, которых суд отказался допросить в качестве свидетелей, все три дня находились около здания суда, а также присутствовали во время оглашения приговора.

Итак, приговор: два года по статье 75 часть 1 и два года по статье 190-1. Сложим и получаем четыре года исправительно-трудовой колонии общего режима... Срок отбытия наказания исчислен с 18 июля 1972 года.

Виктор Польский, уже прибывший к тому времени в Израиль, напечатал в журнале «Сион» статью «Как и за что осуждён Лазарь Любарский». В ней приводятся слова Любарского, обращённые в его очередном письме к властям: «Если бы евреям, стремящимся выехать на законных основаниях, не чинили препятствий, то не было бы Ленинградского, Рижского, Кишинёвского, Свердловского и Одесского дел и не будет Ростовского дела, которое мне угрожает тюрьмой... Но жертвы и лишения уже не в состоянии приостановить процесс исхода»

 

 

 - Как сиделось?

Лазарь: -  Нормально. Сначала год в следственной тюрьме в Ростове, после суда меня перевели в Новочеркасскую тюрьму, потом этапом в зону. Наученные горьким опытом совместной посадки «самолётчиков», мне подобрали лагерь, где не было ни одного еврея. В лагере было человек сорок-пятьдесят «политических»: диссиденты, демократы, националисты – литовцы, молдаване, армяне, грузины; были в лагере и баптисты. С одним из них я сблизился – он просидел в общей сложности 17 лет только за то, что отказывался кооперироваться с верноподданным «Советом по делам культов», в котором была адаптирована лишь одна просоветская баптистская организация. Он и ему подобные оказались, таким образом, вне закона. Я потом встречался с баптистами в США и во Франции и передавал им приветы от моего баптиста.

Через полгода после посадки обо мне уже знали во всём мире. Я знал, что шли демонстрации в мою защиту и в США, и во Франции, и в Италии. И потекли ко мне письма из-за границы. Чуть ли не каждую пятницу начальник лагеря и замполит вызывали меня, показывали мешки писем ко мне, но читать их не давали. Моих корреспондентов они называли «работодателями». Без конца повторяли мне, что, исходя из непризнания мною вины, исходя из «враждебных» писем на моё имя, приходится заключить, что моя сионистская деятельность продолжается. Грозили, что никогда из лагеря не выйду.

 Получал письма от Иды Нудель, от Вити Польского. Подписался на журнал «Советиш Геймланд» и регулярно получал его.

Вышел из тюрьмы 18 июля 1976 года и сразу же поехал в Бельцы на могилы родителей. Вернулся в Ростов и подал в ОВИР заявление на выезд. Отказ получил тотчас. Причина – я не признал свою вину, так что моё «преступление» как бы продолжается. Незамедлительно начал писать письма протеста во все возможные инстанции. Ты, наверное, знаешь, что каждого узника Сиона по инициативе НАТИВа адаптировал кто-либо из известных западных общественных или государственных деятелей. Меня адаптировал Эдвард Коч, бывший член конгресса США и мэр Нью-Йорка.  В 1973 году Брежнев участвовал в Генеральной ассамблее ООН, и Коч лично ему передал письмо обо мне, в котором утверждалось, что я был осуждён за  желание уехать в Израиль. Брежнев – не знаю, прочёл он сам письмо или нет, – велел тогдашнему послу СССР в США Добрынину разобраться в этом деле. И очень скоро Коч получил ответ, что Любарский – это уголовник, антисоветчик, получил то, что ему и полагается, сидит заслуженно, отсидит свои четыре года и когда освободится, то, как и любой другой гражданин СССР, будет иметь право жить там, где он пожелает. Когда я освободился, НАТИВ немедленно известил об этом Коча, тот встретился с Добрыниным и передал полученный им ответ на своё письмо,  в своё время адресованное им Брежневу. И в ноябре 1976 года, буквально через несколько дней после очередного, кажется, третьего отказа, меня вызывают в ОВИР, вручают выездную визу и велят, чтобы «через две недели духа твоего здесь не было». Это случилось в ноябре 1976 года.

Кстати, а знаешь, в каком году меня полностью реабилитировали? Только 21 декабря 1994 года! Я несколько лет добивался этого и добился!  

Приезжаю в Москву оформлять всякие выездные документы и узнаю, что в Москве вовсю идёт подготовка к Симпозиуму по еврейской культуре. Ну, конечно, я незамедлительно включился в его работу. В рамках этого симпозиума был приглашён для участия в нём и Вергелис, тогдашний главный редактор «Советиш геймланд». И я вместе с Пашей Абрамовичем, Лёней Вольвовским и Йосефом Бегуном отправился к нему для официального приглашения его к участию в симпозиуме. Сижу в кабинете Вергелиса с   выездной визой в Израиль и авиабилетом в Вену на 19 декабря в кармане и слушаю, как он говорит, что «мы стоим по разные стороны баррикады». Интересно, что  Паша Абрамович, старший нашей группы, настаивал на беседе только на иврите, Вергелис требовал говорить на идише... В итоге сошлись на русском.

Для симпозиума я приготовил небольшой доклад. Доклад-рассказ о том, что накипело в сердце моём за годы отсидки.

... Доклад небольшой, и я привожу его полностью.

                                                    

НАША ИСТОРИЯ - ИСТОЧНИК НАШЕЙ СИЛЫ

 

Четыре года непрерывного заключения.

Отрезанный от живой жизни, отделенный от реального мира желез­ными прутьями, колючей проволокой и высоченными заборами - так выглядят  эти годы мучительной, отупляющей тюремной жизни.

На этом тернистом пути мне довелось пройти через многие страда­ния, порой испытывая потрясения, доходящие до глубины сердца (смерть отца и матери).

Можно ли вынести всё это без серьезных последствий?

Сколько терпения и упорства, усилия над самим собой нужно, чтобы справиться с этими и другими ударами судьбы!

Какая колоссальная пропасть между жизнью на свободе и жизнью в этом подневольном и мрачном тюремном мире!

Как много страданий вынужден годами терпеть заключенный, не будучи в состоянии ни ослабить, ни предотвратить их!

