Михаил Бронштейн глазами
одного из своих друзей
Как известно, титул «друг» не присваивается никакими государственными или общественными организациями. На каком основании автор этих строк навязывается в друзья знаменитому экономисту, имеющему большие заслуги благодаря своей научной, педагогической, общественной и государственной деятельности и по праву удостоенному различными почестями и званиями? В данном случае у меня собственноручные свидетельства его дружеского ко мне расположения, которыми заканчивались его письма ко мне и надписи на подаренных им мне книгах. Что называется, ловлю его на слове. Я понимаю, что дружеские отношения могут быть разного ранга, уровня и близости. Но они как таковые или есть, или же их нет. В данном случае они, смею думать, существуют и насчитывают не менее полустолетия.
Михаил Бронштейн и Леонид Столович
фото Веры Столович
Мы долгие годы трудились на разных кафедрах. Он на кафедре политический экономии. Я – на кафедре философии. Но эти кафедры не только принадлежали одному Тартускому университету, но и располагались в одном коридоре здания, получившего название «Marksimaja» («Дом Маркса»), поскольку там были сосредоточены кафедры так называемых общественных наук. Наше общение не ограничивалось различными собраниями преподавателей этих наук, но происходило также в квартирах наших общих друзей, прежде всего, Рэма Блюма и Виктора Пальма, да и в наших собственных квартирах, которыми мы постепенно обзавелись. Нередко возникала и потребность поговорить по душам, ибо мы были в различных общественных ситуациях, порой очень сложных и даже опасных, единомышленниками по большинству социально-политических проблем, по отношению к разным людям. Конечно, у каждого из нас был еще и свой круг общения с прямыми коллегами по работе, друзьями детства и юности и т. п.
В последние 20 лет мы виделись редко. Миша переехал сначала в столицу нашего бывшего государства,
став с
«Уникальное академическое сообщество»
Пожалуй, ничто не сближает людей больше, чем судьба. И при всем различии наших биографий и разницу в возрасте (во время войны Миша был в действующей армии, я же – «сыном полка»), у нас оказалась сходная судьба, благодаря которой мы – коренные петербуржцы-ленинградцы оказались в университетском Тарту.
В страну, отпраздновавшую в 1945 году трудную победу над фашистской Германией, откуда невесть проникла бацилла фашизма в виде всё усиливавшегося антисемитизма, сначала стыдливо прикрываемого «борьбой с космополитизмом», а затем уже в своем откровенном обличье. В одном небезопасном для того времени анекдоте старый еврей тяжело вздыхает: «Если бы еще в магазинах была гречневая крупа, то всё было бы как при Николае Втором».
В 1949 г. в стенгазете философского факультета
Ленинградского университета, где я учился, меня назвали космополитом за то, что
моя первая курсовая работа была посвящена эстетике Аристотеля. Но это были
только «цветочки». «Ягодки» созрели, когда я в
– Вам нужен преподаватель по общественным наукам?
– Да нужен. Как Ваша фамилия?
– Столович
– А имя и отчество?
– Леонид Наумович.
– Нет, не нужен.
Тартуский университет был единственным учебным заведением в стране, которое ответило положительно на более чем сотню моих запросов-предложений преподавать философию и эстетику. Случилось так, что в Тартуском университете на отделении истории искусства совершенно некому было читать обязательный курс эстетики и был ректор Ф.Д. Клемент, для которого квалификация преподавателя была важнее, чем ответ на вопрос в 5-м пункте анкеты, даже несмотря на «дело врачей», о котором газеты известили как раз во время моего переезда в этот эстонский город. Сходным образом в Тарту, а затем и в университете оказались друзья «по судьбам» (Пушкин) – «инвалидов пятого пункта», как потом говорили. главным образом, из Ленинграда.
Михаил Лазаревич Бронштейн приехал в Тарту в 1949 году. Успешно окончив экономический факультет Ленинградского университета, совмещая еще учебу со службой в армии, он пытался найти работу на кафедре политической экономии в каком-либо из многочисленных ленинградских вузов. Процесс его переговоров до удивительности совпадал с моими диалогами, описанными выше. Только в 1949 г. ему отказывали не сразу, как мне в 1952-м, а на следующий день, ознакомившись с его документами. Он узнал, что в Тартуском университете нужен преподаватель политэкономии. Оказалось, что действительно нужен, но только через год. Пришлось устраиваться учителем в 4-ю школу преподавать кучу разных предметов и исполнять различные роли, вплоть до постановщика школьных инсценировок, а жить в маленькой комнатенке прямо за сценой.
