Funt1

Из переписки вятского краеведа Бориса Кирьякова с И. Фунтом:

«Игорь, примите, пожалуйста, мою точку зрения на еврейский вопрос. У меня всю жизнь были и остаются друзья из евреев. Ум, доброта и красота души, отсутствие хамства и невежества; наилучшая образованность – всегда привлекали и привлекают меня независимо от национальности. Миф, который я ненавижу и всю жизнь пытаюсь разрушить в сознании людей, окружающих меня, заключатся в следующем: «Русский вор – это вор Ваня; а вор Рабинович – это еврей». Луи Зальм, с тех пор, как я нашёл его дело в архиве, помогает мне в разрушении «еврейского» мифа».

1 июля 1914-го силовым ведомствам предписано выслать из крупных городов империи лиц, уличённых или подозреваемых в шпионстве. В соответствии циркулярам Генштаба от 25 июля и МВД России от 26 июля 1914 года германские и австро-венгерские подданные, мужчины в возрасте 18-45 лет, проживавшие в России, объявляются «военнопленными» и подлежат депортации во внутренние губернии. Но когда в лагеря поступили «настоящие» военнопленные – с полей сражений – во избежание путаницы военнопленных-ссыльных назвали «военнообязанными»; и находились они под наблюдением полиции.

В итоге на 2 ноября в ссыльный холодный край отправлено 7388 австро-венгров, немцев и турков, до того мирно трудившихся в торговой, финансовой, промышленной, сельскохозяйственной, научно-культурной и других сферах на всей территории страны. Число, близкое к 8 тысячам человек такого рода ссыльноселенцев находилось в Вятской губернии до 1918 года, переплетаясь корнями и судьбами с неторопливым, крепким бытием дюжих провинциальных древлян.

Цензура, введённая как временная мера на период военного положения, дала море работы вятскому Особому корпусу жандармов. Оперативники из скрупулёзнейших, собственные и привлечённые, не знают ни дня ни ночи, выискивая тайный смысл писем и телеграмм, задержанных цензурными пунктами. Писем сотни тысяч, поэтому для проверки требовался немалый срок.

Между тем тонкая, невидимая духовная материя, соединяющая деловые связи, прочна при соблюдении договорённостей, которые беспрекословно выполняются сторонами. Многие годы, иногда десятилетия верность сказанному слову и обещаниям оплаты, сопровождения и целостности товаров, добросовестности услуг взрастает до степени высокого доверительного отношения компаньонов друг к другу. Каково было, например, высочайшее доверие русского купечества и буржуазии к Луи Зальму на всех направлениях необъятного имперского простора.

Луи (Лазарь) Александров Зальм явился из Казани в Вятку с предписанием на руках об аресте и высылке Казанским управлением жандармерии. Он прибыл пароходом самостоятельно, без охраны, в середине июля – и это далеко не единственный из купцов, научных сотрудников университета и казанских студентов, переселённых в лесную глушь согласно вышеупомянутым циркулярам от 1, 25 и 26 июля 1914-го.

27 октября 1914 приставом 1-й части г. Вятки взят к исполнению приказ от начальника Губернского жандармского управления полковника Битепажа:

«Срочно. Секретно. Прошу произвести в порядке «Положения об охране государственного порядка» обыск с отобранием всей переписки проживающего по Преображенской улице в доме Прозорова германского подданного Луи (Лазаря) Александрова Зальма. Которого арестовать и при копии прилагаемого постановления препроводить ко мне».

Для производства обыска и ареста к половине десятого вечера в распоряжение полковника Битепажа предоставлен наряд полиции в составе одного чиновника и трёх городовых. Штаб-ротмистру Жиленко в ту же ночь приказано выехать в Шепелёвскую волость Слободского уезда на кожевенный завод Николая Ивановича Бокова. Ротмистру надлежит: «В порядке выполнения Положения об охране произвести выемку всей простой, заказной и денежной, почтовой и телеграфной корреспонденции, относящейся к сделкам с Луи (Лазарем) Зальмом».

Первые допросы арестованного провёл лично полковник Битепаж.