Поэтому становится понятным, что заключен­ный воспринимает и переносит те или иные тяготы гораздо тяжелее и мучительнее, чем человек, живущий на свободе, который в трудные часы жизни может искать и находить себе прибежище в перемене об­становки.

Несмотря на энергичное сопротивление и железную силу воли, проявляемые стойким заключенным, он не всегда в состоянии вос­препятствовать безысходной обстановке тюремной жизни, им овла­девает тоска и мука, которые впиваются в сердце и беспрерывно терзают и подтачивают душу. Терпение как активное подчинение неизбежности  порой  восстает  против  слишком жестокой  судьбы...

Лишь единство страсти и рассудка помогает легче преодолевать тяжелое состояние. А каждое преодолённое страдание прибавляет силы, увеличивает поток жизненной энергии и душевной силы.

И в страданиях жизнь сохраняет свою ценность. Иной человек лишь в пучине страданий открывает самого себя, открывает в себе новые глу­бины, о которых не и подозревал, открывает в этих глубинах такие сокровища, которые возвышают и вдохновляют его.

И для меня, чтобы сохранить себя, свой рассудок, свою волю, особенно важным, прекрасным и благодатным было проникновенное видение своей истории. Будто вдруг получаешь возможность обозреть землю с высоты, сквозь толщу веков. Мир смещается, оказывается расположенным в дру­гой системе координат, с другими градациями ценностей, иными масш­табами.

И сам ты, размещенный в этом мире, видишь себя по-новому, а это заставляет заново осмысливать привычное, сопоставлять.

И открываешь, может быть, самое удивительное: как бы ни меня­лись времена, остается нечто почти совпадающее, принимаемое за благо во все времена. Не оно ли связывает времена, пронизывая плас­ты веков главными силовыми линиями, освобождая скрытую энер­гию?

Не начинается ли подлинная духовная жизнь со способности раз­личать ценности безусловные в соизмерении с ценностями данного времени, но без их взаимного подавления или растворения?

Столетия гетто и черты оседлости, инквизиций и чужеродности, все беды, кровь и боль нашего народа - всё перехо­дит  с  поколениями и остается в твоей крови, в разуме и сердце...

Наша история оказалась потрясающей повестью о страданиях, которые пере­нёс человек, пройдя путь двух тысячелетий.

Четыре года в моём воображении непрерывно протекал этот поток об­стоятельств, событий, представлений, впечатлений... Жизнь иногда становилась, как сон, сон - как жизнь. Как дуновение, плывет этот сон над землей, судьбой, природой, жизнью, верой. В нем скрывают­ся вчерашние часы, а прошлые события и человеческие судьбы, об­разующие историю, выступают на передний план, далекие и, тем не менее, близкие...

Какой прекрасной по своей наполненности может быть и такая грозная пора жизни, как тюремная! Какой огонь высекает в сердце торжествующий над всеми невзгодами высокий дух!

А одновременно обнаруживается, насколько обеднен духов­ный мир человека, не знающего своей истории...

Нельзя любить того, чего не знаешь.

И в результате, безразличие и незнание влекут за собой пренеб­режение, поверхностность и несамостоятельность мысли, потворство­вание тенденциозности и корысти и выливаются, в конечном счете, в скопище отвратительных пошлостей и подлостей вплоть до пол­ного отрицания прошлого и клеветы на современность...

Вот так, погружаясь в глубину прошлого и по-новому переживая современность, человек в изоляции и одиночестве обогащается мыслями, оказывающими на него чудесное воздействие, помогающими пройти тяжелые испытания спокойно и стойко, с уверенностью в се­бе, твердым сердцем, высоко держа голову, смело глядя в будущее.

В этом великая и величавая сила преемственности нашего народа.

                                      Из сборника «Еврейский самиздат», том 15

 

Лазарь: – Перед отъездом неделю жили у Лии Феликсовны Престиной
матери Володи Престина. Проводы были шумные и многолюдные. По дороге в аэропорт в такси слушали захлёбывающееся от счастья радио – отмечали семидесятилетие Брежнева.

Шмонали нас в Шереметьево страшно. Жену и дочерей усадили в гинекологическое кресло. Издевались... Вспарывали подкладку в чемоданах. В одном из чемоданов "нашли" цепочку с магендавидом, конечно же, подкинутую, но историю из этой находки почему-то не сделали... До отлёта оставались считанные минуты, когда нас под конвоем подвели к трапу самолёта.

- Я представляю, как ты нервничал во время такого досмотра...

Лазарь: – Нет... Я тебе так скажу – до первого отказа у меня действительно ёкало сердце от каждой ерунды, и при обысках, и при других обстоятельствах. Но после отказа, после того, как я вплотную столкнулся с гебешниками, я каким-то образом преодолел психологический барьер страха. Я говорил им в лицо – не выпустите сейчас, выпустите потом; хотите, чтобы я отсидел в тюрьме,  сажайте, всё равно уеду! Исчез страх. Я был готов ко всему. Очень много в этом смысле я взял от Давида Хавкина и Ильи Даварашвили, участника знаменитой демонстрации грузинских евреев на московском телеграфе.

Итак, 20 декабря 1976 года мы прибыли в Израиль, а уже 22 декабря я участвовал в  Академии наук Израиля в симпозиуме солидарности с московским Симпозиумом по еврейской культуре. В президиуме сидели президент Израиля Эфраим Кацир, президент Академии Эфраим Орбах - он, кстати, рассказал присутствующим обо мне, зачитал составленное мной послание от имени Симпозиума в Москве. Присутствовал и профессор Михаил Занд. Вот так - в Москве ребята отсиживали сутки, а мы в Израиле разговаривали о еврейской культуре, о солидарности с евреями СССР...

В мае НАТИВ послал меня в США на ежегодное собрание National Conference on Soviet Jewry. Выступал я там на английском языке. Проехал потом чуть ли не по всей Америке, выступал на различных собраниях, по радио, на телевидении, беседовал с журналистами.

Надо сказать, что приехал я в Израиль с  ивритом на уровне самоучителя "Элэф милим" (тысяча слов). Каждую ночь в лагере я ложился на нары и повторял то, что знал. Сам с собой разговаривал на иврите. Сам для себя напевал выученные на воле песни.