Блистательный ученый-филолог Юрий Михайлович Лотман и его жена – талантливая Зара
Григорьевна Минц, также нашли приют в Тарту за два года до моего приезда,
как и философ Рэм Наумович Блюм. Вначале
они работали в Учительском институте. Переехали в Тарту по тем же причинам, филологи Павел Семенович Рейфман и его жена Лариса Ильинична Вольперт – Международный гроссмейстер и трижды
чемпион СССР по шахматам. Экономист Виктор
Файнштейн, умудрившийся окончить закрытый для евреев Институт международных
отношений, был сослан в Тартуский архив, а потом благодаря
Бронштейну стал работать на кафедре политэкономии университета. Хотя
пресловутое «Дело врачей» закрыли через месяц после
смерти Сталина, но на нашу беду существовало еврейское государство. Это было
достаточным основанием, чтобы даже в «либеральном» Тарту процесс устройства
невольных «эмигрантов» на штатную должность в университет был далеко не
простым. Меня к преподаванию философии не подпускали еще 3 года и не принимали
в штат даже лаборантом. Справедливости ради, надо отметить, что, начиная со
второй половины 50-х годов, Тартуский университет, наверно, был единственным
вузом в «стране победившего социализма»,
в который принимали поступающих без всякой дискриминации по национальной
принадлежности.
Моя мама часто повторяла слова: «Всё, что ни делается,
делается к лучшему». Не знаю, как вообще, но в нашей судьбе это было так. Эта
судьба также подтверждает старую диалектическую пословицу: «Нет худа без
добра». Все перечисленные лица стали через некоторое время докторами наук и
профессорами. Они, вместе с их добрыми знакомыми и друзьями
учеными-естественниками, приехавшими в Тарту примерно в одно время с ними –
выдающимся физиком Чеславом
Брониславовичем Лущиком и его женой Натальей
Евгеньевной, химиком мирового уровня и замечательным общественным и
политическим деятелем Виктором Пальмом
и его женой, успешным химиком, Ревеккой Гиндиной, а также и выпускницей экономического факультета
Ленинградского университета, ставшей преподавателем Тартуского университета Беллой Барской – женой М.Л. Бронштейна,
– образовали неформальное «уникальное
академическое сообщество», как его определил Михаил Лазаревич в своем докладе в
ноябре
Хотя в это «уникальное академическое сообщество» входили те, кто мог бы быть удостоен медали «За освобождение Ленинграда... от евреев», никакого еврейского братства не существовало, несмотря на все попытки компетентных органов раскрыть в Тартуском университете сионистский заговор. Сам ректор Ф. Клемент предостерегал меня против пребывания в «сионистской компании», якобы тайно собиравшейся на квартире у Рэма Блюма. Такова, видимо, была «агентурная информация», зачислившая в сионисты друзей и добрых знакомых семейства Блюмов, среди которых были, в основном, русские, украинцы и эстонцы. Такого рода «агентурной информации» не приходится удивляться, если она до сведения ректора довела и то, что я... – югославский шпион (в это время Тито был фашиствующим агентом американского империализма), поскольку однажды сболтнул одной комсомольской деятельнице, что помогал по математике своему сокурснику-югославу, который был партизаном и не помнил школьной математики.
Имевшие несчастье родиться в еврейских семьях были,
конечно, знакомы между собой, между некоторыми из нас завязалась дружба, но,
пожалуй, мы больше общались и дружили с коллегами различной национальной
принадлежности. С местными эстонскими евреями были почти незнакомы, за
исключением тех случаев, когда их интересы (не национальные!) пересекались с
интересами приезжих. Только после перестройки, в конце 80-х годов возникнет
Еврейская община Эстонии, организационно объединившая как эстонских, так и русских
евреев, да и то не всех.
Никакими специфически еврейскими делами мы не занимались, но нас периодически вызывали в партком перед каждым очередным международным конгрессом сионистов и требовали, чтобы мы писали письма протеста. Не желая ставить под угрозу наше положение в университете, мы письма писали, но такие, которые посылать было невозможно (мы осуждали всякий национализм, в том числе и антисемитский). Партийное начальство сердилось, даже очень, но довольствовалось нашей внешней лояльностью.
Но вот когда в «Комсомольской правде» 4 октября 1967 года, после шестидневной войны Израиля, появилась злобная антисемитская статья «Лакеи на побегушках», написанная Е. Евсеевым, ставшим впоследствии одним из ведущих идеологов черносотенной организации «Память», мы сами взялись за перо. Правда, письмо протеста подписали не только М.Л. Бронштейн, Р.Н. Блюм, Ю.М. Лотман, Л.Н. Столович, но и эстонцы – химик Виктор Пальм и математик Юло Каазик, физик польского происхождения Чеслав Лущик, русские – историк Иван Волков и директор школы рабочей молодежи Анна Архипова. В ответ редакция «Комсомольской правды» написала на всех подписантов донос в Тартуский горком КПСС. Горком отправил донос на расследование ректору Ф.Д. Клементу. Последний, установив, что текст письма написал профессор Виктор Пальм, а евреи его только подписали, никакого хода доносу не дал.