Скоро, однако, без объяснения причин он поручает вести дело Массалитдинову А. И., своему помощнику по городу Вятка. Тому передаются материалы допросов от 8, 10 октября и 30 ноября всех лиц, причастных к операциям купли-продажи. В папку лишь вложены две телеграммы, отправленные Зальмом 27.10.1914 г. и представленные цензурной комиссии начальником Вятской почтово-телеграфной конторы:

1. №6083 в Копенгаген Филипсону (для живущей там жены Луи Зальма).

Битепаж оставил у себя протоколы осмотра и донесения комиссии, послужившие основанием для всех дальнейших действий в отношении подозреваемого.

Поэтому А.И. Массалитдинов выразил своё видение данного факта только в апреле 1915 г., когда окончание «Переписки»[2] затормозилось отсутствием тех самых бумаг. МВД и губернатор в который раз насели тогда на него с требованием: «Закончить Переписку по германскому подданному Зальму».

8 ноября к 11 часам дня на допрос доставлен помещённый в губернскую тюрьму Луи Зальм. Вызваны свидетели: крестьянин деревни Порошинской, выросший до купца, Михаил Васильеви Миронов и почётный гражданин города Вятки Александр Петрович Долгушин.

Допросы свидетелей и участников торговых сделок с Луи Зальмом длятся аж до 13 декабря. Из допросов, проведённых Массалитдиновым, выясняется суть обвинений в адрес «шпионствующего» немца.

Купцы и заводчики Долгушин, Миронов, Быков, Шихов, Шабловский закупили крупную партию кожевенного сырья (до 100 тысяч шкур) на выполнение срочного заказа Интендантства действующей российской армии. Наряды на кожу и овчину для изготовления полушубков и кожаных сапог в считанные дни подписаны и размещены – и в полном объёме, согласно сроков, выполняются при непосредственном содействии Луи Зальма. Сырьё идёт из Закавказской области, Самарканда, Ташкента, Коканда, Сибири – всего из 12 мест Российской империи. Снабжение кожами уже началось, и завод Быкова тут же приступил к производству изделий для армии. Данный гешефт ни в коей мере не вызывает сомнений в законности действий его организатора – Лазаря-Луи Зальма.

И всё-таки 2 декабря 1914 года губернатор даёт добро на возбуждение «Переписки в порядке охраны» по исследованию благонадёжности бизнесмена, за №13717. Но уже 14 декабря от него же поступает приказ начальнику Вятской губернской тюрьмы: «Германского подданного Луи (Лазаря) Зальма освободить под негласное наблюдение полиции».

Губернатор вынужден откликнуться на просьбу заводчиков и купцов: «Наступило время расплачиваться с поставщиками кожсырья для выполнения заказа Интендантства. Поставщики требуют личного присутствия Луи Зальма при всех финансовых операциях», – пишут они в своём прошении.

Зальм обращается к губернатору А.Г. Чернявскому: «Вятские купцы при моём участии наторговали 230 000 рублей. В 12 местах Сибири, Оренбурга, Кавказа и других местностях мной взяты кожи овчины для выполнения шубных подрядов. Ныне приближается расчёт с продавцами, для чего необходимо моё личное участье. Я не в состоянии принять участье в расчётах, находясь в тюрьме. Через это могут прекратиться самые поставки овчин. Что в свою очередь приведёт к неисполнению экстренной поставки полушубков в казну. Прошу допросить вышеуказанных лиц как связанных со мной в материальных интересах. Засим прошу меня освободить из тюрьмы, а заработок свой от продажи кож в сумме 230 000 рублей изъявляю желание передать Красному Кресту».

Полковник Битепаж в докладе губернатору указывает: «Присутствие последнего (Луи Зальма) при расчётах необходимо ввиду моей заботы о срочности получения овчин и возможности неотложного исполнения подряда, заставляя меня просить Вас, Ваше Высокоблагородие, освободить его из тюрьмы».

Арестованного выпускают из тюрьмы, но «Дело Зальма» набирает оборот.