Пошёл я в ульпан сразу на уровень «бет». Оказалось, что делать там мне было нечего, и я перебрался в ульпан на уровень «гимел». А в марте месяце, ещё до поездки в Америку, приступил к работе в Министерстве связи.

- Сам устроился?

Лазарь: – Нет. Мой ульпан в Рамат-Авиве часто посещал чиновник от Министерства абсорбции, который помогал нам найти работу – он помогал в написании «корот хаим» (резюме), рассылал их в разные учреждения. Кроме того, Нехемья Леванон, тогдашний начальник НАТИВа, написал обо мне письмо в Электрическую компанию, знаменитую нашу «Хеврат хашмаль», с просьбой пригласить меня на собеседование. Меня пригласили, мы поговорили, и мне сказали, что поставят  в известность о своём решении. А спустя некоторое время меня пригласили на собеседование в Министерство связи и с ходу предложили у них работать. Я согласился. Через три месяца пришло предложение и от «Хеврат хашмаль» из Хайфы... Но было уже поздно, хотя условия там, как известно,   лучше, чем в Министерстве связи. Да и не хотелось уезжать из Тель-Авива... И проработал я в Министерстве связи 14 лет, до выхода на пенсию. Взяли меня на должность инженера, но фактически первое время я работал техником – не знал терминологии, не знал стандартов, не знал, как на иврите «отвёртка»… Работал в лаборатории, занимался измерениями. Освоился довольно быстро, обучался легко и через пять лет стал руководителем этой лаборатории. Потом она превратилась в испытательную и нормативно-исследователькую. Представлял Министерство в Институте стандартов в разработке некоторых стандартов по связи. Моя лаборатория работала с заводами, изготовляющими аппаратуру связи, – «Моторола», «Тадиран», «Тельрад», «Эльсинт» и другие. Всё, что они изготовляли, должно было соответствовать израильским и европейским стандартам. Одно время я даже состоял в Комиссии, представляющей Израиль в Европейском сообществе. С благодарностью вспоминаю то время, когда, приехав в Орджоникидзе, со скуки поступил на заочное отделение факультета иностранных языков местного педагогического института, где изучал английский язык. Я им очень прилично овладел, особенно техническим.

- Политикой заниматься не тянуло?

Лазарь: – Нет. Ни в какую партию в Израиле не вступал, но все годы голосую только за «Ликуд», чья платформа мне кажется наиболее реалистичной  и объективной. Другое дело - общественная работа. С первого дня пребывания в Израиле я включился в активную борьбу за тех, кто оставался в отказе. Меня посылали Америку, в Англию... Помню, как в Англии в конце 1977 года я выступал на митинге от имени узников Сиона в переполненной синагоге в присутствии избранного незадолго до этого нового премьер-министра Израиля Менахема Бегина. Объехал я практически всю Англию, выступал даже по английскому телевидению, выступал и перед христианами, давал массу интервью.

Чуть ли не с самого приезда занимался судьбой Бегуна  вместе с профессором В. Файном, Х. Моргулисом, Ф. Канделем и другими.

 Много трудился в амуте «Тарбут», созданной профессором В. Файном, – издавали и переправляли в СССР пособия по ивриту, различные книги по еврейской истории и культуре. 

 Нет, политика не для меня. Мои истинные увлечения (как Лазарь оживился!) – это идиш и поиск, а лучше, поднятие из забвения великих людей идишской культуры... Если бы ты знал, как мало мы знаем о наших предках, творивших на идише!  Если бы ты знал, какого масштаба были эти люди! И ещё меня очень волнует еврейская тематика в творчестве нееврейских писателей. В творчестве Флобера – роман «Иродиада», в творчестве Анатоля Франса - его роман «Остров пингвинов». Помнишь, одна из частей этой книги называется «История о 80 тысячах снопов сена»? Это же исключительно еврейская вещь! Начинается эта часть так (Лазарь говорит наизусть, ни разу не запнувшись): «На острове пингвинов был военный министр, который ненавидел евреев. Что бы ни случалось в стране, он заявлял, что виноваты евреи. И однажды ему сообщили, что в кавалерийском полку исчезли 80 тысяч снопов сена. Он сразу же заявил: «Это украли евреи!»

...Добавлю от себя. Далее в этой части «Острова пингвинов» рассказывается о том, что в краже сена обвинили офицера-еврея Пиро. На его защиту встал некий Коломбен. Его возненавидел за это чуть ли не весь остров пингвинов. Но в конце концов Пиро оправдали. Это был просто блестящий парафраз знаменитого «Дела Дрейфуса»...

Лазарь: - Всё это настроило меня написать эссе о еврейских мотивах в  творчестве Франса и Флобера. Ещё одна интересная деталь: я являюсь постоянным читателем большой идишской библиотеки в Тель-Авиве, которая находится недалеко от здания «Коль бо-шалом». В ней более 25 тысяч книг. Полгода в свободное от работы время я занимался приведением в порядок этой библиотеки. Там я обнаружил 15 книг Анатоля Франса, переведённых на идиш ещё до 1930 года. Значит, был к нему интерес со стороны еврейской публики! С тех пор его на идиш не переводили. А на иврит по сегодняшний день переведено всего 13 книг! Интересно, что, кажется, нет ни единой его вещи, где бы не было ссылок на Библию, на Иисуса Христа, Евангелие. А ведь это всё наше, еврейское!

Разговорный идиш был моим «маме-лошен» (родным языком). Я постоянно, где бы и в какой  должности ни работал, интересовался им. В тюрьме, как я уже упоминал, выписывал журнал «Советиш Геймланд» и благодаря этому набил себе руку в чтении и письме на идише. Прочёл сотни произведений, напечатанных в этом журнале. И в Израиле идиш стал моим главным хобби. Меня приняли в Союз писателей и журналистов на идише, печатали в «Форвертсе» в Нью-Йорке, в израильских газетах «Лебенс фрагн», «Найе цайтунг», «Лецте найес» и в различных альманахах, сборниках. В феврале этого года на родине Анатоля Франса парижский журнал «Идише хефтн» («Еврейские тетради») напечатал мою статью о еврейской тематике в его творчестве.