Обретя в Эстонии работу и место жительства, мы включились в проблемы и заботы ставшей близкой для нас страны. Стремились изучать эстонский язык. Будущий академик Хуно Рятсеп преподавал небольшому кружку, в который входил Михаил Бронштейн, Рэм Блюм, Иван Волков, Игорь Сорокин, Савватий Смирнов и автор этих строк. Процесс обучения великовозрастным ученикам давался нелегко. Много возникало забавных ситуаций при переводе с одного языка на другой. Как-то Миша Бронштейн, в ответ на вопрос «Как поживаешь», шутливо ответил: «Не так, чтобы хести». Это формула надолго вошла в наш обиход. Но, так или иначе, мы входили в новый для себя язык по мере способностей и потребностей каждого. Впрочем, наши лекции на русском языке даже эстонские студенты слушали с большим вниманием и, как говорят некоторые из них, даже не без удовольствия. Помню слова одного студента: «На лекциях Бронштейна, наконец-то, можно слышать настоящую, красивую русскую речь». Конечно, она контрастировала с выступлениями наших эстонских коллег, которые в русских группах вынуждены были читать лекции на русском языке. Привлекал студентов сам стиль нашего общения с ними, лишенный чопорности и дистанционности, свойственных общению профессора со студентами старых университетов. Первый президент Эстонской Республики Леннарт Мери с удивлением и восторгом вспоминал, как будучи студентом, обратился к Юрию Михайловичу Лотману с вопросом, связанным с интересом к движению декабристов, и профессор повел его к себе домой и познакомил со своей библиографией. Подобным было общение со студентами, тем более со своими непосредственными учениками, всех членов «Уникального академического сообщества».
Давно замечено, что, чем большей культурой обладают люди, тем в меньшей степени имеет значение в их общении национальная принадлежность. Мы в этом удостоверялись на личном опыте. Каждый из нас вносил свой вклад в развитие ставшей нам близкой Эстонии. Имя Лотмана стало «брендом» не только Тартуского университета, но и всей страны. Внесли свой вклад в становление эстонской философии, которой почти не было в первой Эстонской Республике, выпускники философского факультета Ленинградского университета, приехавшие в Эстонию в начале 50-х годов.
В значительной мере благодаря деятельности Михаила Бронштейна, консультировавшего по вопросам развития сельского хозяйства партийное и советское руководство Эстонской ССР (в Москве, рассказывают, удивлялись, каким экономически образованным является Первый секретарь эстонского ЦК партии Иван (Иоханнес) Кэбин), сельское хозяйство Эстонии по своему уровню развития занимало первое место в СССР. Поэтому избрание М.Л. Бронштейна в эстонскую Академию Наук было более, чем заслуженное. Его своим учителем называли Леннарт Мери и крупный политический и общественный деятель Вяйно Вяляс, слушавшие курс лекций Бронштейна по политической экономии. Сийм Калласс, бывший премьер-министр Эстонской Республики и ныне один из вице-президентов Европейской комиссии Европейского Союза, говорил: «Я очень высоко оценивал и оцениваю своего учителя Михаила Бронштейна. Он был моим научным руководителем, когда я учился в аспирантуре Тартуского университета». Немалым обязан Бронштейну в своем экономическом развитии второй президент Эстонии Арнольд Рюйтель. Этот список может быть значительно продолжен. Неоспоримы заслуги моего друга в образовании и в начальном развитии самостоятельного Эстонского государства[3]. На 80-летнем юбилее академика Бронштейна между Президентом, Премьер-министром и министрами ЭР было, что называется, не протолкнутся...
Разумеется, Михаил Лазаревич не несет ответственности за то, как трансформировались его идеи в головах его учеников, так же, как не могут отвечать его великие наставники – политэкономы и экономисты – за то, каким образом воспринялись и реализовались их идеи и идеалы. Сам же он и во времена «исторического материализма», и после них оставался самим собой, со своими убеждениями и в экономической науке, и в своих социально-политических воззрениях. и в своих морально-ценностных установках
Конечно, про него нельзя сказать: «Каким ты был, таким остался». Еще древние римляне говорили: «Времена меняются и мы меняемся вместе с ними». Однако меняться можно по-разному. Крутая ломка, произошедшая на одной шестой земного шара являла нам немало примеров, когда некогда твердокаменные марксисты-ленинцы, говоря словами поэта, «сожгли то, чему поклонялись». Винить человека за то, что он прозрел также несправедливо, как упрекать в прозрении новорожденных котят. Но одно дела «прозреть», а другое – приспособиться. Наверно, этим различением были вызваны слова из записной книжки Сергея Давлатова: «После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов», хотя, может быть, в них выражен был и протест против шараханья из одной крайности в другую.