Пятидесяти двух с половиной лет, иудейского вероисповедания баденский уроженец, есть основание полагать, имел в Казани какие-то старинные корни, прежде чем осесть в ней с 1888 года. С юности за ним увивалось прозвище «Неукротимый».

«С этого времени около 30 лет я занимаюсь экспортом за границу по особому разрешению трёх министров России, по выбору Свидетельства первого разряда», – пишет он. Жена и брат Луи Зальма жили в Копенгагене. Брат владеет фирмой по закупке солёных бараньих кишок для набивки колбас «обществам» в Германии, Голландии и других странах. Луи Зальм в свою очередь находит брату компаньонов в Азиатской и Закавказской России. В одном из протоколов допроса Луи Зальма встречается неоднозначное замечание об отделении фирмы брата в Лейпциге. Чем объяснить отделение – предательством или предвидением?..

Архив Татарстана содержит сведения об открытии акционерного общества меховых изделий «Луи Зальм» в Казани с 1907 г. В том же году в Ташкенте появляется одноимённая контора по закупке кожсырья, не вычисленная силовиками[3].

При аресте Зальм снял себя с должности администратора концерна в Казани. О ташкентском филиале упоминаний в его допросах нет. Активная переписка, которую ведёт Луи Зальм до конца своих дней – причина полагать, что, несмотря на подозрения и арест, он остаётся основной движущей силой казанского АО, ставшего ключевым местом изучения бурной негоциантской деятельности жандармами. Расследованием занимаются Вятская и Петроградская управы, к которым подключаются МВД вкупе со штабом Казанского военного округа.

«При обыске его квартиры в доме Прозорова изъято 67 писем и телеграмм, поступивших за неполных два месяца жизни Зальма в Вятке. География посланий простирается от Закавказья, через Самарканд, Ташкент, Коканд, Сибирь до Северных Американских Штатов через Голландию, Данию, Германию. Много эпистол на немецком, английском, французском языках. В списке авторов около 40 лиц, корреспондирующихся с Луи Зальмом из 24 городов только Российской империи. Имеются предложения о сотрудничестве из Бостона и Берлина».

Поток корреспонденции не уменьшается, когда Зальм задержан и помещён в губернскую тюрьму. Почта доставляется ему в камеру. Он, даже будучи высланным в село Курчум Нолинского уезда, не приглушает переписку. В период пребывания под стражей он получает один перевод в тысячу рублей, другой – 7492 рубля 45 коп., выплаченные через Минское отделение Русско-Азиатского банка.

На одном из допросов Луи Зальм сообщает: «Живя в Вятке, я встретился с многочисленными клиентами нашей казанской фирмы: «Торговый дом Долгушин и К°», «И.И. Лаптев и Т.М. Лаптев», «Боков и сыновья» и другими. Вятские казённые подрядчики на сапоги и полушубки просили организовать им доставку кож и овчин из Сибирской и Азиатской России. Что мной и было исполнено, и благодаря чему они реализовали подряды для Интендантства действующей армии».

Православный, проживающий в собственном доме почётный гражданин Вятки П.А. Долгушин сообщает: «С Луи Зальмом мне пришлось видеться в моей квартире на ул. Преображенской. Он узнал о моих покупках шкур для переработки в солдатские полушубки и сапоги. Произошло это в первых числах октября. Я приобрёл у него 10 тысяч ташкентских шкур. Дней примерно через 5 он пришёл ко мне с вологодским евреем Соломоном, который также предложил мне свежих (просоленных – авт.) шкур».

Такими же поставками для завода Быкова занимались Миронова М.В., Шихов В.К., Б.Л. Шабловский, имея деловые контакты с Луи Зальмом. Миронова М.В. помимо ответов на вопросы подполковника по сделкам с Зальмом даёт развёрнутые объяснения по предмету бизнеса, кожевенному сырью; они имеются в протоколе:

«Опоек» – телячья шкура не отлучённого ещё от коровы сосунка. Вес 100 таких шкур – от 5 до 6 с половиной пудов. Из них выделяется малый опоек – выкидыш, весом сотни штук не более 4 пудов.

«Кадочник» или «мякинник», т.е. питающийся ещё молоком, но отлучённый от сосцов коровы телёнок. Вес 100 шкур от 8 до 9 с половиной пудов.