- Расскажи немного о тех великих евреях, имена которых ты раскопал.

Лазарь: – Об этом я могу говорить день и ночь... На выбор... Идишский поэт  Биньямин Вольф Эренкранц, известный как Велвл Збаржер. Он упоминается в старой еврейской энциклопедии. Две книги его стихов вышли в свет в 1865 и 1869 годах. Это был первый еврейский шансонье. Поэт величайшего уровня! Один из первых просветителей на идише. Он был выходцем из ортодоксальной семьи, почти раввин, но его изгнала община за «вольнодумные сочинительства», несовместимые с её мировоззрением. Он взял  себе псевдоним по названию родного местечка в Галиции - Збаржа. Писал он на идише и на иврите. Великий просветитель! Гениальный поэт! Выдающийся бард! Есть и ноты на его песни. А многие ли русскоязычные знают его?

Лазарь хрипловато напевает что-то совершенно незнакомое...

... Добавлю немного о Велвле Збаржере. Замечальный поэт, пьяница, долгие годы выступавший в венских барах, автор блистательных сатир на хасидов. Автор трагической поэмы «Румыния», явившейся откликом на прокатившиеся по Румынии еврейские погромы 1866-1870 годов. О его похождениях ходили легенды.

Лазарь: – Или Шмуэль Мордехай Зигельбойм... Ты ведь знаешь, что до сих пор обсуждается – почему Америка, имея такие ВВС, не разбомбила концентрационные лагеря и даже подъездные пути к ним? Почему?! Мордехай чудом вырвался из оккупированной Польши, объехал всю Америку, рассказывая о лагерях смерти; призывал к совести и действию всех – евреев, католиков, протестантов, баптистов. Всем было до лампочки. Не добившись результата, отчаявшись,  Зигельман решил покончить с собой, чтобы хоть таким образом привлечь внимание мира к происходящему истреблению евреев. Он выбросился с седьмого этажа гостиницы... И ты думаешь, хоть что-то изменилось? Скажи мне, разве не стоит рассказать о таком человеке? Разве это не наша история? В «Форвертс» я напечатал большую статью о нём и знаю, что она имела большой резонанс...

Велвл Редько... Киевлянин, окончил до войны еврейский факультет Московского педагогического института. Пошёл добровольцем в ополчение. Погиб в первые дни войны. Ему было всего 23 года. Шестьдесят лет спустя, через шестьдесят лет после его гибели, обнаружили на чердаке дома его родителей в перевязанном верёвками чемодане шестьдесят его стихотворений на идише. В Израиль эти стихи переправил его брат, не знавший идиша. Оказывается, Велвл был учеником Давида Гофштейна. Я помогал разобрать эти полуистлевшие, растрёпанные черновики, возвратить имя и стихи Редько к жизни.

Урка Нахальник... Легендарная личность! Я написал о нём несколько статей. Он родился в 1897 году в Польше, в семье хасидов. Первые шестнадцать лет своей жизни он провёл так, как это полагается среди ортодоксальных евреев, – тринадцать лет учился в хедере, йешивах. Его считали «талмид-хахамом» и до звания раввина ему недоставало всего двух лет учёбы. Но в силу сложных и запутанных обстоятельств он вынужден был прервать учёбу и неожиданно оказался в воровском мире. Поднялся до уровня высокопрофессионального вора, признанного воровского авторитета, известного в Польше, Литве, Латвии, Румынии, Галиции... Участвовал в самых сложных судах над ворами, преступивших кодекс воровской чести. На этом поприще он приобрёл особую славу. Но однажды он попался на неудачно проведённом ограблении Государственного банка Польши и получил восемь лет тюрьмы. Отсиживал он свой срок в одной из самых суровых тюрем Польши – Равичской. И представь себе, в тюрьме он преобразился. Он заново пересмотрел свою жизнь, увидел себя со стороны. И решил описать свою прежнюю  воровскую жизнь. Рукопись его, написанная на польском языке – на идише в тюрьмах Польши писать тогда запрещалось, -  попала к начальнику тюрьмы. Тот сразу понял, что перед ним необыкновенно талантливая вещь и передал рукопись своему другу, профессору Познаньского университета Ковальскому. Оценив литературный уровень произведения и его духовный потенциал, они приложили руку к изданию книги. Она издается с подписью «Урка Нахальник». Затем выходит вторая книга. Рожденные в тюремной камере, эти книги становятся сенсационными, их переводят на другие языки, инсценируют на театральных подмостках. Об авторе говорят, сочиняют легенды, судят и рядят о нравах малоизвестного преступного мира. Успех книг сопоставим с успехом книг Дюма и Конан-Дойля. По представлению тех же ходатаев и филантропических учреждений тогдашний президент Польши Юзеф Пилсудский амнистирует Урку за два года до окончания срока. После выхода из заточения Нахальник полностью посвятил себя литературной деятельности, но писал уже на идише, так как знал его лучше, чем польский. Он написал около десятка книг, в основном, на криминальные темы, которые тоже стали бестселлерами. Это были книги о сложных судьбах, глубоко психологические и в то же время необыкновенно насыщенные напряжёнными действиями. Не было в Польше и в мире вообще писателя, так глубоко раскрывшего психологию уголовного мира. Его как-то спросили, как он оценивает ставший уже классическим  роман выдающегося еврейского писателя Шолома Аша «Мотке-ганев» («Мотке-вор»)? Урка Нахальник ответил, что этот Мотке - тип глубоко надуманный, что он написан извне, описан человеком, который не жил воровской жизнью, не пропустил через себя этот сложный, страшный мир.