М.Л. Бронштейн, как многие другие члены «Уникального академического сообщества», был членом КПСС. В ином случае он не имел бы права работать на одной из кафедр общественных наук. Но дело не только в принуждении. Обязательная партийность соответствовала разделяемому многими из нас марксистско-ленинскому миропониманию. Однако, как это не покажется странным, такое миропонимание вступало порой в противоречие с партийностью! Парадокс? Но настоящий парадокс – это истина, скрытая за абсурдом. Казенный марксизм-ленинизм того периода, взятый на вооружение партии в период «развитóго социализма», очень во многом не стыковался с действительным учением его основоположников, не говоря уже о том, что Генеральный секретарь ЦК КППС Л.И. Брежнев откровенно признавался своим референтам, что не читал Маркса.
Ведь и сам исторический марксизм имел две противоречивые тенденции: гуманистическую и тоталитарную. Гуманистическая тенденция ярко проявилась у молодого Маркса, который ставил знак равенства между коммунизмом и гуманизмом. Она была в значительной мере присуща и первому русскому марксисту Г.В. Плеханову. Тоталитарная тенденция марксизма проявлялась в прямом отрицании гуманизма и демократии идеей диктатуры. Демократия удушалась в объятиях «демократического централизма», как гуманизм - эпитетом «социалистический». Словосочетание «социалистический гуманизм» определялось знаменитой формулой: «Если враг не сдается, его уничтожают».
Михаил Бронштейн, как и его друг Рэм Блюм и пишущий эти строки, отвергая сталинизм, были убежденными сторонниками не просто марксизма, а его гуманистической версии, что далеко не всегда стыковалось с официальными идеологически-партийными установками. И Блюм, читая студентам курс исторического материализма, или Столович в лекциях по диалектическому материализму, как и Бронштейн в занятиях по политической экономии социализма, не будучи свободными от «принудительного ассортимента» руководящих программных установок, подчеркивали гибельность тоталитаризма во всех его проявлениях и гуманистическую природу подлинного марксизма, как они его понимали. И это ценили и понимали многие студенты и даже слушатели «университетов марксизма-ленинизма». Конечно, в наших взглядах и представлениях было немало иллюзий и наивности. Это – то, что нужно было преодолеть, но не то, чего нужно стыдиться.
Экономист-аграрник и просто выдающийся экономист
Михаил Лазаревич считает себя, прежде всего,
экономистом-аграрником. У него были замечательные предшественники, такие, как
Александр Васильевич Чаянов, датой смерти которого неслучайно является 1937
год. Ему противостояли, так называемые, марксисты-аграрники, на Всесоюзной конференции которых 27 декабря
1929 года Сталин провозгласил политику «сплошной коллективизации». Наверно, в
эти времена возник анекдот, персонаж которого говорит, что у него с партией
расхождение только по аграрному вопросу. «Что это означает?» – спрашивает его
собеседник и слышит в ответ: «Партия хочет меня закопать в землю, а я – ее».
Расхождения с политикой партии по аграрному вопросу у Михаила Бронштейна не
были столь радикальными, но он, наперекор господствующим установкам, настаивал
на необходимости рыночного хозяйства и в пределах социалистической экономики,
ссылаясь на успешный опыт Новой Экономической Политики (НЭПа), введенной
Лениным после гражданской войны и приконченной Сталиным в
Понятно, что программа Бронштейна и его единомышленников реформирования существующей в СССР экономики на основе хозяйственного расчета и экономического стимулирования сельского хозяйства предполагала достойную оценку крестьянского труда. Но главной идеолог партии Михаил Суслов вынес вердикт: «Разбитые в Праге получили трибуну в Тарту». От предложения всесильного идеолога рассмотреть вопрос об исключении Бронштейна из партии и лишении его возможности работать, по словам самого Михаила Лазаревича, его прикрыли первый секретарь ЦК КПЭ Иван (Иоганнес) Кэбин и ректор Тартуского университета Федор Клемент[4]. Правда, и в самой Эстонии ситуация не была идиллической. Тот же Кэбин, благодарный Бронштейну за ценные советы, обернувшиеся невиданными успехами сельского хозяйства, несколько скептически относился к рыночной идее, негодуя на то, что химик Виктор Пальм – друг и единомышленник в «рыночном» вопросе М. Бронштейна – полез в экономику[5].
Виктор Пальм и Михаил Бронштейн
Пальм, кроме того, «полез» и в биологию. Он вместе с генетиком Жоресом Медведевым организует борьбу против засилья лысенкоизма в эстонской Академии Наук. Пальм был среди 50-и советских ученых всех специальностей, которых больше всего цитировали в мировой научной литературе. Но странная вещь: дважды в 1960 и 1968 гг. Пальму за его «смутьянство» отказывали в приеме в Академию наук ЭССР, потому что этот вопрос был не в компетенции ученых, а ЦК Компартии ЭССР. В Эстонскую академию Виктор Пальм был избран только в 1978 году, притом единогласно.