«Полугодовки», от 8 до 10 пудов сотня, далее идут 8 месячные телята с весом сотни – от 10 до 14 пудов, «яловка» – от 16 до 21 пуда и, наконец, «бычина»…

Нашлась, тем не менее, вторая, более тонкая нить скрупулезного изучения корпорации Луи Зальма, начало которой по времени и месту находилось далеко за пределами Вятки, а значит, ещё до начала войны. И Лазарь-Луи Зальм – отнюдь не единственный из торговых людей тех лет, кто, разогнавшись в своей деятельности до невероятных финансовых пределов, не сразу понял: с наступлением войны бывшие партнёры в один миг стали врагами!

Результаты исследования арестованной переписки из меморандума Цензурного пункта формулируются так: «Установлены продолжающиеся промышленные сделки по скупке кож, овчин и солёных кишок в разных местах державы германским подданным Луи Зальмом, высланным из Казани. Имеются подозрения о сношениях Луи Зальма с заграницею для отправки кож через Копенгаген, по-видимому, в Австрию и Германию».

В первом, собственном изложении (при дознании) Зальм говорил по поводу обвинения:

«По приезде в Вятку, не зная о запрещении вывоза сырья за границу, я предложил шкуры молодых овец нескольким фирмам в Германии, Англии и Америке, через порты. Сырьё хотел приобрести у Товариществ «С. Половников с сыновьями» и «Александра Маланьина». Оба находятся в г. Нолинск Вятской губернии. Цены, однако, оказались у них неподходящие, а во-вторых, муж Маланьиной, выяснилось, был несостоятельным должником, и я отказался перевести им требуемый задаток.

Мною сделаны предложения телячьих шкур опойка, мокросолёного выростка: «Кауфман в Мангейме на Руре», «Бакер», «Геррис» и «Керлань в Вочстоке»; они имеют мануфактуры и заводы в Мюльгкельме и Роттердаме. Первая фирма употребляет кожи для выработки дамских башмаков и портфельных чемоданов. Для чего употребляют кожи фирмы в Роттердаме, не знаю. Порты: Архангельск, Новый порт, Рига, Франко-Вятка моё предложение отклонили; порекомендовали пустить груз через франко-германские или шведские порты. Я предложил товар с условием, что они заплатят, а товар оставят здесь (в «Обществе портов» – авт.) до окончания военных действий. Но они не согласились. Тогда всякую деловую корреспонденцию с заграничными мастеровыми я прекратил».

Жандармским управлением установлены «сведения на занятия торговыми сделками, не выходящими за пределы отечества, военнообязанными, подданными Австрии и Германии, находящимися в Вятке».

Полковник Битепаж спрашивает у губернатора: «…Как поступить с означенными иностранными подданными, принимая во внимание, что лица эти продолжают заниматься коммерческими делами? Они – владельцы предприятий и фирм в городах России, откуда высланы. Не признаете ли, Ваше Превосходительство, возможным обязательными постановлениями назначить сроки, в течение которых означенные лица должны закончить свои сделки. В дальнейшем к лицам, нарушающим такие Постановления, применить административные взыскания?»

Битепаж, явно нервничая, ищет путь, по которому следует вести расследование, не выходя за рамки законов, написанных в мирное время. 19.11.1914 г. он обращается к своим коллегам по Особому корпусу жандармов в Петрограде: «Каким ограничениям, на основе каких и когда изданных распоряжений правительства подвергнуты германские и австрийские подданные Петербурга в отношении занятий торговлей как внутри России, так и за её пределами? Какие товары, могущие поступать к снабжению неприятельских армий или населения, запрещены к вывозу за границу, и на какие товары запреты не распространяются? Какие меры контроля принимаются в портах?»

Ответ коллег обескураживает: «Нам не приходилось иметь прецедент».

Ответ на запрос Вятского жандармского управления в департамент МВД за подписью полковника Васильева от 21.12.1914 гласит: «О представителях экспортных фирм, отправляющих кожи и овчины за границу, надлежит докладывать на распоряжение вятскому губернатору, так как товар имеет прямое отношение к снабжению неприятельских армий».