Писал Нахальник вплоть до 1939 года. Первого сентября 1939 года немцы оккупируют Польшу. С первых же дней немецкой оккупации Урка понял звериную сущность фашизма. Страшным было и то, что оккупация всколыхнула антисемитизм поляков. И Нахальник вырабатывает план создания еврейской бригады самозащиты. В октябре он выступает перед руководством еврейства Польши и предлагает им этот план. Но еврейские руководители не были еще готовы к тому ни морально, ни физически. Кстати, среди них присутствовал и молодой Мордехай Анилевич, будущий руководитель восстания в Варшавском гетто. И тогда Урка начинает действовать самостоятельно, по-партизански. С двумя преданными ему парнями он провёл несколько успешных операций, не поверишь, вплоть до подрыва железнодорожных путей. Он пустил под откос несколько немецких эшелонов. Он защищает евреев от погромщиков-антисемитов, врывается в горящую синагогу и спасает свитки Торы. Перечислять его подвиги можно долго. Но в начале ноября его схватили. Пытали страшно, но он никого не выдал. И когда его, закованного в цепи, вели на казнь по улице Костюшко – это было 11 ноября 1939 года, - он бросился на эсэсовского офицера и изуродовал его. В него разрядили полностью магазин автомата... Он был, возможно, первым партизаном во второй мировой войне. Сопротивление в Европе началось лишь в 1940 году.

- Тому есть свидетели?

Лазарь: – А как же?! Есть много статей, посвящённых ему, имеются показания свидетелей, их воспоминания в польской и идишской прессе. Я месяцами выискивал в еврейских газетах материалы о нём. Нашёл идишские газеты Польши, в которых печатались его произведения, нашёл его книги... Я передал книги и материалы об Урке директору театра «Идишшпил»  Шмуэлю Ацмону, который собирается заказать пьесу о  нем. Кстати настоящее имя этого удивительного человека - Ицхак Барух Фарберович, а воровскую кличку Урка Нахальник он сохранил и в быту и в качестве псевдонима до конца дней своих.

- Ах, какое же кино можно сделать из этой потрясающей истории!

Лазарь: – А каким гениальным переводчиком был Борис (Дов) Гапонов! Я впервые узнал это имя в 1969 году из заметки в «Советиш геймланд», где говорилось, что некий Борис Гапонов перевёл на иврит поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

Лазарь достаёт из книжного шкафа огромный, роскошный, багровый том. Название: «עוטה עור הנמר».

Лазарь: - 1700 строф! А знаешь ли ты, сколько имён гигантов еврейской мысли и   поэзии упоминает в своей книге Руставели? Ибн Габирол, Ибн Эзра, Иегуда Ха-Леви... И только потом я узнал, как глубоко владел этим материалом и Дов Гапонов.

Сама информация об этом в «Советиш геймланд», да ещё в 1969 году, была фактом потрясающим! Там же рассказывалось, что Гапонов 1934 года рождения, что за перевод свой удостоен в Израиле премии имени  Шаула Черниховского (впоследствии он стал также лауреатом премии Залмана Шазара). А в СССР  Гапонов даже не был принят в Союз писателей Грузии (лишь после распада СССР эта вопиющая несправедливость была исправлена).

Я в это время переписывался с Авраамом Беловым (Элинсоном), человеком несомненно выдающимся - писателем,  членом Союза писателей РСФСР, переводчиком, профессионалом-семитологом, автором многих исследований в области литературы. Он умер в Израиле лет 10 назад, в возрасте более 90 лет. В одном из писем Белов сообщил мне, что Гапонов гостит у него в Ленинграде и что по возвращении домой он на пару дней остановится в Москве. И, конечно же, я не упустил возможности познакомиться  с этим  великим человеком.

Родился Гапонов в Евпатории. С 1941 года бессменно проживал в Кутаиси, куда эвакуировался с семьёй в 1941 году. Он был внучатым племянником знаменитого московского раввина, публициста Яакова Мазе, свидетеля защиты по делу Бейлиса, того самого раввина, кто обратился с письмом к Луначарскому с протестом по поводу объявления иврита «реакционным» и «контрреволюционным» языком. Это ему принадлежит классическая фраза: «Революцию делают Троцкие, а расплачиваются Бронштейны». Родной брат Яакова Мазе - Шмуэль, дед Дова Гапонова, тоже был раввином и обучил своего внука ивриту. Учил, естественно, по священным книгам и по комментариям к ним. К моменту переезда в Кутаиси Шмуэль Мазе успел отсидеть 10 лет за «антисоветскую» деятельность.

После смерти деда Дов продолжал самостоятельно изучать иврит, не имея ни единого пособия по изучению языка, пользуясь только оставшимися после деда священными писаниями. Лишь впоследствии он получил словарь Авраама Эвен-Шошана. Поразительна его работа со словарём: почти под каждым ивритским словом он каллиграфическим почерком вставлял ещё одно дополнительное слово, родственное предыдущему. Посмотри на этот словарь – мне подарила его мать Гапонова, Берта Самойловна.

... Я смотрю и поражаюсь. Вот, например, слово «маскировка»; слева от него перевод на иврит. А под «маскировкой» тонкими, ясными буквами Гапоновым написано слово «маскировщик» с соответствующим переводом...

Лазарь: – По сути дела, он сотворил второй словарь! И не только однокоренные слова – если он вообще обнаруживал слово, не указанное в словаре, он вставлял его строго по алфавиту и давал перевод. Особенно много он внёс в словарь библейских слов, анахронизмов. И с каким искусством он делал эту работу! Он писал как настоящий «софер стам» - переписчик Торы, Тфилим и Мезузот.

Мало того, он сам для себя создал  иврит-руский словарь в 30 000 слов! В советской пустыне, без всякой помощи!

А идею перевода с русского на иврит дал ему дед. Он предложил Дову, тогда ещё почти мальчику, перевести на иврит знаменитое стихотворение  Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». И Дов перевёл его. Это было началом, введением в его переводческую деятельность. Ещё до того, как он взялся за перевод «Витязя», он перевёл несколько десятков стихотворений Лермонтова и никому эти переводы не показывал. А потом, когда он почувствовал, что у него есть силы, он взялся за «Витязя».

- Кем он работал, на что жил?

Лазарь: – Работал он за сущие гроши в многотиражке Кутаисского автомобильного завода. Переводил какие-то материалы с грузинского языка на русский. Писал о передовиках производства, о пятилетних планах, правил заметки рабочих корреспондентов, вычитывал, верстал... Жили с матерью впроголодь... Я был в его кутаисском жилье–полуподвале. Уровень окна находился на уровне земли, из окна был виден дворовый туалет, в дождь с тротуара вода проникала в квартиру. Иногда в квартиру затекала и сточная вода. Это был ужас... Из-за тяжёлого материального положения он был вынужден бросить учёбу в Институте восточных языков при Московском университете, где изучал персидский язык. И в таких условиях он перевёл «Витязя в тигровой шкуре»! Немыслимый творческий подвиг!