Но вот в результате «перестройки» и
последовавшего распада СССР общество обрело рыночную экономику. Почему же
далеко не в полной мере сбылись оптимистические прогнозы
экономистов-рыночников? Академик Бронштейн убедительно отвечает на этот вопрос,
применительно, в частности, к Эстонии, которая обрела независимость не без
содействия самого Бронштейна. В своем последнем выступлении в Верховном Совете
СССР он сказал следующее: «Как
народный депутат от Эстонии должен поддержать высказанную на референдуме волю моих избирателей о восстановлении государственной независимости республики. Как профессиональный экономист и
председатель подкомитета рынка обязан
предупредить, что разрыв общего
рыночного пространства приведет к тяжелым экономическим последствиям, которых не сможет избежать ни одна республика»[6].
В своей практической деятельности в качестве советника правительства Эстонии, во многих выступлениях в печати и по телевизору Михаил Лазаревич делал всё, что было в его силах, для восстановления и развития рыночно-экономических связей между Эстонией и Россией. Не буду повторять то, что известно по публикациям в СМИ. Вспоминаю наш разговор, например, о судьбе Тартуского аэродрома. В советское время это был аэродром военной стратегической авиации, из-за которого университетский город был закрыт для иностранцев. Казалось бы, это грандиозное сооружение можно было бы преобразовать в очень важный центр переброски товаров со всего мира с естественной экономической выгодой для Эстонского государства. Но для этого необходимо было одно условие: юридическое и экономическое сотрудничество с Россией. А вот на это эстонское правительство не желало идти ни при каких условиях. В результате на месте некогда превосходных взлетно-посадочных полос, годных не только для военной авиации, пустыри и руины. Политика подавила экономику. Точно также это случилось с такой чрезвычайно важной отраслью хозяйства, как транзит. Хорошо помню, как много лет назад Бронштейн предупреждал (я это слышал лично от него, но он, разумеется, говорил об этом не только своему другу, но и тем людям, от деятельности зависело решение политических и экономических проблем, да и всей общественности через СМИ), что недальновидная политика приведет к тому, что Россия построит свой порт в Усть-Луге, а Эстония потеряет значительную часть транзита. Так оно и случилось. Но политики, так сказать, «из принципа предпочитали ставить ногу под трамвай». Все эти доводы Бронштейна опираются не только на общие рассуждения о благотворности для экономического развития свободных рыночных отношения, разумеется, разумно регулируемых государственной властью, но на реальную практику такого близкого нам географически и этнически государства, как Финляндия. Ее превосходные экономические достижения в значительной мере обусловлены мудрой политикой со своим громадным восточным соседом, с которым были даже военные конфликты, которые приводили к огромным человеческим жертвам и территориальным потерям.
Можно привести немало примеров, когда мудрые советы эстонского академика-экономиста могли бы содействовать успешному развитию эстонского сельского хозяйства, той отрасли экономики страны, которая буквально процветала еще в Первой Эстонской республике, да и в постсталинские советские времена.
Насколько я могу судить, Бронштейн не только экономист-практик, обосновывающий теоретически конкретные проблемы эффективного развития хозяйственной деятельности. В его трудах осмысляются такие глобальные вопросы, как причины распады Советского Союза и стратегии возможного развития в условиях новой социально-экономической реальности современного капитализма. Я не буду пересказывать его глубокие статьи по этим вопросам, в которых активно исследуются и прогнозируются глобальные и региональные процессы современной экономики[7]. Мне хочется поделится некоторыми мыслями, касающимися методологических проблем этих исследований моего друга.
Мудрость и стойкость
В своем интервью, данном журналистке
Ярославе Чудновской более десяти лет назад, Михаил Лазаревич говорил, что
жизненный опыт научил его стойкости и мудрости: «Стойкость
для того, чтобы защищать свои убеждения и
идеи. Мудрость – чтобы разобраться и
отказаться от отживших и ложных. Я начинал как ортодоксальный марксист.
Да и сейчас отношу Карла Маркса к числу величайших мыслителей, кстати, как и
большинство ученых экономистов мира». По его словам, «Марксизм сыграл громадную роль и в
том, что дикий капитализм трансформировался в современное социально ориентированное рыночное хозяйство.
Хотя этот процесс в мировом
масштабе далеко не завершен, но марксизм в своих моделях будущего не был
свободен от утопизма. Сам Маркс писал: “Идея
неизменно посрамляла себя, как только
отделялась от интереса”. Попытка загнать в социалистический рай, игнорируя частные интересы, породила тоталитаризм и сталинщину»[8].И
в статье «Поиск путей реформирования системы», посвященной памяти нашего общего
друга Рэма Блюма, мы читаем: «Карл Маркс признан величайшим философом и экономистом XIX
века, оказавшим громадное влияние
своей критикой капитализма на
становление современного социально ориентированного рыночного хозяйства. Да и
европейская социал-демократия считает
его своим родоначальником»[9].