Активная переписка с МВД и губернатором, затеянная полковником Битепажем, тянется до конца апреля 1915 года. МВД отвечает губернатору, который 23.01.1915 передаёт подполковнику Массалитдинову: «На мой запрос от 25 ноября 1914 г. за №18028 о том, в каких именно случаях надо запрещать военнопленным заниматься торговыми операциями, департамент уведомляет: “Подданным враждебных государств воспрещена лишь та деятельность, которая не дозволена на основании ст.ст. 22, 24 и 28 о полицейском надзоре, учреждённом по распоряжению административных властей над лицами, вредными для общественного спокойствия. Распространять подобные ограничения на занятия всеми вообще ремёслами и торговлей высланным в Вятскую губернию, по мнению департамента, не имеется оснований. Такая мера, лишив означенных лиц заработка и средств к существованию, привела бы неизбежно к необходимости принять их на казённое содержание. Но если бы губернским начальникам признано было настоятельным применить означенную меру в отношении кого-нибудь из названных лиц, то это всецело зависит от усмотрения губернской администрации и осуществляется её распоряжением.

Равным образом не усматривается оснований воспрещать упомянутым лицам руководство принадлежащими им предприятиями в прежних местах жительства, а равно и назначать срок, в течение которого они закончат все свои сделки. Исключением, конечно, могут быть случаи, когда предприятия закрываются распоряжением местных властей”».

Решение вопроса о запрете либо разрешении торговли военнообязанным подданным Австрии и Германии, таким образом, предоставлено губернатору. Он спрашивает у полковника Битепажа: «Имею честь просить Вас сообщить мне, не имеется ли данных, к кому именно из военнопленных надлежало бы применить исключительную меру воспрещения заниматься ремёслами и торговлей?»

Круг замкнулся! С окончанием расчётов по проведённым поставкам кожсырья коммерсант вновь помещён в губернскую тюрьму.

Он пытается хлопотать о получении паспорта для отлучки за границу. Он пишет и пишет губернатору, даёт развёрнутые пояснения Массалитдинову: «Состоя комиссионером для шубно-овчинных подрядчиков казны, хочу быть полезным новой своей отчизне и, пользуясь свободой, принести долю на жертвенник общественной и государственной нужды. Я не преследую личных целей, ввиду чего предложил жалованье у купца Бокова пожертвовать в Красный Крест...»

Между тем заключённый содержит себя в камере в идеальной чистоте, того же добиваясь от сокамерников, одновременно ведя с ними длительные беседы о состоянии их семейных, финансовых дел, кого-то тут же внося в списки, вновь и вновь углубляясь потом в испещрённые бумаги, пригибаясь к столу до поздней ночи, под тусклым светом казённой лампы.

«…Но пожертвовать и принести пользу я смогу, лишь пользуясь свободой. Покорнейше прошу закончить производимое в отношении меня дознание. Также я прошу освободить меня от тюрьмы. Я, находясь под надзором полиции как военнопленный, не смогу никуда удалиться, вести переписку без ведома Управления. А потому моё освобождение не несёт никакой опасности.

Касаемо моей благонадёжности – она никогда не подвергалась какому-либо сомнению. Я всегда был надлежащим сподвижником Русского Правительства как коммерсант, желавший Торговли. От навлекаемых подозрений прошу меня освободить».

05.02.1915 канцелярия губернатора запрашивает управу: «Не подозревается ли Луи Зальм в шпионстве в той местности, откуда он выслан в Вятку? А также не имеется ли в Вашем распоряжении каких-либо данных о названном иностранце, служащих препятствием к удовлетворению возбуждённой им просьбы о выезде за границу?» – Таких данных нет даже и в ответе начальника контрразведки Казанского военного округа.

06.02.1915 г. ВГЖУ запрашивает МВД: «Не является ли Луи Зальм отставным офицером германской армии, которым выезд за границу безусловно запрещён циркулярным распоряжением Гл. упр. генштаба России от 24.08.1914 за №№2341/ 1444?» – Реакция отрицательная.