... Вот что писал сам Гапонов о своей жизни:

 

Я зарабатываю грош

От напечатанного знака.

И жду вопроса: «Как живёшь?»,

Чтобы ответить: «Как  собака».

Когда бездомный верен пёс,

И хлеба кус во рту случаен,

Не задавай ему вопрос:

«Какой же пёс его хозяин?» 

 

 ... В 1966 году Гапонов делился в письме с дальним родственником в Израиле: «…С Б-жьей помощью скоро (прошло более пяти лет работы над переводом) закончу большое дело: перевод на иврит обширной поэмы выдающегося грузинского поэта XII века Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре…»

Лазарь: - В этом же кошмарном полуподвале он перевёл около 200 стихотворений Лермонтова – самое большое наследие Лермонтова на иврите. Переводил Цветаеву, Бунина, Евтушенко, Шолом-Алейхема, Лейвика, Казбеги, Баазова, Бараташвили... И это он, Дов Гапонов, по просьбе 18 семей Грузии написал первое письмо евреев СССР, переданное на запад и вопиющее на весь мир: «ОТПУСТИ НАРОД МОЙ - ШЛАХ ЭТ АМИ». Письмо это зачитывалось в Кнессете. Уже потом посыпались потоками индивидуальные и коллективные письма. Знаешь, я думаю, что в то время не было большего знатока иврита во всём СССР, чем Гапонов. Вдумайся – перевести великую поэму непосредственно с древнегрузинского языка на иврит!

 С 1969 года он стал подавать документы на выезд в Израиль, но ему отказывали по причине «нецелесообразности».

 

... Из книги Авраама Белова «Рыцари иврита»: «20 сентября 1970 года Борис пишет Шлёнскому, что «... я уже не в состоянии писать правой рукой и потому раздобыл машинку и пальцами левой руки выстукиваю ивритский перевод «Героя нашего времени».

... Из статьи о переводах поэмы Шота Руставели: «В том же году в Израиле был опубликован «Витязь в тигровой шкуре» на иврите в переводе Дова Гапонова. Одну из переведенных глав прочел видный израильский поэт и блестящий переводчик Авраам Шлёнский (1900‑1973), который был поражен мастерством перевода. Шлёнский взял заочное шефство над Гапоновым и приложил немало усилий, чтобы «Витязь…» был издан на иврите в кратчайшие сроки и в лучшем виде. Перевод был выполнен в великолепной поэтической форме с большой степенью соответствия духу и стилю оригинала. В Израиле этот труд был опубликован в марте 1969 г. и сразу же вошел в классику поэтических переводов. Книгу большого формата и с великолепными иллюстрациями из рукописи XVII в. выпустило одно из крупнейших израильских издательств «Ам овед», редактировал перевод сам А. Шлёнский. По мнению ряда специалистов, эта работа может сравниться с самим оригиналом по силе эмоционального воздействия, став явлением в ивритоязычной культуре. Появились десятки восторженных рецензий, статей и обзоров. Шлёнский выдвинул кандидатуру Гапонова на присуждение премии им. Шауля Черниховского, которой награждаются литераторы за выдающиеся переводы художественной литературы. Так Гапонов первым из не граждан Израиля стал лауреатом премии им. Черниховского. Однако руководство тогдашнего СССР отказало талантливому переводчику в поездке для получения премии. Единственное, что удалось А. Шлёнскому, - переслать ему около 30 статей из израильских газет и журналов, посвященных переводу «Витязя…»

 

Лазарь: – В 1970 году у Гапонова обнаружилась непонятная болезнь – он начал без всяких причин спотыкаться, терять равновесие. Поехал в Ленинград – Белов помог ему с устройством госпитализации, - и там у него обнаружили рак мозга. Ему сделали операцию, как оказалось, неудачную – его  парализовало, он лишился дара речи. В таком его состоянии власти «сжалились» над ним и выдали ему разрешение на выезд в Израиль. Когда его мать сообщила мне об этом, я немедленно приехал в Кутаиси, и мы вместе с Гершоном Цуцуашвили на носилках проводили его поездом в Москву, там внесли его в самолёт, который и доставил его в Израиль. В Израиле его прямо с трапа самолёта переправили в больницу, но ничего уже сделать было нельзя. Через год Дов Гапонов умер...                           

В Израиле вышла ещё одна переведённая им книга  - «Герой нашего времени».

По приезде в Израиль, в последних числах 1976 года, я навестил его мать - она умерла всего четыре года тому назад. Я был потрясён, обнаружив у неё рукописи переводов 150 стихотворений Лермонтова. Сто пятьдесят! До Гапонова Лермонтов был известен на иврите лишь несколькими стихотворениями в переводе Шауля Черниховского, Давида Шимъони и Аврахама Халфи. Но эти переводы Гапонова ещё не были изданы. Я узнал от неё, что несколько человек пытались что-то такое сделать для издания этих переводов, но она окончательно не доверила им рукописи, боясь, что эти люди были не слишком, с её точки зрения, честными. Но они успели «поработать» над рукописями...

Лазарь: показывает мне рукописи, в которых что-то зачёркнуто, перечёркнуто, дописано, исправлено и так далее...