Следует иметь в виду, что и сам марксизм не возник на пустом месте. Одно из великих завоеваний научной методологии – принцип историзма и диалектика не изобретены марксизмом, как и диалектика. Марксизм их наследовал от своих предшественников, прежде всего от Гегеля, разумеется, обогатив эти принципы на новом материале, прежде всего, на материале политической экономии как науки, а не идеологии «социалистического рая». Для Бронштейна определенные идеи Маркса не утрачивают своей научной ценности при исследовании прошлых и нынешних явлений социальной жизни. Разве не Маркс предвидел кризисные явления капиталистического развития, которые сотрясают капитализм в XXI веке, хотя сам современный капитализм мало походит на тот капитализм XIX столетия, анализируя который был написан классический научный труд «Капитал», переиздаваемый в силу своей неожиданной актуальности в наши дни? Да и сам советский «социализм», воздвигнутый на костях крестьянства и узников ГУЛАГа, был ли осуществлением идей Маркса, считавшего возможным построение социализма только на высоком уровне достигнутого при капитализме производства? М.Л. Бронштейн справедливо обращает внимание на то, что этот социализм в большой мере соответствует тому, что сам Маркс называл «азиатским способом производства», исторически правомерном на древнем Востоке[10]. К этому можно добавить, что сам Маркс еще в свои молодые годы определил возможное извращение коммунистической идеи в виде «грубого коммунизм» как отрицания частной собственности с позиций зависти к частной собственности, как систему нивелирования личности («Этот коммунизм, отрицающий повсюду личность человека») и апологию бедности[11].
Глубокоуважительное отношение к Марксу у Бронштейна не означает
признания его непогрешимости и непререкаемость всего написанного им и, тем
более, его приверженцами, третирование всего, что находится вне
марксизма-ленинизма, как это требовала официальная советская идеология. Для
Михаила Лазаревича представляют научную и вместе с тем практическую ценность
исследования и труды ученых-экономистов вне зависимости от их идеологической
ориентации. Он называет великим экономистом Джона Мейнардса Кейнса, жившего в
период Великой депрессии, который одним из первых предложил регулирование
экономических циклов посредством изменения учетных ставок на кредиты,
проводимых центральным банком[12].
Разумеется, речь не идет об идеологической всеядности. Для всякого
гуманиста фашизм вне закона. Вполне разделяю высказывание моего друга: «Среди
нацистов порядочных людей не могло быть по определению самой сути расизма»[13].
Для Эстонии эта проблема не потеряла актуальности спустя десятилетия
после окончания Второй мировой войны. Не секрет, что определенное число жителей
Эстонии носили одежду немецкого Wehmacht’a и мундиры Waffen-SS, что Эстония первой рапортовала
Гитлеру: «Juden frei!». Однако другие эстонцы составляли корпус, воевавший с
фашистской Германией на стороне советской армии.
Раздел «Невыдуманные истории» начинается с рассказа, который я слышал
от моего друга, что называется, «по горячим следам». Для советского быта было
характерно такое явление, как очередь, за чем-угодно. Чтобы облегчить жизнь
некоторым категориям заслуженных людей, которые, несмотря на свои заслуги,
должны были покупать нужные им товары не в закрытых распределителях, а в
обычных магазинах, им было дано право покупать или нечто получать вне очереди.
Таким правом пользовались Герои Советского Союза или Социалистического труда, а
также ветераны Великой отечественной войны. Эта привилегия не вызывала особого
протеста, но порой вышучивалась. Так, в одном из анекдотов по мотивам
кинофильма «17 мгновений весны» («про Штирлица») рассказывалось, как в
высокопоставленном гестаповском кафе образовалась небольшая очередь за чашкой
кофе, в которой стояли Шелленберг, Мюллер и некоторые другие фюреры СС. И вдруг
без очереди лезет Штирлиц. Возмущенный Мюллер говорит Шелленбергу: «Ну и
распустились ваши люди!» и слышит в ответ: «Штирлиц же – Герой Советского Союза
и ему полагается кофе без очереди!».
М.Л. Бронштейн как участник ВОВ
имел право покупок вне очереди, однако этим правом не пользовался. Но тут ему
срочно потребовалась дефицитная баночная селедка для своих венгерских друзей, а
времени стоять в очереди не было (опаздывал на лекцию) и он впервые решил
воспользоваться карточкой участника войны. Дальше следовал диалог на эстонском
языке, который в русском переводе выглядел следующим образом. Некий гражданин,
стоявший в очереди, возмутился:
– Почему без очереди?
– У меня есть право, я – ветеран!
– А я тоже ветеран!