Зальм снова освобождён из тюрьмы, экспедирован в село... Он настоятельно ищет способ получить заграничный паспорт и уехать в Германию законным порядком.

3 февраля 1915 г. вятский полицмейстер просит полковника Битепажа: «Дайте разъяснение, за что Луи Зальм помещался в тюрьму, и не имеется ли препятствий для выезда его за границу?»

Первая попытка завершить изрядно надоевшую Переписку исходила, между прочим, от губернатора в декабре 1914 года. С 16.01.1915 МВД начинает требовать: «…Скорейшим образом закончить «Переписку в порядке охраны» по германскому подданному Луи Зальму. Также представить немедленно, какие именно следственные действия и по каким причинам задерживаются».

Требования поступают в течение всего января, февраля, марта и почти весь апрель.

Массалитдинов не заканчивает «Дело». Полковник Битепаж знает причину, почему затягивается окончание следствия, но делает вид, мол, его «Дело Зальма» не касается. Впрочем, присутствие самого Битепажа в Вятке прерывается в тот момент по невыясненным обстоятельствам.

Переписка в порядке «Положения об охране» закрыта лишь 28 апреля, и Масалитдинов, наконец, отчитывается:

«Переписка не могла закончиться в надлежащий срок по следующим причинам.

Первым из протоколов осмотров должен быть осмотр, послуживший исходным пунктом всех дальнейших действий в отношении Луи Зальма и возбуждения Переписки. Это письма в Мюльгейм на Руре, телеграммы о скупке кож и овчин. Но означенного донесения с приложениями в деле Переписки не оказалось. Лишь по моему докладу 3 апреля вещественные доказательства изъяты из дел губернского управления и переданы мне для приобщения.

Тогда же по моей просьбе протокол допроса от 27.10.1914 г. изъят из черновиков дела и передан мне. Лишь после я приступил к исполнению задачи. Огромного времени требует срочная работа по представлению отчётов цензурного комитета. Помимо того, состояние здоровья вследствие перенесённой болезни не позволяет мне использовать дополнительное время для расследования».

«Я, подполковник Отдельного корпуса жандармов Масалитдинов, рассмотрев настоящую Переписку, нашёл, что все обстоятельства дела исследованы достаточно полно, и дальнейших следственных действий не предстоит. В связи с чем постановил: «Настоящую Переписку как производство закончить и представить начальнику ВГЖУ полковнику Битепажу».

В «сопроводиловке» же Массалитинов повторно излагает причины задержки. Они кажутся, несомненно, объективными, но между строк проскальзывает сомнение в искренности подследственного:

«Переписка возникла вследствие донесения военной цензуры. Луи Зальм выполнил большое количество заказов на овчины и кожи для шубных и сапожных фабрикантов Вятки, взявших срочные подряды на снабжение действующей армии.

Помимо того, он через фирму «Филипсон Зальм» в Копенгагене вёл переговоры с «Кауфман на Руре» и «Герман & Этлингер» в г. Дурлах. И, хотя на допросах Зальм утверждал, что переговоры велись о ценных сортах меха и кож, идущих исключительно для дамской обуви, через переводчиков и экспертов установлено: его переписка касалась кож, идущих на производство солдатских сапог и полушубков.

Арестованный освобождён, – продолжает подполковник. – Переписка в порядке «Положения охраны» прекращена, учитывая отсутствие правительственного разъяснения насчёт ведения торговых сделок по отправке товаров на производство сапог и одежды армиям враждебных государств.

Подданным враждебных государств, водворённым в Вятскую губернию, воспрещается деятельность, лишь недозволенная на основе ст.ст. 22, 24 и 28 Положения о полицейском надзоре, и нет оснований препятствовать в руководстве принадлежащими им предприятиями в прежних местах жительства, если таковые не прикрыты распоряжениями местных властей».

Луи Зальм не получил заграничного паспорта, а с ним и права на долгожданный отъезд. Постановлением губернатора весной 1915 г. его высылают из Вятки в село Архангельское (Курчум) Нолинского уезда – жизнь Луи Зальма погружается в непроглядный туман тайн и загадок, откуда просматриваются лишь косвенные свидетельства тех или иных событий.