 Лазарь: – Они хотели подправить рукописи, которые действительно нуждались в редактировании. Но как можно вообще дотрагиваться до рукописей?! Это надо было сделать совершенно иначе! Гениальные переводы надо было спасать. И знаешь, что я сделал? Я снял копию с этих искалеченных рукописей и на полученной копии подчищал, где ластиком, где типексом, всю эту грязь, мразь! И вот перед тобой очищенная копия рукописи! (Лазарь показывает мне чистую, восстановленную рукопись Дова Гапонова. Я представляю себе, какую ювелирную, адскую он проделал работу!) Но чтобы издать эти переводы, надо было найти редактора, не только хорошо владеющего ивритом, но и имеющего представление о творчестве Лермонтова. И в течение года я сделал следующее: разместил на левой странице лермонтовский оригинал, а на правой – гапоновский перевод на иврит, причём так, что каждая русская строка была напротив ивритской. Это было несложно, поскольку именно так Гапонов и переводил  Лермонтова – один к одному, не меняя ни длины строки, ни ритма. Закончив эту работу, я написал предисловие. Кроме того, я из полного собрания сочинений Лермонтова выискал объяснения многим старинным русским терминам, употребляемым Лермонтовым, и перевёл их на современный иврит. И такой факсимильный вариант издал тиражом в 250 экземпляров. Это было сделано для того, чтобы, во-первых, спасти переводы, а, во-вторых, чтобы облегчить работу будущему редактору для издания настоящей, полноценной книги. В любом случае, текст Гапонова нуждался в редактировании. Дело в том, что иврит Гапонова при всём его богатстве был ивритом пятидесятилетней давности, ивритом танахическим, со множеством выражений собственного, гапоновского «производства», незнакомых современному читателю. Грубо говоря, это примерно то же самое, что издать сейчас «Слово о полку Игореве» точно в том виде, как оно было написано почти тысячу лет тому назад. И я разослал «своё» издание во все университеты и библиотеки Израиля, а в предисловии написал, что целью настоящего издания является поиск редактора для издания настоящей книги. И я нашёл такого редактора – им стал Шломо Эвен-Шошан, брат знаменитого Авраама Эвен-Шошана, автора многих словарей, в том числе всеобъемлющего толкового словаря иврита. Он отредактировал все 150 переводов и написал предисловие.

Шломо Эвен-Шошан работал тогда одним из редакторов издательства «Ха-кибуц ха-меухад», и условия издательства были таковы: книга издается на мои деньги в количестве 1000 экземпляров, мне полагается 500 экземпляров, 500 книг получает издательство, а Эвен-Шошан работает над редактурой книги за зарплату, получаемую им в этом издательстве. Это уже весьма облегчило мою ношу.

 Свои пятьсот экземпляров я разослал по университетам, много раздал друзьям, ни одной книги не продал... У тебя, конечно же, нет этой книги. Мы это исправим!

Я не успел опомниться, как Лазарь бросился в кладовую, вытащил оттуда лестницу, приставил её к «бойдему», взлетел по ней, и через несколько минут в моих руках была эта книга. Чтоб до ста двадцати у тебя, Лазарь, была такая подвижность!

- Эвен-Шошан формально сохранил всё, что сделал Гапонов?

Лазарь: – Абсолютно! Ритм, рифмовку, размер, точно расставил акценты. Более того, ты ведь знаешь, сколько романсов написано на стихи Лермонтова. И вот в 1986 году я подготовил в Музее диаспоры вечер романсов на стихи Лермонтова в переводе Гапонова. Пригласил певцов – Аллу Ларскую и Аджиашвили, бывшего оперного певца из Тбилиси. Они исполнили эти романсы, и было полное ощущение, что они поют по-русски. Не было ни одного ритмического сбоя! Ах, какие романсы – «Белеет парус одинокий», «Выхожу один я на дорогу», «Нет, не тебя я пылко так люблю», «И скучно, и грустно», «Желанье»...

... И Лазарь вдруг запел. Да с таким чувством... Слух у него превосходный. Тихий, хрипловатый голос не обманул – иврит звучал, как русский, строки сливались воедино, не мешая друг другу... «Левадад яцати эл ха-дерех...»

                       

А вот как выглядит книга «Песни» Михаила Лермонтова в переводах Дова Гапонова,  предмет несомненной гордости Лазаря:                       

 

                   

Лазарь: – После этого я подготовил и издал биографию Гапонова, как она высвечивается из его же творений: отразил все то, что он создал сам, как он трудился заочно вместе с А. Шлёнским над редактированием «Витязя», включил отзывы о его трудах и о нем, в том числе воспоминания его матери. Написал введение. И этот сборник я издал и распространил так же, как и факсимильное издание стихотворений Лермонтова.

Еще в 1983 году в издательстве «Ам овед» вышли отдельной книгой «Письма из Закавказья» - 300 писем Гапонова своим корреспондентам, в том числе 77 писем А. Шлёнскому по поводу своего перевода «Витязя». Каждое из этих писем – литературное произведение высочайшего класса, настоящее творчество! Письма проникнуты такой глубиной мысли, таким глубоким проникновением в смысл и содержание Священного писания, рассуждений о творчестве Руставели, что, поверь мне, на этих письмах можно сделать не одну докторскую диссертацию.                       

Практически Шлёнский в своей переписке с Гапоновым, с высочайшим тактом и уважением, редактировал перевод «Витязя». Я уже говорил, что Гапонов выучил и творил на иврите в абсолютной изоляции и отдалении, и его иврит, хотя и глубокий, нуждался в редактировании. 

... Несколько цитат из книги Авраама Белова «Рыцари иврита», из главы «Подвиг поэта», посвящённой Гапонову...

«Одна из  глав  этой  поэмы («Витязь в тигровой шкуре») в переводе Бориса попала в руки крупнейшего современного ивритского поэта Авраама Шлёнского,  и он был по­трясен. «Этот молодой человек – гений», - твер­дил он. Шлёнский взял шефство над безвестным литсотрудииком  заводской  многотиражки и сде­лал всё от него зависящее, чтобы в кратчайшие сроки издать перевод Гапонова.  В своем письме ко мне в Ленинград от 21 апреля 1967 года Шлёнский писал: «А теперь я  усердно  работаю  над  изданием очень важной книги - перевода  «Витязя в тигровой  шкуре»  Руставели.   Её  перевел  с  грузинского (точнее, с древнегрузинского) молодой еврей, который великолепно зна­ет иврит и сделал на редкость удачный перевод... Вы, несомненно, удивляетесь, читая эти строки. Но я тоже был поражен и восхищен». Далее он просил меня раздобыть и выслать ему несколько советских изданий «Витязя» с иллю­страциями -  «... желательно оригинальными, гру­зинскими, классическими, а также с современ­ными хорошими иллюстрациями, если таковые имеются».