– Пожалуйста, идите впереди меня.
– А я – ветеран с другой стороны!
Очередь замерла в ожидании дальнейшего с симпатией к тому, кто пресек
«качающего свои права». Но Михаил Лазаревич парировал этот вызов:
– Что же вы не победили? Тогда бы селедка без очереди была ваша!
Находчивое остроумие склонило настроение очереди в пользу
«внеочередника»...
В нынешние дни в Эстонии, правда, очередей нет, но «ветеранов с другой
стороны» чтят как «борцов за свободную Эстонию». Конечно, осуждать всех тех,
кто был мобилизован в немецкую армию, не совершив при этом общепризнанных
«преступлений против человечности, или человечества» (по формулировке Международного
военного трибунала) неправомерно. Но правомерно ли их считать «борцами за
независимость Эстонии»? Субъективно,
возможно, некоторые из них себя считали таковыми, ненавидя советскую власть,
депортировавшую в Сибирь их родных и близких, или оправдывая воинское служение
немцам, веками господствовавшими на эстонской земле. Но объективно были ли они «борцами за свободу Эстонии» в ситуации смертельной борьбы не только Советского
Союза, но и всей антигитлеровской коалиции, против действительно воплощения
мирового зла, которое в своих планах отнюдь не предусматривало независимого
Эстонского государства, да и само способствовало ликвидации этого государства в
секретных протоколах пакта Риббентропа – Молотова? Всецело разделяю суждение
моего друга: «Ничего не
имею против стариков,
воевавших на той стороне фронта – если, конечно, они не были карателями. Эстонские парни в немецких шинелях сражались храбро. Но
считать их борцами за свободу
Эстонии? Извините... В
поверженной Германии нацистской литературы было навалом. Могу с полным основанием
сказать, что при победе нацизма
о независимости и свободе эстонского народа не приходилось и мечтать»[14].
Будучи человеком, начисто лишенным националистических устремлений, но искренне
любящий Эстонию, Бронштейн в разговоре с известным польским правозащитником и
диссидентом Адамом Михником дал замечательную классификацию политикам,
оказавшимся у власти в Эстонии, с точки зрения их отношения к национальной
проблеме, подразделяя их на три группы: «национально мыслящих, национально
озабоченных и национально “ушибленных”. Для национально мыслящего политика доминантой
являются коренные интересы своего народа. Он умеет находить баланс интересов
внутри и вне страны, обеспечивающий реализацию этой задачи на долгосрочную
перспективу. Национально мыслящие политики способны идти на компромиссы, с ними
легче найти общий язык, они сохранили свой народ в трудные времена, создавали и
возрождали его государственность. Национально озабоченных же больше всего
волнует сохранение эстонского этноса и языка в условиях растущей глобализации,
они активно выступали за выход Эстонии из СССР, а в настоящее время некоторые
из них стали евроскептиками. Я их понимаю, хотя более эффективно эти проблемы
могут решать национально мыслящие, ибо нередко национально озабоченные политики
заболевают различными фобиями и переходят в разряд национально «ушибленных», По
этому поводу Адам Михник заметил: “И вовсе они не ушибленные, а имеют с
национальных предрассудков ренту”»[15].
Книга «Михаил Бронштейн.
80. На рубеже эпох», на которую я многократно ссылаюсь в этом очерке, издана
была 2002 году. Некоторые ее части помечены 2001 и даже 2000 годом. Но странное
дело! Книга поражает необычайной
актуальностью. Почти все, затронутые в ней проблемы и вопросы до сих пор – а я
это пишу в 2011 году – животрепещущие! Моему другу, несомненно, присущ
пророческий дар. Это одно из многих его замечательных качеств.
Просто Миша Бронштейн
Многие почетные титулы, звания, награды, которыми он по достоинству
наделен, не деформировали его человеческую природу. Мой длительный опыт
дружеского с ним общения это подтверждает. Он по-прежнему прост в общении с
людьми, вне зависимости от того, на какой социальной ступени они находятся.
Неудивительно, что с ним хочет общаться и общается множество людей. Я уже не
говорю о его верности дружбе и постоянной доброжелательности.
Несомненно, одним из привлекающих к нему качеств является его чувство
юмора. Оно оживляет разговор о самых серьезных вещах в его блестящих лекциях,
докладах, беседах. Юмор способен разряжать многие жизненные ситуации. Выше я
рассказывал, как Миша остроумно вышел из
непростого положения в очереди за баночной селедкой. Мне вспомнился и
такой забавный эпизод, о котором он мне рассказал в давние времена. Как-то в
Риге проходила конференция экономистов. Участников размещали в одной из лучших
тогда в городе гостиниц «Латвия». Но возможности каждому дать по отдельной
комнате не было, и профессору Бронштейну предложили номер вместе с другим
участником конференции. Возражений не последовало, но оказалось, что в этом
номере была лишь одна двуспальная кровать. Михаил Лазаревич пошел к директору
гостиницы и сказал, что хочет ему выразить благодарность от имени общества
гомосексуалистов за такое замечательное расселение. Директору стало неловко, и
он распорядился, чтобы профессор со своим коллегой был размещен в номере с
двумя постелями... Но как меняются времена! В нынешние времена директор
гостиницы не был бы смущен, а поверил бы, что организация гомосексуалистов действительно существует!