В 1916 г. он попадает в поле зрения жандармов в связи с расследованием побега группы военнообязанных из Вятской губернии через румынскую границу. В курчумском доме произведён обыск. Улик в причастности Луи Зальма к организации побегов военнообязанных не найдено. С его стороны попыток предпринять подобные действия не обнаружено. Возможно лишь финансовое участие в преступлении, но доказательств участия нет.

Местный пристав установил: коммерция казанской фирмы Луи Зальма простирается на всю территорию воюющей империи, о чём недвусмысленно сообщает неправдоподобно огромная переписка. Здесь следует указать, у Зальма возникают существенные проблемы со здоровьем. Но кажется странным, что ни в одном прошении не упоминается о недугах – единственная причина, которая облегчила бы хлопоты о выезде. Ею, кстати, воспользовались некоторые из военнообязанных. Честный, правильный Зальм искал законные пути отбытия из России, дабы потом вернуться и возобновить деятельность, когда война закончится.

В середине 1916 г. цензурным пунктом вновь задержаны письма, из которых становится ясно, что акционерным обществом «Луи Зальм» в Казани продолжаются контакты с заграницей, осуществляемые через Швецию. Осенью 1916 года полиция проверяет причастность Зальма и других подданных Германии, проживающих в сёлах Кырчаны и Архангельском (Курчум), на причастность к подготовке и участию в побегах военнообязанных и военнопленных, раскрытых жандармерией.[4] В докладной записке Богданович сообщает о вещах, отобранных у военнообязанных, живущих в этих сёлах: Отто Августова Домбровского, Вильгельма Августова Лизень, Луи Александрова Зальма.

25.10.1916 года ротмистр Богданович отвечает на запрос МВД: «Луи Зальм привлекался по подозрению о вывозе сырых кож за границу. В настоящий момент, судя по письму (открытка от брата из Швеции, Стокгольм, от 11.09.1916), немецкий гражданин имеет намерение выехать за границу посредством обмена. Луи Зальм – единственный крупный коммерсант по доставке сырых кож овчины заводчикам и фабрикантам. Посему он хорошо знаком с положением российского рынка; факт, несомненно являющийся большим плюсом для Германии в случае обмена Зальма на кого-либо. Что касается дела, то никаких данных, связанных с ним, не обнаружено».

Подполковник Массалитдинов со дня организации цензурного комитета числился его куратором. Переводчик для нужд цензурного пункта найден им среди депортированных, что позволило выловить из сотен писем на немецком, французском, английском языках информацию о подозрительных в военную пору торговых сделках Луи Зальма – событие, отмеченное МВД как заслуживающее внимания и поощрения.

Вскоре сменивший А.Г. Чернявского на должности губернатора А.Н. Руднев потребовал этого и других переводчиков германского подданства незамедлительно удалить из цензурного пункта. Полковник Битепаж на посту начальника вятских жандармов в середине 1915 г. заменён ротмистром Богдановичем. Массалитдинова большевики увезли в Казань и расстреляли в 1918-м.

В конце 1916 г. Луи Зальм получает разрешение от Нолинской полиции на проезд в Вятку – срочно требовалось неотложное лечение. Увы, оказалось поздно, несмотря на то, что приём вёл весьма знающий врач Левицкий. Зальма убил рак печени. На каком кладбище похоронен русский немец иудейского вероисповедания, «неукротимый» Лазарь-Луи Зальм, неизвестно, как неизвестны и неведомы нам переплетающиеся судьбы мира, континентов и людей, их населяющих.

Примечания

[1] ГАКО: Ф.714. Оп.1, Д.1569-а. /Ф.714. Оп.1. Д.д. 1478, 1479, 1702. /Ф.714. Оп.1. Д.д. 1478, 1479, 1702.

[2] «Переписка» – расследование в отношении подозрительных лиц, которое велось жандармским управлением.

[3] ГАРТ: Ф.640. Оп.1. Д.1907.

[4] ГАКО. Ф.714. Оп.1. Д. 1702. Л.83.