 

 Борис (Дов) Гапонов

 

Просьба А. Шлёнского была, разумеется, мною выполнена, хотя раздобыть такие иллюстрации было нелегко, и 21 июня 1968 года он писал мне: «10 иллюстраций к Руставели, которые Вы послали мне 25 мая, я получил и очень им обрадовался. Но еще больше меня восхитил альбом с цветными иллюстрациями! Проблема решена. Иллюстрации великолепны!.. Рукопись перевода уже в работе. На моем столе - свертки первых гранок... Пройдет немного времени - и эта книга выйдет в свет в отличном оформлении, достойном поэта и его великолепного перевода!» По требованию Шлёнского для этой книги была изготовлена особая бумага, напоминающая пергамент».

Лазарь: – Представляешь, Гапонову – такого ещё не было в истории иврита – заочно присвоили звание Почетного члена Академии языка иврит Израиля.  

 Я потрясён жизнью и подвигом Гапонова и написал много статей о нём. 

 

- Ты доволен своей жизнью?

Лазарь: – Ты спрашиваешь так, как будто моя жизнь уже завершена. Ничего подобного! Я живу! Я не потерял интереса ни к чему! Я разъезжаю по стране с лекциями на идише и на иврите…

 

 Лазарь Любарский среди курсантов лётного училища после своей лекции

 Более того, у меня появилась масса новых интересов, куча заделов, черновиков. Поднять из забвения те ценности, которые создавали веками потрясающие люди, наши великие предки, и довести их до современников – это же грандиозное дело! Мы же так мало знаем о них! Ни одна строчка, сотворённая ими, не должна быть утеряна! И мне кажется, что это  знание своей великой истории, своих предков, их наследия - поможет поднять и мораль нашу, и интеллект.

... И я с тоской вспомнил... В 1982 году умер мой дядя Гриша, родной брат мамы. Тишайший был человек, верующий, глубоко несчастный в семейной жизни. Улыбался он только тогда, когда в канун субботы мы всей семьёй собирались у деда, и он выпивал пару рюмок водки, и светлел, и сыпал разными историями, и я поражался его языку, точности его метафор, знанию характеров людей. Он тихо умер, и его жена, раздавая или выбрасывая вещи покойного, обнаружила толстую тетрадь, исписанную каллиграфическим почерком, - стихи на идише. Не смея выбросить тетрадь, она отдала её мне. А спустя шесть лет я получил разрешение на выезд в Израиль. Пришёл в библиотеку им. Ленина с несколькими имевшимися у меня  раритетными книгами, взял с собою и дядигришину тетрадь – наслышан был, что рукописи не выпускают. Из книг разрешили вывезти только одну, тетрадь со стихами вывозу не подлежала.

- Почему?!

- Эти стихи, возможно, станут достоянием советской культуры.

- Они же на идише! Кроме того, они любительские!

- Вы думаете, что в нашей стране не останутся советские люди еврейского происхождения, знающие идиш? Ошибаетесь! Далеко не все бегут, как вы! А какие это стихи – покажет будущее. Советую сдать их в нашу библиотеку.

Я не сдал их в библиотеку, а вручил своему хорошему знакомому. Зачем? Господи, зачем? Когда я пришёл на таможню, где паковали мои вещи, за какую-то жалкую взятку рабочим я мог вывезти любые книги, более того, никто из таможенников даже не интересовался названием книг и годом их издания – швыряли пачки в ящики, и всё...  Лишь изредка лениво перелистывали ту или иную книгу в поисках спрятанных между страницами долларов. А я даже не сделал попытки вывезти стихи моего дяди. И с ужасом вспомнил, что он как-то рассказывал о своих встречах с самим Перецом Маркишем! Я немедленно позвонил моему знакомому – увы, он ушёл в поход в Карелию на целый месяц со  всей семьёй.

Я звонил ему из Израиля. Он собирался в Америку.

- Тетрадку со стихами?.. Старик, я ей-богу не помню, куда она подевалась... Старик, прости меня, но в такой суете сам понимаешь...

Мне тогда показалось, что тетрадь со стихами весело пылала в ночном костре, устроенном  на берегу дивного карельского озера под тихий перебор гитарных струн...

Прости меня, дядя Гриша. Тебе не повезло с племянником. Я не был и не стал Лазарем Любарским... Но иногда я думаю, что мои книги о выдающихся отказниках и узниках Сиона являются, в некотором смысле, компенсацией  моего тогдашнего равнодушия к дядигришиным стихам.

 - Вы часто собираетесь всей семьёй? Сколько вас всех?

Лазарь: – Может быть, не так часто, как мне хотелось бы, но собираемся. А сколько нас всех?.. Считай – 12 внуков, 3 правнука, 3 дочери, 3 их мужа и нас двое... итого 23 еврейские души! Средняя дочь Элла живёт в Бней-Браке, стала очень верующей. И, несмотря на наш с Галей светский образ жизни, очень любит с детьми бывать у нас. У них дома нет ни телевизора, ни компьютера. Когда она со своей ватагой приезжает к нам, я покупаю продукты, только отмеченные печатью БАДАЦА, покупаю одноразовую посуду. Детям я показываю в моём компьютере только то, что «кошерно», открываю им крошечное окошечко в тот мир, который им пока недоступен.

- У тебя не вызывает чувства сожаления их оторванность от внешнего мира?

Лазарь: – Нет, ведь они живут в мире с самими собой. Как прекрасно звучит это на иврите – הם שלמים אם עצמם. Я понимаю их, я уважаю их выбор. Я глубоко уважаю Тору. Но сам я свой образ жизни не поменяю... Я тоже живу в мире с самим собой...

...Незаурядные всё-таки личности мои герои. Все. Цвет нации. И не в меньшей степени, чем долг помнить о них, – получать удовольствие, радость от соприкосновения с ними.

Даже в столь небольших интервью...

 

---

---

Всего понравилось:3
Всего посещений: 4470

Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer10/Lvovsky1.php - to PDF file

Комментарии:

---

Аарон Шпильберг
Пардеси&, Израиль - at 2014-11-21 00:42:53 EDT
Замечательная статья, Лазарь - замечательный и вечно молодой человек.

---

---

---