Точно также политическая ситуация в современной Эстонии дает даже предпочтение ветеранам
«с другой стороны», официально рассматривая их как якобы «борцов за свободу
Эстонии».
М.Л. Бронштейн был научным редактором не только знаменитой брошюры Виктора Пальма и Юло Каазика о настоятельной необходимости реформировать существующую в стране экономическую систему. В 2009 году Миша подарил мне изящную книжечку «Одесская кухня в эмиграции», заканчивающуюся анекдотом:
Из окна одесской квартиры:
– Боря, иди домой?
– Я замерз?
– Нет, ты хочешь кушать.
На титульном листе дарственная надпись:
Дорогим
и любимым Верочке и Лёне от вроде бы научного руководителя блестящей и очень
вкусной книги Лены Демьяновой. 21.09.09.
Но академик Бронштейн был не только одним из т. н. «научных» редакторов
этой книжицы.. Там опубликованы его рецепты: «Знаменитые грибы академика
Бронштейна», «Нескучная яичница от академика Бронштейна». Честно скажу,
«Нескучную яичницу от академика Бронштейна», не пробовал, хотя верю, что от академика Бронштейна получается
яичница, с которой скучать не придется. А вот его соленые, точнее, квашеные
грибы действительно знамениты, во всяком случае, у его друзей.
В своем архиве я обнаружил стишок:
М.Л. Бронштейну на
50-летие
Конечно, с каждым юбилеем
Мы все лысеем и белеем.
Одна надежда – в пятьдесят
Немало в нас еще бесят.
А 30 лет спустя я сделал такую надпись на подаренной ему 4-м издании книги «Евреи шутят»:
Кто он, наш славный
юбиляр?
В свои года не слишком
стар.
Большой экономист и
академик
В стране, что приняла
его,
Но если б лучше слушала
его,
Тогда имела бы побольше
денег.
Меня грибы солить он
обучил,
Своей семьи
разбросанной кормилец.
Архангела он имя
получил
И – Троцкого однофамилец[16].
Примечания
[1] О своей деятельности на этом посту Михаил Лазаревич рассказал в статье «На службе национальных интересов Эстонии в Москве» в книге «Анатомия независимости» (Тарту – СПб.: Изд-во «Крипта», 2004).
[2] Бронштейн М. Уникальное
академическое сообщество в Тарту – вторая половина ХХ века // Русское
академическое общество. Вестник № 3. По материалам Международной конференции
РФО «Русская интеллигенция – 90 лет на благо Эстонии». 10 ноября
[3] См. об этом в книге: Михаил Бронштейн. 80. На рубеже эпох. – Таллинн: KPD, 2002.
[4] См. Михаил Бронштейн. 80. На рубеже эпох., с. 22.
[5] Имелась в виду брошюра «О плановом руководстве социалистической экономикой и системе экономических рычагов» химика Виктора Пальма и математика Юло Каазика, занимавшегося экономико-математическим моделированием, под научной редакций и с предисловием М.Л. Бронштейна (Тартуский гос. университет. Материал для обсуждения. Тарту, 1964). В брошюре речь шла о настоятельной необходимости реформировать существующую в стране экономическую систему, которая начинала задыхаться, лишенная рыночного механизма.
[6] Михаил Бронштейн. 80. На рубеже эпох, с. 25-26.
[7] Речь идет о статьях «Почему и как распался Советский Союз», «Стратегия, которую мы выбираем» (Михаил Бронштейн. 80. На рубеже эпох, с.40-70, 71-86) и др.
[8] Михаил Бронштейн. 80. На рубеже эпох, с. 8.
[9] Там же, с.27.
[10] См. там же, с. 42.
[11] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42. С. 114-115.
[12] См. Михаил Бронштейн «Ремонт капитализма» (Бизнес-Среда/Молодежь Эстонии, 24.04.2008. В Интернете: http://www.baltic-course.com/rus/ekonomiceskaja_istorija/?doc=1140 ).
[13] Михаил Бронштейн. 80. На рубеже эпох, с. 27.
[14] Там же, с. 29.
[15] Там же, с. 12-13.
[16] Напомню, что исконная фамилия Льва Давидовича Троцкого была БРОНШТЕЙН.
Всего понравилось:0
Всего посещений: 6455
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer8/Stolovich1.php - to PDF file
Комментарии: